Самолет приземляется в 10.55 вечера, и Саманта решает заглянуть в офис и отправить письма факсом Дону. В клинику она уже опоздала, так что теперь ее, возможно, ожидает бессонная ночь. Опустевшую стоянку освещает один-единственный фонарь, и отступившее в тень грязное кирпичное здание выглядит давным-давно заброшенным. Она запирает за собой входную дверь и включает свет. Одна из ламп дневного света начинает жутковато мигать. Саманта снимает трубку телефона.

— Разбудила?

— Нет.

Голос у Фрэнка сонный и рассеянный.

— Узнал что-нибудь об отце Моргане?

— Ну… Бармен в ресторане «Люччи» опознал обоих, его и Кэтрин, по фотографии. Сказал, что обедали они в баре и ушли только перед самым закрытием — поэтому он их и запомнил.

— Они пришли вместе?

— Нет, но ушли одновременно.

Саманта обдумывает услышанное.

— Что ж, это уже кое-что для начала.

— Едва ли. Мы до сих пор не знаем, добровольно ли отец Морган покинул Солт-Лейк-Сити. Его начальник, монсиньор Поллард — тот самый, который отстранил Моргана от службы за участие в демонстрации геев, — так не считает. По его словам, Морган был огорчен, но, будучи человеком ответственным, вряд ли вот так запросто бросил бы своих прихожан.

— Значит, Поллард считает, что его похитили?

Фрэнк слышит недоверие в ее голосе.

— Послушай, Сэм, Поллард не из тех, кто подает заявление на розыск, не имея на то веских причин. Он сказал, что Морган не уехал бы сам, и в данном случае я ему верю.

— Убийство Моргана в Сан-Франциско вовсе не доказывает, что он оказался здесь против своей воли. Мы что-то упускаем, Фрэнк. — Саманта умолкает, потом задумчиво, словно обращаясь к самой себе, добавляет: — Что могло заставить его уехать вот так неожиданно, никого не предупредив?

— Может, спешил на еще одну демонстрацию геев?

— Надо принять во внимание его недовольство церковью. Возможно, Кэтрин смогла как-то повлиять на него? Возможно, они отправились на поиски чего-то такого, что было нужно им обоим?

— Не знаю. — Фрэнк вздыхает. — Посмотрим. Попробую узнать что-нибудь новенькое завтра. Мать Моргана живет в Солт-Лейк-Сити, и я рассчитываю повидаться с ней утром, до возвращения. По словам Полларда, мать и сын были очень близки. Не исключено, что она знает то, чего не знают другие.

— Будем надеяться.

Саманта кладет трубку, представляя, чем занят сейчас Фрэнк в своем номере в отеле. Наверное, лежит в кровати и читает какую-нибудь купленную в аэропорту книжку. Телевизор он не смотрит, мини-баром не пользуется. Все необходимое Фрэнк всегда берет с собой: мыло, шампунь, полотенце. Если бы не разобранная постель, утром никто бы и не узнал, что в номере ночевали.

Во время их совместных путешествий она никогда не спрашивала, отчего ему так не по себе в отелях и прочих подобных местах. Почему не спрашивала? Да главным образом потому, что ее больше интересовало другое: запихнуть себе в сумку гостиничные лосьоны, проверить, нет ли чего в ящиках шкафов, полистать Библию, полежать перед телевизором, перескакивая с канала на канал.

Саманта подходит к факсу и набирает номер Дона, чувствуя себя немного виноватой перед Фрэнком из-за того, что не сообщила ему о намеченном на завтра разговоре с подругой Кэтрин по колледжу. Если честно, она просто боялась услышать то, что он мог сказать. Она боится, что он уже убедил себя в виновности Кэтрин. Но ей нужно выяснить, зачем Кэтрин отправилась в Сан-Франциско, и Дон обещал помочь. Подруга, жившая с ней в одной комнате, все еще учится на последнем курсе университета Северной Каролины, а в прошлом году даже посещала у Дона семинар по истории девятнадцатого века. Компьютер Дона снабжен видеокамерой, так что Саманта сможет не только слышать девушку, но и видеть ее. Разговор, запланированный на три часа дня, пойдет в режиме онлайн.

Экономия на шестичасовом перелете туда — обратно, не говоря уж о неизбежных несоленых орешках.

Саманта открывает файл и приступает к отправке трех писем Гольдберга. Первый лист она дополняет припиской:

Дон, если можно, сделай перевод побыстрее, ладно? Спасибо! С.

Машина урчит и начинает переваривать скормленный ей лист. Под последним письмом Саманта, к своему изумлению, находит еще один листок. Это фотокопия картины. Умирающий Христос висит на кресте с прибитыми к дереву железными гвоздями ногами и пронзенными руками, каждый палец вывернут предсмертной агонией. Под ним три убитые горем женщины с сухими, как и окружающий пейзаж, глазами, в которых уже не осталось слез. В правом нижнем углу надпись: «Матиас Грюнвальд. Маленькое распятие».

Наверное, библиотекарша по ошибке добавила этот лист к последнему письму.

«Интересно, — думает Саманта, — не этого ли, последнего вздоха и мучительной предсмертной агонии, так страшился тот немецкий граф? Он хотел получить вечную жизнь без жертвоприношения…» Она снова смотрит на ноги Христа и вспоминает, что Петр перед казнью просил не прибивать ему ноги. Похоже, люди в большинстве своем стараются обходиться даже без самых небольших жертв. Взгляд ее опускается на туфли, еще не обношенные и не потерявшие фабричный блеск.

Саманта собирает письма, выключает свет и уходит, размышляя о том, чем бы могла пожертвовать ради спокойного сна.