– Твой список неотложных дел, наверно, длиной в несколько миль, – заметил Чэпмен, когда Дон Кэннон ушел. Мы сидели за столом лейтенанта и подкреплялись бутербродами.

– Сейчас позвоню своим стажерам, пусть выяснят телефон мэра Флоренции. А ты позвони экспертам – вдруг они изъяли какую-нибудь книгу в мастерской Варелли.

– Говорю же, мы с Мерсером были там вместе с ними. Ничего подобного. Единственное, что они изъяли как улику, – это солнечные очки. Эта книга, скорее всего, в квартире, а не в мастерской.

– Ну что же, если мы сможем найти племянницу, которая отвезла Джину Варелли тем вечером, то, возможно, нам удастся убедить ее разрешить осмотр квартиры. А если нет, то утром я выпишу еще одну повестку. – Я посмотрела на часы: – Сейчас почти четыре.

В участке началась пересменка, детективы, работающие утром, уходили, и заступали на дежурство те, кому работать с четырех до полуночи. Но даже те, чей рабочий день официально закончился, оставались работать сверхурочно – из-за Мерсера.

Джимми Хеллоран распахнул дверь:

– Твоя секретарша на второй линии. Возьмешь трубку?

– Да. Лора, что-то случилось?

– Нет, просто хочу сообщить новости. Пэт Маккинни устраивает завтра в десять встречу с некоторыми старшими сотрудниками судебного отдела. Кэтрин велела тебе передать, что повестки дня у них нет, но, очевидно, он собирается назначить кого-то на дело Мерсера.

– Поблагодари ее. Я обязательно приду.

– Но тебя-то и не позвали, Алекс. В этом все дело. Вот почему Кэтрин хотела, чтобы я тебе все передала.

Черт побери! Маккинни, как заместитель главы судебного отдела, сделает все, чтобы причинить мне неудобства, раз уж я оказалась свидетелем ранения Мерсера. Но я собиралась принять участие в обсуждении кандидатуры юриста, которому предстоит заниматься этим делом.

– Можешь найти телефон Рода Сквайерса?

Глава судебного отдела был моим другом и союзником, но сейчас находился в отпуске. Если до завтрашнего утра я заручусь его поддержкой, то смогу повлиять на назначение прокурора.

– Я позвоню Роуз Мэлоун. Уверена, она знает, как его найти. И еще. Тип, который на прошлой неделе пытался тебя задавить, Уоким Вейкфорд, сегодня приходил в прокуратуру, хотел подняться наверх, подать Батталье жалобу на тебя.

– Охрана его пропустила? – Если да, то он подобрался слишком близко, а это не радует.

– Нет. Его имя есть в списке.

У охранников на вахте был целый перечень лиц, которых не пускали в прокуратуру, – это была ежедневно увеличивающаяся армия психов, недовольных и просто придурков, которым нравилось вносить беспорядок в нашу работу.

– Его арестовали? – спросила я, помолчав.

– Нет. Охранник позвонил в участок, чтобы прислали детектива, но сегодня работал только один лифт, и, пока тот спустился, Вейкфорда уже и след простыл. Мне по этому поводу звонил сам мистер Батталья. Велел мне пообещать, что я попрошу тебя никуда не ходить без охраны.

– Не говори ему, что, когда я сказала «да», был слышен зубовный скрежет, – ответила я. – Сейчас я торчу в полицейском участке, и если Чэпмен не впадет в буйство, когда я попрошу его стереть соус со рта, то я буду в полной безопасности. Я останусь с ним еще часа на два. а затем он снова передаст меня детективам Баттальи. Передай боссу, что я буду осторожна. И пожалуйста, постарайся раздобыть телефон чиновников из мэрии Флоренции. Теперь нам надо найти вдову Марко Варелли.

– Алекс, там сейчас одиннадцатый час вечера. Я постараюсь все сделать, но вряд ли что-то получится до завтра. И еще кое-что.

– Хорошая новость, да?

– Не совсем. Ко мне заглянул Пэт Маккинни. Велел напомнить тебе, чтобы ты не появлялась в больнице. Не посещала Мерсера, не разговаривала с ним, не обсуждала дело. Он не хочет, чтобы вы сравнили свои воспоминания и стали рассказывать одинаковую историю. Прости, Алекс.

– Не переживай, Лора. Ты ведь всего лишь передаешь его слова.

Когда я повесила трубку, Чэпмен спросил о новостях, и я рассказала про Вейкфорда.

– Господи Иисусе, блондиночка, да, кроме меня, у тебя и друзей-то нет. Ладно, надо двигать. Престон Мэттокс ждет нас.

– Разве ты не сказал, что остальных мы допросим здесь?

– Что случилось с твоим чувством юмора, детка? Вчера потеряла? Архитектурное бюро этого типа расположено в пентхаусе на Пятой авеню, оттуда открывается прекрасный вид на собор Святого Патрика, там работает не менее пятидесяти служащих. Не бойся, я доставлю тебя домой целой и невредимой.

Майк позвонил в больницу и поговорил с отцом Мерсера, который сообщил, что Мерсер бодрствовал несколько часов и садился, а теперь снова спит. Мы собрали вещи, готовясь покинуть участок. Джимми Хеллоран остался на вторую смену, потому что его посадили на горячую телефонную линию: мэрия объявила награду за любую информацию, которая приведет к поимке стрелявшего.

– Малыш, позвони, если что-то появится по Бейли до конца твоей смены. У нас еще один допрос, а потом мы едем в больницу.

И мы отбыли в контору «Мэттокс Инкорпорейхед» на встречу со вторым поклонником Дениз Кэкстон, Престоном Мэттоксом. Секретарша объявила ему о нашем приходе, и нас пропустили в здание из стекла и бетона, где находился кабинет успешного архитектора, а южные окна смотрели на шпили величественного собора.

Моей первой реакцией стало удивление. Мэттокс оказался подтянутым мужчиной лет пятидесяти, в синем костюме. Бизнесмен с головы до пят, от чего мы уже отвыкли, всю неделю общаясь с представителями мира искусства. Но больше всего в Престоне Мэттоксе поразило то, что он был действительно убит горем: глаза покраснели, под ними образовались мешки, будто он плакал дни и ночи напролет. Он смотрел на нас безжизненным взглядом. Я была тронута: хоть кто-то скорбит о Дениз Кэкстон.

В очередной раз мы с Чэпменом представились.

– Присаживайтесь, – сказал он, выйдя из-за стола и поставив в ряд три стула. – Извините, что не смог встретиться с вами раньше. Мне необходимо было уехать после гибели Дени. Лоуэлл открыто дал мне понять, что мое присутствие на панихиде нежелательно, поэтому я не смог здесь оставаться.

Мэттокс говорил искренне, но казался рассеянным и не смог даже улыбнуться.

– Есть прогресс в расследовании дела?

– Не такой большой, как хотелось бы, – ответила я.

– Я перестал читать об этом деле в газетах, поэтому не знаю, насколько вам удалось продвинуться. То, что о ней писали, создало образ пустой и неприятной особы. Но она была необычайной женщиной – умной, веселой, сердечной. Она страстно желала быть любимой, и я любил ее.

Майк проявил недюжинную выдержку и не упомянул прочих любовников Дени. Он позволил Мэттоксу сделать это самому.

– Должно быть, вы уже говорили с другими приятелями Дени. И вам известно, что я не был единственным мужчиной в ее жизни, но я страстно боролся за право стать таковым, – он отошел к окну, посмотрел на улицу и продолжил: – Я попросил Дени выйти за меня замуж.

– Но она еще не развелась, – напомнил Майк.

Мэттокс оперся на подоконник.

– Нет, но я просил ее ускорить процесс. Перестать сражаться с Лоуэллом и просто уйти от него. Честно говоря, мне становилось плохо при одной мысли, что они спят под одной крышей. У меня нет такой коллекции предметов искусства, как у ее мужа, но, помимо этого, я мог дать ей все, чего бы она ни пожелала.

– Вам известно, почему она не уходила от него?

– Действительно, почему? Наверное, я и сам не знаю. Ни одна из причин, что она называла, не были основательными. «Просто подожди, – говорила она. – Не торопи меня». Она очень упрямилась в этом вопросе, а я безумно ее любил, поэтому не настаивал. Это была единственная причина наших ссор. А ссориться она умела, – произнес Мэттокс, умиляясь.

– Что вы хотите этим сказать?

– Дени была бойцом. С виду такая мягкая, хрупкая. Но у нее была стальная воля, и если ей что-то было нужно, она вцеплялась в это ногами и руками. Это была ее лучшая дружеская черта – безоговорочная верность, за это ее любили все близкие, – он достал платок из кармана брюк, прикрыл рот, откашлялся, протер глаза. – Я все время думаю о том, как она умерла. Я знаю, что перед смертью она боролась.

Многие жертвы изнасилований рассказывали мне о своей реакции на нападающего. Многие подчинялись под угрозой смерти. Другие пытались сопротивляться. Некоторым везло, и они выживали. Но большинство лишь вызывали гнев преступника, он начинал применять силу, и это приводило «травмам или даже к смерти женщины. Никто не смог бы предугадать, как поведет себя жертва насильника. А жертве приходится делать этот выбор в считанные секунды.

Майк попытался вернуть разговор на темы, которые его интересовали:

– Вы поддерживали отношения с Лоуэллом Кэкстоном?

– Я с ним знаком уже много лет, но никогда не выполнял для него заказов, просто мы вращались в одних кругах. Со мной он всегда вел себя как образцовый джентльмен.

– А с Дени?

– По правде говоря, я понимал его гораздо лучше, чем она. Она не имела права заставлять его расстаться с сокровищами, которые его семья коллекционировала годами. Но об этом – не самом красивом – стремлении Дени вы, наверно, уже знаете.

– А как насчет опасений, что он хочет ее убить?

При этих словах Мэттокс нахмурился.

– В то время я смеялся над этим предположением. Теперь я чуть ли не с ума схожу, когда вспоминаю. Но думаю, что за этим мог стоять как Лоуэлл, так и кто угодно, – он посмотрел на Майка. – Не завидую вам, детектив. Недавно я прочитал статью в одной газете. Там говорилось, что в Америке убийц больше, чем врачей и профессоров колледжей, вместе взятых. Поразительно, не правда ли? – Он рассказывал нам о браке Кэкстонов еще минут пятнадцать, пока Майк не прервал его и не спросил о Брайане Дотри.

– Он никогда мне не нравился, мистер Чэпмен Был своеобразным яблоком раздора между мною и Дени. Когда бы мы всерьез ни заговаривали о будущем, я всегда давал ей понять, что Дотри там места нет. Он просто презренный… человечишка. – Мэттокс прошелся вдоль окна, ведя пальцем по подоконнику. – Почему вы не посадили его после того случая со скандинавской девочкой? Вот чего я не понимаю. Что бы он ни делал, все время выходит сухим из воды. Мне противно даже думать об этом.

– Вы когда-нибудь бывали в «Кэкстон», их галерее? – спросила я.

– Только в отсутствие Брайана. Иногда я ходил туда с Дени, когда она следила за доставкой и разгрузкой. Ей очень нравилось смотреть, как рабочие ломают коробки и достают скульптуру или картину. Прямо как ребенок в рождественское утро. Всегда рассматривала каждый дюйм полотна, подпись художника, проверяла состояние рамы. Я просто наблюдал за ней. Честно говоря, искусство, которое интересовало их с Дотри, абсолютно меня не трогает. Я поклонник классики, как вы можете судить по моей работе, – он показал на стены кабинета, где были развешаны планы и фото построенных домов. В них чувствовалась элегантность линий и стиля, которых не хватало работам, что мы видели в Челси.

– А вы знали Варелли? Марко Варелли?

– Да, конечно. Я бывал у Марко много раз.

– С Дени?

– Я познакомился с ним через моих клиентов задолго до того, как начал встречаться с Дени. Но никогда не был у него в мастерской, пока она не отвела меня туда. Он был гением и весьма приятным человеком.

– А когда вы там были… у него в мастерской, я хочу сказать?

– Несколько раз прошлой весной. Не помню точно когда, но еще в июне или июле.

– Почему Дени отвела вас туда?

– Обычно она ходила к нему с картинами, чтобы Варелли на них взглянул.

– Например, с картиной Вермеера? – спросил Майк.

Я пожалела, что не удержала его: Престон Мэттокс замер, едва услышав это имя. Майк слишком быстро заговорил об украденных предметах искусства, и я боялась, что свидетель замкнется.

– Значит, вам уже рассказали о слухах, что ходят в наших кругах. Дениз Кэкстон и шедевры из музея. Когда найдете их, непременно сообщите мне, – сказал он, хмуро смотря на Чэпмена, как будто тот совершил ужасную ошибку.

– А Дени когда-нибудь говорила о Вермеере? Или о Рембрандте?

Теперь Мэттокс разозлился:

– Она не была воровкой, детектив. Дени зарабатывала больше, чем все ее враги, вместе взятые, но она была честным человеком. Она никогда не стала бы общаться с мерзавцами, укрывающими краденое. Ей такие проблемы были ни к чему. У нее была нормальная жизнь, которую обеспечил ей Доуэлл, и та, которую собирался дать я. Зачем ей было ввязываться в аферы, которые могли привести ее за решетку?

Раз Мэттокс был все равно зол, то Майк решил, что настало время произнести имя его соперника:

– А Фрэнк Ренли? Какое место он занимал в жизни Дени?

– Если бы это зависело от меня, детектив, то никакого.

– Почему? Вам что-то о нем известно?

– Немного. Но и то, что знал, мне не нравилось.

– И это не просто ревность?

– Нет, мистер Чэпмен. Совсем не ревность, Фрэнк накинулся на Дени, как стервятник, стоило ей только разъехаться с Лоуэллом. Они и раньше были знакомы, встречались на аукционах, но он прилил к ней как банный лист, когда ее раны еще не затянулись.

– Но она любила и его тоже, разве нет?

– Естественно, ей нравилось то, что он мог ей предложить в качестве замены их с Лоуэллом рухнувшего брака. С помощью Ренли она хотела отомстить мужу. Он был молод, а молодость – это единственное, что Лоуэлл не может купить на свои миллионы. И Ренли симпатичный – слишком симпатичный, на мой вкус.

– Он серьезный игрок в мире антиквариата?

Мэттокс ответил не сразу:

– Он заработал себе неплохую репутацию. В свой проект я бы его не взял, но, похоже, он хорошо знает свое дело.

– Вы можете сказать, что в последние месяцы были к Дени ближе, чем Ренли? – спросила я.

Престон Мэттокс сложил руки на груди, прислонился к подоконнику и вдруг улыбнулся какой-то своей мысли.

– Я чуть было не отказался от Дени, толком не начав отношений. Некоторое время нам мешала вовсе не тень Лоуэлла, а тень Ренли. Куда бы мы ни пришли, она уже успела побывать там с ним. Вот вы упомянули Марко Варелли, и я вспомнил, каким был глупцом. Меня знакомили с ним, но, когда мы с Дени пришли к нему в мастерскую в последний раз, принесли бутылку вина и бисквиты, он заключил меня в медвежьи объятия и назвал: «Франко». Я не поправил его, но, как только мы ушли, обрушился на Дени, спрашивая, какого черта она приводила в мастерскую Фрэнка.

– И что она вам ответила?

– В общем, ничего, мистер Чэпмен. Когда мы начинали ссориться, она всегда отвозила меня домой, и мы занимались любовью. Я знал, что они с ренли встречались на аукционах, поэтому решил, что они отнесли Варелли какую-либо вещь, чтобы он очистил ее или реставрировал. Мне просто не нравилось, что я все время иду вторым после него. Но я не ответил на ваш вопрос, не так ли, мисс Купер? Да, я знал, что проведу остаток жизни вместе с Дени. И не могу передать словами, каким счастливым меня делала эта мысль.

– А зачем вы ходили к Варелли в тот день?

– Дени попросила. Только и всего. Он за что-то на нее злился. Поэтому она захотела отнести ему подарок для жены, выкурить трубку мира – что-то вроде того. Думаю, меня она взяла как посредника. Она знала, что старик любит расспрашивать меня о работе и что я могу отстаивать свое мнение, о чем бы ни шла речь – об архитектурных воззрениях Леонардо да Винчи или Томаса Джефферсона или об искусстве и картинах.

Но Чэпмену было наплевать на высокие материи:

– А какой подарок Дени принесла миссис Варелли?

И снова Мэттокс помедлил, прежде чем взглянуть Чэпмену в глаза и дать ответ:

– Ожерелье, детектив. Думаю, вы уже об этом знаете. Наверняка вы нашли маленькую статуэтку, что забыла Дени. Миссис Варелли вам ведь уже все рассказала?

Мы не стали отвечать на его вопрос.

– Я так понимаю, мир заключен не был?

– Варелли был в ярости, – кажется, Мэттокс говорил нам правду, очевидно решив, что Варелли потом пересказал эту сцену жене. Он даже не помнил, что в мастерской присутствовал учтивый Дон Кэннон, молодой ученик мастера. – Он решил, что это янтарь из тайника Лоуэлла, из тех сокровищ, что в свое время украли нацисты. Старик даже не захотел коснуться ожерелья.

– Разве он ошибался? Откуда еще мог быть этот янтарь?

– В эту версию, мистер Чэпмен, верится с трудом. Все те, кто, подобно мне, ищет Янтарную комнату уже не первый год, прочесали Балтийское побережье вдоль и поперек. А Лоуэлл занимается этим уже больше полувека, можете представить? Все мы привозим небольшие кусочки янтаря – в том регионе его очень много. На побережье есть места, где его собирают прямо на пляже. Но никто не знает, погибла ли комната во время бомбежек еще во время войны или захоронена в одной из шахт, которые постоянно откапывают кладоискатели.

– А как насчет слухов о том, что Лоуэлл Кэкстон незаконно вывез из Европы ее остатки и воссоздал где-то в тайном убежище в Пенсильвании?

– И именно поэтому я стал ухлестывать за миссис Кэкстон? Так вас следует понимать, мистер Чэпмен? Такую версию я тоже слышал. Если бы вы видели, как Дени хохотала над этими историями – особенно над той, что именно в воссозданной комнате они с Лоуэллом занимаются любовью, – эх, тогда бы вы поняли, почему я обожал эту женщину. Ей нравилось подпитывать эти слухи. Чем бесстыдней и глупее они были, тем больше она веселилась. Ей нравилось шокировать людей, детектив, нравилось быть в центре скандалов.

– Это были единственные ценности, от которых Лоуэлл и Дени хотели избавиться? – спросила я, имея в виду янтарь.

– Лоуэлл? – переспросил Мэттокс удивленно. – Не думаю, что она избавлялась от того, что он ей подарил. Его подарки были достаточно ценными.

– Тогда почему она решила отдать янтарь?

– Его подарил не Лоуэлл.

Наверняка Дон Кэннон просто повторил то, что в мастерской Варелли сказала сама Дени, отдавая ожерелье реставратору.

Мэттокс на мгновение задумался.

– Хотя, знаете, вы, похоже, правы. Она ведь сказала Марко, что янтарь ей подарил Лоуэлл. – Он посмотрел на меня. – Но, понимаете, это было частью ее игры. Она позволяла людям думать, что янтарь – из коллекции Лоуэлла. Зная Дени, могу предположить, что она решила, будто старику Марко приятно пощекочет нервы осознание того, что у него будет кусочек легендарной Янтарной комнаты, в которой не так давно она и Лоуэлл занимались любовными утехами. Возможно, она говорила об этом Варелли… не знаю.

– Но она бы не стала относить Варелли подделку, – сказала я. – Конечно, специализировался он на картинах и скульптурах, но у него был такой наметанный глаз. Нам говорили, что он обладал уникальным чутьем и мог точно определить год создания той или иной вещи. Она бы не стала выдавать за антиквариат какой-нибудь новодел, да еще если хотела задобрить его, ведь так?

– И ожерелье, и статуэтка были настоящими, мисс Купер. Из очень старинного и ценного янтаря. В Балтийском регионе можно найти много превосходных экземпляров. Но эти вещицы не имеют ничего общего с таинственной российской реликвией. Возможно, Дени хотела заставить его думать так, но она отлично знала, откуда этот янтарь на самом деде.

– И откуда? – спросил Чэпмен.

– Ожерелье было заказано королем Вильгельмом Прусским для своей венценосной супруги. Как и статуэтка. Эти вещи были проданы с аукциона в Женеве несколько лет назад. Не могу вспомнить, за какую сумму, но достаточно высокую.

– Это Лоуэлл купил их для Дени?

– Нет, нет, – Мэттокс был раздосадован тем, что мы не понимаем его. – Дени сказала, что получила их от Лоуэлла. На самом деле их подарил знакомый.

– Знаете, кто?

– Женщина по имени Марина Сетте.

– Неслабый подарочек, – заметил Майк.

Казалось очень странным, что Дени решила избавиться от подарка близкой подруги. Я, например, хранила все открытки и дурацкие сувениры, которые присылали Нина или Джоан, не говоря уже о более крупных подарках.

– Но почему она решила избавиться от таких ценных вещей, вдобавок еще и подаренных близкой подругой?

Престон Мэттокс посмотрел на меня с нескрываемым удивлением:

– Близкой подругой? Да они не разговаривали бог знает сколько времени.

Чэпмен не дал мне задать следующий вопрос:

– Я думал, они дружат.

– Не знаю, с чего вы это взяли. Когда-то давно они были близки, но этой весной жутко рассорились. Полагаю, Дени с тех пор даже не звонила Марине.

– А почему они поссорились, вы не знаете?

– Единственным человеком, который думал, что у нее больше прав на сокровища Кэкстона, чем у Дени, была Марина Сетте. Дени решила, что Марина изначально подружилась с ней именно для того, чтобы подобраться к этому наследству – наследству, которое досталось бы Марине, если бы мать не бросила ее, когда вышла за Лоуэлла. Претензии Марины не были обоснованными. Вряд ли она смогла бы потребовать хоть цент на законных основаниях, через суд. Наверное, скорее хотела стать эмоционально ближе к матери, которую не помнила. Поэтому и заявила, что имеет право на некоторые картины, которые были куплены за годы брака ее матери и Лоуэлла.

– Денежек-то, кажется, там на всех хватит, – пробормотал Чэпмен.

– Но раньше они никогда не ссорились по этому поводу? – уточнила я.

– До этой весны для Дени не существовало подобной проблемы. Но потом, когда она стала подозревать, что Марина спит с Фрэнком Ренли, все и началось. Это стало концом их дружбы. Терпение Дени лопнуло.