Мужская рука, отрезанная по самое плечо, густо покрытая татуировками, лежала на полу за стеклом диорамы с ягуарами. Над нарисованными на ее заднем плане багряными склонами Бокс-Каньона плыли легкие облака. В зарослях сидели, самодовольно щурясь, как и полвека назад, три хищные кошки, но сейчас их вид наводил на мысль, что совсем недавно они всласть поели мяса.

Музейные охранники, стараясь не вызывать лишней паники среди испуганных школьников, выводили их на улицу и закрывали галерею.

Мы с Майком стали перед витриной, а Элайджа Мамдуба и Ричард Сокаридес остались в глубине сумрачного коридора. Сокаридес словно показывал всем своим видом, что его это не касается.

— Элайджа, африканские млекопитающие наверху. Вряд ли я скажу что-нибудь дельное по поводу животных Америки и конкретно по поводу того, что мы тут видим.

— Странно, — сказала я Майку, приглядываясь к отрезанной руке. — Выглядит так, словно ее хорошенько выдубили и законсервировали. Как шкуру животного перед таксидермией.

Майк позвонил своему заместителю и вызвал бригаду судмедэкспертов.

— Мистер Мамдуба, как можно попасть внутрь диорамы?

— Это довольно сложно, мистер Чепмен. Основная часть экспозиций опечатана. Попасть туда — большая морока. Когда нам нужно провести реставрацию или что-нибудь подправить в этих декорациях, приходится выставлять всю витрину.

— С этой процедурой я знаком чуть лучше, детектив, — вмешался Сокаридес. — Если Элайджа не возражает, я все объясню. В каждую диораму есть дверь. Она, конечно, закрыта. Но вверху над каждой такой экспозицией имеется смотровой люк.

— Люк?

— Да, каждые пару месяцев наши техники меняют электролампы внутри диорам. Понимаете, у нас большая проблема с освещением. Флуоресцентные лампы подпортили массу экспонатов. Из-за этого у моей бедной зебры почти выцвели полосы. Мостик довольно узкий, но оттуда можно запросто подбросить что-нибудь к животным.

— А у кого ключи от дверей? — спросил Майк.

— У каждого, кто занят в реставрационных работах, у большинства техников, и, скорее всего, несколько запасных ключей есть у всех смотрителей и даже попечителей. — Сокаридес достал из кармана свою связку, отделил один ключик и направился к двери в стене диорамы.

— Э-э, не спеши, дружище! — остановил его Майк. — Произошла кража. Но, кроме этой конечности, вполне могли спереть еще что-нибудь, так что никакой самодеятельности. Я уже вызвал пару своих ребят, чтобы они поснимали здесь отпечатки пальцев и вынули руку из витрины. Так что давайте пока не будем тут следить.

Двое вызванных детективов, прихватив все необходимое снаряжение, были в музее примерно через час. Начали они с того, что тщательно обследовали дверь, затем один из них пролез к люку. Но тот находился на высоте пятнадцати футов над диорамой, и потому пришлось позвонить в попечительский совет и попросить у них разрешения выставить часть витрины.

Я наблюдала, как эксперты вытащили руку и стали ее осматривать.

— А парень был, похоже, не из местных, — сказал Майк. — Хорошо, что мы вчера не подбили для комиссара статистику трупов.

К руке был прилеплен снизу небольшой ярлычок.

— 68.3206, — прочел Майк надпись на бирке, после чего повернулся к Мамдубе. — Смахивает на музейный экспонат. Тут вот и год, и регистрационный номер.

Административный директор, казалось, с облегчением перевел дух.

— Это экспонат из Метрополитен. У нас другая система регистрации. Чья-то злая шутка.

— А с какой стати в художественном музее хранить человеческие руки?

В ответ Мамдуба только пожал плечами.

Я записала номер экспоната в блокноте. С Тибодо мы сегодня еще увидимся, тогда и спросим у него. Пока детективы заканчивали оформлять протоколы по этому делу, задавая вопросы Мамдубе, я отвела Майка в сторону.

— Что ты об этом думаешь?

— Думаю, что в какой-то момент между закрытием музея и сегодняшним утром какой-то болван решил покормить ягуаров. Или это просто идиотская, не связанная с нашим делом, шутка? Или же нечто вроде послания нам с тобой. Может, убийца Катрины пытается нас запугать. Все, конечно, зависит от того, под чьим попечением находится сей странный предмет искусства.

— Но если убийца из здешних сотрудников, вдруг он пытается переключить наше внимание на кого-то из Метрополитен, — предположила я. — Или наоборот. В общем, немного растормошить нас в каком-то направлении.

— Кого-кого, а Мамдубу он прилично растормошил. Части человеческого тела, пусть даже такие древние и разукрашенные, вряд ли уж так приятны взору посетителей.

Подождав, пока руку сфотографировали и оформили как улику, мы снова спустились в подвал, в штаб-квартиру выставки. Было уже больше двух часов, и никого из участников утреннего собрания мы не застали для продолжения беседы.

Зимма мы нашли в его каморке.

— Прошу прощения за то, что вторгся и прервал ваше утреннее заседание. Вы не поверите, какой тут поднялся галдеж. Мисс Купер, вас просили перезвонить в офис.

И протянул мне листок.

— Лаура звонила. Хорошие новости.

Зимм предложил мне воспользоваться его служебным телефоном, а сам вышел из кабинета вместе с Майком, который хотел что-то уточнить у молодого ученого.

— Одну минуточку, Алекс, — услышала я после того, как набрала номер Лауры. — Я переключу тебя на Райана.

Через пару секунд в трубке послышался его голос.

— Алекс? Все прошло как по маслу. Мой сетевой извращенец, Фредерик Уэлч-третий, уже за решеткой.

— Его провели по полной программе?

— В музей он явился минута в минуту. С нашим агентом встретился прямо под лошадиным задом, прости за такие детали. Позади коня Тедди Рузвельта, — уточнил Райан. — Раскрыл перед ней сумку, полную всяких вещиц для приятных увеселений, показал, мол, принес, как и договаривались, и травку, и колеса, будет чем на первом свидании расслабиться, и затем повел ее к отелю на 77-й улице.

— Но вы его записали? Имею в виду, она ему заявила, что ей только тринадцать?

— Она все сделала лучшим образом. По пути заявила ему: «Я тебе солгала. На самом деле мне не тринадцать лет. И никакого дня рождения через две недели у меня не будет. Мне пока только двенадцать». После чего он ее крепко обнял и сказал, что это даже лучше. Признался, что у него еще не было секса с двенадцатилетними.

— Как он себя вел, когда ему надели наручники? — поинтересовалась я.

— Заскулил. А только Гарри сказал, что ему устроят опознание голышом — якобы сравнить его пенис с той картинкой, которую он присылал по электронной почте, — тут уж он заревел во всю глотку. Вынужден был признаться, что снимок не был аутентичен. Да, Алекс, надеюсь, ты не будешь возражать. Я попросил разрешения дать эту историю Микки Даймонду, для «Пост». Он сказал, что, если ты к полуночи не раскроешь свое убийство, мой материал будет неплохо смотреться на первой полосе.

— Не бойся, я не стану отбирать у тебя славу. Как он это преподнесет?

— Напечатает портрет Фредди, поверх которого поместит переделанный баннер «Америки Онлайн»: «ВАМ ЗАКЛЮЧЕНИЕ!»

— Хорошая идея. Твои ребята отлично поработали. Кстати, Райан, ты не можешь передать Гарри, что я, возможно, с ним скоро свяжусь? Мы ждем одну свидетельницу, которая поддерживала электронную переписку с жертвой убийства. И мне может понадобиться ордер на проверку жестких дисков нескольких музейных компьютеров. Это все нужно будет или сегодня чуть позже, или завтра.

— Я скажу ему, чтобы он был на связи, — пообещал Райан.

Уже довольно усталые, мы с Майком выбрались из подвала, прошествовали по бесконечным коридорам и вышли на ослепительно солнечную улицу.

— В этом месте не замечаешь хода времени. Ни одного окна, — заметил Майк.

— Неплохо бы нам немного подкрепиться перед встречей с Тибодо, как ты считаешь? Я угощаю гамбургером.

Пройдя через Центральный парк до 81-й улицы, мы сели в машину и направились к Мэдисон. На углу 92-й улицы мы остановились и, зайдя в одноименную с улицей кофейню «92», устроили себе поздний ленч. Оттуда я позвонила Тибодо, чтобы убедиться, что он на месте. Ответила какая-то женщина, но не Ева Дрекслер, и нашу встречу подтвердила.

В половине четвертого директор музея принял нас в своем кабинете.

— Перезвоню позже, — сказал он кому-то, кладя трубку на рычаг. И обратился к нам: — Несколько унизительно искать работу после того, как занимал такую должность.

— Да, понимаю. Мы узнали о вашей отставке на прошлой неделе. В нашем расследовании еще много неясного, и мы бы хотели…

— Мой уход никак не связан с этим убийством, мисс Купер. Несмотря на все, что пишут в газетах. Я даже не собираюсь уезжать из города.

— Однако не далее как в пятницу вы скрылись из нашего поля зрения, уехав на пару дней в Вашингтон, — напомнила я. — Быть может, имеет смысл попросить у вас копию вашего расписания.

— Моя поездка в Вашингтон была отменена, мисс Купер. Я не выезжал из города.

— Но… но мисс Дрекслер сказала нам…

— Мисс Дрекслер ошибалась. Я действительно должен был выступить с основным докладом на ежегодном собрании Американской Ассоциации музеев. Но буквально накануне этого события, как раз когда я собирал вещи, мне было сказано, что во избежание скандала, как это говорится у нас во Франции, мне лучше немного погрипповать. Всего сутки, ничего серьезного.

— Значит, в пятницу в Вашингтон вы не уехали? — спросила я, подумав о Пабло Бермудесе и его падении с музейной крыши.

— Я прислушался к совету и остался дома, — подтвердил Тибодо.

— И в музей не приходили?

— Я ненадолго заскочил утром, забрать корреспонденцию, которую можно просмотреть и дома, но я никого не хотел видеть. Мне несколько неловко в этой ситуации. Я не хотел, чтобы меня кто-то заметил.

Как и тот, кто столкнул Бермудеса с крыши.

— Жаль, что мисс Дрекслер солгала нам.

— Боюсь, что она выполняла мое указание. Я не предполагал, что кто-нибудь из вас будет мне звонить, потому она и придерживалась исходной версии. Музейная ассоциация не то чтобы боялась излишнего внимания прессы, просто не хотела провоцировать лишний раз журналистских пираний.

— Человек, который умер в пятницу…

— Еще одна непредвиденная трагедия. Скверное время для меня, — вздохнул Тибодо.

— Для него тем более, — заметил Майк.

— Вы знали мистера Бермудеса? — спросила я.

— Он тут бывал иногда, — сказал Тибодо, неопределенно махнув рукой. — Один из лучших рабочих, поэтому его часто назначали ответственным за перемещение особо хрупких и ценных вещей. Но не могу сказать, что, помимо служебных, меня с ним связывали хоть сколько-нибудь близкие отношения.

— Мистер Тибодо, не могли бы вы прояснить нам мотивы своей отставки?

Он подошел к окну с видом на Пятую авеню и замер в напряженной позе.

— Она связана с другим расследованием. Ваши коллеги из федеральных органов собираются выдвинуть обвинение против одного скупщика антиквариата.

— В чем его обвиняют?

— За последние двадцать лет по всему миру приняли ряд законов, направленных на предотвращение вывоза древностей за пределы соответствующих стран. Взять, к примеру, нашего египтолога, Тимоти Гейлорда. Ему нельзя приобрести ни один экспонат до тех пор, пока он не выяснит, что из Египта его вывезли до 1983 года.

— И в чем смысл этого?

— Инициаторы и сторонники нового правила полагают, что могущественные державы, такие, как наша, грабят бедные страны, лишая их культурного наследия, памятников древних цивилизаций.

— А вы разве не грабите? — с серьезным видом спросил Майк.

— А по-вашему, детектив, все эти ценности были бы в лучшей сохранности, останься они на территории обнищавших, политически нестабильных стран, чем там, где они доступны для обозрения и изучения? По-вашему, то, что в 2001 году талибы взорвали двух бесценных Бамианских Будд, лучше, чем если бы их вывезли из Афганистана? Вы только представьте, какому риску подвержены многие из шедевров, оставаясь на исконной территории.

— Так в чем ему предъявлено обвинение? — вернулась я к прежней теме.

— Скупщик неоднократно вывозил кое-какие редкости из подобных неблагоприятных зон.

— Контрабандой, стало быть, промышлял? — Тут я вспомнила о записке Катрины, которую мы взяли из кабинета Беллинджера, где шла речь о фиаско на «блошином рынке», и ее реакции на решение Тибодо тайно вывезти из Женевы небольшую статуэтку из слоновой кости.

— Мисс Купер, вы меня допрашиваете под присягой? — спросил Тибодо, сердито взглянув на меня. — Говорят, скупщик зашел так далеко, что создавал целые лжеколлекции. Придумывал, к примеру, легенду о каком-нибудь лондонском коллекционере, жившем в эпоху короля Эдуарда и начавшем собирать свои сокровища еще с 20-х годов XX века. Он даже бирки к тем или иным вещам прокаливал в духовке, придавая им древний вид.

— И вы их покупали? Попадались на удочку?

— Наряду со многими другими музеями, предлагавшими свои цены. Да, у этого торговца и мы, как ни странно, кое-что приобрели. Точнее, я хочу сказать, собирались, мисс Купер. Если бы эта правовая норма была введена сто лет назад, музеи в этой стране попросту пустовали бы. В них ни черта бы не было!

— Но все же, мистер Тибодо, речь идет о нарушениях экспортной политики или о краже? — уточнила я.

— Мисс Купер, я выхожу из игры. Признаюсь вам, я очень надеюсь, что для меня в Лувре еще найдется местечко.

— Черт, как же повезло вашим сородичам! Они ж веками воровали. Наполеон весь Египет обчистил за время кампании 1789 года. Свез во Францию на кораблях много всякого добра. — Высказав свое неодобрение, Майк вытащил поляроидный снимок отрезанной руки, сделанный для нас коллегами. — На этой конечности стоит регистрационный номер вашего музея. Я полагаю, что это ложная отметка, но все равно, взгляните на это.

— Над вами кто-то решил подшутить, но директор Распен будет в восторге, — сказал Тибодо, рассматривая разукрашенную татуировкой руку.

— Почему?

— Правду сказать, идея отправить этот экспонат на выставку принадлежала мне. Так сказать, самое необычное произведение искусства из великого музея искусств Метрополитен.

Кто бы мог подумать, что у Тибодо такое чувство юмора?

— Человеческая рука? Настоящая?

— Не стану вам рассказывать, как мы боролись за этот экспонат. Мы заполучили его из Эрмитажа, где хранится великолепная коллекция искусства скифов.

— Скифов? Что-то не припоминаю…

— Эта народность жила в гористой местности в Западной Сибири. После себя они оставили огромные запасы сокровищ из золота. Многие их изделия очень подошли бы для совместной выставки, потому что щедро украшены всяким мифическим зверьем. Русские очень гордятся этим искусством, о котором остальной мир почти ничего не знает.

— Эту руку вы сюда привезли?

— Нет, мои предшественники — Монтебелло и Ховинг. Скифы были великими воинами и прекрасными наездниками. Сохранилось множество седел и элементов конской сбруи…

— А рука, сэр? — прервала я этот экскурс в историю. — На кой черт она им была нужна?

— Эти люди жили в краях, где зимой бывают суровые морозы. Тела птиц, животных, и людей в том числе, могли храниться многие века, местные условия подходят для этого не хуже, чем пустыня Египта.

В очередной раз я совершенно запуталась. Тело Грутен сохранилось так замечательно в холодном подвальном хранилище или же теплом сухом склепе? И почему эти музейные умники, словно заправские патологоанатомы, знают столько методов консервации тел?

— Эта рука, детектив, принадлежавшая скифскому военачальнику, датируется примерно третьим веком нашей эры. Каким-то образом они умели сохранять и человеческую кожу, подобно шкурам животных. — Тибодо положил фотографию на подоконник и указал на змеевидные татуировки, которыми была покрыта темно-коричневая кожа. — Вы видите, мистер Чепмен, здесь изображена схватка двух оленей. А сверху на них камнем падает орел, наметив кого-то из них своей добычей.

Стоило Майку услышать о «военачальнике», как его интерес к рассказу явно усилился.

— Современные любительницы тату могли бы поучиться у этого древнего мастера. А то, когда вижу очередной трилистник, или розочку, или сердечко на чьей-нибудь щеке или там заднице, мне это кажется такой банальщиной.

Тибодо бросил удивленный взгляд на Майка.

— Я не о своих знакомых говорил, — поспешил объяснить тот. — Я имел в виду мертвых леди, которых мне довелось повидать. Вот эти тату выглядят по-настоящему стильно. Так что с этой рукой?

— Ее увезли из Метрополитен пару месяцев назад. Но лучше об этом справиться у людей Мамдубы, — посоветовал Тибодо. — Вероятно, кто-то захотел подкинуть Музею естествознания парочку лишних проблем и позаимствовал ее из готовящейся экспозиции.

— А кто был в курсе, что она там? Из ваших людей, входивших в оргкомитет, кто знал о ней?

— Да все, пожалуй, знали. Впрочем, как и все люди Мамдубы.

Тибодо как будто сам увлекся своей недавней речью об истории и искусстве скифов и казался более расслабленным, чем в начале нашей встречи.

Майк переключился на другую тему.

— В пятницу мы узнали об одном интересном факте и подумали, что, может, вы его проясните.

Директор кивнул, почти не сомневаясь, что сумел завоевать уважение Майка.

— Катрине Грутен не устроили приличных проводов. Никто не зашел к ней домой за ее любимым костюмом или подходящим случаю платьем, в общем, ее никто не обряжал. Получилось, что никому до нее нет никакого дела?

Тибодо опять напрягся.

— На ней были дешевые шерстяные брюки и застиранное белье. Но вот что странно — мисс Купер, более сведущая в подобных вещах, подтвердит это — на Катрине был кашемировый пуловер. Очень добротное изделие ручной вязки, купленное в одном из самых модных магазинов на Мэдисон-авеню. Мы проверили, кто его купил. Это просто совпадение или вам знакома женщина под именем Пенелопа Тибодо?

— Это моя покойная жена, Чепмен. Я полагаю, вы достаточно сообразительны, чтобы догадаться самому. — Он не на шутку разозлился и заговорил довольно резко.

— Следовательно, с малышкой Грутен вы не были знакомы. Тогда ваша жена?

— Моя жена ее никогда не видела. Послушайте, в тот первый раз я не узнал Катрину на фотографии. Вы должны меня понять. Эта… эта… смертельная бледность и, как вы это называете… сам факт, что снимок был сделан в морге… на снимке Катрина была совершенно не похожа на ту молодую женщину, которая здесь работала. Клянусь вам, я не пытался ввести вас в заблуждение. И даже после того я так и не вспомнил ее имени. Последний раз, когда я видел мисс Грутен, она была так полна жизни, так…

— Когда это было?

— Прошу поверить, я всеми силами пытаюсь вспомнить обстоятельства той встречи.

— А пуловер вашей жены на Катрине чем вы можете объяснить?

— Это было, должно быть, прошлым летом. В конце августа, если я верно помню. Точную дату вам скажет Ева. В моем доме. Не то, о чем вы подумали, детектив. Вечеринка с коктейлями, устроенная в честь одного из попечителей.

— И почему там была Катрина?

— Мы тогда обхаживали спонсоров как раз для Клойстерс, пытались привлечь к его проектам интерес и — деньги, естественно, на рынке антиквариата появились кое-какие ценные вещи. Устроил все Беллинджер. Я уверен, что идея пригласить туда сотрудников музея тоже принадлежала ему. Он же их и выбирал.

— Но почему тогда вечерника проводилась в вашем доме? — удивился Майк.

Тибодо указал в окно.

— Наша квартира — прошу прощения, квартира, где я живу, — принадлежит Метрополитен. Это пентхаус на Пятой авеню. Там часто устраивались разные приемы. В тот вечер стояла очень теплая погода. Бар и столы с закусками вынесли прямо на террасу. Оттуда замечательный вид на музей и весь парк. А эта девушка, наша сотрудница, помнится, все время мерзла. Как ни удивительно, но она буквально дрожала.

— При том что было тепло? — уточнила я.

— Да, мне это показалось странным. Все радовались тому, что вечеринку устроили на открытом воздухе. Но Катрина, как мне показалось, чувствовала себя очень неуютно.

«Не иначе, симптомы посттравматического стресса», — подумала я. Со времени нападения на нее прошло всего пара месяцев. Или, может, это уже были признаки отравления мышьяком, судя по тому, что говорил доктор Кестенбаум. Озноб вполне вписывается в эту картину.

— Я ей, конечно, предложил пройти в дом, но она чувствовала себя обязанной присутствовать во время беседы с попечителями, как ей казалось, Беллинджер очень на это рассчитывал. Ведь в своей области Катрина обладала большой эрудицией. — Тибодо слегка занервничал. — И я сказал ей, что у меня есть кое-что из вещей Пенелопы. Боюсь, я до сих пор не осознал всю необратимость смерти жены.

— И вы пригласили ее в спальню?

— Мне жаль вас разочаровывать, детектив. Нет. Я сам пошел в дом и в одном из ящиков комода нашел этот пуловер. Признаюсь честно, я не разбирался, из чего он и какова его цена, что вас так впечатлила. Я просто отдал его молодой женщине, сказав, что мне будет приятно, если она его примет. Что этим она сделает мне приятно, потому что Пенелопа… в общем, ее больше нет…

Он секунду помолчал, после чего продолжил:

— Потом я, кажется, спросил Катрину, нравится ли ей вечеринка и как она доберется домой. Она же, если мне не изменяет память, ответила, что живет недалеко от Беллинджеров и что домой ее отвезет Гирам.

— Он говорил вам, наверное, что однажды летом Катрину изнасиловали, когда она поздно вышла из Клойстерс?

— Так это была Катрина? Но я это с ней никогда не связывал. — Тибодо явно заволновался. — Смутно вспоминаю, что он действительно говорил мне о неприятном происшествии в парке. И что наша сотрудница не пожелала привлекать полицию, чтобы не предавать дело огласке. И что я, по-вашему, мисс Купер, должен был делать, пойти наперекор ее воле? Нет, но тогда я правда понятия не имел, что речь шла о мисс Грутен.

Майк подступил к директору чуть ли не вплотную.

— А что вы делали в Лувре? Не хотите поведать о ваших встречах с Катриной в Париже или Тулузе?

— У вас очень богатое воображение, Чепмен. Только вы не туда копаете. Совсем не туда.

Майк открыл блокнот и назвал дату, когда примерно три года тому назад Грутен была принята на работу в Метрополитен.

— Ровно через два месяца после вашего назначения, не так ли?

— С приходом нового директора всегда происходит некоторая ротация кадров. Поднимите архивные документы, и убедитесь, что мой предшественник позвал за собой на новое место многих молодых ученых. К тому же к моменту моего прибытия в Метрополитен здесь было немало вакансий.

— А что скажете о том, что кое-кто из попечителей видел вас с Катриной на приемах в Лувре?

— Fou! Вот что бы я ответил им. Чушь полнейшая!

— Они что же, ошибались? — не отступала я.

— Послушайте меня, мисс Купер, неужели вы поверите, если я вам скажу, что Катрина Грутен, пока работала во Франции, ни разу не была в Лувре? Мы же часто устраивали приемы — дважды, трижды в неделю. Открытие выставок, встречи с художниками, всякие значимые даты. И на каждом приеме я был обязан присутствовать. Была ли Катрина на какой-нибудь из них? Не знаю. Была ли она там со мной? Исключено. И хотел бы я знать, кто распространяет обо мне такие инсинуации? У меня есть враги, определенно это их…

— На самом деле эти сведения нам сообщил ваш союзник, — перебила я. — И это одна из причин, почему я склонна этому верить.

Почувствовав, что Тибодо буквально прижат к стенке, к беседе подключился Майк.

— Эта информация столь же достоверна, как и тот факт, что в январе во время вашего визита в Британский музей вас видели вместе с Катриной Грутен.

Тибодо стал пунцовым и, уже не сдерживаясь, дал волю своему гневу:

— Видели, детектив? Ну это уже полный бред!

— Почему же? У меня есть даже доказательства. Одно — в виде вашей подписи. Второе — в виде подписи Гирама Беллинджера. И вопреки утверждению уважаемого мною патологоанатома о том, что Катрина уже была в то время упакована в своем саркофаге, у меня есть третье доказательство, подтверждающее то, что вы расхаживали по музею вместе с кем-то, кто присвоил себе ее имя. Или вы выгуливали мертвую девушку?

Тибодо обошел Майка и опустился в свое кресло.

— Эта была идея Гирама Беллинджера. Дурацкий и совершенно бесполезный план.

— Какой?

— Экспонаты, ради которых мы отправились в ту поездку, были из Франции. Эпохи Средневековья. Но мы до конца не были уверены в их подлинности, и задумай мы их вернуть, в случае если бы наши опасения подтвердились, у нас бы возникли проблемы. Вот Беллинджер и предложил, что, если мы соберемся купить коллекцию, разумнее будет не светить наши настоящие имена. В целях защиты репутации, разумеется.

— Стало быть, решили прикрыться репутацией девушки?

— Но подумайте, детектив, какая у нее может быть репутация? В нашем деле она новичок. И в ее случае это выглядело бы не более чем безобидной ошибкой молодого ученого. Ее карьеру это нисколько бы не испортило, в отличие от нас.

— Так вы говорите, Беллинджер предложил этот план, зная, что Катрина мертва?

— Вовсе нет. Он уверил меня, что ничего страшного в его идее нет, раз Грутен всего пару недель назад уволилась из Метрополитен, перед самой этой нашей поездкой. Она, как и положено, вернула по почте свой пропуск, собственно, главное, что нам от нее было нужно.

— И им воспользовалась Ева Дрекслер, чтобы вместе с вами и Беллинджером пройти в Британский музей? — догадался Майк.

— Но ведь Дрекслер вдвое старше Катрины, — удивилась я. — Неужели никто не сверился с фотографией?

Надменность и самоуверенность Тибодо не знали границ.

— Ну кто, по-вашему, вздумает изучать наши пластиковые карточки, когда я, директор музея Метрополитен, приехал с двумя коллегами на важное закрытое собрание?

Чепмен, не забыв, что на первой нашей встрече Тибодо солгал, отрицая свое знакомство с Катриной, когда увидел ее фотографию, язвительно произнес:

— Но разве ваш титул директора Метрополитен, точнее, титул, который вы прежде носили, позволяет вам творить все, что угодно, и говорить то, что вам угодно?

Тибодо даже не взглянул на него. Что же стояло за этой ложью? Знание каких-то подробностей о судьбе Катрины или просто желание уберечь себя от назревающего скандала?

Я вспомнила заявление Катрины об увольнении, которое Беллинджер показал нам при первом визите в его обитель. Один-единственный элемент ее подписи, казалось, так легко подделать.

— Пользовался ли еще кто-нибудь именем мисс Грутен после ее исчезновения прошлой зимой? — поинтересовалась я.

— После ее увольнения, мисс Купер. Мы думали, что она ушла от нас по собственному желанию. Поэтому никто не интересовался ее дальнейшей судьбой. Все решили, что она вернулась на родину. А по поводу вашего вопроса, я не знаю, были ли другие случаи.

— И где сейчас пропуск Катрины?

— Мисс Дрекслер должна это знать. Или Беллинджер. После того я больше ни разу не вспоминал о Катрине.

«Как почти и все остальные», — подумала я.

— Прежде чем попрощаться с вами, мистер Тибодо, мы хотели бы получить у вас разрешение на осмотр частных склепов.

— Теперь я понял, откуда растут ноги этих сплетен, мистер Чепмен! Вы раскрыли свой источник. Мадам Герст? Печально, что чья-то мелкая зависть спровоцировала столько проблем. Наверное, все началось из-за склепа Артура Пэглина?

— И этого, и других.

Тибодо посмотрел Майку прямо в глаза.

— Каких именно, позвольте узнать?

— Я думал, вы это нам скажете.

— Мне надо переговорить с членами попечительского совета. У меня нет привилегии на доступ в эти помещения.

— Значит, я добуду ее сам с помощью ордера на обыск, — пожал плечами Майк.

Для того чтобы кто-нибудь из судей выписал нам такой ордер, надлежало уточнить место проведения обыска, но в данный момент я не осуждала Майка за такую вольность.

— Прямо с понедельника я займусь этим, — пообещал Тибодо. — Но насколько мне известно, есть только два склепа, кроме того, что принадлежит Пэглину.

— Интересная вообще-то идея с этими склепами. А в Музее естествознания нет чего-нибудь подобного? — спросила я.

Тибодо, казалось, обрадовался возможности перевести стрелки на соседей по парку.

— В каждом музее есть свои укромные места, мисс Купер. Камеры с секретами, если угодно. Элайджа Мамдуба вам еще не показывал скелетов из своих чуланов?