Плоскогубцы и болтик я взял с собой, чтобы отдать их дяде Вилли вечером в восемь часов.

Дома я не мог противиться соблазну: осторожно развернул платок и стал рассматривать плоскогубцы. Значит, ими пользовались жулики! Теперь они где-нибудь сидят и ругают мальчишку за то, что тот был так неосторожен и оставил в кабине автомата улику. Вдруг мне приходит в голову замечательная идея. Разве мы не тренировали мою собаку Хоппи идти по следу? Разве ему не удавалось разыскивать дюжины камней и палок, которые мы прятали? Разве Хоппи не находил нас, когда мы сами прятались от него?

Вообще Хоппи гораздо ценнее многих собак чистейшей породы. Я никогда не сменял бы его на английского пса с причёской типа «густой кустарник».

Я подозвал Хоппи. Сначала нужно было с ним поговорить. Он понимает всё.

— Садись! — сказал я строго.

Хоппи садится и смотрит на меня внимательно. Он тотчас же почуял, что предстоит Что-то особенное.

— Мы должны искать преступника, Хоппи.

При слове «искать» Хоппи тявкает. Ничто не доставляет ему такого удовольствия, как поиски запрятанных предметов.

— Да, искать! Искать! Ис-ка-ать! — медленно и чётко выговариваю я.

Хоппи лает, как сумасшедший, от радости, будто хочет сказать: «Ну идём же, чего ты ждёшь?!»

— Спокойно, Хоппи!

Он смотрит на меня напряжённо и перестаёт лаять.

Я беру белый платок с плоскогубцами, показываю ему и повторяю: «Искать!»

А затем я произношу самое любимое слово Хоппи, которое он знает лучше всех и которое приводит его в восторг: «Сарделька, Хоппи!». От радости пёс неистовствует.

— Садись!

Он сидит безмолвный, как мышь.

Я кладу белый платок перед ним на пол и развёртываю его.

Хоппи обнюхивает плоскогубцы и лает.

— Ищи, Хоппи!

Хоппи ещё усерднее обнюхивает платок.

— Сарделька, Хоппи!

Я даю ему честное слово: если он пойдёт по следу, он получит сардельки.

Хоппи ворчит от волнения, его нос дрожит, так усердно он обнюхивает плоскогубцы. Я глажу его. Вдруг он поднимает нос — учуял запах!.. Возбуждённый пёс несколько раз обегает комнату, вертится вокруг стола и прыгает к двери. Я надеваю на него ошейник и поводок и отворяю дверь.

Никогда ещё Хоппи не рвал так яростно поводок! На улице я с трудом поспевал за ним. У телефонного автомата мы остановились, я впустил туда Хоппи: он должен был ещё раз почувствовать запах. И снова я дал ему понюхать плоскогубцы.

Хоппи обнюхал плоскогубцы, пол кабины и громко залаял.

Два раза он протащил меня вокруг кабины, затем рванулся, как ракета.

Пёс мчался, как одержимый. Я был поражён, так уверенно он шёл по следу. Лишь два раза он останавливался на короткое время: перед кондитерской и перед кино.

— Сарделька, Хоппи!

И мы опять мчались без остановки.

Внезапно Хоппи сворачивает в какой-то дом. И, прежде чем я прихожу в себя, мы оба оказываемся… перед Гансиком, которого Хоппи приветствует громким лаем. Затем пёс сел и уставился на меня, полный ожидания.

— Что случилось? — спросил удивлённый Гансик.

— Случайно… нет ли у тебя… сарделек?

— Нет, к сожалению, нет. Сардельки у меня никогда не залёживаются, — ответил Гансик.

— А деньги?

— Только две монетки для автомата. А зачем тебе? И почему ты примчался с Хоппи?

Я объяснил Гансику, что Хоппи привёл меня к нему. Ведь на плоскогубцах он почуял его запах! А я, дубина, не подумал о том, что запах Гансика, как более поздний, гораздо сильнее запаха чужого мальчишки! Кроме того, запах Гансика был хорошо знаком Хоппи.

Гансик смеялся надо мной, понятно.

— Я обещал ему сардельки. Он их честно заработал. Это я осёл, а не он осёл. Он — настоящая собака.

Гансик погладил Хоппи.

— У нас сегодня рис с компотом из слив, — я покормлю его.

Хоппи съел рис с компотом, но смотрел на меня так, будто хотел сказать: «Странные сардельки!»

Наконец потихоньку мы двинулись домой.

Дома мама сказала:

— Сегодня на ужин твоё любимое блюдо — сардельки с салатом.

— Для Хоппи тоже? — тотчас спросил я.

— Хоппи получит кожуру.

Хоппи смотрел блестящими глазами, когда мы принялись за сардельки. Я не мог проглотить ни куска.

— В чём дело? Тебе сегодня не нравятся сардельки? — спросил отец, который уже справился со своими.

— Нет, — сказал я, — они ужасно пахнут керосином и мылом, — и сделал при этом страшно недовольное лицо.

— Но, послушай-ка, они были очень вкусны! — воскликнула мать, взяла мою тарелку, понюхала её и недоуменно пожала плечами.

— Они просто несъедобны, — сказал я и даже скорчился от отвращения.

— Попробуй, съест ли их Хоппи, — предлагает отец.

Хоппи не находит, что они пахнут керосином и мылом. Он смотрит на меня с благодарностью и пожирает по всем правилам обещанную и честно заработанную порцию сарделек, а затем и кожуру.

После ужина мы отнесли плоскогубцы дяде Вилли.

Дядя Вилли рассмотрел плоскогубцы и болтик и сказал:

— Вот есть же люди! Они знают технику и могли бы делать полезное дело. А что они делают? Они разрушают! Какая польза от знаний, если их используют для краж? Или учённые, которые ломают себе головы над вопросами уничтожения людей! Кошмарный позор! Ну, что ж, во всяком случае мы напали на след преступников. Вы, ребята, оказались на высоте.

— Мы и дальше будем следить за ними. Вот увидите, мы их поймаем! — сказал я.

По дороге я думал о словах дяди Вилли.

Кто бы это мог быть, тот, которому принадлежат плоскогубцы, — этот «В. М.»? Что это за человек? Где он сейчас прячется? Что делает?

— Мы должны найти и захватить шайку! — сказал я Хоппи.

Он восторженно тявкнул.

«Да, — подумал я, — здесь можно было бы заработать не одну порцию сарделек!»