— Убийство. Обвините ответчика в убийстве.

— Он никого не убил, Ваша Честь.

Пока не убил, насколько мне известно.

— Присяжным нравятся убийства, мисс Купер. Вы это знаете не хуже меня. — Харлан Моффет перечитал обвинительный акт, пока судебные исполнители заводили шестьдесят потенциальных присяжных в маленький зал суда. — Дайте этим дилетантам труп, судебно-медицинского эксперта, который объяснит, что торчащий в спине нож попал туда не сам собой, и какого-нибудь бродягу, оказавшегося во время преступления возле Манхэттена, и я гарантирую вам обвинительный приговор. Значит, вот что вы хотите мне всучить?

Моффет подчеркнул красным каждый пункт обвинения. В заголовке документа — «Штат Нью-Йорк против Эндрю Триппинга» — рядом с фамилией обвиняемого он нарисовал человечка на виселице.

Мой оппонент был доволен, когда сегодня утром дело передали на рассмотрение Моффету. Судья старой школы, воспитанный на процессах об убийстве, он начал свою карьеру тридцать лет назад, когда дела об изнасиловании почти не рассматривали в суде присяжных. Если нет ни свидетелей, ни убедительных улик, значит, не может быть и судебного преследования. Так считал судья Моффет.

Мы стояли на небольшом возвышении перед судьей и обсуждали дело, по которому следовало отобрать присяжных. Я пыталась оценить свои шансы, глядя, как Моффет делает пометки в обвинительном акте.

— Вы правы, судья. — Питер Робелон улыбнулся, когда Моффет зачеркнул рисунок с повешенным. — У Алекс типичный случай: «он сказал — она сказала». Никаких вещественных доказательств, ничего, что можно представить суду.

— Вы не могли бы говорить потише, Питер?

Я не решалась сказать судье то же самое, но надеялась, что он меня поймет. Робелон не хуже меня знает, какая акустика в этой комнате, и прекрасно сознает, что двенадцать будущих присяжных могут слышать его слова, пока мы обсуждаем обстоятельства дела.

— Громче, Александра. — Моффет приложил к уху ладонь.

— Вы не против, если мы продолжим разговор в вашей гардеробной?

Мой намек оказался слишком тонким.

— Алекс боится, что присяжные услышат то, о чем ей все равно придется им сказать во вступительной речи. Фантазии и догадки, Ваша Честь. Это все, что у нее есть.

Моффет поднялся с места, спустился по трем ступенькам и жестом пригласил проследовать за ним в свою гардеробную, расположенную в соседней комнате. У распахнутой настежь двери стоял начальник канцелярии.

Комната была почти пустой, если не считать старого деревянного стола и четырех стульев. Единственным украшением служили записи заказов рядом с телефоном на обшарпанной серой стене — названия и количество пиццы, сэндвичей и прочих блюд фаст-фуда, которые судебные исполнители в течение многих лет доставляли совещавшимся присяжным.

Моффет закрыл окно, выходившее на Центр-стрит Нижнего Манхэттена. Хотя мы находились на пятнадцатом этаже, сирены патрульных машин, выезжавших из полицейского участка, почти заглушали наш разговор.

— Знаете, почему присяжным так нравятся убийства? С ними легко иметь дело. — Судья взмахнул руками, и широкие рукава черной мантии взлетели в воздух. — Тут вам и труп, и оружие, и насильственная смерть. Все в курсе, что совершено ужасное преступление. Вам надо только найти бедолагу с криминальным прошлым, и его тут же посадят за решетку.

Я открыла рот, но он ткнул в мою сторону пальцем и продолжил:

— А у вас с вашими треклятыми делами об изнасиловании почти весь процесс уходит на то, чтобы доказать сам факт преступления.

Моффет был прав. В таких делах самое трудное — это убедить суд, что преступление вообще имело место. Обычно люди убивают по каким-то причинам. Не всегда основательным, но достаточным для того, чтобы двенадцать присяжных приняли их к сведению. Жадность. Гнев. Ревность. Измена. Все смертные грехи плюс множество грехов помельче. Прокуратура не обязана раскрывать мотивы преступления, но в основном они всплывают сами собой, и мы просто указываем на них суду.

Сексуальные преступления — другое дело. Никто не может объяснить, почему люди насильно принуждают кого-то к половой связи. Психологи говорят о чувстве власти, гневе и самоконтроле, но им не приходится, как мне, стоять перед судом присяжных и уговаривать обычных граждан разобраться в преступлении, где при всем желании невозможно найти ни одного мотива.

Попробуйте объяснить, почему симпатичный девятнадцатилетний юноша, сидящий напротив вас в суде, ворвался в чужой дом с целью ограбления, но так возбудился при виде пятидесятилетней домохозяйки перед телевизором, что приставил ей к горлу нож и совершил половой акт? Попробуйте объяснить, почему вахтер из офиса в Мидтауне во время ночной смены, когда в коридоре было пусто и темно, зажал в кладовой уборщицу, поставил ее на колени и потребовал орального секса?

— Можно изложить факты, судья?

— Минутку. — Моффет отстранил меня, и луч послеполуденного солнца сверкнул на его перстне с гранатом. — Питер, расскажите о вашем клиенте.

— Эндрю Триппинг. Сорок два года. К суду не привлекался…

— Не совсем так, Питер.

— Но у вас нет ничего, что можно использовать в суде, верно, Алекс? Может, не будете перебивать, пока я не закончу?

Я положила блокнот на стол и стала лихорадочно листать в поисках фактов, способных подпортить благостный образ Триппинга.

— Закончил Йельский университет. Поступил в корпус морской пехоты. Несколько лет сотрудничал с ЦРУ. Сейчас стал консультантом.

— Как и все, кто сидит без дела. У кого нет работы, тот консультант. В какой области?

— Безопасность. Государственное управление. Терроризм. Долго жил на Ближнем Востоке, в Азии. Подробнее сказать не могу.

— Не можете или не должны? Или расскажете, а потом вам придется меня убить? — Шутки Моффета смешили только его самого. Он достал из папки обвинительный акт, лежавший желтой изнанкой кверху, и перевернул его на лицевую сторону. — Поручительство на двести пятьдесят тысяч? Наверно, он действительно что-то знает… или кого-то.

Питер с улыбкой посмотрел в мою сторону.

— Наш друг мисс Купер слегка переборщила с требованиями по залогу. В уголовном суде я скостил половину этой суммы. Он провел неделю в Райкерс, пока я его оттуда не вытащил.

— Не похож на насильника.

— Почему, судья? Потому, что он носит блейзер, шелковый галстук и очки в дорогой оправе? Или он просто первый белый парень, который в этом году оказался у вас на скамье подсудимых?

Срываться не имело смысла. Присяжные будут воспринимать Триппинга так же, как судья. Когда людям говорят «насильник», они представляют себе неандертальца, который с дубиной в руках выглядывает из-за дерева в Центральном парке.

Наконец Моффет повернулся ко мне.

— Итак, кто эта девушка?

— Женщина тридцати шести лет. Пэйдж Воллис. Работает в банке.

— Она знакома с ответчиком? Свидания и все такое?

— Раньше мисс Воллис дважды встречалась с Триппингом. В тот день, когда это случилось, он пригласил ее на ужин.

— Спиртное было?

— Да, сэр.

Моффет снова заглянул в акт и сравнил место происшествия с домашним адресом ответчика. На бумаге появился корявый набросок двух бокалов и бутылки вина.

— Значит, она поехала к нему домой.

Меня бы не удивило, скажи он вслух то, что в эту минуту явно вертелось у него на языке: «А чего еще она ждала, отправляясь в полночь к нему домой, после романтического ужина с вином?» В суде я постоянно сталкиваюсь с подобной логикой. Но Моффет промолчал. Он только нахмурился и медленно кивнул.

— Травмы?

— Нет, сэр.

Большинство жертв сексуального нападения обращаются в полицию без видимых следов насилия. Даже новичок в прокуратуре может легко добиться осуждения, когда у жертвы есть ссадины и синяки.

— Анализ ДНК?

Не успела я кивнуть, как в разговор вмешался Питер Робелон.

— И что из этого, судья? Мой клиент признает, что они с мисс Воллис занимались любовью. Алекс, не имеет смысла отнимать время у суда, приглашая эксперта-серолога. Я могу заранее сказать вам результаты.

Защита Триппинга не блистала новизной. Любовь по взаимному согласию. Парочка провела вместе страстную ночь, заявит Питер, а потом по какой-то причине, которую он сообщит на суде, Пэйдж Воллис на следующее утро бросилась к первому попавшемуся копу и обвинила любовника в изнасиловании. Конечно, сделала она это явно не ради удовольствия предстать перед публикой на открытом заседании суда, куда я вызову ее для дачи показаний.

— Судья Хейз обсуждал с вами возможность соглашения?

Дело находилось на рассмотрении с марта, когда заявление передали в суд.

— Я не делала никаких предложений защите.

— Александра, у вас все в порядке с головой? Или вам больше нечем заняться? — Моффет посмотрел на меня поверх очков.

— Разрешите изложить обстоятельства дела, Ваша Честь. Здесь замешан ребенок.

— У нее есть ребенок? А он-то при чем?

— Не у нее, а у него. Сын. С этим связан пункт о «поставлении в опасность».

— Отец совершил сексуальное насилие над собственным сыном? В таком случае…

— Нет, нет, судья. Речь идет о физическом насилии и двусмысленном поведении…

— Алекс, вы не должны давать характеристики, которые могут вызвать у суда предубеждение. Она ступает на скользкую почву, Ваша Честь.

— Мальчик отчасти стал свидетелем событий, предшествовавших преступлению. В каком-то смысле он был орудием, которое обвиняемый использовал, чтобы принудить мисс Воллис. Если Питер не будет меня перебивать, я все подробно изложу.

Моффет снова посмотрел в обвинительный акт, перечитал пункт об угрозе безопасности ребенка и взглянул на Робелона.

— Что скажете, Питер? Ваш клиент готов признать это, чтобы избежать отягчающих обстоятельств?

— Ни в коем случае. Обвинение не сможет ссылаться на ребенка. Она с ним ни разу не говорила. Мальчик не станет свидетельствовать против отца.

— Это правда, Александра?

Моффет поднялся из-за стола и принялся нетерпеливо расхаживать по комнате. Ему хотелось поскорей вернуться в зал, пока кандидаты в присяжные не начали беспокоиться.

— Не будем торопить события, Питер, — сказала я. — Ваша Честь, это один из вопросов, которые я хочу с вами обсудить перед тем, как мы начнем.

— Что за вопрос?

— Я прошу вас подписать ордер о вызове ребенка в качестве свидетеля и дать мне возможность допросить его раньше, чем я представлю дело присяжным.

— А в чем проблема? Где он сейчас?

— Не знаю, Ваша Честь. Люди из СОП забрали его у мистера Триппинга в день ареста. Они не позволили мне увидеться с мальчиком.

Пока я занималась обвинительным актом, Служба опеки и попечительства увезла десятилетнего сына Триппинга в загородный приют.

— Судья, — сказал Питер, чувствуя, что Моффет настроен против моего дела, — теперь вы понимаете, что я имел в виду? Она даже не видела мальчика.

— А почему ребенок не остался с матерью?

Питер и я ответили одновременно:

— Она умерла.

Питер протестующе вскочил с места.

— Вернее, покончила с собой через несколько месяцев после рождения сына. Типичный послеродовой синдром, в крайне острой форме.

— Ответчик в это время служил в армии. В деле фигурировало его оружие. Я знаю следователей, которые думают, что именно он спустил курок.

Моффет с усмешкой посмотрел на Питера Робелона и сверкнул в мою сторону гранатовым перстнем.

— Ну вот, я же говорил, что надо обвинить его в убийстве! Вы проявили отменную выдержку, мисс Александра Купер. Значит, вот почему судья Хейз заставил меня расхлебывать эту кашу? Какие у вас еще проблемы?

Питер вмешался раньше, чем я успела ответить.

— Алекс, вы знаете, что я буду протестовать против любой просьбы об отсрочке. Вы сказали, что готовы к слушаниям, Хейз отправил нас сюда, и мой клиент не намерен затягивать дело.

— Похоже, до отбора присяжных нам надо уладить некоторые мелочи, — заметил Моффет. — Я скажу, как мы поступим. Сейчас я вернусь в зал, поприветствую присяжных и ознакомлю их с графиком работы. Я представлю им вас и обвиняемого, объясню, что мы должны закончить кое-какие дела, которые их не касаются, и приглашу явиться сюда завтра в два часа. У вас есть списки свидетелей, которых вы хотите вызвать в суд?

Я протянула каждому по экземпляру короткого списка. Все дело почти целиком держалось на Пэйдж Воллис.

— Возможно, завтра добавится еще одна фамилия.

Питер Робелон снова улыбнулся.

— Я не хочу провести бессонную ночь, теряясь в догадках, Алекс. Может, намекнете?

— Даже если я приглашу мать Терезу, вы замучаете ее перекрестными допросами. Так что догадывайтесь сами.

В конце прошлой недели детективу Мерсеру Уоллесу из Специального корпуса, который занимался моим делом, позвонил парень из убойного отдела и сказал, что у него есть тайный информатор, по его словам, абсолютно надежный. Этот человек сидел в Райкерс в одной камере с Триппингом и подслушал кое-что компрометирующее, когда они вместе попали в полицейский участок после ареста. Сегодня вечером осведомителя — его звали Кевин Бессемер — собирались доставить в мой офис, и мне предстояло оценить сведения, с помощью которых он хотел выторговать поблажки и скостить себе срок.

Моффет махнул рукой на дверь, и судебный пристав распахнул ее перед нами. Судья взял меня под локоть и повел по коридору.

— Очень мило с вашей стороны передать мне дело, которое избавит меня от репортеров. Обычно они забивают первые три ряда в зале суда.

— Поверьте, Ваша Честь, я сама предпочитаю работать в спокойной обстановке.

— Сделайте мне одолжение, Алекс. — Моффет обернулся к Робелону, явно желая ему подмигнуть и заверить, что разговор со мной пойдет на пользу его клиенту. — Подумайте, не сможем ли мы завтра к этому времени закрыть дело. Удивляюсь, как оно протянуло до сих пор, пережив ходатайство об отзыве в большом жюри. Не уверен, что с моим участием все пойдет так, как вам хочется.

— Это очень драматичная история, я бы даже сказала, пугающая. Думаю, вы сами убедитесь в этом завтра утром, когда я представлю официальное ходатайство.

Моффет отпустил меня, первым вошел в зал и направился к судейскому креслу, а мы с Робелоном заняли свои места.

Мерсер Уоллес стоял за барьером, ожидая, когда я выйду из гардеробной. Моффет знал его по предыдущему процессу.

— Мисс Купер, может, вы хотите побеседовать с детективом Уоллесом, пока я не представил вас присяжным?

— Буду очень признательна, Ваша Честь.

Мерсер взял меня за плечо и развернул спиной к скамье присяжных и лицом к себе.

— Стой спокойно и не дергайся. Я должен сообщить тебе одну новость, пока судья считает, что у тебя все в ажуре. Надеюсь, еще не поздно, и тебе это чем-нибудь поможет.

— Ладно, выкладывай.

Он наклонился ко мне и заговорил как можно тише.

— Как только об этом узнает комиссар полиции, сразу полетят головы. Двое парней везли Кевина Бессемера из Райкерс к тебе на допрос. Машина попала в пробку из-за аварии на ФДР-драйв, заключенный рванул с заднего сиденья на тротуар, потом на 119-ю улицу и дальше в город. Они его потеряли.

— Что?

— Не дергайся, девочка. Ты мне обещала.

— На нем что, не было наручников?

— Были крепко защелкнуты за спиной, так сказали эти парни. Остынь, Алекс, а то судья захочет узнать, что у тебя с давлением. У тебя щеки горят.

— Значит, я не смогу начать отбор присяжных завтра. Господи, как мне получить отсрочку?

— Скажи ему, что случилось, дорогуша. Объясни, что твой информатор удрал.