Указанное нами противоречие между верою и любовью вынуждает нас практически наглядно возвыситься над христианством и над специфической сущностью религии вообще. Мы доказали, что содержание и предмет религии совершенно человеческие, доказали, что тайна теологии есть антропология, а тайна божественной сущности есть сущность человеческая. Но религия не сознает человечности своего содержания; она даже противополагает себя началу человеческому, или, по крайней мере, она не сознается, что ее содержание человечно. Поэтому необходимый поворотный пункт истории сводится к открытому признанию, что сознание Бога есть не что иное, как сознание рода, что человек может и должен возвыситься над пределами своей индивидуальности или личности, но не над законами и существенными определениями своего рода, что человек может мыслить, представлять, чувствовать и любить, как абсолютное, божественное существо, — только человеческое существо.

Поэтому наше отношение к религии есть не только отрицательное, но и критическое; мы лишь отделяем истинное от ложного — хотя, конечно, отделенная от лжи истина является всегда, как истина новая, существенно отличная от старой истины. Религия есть первое самосознание человека. Религии потому и священны, что они суть предания первого сознания. Но мы уже доказали, что то, что для религии является первым, т. е. Богом, на самом деле, согласно свидетельству истины, является вторым, ибо Бог есть только объективированная сущность человека; а что религия признает вторым, т. е. человека, мы должны установить и признать, как первое. Любовь к человеку не должна быть производной; она должна стать первоначальной. Только тогда любовь сделается истинной, священной, надежной силою. Если человеческая сущность есть высшая сущность человека, то и практически любовь к человеку должна быть высшим и первым законом человека. Ноmо homini Deus est — таково высшее практическое основоначало, таков и поворотный пункт всемирной истории. Отношение ребенка к родителям, мужа к жене, брата к брату, друга к другу, вообще человека к человеку, короче, моральные отношения сами по себе суть истинно религиозные отношения. Вообще жизнь в своих существенных отношениях всецело носит божественный характер. Но свое религиозное освящение она получает впервые не от благословения священника. Религия стремится сделать предмет священным исключительно через свое само по себе чисто внешнее привхождение; тем самым она провозглашает себя единой освящающей силой; вне себя она знает лишь земные, небожественные отношения; поэтому она и привходит к ним, чтоб впервые их освятить и благословить.

Но брак — конечно, как свободный союз любви, — священен сам по себе, по природе заключенного здесь союза. Только тот брак есть брак религиозный или истинный, который соответствует сущности брака, любви. Так обстоит дело и в отношении всех других нравственных связей, они только там являются моральными, они только там имеют нравственный смысл, где они сами по себе почитаются религиозными. Истинная дружба существует только там, гдедружба соблюдается с религиозной добросовестностью, как человек верующий соблюдает и хранит достоинство своего Бога. Да будет же для тебя священна дружба, священна собственность, священен брак, священно благо каждого человека, но да будут они священны сами по себе!

В христианстве моральные законы понимаются, как заповеди Божии; нравственность сделана критерием религиозности; но тем не менее мораль имеет значение лишь подчиненное, сама по себе она не имеет значения религии. Это последнее значение приписывается только вере. Над моралью высится Бог, как отличное от человека существо, которому принадлежит все лучшее, тогда как на долю человека приходится одно только падение. Все помыслы, которые должны были бы быть посвящены жизни и человеку, все лучшие силы свои человек отдает этому лишенному потребностей существу. Действительная причина обращается в отрешенное от себя средство; лишь представленная, лишь воображенная причина становится истинной, действительной причиной. Человек благодарит Бога за благодеяния, которые оказал ему его же ближний, даже с ущербом для себя. Благодарность, приноси мая им своему благодетелю, есть благодарность только призрачная, она относится не к нему, а к Богу. Человек благодарен Богу, но не благодарен человеку. Так гибнет нравственное настроение в религии! Так жертвует человек человеком Богу! Кровавое человеческое жертвоприношение есть на самом деле только грубо чувственное выражение сокровенной тайны религии. Где приносились Богу кровавые человеческие жертвы, там эти жертвы считались наивысшей жертвой, а чувственная жизнь — наивысшим благом. Поэтому человек приносил жизнь в жертву Богу лишь в необычайных случаях и верил, что он оказывает этим Богу величайшую честь. Если христианство, по крайней мере, в наше время, не приносит больше кровавых жертв своему Богу, то это происходит потому, что человеческая жизнь не считается уже наивысшим благом. Вместо нее жертвуют Богу душой, настроением, ибо они считаются благом более высоким. Но общее между этими жертвами заключается в том, что человек в религии приносит в жертву обязанности человеческие, как, напр., обязанность уважать жизнь ближнего, или быть благодарным, — обязанностям религиозным, отношение к человеку — отношению к Богу. Христиане, благодаря понятию Бога, лишенного потребностей, который является лишь предметом чистого поклонения, устранили во всяком случае многие нелепые и дикие представления. Но это отсутствие потребностей есть только абстрактное, метафизическое понятие, которое никоим образом не обосновывает особой сущности религии. Потребность поклонения только с одной стороны охлаждает, как всякая односторонность, религиозное чувство; поэтому, чтобы установить взаимность, необходимо было, если не прямо на словах, то на деле, допустить в Боге определения, отвечающие субъективным потребностям. Все действительные определения религии покоятся на взаимности. Религиозный человек мыслит о Боге, потому что Бог мыслит о нем, он любит Бога, потому что Бог прежде возлюбил его и т. д. Бог ревнует к человеку — религия ревнует к морали; она высасывает из морали лучшие силы; она отдает человеку человеческое, а Богу божеское. И Богу принадлежит истинное, полное душевности настроение, ему принадлежит сердце.

Если в те времена, когда религия была священной, брак, собственность и государственные законы встречали уважение к себе, то основание к тому было не в религии, а в том первоначальном, естественно нравственном и правовом сознании, которому правовые и нравственные отношения казались священными, как таковые. Если право не является священным само по себе, то оно тем более не станет священным чрез религию. Собственность стала священной не потому, что она представлялась божественным учреждением, а потому, что она считалась сама по себе священной, она и стала рассматриваться, как учреждение божественное. Любовь не потому священна, что она есть предикат Бога, но она является предикатом Бога потому, что она божественна сама по себе. Язычники поклонялись свету и родникам не потому, что это суть дары Божии, но потому, что они сами по себе представлялись человеку, как нечто благодетельное, потоку, что они услаждали страждущего; за эти прекрасные их качества и воздавалась им божеская честь.

Где мораль утверждается на богословии, а право на Божиих постановлениях, там можно оправдать и обосновать самые безнравственные, несправедливые и позорные вещи. Я могу обосновать мораль на богословии лишь в том случае, если я уже определяю божественную сущность с помощью морали. В противном случае у меня не будет никакого критерия нравственного и безнравственного, а будет лишь безнравственное, чисто произвольное основание, откуда я могу вывести все возможное. Таким образом, если я хочу обосновать мораль на Боге, я должен ее уже предположить в Боге, т. е. я могу основать мораль и право, короче, все существенные отношения лишь на них самих, и я их основываю правильно, согласно истине, лишь тогда, если основываю их на них самих. Полагать что-либо в Боге или выводить из Бога — значит уклоняться от испытующего разума и. не отдавая себе отчета, устанавливать что-либо, как нечто несомненное, неприкосновенное и священное. Поэтому, если и не прямо злая, коварная цель, то во всяком случае самоослепление лежит в основе всех определений морали и права с помощью богословия. Если смотреть на право серьезно, то ему не нужно никакого поощрения или помощи свыше. Нам не нужно, христианского государственного права: мы нуждаемся лишь в разумном, справедливом, человеческом государственном праве. Все справедливое, истинное и доброе везде имеет в себе самом, в своем качестве основание своей святости. Там, где относятся к морали серьезно, там она уже сама по себе почитается божественной силой. Если мораль не обоснована на себе самой, тогда не существует внутренней необходимости для морали, и она отдается на безграничный произвол религии.

Таким образом в вопросе об отношении самосознающего разума к религии речь идет только об уничтожении одной иллюзии — иллюзии не безразличной, но, напротив, действующей очень вредно на человечество и отнимающей у человека не только силу действительной жизни, но и понимание истины и добродетели; ибо даже любовь, как самое искреннее, внутреннее настроение, становится благодаря религиозности лишь мнимой, иллюзорной любовью, ибо религиозная любовь любит человека только ради Бога, т. е. она лишь призрачно любит человека, а на самом деле любит только Бога.

Если мы, как сказано, изменим в обратном порядке религиозные отношения, и то, что религия считает средством, будем постоянно рассматривать, как цель, и то, в чем она видит лишь нечто подчиненное, побочное и обусловленное, возвысим до значения причины, тогда мы разрушим иллюзию и осветим вопрос непомраченным светом истины. Таинства крещения и причащения, эти существенные, характерные символы христианской религии, помогут нам утвердить эту истину и сделать ее очевидной.

Вода крещения является для религии только средством, с помощью которого св. Дух сообщается человеку. Но это определение ставит религию в противоречие с разумом и истинной природой вещей. С одной стороны, естественное свойство воды как бы играет здесь некоторую роль, но с другой — оно не имеет никакого значения, и вода представляется чисто произвольным орудием Божией благодати и всемогущества. Но мы освободимся от этих и других невыносимых противоречий и уразумеем истинное значение крещения лишь тогда, если будем рассматривать его, как указание на важное значение воды для человека. Крещение должно представлять нам чудесное и вместе с тем естественное действие воды на человека. И действительно, вода оказывает не только физическое, но также нравственное и интеллектуальное влияние на человека. Вода очищает человека не только от грязи тела, но в воде спадает у него также и слепота с глаз: он видит, он мыслит яснее; он чувствует себя свободнее; вода угашает пыл страстей. Какое множество святых прибегали к помощи естественных свойств воды, чтобы преодолеть наваждение дьявола! В чем отказывала им благодать, то давала им природа. Вода оказывает услуги не только диэтетике, но и педагогике. Опрятность, омовение — это первая, хотя и низшая добродетель. В холодной воде потухает пыл эгоизма. Вода есть самое естественное и первое средство для сближения с природой. Водяная баня есть как бы химический процесс, в котором наше я претворяется в объективной сущности природы. Вышедший из воды человек является новым, возрожденным человеком. Учение, что мораль ничего не значит без средств благодати, правильно в том случае, если мы на место воображаемых сверхъестественных средств благодати поставим естественные средства. Мораль бессильна без природы, она должна опираться на простейшие естественные средства. Самые сокровенные тайны лежат во всем обычном и повседневном, игнорируемом супранатуралистической религией и умозрением, при чем действительные тайны приносятся в жертву тайнам иллюзорным, так здесь, например, действительное чудесное свойство воды приносится в жертву ее воображаемой чудесной силе. Вода есть самое простое из средств благодати или врачевания от болезней как души, так и тела. Но вода действует только тогда, когда ею пользуются часто и правильно. Крещение, как единичный акт, есть или совершенно бесполезное, или, если с ним соединяются надежды на реальный эффект, вполне суеверное учреждение. Напротив, оно представляется разумным и почтенным учреждением, если в нем символизируется и прославляется моральная и физическая целебная сила воды и природы вообще.

Но таинство воды нуждается еще в дополнении. Вода, как всеобщий элемент жизни, напоминает нам о нашем происхождении от природы, и это напоминание роднит нас с растениями и животными. При крещении водою мы преклоняемся перед могуществом чистых сил природы; вода есть материал для естественного равенства и свободы, зеркало золотого века. Мы люди, отличаем себя от растительного и животного мира, который мы вместе с неорганическим царством обозначаем одним общим именем природы, — отличаем себя от природы. Поэтому мы должны ознаменовать еще и это наше существенное отличие. Символами этого нашего отличия служат вино и хлеб. Вино и хлеб по своему веществу суть продукты природы, а по своей форме — продукты человека. Если мы заявляем при помощи воды, что человек бессилен без природы, то с помощью вина и хлеба мы утверждаем, что природа, по крайней мере, в области духовной, бессильна без человека; природа нуждается в человеке, как человек в природе. В воде прекращается человеческая, духовная деятельность; а в вине и хлебе она достигает наслаждения собою. Вино и хлеб суть сверхъестественные продукты — в единственно возможном и истинном смысле, не противоречащем разуму и природе. Если мы в воде поклоняемся чистой силе природы, то в вине и хлебе мы поклоняемся сверхъестественной силе духа и сознания человеческого. Поэтому этот праздник вина и хлеба доступен тольку человеку зрелому с развитым сознанием, а крещение доступно уже и детям. Но вместе с тем мы прославляем здесь и истинное соотношение духа и природы: природа дает материю, а дух — форму. Праздник крещения водою вливает в нас благодарность к природе, а праздник хлеба и вина — благодарность к человеку. Вино и хлеб принадлежат к древнейшим изобретениям. Вино и хлеб объективируют, символизируют ту истину, что человек есть Бог и спаситель человека.

Еда и питье составляют мистерию евхаристии — еда и питье, на самом деле, сами по себе являются актом религиозным; по крайней мере, должны быть им. Поэтому вспоминайте при каждом куске хлеба, утоляющем муки голода, и при каждом глотке вина, веселящем сердце, о том Боге, который расточает эти благодатные дары — о человеке! Но из-за благодарности к человеку не забывайте о благодарности к природе! Не забывайте, что вино есть кровь, а хлеб есть плоть растений, которые ради блага вашего существования пожертвовали собою! Помните, что растение символизирует сущность природы, которая самоотвержено жертвует собою, ради вашего наслаждения! Итак, не забывайте о благодарности, которой вы обязаны естественным свойствам хлеба и вина! И если покажется вам смешным, что я называю религиозным актом еду и питье, эти обычные, повседневные акты, которые совершаются людьми без всякого участия чувства и настроения, то вспомните, что и причащение Даров для многих представляется бессмысленным и бездушным актом, ибо оно часто совершается; и чтоб уразуметь религиозное значение вкушения хлеба и вина, представьте себе, что этот столь повседневный акт неестественно и насильственно прерывается. Голод и жажда разрушают не только физические, но и духовные и нравственные силы человека; они лишают его человеческого образа, лишают разума и сознания. О, если б ты испытал подобную нищету и бедствие, то как бы ты стал благословлять и хвалить естественные свойства хлеба и вина, опять даровавших тебе твою человечность и твой разум! Поэтому стоит изменить обычный ход вещей, чтобы придать тому, что обычно, необычное значение и озарить жизнь вообще, как таковую, религиозным смыслом. Поэтому да будет нам священен хлеб, священно вино, а также священна вода! Аминь.