Итак, личность Бога есть средство, позволяющее человеку превращать определения и представления своего собственного существа в определения и представления другого существа, существа вне его. Личность Бога есть не что иное, как отделенная, объективированная личность человека.

На этом процессе самоотделения основано умозрительное учение Гегеля, которое сознание человека о Боге делает самосознанием Бога. Бог мыслится, сознается нами. Согласно умозрению, это наше мышление о Боге есть мышление Бога о себе самом; умозрение соединяет обе стороны, разъединяемые религией. В этом случае умозрение рассуждает глубже, чем религия, ибо Бога мы мыслим иначе, чем другой, внешний предмет. Боге есть внутренняя, духовная сущность; а мышление, сознание есть внутренний, духовный акт; поэтому мышление о Боге есть утверждение того, что есть Бог, акт, в котором проявляется сущность Бога. Что Бог мыслится, сознается, это для него существенно и необходимо; а что мыслится данное дерево, это для дерева случайно и не существенно. Но возможно ли, чтобы эта потребность была только субъективной, и не выражала одновременно потребности объективной. Возможно ли, чтобы Бог, если он должен существовать для нас, быть для нас объектом, объектом нашего мышления, был совершенно равнодушен к тому, мыслим, сознаем мы его или нет? Нет! Это не возможно. Мы принуждены обратить мыслимость Бога в мышление Бога о самом себе.

Религиозный объективизм допускает два рода мыслимости. С одной стороны мы мыслим Бога, с другой — он сам мыслит себя. Бог мыслит себя независимо от того, мыслим ли мы его. Его самосознание не зависимо, отлично от нашего самосознания. Это так и должно быть, если мы представляем Бога действительной личностью; ибо действительная, человеческая личность мыслит себя и мыслится другими; мое мышление о ней имеет для нее безразличное, внешнее значение. Это высшая точка религиозного антропопатизма. Чтобы освободить Бога от всего человеческого и сделать его самостоятельным, его делают форменной, действительной личностью, включая в него мышление и исключая из него мыслимость, относимую к другому существу. Это равнодушие к нам, к нашему мышлению свидетельствует о его самостоятельном, т. е. внешнем, личном бытии. Правда, религия обращает мыслимость Бога в его мышление о себе самом, но так как этот процесс совершается вне ее сознания, при чем Бог непосредственно предполагается существом себе довлеющим, личным, то и в сознании религии лишь отражается это безразличие обеих сторон.

Впрочем религия не ограничивается этим безразличием обеих сторон. Бог творит, чтобы открыть себя — творение есть откровение божие. Но Бог существует не для камней, растений или животных, а только для человека, поэтому и природа существует только для человека, а человек — для Бога. Бог прославляет себя в человеке — человек есть гордость Бога. Бог познает себя помимо человека; но пока у него нет второго я, он остается только возможной, только воображаемой личностью. Бог познает себя только тогда, когда установлено существо отличное от Бога, не божественное; чтобы познать блаженство своей божественности, чтобы знать, в чем оно заключается, он должен познать, что значит не быть Богом. Только с установлением другого существа, мира, Бог устанавливает себя как Бог. Всемогущ ли Бог помимо творения? Нет, всемогущество осуществляется, утверждается впервые в творении. Что значит сила или свойство, которое не обнаруживается, не проявляется? Что значит сила, не выраженная в деяния, свет, ничего не освещающий, мудрость, не знающая действительности? К чему всемогущество, к чему все другие божественные определения, если нет человека?

Человек ничто без Бога, но и Бог ничто без человека; ибо впервые в человеке Бог объективируется, становится Богом. Впервые различные качества человека устанавливают различие, основание действительности в Боге. Физические свойства человека делают Бога физическим существом- Богом отцом, творцом природы, т. е. олицетворенной, очеловеченной сущностью природы; интеллектуальные свойства человека делают Бога интеллектуальным, а нравственные — нравственным существом. Человеческое бедствие есть торжество для божественного милосердия; мучительное чувство греха есть радостное чувство божественной святости. Жизнь, энергия, аффект переходит к Богу от человека. Бог гневается на нераскаянного грешника, радуется при виде раскаяния. Человек есть обнаженный Бог — божественная сущность осуществляется, проявляется только в человеке. В творении природы Бог выходит за пределы собственного существа, относится к себе, как к другому существу, а в человеке он снова возвращается в себя: — человек познает Бога, ибо Бог обретает и познает себя в нем, чувствует себя Богом. Где нет гнета, нет нужды, там нет и чувства, а чувство есть действительное познание. Можно ли познать милосердие, не зная потребности в нем, справедливость, не чувствуя несправедливости, блаженство, не испытывая страданий? Что бы познать ту или иную вещь необходимо почувствовать ее значение. Божественные свойства становятся чувствами, ощущениями впервые в человеке; другими словами, человек есть самочувствие Бога — прочувствованный Бог есть действительный Бог; ибо свойства божии впервые становятся действительностью, лишь как прочувствованные человеком, лишь как патологические и психологические определения. Если бы ощущение человеческого горя находилось вне Бога, в существе, лично обособленном от него, то не было бы и милосердия в Боге, и мы опять имели бы перед собой лишенное качеств существо, такое же ничто, каким был Бог без человека или до человека.

Пример. Я не знаю, доброе или общительное я существо — ибо добрым можно назвать только то, что отдается, что общается с другими, bonum est communicativum sui — пока мне не представится случай сделать другому добро. Только в акте общения я узнаю счастье благотворительности, радость щедрости, снисходительности. Но разве радость дающего отличается от радости получающего? Нет; я радуюсь, потому что он радуется. Я чувствую несчастье другого, я разделяю его страдания; мне самому становится легче по мере того, как я облегчаю его горе — сознание горя есть то же горе. Радостное чувство того, кто дает, есть только отражение чувства радости того, кто получает. Их радость есть общее ощущение, которое поэтому и проявляется внешним образом в рукопожатии, в поцелуе. То же происходит и здесь. Ощущение божественной благости носит такой же человеческий характер, как и ощущение человеческого горя. Блаженное сознание бесконечности не раздельно с горестным сознанием ограниченности. Где нет одного, там нет и другого. Ощущение Бога, как Бога, и ощущение человека, как человека, нераздельны — нераздельно и самосознание Бога от познания человека. Бог становится самим собой только в человеческом я — только в человеческой способности различения, во внутренней двойственности человеческого существа. Так, милосердие ощущается, как я, как сила, т. е. как нечто особое, только своей противоположностью. Бог есть Бог только чрез то, что н е есть Бог, только в отличии от его противоположности.

В этом заключается тайна учения Якова Беме. Необходимо только заметить, что Беме, как мистик и теолог, отделяет от человеческих ощущений, ставит вне человека, объективирует в образе естественных качеств те ощущения, в которых впервые проявляется божественная сущность, и Бог из ничего становится качественным существом. Но Беме делает это таким образом, что качества эти не перестают производить впечатления на душу. Далее, не следует упускать из виду, что то, что эмпирическое религиозное сознание связывает впервые с действительным творением природы и человека, мистическое сознание приписывает Богу, существовавшему еще до сотворения мира, и этим уничтожает значение творения. Ибо если Бог имеет уже позади себя свою противоположность, то ему не нужно иметь ее впереди себя; если Бог уже заключает в себе эту противоположность, то ему не нужно, чтобы быть Богом, полагать существующим все не божественное. Творение действительного мира есть в данном случае чистая роскошь, или вернее, нечто невозможное; такой Бог не достигает действительности благодаря избытку действительности; он настолько наполнен этим миром, настолько насыщен земною пищей, что бытие, сотворение действительного мира можно объяснить только обратным motus peristalticus в пожирающем мир желудке Бога. Это особенно относится к Богу Шеллинга, который хотя и составлен из бесчисленных потенций, тем не менее является совершенно импотентным Богом. Поэтому эмпирическое религиозное сознание гораздо разумнее; согласно ему, Бог впервые открывает себя, как Бог, только с сотворением действительного человека, действительной природы, так как человек сотворен во славу и хвалу Божию. Другими словами, человек представляет уста Божии, в которых качества Божии выражаются, как человеческие ощущения. Бог хочет, чтобы ему поклонялись, чтобы его прославляли. Почему? Потому что чувство человека к Богу есть самочувствие Бога. Но тем не менее религиозное сознание разделяет эти две нераздельные стороны, делая, при помощи представления личности, и Бога и человека существами самостоятельными. Гегелевское умозрение отождествляет обе стороны, не уничтожая при этом прежнего противоречия, поэтому оно есть последовательное проведение и завершение религиозной истины. Ученая чернь была настолько ослеплена своей ненавистью к Гегелю, что не понимала, что его учение, по крайней мере, в этом отношении не противоречит религии — оно противоречит лишь постольку, поскольку вообще развитая, последовательная мысль противоречит неразвитому, непоследовательному представлению, но выражающему то же самое.

Но если, как значится в учении Гегеля, сознание человека о Боге есть самосознание Бога, то, стало быть, человеческое сознание per se есть божественное сознание. Зачем же ты отнимаешь у человека его сознание и делаешь его самосознанием другого, отличного от него существа, объекта? Зачем ты присвояешь Богу сущность, а человеку лишь сознание? Сознание Бога заключается в человеке, а сущность человека в Боге. Познание человека о Боге есть познание Бога о себе самом. Какой разлад и противоречие! Переверни это положение и получится истина: знание человека о Боге есть знание человека о своей собственной сущности. Только единство сущности и сознания есть истина. Сознание Бога не раздельно с его сущностью — то и другое обретается в человеке. В существе Бога объективируется твоя же собственная сущность, перед твоим сознанием встает лишь то, что лежит позади него. Но если определения божественной сущности суть определения человеческие, то, стало быть, человеческим определениям присуща божественная природа.

Только таким путем мы получаем истинное, самодовлеющее единство божественной и человеческой сущности — единение человеческого существа с самим собой. Но для этого мы должны отрешиться от особой, отличной от психологии и антропологии, религиозной философии или теологии и признать в качестве теологии антропологию. Всякое тождество, которое не есть истинное тождество, не есть единство с самим собой, основано на разладе, на раздвоении, которым оно уничтожается, или вернее, должно быть уничтожено. Всякое такое тождество противоречит себе и разуму, как половинчатость, фантазия, нелепость, которая, однако, кажется тем глубже, чем лживее и извращеннее она на самом деле.