Иссерли нащупала в темноте выключатель. Резкий свет залил помещение от пола до потолка, словно поток морской воды, устремившийся в расселину в скале.

Иссерли застонала, сдерживая подступившую к горлу тошноту. Она чувствовала себя так, словно ее ночные кошмары стали реальностью.

– Кошмар, правда? – спросил Амлис Весс.

Иссерли посмотрела на него в поисках утешения и поддержки, но тут же поняла, что он имеет в виду скот в стойлах, а вовсе не ее клаустрофобию – об этом можно было без труда догадаться по отвратительной гримасе сострадания у него на лице. Как это типично для мужчин: они настолько одержимы собственными идеями, что не замечают человеческих страданий прямо у себя под носом.

Иссерли вышла из лифта с твердым намерением не унижаться на глазах у Весса. Еще несколько мгновений назад ей смертельно хотелось уткнуться в мягкий черный мех у него на плече, обхватить руками это великолепное тело, но теперь ей больше всего хотелось убить его.

– От животных всегда воняет, – объяснила она, стараясь не встречаться с ним взглядом. Дверцы лифта с шипением закрылись у них за спиной, и он уехал.

Во время строительства этого уровня – самого глубокого во всей системе подземных сооружений – работники раздробили и извлекли на поверхность минимально необходимый объем твердых триасских пород. Поэтому потолок отстоял от пола всего на два метра и пар от дыхания откармливаемого скота висел дымкой вокруг ламп дневного света. Стойла водселей представляли собой примыкающие друг к другу и разделенные перегородками пеналы, расположенные по кругу вдоль стены цилиндрического помещения. Они занимали почти всю площадь нижнего уровня, оставляя в середине только небольшой проход для осмотра и обслуживания. В клетках слева находились месячные водсели, в клетках справа – водсели на различных стадиях откорма, а в дальнем конце – новоприбывшие животные.

– Вы здесь, похоже, впервые? – услышала Иссерли голос Амлиса.

– Нет, – раздраженно ответила она, взволнованная его близостью и тем, что ни одна ее реакция не ускользает от его глаз.

По правде говоря, до этого она была здесь всего однажды, в самом начале, когда помещение еще пустовало. Мужчины хотели похвастаться перед ней тем, что уровень, сооруженный как раз к ее прибытию на ферму, готов и ждет только того, чтобы она обеспечила его жильцами.

– Великолепная работа! – сказала она тогда. или что-то примерно в этом духе, и попыталась улизнуть наверх как можно быстрее.

С тех пор прошли долгие годы, и вот она снова очутилась здесь, в сопровождении одного из самых богатых холостяков мира, который сгорал от нетерпения поделиться с ней какой-то тайной. Для описания подобной ситуации подходило разве только слово «невероятно».

Клетки выглядели более мрачными и тесными чем во время ее первого визита: деревянные балки потускнели и стали серыми, проволока покрылась грязью, а местами ее вообще не было видно под темным слоем экскрементов и какой-то неопознаваемой дряни. И, разумеется, само поголовье водселей, наполнявшее пеналы, увеличивало общее впечатление скученности своим резким запахом, блестящими в свете ламп телами и влажной атмосферой, насыщенной спертым дыханием, вырывающимся из множества глоток. Всего на нижнем уровне находилось более трех десятков водселей, и это оказалось для Иссерли настоящим потрясением – только сейчас она поняла, как интенсивно работала все это время.

Несколько еще не поднятых наверх месячных водселей сбились в кучу шумно дышащей плоти, в которой было трудно различить, где кончается одно и начинается другое мясистое тело. То там, то здесь возникали спазматически сокращающиеся руки и ноги, словно пытавшиеся вырваться на свободу из тюрьмы коллективного многоголового организма. Жирные маленькие головки водселей были неотличимы друг от друга, они торчали из массы тел, словно щупальца морского полипа, и их подслеповатые глазки глупо моргали от яркого света. Трудно было поверить, что, если выпустить на волю этих водселей, у них найдутся силы и желание бежать.

Под ногами у месячных водселей толстая колючая соломенная подстилка блестела от темных жидких экскрементов, свидетельствующих о том, что процесс откорма завершился. Их обширный кишечник был полностью очищен от всего, что могло причинить малейший вред людскому пищеварению: чужеродные микробы были изгнаны, все до одного, и заменены отборными человеческими бактериями. Водсели цеплялись друг за друга, словно это могло их спасти. Сегодня в стойле оставалось четыре особи: еще вчера их было пять, а позавчера – шесть.

На другой стороне чисто выметенного прохода водсели, находившиеся на ранних стадиях откорма, апатично сидели на корточках, каждый на своей собственной соломенной подстилке. Разделив свободную площадь пола в соответствии с какой-то только им доступной инстинктивной арифметикой, они держались особняком друг от друга, хотя разделяло их при этом зачастую не более нескольких сантиметров. Они бросали злобные взгляды на Иссерли и Амлиса, некоторые при этом осторожно жевали новую, незнакомую пищу, другие скребли пальцами поредевшие и клочковатые волосы, третьи сидели, прикрыв сжатыми кулаками свои изувеченные гениталии. Несмотря на то, что они еще слегка отличались друг от друга внешним видом и окрасом, их будущее постоянно находилось у них перед глазами в пеналах на другой стороне прохода. Они медленно шли навстречу своей участи, навстречу своему естественному предназначению.

В конце прохода три поступивших самыми последними водселя стояли, навалившись на проволочную сетку, и отчаянно жестикулировали.

– Нг! Нг! Нг! – кричали они.

Амлис Весс помчался на эти звуки, размахивая великолепным хвостом, торчавшим между двух тугих, покрытых шелковистым мехом ягодиц. Иссерли медленно и осторожно последовала за ним. Она надеялась, что операция по удалению языка у этих водселей была выполнена со всей тщательностью. То, чего Амлис не знал, не могло ему повредить.

Оказавшись на расстоянии длины тела от ограждения, Иссерли была до полусмерти напугана каким-то предметом, брошенным в ее сторону изнутри клетки. Предмет этот с громким звуком ударился в проволочную сетку и выгнул проволоку наружу. На какой-то миг, в течение которого Иссерли чуть не вырвало от страха, ей показалось, что ограждение не устояло, но потом сетка вернулась на свое место, а водсель бросился на пол, завывая от ярости и разочарования. Изнанка его открытого рта была черной – последствие прижигания электрическим током корня удаленного языка; кончики его усов покрывала белая пена. Он поднялся на ноги с явным намерением вновь броситься на Иссерли, но два других водселя схватили его и оттащили от ограждения.

Подталкиваемый другим, более молодым, водселем атлетического сложения, раздражительный водсель не смог удержаться на ногах и беспомощно рухнул на свою соломенную подстилку. Третий водсель метнулся к заграждению и упал на колени на клочок мягкой земли, находившейся прямо рядом с сеткой. Он смотрел на Иссерли и Весса, печально поскуливая, словно пес, потерявший хозяина.

– Все в порядке, дружок, – подбадривал его Амлис. – Повтори то, что ты делал. Ты же можешь. Я знаю, что ты можешь.

Водсель нагнулся к полу и стер с него краем ладони размазанные отпечатки лап своего беспокойного товарища. Пока он разглаживал землю и доставал из нее несколько соломинок, пустой мешочек его мошонки, все еще покрытый капельками высохшей крови, излившейся при кастрации, раскачивался из стороны в сторону. Затем, сложив те из соломинок, что были подлиннее, в пучок, он скрутил их и согнул, так что получилось нечто вроде палочки, которой он начал что-то рисовать на разровненной земле.

– Посмотрите! – воскликнул Амлис.

Встревоженная Иссерли увидела, как водсель старательно написал слово из девяти букв, не позабыв при этом даже перевернуть каждую букву вверх ногами, чтобы ее было удобнее прочесть тем, кто стоял по другую сторону ограждения.

– Никто никогда не говорил мне, что у них есть язык, – изумлялся Амлис, потрясение которого было настолько велико, что он, судя по всему, даже позабыл на время о своем гневе. – Мой отец всегда утверждал, что водсели – просто ходячие овощи.

– Все зависит от того, что считать языком, – небрежно бросила Иссерли. Водсель тем временем сел рядом со своим рисунком, покорно склонив голову. В глазах его блестели слезы.

– Но что это тогда значит? – настаивал Амлис.

Иссерли прочитала надпись. «СЖАЛЬТЕСЬ». Она редко сталкивалась с этим словом в книгах, а по телевизору не слышала его вообще ни разу. Какое-то время она напрягала извилины, пытаясь подыскать перевод, пока вдруг не поняла, что это слово непереводимо на ее собственный язык – это было понятие, которого в нем попросту не существовало.

Иссерли стояла, прикрыв рот рукой, словно вонь в стойлах была для нее непереносима. Хотя лицо ее ничего не выражало, в голове отчаянно метались мысли. Как ей уговорить Амлиса, чтобы тот не поднимал лишнего шума по этому поводу?

Наморщив лоб, она попыталась произнести это странное слово одним движением губ, с таким видом, словно ее попросили изобразить кудахтанье куриць или мычание коровы. Впрочем, если бы Амлис попросил ее объяснить, что оно значит, она все равно вынуждена была бы ответить, что в человеческом языке это слово лишено всякого смысла. Она открыла рот чтобы именно это и сказать, но тут же поняла, что чуть было не совершила тупость. Произнести это слово означало прежде всего признать за ним статус слова. Амлис несомненно впадет в экстаз, услышав о способности водселей связывать последовательность накарябанных символов с определенными звуками, какими бы утробными и невразумительными на слух они ни были. И тогда из-за ее неосторожного высказывания водсели в его глазах сразу же окажутся существами, наделенными даром речи и способностью к письму.

«Но разве это не соответствует истине?» – спросила Иссерли саму себя.

И тут же отогнала эту мысль. Стоит только посмотреть на этих тварей! Они уродливы и неповоротливы, от них воняет, с идиотским выражением на лицах они стоят в собственном дерьме, которое проступает между толстыми и похожими на обрубки пальцами у них на ногах. Неужели то, что ее тело безжалостно обкромсали, придав ей внешнее сходство с этими животными, настолько воздействовало на ее психику, что она начала идентифицировать себя с ними и во всех прочих отношениях? Если она не будет следить за собой, то вскоре дойдет до того, что начнет жить вместе с ними, и кудахтать, и мычать, как они – по крайней мере, как те странные, приплясывающие представители их вида, которых показывают по телевизору.

Все эти соображения промелькнули в ее мозгу за пару секунд. А еще через пару секунд она придумала, что сказать Амлису Вессу.

– В каком таком смысле «Что это значит»? – воскликнула она раздраженно. – Это какая-то закорючка, которая, очевидно, что-то значит для водселей. Я не знаю, что это такое.

Она посмотрела Амлису прямо в глаза, желая сделать свое заявление более убедительным.

– Я тоже не знаю, но подозреваю, – спокойно ответил Амлис.

– Я бы могла догадаться, что такая мелочь, как ваше собственное невежество в этом вопросе, не остановит вас, – съязвила Иссерли, впервые заметив, что веки Амлиса окружены кольцом снежно-белых волос.

– Я всего лишь пытаюсь заставить вас понять, – продолжил он, слегка задетый ее замечанием, – что мясо, которое вы ели несколько минут назад, это то же самое мясо, которое сейчас пытается вступить с нами в контакт.

Иссерли вздохнула и сложила руки на груди, чувствуя себя ужасно уставшей от треска люминесцентных ламп и тяжелого дыхания тридцати тварей, запертых в тесном подземелье.

– Со мной оно в контакт вступить не пытается, Амлис, – сказала она и тут же покраснела, заметив, что непроизвольно обратилась к нему по имени. – Можно идти?

Амлис нахмурился и посмотрел на значки, накарябанные на земле.

– Вы уверены, что не знаете смысла этих знаков? – спросил он, и в голосе его ясно прозвучала нотка недоверия.

– Не понимаю, чего вы от меня ожидаете! – внезапно взорвалась Иссерли, чувствуя, что вот-вот расплачется. – Я человек, а не водсель.

Амлис оглядел ее с головы до ног, как будто только сейчас увидел ее чудовищное уродство. Он стоял перед ней во всей своей красе, черный мех его сверкал во влажном воздухе, он смотрел то на нее, то на водселей, то на водсельские каракули.

– Извините меня, – вымолвил он наконец и повернулся к лифту.

* * *

Через несколько часов Иссерли ехала по шоссе, глотая открытым ртом свежий воздух, струившийся в салон через окно, так, словно она хотела втянуть в легкие все небо целиком, и думала о том, как прошла ее встреча с Амлисом Вессом.

Не так уж и плохо, думала она. Ей нечего стыдиться. Он повел себя бестактно. Ему пришлось извиниться.

Проблема с водселями заключается в том, что люди, которые ничего о них не знают, имеют о них совершенно ложное представление. Они пытаются антропоморфизировать их поведение. Допустим, водсель совершает какое-нибудь действие, напоминающее человеческое, или издает звук, похожий на тот, что издает в беде человек, или же делает движения, которыми у людей сопровождается просьба. Невежественный наблюдатель в этом случае тут же делает поспешные выводы.

Но, если присмотреться внимательнее, становится очевидно, что водсель не умеет делать ничего из того, что является отличительными признаками человеческого рода. Водсели не могут ни сиувиль, ни месништиль, не имеют ни малейшего представления о слане. Этим низкоразвитым скотам не приходила в голову даже мысль об использовании хуншура, их общество настолько примитивно, что хиссиссинов в нем попросту не существует, а уж ни в чайле, ни даже в чайльсинне эти создания вообще не испытывают никакой потребности.

И достаточно заглянуть в их мутные маленькие глазки, чтобы понять почему.

Разумеется, если смотреть на вещи непредвзято.

Вот почему будет лучше, если Амлис Весс так и не узнает, что водсели умеют говорить.

Ей следует быть осторожнее и никогда не упоминать об этом факте в его присутствии. Это не приведет ни к чему хорошему. В подобных случаях поверхностное знание гораздо опаснее абсолютного невежества.

Очень хорошо то, что водселей всегда доставляют в стойло в бессознательном состоянии. К тому времени, когда они снова приходят в себя, уже бывают приняты все меры, чтобы они издавали как можно меньше шума. Это ликвидирует проблемы в зародыше.

Если Амлиса невозможно держать под контролем до отбытия транспортного корабля, то пусть лучше пребывает в неведении.

А уж когда он очутится на борту корабля, отправляющегося домой, вот тогда он сможет дать полную волю своей сентиментальности, своей больной совести и всему прочему. Если он захочет выбросить то, что раньше было водселями, за борт, чтобы подарить своим любимым животным посмертную свободу, то это уже будет не проблема Иссерли.

Ее проблемы гораздо серьезней, чем комплексы сибаритствующих богачей. Ей нужно выполнять свою работу. Это трудная работа, но, кроме Иссерли, никто не может с ней справиться.

Проезжая мимо далморской фермы под Алнессом, она заметила впереди на дороге автостопщика. Он маячил там, где дорога переваливала через гребень холма, прямо посреди открытого поля. Иссерли закрыла окно и включила обогреватель. Ее рабочий день начался.

Даже с расстояния ста или более метров она видела, что мужчина, стоявший на обочине, был могуч, как трактор, и его можно было без опаски запрягать в телегу. Массивное туловище водселя было тем заметнее, что он облачился в оранжевый комбинезон из светоотражающего материала. Его легко можно было принять за экспериментальный дорожный знак или что-то в этом роде.

Подъехав, Иссерли обнаружила тем не менее, что оранжевый комбинезон был таким старым и прокопченным, что во многих местах почернел, как гнилая банановая кожура. Такой грязный и поношенный комбинезон не позволили бы носить работнику ни одной компании, так что его обладатель явно был сам себе хозяин или же вообще не имел никакой работы. И это было хорошо. Безработные водсели обладали очень многими преимуществами. Хотя на взгляд Иссерли они были ничем не хуже тех, кто имел работу, в глазах общества они часто представали отщепенцами и изгоями, одинокими и уязвимыми. Оказавшись в таком положении, они, как правило, проводили остаток жизни, слоняясь на периферии водсельского стада, и из кожи вон лезли, чтобы на них обратил внимание кто-нибудь из высокопоставленных самцов или достигших половой зрелости самок. Они мечтали быть с ними на короткой ноге, но не могли этого добиться, опасаясь, что при попытках приблизиться к подобным особям они понесут серьезное наказание. В каком-то смысле популяция водселей сама отбирала из своей среды кандидатов на заклание.

Иссерли, как обычно, на малой скорости проехала мимо автостопщика. Тот заметил «тойоту», но взглянул на нее только мельком, и взгляд его выражал крайнее безразличие: судя по всему, он прекрасно понимал, что его комбинезон цвета гниющей банановой кожуры будет отвергнут, как плохо сочетающийся с темно-серой обивкой салона. Кроме этой «тойоты» по дороге проезжают еще сотни машин, – казалось, думал он, – так стоит ли волноваться?

Она оценила его при первом же проезде. Он был, вне всяких сомнений, массивен. Может быть, даже чересчур массивен. Избыток сала нежелателен: Унсер, главный технолог, объяснил ей, что сало – не только лишняя прослойка, от которой приходится избавляться: сало пропитывает собой весь организм и портит качество мяса. Или что-то вроде того.

Впрочем, этот водсель вполне мог состоять из сплошных мышц. Иссерли съехала на обочину, выждала там некоторое время, а затем аккуратно выполнила разворот.

Еще она заметила, что этот водсель был абсолютно лыс, на голове у него не росло ни одного волоска, что, впрочем, не имело особенного значения, поскольку в любом случае он стал бы таким к концу откормочного цикла. Но по какой причине водсели лысеют раньше срока? Она надеялась, что дело не в дефекте, способном повлиять на качество мяса, и не в какой-нибудь болезни. Бестелесный голос из телевизора сказал ей однажды, что жертвы раковых заболеваний лысеют. Но автостопщик в оранжевом комбинезоне – вот он, кстати, снова показался впереди – вовсе не был похож на жертву ракового заболевания. Скорее, он был похож на того, кто способен голыми руками разнести на кирпичики онкологическую клинику. А тот водсель с раком легких, которого она однажды подвозила – у него ведь, насколько Иссерли помнила, была уйма волос?

Она вновь проехала мимо плешивого, еще раз убедившись в том, что мышечной массы у того имелось более чем достаточно. Как только представится возможность, решила Иссерли, она снова развернется где-нибудь дальше по шоссе.

Забавно, но раньше абсолютно лысые автостопщики ей ни разу не попадались. С точки зрения статистики, это странно. Его сияющая лысая голова в сочетании с крепким телосложением и нелепым одеянием скорее всего вызывали у нее некоторую неуверенность, которую она продолжала ощущать, даже когда начала тормозить.

– Вас подвезти? – задала она излишний вопрос в тот момент, когда автостопщик уже принялся пропихивать свою тушу в открытую дверцу.

– Угу, – буркнул он, стараясь поудобнее устроиться в кресле. Когда он согнулся, его комбинезон забавно заскрипел. Иссерли надавила рычаг на кресле, чтобы дать возможность пассажиру расправить ноги.

Тот, казалось, был смущен ее участием, и когда наконец уселся, то уставился прямо в стекло, пытаясь при этом застегнуть ремень безопасности; ему пришлось удлинить ремень чуть ли не на пару метров, прежде чем тот сомкнулся на его пояснице.

– Ну вот, – выдохнул он, когда тот наконец щелкнул.

Иссерли тронулась с места, заметив краем глаза, как ее пассажир смущенно покраснел, отчего его голова стала похожа на огромную розовую тыкву, водруженную на вершину грязно-оранжевой кучи.

Только после того, как прошло не меньше минуты, автостопщик медленно повернулся в сторону Иссерли, осмотрел ее с ног до головы и опять уставился в стекло.

«Сегодня мне везет», – подумал он.

* * *

– Сегодня мне везет, – произнес он вслух.

– Это хорошо, – сказала Иссерли, стараясь, чтобы голос ее звучал весело и оптимистично, но по спине у нее забегали холодные мурашки. – Куда путь держите?

Вопрос повис в воздухе, холодея, словно не съеденный вовремя обед, пока не подернулся пленкой застывшего жира. Автостопщик молча продолжал смотреть на дорогу.

Иссерли подумала, стоит ли ей повторить вопрос, но побоялась показаться слишком навязчивой. Инстинктивно она слегка наклонилась вперед и опустила локти, прикрывая грудь.

– А титьки у тебя очень клевые, – заметил автостопщик.

– Спасибо, – сказала Иссерли, чувствуя, как воздух начинает пульсировать от роящихся в нем колючих молекул.

– Такие за одну ночь не вырастут, – хихикнул пассажир.

– Нет, не вырастут, – согласилась Иссерли.

Ее настоящие молочные железы, расположенные с обеих сторон живота, были хирургически удалены в ходе первой операции, а затем, уже во время второй, на ее грудной клетке появились эти пухлые уродливые образования. Хирурги при работе руководствовались картинками из журнала, присланного Энселем.

– Долго пришлось ждать? – спросила Иссерли, надеясь сменить тему беседы.

– Довольно долго, – буркнул плешивый.

– И куда вам нужно ехать?

Иссерли надеялась, что в результате многочисленных повторений этот вопрос наконец проникнет в его мозг.

– В пути решу, – отрывисто бросил он.

– Боюсь, я могу подвезти вас не дальше Эвантона, – сказала она. – В любом случае хоть что-то.

– Ага, – фыркнул он. – Мне все равно.

И снова в наступившей тишине воздух беззвучно пульсировал от наполнявшего салон напряжения.

– И что же заставило вас отправиться сегодня в путь? – преувеличенно громко спросила Иссерли.

– Дела, конечно же.

– Не хотела бы показаться вам чересчур любопытной, – продолжала Иссерли. – Просто очень люблю поговорить.

– А я вот неразговорчив, – сказал плешивый с таким видом, словно это было какой-то унаследованной им по праву рождения привилегией, вроде состояния или титула. Иссерли почему-то не могла не подумать при этом об Амлисе.

– А ты, как я посмотрю, еще та штучка, верно? – спросил автостопщик.

– Я… кто? – удивилась Иссерли, не поняв вопроса.

– Ну, в смысле, секс у тебя на уме, – объяснил он без обиняков, снова покраснев при этом своей тыквенной головой. – Я таких за милю чую. Приключений ищешь, верно?

Иссерли неловко заерзала в кресле и бросила взгляд в зеркало заднего вида.

– Вообще-то я все время работаю, так что мне некогда об этом думать, – сказала она, стараясь не выдать голосом своей тревоги.

– Ерунда, – с чувством возразил плешивый. – Ты об этом прямо сейчас думаешь.

– Да нет, я сейчас думаю о проблемах… о проблемах по работе, – принялась объяснять Иссерли. Она надеялась, что он тогда спросит ее, что у нее за работа, и она скажет, что работает в полиции, только сегодня одета в штатское.

– Девушке с такой внешностью думать о работе вовсе не обязательно, – фыркнул плешивый.

До Эвантона было ехать восемь минут. Надо было ей сказать, что она направляется в Баллахрагган, до которого в два раза ближе, но тогда он, наверное, разозлился бы, что его заставили лезть в машину ради такой короткой поездки.

– Я думаю, немало парней мяли эти твои штуки? – внезапно предположил он, резко возвращая разговор к той самой точке, с которой его тщетно попытались увести в сторону.

– Не так уж и много, – заявила Иссерли. На самом деле верным ответом было бы: «Ни один».

– Не верю, – сказал плешивый, откидывая голову на подголовник и закрывая глаза.

– Но… но это правда, – вздохнула мрачно Иссерли. Если верить электронным часам, с начала их знакомства прошло всего пятьдесят секунд.

Однако вселенная, казалось, услышала наконец ее молитвы. Веки автостопщика смежились, глаза превратились в щелочки, и он, судя по всему, впал в дрему. Он уткнулся подбородком в подвернутый и засаленный воротник комбинезона. Минута пролетала за минутой, но ничто не нарушало тихого урчания мотора и монотонного течения серой ленты дороги перед глазами. До Эвантона оставалось не больше пары миль, когда плешивый заговорил вновь.

– Знаешь, с кем у меня проблемы? – голос его звучал несколько оживленнее, чем раньше.

– Нет, и с кем же? – с облегчением спросила Иссерли, чувствуя, как успокаиваются молекулы в воздухе салона и спадает напряжение.

– С чертовыми супермоделями, – сказал автостопщик.

Иссерли сначала подумала, что речь идет о дорогих автомобилях, затем она решила, что о мультипликационных персонажах, мелькавших по утрам на экране телевизора: стилизованных самках, летящих сквозь космос в перчатках по локоть и сапогах, снабженных встроенными реактивными двигателями. И только открыв было рот, она вспомнила истинное значение этого термина: ведь она видела в новостях пару-другую таких созданий.

– Они вам нравятся? – предположила Иссерли.

– Я их ненавижу.

– Они зарабатывают гораздо больше нас с вами, верно? – предположила Иссерли, даже сейчас не теряя надежды хоть немного разузнать о его жизни.

– И ни хера при этом не делают, – сказал он.

– Жизнь полна несправедливости, – поддакнула Иссерли.

Плешивый нахмурился и сжал губы, готовясь, очевидно, разразиться какой-то пылкой речью.

– Некоторые из них… – начал он, – ну вот, скажем, Кейт Мосс и эта черная, не помню имени… ну, вот никак в толк не возьму. Ну никак.

Он выговаривал слова так, словно нашел их лежащими на улице, как потерянные кем-то драгоценности, которые при нормальном ходе событий он никогда бы не смог позволить себе купить, но которые теперь будет с гордостью всем демонстрировать.

– Что вы не можете понять? – спросила Иссерли, совсем сбитая с толку.

– Куда они девают титьки – вот чего я не могу понять! – воскликнул он, сделав жест на уровне груди своей огромной ручищей. – У супермоделей титек нет совсем. Как им это удается?

– Я не имею ни малейшего представления, кто их там отбирает, – сделала Иссерли жалкую попытку уклониться от ответа, чувствуя, что атмосфера в салоне вновь начинает сгущаться.

– Я уверен, что этим занимаются педерасты! – прорычал он. – Им-то ведь нет никакого дела до титек, в этом все и дело, я уверен!

– Возможно, – согласилась Иссерли тихим, едва слышным шепотом. Она была напряжена, как пружина. Эвантон уже совсем близко, но она знала, что ей понадобится еще немало энергии для того, чтобы избавиться от этого типа.

– А из тебя вышла бы модель первый сорт, – сообщил плешивый, еще раз осмотрев Иссерли с ног до головы. – Напечатали бы не дальше, чем на третьей странице!

Иссерли вздохнула и изобразила на лице кривую усмешку.

– Может быть, меня не берут, потому что грудь слишком большая? – предположила она. – Не как у этих супермоделей.

Ее неуклюжее подражание манере речи плешивого прозвучало фальшиво и заискивающе – она явно потеряла контроль над ситуацией. Боже, что он, наверное, о ней думает!

– Да пошли они к чертовой матери, эти супермодели! – сказал он, словно пытаясь грубовато утешить ее. – Утебя тело гораздо лучше, чем у них. Они не настоящие, эти женщины. Наверное, стероиды принимают. Как русские легкоатлеты. От этого у них съеживаются титьки, вырастают усы и прорезается бас. Какой только чертовщины не творится в этом гребаном мире! Сплошной беспредел! И никто не может нажать на тормоз. Вот чего я никак в толк не возьму.

– Это очень странный мир, – согласилась Иссерли, а затем добавила: – Мы почти приехали.

– Куда приехали? – спросил плешивый подозрительно.

– В Эвантон, – напомнила Иссерли. – Дальше мне с вами не по пути.

– А я так не думаю, – отозвался плешивый тусклым невыразительным голосом, словно беседовал сам с собой. – Я уверен, что нам с тобой еще долго будет по пути.

Сердце у Иссерли в груди принялось бешено колотиться.

– Нет, – повторила она упрямо. – Дальше Эвантона я не поеду.

Автостопщик засунул руку в карман комбинезона и извлек оттуда большой серый нож для резки картона. Лезвие было уже выдвинуто.

– Езжай вперед, не останавливайся, – тихо сказал он.

Иссерли вцепилась в руль, стараясь сдерживать дыхание.

– Вы не сделаете этого, – сказала она.

И тут он наконец впервые засмеялся.

– Сверни налево перед следующим перекрестком, – велел он.

– Так будет лучше… для нас обоих… – говорила, задыхаясь, Иссерли, – …если мы просто остановимся… и я высажу вас.

Она уже положила указательный палец левой руки на рычажок, приводящий в действие иглы с икпатуа.

Но плешивый словно не слышал ее. Старая церковь с замурованными окнами мелькнула с левой стороны. За церковью начиналась длинная, посыпанная гравием тропинка, уходившая куда-то в заросли кустарника.

– А сейчас ты повернешь, – тем же тихим спокойным голосом посоветовал ей плешивый.

Иссерли посмотрела в зеркало заднего вида. Ближайшая машина находилась, возможно, ярдах в ста за ней. Если сейчас заставить себя слегка надавить на газ, а затем затормозить резче, чем она обычно себе позволяла, то к тому времени, когда эта машина догонит ее, она уже будет спокойно стоять на парковке с затемненными окнами.

Она нажала на рычажок.

– Поворачивай налево, я сказал! – рявкнул плешивый. – Налево!

Иссерли почувствовала, как паника охватывает все ее существо, словно газовое облако. В ужасе она перепутала скорости и услышала, как в коробке передач что-то отвратительно заскрежетало. В тот же самый миг ей удалось бросить взгляд на пассажирское кресло. Только теперь до нее дошло, что комбинезон на заднице у плешивого изготовлен из материала, толстого, как коровья шкура, да к тому же еще покрыт сверху дополнительным слоем какой-то желтой ткани, похожей на парусину. Иглам с икпатуа просто не удалось пробить эту преграду.

Иссерли почувствовала внезапный болезненный укол где-то в боку. Это был кончик выдвижного ножа, который, прорезав тонкую ткань ее маечки, вонзился прямо в плоть.

– Да! Да! – испуганно прошипела Иссерли, включив поворотный сигнал и свернув на указанную дорогу. Гравий хрустел под колесами и барабанил по днищу «тойоты». Руки Иссерли вцепились в руль, не в силах расслабиться после внезапного поворота, при каждом вздохе она чувствовала острие ножа, уткнувшееся в ее бок. – Хорошо, хорошо! – кричала она.

Тогда плешивый убрал нож и перехватил руль. Его хватка была мягкой, но крепкой, и со стороны это выглядело так, словно он учил Иссерли вождению. Его рука была вдвое больше руки Иссерли.

– Пожалуйста… подумайте хорошенько… – прохрипела Иссерли.

Он ничего не ответил, но убрал руку с руля, очевидно, уверенный теперь в том, что Иссерли будет выполнять все его приказы. «Тойота» медленно пробиралась через заросшее низким кустарником и заваленное полусгнившими снопами соломы бескрайнее поле. Впереди виднелась небольшая кучка типовых фермерских домиков, представлявших собой в настоящее время каркасы из погнувшихся металлоконструкций, покрытых местами растрескавшимся цементом. Шоссе А-9 уже почти совсем исчезло из зеркала заднего вида, превратившись в узкую серую полоску, похожую на текущую вдалеке реку.

– Поверни направо рядом со штабелем старых покрышек, – скомандовал плешивый. – И притормози.

Иссерли повиновалась. «Тойота» остановилась возле сплошной стены высотой в три и длиной в десять метров. Кроме этой стены, от дома больше ничего не уцелело.

– Вот здесь, – подтвердил плешивый.

Иссерли наконец совладала со своим дыханием. Она пыталась сосредоточиться и начать обдумывать выход из ситуации. Только рассудок мог спасти ее, поскольку бегать она все равно была не в состоянии. И это она, та Иссерли, которая когда-то носилась резво, как овечка! Нет, сейчас она бежать не сможет.

– У меня имеются высокопоставленные друзья, – сказала она.

Плешивый снова рассмеялся: смех его, короткий и сухой, больше походил на кашель.

– Вылезай из машины, – приказал он.

Открыв дверцы, они вышли из машины и ступили на каменистую почву. Плешивый обошел машину, подошел к Иссерли и закрыл дверцу с ее стороны и прижал Иссерли к борту. Продолжая сжимать в одной руке выдвижной нож, он ухватился другой за черную хлопчатобумажную маечку Иссерли и задрал ее наверх, обнажив грудь. Он был так силен, что чуть не оторвал Иссерли от земли, когда майка, скрутившаяся жгутом, застряла под мышками. Иссерли не оставалось ничего другого, как поспешно поднять руки, чтобы позволить плешивому снять с нее одежду.

– Мы можем… превосходно провести время, – предложила Иссерли, сжав грудь в слегка трясущихся от страха руках. – Если вы мне позволите.

На раскрасневшемся лице плешивого невозможно было уловить никакой эмоции. Он отошел от Иссерли на пару шагов, а затем протянул к ней свободную от ножа руку и стал по очереди трогать ее груди зажимая соски большим и указательным пальцами и катая их между ними, словно это были катышки теста.

– Тебе нравится, верно? – спросил он.

– Ммм, – простонала Иссерли.

На самом деле ее груди были абсолютно лишены чувствительности, зато ею в избытке обладал ее позвоночник, который в настоящее время был прижат к выгнутой поверхности автомобиля. От страха и боли на плечах у нее выступил холодный, жгучий пот.

Он мял ее груди бесконечно долго. Пар от дыхания Иссерли и плешивого смешивался в морозном воздухе. Высоко над их головами выглянуло из облаков бледное солнце, отразившись в лысине. Быстро остывающий под воздействием холодной погоды металл двигателя «тойоты» негромко потрескивал.

Наконец, плешивый отступился от сосков и сделал еще один шаг назад.

– Становись на колени, – приказал он.

Пока Иссерли поспешно выполняла этот приказ, плешивый ловко расстегнул свободной рукой застежки на комбинезоне, продемонстрировав под грязной черно-оранжевой шкурой неожиданно белую фуфайку. Расстегнутый до самого паха комбинезон разошелся в стороны. Плешивый извлек свои гениталии, продемонстрировав большую волосатую мошонку. Он еще немного отступил назад, так, что его пенис очутился прямо перед лицом Иссерли.

Приложив нож к шее Иссерли сзади, он слегка уколол ее в затылок лезвием.

– Только чтобы без зубов, поняла? – сказал он.

Его пенис, налитый кровью, гораздо более толстый и бледный, чем человеческий, заканчивался пурпурной асимметричной головкой. На кончике головки виднелось маленькое отверстие, напомнившее Иссерли заплывший глаз мертвой кошки.

– Поняла, – ответила она.

После того, как Иссерли подержала пахнущую мочой плоть у себя во рту около минуты, лезвие ножа стало давить на ее шею гораздо слабее, а вскоре его заменили короткие сильные пальцы.

– Довольно, – простонал плешивый, ухватив ее рукой за волосы.

Сделав шаг назад, он извлек член изо рта Иссерли, а затем внезапно схватил ее за локоть и рванул вверх. Растерявшаяся Иссерли не успела напрячь мускулы, чтобы придать руке характерную для водселей форму, и поэтому она согнулась под разными углами сразу в нескольких суставах, тем самым однозначно выдавая свою человеческую природу. Но плешивый словно ничего не заметил. Именно это обстоятельство вызвало у Иссерли приступ тошнотворного страха, несравнимый со всеми предыдущими.

Как только Иссерли встала на ноги, плешивый толкнул ее в сторону, так, что она оказалась напротив капота «тойоты».

– Повернись, – приказал он.

Иссерли повиновалась, и тогда он вцепился в ее зеленые велюровые брючки и одним рывком сорвал их с нее до самых коленей.

– Боже, – проворчал он у нее за спиной. – Ты что, в аварии побывала?

– Да, – прошептала она. – Простите.

На какой-то краткий миг Иссерли показалось, что сейчас он откажется от своей затеи, но затем она ощутила его руки у себя на спине и почувствовала как они толкают ее вперед, вынуждая лечь животом' на капот.

В отчаянии она искала в памяти подходящее слово, слово, которое могло бы остановить плешивого. Она знала это слово, но никогда не произносила его вслух, только видела написанным – действительно, сегодня утром его нацарапал соломой на земле тот самый водсель.

– Ужальтесь! – неуверенно воззвала она.

Обе его руки держали ее за поясницу, рукоятка ножа упиралась в спину, а член плешивого тыкался между ляжек, пытаясь отыскать отверстие.

– Пожалуйста, – снова начала Иссерли, которой в голову пришла одна идея. – Давайте я вам сама покажу. Так будет лучше, честное слово.

Распластавшись на крышке капота, прижавшись щекой и грудью к гладкому металлу, она взялась обеими руками за ягодицы и развела их в стороны. Она отлично знала, что ее гениталии навсегда погребены в массе уродливых рубцов, оставшихся после ампутации хвоста, но сами эти шрамы отдаленно напоминали отверстие полового органа водсельских самок.

– Я ничего не вижу, – проворчал плешивый.

– Подойди поближе, – велела Иссерли, с трудом повернув голову, чтобы видеть, как его сверкающая лысина склоняется над ее ягодицами. – Это там, ты увидишь.

А затем, навалившись всем весом на капот «тойоты», Иссерли стремительно вывернула руки назад и вверх. Она ударила, зная, куда метит, и не промахнулась. Указательные пальцы на каждой руке глубоко, по самые костяшки, погрузились в глазницы плешивого, проникнув в горячее, вязкое содержимое его черепа.

Задыхаясь от напряжения, она вытащила пальцы, и руки ее тут же со стуком ударились о капот. Она изловчилась встать на ноги прежде, чем у плешивого подкосились ноги и он рухнул на колени. С брюками, обмотавшимися вокруг щиколоток, Иссерли в панике отпрыгнула в сторону как раз вовремя, чтобы уступить дорогу падающему телу плешивого, который с мясистым шлепком врезался лицом прямо в бампер «тойоты».

– А-а-а-а-а-а-а-а-а! – орала Иссерли от отвращения, истерически вытирая кровавые пальцы о голые бедра. – А-а-а-а-а-а-а-а-а!

Она натянула брюки и споткнулась о свою майку, валявшуюся на земле, схватила ее и, продолжая орать, принялась торопливо натягивать на себя эту грязную, мокрую тряпку. Царапая прилипшим песком и камешками локти и руки, она поспешно раскатала дрожащими руками рукава.

Впрыгнув в машину, она включила зажигание. Двигатель ожил, и Иссерли газанула, вдавив педаль в пол до предела. Затем она задним ходом отъехала от тела плешивого, со скрежетом переключила скорости, и двигатель тут же заглох.

Иссерли собралась завести его снова и уехать, но не смогла устоять перед желанием обтереть пальцы еще раз при помощи тряпки, которой обычно очищала ветровое стекло. И тут она заметила, что у нее отсутствует кусок одного ногтя. В гневе она стукнула кулаками по рулевому колесу. Затем вышла из машины и направилась к телу плешивого, чтобы извлечь из него то, что ни при каких обстоятельствах не должно было лопасть в руки судмедэкспертов.

Это заняло у Иссерли некоторое время, поскольку ей пришлось соорудить некое подобие необходимых инструментов из веток кустарника.

Закончив, она села в машину и поехала в сторону шоссе.

Автомобили на дороге недовольно загудели, когда она попыталась втиснуться в их ряды, выворачивая с гравийной дорожки.

Оказалось, что у нее включен дальний свет.

Ей пришлось выключить его, чтобы быть допущенной в их мирные ряды.