Тибодо подошел к своему столу и достал из ящика футляр с очками. Он рассмотрел фотографию еще раз и пожал плечами.

— Здесь бывает так много разных людей, детектив. Простите, но ничем не могу быть полезен. — Тибодо бросил многозначительный взгляд на свою помощницу. Его взгляд не пылал гневом, но, как мне показалось, призывал к молчанию. — Ева, я не припоминаю эту женщину. По какому поводу я должен был запомнить мисс Грутен?

Ева вернулась на прежнее место за столом переговоров и положила перед собой блокнот.

— Я могла ошибиться, Пьер. Возможно, вы с ней никогда не пересекались.

— Она работала у нас?

— Не здесь. В Клойстерс.

Клойстерс служил хранилищем основной коллекции средневекового искусства музея Метрополитен и представлял собой комплекс монастырских сооружений, перевезенных из Европы в начале XX века и воссозданных в Америке. Музею его подарил Джон Рокфеллер. Будучи расположен в Северном Манхэттене, он величаво возвышался над Гудзоном.

— Вы знаете где?..

Не успел Тибодо закончить вопрос, как Майк снова доказал свою осведомленность в том, что относится к музею.

— Парк Форт-Трайон. Территория 34-го полицейского участка.

Я и без этого сразу вспомнила, при каких обстоятельствах мы в последний раз были в этом районе. Мы тогда расследовали убийство известного торговца произведениями искусства.

— Я точно не помню, по какому поводу эта девушка была здесь, — продолжила Дрекслер, — кажется, она имела какое-то отношение к организации выставки, которую мы готовим вместе с Музеем естествознания к следующей весне. Ее открытию и был посвящен вчерашний прием. В этом кабинете прошло несколько организационных собраний. Но мистер Тибодо часто бывает в отъезде, и вполне возможно, что он не присутствовал на этих встречах.

— Ужасно, что… убитая была нашей сотрудницей.

Теперь лицо директора музея выражало глубокое сожаление, но я все равно не могла понять, было ли это чувство хотя бы на йоту искренним.

— Никто из музейных сотрудников не заметил ее исчезновения? — удивился Майк.

— Я велю поднять ее личное дело, мистер Чепмен, — сказала Ева Дрекслер, переворачивая страницу и делая соответствующую запись. — Что еще вам понадобится?

— Вся информация, которой вы располагаете. С кем она работала, чем занималась, где жила, когда устроилась на работу, когда уволилась. И, безусловно, нужен еще человек, кто бы мог ее опознать. Мисс Дрекслер, насколько хорошо вы ее знали?

Эта женщина явно не привыкла быть в центре внимания. Всегда при боссе на вторых ролях, она даже представить не могла, что ей придется выйти на первый план.

— Я… мм… я бы не сказала, что знала ее. То есть мы с ней, конечно, встречались раза два или три, но…

— Но вы сразу вспомнили ее имя, — заметил Майк.

— Просто у меня хорошая память на имена и лица, детектив. Профессиональная память.

Тут в разговор вклинился директор.

— Поскольку — как это будет по-английски — это моя слабая сторона, мистер Чепмен, Ева на всех приемах стоит рядом и тихонько напоминает имена присутствующих. — Тибодо натянуто улыбнулся. — Иногда кажется, что чем богаче у человека коллекция, тем вероятней, что в самый ответственный момент я забуду его имя. А это очень опасно, когда обхаживаешь потенциальных меценатов в надежде получить что-нибудь ценное для музея. Важно помнить каждого по имени, ведь каждый из них предполагает, что я считаю его своим лучшим другом.

— А вы с ней лично никогда не общались? Ничего о ней не знаете?

— Нет, однажды, помнится, мы с ней беседовали, — сказала Дрекслер, приложив ко лбу указательный палец, будто это помогало ей вспомнить. — У нее был акцент, и поскольку штат наших сотрудников интернациональный, я у нее спросила, откуда она родом. Вначале я подумала, что она из Австралии, но ошиблась. Она была из… она была… из Южной Африки.

— Имя у нее, кажется, голландское? — уточнил Чепмен.

— Да, я спросила ее об этом. Ее семья там жила уже почти два столетия. Она из буров, голландских поселенцев, перебравшихся на Африканский континент еще в семнадцатом веке.

— О чем еще она вам рассказывала?

— О том, что работает в Клойстерс. В Америке Катрина находилась вроде по какой-то визе. Больше я ничего не припоминаю. Она казалась застенчивой, высказывалась негромко и вообще не слишком активно участвовала в обсуждениях.

Майк обратил внимание на толстый блокнот Евы.

— Протокол всегда вы ведете?

— Да, обычно это делаю я. — Она посмотрела украдкой на Тибодо, словно спрашивая у него совета.

— Я хотел бы взглянуть на те протоколы.

Тут подал голос директор:

— Я попрошу Еву их найти и предоставить вам. Для начала необходимо определить даты этих собраний.

Десять минут общения с Евой Дрекслер, и вы знаете все, что вам нужно. Она была помощницей, о которой можно только мечтать. На вид лет пятидесяти, память цепкая, как стальной капкан, вежлива до невозможности, ради шефа готова хоть в лепешку разбиться, и буквально маниакально организованная. У нее, наверно, каждый день работы с директором был описан в отдельном дневнике.

— Как давно вы работаете помощницей мистера Тибодо? — уточнил Майк.

— Фактически я пришла работать в музей чуть раньше, чем мистер Тибодо. — Ева покрылась румянцем, поскольку всеобщее внимание теперь сфокусировалось на ее жизни и поступках.

Я попыталась подбодрить ее, переведя наше общение на более неформальный уровень.

— Расскажите немного о своей службе.

— Конечно, если это вам поможет. Я сюда пришла сразу после окончания университета двадцать четыре года тому назад. Рассчитывала работать архивариусом, по специальности. Однако предшественник мистера Тибодо рассудил иначе, предположив, что качества, позволившие мне стать хорошим библиотекарем, могут пригодиться лично ему.

Чепмен тут же вспомнил свою любимую школьную библиотекаршу.

— Это какие же качества? Строго поджатые губы? Указательный палец у рта, предостерегающее «тссс» при виде того, как мальчишки пытаются погонять мяч между стеллажами, ага? Я ничего не забыл?

Дрекслер улыбнулась.

— Он ценил компетентность, мое знание музейной коллекции. Я ведь провела уйму времени, занося в каталоги новые поступления и помогая разыскать необходимые экспонаты другим сотрудникам. И потом, когда директором стал мистер Тибодо, он великодушно решил оставить меня на этой должности.

— И когда это случилось?

Директор сам ответил на этот вопрос:

— Не прошло и трех лет, детектив. Полагаю, вы и обо мне захотите узнать. Копию полной биографии вам предоставит мисс Дрекслер. Мне пятьдесят два года, родился и вырос в Париже. Музейным делом занимаюсь всю жизнь. Более десяти лет возглавлял отдел европейского искусства в Лувре, а затем с радостью принял предложение этого прославленного музея. Дело в том, что моя жена родом из Нью-Йорка. И она страстно мечтала вернуться домой.

Ева Дрекслер, услышав стук, поднялась, чтобы открыть дверь. На пороге возник тот самый человек, которого прошлой ночью Тибодо представил нам как ответственного за погрузку.

— Входи, Мори.

Тибодо встал и за руку поздоровался с управляющим отделом погрузки. Это был невысокий, коренастый мужчина с круглым лицом и густыми рыжими волосами.

— Мисс Купер, мистер Чепмен, это Мори Лиссен. Он поможет вам разобраться во всем, что касается работы его отдела.

Лиссен сел с нами за стол и положил перед собой блокнот.

— Я всю ночь проверял документы. Ума не приложу, как могло такое случиться.

— Понимаю, Мори, однако это случилось, и мы постараемся помочь полиции всем, что в наших силах.

Приподнявшись, Чепмен потянулся за фотографией Катрины Грутен и передал ее Лиссену. Он поморщился, увидев снимок.

— Я слишком болезненно отношусь к подобным вещам, детектив. Ради бога, увольте меня от такого зрелища.

Его просьба не нашла должного отклика у детектива из отдела по расследованию убийств.

— Нет уж, попрошу вас, Мори, взглянуть на нее как можно внимательней, — сказал он, придвигая снимок Лиссену. — Она не кусается. Она уже мертва.

Мори так и не взял фотографию в руки, но все же скользнул по ней взглядом и отрицательно замотал головой.

— Вы ее знаете? — все-таки спросил Чепмен.

— А я должен? Во всем музее, пожалуй, нет другого такого человека, который по своей работе был бы так же мало связан с людьми, как я. Я открываю и закрываю ящики. Одни я распаковываю, другие заколачиваю. Рамы и чаши, мечи и маски, инструменты и статуи — вот, с чем мне приходится работать. А с молоденькими симпатичными леди я никаких дел не имею.

Чепмен назвал ее имя, но Лиссен на этот раз только пожал плечами.

— Вам приходилось работать в Клойстерс?

— Она там работала?

— Так приходилось? — Майк оставил вопрос Лиссена без внимания.

— В этом филиале постоянно работают люди из моей команды, но сам я там почти не бываю. Основной поток грузов идет из Метрополитен, а в филиале я показываюсь два-три раза в год, чтобы проверить, как обстоят дела.

— А где находился саркофаг, в котором нашли тело, до того, как прошлой осенью попал сюда? — спросил Майк.

— Мы еще не собрали полную информацию об этом. Знаете размеры складских помещений? Да на них свободно разместятся тридцать футбольных полей.

— Мне казалось, что каждый экспонат в музее имеет свой инвентарный номер, бирочку и уютную каморку.

— Таких, я думаю, всего две трети. Дайте мне пару дней, детектив, — попросил Лиссен. — Наши фонды постоянно перемещаются, так что надо проверить информацию по документам. Мы постараемся это выяснить как можно быстрее.

Тибодо счел нужным дать пояснения:

— Мистер Чепмен, не рискуя повторить свою ошибку и невольно вас задеть, скажу, что большинство посетителей, приходя к нам, да вообще в любой музей мира, просто-напросто не догадываются о масштабах хранящихся в них сокровищ. Только представьте, что фонды музея Метрополитен насчитывают более трех миллионов предметов искусства. Три миллиона! А экспонаты, выставленные для обозрения публики в залах, составляют меньше десяти процентов. Все остальное находится в хранилищах.

Тут Тибодо был прав — я об этом действительно не догадывалась.

— Часть экспонатов упакована в ящики, поскольку для них попросту нет места в музейных залах. Некоторые предметы, которые попали в музей в качестве подарков, не представляют собой особой ценности и, скорее всего, будут проданы или обменены на что-то другое. Кроме того, есть столь хрупкие экспонаты, что выставлять их очень рискованно, а над остальными корпит или наша ученая братия, или приезжие исследователи.

Мы с Чепменом переглянулись. Беседа затянулась, пора было уже переходить к делу.

— Мы хотели бы осмотреть ваши владения, мистер Лиссен, чтобы получить представление о вашей системе хранения, ознакомиться с системой безопасности…

— Система безопасности у нас в превосходном состоянии, мистер Чепмен, — поспешил ответить Тибодо. — Она была полностью модернизирована после того, как я возглавил музей. У нас большой штат охраны, ночные сторожа, обеспечивающие круглосуточное наблюдение за экспонатами, что хранятся как в залах музея, так и в хранилищах.

— Здание оборудовано камерами слежения? — поинтересовался Майк.

— В залах и галереях, на складах, на входах и выходах.

— И все работают?

За несколько лет до назначения Тибодо директором я расследовала убийство одной симпатичной девушки, ставшей жертвой подсевшего на наркотики и бросившего школу юнца. Это случилось на большой поляне, прямо под стенами Метрополитен. И хотя музейные камеры наблюдения, расположенные в заднем крыле, клином выдающемся в Центральный парк, его наверняка запечатлели, кадров с уликами не было потому, что пленка в камерах просто-напросто не менялась. Я тогда долго не могла успокоиться из-за того, что из-за чьей-то халатности оказалось невозможным ни предупредить преступление, ни восстановить его картину для суда.

— Я… я полагаю, они должны работать, — неуверенно ответил Тибодо.

Лиссен знал правду, так мне показалось при взгляде на его хмурое лицо, однако промолчал.

— Что с этими камерами, они в порядке? — обратилась я к нему.

— Насколько я знаю, в тех, что находятся в подвале, одна и та же пленка крутится уже год как минимум.

— Как и в тех чертовых банкоматах, — сказал Чепмен, обернувшись ко мне.

Чепмен как-то расследовал дело об убийстве молодого полицейского, подстреленного при ограблении одного из банкоматов. Бандит смотрел прямо в объектив камеры, но пленку эту уже столько раз использовали, что изображение стало совершенно бесполезным для опознания преступника. В результате всем банковским учреждениям было предписано производить регулярную замену пленок в камерах наблюдения. Музеев это постановление не коснулось.

— Мистер Лиссен, если вы не возражаете, мы прямо сегодня начали бы осмотр помещения, разумеется, при вашем участии. Но сначала позвольте воспользоваться вашим телефоном, — обратилась я к Тибодо. — Надо доложить боссу, что личность убитой установлена.

— Конечно, мисс Купер. Мой телефон к вашим услугам. А я тем временем из кабинета мисс Дрекслер свяжусь с человеком, который отвечает за Клойстерс. У него личное дело мисс Грутен.

Я набрала номер Пола Батальи, и трубку взяла Роуз Малоун. Почему-то в ее голосе мне послышалась напряженность. Она попыталась связать меня с окружным прокурором, но через несколько секунд сообщила, что шеф не может сейчас говорить со мной. Такого со мной почти не случалось.

— Хорошо, тогда передай ему, что мы опознали убитую. Это Катрина Грутен, она работала в Клойстерс, филиале Метрополитен. Судебный медик выдвинул предположение, что причина смерти — отравление ядом. Узнаю что-нибудь еще, сообщу.

После я уступила трубку Чепмену.

— Привет. Слушай внимательно. Пока удалось узнать не так много. Эта повернутая на искусстве дамочка работала в одном из здешних музеев. Сама из Южной Африки, здесь по визе. Мы с Куп завтра наведаемся в Клойстерс — и правда, когда бы мы еще сюда попали? — и попытаемся собрать более подробную информацию.

Повесив трубку, Майк взял со стола Тибодо фотографию в рамке. Со снимка улыбалась красивая, элегантно одетая женщина, за спиной у которой сверкала стеклянная пирамида во дворе Лувра.

— Миссис Т.?

Ева Дрекслер кивнула.

— Она имела непосредственное отношение к музею?

— Нет, мистер Чепмен. Она погибла. Разбилась во время спуска на горнолыжном курорте Шамони, позапрошлой зимой. А здесь, в Метрополитен, они пробыли вместе чуть больше года. Я была как раз в этом кабинете, когда Пьер получил…

Дрекслер замерла на полуслове, увидев на пороге своего босса.

— Гирам Беллинджер, директор Клойстерс, примет вас завтра в любое удобное вам время. Он поднимет личное дело мисс Грутен и ответит на все ваши вопросы.

Чепмен склонился ко мне и шепнул на ухо:

— Давай так: остаток дня знакомимся с музеем в сопровождении этого олуха, завтра утром встречаемся в морге, выпытываем у Кестенбаума свежие новости, дальше двигаем в Клойстерс и до упора опрашиваем тех, кто знал ее по работе.

— Идет.

Майк вернулся к столу и взял свой блокнот.

— Скажите Беллинджеру, что мы будем к двенадцати. А он не мог бы передать какие-нибудь документы по факсу уже сегодня?

— Основные данные о мисс Грутен можно взять из базы данных, даже если полный файл с ее личным делом уже в архиве. Думаю, я смогу узнать ее адрес и дату рождения. Что еще вас интересует?

— Хорошо бы выяснить, кто ее ближайшие родственники. По-моему, лучше сообщить им о гибели Катрины до того, как новость подхватят телеканалы. Возможно, у нее тут кто-то из семьи, кто мог бы помочь в расследовании.

— Давайте поступим так, — предложил Тибодо. — Пока вы с Мори будете осматривать хранилище, мисс Дрекслер дождется запрошенной вами информации и потом вам ее передаст.

— Беллинджеру не показалось странным исчезновение мисс Грутен? — спросил Чепмен.

— Да нет, детектив. То есть он ничего об этом не сказал, — уточнил Тибодо. — Лишь упомянул, что в конце декабря он подписал ее заявление об уходе, хотя ничего не знает о причинах этого ее решения. Беллинджер еще сказал, что Катрина хотела на время уехать из города. Она сильно изменилась с того дня, когда — как это по-вашему? — подверглась насилию в парке недалеко от Клойстерс, возвращаясь поздним вечером с работы.