Все сказанное выше по поводу чувственных объектов, об отношении человека к объекту применимо в частности и к отношению его к объекту религиозному.

По отношению к чувственным объектам сознание объекта отличается от самосознания, а по отношению к объекту религиозному сознание объекта и самосознание тожественны. Чувственный объект находится вне человека, религиозный в нем, внутри его. Поэтому религиозный объект теснее связан с человеком и не покидает его ни на минуту, подобно его самосознанию и совести. «Бог», говорит Августин, «ближе и понятнее нам, чем чувственные, телесные предметы, и потому мы легче познаем его. Чувственный объект безразличен для нас сам по себе, он не зависит ни от настроения, ни от рассудка, тогда как религиозный объект есть объект избранный, существо исключительное, первое, высшее. Он, естественно, предполагает критическое суждение, разграничение между божественным и небожественным, между достойным и недостойным поклонения». Из этого мы заключаем, что объект человека есть не что иное, как его же объективная сущность. Бог человека таков, каковы его мысли и настроения. Ценность Бога не превышает ценности человека. Сознание Бога есть самосознание человека, познание Бога — самопознание человека. О человеке можно судить по Богу и о Боге по человеку. Они тожественны. Божество человека заключается в его уме и сердце, а ум, душа и сердце человека обнаруживаются в его Боге. В Боге выражается сущность человека, его я. Религия есть торжественное разоблачение тайных сокровищ человека, обнаружение его сокровенных помыслов, открытое признание его тайн любви.

Если религия, сознание Бога и характеризуется как самосознание человека, то это еще не значит, что религиозный человек непосредственно сознает себя, что его сознание Бога влечет за собою сознание своей сущности. Напротив, отсутствие этого сознания является отличительным признаком религии. Во избежание недоразумения мы скажем: религия есть первое и к тому же косвенное самосознание человека. Поэтому религия всегда предшествует философии не только в истории человечества, но и в истории личности. Прежде чем искать свою сущность в себе, человек ищет ее вне себя. Его собственная сущность служит для него объектом в качестве другой сущности. Религия — младенческая сущность человечества, но ребенок рассматривает свою сущность, как нечто постороннее: для него человек является объектом в качестве другого человека. Поэтому развитие религий заключается в том, что все, казавшееся при более ранней религии объективным, последующей кажется субъективным, то, что раньше считалось божественным, ныне считается человеческим. Всякая предшествовавшая религия кажется последующей идолопоклонством; человек раньше поклонился собственной сущности, которая была его объектом помимо его сознания. Позднейшая религия проникается этим сознанием и потому всякий прогресс в религии есть проявление более глубокого самопознания. Всякая религия считает предыдущую религию идолопоклонством и не предполагает, что в будущем ждет ее такая же участь; это убеждение неизбежно — иначе она не была бы религией. Она только приписывает другим религиям ошибку, свойственную религии вообще. Она имеет другой объект, другое содержание, которое выше содержания предшествующей религии, и поэтому мнит себя сильнее неизменных, вечных законов, определяющих сущность религии: она воображает, что ее объект, ее содержание есть нечто сверхчеловеческое. Но мыслитель прозревает скрытую сущность религии, потому что относится к ней объективно, чего не может сделать сама религия. Поэтому мы Должны доказать, что Противоречие между божественным и человеческим только иллюзия, что оно объясняется противоречием между человеческой сущностью и человеческим индивидом и, следовательно, объект и содержание христианской религии есть нечто вполне человеческое.

В религии, по крайней мере, христианской, выражается отношение человека к самому себе или, вернее, к своей сущности, которую он рассматривает, как нечто постороннее. Божественная сущность не что иное, как человеческая сущность, или вернее, сущность человека, очищенная, освобожденная от индивидуальных границ, объективированная, т. е. рассматриваемая и почитаемая в качестве посторонней, отдельной сущности. Поэтому все определения божественной сущности относятся и к сущности человеческой.

Все это относится к свойствам Бога, но никоим образом не к самому Богу. Безбожием, атеизмом считается отрицание Бога, но не его свойств. Но все, что лишено свойств, т. е. определение производит на меня действия и следовательно не существует для меня. Отрицание определений равносильно отрицанию сущности. Существо, лишенное свойств, не имеет объективного бытия, следовательно, не существует. Если отнять у Бога его свойства, то он окажется лишь существом отрицательным. Поэтому неопределенность или, что то же, непостижимость Бога есть продукт нового времени, плод современного неверия.

Разум может быть признан и признается как нечто ограниченное только тогда, когда значение абсолютной истины приобретают чувственное наслаждение, религиозное чувство, эстетическое созерцание или нравственные убеждения. Непостижимость и неопределенность Бога становятся догматом лишь в том случае, если Бог, в качестве объекта, перестает возбуждать любознательность и человек начинает интересоваться только действительностью, приобретающей для него значение существенного, абсолютного, божественного объекта. Иногда такая суетная тенденция находится в противоречии с остатком религиозности, и эти пережитки религиозной совести заставляют человека извинять свое безбожие, свою суетность непостижимостью Бога. Он отрицает Бога практически своими поступками, потому что мирская суета поглощает все его чувства и мысли, но не отрицает его теоретически; он допускает существование Бога. Такое существование не стесняет его, это только отрицательное существование, противоречащее самому себе, это небытие, которое, по своему действию, ничем не отличается от бытия. Отрицание определенных положительных свойств Бога есть не что иное, как отрицание религии, сохраняющее вид религии и поэтому не считающееся атеизмом, но в действительности утонченный, лукавый атеизм. Мнимо религиозная боязнь приписать Богу определенные свойства объясняется атеистическим желанием забыть о Боге, выкинуть его из головы. Кто боится быть конечным, тот боится существовать. Все реально существующее определяется качественно. Кто действительно и серьезно верит в существование Бога, тот не задумывается даже над его грубо чувственными свойствами. Кто не хочет быть грубым, не хочет, чтобы его существование кого-нибудь оскорбляло, тот должен отказаться от существования. Бог, полагающий, что определенность оскорбляет его, не имеет достаточно мужества и силы, чтобы существовать. Качество — это огонь, жизнерадостность, соль существования. Существование вообще, без определенного качества, есть безвкусное существование; Бог и религия по содержанию тожественны. Религия и самое существование Бога становятся безвкусными, если человек теряет вкус к религию.

Помимо этого прямого способа отрицания божественных свойств, есть другой, более утонченный. Человек признает свойства Бога ограниченными и, в частности, человеческими, но отвергает их отрицание и даже защищает их, потому что человеку необходимо иметь определенное представление о Боге, и в то же время он, как человек, не может иметь о Боге иного представления, кроме человеческого. По отношению к Богу, говорят такие люди, эти определения не имеют, конечно, значения, но все же нельзя представить себе его иначе, как в качестве человеческого, или по крайней мере, человекоподобного существа.

Но такое различие между Богом действительным и Богом кажущимся противоречит единству религии и ни на чем не основано. Как я могу убедиться, что Бог в действительности не отвечает моему представлению о нем; я считаю его именно таким, каким я его представляю. По-моему, те свойства, которые я ему приписываю, и составляют его сущность. Религиозный человек вполне довольствуется тем представлением, какое он имеет о Боге, и не допускает другого представления, потому что Бог кажется ему тем, чем он вообще может казаться человеку. Делая различие, о котором упоминалось выше, человек отрешается от самого себя, от своей сущности, от своего абсолютного мерила, но это отрешение не больше, как иллюзия. Различие между объектом действительным и объектом кажущимся возможно только тогда, когда объект может действительно казаться иным, чем он есть, а не тогда, когда мое представление о нем отвечает моему абсолютному мерилу и не может быть другим. Мое представление может быть субъективным, т. е. не иметь ничего общего с моим родом. Но если мое представление соответствует мерилу рода и следовательно абсолютно, то различие между действительным и кажущимся объектом отпадает само собой. Мерило рода есть абсолютное мерило, закон и критерий человека. Религия убеждена, что каждый человек, желающий иметь истинное представление о Боге, должен разделить ее взгляд на свойства Божии, потому что ее объективное представление согласно с Божеством и вытекает непосредственно из человеческой природы. Каждая религия считает чужих богов лишь представлениями о Боге и только свое собственное представление о Боге настоящим, истинным, действительным Богом. Отрицая сущность Бога, религия отрицает самое себя; она перестает быть истиной, как только отрекается от обладания истинным Богом. Скепцитизм заклятый враг религии. А различие между объектом и представлением, между Богом действительным и Богом» кажущимся вытекает из скептицизма и следовательно из безбожия.

Бог есть существо, которое кажется человеку самодовлеющим, высшим. Человек не может представить себе ничего выше Бога и следовательно не может задаваться вопросом, что такое Бог сам по себе. Если бы Бог был объектом птицы, он казался бы ей существом пернатым. Птица не представляет себе ничего выше и счастливее бытия Пернатых. Смешно было бы, если бы птица рассуждала так; «Н представляю себе Бога в виде птицы, но не знаю, чем он является в действительности». Сущность птицы кажется ей высшей сущностью. Отними у нее представление о птице и ты не отнимешь у нее представление о высшей сущности. Итак птица не сомневалась бы в том, что Бог есть существо пернатое. Вопрос, отвечает ли Бог моему представлению о нем, равносилен вопросу, действительно ли Бог есть Бог. Предлагать такие вопросы может только тот, кто хочет быть выше своего Бога и восстает против него.

Когда человек приходит к сознанию, что божественные свойства суть только антропоморфизмы, т. е. человеческие представления, в его мозгу зарождается сомнение, неверие. Если это сознание не влечет за собою форменного отрицания божественных свойств и субъекта, которому их приписывают, то это объясняется лишь непоследовательностью мышления, малодушием и слабостью. Сомневаясь в объективной истине этих свойств, ты не можешь не сомневаться в объективной истине субъекта, которого ими наделяют. Если эти свойства суть антропоморфизмы, то и субъект их также антропоморфизм. Если любовь, доброта, индивидуальность суть определения человеческие, следовательно и субъект, обладающий ими самое существование Бога и вера в Бога — все это антропоморфизмы, исключительно человеческие предположения. Может быть, вера в Бога есть вообще предел человеческого представления. Может быть, высшие существа, в которых ты веришь, так счастливы сами по себе, так согласны с собой, что между ними и высшим существом нет разлада. Знать о Боге и не быть Богом, знать о блаженстве и не наслаждаться им, это разлад с самим собою, это несчастие. Высшие существа не знакомы с этим несчастием, они не представляют себе того, что не они сами.

Ты приписываешь Богу любовь, потому что любишь сам, ты находишь Бога мудрым и благим, потому что считаешь разум и доброту своими высшими качествами, ты веришь, в то, что Бог существует, что он субъект, потому что ты сам субъект и существуешь, — все, что существует, есть субъект, независимо от того, рассматривается ли оно как субстанция, личность или как-нибудь иначе. Ты считаешь любовь, доброту и мудрость высшим человеческим достоянием, а бытие — высшим счастьем; сознание всякой действительности, всякого счастья связано в тебе с сознанием субъективного бытия, существования. Тебе кажется, что Бог существует, что он субъект, по тому же самому, почему Ты считаешь его мудрым, блаженным, добрым. Различие между божественными свойствами и божественным субъектом заключается в том, что субъект, существование не кажутся тебе антропоморфизмом, потому что ты признаешь то и другое необходимым в силу твоего собственного субъективного бытия, а свойства кажутся тебе антропоморфизмами, потому что они являются не непосредственной, тожественной с человеческим бытием необходимостью, а лишь необходимостью, обусловленной самосознанием, деятельностью мышления. Я — субъект, я существую независимо от того, умен я или глуп, дурен или хорош. Существование для человека важнее всего, субъект имеет в его представлении большее значение, чем свойства. Поэтому отрицание свойств он допускает, а существование Бога кажется ему непреложной, абсолютно верной, объективной истиной. Но тем не менее это различие только кажущееся. Необходимость субъекта заключается в необходимости его свойств. Ты являешься субъектом только в качестве определенного человеческого субъекта, подлинность и реальность твоего существования заключается в подлинности и реальности твоих человеческих качеств. Сущность субъекта выражается в его свойствах, свойства — это истинность субъекта; разница между субъектом и свойствами та же, что между существованием и существом. Отрицание свойств есть отрицание субъекта. Что останется от человеческого субъекта, если отнять у него человеческие свойства? Даже на обыденном языке название божественного субъекта часто заменяется названиями его свойств: Провидение, Мудрость, Всемогущий.

Уверенность в существовании Бога, которая, по свидетельству многих, кажется человеку более достоверным, чем его собственное существование, не есть нечто непосредственное; она обусловливается уверенностью в качествах Бога. Христианин уверен в существовании только христианского, язычник только языческого бога. Язычник не сомневался в существовании Юпитера, потому что не сомневался в его сущности, не мог представить себе Бога обладающим иными качествами, и считал свойства Юпитера божественно-реальными. Реальность свойств есть единственный залог существования.

Человек считает действительным то, что кажется ему истинным, потому что сначала ему кажется истинным (в противоположность вымышленному, воображаемому) только то, что действительно. Понятие бытия, существования, есть первое, примитивное понятие истины. Иначе говоря, сначала человек думает, что истина обусловливается существованием, затем, что существование обусловливается истиной Бог есть сущность человека, рассматриваемая в качестве высшей истины человеческой. Но Бог, или что то же, религия настолько же различны, насколько различны представления человека о своей сущности, как высшем существе. Поэтому представление человека о Боге кажется ему истиной, а существование Бога высшим бытием, или вернее, вообще бытием, потому что только высшее бытие есть собственно бытие и достойно этого названия. Следовательно существование Бога основано на его свойствах, потому что свойство Божие есть существенное свойство человека. Но каждый человек представляет из себя нечто себе довлеющее, в его качествах заключается его существование, его реальность. От грека нельзя отнять грации, не отнимая от него существования. Поэтому уверенность в существовании Бога есть непосредственная уверенность каждой религии. Насколько непроизвольно грек был греком, настолько же неизбежно его боги должны были быть греческой сущностью и действительно существовать. Религия есть тожественное с сущностью человека воззрение на сущность мира и человека. Но не человек возвышается над своим воззрением, а оно возвышается над ним, одухотворяет и определяет его, господствует над ним. Необходимость доказательства, связь сущности или качества с существованием, возможность сомнения отпадают сами собой. Я могу сомневаться только в том, что я отделяю от своей сущности. А Бог моя собственная сущность, и поэтому я не могу сомневаться в нем. Сомневаться в Боге, значит, сомневаться в себе самом. Только тогда, когда Бог рассматривается, как нечто отвлеченное, и его свойства подвергаются философской абстракции, возникает разграничение между субъектом и его свойствами, возникает предположение, будто субъект есть нечто отличное от свойств, нечто непосредственное, несомненное, в противоположность сомнительному свойству. Но это только кажущееся различие. Богу, обладающему отвлеченными качествами, свойственно и отвлеченное существование. Существование, бытие также различно, как и качество вообще.

Тожественность субъекта и предиката обнаруживается особенно ясно в развитии религии, которое идет рука об руку с развитием человеческой культуры. Пока сам человек пребывает в первобытном состоянии, и божество его носит характер первобытный. Как только человек начинает строить жилища, он сооружает храм для своего Бога. Сооружение храма свидетельствует о том, что человек ценит красивые здания. Храм в честь Бога является в сущности храмом в честь архитектуры. По мере того, как человек выходит из первобытного, дикого состояния и становится культурным, он начинает различать, что подобает и не подобает человеку и что приличествует и не приличествует Богу. Бог есть олицетворение величия, высшего достоинства; религиозное чувство высшее чувство приличия. Только позднейшие культурные греческие художники начали воплощать в статуях богов понятия достоинства, величия души, невозмутимого спокойствия и веселия. Но почему они считали эти качества свойствами божественными? Потому что каждое из этих качеств казалось им божеством само по себе. Почему они не увековечивали позорных низких страстей? Потому что они смотрели на них, как на нечто неприличное, недостойное, нечеловеческое, и следовательно небожественное. Боги Гомера пьют и едят, это значит, что питье и еда — наслаждение богов. Боги Гомера обладают физической силой: Зевс сильнейший из богов. Почему? Потому что физическая сила сама по себе есть нечто прекрасное, божественное. Древние германцы считали высшей добродетелью добродетель воина, поэтому их главным богом был Один: война — «основной или древнейший закон». Главной, истинной, божественной сущностью является не свойство Божества, а божественность свойства Поэтому то, что теологи и философы считали за Бога, за абсолютное, за сущность, не есть Бог. Бог это именно то, что они не считали за Бога, т. е. свойство, качество, определенность, действительность вообще. Истинным атеистом, т. е. атеистом В обычном смысле, надо считать не того, кто отрицает божественного субъекта, а того, кто отрицает божественные свойства, как-то: любовь, мудрость, справедливость. Отрицание субъекта не есть отрицание качеств самих по себе. Они имеют внутреннее, самостоятельное значение: человек необходимо должен признавать их в силу их содержания, их подлинность заключается непосредственно в них самих; доказывать их — значит утверждать самого себя. Химеричность или подлинность доброты, справедливости, мудрости не зависит от химеричности или подлинности существования Божия. Понятие Бога обусловливается понятием справедливости, благости; Бог не благой, не справедливый, не мудрый не есть Бог, а не наоборот. Качество божественно не потому, что оно свойственно Богу, а напротив, оно свойственно Богу, потому что божественно само по себе, потому что без него Бог был бы существом несовершенным. Справедливость, мудрость и вообще всякое свойство, которое приписывается Богу, определяется самим собой, а Бог определяется этим свойством. Я определяю Бога самим Богом только в том случае, если я отождествляю Бога и справедливость, представляю себе Бога в качестве реального воплощения идеи справедливости или другого какого-либо качества. Но если Бог, как субъект, является определяемым, а свойство определением, то название божественного существа справедливо подобает предикату, а не субъекту.

Только в том случае, если несколько противоречивых свойств соединяются в одном существе, и это существо понимается как личность, мы можем забыть о происхождении религии и о том, что свойство, которое мы рассматриваем теперь, как нечто отличное, отдельное от субъекта, было первоначально истинным субъектом. Так римляне и греки обожествляли акциденции в качестве субстанций, а добродетели, душевные волнения и страсти в качестве самостоятельных существ. Религиозный человек измеряет все существующее своей меркой. Он возводит на степень божества все, что ему импонирует, все, что производит особенное впечатление на его душу, будь то даже странный, необъяснимый звук. Религия охватывает собою все предметы в мире; все существующее было предметом религиозного почитания. Сущность и сознание религии исчерпываются тем, что заключается в сущности человека, его сознании и самосознании. Содержание религии не есть нечто независимое. Римляне сооружали храмы даже в честь таких аффектов, как страх и ужас. Христиане тоже превращали душевные явления в существа, чувства в качества предметов и свои аффекты в страсти, господствующие над миром, т. е. одним словом, свойства своей собственной, известной или неизвестной, сущности в самостоятельные субъекты. Черти, кобольды, ведьмы, привидения, ангелы были священной истиной до тех пор, пока религиозное чувство целиком, нераздельно владело человечеством.

Не желая признать тождественность божественных и человеческих свойств, т. е. тождественность божественной и человеческой сущности, люди представляют себе, что Бог, в качестве абсолютно реального существа, обладает бесконечным множеством различных свойств, причем некоторые из них, аналогичные нам, мы познаем в настоящей, а остальные, совершенно отличающие Бога от человека, только в будущей жизни, т. е. на том свете. Но бесконечное множество свойств, которые действительно отличаются друг от друга настолько, что по одному из них нельзя судить о других, такое бесконечное множество свойств может быть присуще только бесконечному множеству различных существ или индивидов. Поэтому человеческая сущность, бесконечно богатая различными свойствами, бесконечно богата и разнообразными индивидами. Каждый новый человек есть новое свойство, новый талант человечества. Количество свойств и способностей человечества равняется количеству людей. Каждый отдельный человек обладает способностью, присущей всем, но она определяется и складывается в нем таким образом, что кажется особенной, новой способностью. Тайна неисчерпаемого источника божественных свойств есть не что иное, как тайна человеческой, бесконечно разнообразной, бесконечно определяемой и именно в силу этого чувственной сущности. Истинно бесконечна и богата определениями только чувственная сущность, ограниченная пространством и временем. Различие свойств обусловливается различием времени. Положим, что какой-нибудь человек прекрасный музыкант, прекрасный писатель, прекрасный врач, но он не может заниматься музыкой, писательством и леченьем в одно и то же время. Средство объединения в одном и том же субъекте нескольких противоречий заключается не в гегелевской диалектике, а во времени. Но представление о Боге, как о существе, обладающем бесконечным множеством свойств, отличных и отдельных от сущности человека, является просто на просто вымыслом, чувственным представлением, исключающим необходимое условие — истинность чувственности, и прямо противоречащим Божеству, как духовной, т. е. отвлеченной, простой, единственной сущности. Отличительная черта свойств Божиих заключается именно в том, что каждое свойство дает мне возможность судить о других, потому что между ними нет никакого реального различия. Поэтому, если настоящие свойства отличаются от будущих и настоящий Бог отличается от будущего, то следовательно настоящий и будущий Бог не одно и то же, а два различных существа. Но это различие противоречит единству, единосущию и простоте Бога. Почему то или другое свойство есть свойство Божие? Потому что оно божественного происхождения, т. е. выражает нечто неограниченное, совершенное. Почему те или другие свойства божественны? Потому что они, несмотря на кажущееся различие, имеют одну общую черту: все они выражают совершенство, неограниченности. Таким образом я могу представить себе бесконечное множество божественных свойств, потому что все они совпадают в отвлеченном представлении о Боге; и общей их чертой является то, что делает божественным каждое отдельное свойство. То же находит и Спиноза. Он говорит о бесконечном множестве атрибутов божественной субстанции, но не называет ни одного, кроме мышления и протяжения. Почему? Потому что нам не важно знать эти свойства, так как они безразличны и излишни сами по себе и не могут ничего прибавить к тому, что уже выражено двумя понятиями: мышления и протяжения. Почему субстанции свойственно мышление? Потому что оно, согласно Спинозе, постигается самим собой и выражает нечто неделимое, совершенное, бесконечное. Почему субстанции свойственно протяжение, материя? В силу тех же самых соображений. Следовательно субстанция может иметь неопределенное количество свойств, потому что эти свойства становятся принадлежностью субстанции не в силу определенности, различия, а в силу тожественности, равенства. Вернее: субстанция обладает бесчисленными свойствами только потому, что она, как это ни странно, не имеет в действительности ни одного реального, определенного свойства. Неопределенное единство мысли дополняется неопределенным многообразием фантазии. Если свойство не multum, то оно multa. В действительности есть только два положительных предиката: мышление и протяжение. Эти два понятия выражают собою гораздо больше, чем бесчисленное множество безыменных свойств; они представляют из себя нечто определенное, они дают мне понятие о чем-то. Но субстанция слишком безразлична и бесстрастна, чтобы могла она воодушевиться чем-нибудь. Не желая быть чем-нибудь, она предпочитает быть ничем.

Мы доказали, что сущность субъекта заключается в его свойствах, т. е. что свойство есть истинный субъект. Поэтому, если божественные свойства суть человеческие свойства, то и субъект, обладающий ими, также человеческого происхождения. Божественные свойства разделяются на общие и личные. К общим свойствам относятся метафизические, которые служат только внешней связью религии и не сообщают ей определенного характера. Только личные свойства составляют сущность религии и характеризует Существо Божие, как объект религии. К личным свойствам относятся, например, следующие: Бог есть личность, он нравственный законодатель, отец людей, святой, справедливый, благой, милосердный. Но из этих и других свойств очевидно, что они, в качестве личных свойств, являются чисто человеческими свойствами. Следовательно в отношении религиозного человека к Богу выражается его отношение к своей собственной сущности. Религия считает свойства Божии реальной истиной, а не образным представлением, которое человек составляет о Боге, независимо от того, что есть Бог сам в себе. Религия не признает антропоморфизмов, не считает их антропоморфизмами. Сущность религии такова, что эти свойства служат для нее выражением Существа Божия. Только разум, который защищает и в то же время отрицает религию, приписывает свойствам Божиим значение образов. Но в религии Бог есть действительный отец, действительная любовь и действительное милосердие, потому что она считает его действительным, живым, личным существом, а его свойства истинными, живыми, личными свойствами. Главными свойствами религия считает именно те, которые кажутся особенно сомнительными разуму, отвергающему их путем религиозного размышления. Религия субъективно есть аффект и поэтому ей в качестве объекта необходим аффект божественного свойства. Даже гнев не кажется ей недостойным Бога, если только в основе этого гнева не лежит ничего злого.

Здесь необходимо упомянуть об одном достопримечательном явлении, которое превосходно характеризует внутреннюю сущность религии. Чем человечнее божественный субъект по существу, тем большим кажется различие между Богом и человеком, т. е. тем настойчивее опровергается путем размышления и теологии тожественность божественной и человеческой сущности, тем больше унижается достоинство человеческих свойств, которые служат, как таковые, объектом человеческого сознания. Это объясняется тем, что положительными свойствами божественной сущности являются только человеческие свойства, вследствие чего человек, как объект сознания, может быть только существом отрицательным. Чтобы обогатить Бога, надо разорить человека, чтобы Бог был всем, человек должен сделаться ничем. Но он не должен быть ничем сам по себе, потому что все, что он от себя отделяет, не теряется в Боге, а сохраняется в нем. Сущность человека заключается в его Боге, каким же образом он может иметь ее в себе и для себя? Его сущность не может заключаться в нем дважды. Все, что человек отнимает у себя, чего он лишается, служит для него несравненно более высоким и обильным источником наслаждения в Боге.

Монахи приносили в жертву Богу свое целомудрие, они отрицали любовь половую, но зато признавали небесную, божественную любовь в образе Девы Марии. Они могли обходиться без настоящей женщины, потому что предметом их истинной любви была идеальная, воображаемая Дева. Чем больше значения они придавали отрицанию чувственности, тем более значения приобретала в их глазах Пресвятая Дева, которая заменяла им Христа и Бога. Чем больше человек отрицает чувственность, тем чувственнее становится его Бог, в жертву которому приносится эта чувственность. Все, что. мы жертвуем Богу, особенно благоугодно ему и особенно ценно V для нас. Что имеет высокую цену в глазах человека, имеет такую же цену и в глазах Бога, что нравится человеку, нравится и Богу. Евреи приносили в жертву Иегове не грязных и противных животных, а таких, которые казались им наиболее ценными. Пища людей служила пищей и Богу. Поэтому там, где человек делает из отрицания чувственности особую богоугодную жертву и тем придает ей особую цену, там торжество чувственности выражается в том, что сам Бог заступает место чувственного предмета, который принесли ему в жертву. Монахиня обручается с Богом, она верит в небесного жениха, подобно тому, как монах верит в небесную невесту. Но Пресвятая Дева служит только ярким доказательством общей истины, касающейся сущности религии. Человек отрицает в себе только то, что он приписывает Богу. Религия абстрагирует от человека и от мира, но она может абстрагировать только от конечных явлений, а не от сущности и не от положительных свойств мира и человечества. Поэтому в ее абстракции и отрицании снова проявляется то, от чего она абстрагирует. Таким образом религия снова бессознательно приписывает Богу все то, что она сознательно отрицает, разумеется в том случае, если она отрицает что-нибудь существенное, истинное, чего нельзя отрицать. В религии человек отрицает свой разум; из себя он ничего не знает о Боге, его мысли носят светский, земной характер, и он может только верить в божественное откровение. Но за то Богу свойственны земные человеческие помыслы, он строит планы подобно человеку, приспособляется к обстоятельствам и умственным способностям, как учитель к своим ученикам, точно рассчитывает эффект своих благодеяний и откровений, наблюдает за всеми действиями и поступками человека и знает все, даже самое земное, самое пошлое, самое скверное. Одним словом, человек отрицает ради Божества свое знание, свое мышление, но зато приписывает это знание, это мышление Богу. Человек отрекается от своей личности и вместо этого считает личным существом всемогущего, неограниченного Бога. Он отказывается от человеческой гордости, от человеческого я и в то же время Бог кажется ему себялюбивым, эгоистичным существом, которое ищет во всем личного удовлетворения, личных почестей, личной выгоды. Отсюда вытекает самодовление Бога, враждебное всему остальному, и его самонаслаждение эгоизмом. Религия отнимает у человека все хорошие качества: человек зол, испорчен, неспособен творить добро, но за то Бог хорош и добр. Существенное требование религии заключается в том, чтобы объектом человека, были хорошие качества в лице Бога. Но разве этим самым не признается добро, как главное свойство человека? Если я зол абсолютно, т. е. по природе, по существу, то разве может быть моим объектом святость, доброта, независимо от того, дается ли мне этот объект извне или изнутри? Если у меня злое сердце, испорченный ум, как я могу считать святое святым и хорошее хорошим? Как я могу признавать достоинства хорошей картины, если у меня абсолютно испорченный вкус? Даже если я не художник и не обладаю способностью создавать прекрасные произведения, я все-таки могу воспринимать красоту извне, если у меня есть эстетический вкус и понимание. Или хорошие качества вовсе не существуют для человека или они понятны ему и следовательно в них обнаруживается для человека святость и достоинства человеческой сущности. Того, что абсолютно противоречит моей природе, с чем меня не связывают узы родства, я не могу ни представить себе, ни чувствовать. Святость является для меня объектом как противоположность моей личности, но представляя единство с моей сущностью. Святость — это упрек моей греховности, благодаря ей я признаю себя грешником, порицаю себя, постигаю, чем я должен и могу быть, потому что долженствовать и не мочь это смешная химера, не способная привлечь к себе мой дух. Но признавая добро своим назначением, своим законом, я тем самым признаю его сознательно или бессознательно своей собственной сущностью. Посторонняя, чуждая мне сущность не трогает меня. Грех кажется мне грехом только в том случае, если я чувствую в нем противоречие между моей личностью и моей сущностью. Чувство греха, основанное на противоречии с божественной, как посторонней сущностью, необъяснимо и бессмысленно.

Различие между Августином и Пелагием заключается только в том, что первый высказывал свои мысли религиозным, а второй — рациональным способом. Оба говорили одно и то же, оба приписывали человеку добро Пелагий прямо, рациональным, моральным путем, а Августин косвенно, мистическим, религиозным способом. Все, что приписывается Богу человеком, приписывается в действительности самому человеку; все, что человек говорит о Боге, он говорит в сущности о самом себе. Августинианство только в том случае было бы истиной и притом истиной, противоположной пелагианству, если бы человек сознательно считал своим Богом черта и почитал его в качестве высшего существа. Но пока человек поклоняется в лице Бога существу достойному, в Боге будет отражаться его собственная сущность.

Учение об основной испорченности человека божественно с учением о том, что человек не может достичь ничего хорошего непосредственно, одними собственными силами. Отрицание человеческой способности и деятельности было бы истинным только в том случае, если бы человек отрицал в Боге моральную деятельность и думал подобно восточному нигилисту или пантеисту, что Бог есть существо абсолютно безвольное, бездеятельное и безразличное, не знающее различия между добром и злом. Но кто представляет себе Бога в качестве деятельного и притом нравственно деятельного существа, которое любит, вознаграждает, творит добро и наказывает, которое отвергает, проклинает зло, тот отрицает человеческую деятельность только кажущимся образом, а в сущности возносит ее на степень высшей, реальнейшей деятельности. Кто приписывает Богу человеческий образ действий, тот считает человеческую деятельность божественной, тот говорит: Бог, не деятельный в смысле моральном или человеческом, не есть Бог, и таким образом связывает понятие Бог с понятием деятельности и именно человеческой, потому что высшей деятельности он не знает.

Человек и в этом заключается тайна религии и отделяет от себя свою сущность и ставит себя на место объекта этой превратившейся в субъект сущности. И он относится к себе как к объекту, но как к объекту другого объекта, другого существа. Человек есть объект Бога. Богу не безразлично, хорош ли человек или дурен. Нет, он живо, искренне заботится о том, чтобы человек был добрым и блаженным существом, потому что без добра нет блаженства. Религиозный человек опровергает ничтожество человеческой деятельности тем, что делает свои мысли и поступки объектом Бога, человека целью Бога (объект в смысле духа есть цель в смысле практическом) и божественную деятельность средством человеческого спасения. Деятельность Бога направлена к тому, чтобы человек был добр и блаженствовал. Таким образом кажущееся тяжкое унижение человека является в сущности его величайшим возвышением. Человек в Боге и чрез него ищет только самого себя. Разумеется, человек прежде всего стремится к Богу, но сам Бог стремится исключительно к нравственному и вечному спасению человека, и таким образом целью человека является он сам. Деятельность Бога не отличается от деятельности человеческой.

Я не могу быть объектом божественной деятельности, если она существенно отличается от человеческой и не стремится к человеческой цели, заключающейся в том, чтобы исправить и осчастливить человека. Разве цель не определяет поступков? Если человек стремится к нравственному усовершенствованию, следовательно, он питает божественные намерения и планы, если же Бог стремится к человеческому спасению, значит, он задается человеческой целью и добивается этой цели посредством соответствующей человеческой деятельности. Таким образом объектом человека в лице Бога является только его собственная деятельность. Но так как он рассматривает эту деятельность объективно и относится к добру, как к объекту, то все его импульсы и побуждения исходят не от него самого, а от этого объекта. Он рассматривает свою сущность в качестве добра, как нечто внешнее; поэтому само собой понятно, что это будет тавтологией, что импульс к добру исходит у него лишь оттуда, куда перенес он добро.

Бог есть отдельная, субъективная сущность человека, поэтому все добрые поступки человека исходят не от него, а от Бога. Чем субъективнее, чем человечнее Бог, тем более отказывается человек от своей субъективности, от своей человечности, потому что Бог — это отделенное от человека его имя, которое он затем снова присваивает себе. Религия напоминает деятельность артерий и вен; настоящую смену систолы и диастолы. В религиозной систоле человек выделяет из себя свою собственную сущность, в религиозной, диастоле он снова принимает эту выделенную сущность в свое сердце. Бог есть существо, действующее и деятельное по собственному побуждению, это акт религиозной отталкивающей силы; Бог — существо действующее во мне, со мной, посредством меня, для меня, он принцип моего спасения, моих нравственных помыслов и действий и следовательно мой собственный нравственный принцип и сущность — это акт религиозный силы притяжения.

Следовательно вышеупомянутое развитие религии заключается собственно в том, что человек все более удаляется от Бога и. приближается к себе. Сначала человек отделяет от себя все без различия. Это обнаруживается особенно ясно в вере в откровение. То, что культурный народ приписывает природе или разуму, первобытный народ приписывает исключительно Богу. Израильтяне облекали в форму определенной божественной заповеди самые естественные стремления человека, даже, например, стремление к чистоте. Из этого примера видно, что достоинство Бога умаляется по мере того, как человек отрекается от себя. Смирение, самоотречение человека достигает крайних пределов, если он не считает себя способным исполнять по собственному побуждению требования простого приличия. Христианская религия, напротив, различала побуждения и аффекты людей по их свойствам и содержанию. Она приписывала божественному откровению и влиянию только добрые аффекты, нравственные мысли и чувства, которые она считала аффектами, мыслями и чувствами Бога. Ибо Бог определяется тем, в чем он открывается; от избытка сердца уста глаголют: действий соответствует причине, откровение — существу, которое открывает себя. Если Бог обнаруживается только в нравственных побуждениях, следовательно его существенным качеством является нравственное достоинство. Христианская религия отличает внутреннюю чистоту от внешней, физической; иудейская религия отожествляла их. Христианская религия, в противоположность иудейской, есть религия критики и свободы. Израильтянин делал только то, что предписывал Бог, он был безволен даже в чисто внешних вопросах, авторитет религии простирался даже на его пищу. Христианская религия, напротив, в вопросах внешних предоставляла человека самому себе, т. е. она вменяла человеку то, что израильтянин отделял от человека и вменял Богу. Израиль превосходно характеризует позитивизм. В сравнении с израильтянином христианин есть свободомыслящий, esprit fort. Такова изменчивость вещей. То, что вчера было религией, сегодня перестает быть ею; то, что сегодня кажется атеизмом, завтра станет религией.