Каждый раз, когда я думала, что мы вот-вот сделаем шаг или два вперед, нас отбрасывало назад на пять или шесть. Майк сильно надавил на Лэвери, пытаясь выяснить, когда именно Лола Дакота сказала ему, что собирается на встречу с пропавшей девушкой. Если профессор говорил правду, он не видел свою соседку почти месяц. А если честен был Барт, тогда Лэвери мог слышать это от Лолы за час до ее смерти.

Так или иначе, работы у нас прибавилось, а вот ясности — нет. Неужели Шарлотта Войт вернулась в Королевский колледж за несколько дней до Рождества, чтобы продолжить обучение в новом семестре? Связано ли ее появление с самоубийством бывшего любовника, Джулиана Гариано, снабжавшего ее наркотиками? И кто еще кроме Лолы знал, где находится девушка?

Между словами Барта Франкла и рассказом Клода Лэвери были явные расхождения. Оба, несомненно, о чем-то лгали. Лэвери нарисовал нелицеприятные портреты своих коллег, при этом подчеркнув погрязший в междоусобицах мир университетской политики. И почему Лэвери не признает, что встречался и разговаривал с Лолой Дакотой, когда та вернулась домой незадолго до убийства?

— В понедельник утром надо сесть и составить схему всех этих связей. Сейчас я слишком устала и издергалась. Хорошо, что за эти два дня мне на пейджер не звонили из Спецкорпуса. — Часы на приборной панели машины Майка опаздывали, но когда мы вышли от Лэвери, было почти семь. — Меньше всего мне сейчас нужны новые иски.

— Сейчас ведь Неделя флота, да?

— Да, и я очень рада, что все так хорошо себя вели. Обычно бывает пять-шесть дел. — Время от времени, когда того требовало особое событие, вроде Четвертого июля или Нового года, в портах и гавани Нью-Йорка собирались военные корабли. На борту каждого и по всему Гудзону устраивали пышные торжества. Правда, время от времени, когда моряки, слишком долго бывшие в море, попадали в Готэм, вечеринки выходили из-под контроля.

— Может, ребята больше не сходят на берег. Может, принцип «меньше знаешь, крепче спишь» работает лучше, чем кажется.

— А может, я просто скрещу пальцы и буду надеяться на тихий вечер? Джейк, наверное, уже вернулся. Скорее всего, мы сгоняем в «Бэттерфилд 81» и закажем бифштексы. Может, пойдешь с нами?

— Нет, у меня свидание. Я заброшу тебя домой и поеду к ней ужинать.

— А она?..

— Хорошая повариха.

— И это все, что ты можешь сказать?

— Я не готов к огласке. — Майк ухмыльнулся. — Ты хуже моей мамы.

— А ты слишком скрытный и не рассказываешь мне, что у тебя происходит. Это наводит на мысли, что у тебя намечается нечто серьезное. Не хочется говорить это на букву «л», но, по-моему, ты влюбился. Особенно после нашего откровенного разговора, когда мы ехали от Мерсера.

— Ты узнаешь об этом первой, блондиночка.

Майк остановился около дома Джейка, и швейцар помог мне выйти из машины.

— Мистер Тайлер приехал несколько минут назад, мэм. Спросил, видел ли я вас сегодня вечером.

— Спасибо, Ричард.

Я поднялась на лифте и вставила ключ в замок. Джейк был в кабинете, занимался на тренажере и слушал по телевизору новости через наушники. Он не видел, как я вошла. Я сняла пальто и перчатки, села в кожаное кресло у него за спиной и терпеливо ждала, когда он закончит упражнения и сойдет с тренажера.

— Не так уж и плохо приходить ко мне домой, верно? — спросил он, целуя меня в нос. — Вы с Чэпменом уже раскрыли это дело? Я дал тебе целую неделю.

— У меня и так голова трещит. Может, поговорим о твоем дне?

— Я быстренько приму душ, а потом мы пойдем куда-нибудь поужинать, хорошо?

Несмотря на холодный ветер, мы отправились в ресторан пешком. Попадавшиеся нам по пути витрины магазинов пестрели рождественскими украшениями и рекламой послепраздничных распродаж.

Мы уселись в тихом уголке. Темное, строгое оформление зала как нельзя лучше подходило к моему настроению. Я думала о событиях прошедшей недели и унынии, омрачившем столь любимое мной время года. Джейк лакомился бифштексом, и я в дополнение к супу и салату стянула у него пару безупречных pommes frites. Пили мы чудесное бургундское.

К тому времени, как мы собрались домой, сильно похолодало, и мы поймали такси на Лексингтон-авеню. Едва мы вошли в квартиру, как я разделась и, забравшись в постель, устроилась возле Джейка. Когда я заснула, свет еще горел, а Джейк по-прежнему щелкал каналы. В три часа ночи меня разбудил кошмарный сон. Я прижалась к его телу и постаралась выбросить из головы фотографии со вскрытия Лолы Дакоты.

Когда на следующее утро Джейк открыл глаза, я уже приняла ванну и оделась. Пока варился кофе, я подняла газету с коврика у порога и погрузилась в чтение.

Джейк вошел на кухню и открыл холодильник.

— Яичница? Глазунья? Омлет?

— Одно яйцо.

Он заглянул в газету через мое плечо:

— Почему ты начинаешь с некрологов? Ищешь себе дело? Или, как говорил мой отец, хочешь убедиться, что там нет твоего имени?

Я отложила газету и накрыла стол для завтрака. Мы просидели в столовой больше часа. Джейк корпел над воскресным кроссвордом, а я решила закончить более сложный субботний лабиринт.

— Что будем сегодня делать?

— Как насчет музея Фрика? Там проходит выставка Веласкеса. Мы можем пойти пешком, побродить там пару часиков, а когда вернемся домой, я займусь документами по делу.

— Ты определилась с тридцать первым декабря? То есть это не помешает?

— Думаю, все будет отлично. — Джоан Стаффорд давала в Вашингтоне ужин для пяти супружеских пар. Мы собирались отправиться туда во вторник на дневном самолете, провести ночь с Джоан и Джимом и вернуться на следующее утро, чтобы принять участие в свадебных приготовлениях Мерсера и Вики.

Это единственный праздник, который я ненавижу. Его искусственная атмосфера вынужденной веселости всегда меня раздражала, и больше всего я люблю отмечать его, сидя дома с друзьями. Джоан — восхитительная хозяйка, и встретить еще один год с ней — просто чудесно. Мы посмеемся и отдохнем перед ее огромным камином, потом поднимемся по лестнице и переночуем в уютной гостевой комнате ее дома в Джорджтауне.

— Завтра вечером обещали буран. Но мы всегда можем поехать на метролайнере.

Когда телефон зазвонил первый раз, я мыла посуду. Джейк вернулся на кухню, обнял меня и прижался губами к моей макушке.

— Это был Майк, дорогая.

— Я ждала этого звонка. — На глаза уже навернулись слезы, и я изо всех сил старалась не заплакать.

— Барт Франкл умер. Они отключили систему жизнеобеспечения сегодня утром. — Джейк хотел повернуть меня к себе лицом. Я стояла у раковины и смотрела в окно на серый день, не обращая внимания на стекающую по рукам горячую воду. — Я просто хочу подержать тебя минутку, Алекс.

Я покачала головой.

— Однажды тебе придется мне все рассказать. — Джейк погладил меня по спине. — Майк просил передать, что получил ордер на обыск в кабинете Франкла. Он едет в Нью-Джерси, чтобы его подписать. Так он сможет собрать улики уже сегодня днем. — Правой рукой он массировал мне шею, а левой обнял за талию. — Ты ни в чем не виновата.

Я не винила себя в смерти Барта, но мне было больно от того, как печально складывались события с того момента, как Лола попала в руки Винни Синнелези. Она просто хотела покончить с жестокостью Ивана Краловица, а вместо этого стала пешкой в предвыборной гонке прокурора. Он же хотел только поставить сенсационный трюк, который принес бы ему больше голосов. Сколько раз я слышала, как Пол Батталья напоминает своим сотрудникам, что нельзя вести политическую игру с жизнями людей. Я восхищалась его мудростью.

В жизни Барта явно царил больший беспорядок, чем считали остальные. А теперь он умер, мягко говоря, при загадочных обстоятельствах, оставив после себя подмоченную репутацию и огромные долги. И детей, вдруг вспомнила я и зажмурилась. У него осталось трое детей, которым еще предстояло пережить эту утрату и позор.

Я склонилась над раковиной, сложила руки лодочкой и, набрав горячей воды, поднесла к глазам.

— Давай прогуляемся, хорошо?

Я взяла Джейка под руку, и мы отправились в маленький музей на углу Пятой авеню и 17-й улицы. Я пыталась объяснить свои чувства, и пар от моего дыхания кольцами поднимался вверх на морозе. Когда мы изучали жизни людей, чьи трагедии попадали на мой стол, нам приходилось копаться в таких интимных подробностях, о которых я хотела знать не больше, чем убитые желали бы мне сообщить при жизни. Я не умела оставаться равнодушной. Я могла беспристрастно оценить улики, могла судить о достоверности показаний свидетелей, но каждая потерянная жизнь причиняла мне боль и разбивала сердце.

Мы бродили по прекрасной выставке картин, предоставленных мадридским Прадо. Насмотревшись портретов королевских особ, мы забрали вещи из гардероба, вышли из музея и свернули на Мэдисон-авеню выпить по чашечке горячего шоколада. Мы почти дошли до дома, когда мой пейджер снова запиликал.

Я узнала номер отдела жалоб и, остановивших в дверях, взяла мобильник. Трубку снял инспектор, и я представилась:

— Это Александра Купер. Что случилось?

— Вас ищет женщина, Сильвия Фут. Говорит, что она юрист в Королевском колледже. Утверждает, что у нее даже есть ваш домашний телефон, но она нигде не может вас найти. Вот я и подумал, что стоит вам позвонить.

— Конечно. — Я дала Сильвии все контактные телефоны еще до того, как у меня разбили окно, и два дня не проверяла автоответчик. Как легкомысленно с моей стороны!

— Она сказала, как долго пыталась до меня дозвониться?

— Всего час или два. Она оставила номер. — Я узнала ее рабочий телефон. — Раз уж вы позвонили, Алекс, могу я спросить вас об одном деле? Оно поступило только что.

— Разумеется.

— Сегодня около десяти утра в туалете Центрального парка за неприличное поведение в общественном месте и угрозу благополучию ребенка арестовали мужчину. Он летчик, работает в международной авиакомпании. Сегодня в шесть вечера должен лететь в Женеву.

— Рада узнать, что он хорошенько отдохнет перед долгой ночью.

— Угу. А то полицейский сказал мне, что, пока его не схватили, его пенис был на автопилоте. В любом случае у нас здесь буянит адвокат его авиакомпании. Требует, чтобы дело его клиента рассмотрели в первую очередь, а то Красный Барон не успеет на шестичасовой рейс. Компания находится в Европе, так что сменщика у него нет. Если он не выйдет из тюрьмы вовремя, им придется перевести всех пассажиров на другие рейсы. Я могу это сделать?

— У него есть здесь жилье? Родственники? Повод вернуться?

— Нет.

— С жертвой уже беседовали?

— Только полицейский. Говорит, потрясающий ребенок. Еще есть взрослый свидетель. Сильное дело.

— Не стоит вставать на уши ради этого пилота. Ужасно не хочется создавать неудобства всем этим людям, но мне кажется, что сегодня вечером он будет не в лучшей форме, чтобы вести свой космический корабль в Швейцарию. Денек за решеткой и несколько часов в зале суда…

— Тем более что об этом прознала пресса. Микки Даймонд уже здесь. Хочет получить фото для статьи в «Пост» про летчика и его подростковый штурвал. У Даймонда, как всегда, хороший вкус.

— Пусть все идет своим чередом. И потребуй какое-нибудь разумное поручительство. Если они переведут его на Дальний Восток, мы больше его не увидим.

Я спрятала телефон в сумочку:

— Пойдем домой. Мне надо позвонить Сильвии Фут.

Мы зашли в квартиру. Джейк повесил наши пальто и прошел за мной в кабинет. Я перезвонила Сильвии.

— Простите, что беспокою вас в воскресенье, Алекс, но я знаю, вам не понравится, если я не выполню требования, предъявленные вами и детективом Чэпменом.

— Очень любезно с вашей стороны, Сильвия. Я не ожидала, что ради этого вы лишите себя выходных.

— Я хочу закончить с этим до Нового года. Сегодня я все равно свободна. Несколько часов назад я узнала, что Клод Лэвери вернулся в…

— Да, Сильвия. Вчера днем мы заезжали к нему.

— О. — Ее голос упал, и она сникла. — Сомневаюсь, что вы примете во внимание мои попытки сотрудничества. Я заехала в колледж, чтобы написать отчеты, и встретила Томаса Греньера — биолога, с которым вы хотели побеседовать. Я дала Греньеру номер детектива Чэпмена и попросила его позвонить в понедельник.

— Где он сейчас? Прямо сейчас?

— Думаю, с ректором.

— В кабинете Рекантати?

— Да. Последние десять минут они о чем-то спорят. Их слышно даже в коридоре.

— Вы можете задержать их до моего приезда? Попросить их остаться, пока я не примчусь к вам?

— Сегодня?

— Да, Сильвия. Я поймаю такси и буду у вас через двадцать минут. — Нет смысла ждать до завтра, чтобы припереть Греньера к стенке. События разворачивались с такой скоростью, что мне понадобится уйма времени на допросы и изучение документов, которые мы получим из офиса Синнелези. Что-то разожгло интерес некоторых Лолиных коллег, и они вернулись в колледж, когда я не ожидала их там найти.

Сильвия была явно недовольна.

— Они взрослые люди, Алекс. Я не могу удерживать их насильно. Полагаю, если они захотят поговорить с вами, то подождут.

— Но вы скажете им, что я еду?

— Разумеется. Я буду здесь.

Я обернулась и посмотрела на Джейка:

— Ты не будешь очень возражать, если я сгоняю в колледж на пару часиков?

— А я-то уже начал привыкать к этой домашней сцене. Стопки газет, трикотажные рубашки и тапочки. Я готовлю еду, ты моешь посуду, «Темптейшнс» поют «Моя девочка». Даже представлял, что мои фирменные пряные «Кровавые Мэри» закончатся дневным сном, а может, и еще чем-нибудь. Глядишь, сегодня мне не придется заниматься на этом чертовом тренажере.

Я села к нему на колени и обняла за шею:

— Ты ведь все понимаешь, да?

— Конечно. Хочешь, составлю тебе компанию? Без Майка и Мерсера ты как рыба, выброшенная на берег.

— Не обязательно. Я еду в Королевский колледж. В прошлый раз Рекантати сбежал от нас. Кроме того, я не откажусь провести с ним несколько минут без моего не столь благородного великого инквизитора, тактичного детектива Чэпмена. А с Греньером мы вообще пока не встречались. До сегодняшнего дня он был недоступен. Может, это все из-за праздников, но нам обязательно надо с ним побеседовать. — Я поцеловала Джейка в губы, и он ответил на мой поцелуй — крепко и одновременно нежно.

— Когда ты так говоришь, я ни в чем не могу тебя упрекнуть. И чем быстрее ты выберешься отсюда, тем быстрее вернешься. — Джейк спихнул меня с колен и шлепнул. — Вечером ужинаем дома.

— Отличная мысль. — Я причесалась и накрасила губы. — Ты ведь не ждешь от меня помощи?

— Я был потрясен, когда увидел, что ты ставишь рождественскую елку так же, как я. Горячая вода в горшке, чтобы стекла живица. Это удивительно, Алекс. Я хотел просить тебя переехать ко мне еще до того, как убедился, что ты умеешь хотя бы воду кипятить.

— Какая удача, что у тебя чайник со свистком. Иначе как я узнаю, что он кипит? — Мне нравилось не только общество Джейка, но и то, что он никогда не ворчал из-за моей неспособности приготовить блюдо посложнее английских оладий.

— В восемь. Вчера по дороге домой я купил лосося. Где-то в кулинарной книге у меня есть отличный рецепт. Мне будет чем заняться до твоего возвращения.

Швейцар поймал мне такси. Я устроилась на заднем сиденье и принялась объяснять водителю, говорившему на совершенно непонятном мне языке урду, что Клермонт-авеню находится в квартале к западу от Бродвея, рядом с территорией Колумбийского университета.

Охранник внимательно изучил мое лицо, сравнил его с фотографией на удостоверении окружного прокурора и неохотно пропустил в здание. Я взбежала по лестнице и поспешила в кабинет Сильвии Фут. По раздраженному выражению лица юрисконсульта было ясно, как она относится к моему приезду.

— Они недовольны, что вы решили приехать сегодня. Оба. Но это не помешало им кричать друг на друга. — Она захлопнула за собой дверь и показала, где находится кабинет ректора Рекантати.

— О чем они спорили?

Она бросила на меня еще один кислый взгляд:

— Что из-за Лолы Дакоты мы все на коротком поводке. Никто не хочет приключений на свою голову.

— Вы — ее коллеги, и…

— Это не значит, что мы хотим копаться в ее грязном белье.

Остановившись перед кабинетом ректора, Фут постучала.

— Войдите.

Когда мы с Майком встретились с Рекантати на следующий день после смерти Лолы, он казался таким кротким, тихим. Теперь при виде меня он нахмурился: ему не нравились наши вопросы и то, что мне была известна, по крайней мере, одна вещь, которую он хотел бы сохранить в тайне.

— Томас, это мисс Купер из манхэттенской окружной прокуратуры.

— Добрый день. Я — Томас Греньер.

Профессор биологии был худым, но жилистым. Темные волосы местами поредели, на переносице плотно сидели очки. Он хотел пожать мне руку не больше, чем Рекантати.

Фут повернулась к дверям, но мне было нужно задать ей еще один вопрос, и я хотела сделать это при всех.

— Прежде чем уйти, Сильвия, скажите, не встречались ли вы в последнее время с Шарлоттой Войт?

— Что?

— Может, она звонила, хотела записаться на следующий семестр? Или кто-то из преподавателей слышал, что она вернулась в Нью-Йорк?

Фут и Рекантати переглянулись.

— Я ничего не знаю. А почему вы спрашиваете?

— Ее имя всплыло во время вчерашнего разговора. Вот я и подумала, вдруг кто-то говорил вам, что видел ее недавно.

— Я сказала, что дам вам знать, если это произойдет. Сейчас почти пять часов, Алекс. Если я вам больше не нужна, я еду домой. — Она закрыла дверь и оставила нас втроем. Рекантати сказал, что хочет поговорить со мной наедине, и попросил Греньера выйти в приемную. Я села в кресло напротив его большого стола.

— Мисс Купер, первым делом я хочу извиниться за свой уход во время нашей последней беседы. Наверное, это произвело плохое впечатление. Просто меня оскорбляет…

Его голос надломился, и он смолк.

— Никто не любит говорить с полицией, профессор.

— Я ничего не понимаю в ДНК и в том, какие именно улики она дает. Томас знает намного больше. Из разговора с ним я выяснил, что человек может дотронуться до чего-нибудь — дверной ручки, стакана — и оставить достаточно клеток кожи, чтобы можно было получить ДНК.

— Так и есть. — В клетках кожи, отслоившихся за несколько минут нормального контакта, содержалось достаточно генетического материала, чтобы с помощью этой технологии раскрывать даже нетяжелые преступления, вроде краж со взломом.

Я постаралась успокоить Рекантати:

— В Англии ДНК используют в расследовании преступлений против собственности. Например, при угоне машины. Давно установлено, что в попытке завести двигатель вор обычно прикасается к рулевой колонке. Обнаружив угнанный автомобиль, британцы просто протирают колонку и вводят профиль в компьютер. Они раскрывают преступления, которые никогда не раскрыли бы другим способом. Не нужна ни кровь, ни сперма.

Но Рекантати не слушал мою лекцию по сбору улик. Он пытался убедить меня, что никогда не состоял в сексуальной связи с Лолой Дакотой.

— Я больше не хочу иметь дело с детективом Чэпменом. Но я хочу, чтобы мне поверили вы, мисс Купер. Я… у меня никогда не было романа с профессором Дакотой. Она была моим другом, коллегой. — Он запнулся, потом продолжил: — А еще от нее всегда были неприятности. А я не хочу неприятностей.

— Но вы же были у нее в квартире, правда? Вот почему вы думаете, мы могли найти там вещи с вашей ДНК.

— Я… э-э-э… нет, я никогда не был там один. Да, я заезжал к Лоле, но только на кофе или когда она приглашала нас на коктейли. Не это меня беспокоит. Я здесь временно, исполняю обязанности ректора. И если я не получу постоянное место, я хотел бы вернуться в Принстон. Без скандала. Меня не возьмут, если разразится скандал.

— Тогда я не понимаю, что вас так беспокоит.

— Мисс Купер, я видел ваших криминалистов в кабинете Лолы на следующий день после убийства. Я не знаю, что они могут установить на основе ДНК, но они также снимали отпечатки пальцев. Я весь на нервах. Вот почему я убежал от вас в тот день.

— Почему? Чего вы боялись?

— На следующий день после убийства Лолы, утром, я… я ходил в ее кабинет. Я ничего не брал, клянусь. Но я пошел туда рано утром, когда в здании еще никого не было.

— Как вы попали внутрь? Почему…

— Я — ректор колледжа. Пока ректор. Я попросил сторожа открыть ее кабинет, и он согласился. Я… я трогал все. Я словно обезумел. А потом ваш детектив заметил, что вещи лежат не на месте, и пригласил других людей, чтобы снять отпечатки. Я был вне себя.

— Но зачем вы пошли к ней в кабинет?

Рекантати понизил голос еще больше и кивнул на дверь:

— Вот и все. Я не хотел рассказывать вам об этом, не переговорив сначала с Томасом. Сегодня утром он как раз вернулся с Западного побережья. Прилетел ночным рейсом.

Почему он так юлит?

— В час ночи из Принстона мне позвонила жена. Я говорю о ночи, когда убили Лолу. Она сказала, что звонил Томас Греньер из Калифорнии, искал меня. Еще сказала, что у него нет телефона моей городской квартиры. Она сдана в субаренду, так что на мое имя не зарегистрирована. Все было так логично, я… я…

— Что он ей сказал?

— Просил срочно передать его сообщение. Что я должен попасть в кабинет Лолы до полиции. Что в ее столе лежало нечто, что… Ну, что могло поставить колледж в неловкое положение, если это найдут. Ничего противозаконного. Я не совершу преступления, если заберу это. Я бы никогда не ввязался в такую аферу. Но чтобы избежать скандала…

— Какого скандала?

— У нас уже заведено несколько дел, мисс Купер. Тогда я понятия не имел, о чем он говорит. Он просто сказал Елене — моей жене, — Греньер сказал ей, что объяснит все, когда вернется в Нью-Йорк. Что мне надо всего лишь забрать один конверт и подсунуть под дверь его кабинета.

— И вы это сделали?

— Я пытался сделать. — Рекантати покачал головой. — Я не спал полночи, нервничал, а на рассвете поехал сюда. Скорее всего, все дело в моей наивности — или невежестве, если угодно. Мне даже в голову не пришло, что полиция захочет осмотреть кабинет Лолы. Я… Я никогда не сталкивался с расследованием убийства. Когда позвонила Елена, мы все предположили, что Лолу убил Иван, значит, колледж ни при чем.

Рекантати говорил так быстро, что казалось, вот-вот задохнется.

— Наверное, я пробыл там час. Я стал просматривать бумаги на ее столе, методично и спокойно. Но когда конверт, о котором говорил Томас, так и не нашелся, я почти запаниковал. Я искал везде, пока не услышал голоса и шаги. Тогда я выскользнул в коридор и к себе. — Рекантати раскачивался взад-вперед на вертящемся кресле. — Сильвия Фут меня прикончит. Она ужасная ханжа. Но я всего лишь делал то, что, по словам Греньера, могло помочь мне сохранить работу. В тот момент все выглядело совершенно безобидно. Кроме того, я так и не нашел эту чертову штуковину.

— Что это был за конверт?

— Маленький, очень маленький. Он имел какое-то отношение к проекту, над которым они работали. На нем было написано «Блэкуэллс».

Учитывая интуицию Майка и ордер на обыск, я надеялась, что завтра утром этот маленький конверт будет лежать на моем столе. Наверное, до моего приезда Рекантати и Греньер спорили именно об этом.

— Вы с Греньером разговаривали на неделе?

— Нет, нет. Только сегодня. Он так и не перезвонил, и я понятия не имел, где он живет в Калифорнии. Поскольку миссию я «завалил», — язвительно продолжал Рекантати, — то решил подождать и сказать ему все при личной встрече. Встречаясь с вами в прошлую пятницу, я знал, что в кабинет Лолы не вернусь ни за что.

— Насколько мне известно, до того, как я сюда вошла, вы говорили с профессором Греньером. — Я хотела заранее узнать, что биолог сказал Рекантати. — Он объяснил вам, почему хотел, чтобы вы забрали конверт, и почему его содержимое могло втравить колледж в неприятности?

— В этом-то все и дело, мисс Купер. Боюсь, я скорее ругался на Томаса, нежели разговаривал с ним. Понимаете, он утверждает, что не знает ни о конверте, ни о проблемах с проектом «Блэкуэллс». Томас Греньер говорит, что вообще не разговаривал с моей женой по телефону.