— Продолжайте с ней переписку, — попросил Майк. — Выяснилось, что именно она воспользовалась пропуском Катрины, чтобы попасть на то январское собрание в Британском музее. При следующей встрече мы с Куп ее обязательно расспросим об этом.

Мне вспомнилось, что Рут Герст окрестила Дрекслер Язвой.

— Как, по-вашему, этот приказ Тибодо она исполнила из собачьей ему преданности или же из тех соображений, что для нее это чудная возможность утешить вдовца и между делом занять в его сердце место Пенелопы?

— И в продолжение твоей мысли, что, если она решила, будто Катрина к нему слишком близко подступила? Знаешь, уж если Ева действительно способна сама поднять крышку саркофага, то я готов проглотить свою полицейскую дубинку. Хотя вообще-то у нее мог быть сообщник…

— Человек, упавший с крыши? — предположила я.

— Бермудес.

— Вспомни, ведь именно она первой приехала к нему в больницу, верно?

— Да, хотя это можно рассматривать и как ее обязанность.

— Кстати, ведь Тибодо нам признался, что он на самом деле никуда в пятницу не выезжал. Так что он бы и сам это мог сделать. Вдруг Ева использовала в качестве грубой физической силы его самого?

— О чем вы? Кто и откуда упал? — Клем непонимающе смотрела на нас.

Рассказав о происшествии, случившемся в пятницу в Метрополитен, я спросила, не слышала ли она прежде имя Бермудеса. Потом зашла в кабинет Лауры и взяла у нее папку с новыми пресс-релизами на криминальные темы, которые служба общественной информации каждое утро размножала и рассылала главам всех отделов. После трехдневных выходных папка оказалась довольно увесистой. В ней были собраны статьи обо всех случаях поножовщины, огнестрельных нападениях и сексуальных преступлениях, произошедших с утра пятницы.

Я просмотрела материалы, имевшие отношение к расследованию дела Грутен и потому скрепленные в одну подшивку. Воскресная «Дэйли ньюс» рядом с некрологом о Пабло Бермудесе поместила небольшую, на три абзаца, статью, где цитировался Тибодо, выражавший сожаление по поводу трагического происшествия.

— Вы его когда-нибудь видели? — спросила я Клем, показывая фотографию разбившегося рабочего, на которой он был снят вместе с женой во время отпуска в Сан-Хуане за несколько недель до своей смерти.

— Лицо как будто знакомое. — Клем взяла статью и внимательно вгляделась в снимок. — Рабочие из Метрополитен частенько появлялись у нас в подвале. Они доставляли и уносили экспонаты. Те из них, кто пообщительнее, подходили к нам, интересовались выставкой. Некоторые даже просили разрешения прийти с детьми, чтобы показать им сам процесс подготовки.

— Вы считаете, Катрина была с кем-нибудь из них знакома?

— Даже не представляю. Хотя она, в принципе, не из тех людей, которые свободно общаются с незнакомцами. Но после изнасилования Катрина не могла оставаться в подвале одна. Всегда старалась находиться с кем-то из коллег. В тех помещениях к вечеру становится довольно жутко.

«Да уж, мне тоже так показалось», — подумала я про себя.

— Как мне ответить Еве?

— Вы с ней поддерживали какие-нибудь отношения, когда работали в Музее естествознания? — спросила я.

— Не столько отношения, сколько рабочие контакты. Да, мы с ней встречались на нескольких заседаниях, я должна была отсылать ей копии своей корреспонденции по совместной выставке, но ничего личного.

— В таком случае ее можно просто поблагодарить за письмо. Сообщите ей, что ваши планы еще окончательно не определились. Кстати, может быть, ей стоит написать, что вы уже в Гренландии, если она вдруг захочет связаться с вами в Лондоне. — Я подмигнула Майку. — Похоже, она боится упоминать имена «кистоунских копов». Думаю, тебе нужно бросать валять дурака и наконец серьезно заняться этим делом.

Клем вернулась к компьютеру и набрала ответ Еве Дрекслер.

— Еще одно сообщение. Ба, да оно от Зимма! Он хочет, чтобы я отвела ему один из вечеров. Очень предусмотрительно с его стороны не звать меня в музей. Может плохо сказаться на его репутации.

«Странно, — подумалось мне. — Кажется, Зимм должен был вскоре перейти на новую работу в Чикаго, так чего бы ему переживать за свою репутацию?»

Зачитав письмо вслух, Клем распечатала его.

— По мнению полиции, Катрина была отравлена, пишет Зимм. За каждым из них лично следит Мамдуба. Сотрудникам музея запрещено разговаривать с полицией в его отсутствие. Доступ в запасники и хранилища ограничен. Никакого хождения по лабораториям и подсобным помещениям. Соболезнует мне, так как знает, что мы с Катриной были очень близки. Ну и все в таком духе.

Все-таки странная вещь эта электронная почта, если судить по нашим расследованиям, где так или иначе всплывал Интернет. Незнакомые люди легко завязывали контакты путем простого обмена сообщениями. Иногда же благодаря этому безличному посреднику они доверяли друг другу такое, чего бы ни за что не высказали тому же собеседнику, к примеру, по телефону или при личной встрече. В общении по сети многие барьеры, свойственные традиционному общению, куда-то исчезают, и именно на это обстоятельство я очень рассчитывала сегодня.

— Вы довольны? — спросила я у Клем.

— Тем, что написал Зимм? И тем, что ответил так быстро? Да, — кивнула она. — Я не очень хорошо его знала, но, думаю, он действительно испытывал к Катрине определенные чувства. Он, наверное, хочет узнать, что она мне сказала.

— Тогда попытайтесь с ним подружиться, — предложил Майк. — Сегодня вторник, да? Скажите ему, что будете в городе в пятницу. И в выходные вполне можете с ним встретиться. Потом задайте ему еще несколько вопросов. А именно, что конкретно сказал ему Мамдуба? И какие из прежде доступных отделов теперь закрыты?

Потом Майк повернулся ко мне:

— Вот что, Куп. Поэтажные планы нужны нам уже сегодня. Так, чтобы сняться и поехать туда.

— Лаура напечатает ордера сразу, как только придет на работу. Потом мы перешлем их в музей по факсу.

— Вы готовы к продолжению нашего вчерашнего разговора?

Сняв руки с клавиатуры, Клем крутнула кресло и повернулась к нам лицом.

— Перед уходом я спросила у вас о друзьях, с которыми вы занимаетесь этим проектом по возвращению костей. Все ли они из Нью-Йорка, из двух ключевых музеев?

— Отнюдь. Думаю, из нью-йоркских музеев нас было пятеро или шестеро. Свои дела мы обсуждали чаще всего за ленчем. — Она улыбнулась. — Мы знали, что наши планы сбудутся не скоро.

— А с остальными вы как связывались?

— По электронной почте, разумеется. По Интернету.

Такой ответ меня порадовал. Когда Клем хотя бы пунктиром обозначила ряды своих приверженцев, наши программисты на основании ордера или распоряжения суда могли проверить их компьютеры и извлечь информацию о заходах на те или иные сайты, а также сеть их контактов.

— Администрация музея вам оказывала какую-нибудь поддержку на официальном уровне?

— Здесь эта тема крайне непопулярна. Попытайтесь завести речь о Квисуке или Мене — и вам выдадут ряд опровержений, захотите просмотреть архивные документы — они все окажутся подчищены. С кем вы говорили об исчезновения Катрины? — спросила Клем и тут же сама себя поправила: — О ее убийстве?

— В Музее естествознания мы встречались с Элайджей Мамдубой и куратором отдела африканских животных Ричардом Сокаридесом. Вы знаете кого-нибудь из них?

— На работе я общалась и с тем и с другим. Элайджа остается для меня загадкой. Человек он добрый, но словно бы находится меж двух огней. Не один раз я пыталась заинтересовать его этим проектом. Как чернокожий, он, казалось бы, должен загореться идеей восстановления справедливости. Но он стелется перед попечителями, и его такое положение, похоже, вполне устраивает.

— Но чего ради музеям так отстаивать коллекции костей?

— Подумайте сами, сколько времени уйдет на то, чтобы рассортировать все их залежи. Потом за этим всем стоят большие финансовые траты, хотя бы на тот же анализ ДНК миллионов образцов скелетов. Практически ни одному музею не выгодно возвращать свои коллекции костей. Взять хоть палеонтологов и антропологов. Этим ученым гораздо важнее выяснить, что обычно ел мой прадедушка на обед, чем знать, что его прах покоится с миром. Любой археолог действительно думает, что идея возвращения останков лишает смысла его деятельность, как экспедиционную, так и музейную, как настоящую, так и будущую. В этих склепах настоящая золотая жила, — продолжала Клем. — Многие коллекции воистину бесценны. В общем, никто не захочет перемен в таком деле.

Майк усмехнулся:

— Даже вождь млекопитающих?

— Сокаридес? Вы шутите? У него одна из лучших коллекций костей в музее. Вас не приглашали в слоновью галерею?

— Нет, — ответили мы с Майком в один голос.

— Это галерея со множеством лестничных пролетов, упирающихся в чердак. Фантастическое зрелище. Несколько ярусов заставлены слоновьими черепами. Отдельно хранятся их кости, прикрытые пластиковыми чехлами. А еще там есть одна стена, полностью утыканная зубами, каждый весом в десять фунтов. Общий же вес слоновьего скелета знаете какой? Полтонны. Да еще учтите, что некоторые из них являются подарками знаменитостей. Какой-нибудь слон мог быть застрелен Тедди Рузвельтом, а другой пожертвован Ф. Т. Барнумом.

— Подозреваю, что такие экспонаты ценятся даже ради одной слоновьей кости.

— Кладовая с бивнями — вот куда бы вам попасть.

Где-то я уже слышала это слово.

— В музее это какое-то особое место? — удивился Майк.

— О, да. Но оно так спрятано, что большинство работающих здесь людей даже не догадываются о его существовании.

— Что в нем особенного?

— Говорят, это маленькая комната с темно-зеленой стальной дверью. Сама я никогда ее не видела. Такую конспирацию соблюдают для того, чтобы воры не могли добраться до бивней, потому лишь избранные знали, где она находится. Там бивней на миллионы. Причем они там не только слоновьи, но даже более редких животных, таких, как нарвалы.

— А таких специальных комнат было несколько?

— Да больше десятка. Для самых разных целей.

Теперь понятно, почему Мамдуба был так нелюбезен с нами, когда мы спросили вчера утром о частных хранилищах.

Майк пристально посмотрел на меня.

— Надеюсь, ты придумаешь убойное основание для получения ордера на обыск. Что бы такого криминального поискать в музее? Нечто вроде мышьяка? Или билета на корабль до Каира? Кстати, а мы могли бы взять с собой Клем, чтобы она поводила нас по музею?

— Не все так просто. Но, может, придумаем что-нибудь толковое по дороге. А еще я полагаюсь на помощь Зимма, с ним мы бы договорились и без ордера.

— Вряд ли я знаю об этом месте больше, чем он, — сказала Клем. — Попробуйте раскрутить его на помощь. Насколько я припоминаю, он был неравнодушен к Катрине. Не раз увязывался за нами во время обеда.

— Скажите, Клем, а вы сами встречались когда-нибудь с Пьером Тибодо?

— Несколько раз, но только на каких-нибудь музейных приемах и собраниях. Я не принадлежала к его кругу, можете мне поверить.

— Катрина вам никогда о нем не рассказывала?

Клем покраснела.

— Я предпочла бы не говорить о том, что может заставить вас подумать о ней плохо.

— Катрина умерла. И позволю вам напомнить — лет на шестьдесят раньше отпущенного ей срока. Меня не интересует, западала ли она на женатых мужчин или хоть на самих обезьян, я лишь хочу знать правду, — проговорил Майк.

— Мсье Тибодо нравился Катрине. Думаю, она познакомилась с ним еще во Франции, до переезда в Штаты.

— Она говорила вам об этом?

— Никогда. На самом деле Катрина все подобное отрицала. Но однажды мы оказались на одном собрании, проходившем в его кабинете. Это было накануне подготовки выставки. Тибодо ее сразу заметил. Подошел к ней и расцеловал в обе щеки. Так, словно они уже прежде встречались. Вероятно, в каком-то из тех маленьких французских музеев, где она работала до Клойстерс. Проговорили они минут пять.

— О чем?

— Извините. Английский, датский, инуитский. Но по-французски я ни слова. Потому я не стала прислушиваться к их разговору.

— В их общении вы не заметили никакого сексуального оттенка?

— О боже, нет, конечно. Может, Катрина и думала когда-то о чем-то таком, но после… — Клем резко оборвала фразу. — После того июня…

— После того, как ее изнасиловали?

— Именно. Когда же это случилось, она словно потеряла интерес к жизни. Устранилась от нас на какое-то время. А потом последовало мое увольнение и переезд в Лондон. Для меня будет страшным ударом, если это он… гм-м… обидел Катрину. Я попросила ее оказать на него некоторое воздействие.

— Как? Что вы имеете в виду?

— Я заметила, каким взглядом Тибодо на нее смотрит и как она ему отвечает. И я подумала: а что, если попытаться сделать его нашим союзником? Предметы примитивного искусства отнюдь не являются изюминкой коллекции Метрополитен. Станет ли он возражать против того, чтобы слегка расчистить кладовые?

— Так я и думал, что с самой первой встречи он врал нам, — сказал мне Майк, потом снова обернулся к Клем: — Ну и клюнул он?

— Думаю, на саму Катрину да, немного запал, — улыбнулась Клем. — Но к нашему проекту по репатриации костей отнесся прохладно. Катрина сказала мне, что он прочел ей длинную нотацию о том, что музейные экспонаты ни в коем случае нельзя возвращать африканским туземцам. А еще о том, как бережно они хранятся в музеях, чего совершенно нереально ожидать от их сородичей. Он внушал ей, что останки не сохранятся, если их все-таки вернут в родные места.

Кажется, подобное мы уже как-то слыхали от Тибодо. А мне надо бы позже отвести Клем в сторонку и расспросить ее, не знает ли она, чем вызвано такое расхождение в их оценках отношений директора и Катрины. Что, если в присутствии Майка она не все может рассказать?

— Насколько хорошо вы знакомы с другими сотрудниками Метрополитен? — спросил Майк.

Клем назвала несколько имен коллег по подготовке совместной выставки, работавших в соседнем музее. Некоторые были мне знакомы, те, что слышала впервые, я записала себе в блокнот.

— А кого из кураторов вы знаете?

— Ну Анну Фридрих, конечно, и Эрика Поста. Они оба были вовлечены в подготовку бестиария, и мы с ними регулярно встречались на собраниях. И Тимоти Гейлорда я тоже знаю.

Гейлорд должен был сегодня вернуться в город. Быть может, когда мы увидимся с ним вечером, одной загадкой станет меньше.

— Что вы можете сказать об их отношениях с Катриной?

— Официальные, я бы сказала. Семья Эрика родом из Южной Африки, а отец его немало сделал для Африканского континента. Он был исследователем, охотником, коллекционером. И интересы Анны лежали именно в области примитивного искусства. Знаете, мы с Катриной поначалу решили, что они оба очень подходящие кандидатуры для вовлечения в наш проект. Если нас поддержат такие уважаемые ученые…

— Вербовка прошла успешно?

— Нет, ни ей, ни мне не удалось их вовлечь. Единственный, с кем я просила Катрину переговорить самостоятельно, был Тибодо. Она ему будто бы очень нравилась. А Эрик Пост? Однажды мы пригласили его на ужин. Мы знали, что он должен был прийти прямо из Музея естествознания, он там частенько работал по вечерам, после того, как заканчивал свои дела в Метрополитен. Должно быть, мы тогда все свое недельное жалованье угрохали на вина и угощение для него. Он был изумлен, и только-то. И еще разозлился на Катрину.

— Почему?

— Похоже, Эрик толком и не вслушивался в то, что мы ему говорили об этих разрытых могилах. О городке в Намибии, возле которого прокладывали новую дорогу. Во время работ там нашли двадцать шесть захоронений белых поселенцев времен 1930-х годов, так их с помпой и всеми положенными церемониями перенесли на новое место. На том же участке была могила чернокожей женщины и ее ребенка. Останки этих двоих были доставлены в местный музей для препарирования и «изучения». Это произошло всего пару лет назад. А что на это Эрик Пост? Пропустил мимо ушей.

— Но что его разозлило?

— То, что Катрина была прекрасным знатоком средневекового искусства. Он и Беллинджер хотели привлечь ее к поиску и приобретению экспонатов для Метрополитен и Клойстерс. Эрик высоко ценил ее работу, ее докладные записки, ее знания. В общем, говорил он долго. Главным образом он ее ругал за то, что она все это собиралась бросить ради каких-то заморочек вуду. Вот поэтому я и делаю вывод, что он не вслушался в то, что мы ему сказали.

— А мисс Фридрих?

— Даже не знаю, с кем вышло хуже. Эрик хотя бы фанатик европейского искусства, сдались ему эти примитивные племена! Но Анна… это же ее вотчина. Ее образование, сфера интересов тесно связаны с культурой аборигенов. Она вежливо кивала, подбадривала нас, когда мы излагали свои планы, но вряд ли хоть на йоту озадачилась тем, чтобы действительно нам помочь. Все это ее участие дутое. А знаете, по поводу чего мы с Анной однажды дебатировали на каком-то собрании оргкомитета выставки?

— Понятия не имею.

— Когда Маргарет Мид вернулась из экспедиции по Южнотихоокеанскому региону, среди прочих сокровищ она привезла и парочку засушенных голов. Голов людей племени маори. Не один десяток лет они лежали в открытом доступе. И лишь совсем недавно их сняли с экспозиции. А Анна задумала вновь вернуть их из запасников и выставить в рамках бестиария. Прикрываться именем Маргарет Мид почти то же, что именем Матери Терезы. И знаете, мне кажется, она всерьез считает себя ни больше ни меньше как инкарнацией Мид, причем на более высоком уровне развития и в более приятном окружении.

— Почему более высоком? — не поняла я.

— Да потому, что она единолично царствует со своим примитивом именно в этом чертовом художественном музее, а не в Музее естествознания, где сплошь одни чучела белок да ископаемые тираннозавры.

Я пометила в своем блокноте, что следует подробнее расспросить мисс Фридрих о ее отношении к репатриации человеческих останков.

— Так вы знакомы с Тимоти Гейлордом? — спросил Майк.

— Да. Сейчас у этого человека масса хлопот. Знаете, в наши дни никто толком не знает, что делать с мумиями, — усмехнулась Клем. — Метрополитен в свое время накупил кучу реликвий из египетских гробниц. Тамошних мертвых, казалось, можно смело выкапывать. Мы же своих упрятали.

— Кого своих?

— Мумий. В Музее естествознания в отделе антропологии тоже есть неплохая коллекция мумий, хотя никто и не связывает наше заведение с подобными экспонатами. По большей части они хранятся в запасниках. В больших металлических коробах. Некоторые из них более полувека назад были одолжены нашему музею Метрополитен и назад не были возвращены. Вот Гейлорд и задумал их вернуть.

— А вы знаете, где именно эти мумии хранятся в музее? — Я сразу подумала, что в компании других мумий очень легко спрятать останки принцессы, уступившей свое место Катрине.

— Раньше были на чердаке башни. Но со временем там стало слишком тесно, и большую часть перенесли в подвал. — Как мы и предполагали, вполне подходящее место для сокрытия тяжелого известнякового гроба.

В дверь постучали, и в комнату заглянула Лаура, поприветствовав нас и осведомившись, будут ли какие-то указания. Я попросила ее заняться оформлением необходимых документов.

— Оставляю вас с Клем, надеюсь, вы тут закончите с письмами, — сказала я Майку. — А я пока наведаюсь в большое жюри, затем загляну к Саре, посмотрю, как она управляется с другими делами. А дальше нас ждет Тимоти Гейлорд. Кстати, можешь позвонить ему и договориться о времени нашей встречи?

Общение с Сарой и остальными сотрудниками отдела заняло примерно два часа. За выходные у нас появилось несколько новых дел. Вечеринка в честь окончания семестра в Колумбийском колледже переросла в пьяную оргию, после которой одна студентка-первокурсница из Барнарда проснулась в чем мать родила в постели с совершенно незнакомым парнем. Бездомную женщину изнасиловали, когда она уснула в последнем вагоне метро буквально сразу после того, как он отошел от станции «Таймс-Сквер». И еще арестовали учителя одной из местных средних школ за то, что тот занимался оральным сексом с четырьмя старшеклассницами в обмен на хорошие оценки.

— А где Майк? — спросила я у Лауры, вернувшись к себе.

— Тут по твою душу приходило двое парней из окружной прокуратуры. Сказали Майку о каком-то срочном деле, и он выкатился отсюда вместе с ними.

Уходить без объяснений не в его стиле, но, думаю, он ими совсем скоро меня обеспечит.