На следующий день Иссерли пришлось колесить не один час под снегом и дождем, прежде чем она нашла хоть что-нибудь. Казалось, погода разогнала по домам всех представлявших потенциальный интерес особей мужского пола.

Иссерли так долго вглядывалась в пейзаж, развертывавшийся за лобовым стеклом, что движения стеклоочистителей постепенно вогнали ее в гипнотический сон. Но сколько она ни смотрела, впереди не было видно ничего, кроме призрачных огней других автомобилей, пробирающихся под проливным дождем в сумерках, наступивших среди бела дня.

Единственные живые существа вообще – не говоря уж об автостопщиках, – которых она видела сегодня утром, были двое щекастых, коротко подстриженных мальчишек с пластиковыми ранцами, которые возились в канаве у въезда в туннель возле Инвергордона. Это были явно школьники, то ли опоздавшие на уроки, то ли прогуливавшие школу. Они заметили красную «тойоту» и крикнули ей что-то вслед, но у них был настолько сильный местный акцент, что Иссерли ничего не поняла. Их промокшие под дождем головы выглядели как две очищенные картофелины, политые сверху коричневым соусом, а на руки, казалось, были напялены варежки из блестящей зеленой фольги – пакеты из-под чипсов. В зеркале заднего вида Иссерли наблюдала, как их бредущие вразвалку фигуры постепенно уменьшаются, превращаясь в два цветных пятнышка, постепенно растворившихся в сером вареве зимнего неба.

Проезжая мимо Алнесса в четвертый раз, она все никак не могла поверить, что и там никого нет. Обычно это было очень бойкое место, поскольку большинство водителей проезжали мимо не останавливаясь, только бы случайно не взять в машину местного. Какой-то благодарный пассажир не так давно объяснил Иссерли, что Алнесс прозвали «маленьким Глазго» и у него отвратительная репутация. Запрещенные фармацевтические средства получили широкое распространение в этом городе, следствием чего стали разбитые окна в домах и высокий процент несовершеннолетних матерей-одиночек. Иссерли никогда не бывала в самом городке, хотя тот находился всего в миле от дороги. Она никогда не сворачивала с А-9.

Сегодня она проезжала мимо Алнесса снова и снова, в надежде, что кто-нибудь из населяющих его изгоев выползет на дорогу в своей неизменной черной кожаной куртке и ткнет большим пальцем в небо, решившись перебраться в более приспособленное для жизни место. Но эта надежда так и не оправдалась.

Иссерли подумала, не поехать ли ей дальше и не попытать ли счастья по ту сторону моста, в окрестностях Инвернесса. Там, вероятно, ей удастся отыскать автостопщиков с ясными, конкретными намерениями, которые уже отъехали от дома довольно далеко и теперь стоят под дождем, сжимая в одной руке термос, а в другой плакат с надписью печатными буквами «АБЕРДИН» или «ГЛАЗГО».

Обычно она не боялась даже очень длинных по ездок – лишь бы найти то, что нужно; иногда она добиралась до самого Питлохри, прежде чем поворачивала назад. Сегодня, однако, она почему-то испытывала суеверный страх перед одной только мыслью о далекой поездке. В такую сырую погоду следовало опасаться многих вещей. Она не хотела бы застрять в какой-нибудь глуши с заглохшим, залитым водой двигателем. В конце концов, кто сказал, что она должна каждый день кого-то привозить домой? Одного в неделю вполне достаточно, если трезво рассуждать.

Ближе к полудню Иссерли сдалась и повернула на север, тайно надеясь, что если ей удастся убедить вселенную в своем полном поражении, та все же, может быть, сжалится над ней и подбросит хоть что-нибудь напоследок.

И действительно, неподалеку от знака, призывавшего автолюбителей насладиться видами живописных приморских деревушек вдоль шоссе В-9175, она увидела какого-то жалкого вида двуногого, безрезультатно пронзавшего мглистую атмосферу оттопыренным пальцем. Автостопщик стоял на противоположной по отношению к Иссерли стороне дороги, ярко освещенный фарами проезжающих мимо машин. Иссерли была уверена на все сто, что, когда она развернется и возвратится к этому месту, он будет все еще мокнуть под дождем.

* * *

– Садитесь! – крикнула она, распахивая перед ним дверь со стороны пассажирского сиденья.

– Ну вот, слава богу! – воскликнул автостопщик, держась одной рукой за край дверцы и просунув мокрую голову внутрь салона. – А я уже начал думать, что нет правды на земле!

– Почему? – спросила Иссерли. Руки у него были очень грязные, но большие и холеные. Впрочем, грязь легко можно отмыть моющим средством.

– Я всегда останавливаюсь, когда голосуют, – сообщил автостопщик, словно почуяв в этом вопросе какой-то подвох. – Всегда. Ни разу не проехал мимо, если только у меня в фургоне было место.

– Я тоже всегда останавливаюсь, – заверила его Иссерли, гадая, сколько он еще намеревается стоять так, заливая дождевой водой салон ее «тойоты». – Садитесь.

Он залез в машину и шлепнулся мокрой задницей на пассажирское сиденье с таким громким звуком, словно под ним был спасательный плот. Пар начал подниматься от его промокшей насквозь одежды еще до того, как он успел закрыть за собой дверь; мокрая ткань скрипела, как замша, пока он устраивался в кресле.

Мужчина был старше, чем ей показалось на первый взгляд, но в хорошей форме. Морщины? Ну и что – дело-то не в коже, в конце концов.

– Представьте себе, один-единственный раз в жизни мне понадобилось, чтоб меня подвезли, – продолжал бушевать он, – и что бы вы думали? Я прошел чертову милю по шоссе под проливным дождем, и ни одна сволочь не остановилась.

– Ну, зачем вы так? – улыбнулась Иссерли. – Я же остановилась.

– Да, конечно, но вы были двухтысячной с хвостиком, вот что я вам скажу, – пояснил он и покосился на Иссерли, словно проверяя, дошло до нее или нет.

– А вы что, считали? – решила она, из спортивного интереса, подразнить его.

– Ага, – вздохнул он. – Не то чтобы считал, но прикидывал. – Он помотал головой, стряхивая дождевые капли с кустистых бровей и густой челки. – Можете выбросить меня где-нибудь около Томих-Фарм.

Иссерли произвела в уме расчет. Даже если ехать очень медленно, у нее все равно не больше десяти минут на знакомство.

– Разумеется, – ответила она. Восхитившись про себя его шейными мышцами, словно отлитыми из стали, Иссерли приняла решение не сбрасывать его со счетов по причине возраста.

Он удовлетворенно откинулся на спинку кресла, но через пару секунд недоуменное выражение мелькнуло на его лице, похожем на давно не бритую лопату.

– Почему машина стоит на месте?

– Ремень, – напомнила ему Иссерли.

Он пристегнулся, скривившись так, словно его только что заставили три раза поклониться какому-то варварскому божеству.

– Хуже мышеловки, – пробормотал он презрительно и пару раз нервно поправил ремень. Облако пара по-прежнему окружало его со всех сторон.

– Не я же это придумала, – сказала Иссерли. – Просто не хочу, чтобы меня останавливала полиция, – вот и все.

– А, полиция, – хмыкнул он с таким видом, словно Иссерли только что призналась ему, что до смерти боится мышей или вируса коровьего бешенства. Но в его голосе при этом прозвучала отеческая снисходительность. Он пошевелил пару раз плечами, словно демонстрируя, что вполне смирился с условиями, в которые его поставили против его воли.

Иссерли улыбнулась и тронулась с места, положив руки на верхнюю часть рулевого колеса – так, чтобы пассажиру была хорошо видна ее грудь.

* * *

Ей, наверное, все время приходится за ними присматривать, чтобы не вымочить их в тарелке с супом.

Впрочем, должно же было девчонке хоть с чем-то повезти. А то очки, как два аквариума, и подбородка нет вообще. Ники, его собственная дочь, была далеко не кинозвезда, да и тем, что у нее было в наличии, она, сказать честно, тоже распоряжалась не самым лучшим образом. И все же, если бы она всерьез взялась за учебу и стала юристом, вместо того чтобы пропивать свое пособие в Эдинбурге, то могла бы ему еще на что-нибудь сгодиться. Ну, например, помочь отыскать еще пару-другую дырок в законодательстве ЕС.

Интересно, чем себе на жизнь зарабатывает эта девчонка? С руками у нее, похоже, не все в порядке. Просто жуть, что у нее с руками творится. Видать, испортила их по молодости, когда еще была слишком глупа, чтобы жаловаться, на какой-нибудь грязной работе. Кур там ощипывала. Или рыбу потрошила.

Возле моря где-то живет, это наверняка. От нее морем пахнет. И запах свежий. Может, работает на кого-то из местных рыбаков. Вот Макензи, они охотно баб на работу берут, если баба выносливая и при этом покладистая.

А эта, интересно, покладистая или нет?

Выносливая – точно. Судя по всему, прошла огонь, воду и медные трубы. Уродцев-то в рыбацких деревнях не больно жалуют. Может, она из Балинтор? Или из Хилтона? Или из Рокфилда? Нет, только не из Рокфилда – в Рокфилде он каждую собаку знает.

Сколько ей лет? Наверное, не больше восемнадцати, хотя по рукам можно все сорок дать. А водит машину так, будто по бревну через речку едет. Сидит, словно жердь проглотила. Видно, тяжело ей, бедняжке, – будь она еще на пару сантиметров ниже, точно пришлось бы подушку под попу подкладывать. Предложить ей, что ли? – да нет, куда там, глаза ведь, поди, выцарапает. У нее, наверное, поэтому и прав нет. Дорожный кодекс, статья номер три миллиона шестидесятая. Потому и легавых боится. Если поймают, ей ведь несдобровать.

Ей ведь, дурочке, и так живется не сладко. Стоит только посмотреть, как она неловко шевелит руками-ногами. И печка жарит так, что страшно. Видать, хлебнула в жизни горя. В аварию, что ли, попала? У девчушки стальные нервы, если после этого за руль не боится сесть. Да, штучка еще та.

Интересно, может ли он чем-нибудь быть ей полезен?

А она ему?

* * *

– Вы у моря живете, верно? – спросил он.

– Как вы догадались? – Иссерли была потрясена. Она ведь еще ни слова ему не сказала, решив дать возможность детально рассмотреть свое тело.

– Запах, – честно ответил он. – От вашей одежды пахнет морем. Дорнох-фирт? Морэй-фирт?

Эта проницательность настораживала. Она не ждала ничего подобного от существа, у которого на лице застыла улыбчиво-глумливая гримаса, типичная для недоумков. На рукавах его поношенного полиэстрового пиджака виднелись темные пятна от машинного масла. Бледные следы от шрамов на морщинистом лице напоминали не до конца стертые со стены надписи белой краской.

Из двух вариантов ответа Иссерли выбрала неудачный.

– Дорнох, – сказала она.

– Что-то я вас там не видел.

– Я только несколько дней назад туда переехала.

«Тойота» наконец-то догнала ту самую длинную вереницу машин, о которой упоминал автостопщик. Габаритные огни мерцали сквозь струи дождя, уходили вдаль и таяли во мгле. Это было везение. Иссерли переключилась на первую скорость и поползла в хвосте, довольная тем, что у нее появился повод потянуть время.

– Работаете? – спросил автостопщик.

Мозг Иссерли теперь функционировал в оптимальном режиме, не отвлекаясь на управление автомобилем. Посмотрев на автостопщика, она заключила, что он относится к категории тех типов, что имеют связи среди представителей любых ремесел – по крайней мере, тех, которые они не презирают.

– Нет, – ответила Иссерли. – Я безработная.

– Тогда вам не следовало переезжать, вы можете потерять пособие, – моментально заметил он.

– Нельзя всю жизнь уповать на пособие.

Иссерли показалось, что она отчасти поняла, каков его характер и что именно такой ответ будет ему симпатичен.

– Ищете работу?

– Да, – сказала она, еще больше замедляя ход, чтобы уступить место новенькой белой «мини». – Но у меня образования не хватает. К тому же я не особенно выносливая.

– Рожки собирать не пробовали?

– Рожки?

– Да, рожки. Это одно из направлений моего бизнеса. Народ охотно собирает рожки, а я ими потом торгую.

Иссерли задумалась на несколько секунд, пытаясь сообразить, все ли она правильно поняла.

– А что такое «рожки»? – все-таки решилась она спросить.

Он улыбнулся ей из середины клубящегося облака пара.

– Рожки, волнистые рожки. Это такие моллюски. Вы наверняка их видели, раз у моря живете. Да вот, у меня один при себе имеется. – Он приподнял мясистую правую ягодицу, чтобы просунуть руку в карман брюк.

– Они вот такие, – сказал он, поднеся темно-серую раковину к самым глазам Иссерли. – Я всегда с собой таскаю одну ракушку для примера, чтобы сборщики понимали, что я имею в виду.

– Вы очень предусмотрительны, – отвесила комплимент Иссерли.

– Так сразу ясно, что мне нужно и какого размера. Потому что они бывают совсем махонькие, с горошину, такие и поднимать не стоит. Но когда они вот такого размера, как этот, я их беру.

– И, если я стану их собирать, вы мне за это будете платить деньги?

– Вот именно, – заверил Иссерли автостопщик. – В Дорнохе их полно. Их там миллионы главное, знать, когда собирать.

– А когда их собирать? – спросила Иссерли. Она все надеялась, что он с минуты на минуту снимет куртку, но, казалось, ему доставляло удовольствие париться в ней.

– Действовать надо так, – объяснил автостопщик. – Купите справочник приливов и отливов. Его в штабе береговой охраны продают, семьдесят пять пенсов стоит. Найдите в нем время максимального отлива и можете их хоть граблями грести. Как только соберете побольше, звякните мне, я приеду и заберу улов.

– А сколько они стоят?

– Французы и испанцы платят за них бешеные деньги. Я продаю их поставщикам продуктов в рестораны – спрос есть всегда, особенно зимой. А большинство сборщиков предпочитают работать летом, такие дела.

– Зимой, наверное, рожки мерзнут?

– Да не рожки, сборщики мерзнут. Но у вас получится. Главное, помните – носите резиновые перчатки. Такие тонкие, вроде тех, в каких хозяйки тарелки моют.

Все уловки привели только к тому, что Иссерли узнала, какую выгоду сможет получить от сбора рожков она. Этот водсель обладал таким даром убеждения, что Иссерли чуть было не начала рассматривать всерьез развернувшиеся перед ней перспективы. Какой абсурд! Она вовремя опомнилась и сообразила, что ей необходимо как можно больше узнать о нем, а не о себе.

– Ну и что, на этих рожках вы так хорошо зарабатываете, что на все хватает? Семья-то у вас есть?

– Я не только этим занимаюсь, – сказал автостопщик, пройдясь по густой шевелюре металлической расческой. – Я продаю старые покрышки фермерам – они ими силосные ямы облицовывают. Креозотом торгую. Малярные работы. Моя жена делает верши для ловли омаров. Не для того, чтобы омаров ловить – омаров-то тут уже лет сто как нет. Но американские туристы покупают их сотнями – главное чтобы раскрашены были покрасивее. Сын мой собирает рожки ведрами да еще машины ремонтирует. Он бы вам этот стук в шасси в момент убрал.

– Я вряд ли смогу с ним расплатиться, – начала отнекиваться Иссерли, снова застигнутая врасплох его наблюдательностью.

– Мой сын много не берет и ждать долго не заставляет. На самом деле что самое важное в автосервисе? Качество работы! А у него заказ за заказом, целая очередь к нему стоит. Одну починил и сразу за другую. Гений!

Иссерли все это было не особенно интересно. Такой гений у нее уже имелся на ферме. Он производил весь необходимый ремонт и не распускал свои лапы – по крайней мере пока.

– А с вашим фургоном что случилось? – спросила Иссерли.

– Ну, его он тоже починит. Как только до него доберется.

– А где он сейчас? Я про фургон.

– В полумиле от того места, где вы меня подобрали, – вздохнул он с выражением стоического изумления. – Я уже полдороги до дома проехал, в кузове – почти тонна рожков, и тут – на тебе! – долбаный мотор взял и сдох. Но мой пацан и с этим справится. От него больше пользы, чем от всех дорожных спасателей, вместе взятых. Когда он трезв, конечно.

– У вас есть его карточка? – вежливо поинтересовалась Иссерли.

– Держите, – буркнул автостопщик.

И снова приподнял свой мясистый зад, которому, как теперь уже стало ясно, явно не грозила в ближайшем времени инъекция икпатуа. Из кармана он извлек пригоршню помятых, погнутых и засаленных картонных квадратиков и перетасовал их, словно игральные карты. Он выбрал из импровизированной колоды две карточки и положил их на приборную доску.

– Вот, одна – моя, а другая – моего сына, – сказал он. – Если вам вдруг придет в голову пособирать рожки, позвоните. Я приезжаю, если улов больше двадцати килограммов. Если в один день столько не наберете, то можете продолжить на следующий день.

– А они не сдохнут?

– Они без воды могут протянуть целую неделю. Даже лучше, если они полежат – суше будут. И хорошо завяжите мешок, не то они выползут и спрячутся у вас под кроватью.

– Хорошо, запомню, – пообещала Иссерли. Дождь слегка унялся, так что она наконец смогла перевести стеклоочистители в более медленный режим. Лучи солнечного света начали потихоньку пробиваться сквозь серую мглу. – Подъезжаем к Томих-Фарм, – объявила она.

– Еще двести ярдов – и я дома, – сказал рожковый магнат, расстегивая ремень безопасности. – Большое спасибо. Вы настоящая маленькая добрая самаритянка.

Иссерли остановила машину, он выбрался из салона, на прощание сжав ее ладонь в своей огромной ручище. Даже если он и заметил, как необычно худа и тверда ее рука, то не подал виду. Уже отойдя от машины на некоторое расстояние, он, не поворачиваясь, помахал ей на прощание.

Иссерли проследила, как он исчез вдали. От его рукопожатия у нее неприятно покалывало в пальцах. Когда он ушел, она посмотрела в зеркало заднего вида, пытаясь обнаружить разрыв в потоке транспорта. Она уже начинала забывать своего пассажира, и единственным последствием этой встречи стало ее решение переодеваться и принимать душ дома после каждой утренней прогулки по берегу моря.

Защелкало реле поворотника, и Иссерли выехала на шоссе, сосредоточенно глядя на дорогу.

* * *

Второй пассажир поджидал ее так близко от дома, что перед тем, как остановиться, она долго напрягала память, чтобы вспомнить, не попадался ли он ей раньше. Он был молод, очень невысок, с густыми бровями и волосами такими светлыми, что они казались совершенно белыми. Несмотря на холод и моросящий дождь, на нем не было ничего, кроме футболки клуба «Селтик» с короткими рукавами и камуфляжных армейских штанов. Обильные татуировки покрывали его худые, но мускулистые предплечья. Она была вынуждена вновь напомнить себе, что качество кожи не имеет значения.

Снова двигаясь в южном направлении, она пришла наконец к выводу, что этот водсель ей совершенно не знаком, и остановилась.

Как только автостопщик залез в машину и уселся, Иссерли сразу же интуитивно почувствовала, что сейчас начнутся проблемы. Казалось, его присутствие нарушило даже законы физики в салоне «тойоты»: электроны в воздухе внезапно начали вибрировать быстрее и рикошетить от обивки салона, словно рой обезумевших незримых насекомых.

– П'друга, до Редкасла д'везешь?

Салон наполнился густым ароматом перегара.

Иссерли покачала головой.

– Инвергордон, – сказала она. – Если вас не устраивает, то…

– Не-а, клево… – передернул он плечами, выбивая ладонями на коленях ритм так, словно у него внутри был вмонтирован невидимый плеер.

– Тогда ладно, – сказала Иссерли, трогаясь с места.

Она пожалела, что на дороге так мало машин: это обычно не обещало ничего хорошего. К тому же она заметила, что инстинктивно схватилась за руль таким образом, чтобы ее локти скрывали от пассажира ее грудь. И это тоже не обещало ничего хорошего.

Он все равно смотрел на нее так, словно мог видеть сквозь кожу и кости.

Если баба так вырядилась, точняк в койку напрашивается.

Вот только бабок ей не видать, как своих ушей. Хватит той прошмандовки из Галашиэльса. Купишь им пива, а они тут же берут в голову, что ты собрался на них потратить фунтов двадцать. Только зря они его за козла держат.

Доедем до Инвергордона, а там надо затащить ее в «Академию». Местечко что надо. Спокойное. Там она у него и отсосет, тогда ему на ее морду противную смотреть не придется.

Ее сиськи будут болтаться у него между ног. Если она будет хорошо стараться, он их даже, возможно, потискает. А стараться она, похоже, будет. Уже сейчас дышит жарко, как темная сука. Совсем не то, что та прошмандовка в Галашиэльсе. Эта будет довольна просто тем, что на нее положили глаз. Уродины, они завсегда такие.

Впрочем, не то чтобы ему всегда попадались только уродины.

Просто вот он, а вот она. Как это там называется… веление инстинкта, верно? Закон гребаных джунглей.

– Что же это вы в такой день в путь отправились? – громко сказала Иссерли.

– Да я уже совсем опух дома углы пинать.

– Пока работы нет?

– Пока? Откуда тут, на хрен, работа возьмется?

– Но правительство по-прежнему надеется, что она откуда-нибудь возьмется, верно?

Попытка проявить сочувствие не произвела на пассажира никакого впечатления.

– Да я, блин, типа, учусь на переподготовке, – вскипел он. – Они мне говорят: «Ходи по старым пердунам и расспрашивай их, не текут ли у них их говенные батареи, а мы скажем правительству, что ты, типа, трудоустроился, понял?» Короче говоря, платят бабки, чтобы пасть не открывал. Въезжаешь?

– Хреново, – согласилась Иссерли, надеясь, что воспользовалась правильным словом.

Атмосфера внутри машины постепенно становилась невыносимой. Каждый кубический сантиметр пространства между Иссерли и пассажиром постепенно заполнялся его тлетворным дыханием. Нужно было быстро принимать решение: пальцы Иссерли просто чесались от желания нажать на заветный рычажок, но следовало держать себя в руках, несмотря ни на что. Импульсивный поступок мог впоследствии привести к серьезным неприятностям.

Несколько лет назад, еще в самом начале, она впрыснула икпатуа одному автостопщику, который буквально через две минуты после того, как сел в машину, поинтересовался у Иссерли, не желает ли она, чтобы ей прочистили толстым болтом все дыры. Ее английский тогда оставлял желать лучшего, и ей потребовалось некоторое время, чтобы сообразить, что речь идет вовсе не о ремонте автомобиля. К тому моменту пассажир уже расстегнул ширинку и извлек оттуда свой член. Иссерли перепугалась и нажала на рычажок. Она совершила серьезную ошибку.

Полиция разыскивала этого типа много недель подряд. Его фотографию показали по телевизору и напечатали не только в газетах, но и в специальном журнале для бездомных. В описании под фотографией сообщалось, что он «очень раним». Его жена и родители просили любого, кто видел его, сообщить им. Не прошло и нескольких дней, как расследование (хотя в тот момент, когда Иссерли подобрала его, ей казалось, что рядом нет ни души) напало на след серого «ниссана универсал», за рулем которого находилась предположительно женщина. Иссерли пришлось затаиться на ферме на целую вечность (так, по крайней мере, ей показалось). Ее любимый «ниссан» попал в лапы к Энселю, который выпотрошил его, чтобы переставить все ценное оборудование на самую лучшую машину после «ниссана», имевшуюся в их распоряжении – маленькую уродину марки «Лада».

«От ошибок никто не застрахован», – утешал ее Энсель, работая над новым экипажем. Руки его были по локоть в солидоле, глаза кроваво блестели в свете ацетиленовой дуги.

Но Иссерли так стыдилась этого поступка, что до сих пор при одном только воспоминании о нем не могла сдержать сдавленного стона. Такое не должно было больше повториться никогда. Никогда.

Они выехали на тот отрезок А-9, который расширяли до автострады; по обе стороны шоссе копошились механические динозавры, и строители в одинаковых робах бродили по кучам вывороченной земли. Их присутствие немного утешило Иссерли.

– Вы не здешний, я угадала? – спросила Иссерли, слегка повысив голос, чтобы его было слышно сквозь скрежет вгрызающихся в землю стальных челюстей.

– А ты, можно подумать, здешняя, – огрызнулся парень.

Иссерли проигнорировала его раздражение, решив повести беседу так, чтобы все же узнать хоть что-нибудь о его семье, но тут парень внезапно принялся изо всех сил вращать ручку, пытаясь как можно быстрее опустить стекло.

– Э-э-эй, Ду-у-у-ги! – орал он в окно, выставив под дождь сжатую в кулак руку.

Иссерли посмотрела в зеркало и мельком увидела рядом с бульдозером чью-то дородную фигуру, обернутую в оранжевую спецовку. Фигура нерешительно помахала им вслед рукой.

– Дружбан мой, – объяснил автостопщик, снова поднимая стекло.

Иссерли глубоко вздохнула, чтобы унять сердцебиение. Теперь она уже не могла взять его с собой шанс был упущен. Женат он или нет, есть ли у него дети – все это в одно мгновение потеряло всякое значение. Более того, она просто не желала теперь этого знать, чтобы не расстраиваться зря.

Только бы успокоиться и побыстрее избавиться от него!

– А это настоящие? – внезапно спросил он.

– Что? – Ей было трудно произнести больше одного слова так, чтобы собеседник не заметил, как тяжело она дышит.

– Ну, то, что у тебя спереди болтается, – попытался разъяснить он. – Я про сиськи.

– Дальше… я не поеду, – сказала она, резко поворачивая машину, но все же успев включить сигнал поворота. Провидение смилостивилось над ней – сбоку виднелось заведение под названием «Гараж Донни». На заведении большими буквами было написано: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!»

– Ты же говорила, что едешь в Инвергордон, – возмутился попутчик, но Иссерли уже поворачивала, направляя машину в проезд между гаражом и бензоколонкой.

– У меня в шасси что-то постукивает, – сказала она. – Разве вы не слышите?

Ее голос звучал хрипло и неуверенно, но сейчас это уже не имело никакого значения.

– Я лучше попрошу механика посмотреть. А не то еще в аварию попаду.

Машина остановилась. За грязными окнами «Гаража Донни» теплилась какая-то жизнь: звучали голоса, хлопнула дверца большого холодильника, загремели бутылки.

Иссерли повернулась к автостопщику и вежливо показала ему на шоссе.

– Вы можете попытать счастья там, – посоветовала она. – Это хорошее место. Водители здесь едут медленно. А мне нужно машину привести в порядок. Если вы все еще будете здесь, когда я закончу, я, так и быть, повезу вас дальше.

– Да ладно врать-то, – хмыкнул он, но все-таки вылез и поплелся прочь.

Иссерли открыла дверцу и выбралась из машины. Когда она распрямилась, ее спину пронзила боль. Опершись о крышу «тойоты», она проследила, как Густобровый пересек дорогу и, пошатываясь, побрел вдоль кювета подругой стороне. Холодный ветер высушил покрывавший кожу Иссерли пот и наполнил ее легкие чистым кислородом.

Теперь ей больше ничего не грозило.

Она вытащила заправочный пистолет из подвески, с трудом удерживая его в своей хрупкой лапке. Сложность заключалась не в том, что пистолет был слишком тяжелым, а в том, что ладонь Иссерли была слишком узкой. Только с помощью обеих рук ей удавалось засунуть носик пистолета в горловину бензобака. Тщательно сверившись со счетчиком на бензонасосе, она залила в бак бензина ровно на пять фунтов. Пять ноль-ноль. Затем она повесила пистолет на месте, зашла в здание и заплатила за бензин одной из пяти фунтовых банкнот, которые берегла специально для этой цели.

Все это заняло у нее не более трех минут. Выйдя, она с беспокойством посмотрела на дорогу – не маячит ли там Густобровый. Но тот исчез. Как это ни удивительно, кто-то все же подобрал его.

* * *

Прошло часа два, близился вечер, и начинало темнеть – было где-то около половины четвертого. Напуганная тем, что история с Густобровым случилась так близко от дома, Иссерли отъехала с полсотни миль на юг, миновав Инвернесс и добравшись почти до самого Томатина, прежде чем решила все-таки вернуться домой с пустыми руками.

Ей довольно часто случалось находить кого-нибудь и после наступления темноты; час, в который она решала вернуться домой в каждый конкретный день, зависел исключительно от ее азарта и физического состояния. Одна неудачная попытка могла настолько выбить Иссерли из колеи, что она сразу же спешила домой, на ферму, где могла обдумать в спокойствии, в чем заключалась ее ошибка и что нужно делать в дальнейшем, чтобы вновь не подвергнуть себя опасности.

На обратном пути Иссерли гадала, что ее повергло в такое уныние – неужели встреча с Густобровым?

Она никак не могла ответить себе на этот вопрос, потому что путалась в собственных чувствах. Она всегда вела себя так, даже когда была совсем маленькой девочкой и еще жила с родителями. Мужчины никогда не могли понять, что у нее на уме, но она и сама этого никогда не могла понять и ломала над этим голову ничуть не меньше других. О том, что она тоже способна испытывать эмоции, становилось известно в прошлом только в те моменты, когда с ней случались внезапные бурные вспышки гнева, часто влекшие за собой самые печальные последствия. Став взрослой, Иссерли научилась полностью владеть собой и держать свой гнев под спудом. В нынешней ситуации, когда от выдержки зависела ее жизнь, самообладание становилось просто необходимым. Но в результате этого Иссерли порой сама не могла разобраться, что же она на самом деле чувствует. Ее собственные переживания стали казаться ей увиденным краешком глаза отблеском чьих-то фар в боковом зеркале. Увидеть их ей удавалось лишь украдкой, подглядывая за ними.

Не так давно она стала подозревать, что все эмоции, так и не выплеснувшиеся наружу, застряли внутри ее организма, словно непереваренная пища, и теперь проявляются в виде различных физических симптомов. Боли в спине и резь в глазах в последнее время давали о себе знать гораздо сильнее, чем обычно, безо всякой особенной причины – очевидно, просто потому, что Иссерли постоянно пребывала в беспокойстве.

Еще один тревожный признак: в последнее время самые банальные события – вроде школьного автобуса, который обогнал ее сегодня утром в тумане, – огорчали ее непропорционально сильно. Будь она в нормальной форме, зрелище автобуса, битком набитого ухмыляющимися и жестикулирующими подростками, ничуть не смутило бы ее. Сегодня, однако, после того как Иссерли пришлось покорно плестись позади него несколько миль подряд и все это время школьники строили рожи, подмигивали и что-то рисовали своими сальными пальцами на запотевшем стекле широкого заднего окна, за которыми они казались персонажами на экране телевизора, она совершенно пала духом. Ей казалось, что все их недоброжелательные жесты направлены лично против нее.

В конце концов автобус свернул с «девятки», и Иссерли оказалась на хвосте у неприметного красного седана, как две капли воды похожего на ее «тойоту». Казалось, что бесконечная цепочка машин протянулась через весь быстро тонувший в сумерках мир.

Иссерли решила, что она, наверное, все-таки просто расстроена. К тому же у нее болела спина, нестерпимо зудел шрам на копчике, а глаза распухли после того, как она несколько часов подряд вглядывалась в дорогу через залитое дождем лобовое стекло и толстые линзы очков. Если отказаться от дальнейших попыток и отправиться домой, то можно будет снять очки, чтобы дать глазам отдохнуть, упасть, свернувшись калачиком, на кровать и, возможно, даже поспать. Боже, какое это будет счастье! Мелкие животные радости, жалкие утехи, позволяющие ненадолго позабыть о позорной неудаче.

Уже подъезжая к Давиоту, она, однако, заметила высокого поджарого водселя с большим рюкзаком, который держал в руке картонную табличку с надписью «ТУРСО». Он выглядел привлекательно. После обычных трех заходов Иссерли остановилась, проехав метров на десять дальше того места, где стоял автостопщик. В зеркале заднего вида она разглядела, как тот бежит к машине, сбрасывая на ходу рюкзак с широких плеч.

«Он, должно быть, очень сильный, если с таким грузом может еще и бегать», – подумала Иссерли, потянувшись к ручке двери.

Поравнявшись с машиной, автостопщик, сжимая пеструю лямку рюкзака в длинных бледных пальцах, помедлил в нерешительности перед дверью, распахнутой для него Иссерли. Он улыбнулся виновато; рюкзак его был по размеру больше, чем сама Иссерли, и явно не поместился бы ни у него на коленях, ни даже на заднем сиденье.

Иссерли выбралась из машины и открыла багажник, который всегда был пуст, если не считать баллона с бутаном и маленького огнетушителя. Совместными усилиями они запихали рюкзак в багажник.

– Большое спасибо, – сказал владелец рюкзак важным и звучным голосом, который, как была в состоянии понять даже Иссерли, выдавал в нем иностранца.

Иссерли вернулась за руль, турист сел на пассажирское сиденье, и они тронулись с места в тот самый момент, когда край солнечного диска коснулся линии горизонта.

– Какое везение! – сказал пассажир, аккуратно переворачивая картонную табличку надписью вниз и укладывая ее на колени, обтянутые оранжевыми штанами для трекинга. Табличка была аккуратно вставлена в прозрачную пластиковую папку, в которой лежала еще целая пачка бумаги, причем на каждом месте было явно написано название какого-нибудь населенного пункта. – Не так-то просто поймать здесь машину после захода солнца.

– Покупатели любят видеть товар лицом, – согласилась Иссерли.

– И их можно понять, – сказал автостопщик.

Иссерли откинулась на спинку кресла, положила руки на руль сверху и предоставила пассажиру возможность рассмотреть свой товар.

* * *

Ему ужасно повезло. Если все будет в порядке, он попадет в Турсо к вечеру, а завтра окажется уже на Оркнейских островах. Разумеется, до Турсо еще ехать добрую сотню миль, но машина, едущая со средней скоростью пятьдесят миль в час – или даже сорок, как эта, – теоретически может покрыть это расстояние за три часа.

Он еще не спросил у девушки, куда она едет. Возможно, она провезет его совсем недолго, а затем скажет, что ей нужно свернуть с шоссе. Однако она, похоже, уловила его намек на трудности путешествия автостопом в темное время суток, а это, скорее всего, означает, что она не собирается высадить его через десять миль где-нибудь на пустынной дороге. Скоро она с ним заговорит, это наверняка. Последняя реплика была его, так что, если он заговорит с ней сам, это будет не совсем вежливо.

У этой девушки явно не шотландский акцент.

Может быть, она из Уэльса? Жители там говорят очень похоже. А может, она и вовсе с континента, только явно не из одной из тех стран, которые ему хорошо знакомы.

Когда он голосует, женщины останавливаются редко. Они почти всегда проезжают мимо, причем дамы постарше неодобрительно покачивают головой, словно то, что он делает, сродни какой-то безрассудной выходке – типа кувыркания на проезжей части дороги, а молодые девушки косятся на него так раздраженно и нервно, словно он уже забрался к ним в машину и начал приставать. Но эта девушка была совсем другой. Она встретила его очень приветливо, а сейчас без стеснения демонстрировала ему свою огромную грудь. Оставалось только надеяться, что она не собирается делать ему никаких предложений интимного свойства.

По крайней мере до тех пор, пока они не доедут до Турсо.

Пока она глядела вперед, он почти не имел возможности рассмотреть ее лицо, а жаль. Очень интересное лицо. Очки с такими толстыми стеклами, каких он никогда прежде не видел. В Германии водительские права не выдали бы тому, кто страдает столь серьезным расстройством зрения. Ее посадка за рулем, как ему показалось, свидетельствовала о серьезных проблемах с позвоночником. Руки большие, но при этом необычно узкие. Кожа по краю ладони от мизинца и до самого запястья, блестящая и словно ороговелая, совсем другой текстуры, чем в других местах, – вероятно, последствие пластической операции. Но грудь просто само совершенство – большая, безупречной формы. Впрочем, возможно, и это – последствие операции.

Но вот она повернулась к нему, тяжело дыша ртом, словно ее маленький, изящный носик тоже изваян скальпелем хирурга, причем безо всякого учета действительной потребности организма в кислороде. Сильно увеличенные линзами глаза, хоть и красные от усталости, были, по его мнению, все же потрясающе красивыми. Радужные оболочки, каре-зеленые, сверкали, словно мазки какой-то экзотической бактериальной культуры под объективом микроскопа.

* * *

– Итак, – сказала она, – что вам нужно в Турсо?

– Не знаю, – ответил он. – Возможно, что ровным счетом ничего.

Только теперь она заметила, какая у него великолепная фигура. Обманчиво худощавая, но на самом деле необычайно мускулистая. Он, наверное, смог бы бежать следом за медленно едущей машиной целую милю.

– И что вы будете делать в этом случае? – спросила она.

Он скорчил гримасу, которая, как догадалась Иссверли, у представителей его народа означала то же самое, что у британцев – пожатие плечами.

– Я еду туда, потому что я там никогда не был, объяснил он.

Подобная перспектива, судя по всему, казалась ему одновременно и скучной, и захватывающе интересной. Густые светлые брови нависали над его бледно-голубыми глазами, словно два снеговых облака.

– Вы хотите пересечь всю страну? – подсказала Иссерли.

– Да. – Это утверждение в его устах прозвучало подчеркнуто твердо и решительно, словно произнести его было равноценно восхождению на небольшую гору, для которого требовалось определенное усилие, но при этом не надменно. – Я стартовал в Лондоне десять дней тому назад.

– Путешествуете в одиночку?

– Да.

– Впервые?

– В детстве я объездил всю Европу вместе с претками (последнее слово было первым в его речи, которое Иссерли не сразу поняла, – в основном его английский был весьма неплох). – Но тогда я видел все глазами моих претков. Теперь я хочу увидеть все своими собственными глазами.

Он нервно взглянул на Иссерли, словно внезапно осознал, что подобная откровенность нелепа, когда говоришь с незнакомцем.

– А ваши родители понимают вас? – поинтересовалась Иссерли. Отыскав к нему подход, она позволила себе расслабиться и слегка вдавить педаль газа.

– Надеюсь, что да, – ответил он, слегка нахмурившись.

Хотя было очень соблазнительно продолжать тянуть за эту пуповину, чтобы добраться наконец до того самого пупка, к которому она прикреплена, Иссерли поняла, что пассажир рассказал ей о своих «претках» ровно столько, сколько считал нужным, и дальнейшая настойчивость ни к чему не приведет. Вместо этого она спросила, откуда он приехал.

– Из Германии, – ответил автостопщик, вновь поглядев на нее так нервно, словно боялся, что она безо всякого предупреждения набросится на него. Иссерли решила, что он успокоится, если она проявит в беседе ту же основательность подхода, которая, судя по всему, была присуща ему самому.

– По вашим впечатлениям, в каких отношениях наша страна более всего отличается от вашей?

Немец обдумывал ответ в течение полутора минут. Бесконечные черные поля, испещренные бледными пятнами пасущихся коров, проплывали по обеим сторонам дороги. В огне фар мелькнула табличка, изображавшая стилизованное лохнесское чудовище, сложенное из трех фрагментов.

– Британцам, – изрек наконец автостопщик, – все равно, что о них думают другие.

Иссерли на какое-то время задумалась. Она не могла понять, то ли он считает, что британское равнодушие к мнению окружающих свидетельствует об их внушающей зависть уверенности в себе, то ли является признаком достойной сожаления ограниченности, характерной для островитян. В конце концов Иссерли заключила, что подобная двусмысленность вполне могла быть преднамеренной.

Ночь упала на мир. Скосив глаза, Иссерли восхитилась профилем пассажира, выхваченным из темноты тусклым отсветом от фар и габаритных огней мчащихся по шоссе автомобилей.

– Вы останавливались в гостях у знакомых или ночевали в гостиницах? – спросила она.

– В основном в студенческих общежитиях, – ответил немец с небольшой задержкой, словно в интересах истины ему требовалось основательно порыться в памяти. – Только однажды в Уэльсе я познакомился с семьей, которая попросила меня погостить у них пару дней.

– Как любезно с их стороны, – пробормотала Иссерли, увидев в отдалении мерцающие огни Кессокского моста. – Они ждут вас на обратном пути?

– Нет. Пожалуй, что нет, – сказал он, вновь с таким видом, словно, произнося это, совершал восхождение на небольшую, но очень крутую гору. – Похоже, я… похоже, я слегка их обидел. Впрочем, я не понял – чем. Наверное, в определенных ситуациях мой английский все же недостаточно хорош.

– На мой взгляд, вы говорите просто превосходно. Он вздохнул:

– Возможно, проблема заключается именно в этом. Говори я хуже, англичане бы не ожидали… – Какое-то время он обдумывал фразу в молчании, прежде чем позволить ей скатиться по склону горы. – Англичане бы не ожидали полного взаимопонимания.

Даже в окружавшем их полумраке Иссерли заметила, как он поежился, потирая свои большие ладони. Возможно, он просто заметил, как часто она дышит, хотя на этот раз – она была в этом уверена – ей удавалось дышать гораздо тише, чем обычно.

– Чем вы занимаетесь у себя в Германии? – спросила она.

– Я учусь… впрочем, это не совсем верно, – поправился он. – Когда я вернусь в Германию, я буду безработным.

– Вы, наверное, живете вместе с родителями? – высказала предположение Иссерли.

– М-м-м, – неопределенно промычал он.

– А что вы изучали раньше? Прежде чем закончили институт?

Повисла пауза. Мрачный черный фургон с плохо отрегулированным двигателем обогнал «тойоту», перекрыв ревом глушителя шумное дыхание Иссерли.

– Я его не закончил, – признался наконец автостопщик. – Я бросил его. Можете, если хотите, считать, что я скрываюсь.

– Скрываетесь? – эхом отозвалась Иссерли, подарив ему ободряющую улыбку.

Он печально улыбнулся в ответ.

– Не от правосудия, разумеется, – объяснил он. – От медицины.

– Вы хотите сказать… что вы психически больной? – шепотом предположила Иссерли.

– Нет, но я почти что дипломированный психиатр, что, в сущности, одно и то же. Мои претки думают, что я по-прежнему учусь в институте. Они послали меня в очень далекий город и платили кучу денег, чтобы я мог учиться там. Они очень хотели, чтобы я стал врачом, специалистом. Я писал им в письмах, что готовлюсь к экзамейнам. На самом деле я пил пиво и читал путеводители по странам мира. А потом решил отправиться путешествовать.

– И что ваши родители думают по этому поводу?

Он вздохнул и опустил глаза.

– Они об этом еще ничего не знают. Я подготавливаю их постепенно. Сначала пара недель между письмами, затем еще пара недель, затем еще больше, чем пара недель. И все время я пишу им, что готовлюсь к экзамейнам. Следующее письмо я пришлю им уже из Германии.

– А ваши друзья? – настаивала Иссерли, – Они-то знают, что вы отправились путешествовать?

– Друзья у меня были только в Бремене, еще до того, как я поступил в институт. На медицинском факультете у меня были в основном только знакомые, которые все, как один, хотели сдать экзамейны, стать специалистами и ездить на «порше». – Он с озабоченным видом повернулся к Иссерли, которая изо всех сил старалась не выдать свое волнение, и спросил: – С вами все в порядке?

– Да, да, спасибо, – выдохнула она и нажала на рычажок, приводящий в действие иглы с икпатуа.

Поскольку немец сидел к ней боком, Иссерли знала, что он неизбежно должен рухнуть на нее. Она подготовилась к этому, перехватив руль правой рукой, а свободной левой оттолкнув тело от себя, чтобы оно упало в сторону окна. Если все это видел водитель следовавшего за ней автомобиля, то он, скорее всего, решил, что стал свидетелем неудачной попытки поцеловать водителя. Всему свету известно, как опасно целовать водителя во время езды. Иссерли знала об этом еще до того, как научилась водить; она вычитала это вскоре после своего приезда в Шотландию в старинной книге о безопасном вождении для американских подростков. Чтобы понять книгу до конца, ей потребовалось немало времени. Она изучала ее, одновременно прислушиваясь к разговорам, доносившимся из включенного телевизора. Телевизор часто помогает понять такие вещи, какие не в состоянии объяснить ни одна книга – особенно если это книга из магазина для бедных.

Тело автостопщика снова начало наваливаться на нее. И она снова отпихнула его. «Сидя за рулем автомобиля, не стоит предаваться шалостям, нежничанию и прочим обезьяньим радостям», – было написано в той книге. Для того, кто только что приступил к изучению языка, смысл этой фразы мог показаться по меньшей мере загадочным. Но стоило Иссерли чуть-чуть посмотреть телевизор, как все сразу встало на свои места. Иссерли поняла, что закон дозволяет заниматься в автомобиле чем угодно – включая секс – при условии, что машина никуда не едет.

Подъезжая к повороту, Иссерли включила сигнал. Голова автостопщика ударилась о стекло с глухим стуком.

* * *

Когда она очутилась на ферме, был уже седьмой час. Энсель и еще пара мужчин помогли ей извлечь добычу из «тойоты».

– Какой красавец! – сделал ей комплимент Энсель.

Иссерли устало кивнула. Он всегда произносил одни и те же слова.

Пока мужчины грузили обмякшее тело водселя на поддон, она нырнула обратно в «тойоту», завела двигатель и скрылась в ночной тьме, мечтая поскорее рухнуть в постель, чтобы унять невыносимую боль в спине.