Поклявшаяся, что, когда придет корабль, она будет безмятежно спать, Иссерли лежала в полуночной тьме, прислушиваясь, ожидая его прибытия.

Собственно, она не передумала, заснуть ей не давала тревожная мысль о том, что ее могут вытащить из постели — мужчины или, еще того хуже, Амлис Весс.

А сильнее всего она боялась, что не услышит, как они стучат в дверь коттеджа, проспит поднятый ими шум. Тогда они смогут войти в дом, подняться в спальню и основательно разглядеть голую уродину, горгулью, храпящую на тюфяке. Кто такой, в конце концов, Енсель? Отребье Плантации, представления которого о тайне личности ничего общего с ее не имеют. И похоже, сказанное ею о том, что она не хочет, чтобы ее беспокоили, Енсель просто-напросто пропустил мимо ушей, а если не пропустил, так ему и забыть эти слова ничего не стоит. И, разумеется, он страх как хотел бы увидеть, во что обратили хирурги нижнюю часть ее тела! А вот хрен тебе!

Рассыпался в прах один час, за ним другой. Глаза Иссерли заплыли и свербели, запорошенные незримым песком бессонья. Она замедленно корчилась на своем ветхом, покрытом пятнами матрасе, вслушиваясь.

Грузовой корабль прибыл вскоре после двух ночи — почти бесшумно, Иссерли едва расслышала его за шумом волн Мари-Ферта. Но не сомневалась: это он. Корабль приходил каждый месяц и всегда в одно и то же время, и Иссерли во всех тонкостях знала его запах, великанский, сдержанный стон, который он издавал, причаливая к большому амбару, и вздох, который испускал, погружаясь в него.

После этого Иссерли еще долго лежала без сна, ожидая, когда из-за тучи выйдет луна, когда мужчины — Амлис Весс — осмелятся, наберутся отваги. Ей представлялось, как Амлис Весс скажет: «Ну что же, давайте посмотрим на вашу Иссерли», — и мужчины побегут, чтобы привести ее к нему.

Так она пролежала час, если не больше, свернувшись калачиком, держа наготове, на кончике языка слова «Пошли вон!». Боязливый свет луны, помявшись, проник в спальню, очертил призрачным карандашом ее скудное содержимое и остановился у самой кровати Иссерли. Снаружи начала свой еженощный концерт ушастая сова — завывания, взвизги, — одна-единственная тихая и спокойная птица ухитрялась выдавать себя за стаю существ куда более крупных, терзаемых страхом и болью.

Под эту серенаду Иссерли и заснула.

Проспала она всего минут пять, или так ей показалось, а проснулась в мгновенном смятении оттого, что кто-то нетерпеливо дубасил в дверь коттеджа.

Перепуганная, Иссерли резко села, прижав к груди скомканную простыню и сомкнув ноги. Стук продолжался, отдаваясь в голых деревьях эхом, создававшим впечатление, что некие призраки ломятся в двери десятков призрачных домов.

Спальня еще оставалась ее надежным прибежищем, а бросив взгляд в окно, Иссерли увидела, что ночную тьму только-только начала сменять предрассветная синева. Иссерли, прищурившись, вгляделась в стоявшие на каминной полке часы: половина шестого.

Она завернулась в простыню, выскочила на площадку лестницы, к четырехстворчатому окну, отперла его, высунула голову в ночь и взглянула вниз.

У двери стоял, энергично колотя по ней, Ессвис в лучшем своем фермерском наряде, дополненном войлочной шляпой и дробовиком.

— Перестань стучать, Ессвис! — почти истерично потребовала Иссерли. — Поймите вы все, наконец, что Амлис Весс мне не интересен!

Ессвис на шаг отступил от двери, задрал, чтобы увидеть Иссерли, голову.

— Ничего не имею против, — резко ответил он. — Но тебе лучше одеться и спуститься сюда.

И он поправил висевшее на его плече ружье — так, точно ему приказали пристрелить ее, если она не подчинится.

— Говорю ж я тебе… — начала было Иссерли.

— Да наплюй ты на Амлиса Весса! — рявкнул Ессвис. — Он это как-нибудь переживет. У нас сбежали четверо водселей.

Иссерли все еще туго соображала со сна.

— Сбежали? — повторила она. — Что значит «сбежали»?

Ессвис раздраженно махнул рукой в сторону построек фермы и того, что лежало за ними.

— А как по-твоему — что?

Иссерли выдернула голову из окна и заковыляла в спальню, одеваться. Полный смысл сказанного Ессвисом дошел до нее, лишь когда она влезла — как и всегда, с трудом — в ботинки.

Меньше, чем через минуту, она и Ессвис уже шли по промерзшей земле к его машине. Он плюхнулся на водительское сиденье, Иссерли уселась на пассажирское и захлопнула дверцу. Машина была холодной, как камень, ветровое стекло ее замутили грязь и иней. Иссерли, теплая и потная после сна, опустила стекло своего окошка и прижала локоть к ледяному боку машины, приготовившись обшаривать глазами темноту.

— Как им удалось вырваться? — спросила она, когда Ессвис включил двигатель.

— Наш высокопоставленный гость просто-напросто выпустил их, — прорычал Ессвис, едва машина тронулась, хрустя гравием и льдом, в дорогу.

На пассажирском месте Иссерли чувствовала себя странновато, ей даже было немного страшно. Она пошарила пальцами в щели между сиденьями, однако, если в машине Ессвиса и имелся ремень безопасности, он был хорошо упрятан. Опускать руку совсем уж вниз Иссерли не хотелось, там все было покрыто грязью и чем-то сальным.

Ессвис не предпринял попыток объехать неразбериху колдобин, сохранившуюся с давних времен у старой конюшни. Иссерли трясло и подкидывало, каждый рывок отдавался болью в спине, ей казалось, что озлобленные враги набросились на ее сиденье и пинают его снизу ногами. Она искоса взглянула на Ессвиса, гадая, как выносит это наказание он. Ясно было, что водить машину, подобно ей, Иссерли, когда-то описывавшей по ферме круг за кругом на скорости десять миль в час, Ессвис не учился. Сейчас он, оскалив зубы, склонялся над рулем и, несмотря на вероломную почву, мутное ветровое стекло и темноту, стрелка спидометра моталась между тридцатью и сорока. Ветки и листья хлестали Иссерли по левому локтю, и она убрала его внутрь.

— Но почему же никто ему не помешал? — поинтересовалась она, перекрикивая шум двигателя. Воображение ее оказалось способным нарисовать лишь одну картину: Амлис Весс церемониально дарует водселям свободу, а работники фермы стоят рядом с ним, нервно аплодируя.

— Весса провели по фабрике, — прорычал Ессвис. — Она ему, похоже, понравилась. Потом он заявил, что устал и хочет поспать. А недолгое время спустя, глядим: дверь амбара открыта, а четверых водселей нет как нет.

Машина проскочила сквозь главные ворота фермы и резко, не притормозив, свернула на проезжую дорогу. О существовании тормозов и индикаторов Ессвис, по всему судя, не ведал — хорошо хоть коробка передач была у него автоматической.

— По левой стороне, Ессвис, — напомнила ему Иссерли, когда они понеслись во тьму.

— Ты давай, водселей высматривай, — ответил он.

С трудом проглотив эту грубость, Иссерли начала напряженно вглядываться в поля и кусты, пытаясь обнаружить промельки безволосых розоватых животных.

— Какая у них спелость? — спросила она.

— Месячная, — ответил Ессвис. — Они почти готовы. Мы бы их с этим кораблем и отправили.

— О нет, — простонала Иссерли. Если обритый, кастрированный, раскормленный водсель, с химически вычищенным кишечно-желудочным трактом заявится в полицейский участок или в больницу, начнется воплотившийся в явь ночной кошмар.

Мрачные от тревоги, они объехали всю сухопутную границу фермы, большого ломтя земли периметром в три мили. И ничего необычного не увидели. Проезжая дорога и две другие, ведшие в Аблах и из него, были пусты: во всяком случае, никого крупнее кроликов и одичавших кошек на них не замечалось. А это означало, что водсели либо успели убраться подальше от фермы, либо все еще остаются где-то на ее территории.

Наиболее вероятными укрытиями водселей могли стать заброшенные крытые скотные дворы, конюшня и старая житница. Ессвис поочередно объехал их, направляя мощные головные фары «лэндровера» в грязные черные каверны и гулкие пустоты, надеясь высветить замершую посреди одной из них четверку водселей. Однако на скотных дворах царило жутковатое запустение, полы их были изрыты потоками дождевой воды, коровий навоз давным-давно сгинул. И конюшня осталась той же, что прежде. Что-либо живое в ней отсутствовало. У задней стены валялись обломки прежних машин Иссерли (дверцы «лады», шасси и колеса «ниссана»). Почти все остальное пространство занимал результат попытки Енселя соорудить гибрид сеноворошилки с вильчатым подъемником. Когда Енсель выволок его из амбара, агрегат этот с мешаниной припаянных и приваренных к нему придатков выглядел нелепо комичным; в прорезаемом светом фар мраке конюшни его ржавые клешни и мерцающие шипы обрели обличие более зловещее. Иссерли заглянула в грязную, заляпанную припоем кабину этого монстра, но водселей в ней не обнаружила.

Старая житница представляла собой лабиринт, состоявший из множества закоулков и сусеков, в которых можно было спрятаться, однако добраться до этих укромных мест могли лишь существа, умеющие летать, прыгать и лазать по лестницам, а месячные водсели с четвертью тонны косной плоти у каждого, потребной для таких свершений живостью не обладали. Они могли находиться либо на полу житницы, либо за ее пределами. На полу их не было.

Ессвис пригнал машину к главному амбару, со скрежетом затормозил, толкнул локтем свою дверцу и вылез наружу, прихватив с собой дробовик. Совещаться насчет того, что делать дальше, нужды ни у него, ни у Иссерли не было. Они перелезли через изгородь фермы и, тяжело ступая по мерзлой стерне, полем пошли к Карболлскому лесу.

Ессвис вручил Иссерли фонарь размером с термос, и она, пока оба приближались к деревьям, водила его лучом по полю.

— Если бы снег выпал, нам было бы легче, — пропыхтела она, не обнаружив на темном пространстве земли и колючей стерни никаких следов.

— Ищи кровь, — раздраженно посоветовал Ессвис. И пояснил — так, точно без этого указания она могла что-нибудь напутать: — Красную.

Иссерли, чувствуя себя униженной, молча брела с ним рядом. Он что же, надеется обнаружить большой, поблескивающий алый след, который тянется по многим акрам поля? Принятое Ессвисом обличие фермера и землевладельца вовсе не означает, что он разбирается во всем лучше нее. Мужчины! Кабинетные герои — почти все они, — а делать грязную работу посылают женщин.

Они достигли леса, Иссерли повела туда-сюда лучом по стволам теснившихся одно к другому деревьев. Сама идея их поисков представлялась ей безнадежной: созданному батарейками узенькому лучу не разогнать раскинувшуюся на целый акр древесную мглу.

И тем не менее спустя совсем недолгое время она различила среди темных ветвей мгновенный розовый проблеск.

— Есть, — сказала она.

— Где? — смешно прищурившись, спросил Ессвис.

— Есть, уж ты мне поверь, — сказала Иссерли, упиваясь мыслью о том, что зрение у него не такое острое, как у нее.

Они начали продираться сквозь плотные заросли — Иссерли впереди. И вскоре услышали шум — треск сучьев и шуршанье коры — более громкий, чем тот, какой создавали сами, а через секунду увидели и животное, которое искали. Четыре больших человеческих глаза встретились над мертвой лесной травой с двумя маленькими, скотскими.

— Всего один? — поморщился Ессвис, попытавшись прикрыть притворным разочарованием облегчение, которое он ощутил.

Иссерли тяжело отдувалась, испытывая от этого неловкость, сердце ее гулко билось в груди. Ей хотелось, чтобы из-под земли вырос, точно молодое деревце, большой тумблер икпатуа, чтобы она могла щелкнуть им и из-под той же земли выскочили бы иглы. Она сообразила вдруг, что совершенно не понимает, чего ждет от нее Ессвис.

С трудом передвигавшийся по лесу водсель замер и стоял, съежившись, в луче света, голый, неповоротливый. При каждом его сиплом выдохе вокруг головы водселя завивался яркий парок. Бежавший из теплого вольера, он выглядел жалостно непригодным для природной среды, в которой оказался теперь; кровь сочилась из сотни царапин и ссадин, покрывших его лиловатое тело. Выглядел он, как типичный «месячный»: обритый нарост головы сидел, точно бутон, на непропорционально огромном теле. Пустая мошонка висела, точно увядший дубовый листок, под темным желудем детородного органа. Тонкая струйка синевато-черного поноса с негромким перестуком ударялась о землю между его ног. Кулаки водселя месили, подрагивая, воздух. В широко открытом рту различались выдолбленные коренные зубы и корешок подрезанного языка.

— Нг-нг-нг-нг-нг! — вскрикивал он.

Ессвис выстрелил ему в лоб. Водсель отлетел назад, врезался спиной в ствол дерева. Совсем рядом послышалось вдруг какофоническое кряканье, заставившее Иссерли и Ессвиса подпрыгнуть на месте: это чета фазанов катапультировалась из своего укрытия.

— Ладно, с одним покончено, — пробормотал непонятно зачем Ессвис и шагнул вперед.

Иссерли попыталась помочь ему поднять труп с земли — взялась за лодыжки, но ладони ее заскользили по крови и наполовину заледеневшим лоскутьям кожи. Отпустив несчастное животное на волю, Амлис Весс оказал ему плохую услугу.

Готовясь оттащить труп в машину и прикидывая, как бы получше ухватиться за него, чтобы правильно распределить вес, сделать труп управляемым, Ессвис и Иссерли одновременно пришли к одному и тому же выводу. Край горизонта уже покрыла бледная глазурь света, который просачивался в синюшное небо. Времени у них оставалось все меньше.

Они затолкали тело под куст — заберем после — и торопливо пошли полем туда, где оставили «лэндровер». Ессвис, едва лишь Иссерли опустилась рядом с ним на сиденье, повернул ключ зажигания: двигатель жутко закашлялся, давясь вонючими парами бензина. Ессвис рванул машину с места на большой скорости — похоже, он был недоволен ее медлительностью, а о том, что она стоит на ручном тормозе, вспомнил с некоторым опозданием.

Снова объехав ферму Аблах по периметру, они опять увидели, что проезжая дорога и обе ведущие к ферме пусты. Очертания гор за Дорнохом различались уже довольно ясно, и нечто, обладавшее пугающим сходством с фарами машины, помигивало вдали, на ведшей к Тейну дороге. Когда же они возвратились на ферму, сквозь утреннюю хмарь начало просвечивать размытое ею видение открытого морского простора.

— А может, они к фьорду ушли? — предположила вслух Иссерли, как только машина опять остановилась у амбара.

— Туда им идти незачем, — возразил, словно отмахиваясь от этой мысли, Ессвис. — Что они там станут делать — в Норвегию поплывут?

— Они могли и не знать, что идут к морю, пока не дошли до него.

— Море мы проверим в последнюю очередь. Дороги важнее.

— Если кто-то из водселей утонет, море может выбросить где-нибудь тело на берег.

— Да, но если у них осталась хоть капля мозгов, в воду они не полезут.

Иссерли, не позволяя себе взорваться, стиснула лежавшие на коленях кулаки. И тут ее внимание привлекли какие-то звуки, и она нахмурилась, стараясь расслышать их сквозь урчание двигателя.

— Выключи на секунду мотор, — попросила она.

Ессвис повиновался не сразу, сначала медленно проехался ладонью по рулю, точно пытаясь получше ознакомиться с его рельефом. Затем машина дернулась и смолкла.

— Слушай, — прошептала Иссерли.

По холодному воздуху неслись издали звуки безошибочно узнаваемого топота бежавшего стада крупных животных.

— Поле между нами и Гинисом, — сказал Ессвис.

— Кроличий холм, — в тот же миг подтвердила Иссерли.

Не теряя времени, они поехали прямо туда и обнаружили двух водселей, пытавшихся перебраться на западное поле, подальше от валухов, всхрапывавших и рывших копытами землю за их спинами.

Глаза водселей были дикими от страха. Изгородь из колючей проволоки доходила обоим лишь до поясницы, однако их замерзшие, покрытые рваными ранами ноги, которые придавливал к земле вес жира и мышц, накопленных за месяц жизни в вольере, отказывались подниматься над мерзлой землей чересчур высоко, и со стороны казалось, что водсели проделывают у изгороди какие-то бессвязные гимнастические упражнения или просто разминаются перед исполнением балетного номера.

Увидев приближавшийся «лэндровер», оба замерли. Впрочем, торчавшая из водительского окошка усатая физиономия Ессвиса была им не знакома, и они возбужденно замахали руками и громко загундели. Испуганные светом фар бычки уже удирали трусцой во мглу.

Иссерли вылезла из машины первой, и водсели мгновенно смолкли. Затем один из них повалил, спотыкаясь, в поле, а другой нагнулся, сцапал ком мерзлой земли и метнул его в Иссерли. Однако мяса и мышц уже наросло на груди и руках водселя столько, что замах его оказался комедийно неловким, и ком упал с бессильным «плюх» на бетонную дорогу.

Ессвис, тщательно прицеливаясь, свалил сначала первого водселя, потом второго. По-видимому, то, чего ему недоставало по части водительских навыков, он компенсировал умением метко стрелять.

Иссерли пошла в поле, к трупам. Отволокла ближайший к изгороди, перебросила его ноги через колючую проволоку, чтобы Ессвису было за что ухватиться. Руки и грудь водселя, метнувшего в нее ком земли, покрывала хорошо различимая и в сумраке татуировка; переваливая его через проволоку к Ессвису, Иссерли вспомнила кое-какие занимательные подробности, касавшиеся этих рисунков, выполненных, как поведал ей водсель, «гребаным гением» из Сиэтла. Слово «Сиэтл» поразило Иссерли. Какое красивое, подумала она тогда — и теперь подумала снова.

Как ни осторожничали Ессвис и Иссерли, колючая проволока все же впилась в спину водселя, и теперь они, покряхтывая, пытались освободить его, нанеся минимум повреждений. И все равно кровь, бившая из вдребезги разнесенной выстрелом головы с раздробленными картечью челюстями, болтавшимися свободно, точно двери на смазанных петлях, обильно оросила дорогу.

— Они тут потом все почистят, — стоически пробормотал Ессвис.

Второй водсель оказался не таким тяжелым, и все-таки Иссерли едва не потянула спину, пытаясь перетянуть его тело через ограду, не задев при этом проволоку.

— Не дури, — сказал Ессвис. — А то потом пожалеешь.

Однако и он напрягал все силы, не желая хоть в чем-то уступить женщине.

И только когда оба трупа оказались надежно укрытыми в багажнике «лэндровера», Ессвис и Иссерли окинули друг дружку взглядами и рассмеялись. Возвращение животных туда, где им положено быть, стало делом куда более трудным и грязным, чем ожидалось. Клейкая жижа смешанного с землей и кровью навоза стекала каплями с их одежды и рук. Даже лица обоих были покрыты ее мазками, создававшими подобие армейского камуфляжа.

— Минус три, — сказал Ессвис, с уважением открывая перед Иссерли пассажирскую дверцу.

Они еще раз объехали ферму и ничего на дорогах не нашли. Все вокруг стало неузнаваемым, не таким, как недолгое время назад, потому что где-то за скрытой от них холмами береговой границей фермы Аблах из моря поднималось солнце. Хмарь расточалась с каждой минутой, открывая небо, обещавшее ясный, благостный день, призывая водителей выбираться на дорогу как можно скорее. Бесчисленные овцы и бычки, незримо пробродившие всю ночь по полям, словно возникали во всех подробностях из воздуха; некоторых животных можно было разглядеть уже за полмили.

Последний водсель вполне мог затесаться в их гущу, если, конечно, ему хватило ума добраться за правильное время до правильного места.

Возвращаясь к повороту на Аблах, Ессвис повел взглядом над полями и увидел во фьорде шедший к берегу рыбацкий катер. Кулаки Ессвиса пристыженно стиснули руль, и Иссерли поняла, что он представил себе ту же картину, какая некоторое время назад явилась ее воображению; голая двуногая тварь стоит на берегу, отчаянно маша руками.

— Возможно, нам все же не помешает прогуляться, как ты предлагала, по берегу, — с неуклюжей потугой на ироничность произнес он, постаравшись придать своей уступке вид ничего не значащий. И разумеется, произведенный им поворот кругом был отнюдь не таким смиренным, каким Ессвис попытался его изобразить: если у фьорда они ничего не найдут, ему не составит труда представить все так, точно он просто потворствовал Иссерли, норовившей зазря потратить драгоценное время.

— Нет, — ответила Иссерли. — Я его нутром чую. Давай еще раз проедемся по периметру.

— Как скажешь, — хмыкнул Ессвис, в очередной раз обозлив Иссерли. Стало быть, вина за газетные заголовки «РЫБАКИ НАШЛИ ЧУДОВИЩЕ» уже возложена на нее.

Кроличий холм они перевалили в молчании. Покрышки машины, несколько раз прокатившей по бетону вперед и назад, уже размазали кровь, добавив в нее грязи, втерев в трещины. И все-таки, попозже бетон придется основательно промыть.

Если это «попозже» наступит.

Когда они выехали на участок проезжей дороги, соединявший два поворота на Аблах, Иссерли наклонилась вперед, чувствуя, как спину ее покалывают пот и иголочки инстинктивного предвидения.

— Вон там! — крикнула она, едва машина, одолев подъем, покатила вниз, к стыку двух дорог.

И действительно, особая острота зрения тут не требовалась. Виден стык был очень ясно, а в самой середке его торчал водсель. Восходящее солнце окрашивало его мясистое тело в золотисто-голубые тона, сообщая водселю сходство с аляповатой плексигласовой приманкой для туристов; услышав, что сзади к нему приближается машина, он грузно поворотился, поднял руку и ткнул большим пальцем в сторону Тейна.

Иссерли откинулась на спинку сиденья, судорожно подергиваясь в ожидании того, что сейчас произойдет, но Ессвис — невероятно! — миновал водселя, не остановившись. Просто поехал дальше, вдоль границы фермы — как будто целью его была деревушка Портмахомак.

— Что ты делаешь? — взвизгнула Иссерли.

Ессвис резко отпрянул от нее — словно она собиралась вцепиться в него когтями или вырвать руль из его рук.

— Из Тейна идет машина, я видел фары, — прорычал он.

Иссерли взглянула в ту сторону, однако поворот они уже миновали и дорогу на Тейн заслонили деревья.

— Не вижу я никаких фар, — гневно заявила она.

— Фары были.

— О господи — далеко?

— Близко! Близко! — пролаял Ессвис и крутанул одной рукой руль, отчего машина опасно вильнула.

— Так что же ты все едешь и едешь? — прошипела Иссерли. — Вернись назад, посмотрим, что там и как.

Ессвис затормозил у фермы Петли, произвел разворот в три приема — правда, приемов ему потребовалось полдюжины, если не больше. Испуганная почти до утраты рассудка Иссерли сидела на пассажирском сиденье и никак не могла поверить, что все это происходит именно с ней.

— Поторопись! — проскулила она, потрясая поднятыми к подбородку кулаками.

Однако Ессвис, похоже, постигший наконец весь смысл слова «осмотрительность», ехал к стыку дорог медленно и осторожно и остановился, не доехав, под прикрытием деревьев. Сквозь их листву он и Иссерли различили водселя, так и стоявшего в ожидании на асфальте. Никаких других машин нигде видно не было.

— Я точно видел шедшую сюда машину, — с непоколебимым упрямством заявил Ессвис. — Где-то рядом с фермой Истер.

— Так, может, она к ферме Истер и свернула? — сказала, стараясь не сорваться на крик, Иссерли. — Ты же знаешь, там никто не живет.

— Черт, так рисковать…

— Ради всего святого, Ессвис! — взвизгнула Иссерли. — Что с тобой? Вот же он, перед нами. Поехали!

— А как ты его в багажник затащишь?

— Пристрели его и дело с концом.

— Среди бела дня, на перекрестке? Здесь в любой миг может появиться машина.

— Вот и пристрели до ее появления.

— Если кто-то увидит, как я стреляю в него или запихиваю в багажник, нам крышка. Даже лужица крови, и та нас прикончит.

— Если кто-то подсадит его, нам тем более крышка.

Они еще несколько секунд бессмысленно мололи воду в ступе, солнце било в машину сквозь грязное ветровое стекло, и от обоих начало почти нестерпимо нести экскрементами. Наконец Ессвис, включив зажигание, рывком сдернул машину с места и повел ее к стыку дорог.

Водсель, увидев машину, сделал пару шатких шагов ей навстречу, поднял руку и снова указал, с трудом отлепив от распухшей лапы посиневший большой палец, в сторону Тейна. Вблизи они увидели, что замерз он без малого до смерти и держится на мясистых ногах лишь потому, что стремление к цели помрачило его рассудок, обратив это животное в растение.

И все-таки едва водсель понял, что машина замедляет ход, в глазах его мелькнул слабый проблеск осмысленности, а оцепеневшие от холода и раскормленности губы дрогнули, попытавшись сложиться в улыбку.

Ессвис перегнулся через спинку своего сидения, чтобы достать свалившийся с заднего на пол дробовик.

— Даже не думай, — сказала Иссерли и, повернувшись назад, открыла дверцу.

Водсель нагнулся, втиснул свои телеса в машину и изнеможенно рухнул на заднее сиденье. Иссерли, крякнув от усилия, подцепила ручку дверцы одним согнутым пальцем и захлопнула ее, сказав при этом:

— Четыре.

Они вернулись к главному амбару, и, едва Ессвис назвал свое имя в микрофон переговорного устройства, алюминиевая дверь покатила в сторону. Четверо мужчин теснились в расширявшемся отверстии — рыльца тревожно напряжены, ноги скребут когтями бетон.

— Вы нашли их? Нашли? — вскрикивали мужчины.

— Да, да, — прорычал Ессвис и указал на «лэндровер».

Мужчины выскочили под яркое небо и побежали, выпуская в воздух паровозные столбы пара, к машине, чтобы вытащить из нее груз. Ессвис и Иссерли помогать им не стали, но замерли в дверном проеме, словно стараясь помешать прошмыгнувшим на ферму злоумышленникам заглянуть в амбар. Как-никак, внутри амбара находилось чужеземное грузовое судно. И никто бы его ошибкой за трактор не принял.

Иссерли смотрела, как мужчины распахивают заднюю дверцу, как из нее вываливаются, словно два гигантских лосося, разбухшие, покрытые кровью ноги последнего водселя. Она отвела взгляд в сторону. Белые стены амбара поблескивали под солнцем, сообщая горевшему за ними желтоватому электрическому свету вид блеклый и слабый.

Ессвис внезапно поник — как будто в нем обмякло что-то, поддерживавшее плечи, — и прижал подрагивавшую волосатую руку к стене амбара, под табличкой с черепом и перекрещенными костями.

— Хочу домой, — выдохнул он.

Глядя в его сгорбленную спину, Иссерли не взялась бы сказать, насколько широкий смысл вложил он эти слова. Нет, по-видимому, Ессвис говорил, все-таки, о фермерском доме, поскольку к нему и побрел.

— А машина? — спросила она у его спины.

— Потом вернусь, отгоню ее, — не обернувшись, простонал он.

Так и продолжая шагать, так и не оборачиваясь, Ессвис поднял и устало уронил руку. Было ли это жестом благодарности или уныния, Иссерли сказать, опять-таки, не могла.

Около «лэндровера» кто-то потрясенно выругался на ее родном языке — мужчины увидели втиснутые в багажник грязные туши. Иссерли их испуг нисколько не волновал, она и Ессвис сделали все возможное для того, чтобы вернуть животных в целости и сохранности — да и чего другого ожидали эти мужланы?

Чтобы не слышать их жалоб, а заодно уж и избежать необходимости предлагать им помощь в переноске туш, она ускользнула в амбар и отправилась на поиски главного источника всех этих неприятностей — Амлиса Весса.

Гулкий нулевой уровень амбара был пуст: ничего, что можно было бы сдвинуть с места, если не считать огромной черной сигары грузового корабля, висевшей прямо под кровельным люком. Даже чисто символические орудия фермерства, которые обычно сваливали здесь на случай какой-нибудь государственной инспекции, убрали, готовясь к предстоящей погрузке. Если бы все шло заведенным порядком, мужчины уже деловито грузили бы продукцию в корабль, однако чутье говорило Иссерли: сегодня ничего еще сделано не было.

В одном из углов амбара стоял огромный стальной барабан с тисненым, заржавевшим и выцветшим изображением коровы и овцы и медным краном сбоку. Иссерли повернула ручку крана, и барабан плавно раскрылся по неприметному шву, точно вертикальные веки.

Она вошла внутрь, металл сомкнулся за нею и начался спуск под землю.

Двери лифта открылись автоматически, как только он опустился на уровень с наименьшей глубиной залегания, — там находились кухня и комната отдыха работников фермы. Этот уровень с его низкими потолками и резким, как на бензозаправке, освещением был до отвращения утилитарным и навсегда, навсегда пропахшим жареной картошкой, немытыми мужскими телами и муссантовым паштетом.

Сейчас здесь никого не было, и Иссерли поехала дальше. Она надеялась, что Амлис Весс не прячется на одном из самых нижних уровней, там, где производятся забой и разделка водселей; Иссерли никогда на нем не бывала и сейчас любоваться им желания не имела. Людям, страдающим клаустрофобией, там не место.

Лифт снова встал, теперь на уровне жилья работников — наиболее вероятном (если подумать как следует) местонахождении Амлиса Весса. Иссерли была здесь всего лишь раз, сразу после прибытия на ферму Аблах. Причин для повторного посещения этого затхлого муравейника, населенного угрюмыми мужланами, у нее не нашлось ни разу: слишком уж он напоминал ей Плантации. Впрочем, сейчас причина имелась. Когда стальные створки двери начали расходится, Иссерли внутренне изготовилась к гневной стычке.

Первым кого она увидела, был Амлис Весс, собственной персоной, стоявший в пугающей близости к лифту. Иссерли никак не ожидала увидеть его в такой близи от себя, ей показалось, что он сейчас войдет к ней в лифт. Впрочем, Амлис Весс стоял совершенно неподвижно. На самом деле, все стало совершенно неподвижным: время, похоже, остановилось и трогаться с места не собиралось, предоставляя Иссерли, успевшей все же открыть рот, чтобы обругать Амлиса Весса, возможность разглядеть его. Рот так и остался открытым.

Он был самым красивым мужчиной, какого она когда-либо встречала.

Обескураживающе знакомый, как и все знаменитости, он казался и совершенно чужим, никогда прежде ею не виденным: наполовину забытые фотографии Амлиса Весса, которые когда-то попадались ей в прессе, ни в малой мере не передавали его привлекательности.

Как и все представители расы Иссерли (за исключением ее самой и Ессвиса, разумеется), он передвигался на четвереньках и никакой одежды не носил, конечности же его имели в точности равную длину и были равно гибкими. Имелся у него и хватательный хвост, который, если требовалось освободить руки, использовался в качестве дополнительной, третьей опорной конечности. Грудь Амлиса, плавно сужаясь, переходила в длинную шею, на которой сидела, будто победный трофей, голова с тремя заостренными выступами: длинными клиновидными ушами и лисьим рыльцем. Главным украшением лица, покрытого, как и все тело, мягкой шерстью, были большие идеально круглые глаза.

Впрочем, во всем этом он был нормальным, стандартным человеческим существом, ничем не отличавшимся от стоявшего за ним, нервно на него поглядывая, работника фермы.

И тем не менее он был другим.

Прежде всего, почти диковинно высоким. Голова Амлиса доходила Иссерли до груди и, если бы его, как ее, хирургически обратили в существо вертикальное, он просто-напросто нависал бы над нею. Должно быть, богатство и полная привилегий жизнь избавили его от задержек в росте, типичных для мужчин Плантации, один из которых сейчас состоял при нем в охранниках. Амлис Весс производил впечатление великана, но великана стройного, а не грузного и бесформенного. Окрас его меха отличался необычным разнообразием (по некоторым слухам, искусственным): темно-коричневый на спине, плечах и боках, он становился беспримесно черным на лице и ногах и беспримесно белым на груди. Мало того, мех еще и поблескивал, особенно на груди, где он обретал особенную густоту, почти клочкастость. Что до мускулатуры, она была скудноватой, объема ее в точности хватало лишь на то, чтобы поддерживать крупный остов Амлиса; покрытые слоем шелковистой шерсти лопатки сильно выдавались наружу. Но самой замечательной особенностью Амлиса Весса было лицо: среди мужчин, с которыми работала Иссерли, не было ни одного, чью физиономию не покрывал бы грубый ворс с пролысинами и выцветшими пятнами да неприглядные шрамы. Лицо же Амлиса Весса выстилал от кончиков ушей до изгиба шеи мех, столь черный и мягкий, что казалось, будто некий идеалистически настроенный искусник любовно покрыл это лицо замшей. И на совершенной черноте сияли, точно подсвеченный янтарь, глубоко утопленные в эту замшу темно-желтые глаза.

Металлические створки двери вдруг заскользили, будто занавес по окончании спектакля, разделив ее и двух мужчин. И только тогда Иссерли сообразила, что пролетело несколько секунд, а она из лифта так и не вышла. Дверь закрылась, Амлис исчез, пол под ногами Иссерли мягко пришел в движение.

Лифт продолжил спуск к Разделочной и вольерам водселей — то есть, именно туда, куда ей попадать нисколько не хотелось, — и она досадливо ударила ладонью по кнопке ВВЕРХ.

Лифт остановился, створки двери дрогнули, словно собираясь открыться, но успели разойтись лишь на сантиметр-другой, и тут кабина рванулась вверх. Только влажное дуновение животного смрада исхитрилось проскочить в нее, больше ничего.

На жилом уровне дверь лифта открылась снова.

Амлис Весс успел немного отступить от нее к своему охраннику. Он остался таким же красивым, однако за несколько проведенных без него секунд Иссерли успела снова наполниться гневом. Красивый или не красивый, Весс был повинен в ребяческом, по сути своей, вредительстве, из-за которого Иссерли пришлось только что пройти через ад. Внешность Амлиса застала ее врасплох, только и всего: это решительно ничего не значило. Она ожидала увидеть всего-навсего человека, повинного в дурном, глупом поступке, а увидела существо далеко не безликое и оказалась к этому не готовой.

— О, прекрасно, я уж подумал, что вы решили нас с собой не брать, — произнес Амлис Весс. Голос у него был теплый, музыкальный и ужасно, ужасно аристократичный. От звуков его по телу Иссерли прокатилась дрожь негодования, за которое она и решила крепко держаться.

— Давайте обойдемся без изысканного остроумия, господин Весс, — сказала она, выходя из лифта. — Я устала — очень.

И нарочито, подчеркнуто, обратилась ко второму мужчине, в котором с некоторым запозданием признала Инса, инженера.

— Как ты полагаешь, Инс? — радуясь, что ей удалось вовремя вспомнить его имя, спросила она. — Можем мы, ничем не рискуя, поднять господина Весса на нулевой уровень?

Инс, темнолицый, повидавший виды обладатель героически страхолюдной внешности, оскалил от неловкости покрытые пятнами зубы и на миг взглянул Амлису в глаза. Иссерли поняла, что, пока наверху ловили водселей, двое мужчин успели о многом поговорить и пришли к заключению, что их искусственно созданные отношения пойманного и поимщика попросту нелепы.

— Э-э… да, — поморщившись, ответил Инс. — Он же ничего больше натворить не сможет, верно?

— Я тоже полагаю, что господину Вессу стоит подняться наверх и взглянуть на то, что сейчас перетаскивают из машины в амбар, — сказала Иссерли.

Не сводя с него глаз, она закинула руку за спину и нажала на кнопку вызова лифта. Неожиданно пронзившая руку боль заставила Иссерли поморщиться, и Амлис Весс, чтоб ему пусто было, это несомненно заметил. Ей так редко доводилось теперь пользоваться прирожденной многосуставностью руки, она с таким усердием постоянно воспроизводила движения водселей, чьи руки крепились к телу всего лишь одним подобием дверной петли, что отвыкшие от работы суставы начали заедать. А этому господину приятно, разумеется, узнать, на что ее тело способно, а на что не очень!

Лифт пришел, Амлис Весс послушно вступил в него. Его кости и мышцы двигались под мягкой шкурой плавно и непринужденно, как у танцора. Наверняка — бисексуал, как все богачи и знаменитости.

Обнаружив, что для них троих кабина лифта маловата, Амлис Весс вопросительно взглянул на Иссерли, и та, поведя подбородком, дала понять, что ему и Инсу надлежит подняться наверх первыми, а она последует за ними. Постаравшись одновременно внушить ему всей своей позой, что питает к нему опасливое, брезгливое отвращение — такое, точно он, Амлис Весс, это некое уродливое животное, способное вывалять ее в грязи — сейчас, когда она слишком устала, чтобы счищать с себя грязь.

Как только лифт ушел, Иссерли замутило, ей стало казаться, что земля смыкается вокруг нее, а дышать она вынуждена миазмами чужого, уже использовавшего здешний воздух дыхания. Любое подземелье всегда было для нее кошмаром — особенно такое, как это. Чтобы не сойти здесь с ума, нужно быть существом недоразвитым.

— Ну давай же, опускайся, — прошептала она, всей душой моля о спасении.

Когда все они — Иссерли, Амлис Весс и пятеро работников фермы — выстроились на полу амбара, перед ними предстало зрелище мрачное и сюрреалистичное. Водселей перенесли в амбар: сначала живого, потом три окровавленных трупа. Собственно говоря, живой теперь уже живым не был: перед переноской Енсель на всякий случай ввел ему дозу икпатуа, которая, увы, привела к остановке и без того перенапрягшегося сердца животного.

Тела водселей лежали рядком на бетоне в центре амбара. Из ног того, что пребывал в наибольшей сохранности, еще продолжали сочиться капли крови, головы застреленных кровоточить более-менее перестали. Бледные, поблескивавшие покрывшим их ледком, все четверо выглядели огромными фигурами, созданными салом, неравномерно стекшим с волосистых фитилей свеч.

Иссерли обвела их взглядом, потом посмотрела на Амлиса Весса, потом снова на трупы, словно проводя прямую линию, вдоль которой надлежало последовать его взгляду.

— Ну что? — с вызовом спросила она. — Вы довольны собой?

Амлис Весс повернулся к ней, оскалив от жалости и отвращения, зубы.

— Знаете, очень странно, — сказал он. — Совершенно не могу припомнить, как я стрелял в этих несчастных животных.

— Вы могли бы с таким же успехом и перестрелять их, — выпалила Иссерли, оскорбленная неуместным фыркливым смешком стоявшего за ее спиной Инса.

— Ну, как скажете, — произнес Амлис Весс тоном (если не говорком), к какому сама она прибегала, шутливо успокаивая какого-нибудь помешавшегося на своих страхах автостопщика.

Иссерли просто-напросто закоченела от гнева. Гребаный ублюдок, элита, мать ее! Типичный богатый молокосос, избалованный маленький магнат! Что он ни учини, все правильно, так?

— Зачем вы это сделали? — без обиняков спросила она.

— Я — противник умерщвления животных, — не повышая голоса, ответил он. — Только и всего.

На миг у не поверившей своим ушам Иссерли отвисла челюсть, но затем она, разъярившись пуще прежнего, указала Амлису на пальцы водсельских ног, на сорок, примерно, распухших колышков, неровно возвышавшихся над бетоном.

— Посмотрите сюда, — запальчиво потребовала она, выбрав водселя, пострадавшего сильнее прочих. — Видите, как посерела и размякла его подошва? Это называется обморожением. Результат воздействия холода. Эти участки тела мертвы, господин Весс. И животное это наверняка погибло бы, просто-напросто от того, что попало под открытое небо.

Амлис Весс неловко поежился, впервые показав, что не так уж он в себе и уверен.

— Мне трудно в это поверить, — хмуро сказал он. — В конце концов, все они оказались в своей стихии.

— В своей? — взревела Иссерли. — Вы шутите?

Она ткнула пальцем в обмороженную ступню, ненароком проделав в ней новую дырку.

— По-вашему, это результат того, что они наслаждались своей природной стихией? Радовались ей и… резвились?

Амлис Весс открыл было рот, намереваясь что-то сказать, но передумал. Вздохнул. И от этого вздоха белый мех на его груди разгладился.

— Похоже, я чем-то рассердил вас, — веско произнес он. — И сильно. Что странно, поскольку я не думаю, что гнев ваш вызван ущербом, который я причинил этим животным. Вы же сами собирались вот-вот убить их, разве не так?

Все остальные мужчины с неосознаваемой ими самими жестокостью уставились вслед за Вессом на Иссерли, ожидая ее ответа. Она молчала, сжав кулаки. И вдруг поняла, что сжать их по-настоящему ей не по силам из-за неотвратимой боли, которую создавала такая попытка там, где находились ампутированные шестые пальцы. А это в свой черед, напомнило Иссерли о том, как сильно отличается она от мужчин, стоявших перед ней полукругом, за образованной трупами линией, отделявшей ее от них. Она инстинктивно понурилась, словно собираясь встать на четвереньки, но затем скрестила на груди руки.

— Я считаю, что за господином Вессом следует присматривать, пока он не отправится на корабле туда, откуда прибыл, иначе он причинит нам новые хлопоты, — ледяным тоном сообщила она, ни к кому, в частности, не обращаясь. И покинула амбар, делая один медленный, мучительный шаг за другим.

Оставшиеся некоторое время хранили молчание.

— А вы ей понравились, — наконец, уведомил Амлиса Весса Инс. — Я это сразу заметил.