Когда в апреле я возвратился в Москву, то обнаружил, что в организации разведки произошли большие изменения. Первое управление (разведывательное) по решению Политбюро ЦК ВКП(б) выделилось в 1947 году из Министерства государственной безопасности СССР и объединилось с Главным разведывательным управлением Генштаба Вооруженных Сил. Образовалось самостоятельное ведомство — Комитет информации (КИ) при Совете Министров СССР. Его председателем был назначен второй человек в кремлевской иерархии — В. М. Молотов, первый заместитель председателя союзного Совета Министров (премьер-министром тогда был Сталин) и министр иностранных дел. Разместился КИ в отдаленном от центра Москвы районе Ростокино, заняв два здания, где раньше помещалась штаб-квартира ликвидированного в годы войны Коминтерна. Кроме того, для нескольких подразделений комитета отвели изолированные особняки в разных концах столицы. Управление нелегальной разведки, например, находилось в Лопухинском переулке, рядом с улицей Кропоткина, а отдел кадров — на Гоголевском бульваре.

Советское руководство пошло на кардинальную реорганизацию своих разведслужб, несомненно, потому, что в том же году в Соединенных Штатах была создана система центральной разведки во главе с ЦРУ, которая фактически подчинялась президенту США.

Правда, по числу сотрудников КИ в несколько раз оказался меньше ЦРУ. Вскоре, однако, выяснилось, что Генштаб не может эффективно выполнять свои функции без разведывательной службы, непосредственно подчиненной ему. Маршалы запротестовали, и через десять месяцев военная разведка была возвращена на старое место.

Оставшийся персонал бывшей внешней разведки МГБ продолжал действовать в Ростокино в Комитете информации, только уже при Министерстве иностранных дел СССР. Был понижен, так сказать, в ранге. Председателем стал один из заместителей министра иностранных дел, в 1950 году им был Валерий Николаевич Зорин. Он много уделял внимания разведке, неплохо организовал работу комитета. Сам занимался главным образом административными делами: поддерживал контакты с Политбюро и Секретариатом ЦК ВКП(б), Советом Министров, МИД, МГБ, МО и другими министерствами и ведомствами СССР. Он регулярно проводил заседания коллегии КИ, на которых обсуждались и решались вопросы совершенствования структуры, определялись главные направления и задачи разведки, методы ее деятельности, проводились кадровые коррективы. Разведывательный ареопаг систематически заслушивал отчеты о работе отдельных подразделений комитета и резидентур, принимал решения по усилению и улучшению их деятельности. Большая заслуга в организации отлаженного механизма работы коллегии, несомненно, принадлежала ее ответственному секретарю, весьма эрудированному, трудолюбивому Ивану Ивановичу Тугаринову, который позднее перешел на работу в МИД СССР, стал членом его коллегии, имел ранг посла.

Текущей оперативной работой руководил заместитель Зорина генерал-лейтенант С. Р. Савченко. Справедливый, требовательный, мужественный человек, самостоятельно принимавший решения по важным вопросам разведывательной деятельности центрального аппарата и резидентур.

Разведка под руководством МИД СССР просуществовала три года. За это время выявились как положительные, так и отрицательные стороны такого подчинения. К положительным можно было отнести то, что, во-первых, в этот период значительно быстрее решались вопросы получения разведчиками дополнительных дипломатических прикрытий как для долгосрочных, так и краткосрочных командировок; во-вторых, руководство МИД и загранучреждений больше заботилось о маскировке оперативного состава резидентур; и, наконец, перед разведкой гораздо быстрее ставили задачи по получению внешнеполитической информации и давали оценку добытым агентурным материалам.

А отрицательные стороны? Прежде всего КИ значительно ослабил деятельность в области обеспечения государственной безопасности. Возникли немалые затруднения в поддержании тесного сотрудничества комитета с контрразведывательными подразделениями МГБ. КИ стал меньше уделять внимания самому трудному участку — проникновению в контрразведывательные и разведывательные службы противника, антисоветские эмигрантские и другие организации за рубежом. Осложнились передача заграничных агентов комитета, приезжающих в СССР на работу в иностранных представительствах, контрразведке МГБ и, наоборот, использование комитетом агентуры контрразведки из числа иностранцев, возвращающихся на родину. Затруднился взаимополезный обмен кадрами между разведкой и контрразведкой. Отрицательные стороны перевесили, и в начале 1953 года КИ ликвидировали, а разведчики вернулись в МГБ.

После смерти Сталина среднее руководящее звено разведки почувствовало, что Берия и его заместитель Кобулов стали уделять повышенное внимание Первому управлению. На документах разведслужбы появились резолюции вроде таких как: «Это не разведчик, а дырявая шляпа». И это в адрес нашего умного, опытного резидента в одном из крупных капиталистических государств.

Берия и Кобулов уволили из разведки или понизили в должности сотрудников, которые осуждали диктаторские замашки новых руководителей МВД, и на их места расставили своих людей,

Через несколько недель после смерти Сталина скончался Клемент Готвальд, первый секретарь компартии и президент Чехословакии. В ряде стран народной демократии начались волнения. Западная радиопропаганда призывала население Советского Союза и стран народной демократии подняться против своих правительств. Я невольно вспоминал добытые нашей лондонской резидентурой в 1949 году совершенно секретные планы англо-американского штабного комитета, в которых говорилось, что наилучшее время для начала войны против СССР — это 1952—1953 годы.

Для оказания помощи недавно созданным в странах народной демократии органам безопасности, по просьбе их руководства, туда направлялось из СССР дополнительное число опытных контрразведчиков и разведчиков.

25 июня Кобулов вызвал меня и приказал на следующий день прибыть в Прагу. Мгновенно было оформлено мое назначение в качестве заместителя главного советника МГБ по разведке.

В Чехословакии я пробыл два с половиной года. Моя задача состояла в том, чтобы оказать помощь Министерству внутренних дел ЧССР в создании разведывательной службы, которая могла бы вести эффективную работу в западноевропейских странах, прежде всего в соседних — ФРГ и Австрии, с территории которых спецслужбы США, Англии, Франции и ФРГ вели активную шпионскую деятельность против еще неокрепшего режима народной демократии. Работать с чешскими и словацкими товарищами было легко и приятно. Большинство из них были новичками в разведке. Но к порученному делу они относились серьезно, и через три-четыре года разведка Чехословакии добилась несомненных успехов, приобрела ценных агентов в подрывных организациях и на военных объектах НАТО в Западной Европе. В целом это было полезное, продуктивное и взаимовыгодное сотрудничество двух союзных разведывательных служб.

С 1956 года до отъезда в США в 1960 году я работал начальником американского отдела, который вел разведывательную работу с легальных позиций во всех странах Западного полушария. В штат отдела входило двадцать четыре сотрудника, включая технического секретаря и машинистку.

В этот период в связи с дальнейшим расширением деятельности нашей разведки в мире ощущался, впрочем, как и прежде, большой недостаток кадров с жизненным опытом, знанием иностранного языка и умением работать с людьми, не говоря уже о наличии профессиональной квалификации. Сотрудники отдела кадров искали кандидатов для разведслужбы в министерствах и ведомствах, в партийных, комсомольских, профсоюзных и других организациях. Однако поскольку СССР стал великой державой, а это, в свою очередь, повлекло за собой расширение его международных контактов, буквально все правительственные структуры нуждались в таких же людях. В нашем отделе без какой-либо специальной разведывательной подготовки работали, например, инженер, занимавшийся ранее в Министерстве морского флота обеспечением углем пароходов, и референт из Всесоюзного профцентра — ВЦСПС. Оба слабо владели английским языком.

Оперативная работа нашего отдела осложнялась еще тем, что приходилось каждый год большую часть сотрудников направлять в резидентуры взамен возвращающихся работников после трех-четырехгодичного пребывания за границей. Поэтому в отделе задерживались лишь единицы, которые работали в нем лет пять и хорошо знали дела и оперативную специфику работы центрального аппарата.

Когда же начальники подразделений на совещаниях Уставили вопрос о том, что для повышения эффективности разведки следует расширить штаты, начальник главка Александр Михайлович Сахаровский в ответ приводил завет великого российского полководца Суворова: «Побеждать противника не числом, а уменьем».

Но жизнь делала свое дело. В конце 50-х годов расширение штатов все же состоялось. Практически оно произошло путем разделения нашего отдела на два — на американский и латиноамериканский. Я остался начальником американского.

С приходом к власти Н. С. Хрущева началась «оттепель» — смягчение внутреннего режима в СССР, связанное с разоблачением культа личности Сталина. Появились первые признаки поворота советского общества к свободе личности, гласности, уважению прав человека, демократии.

Советский Союз стал более активно, а главное — более творчески, проводить внешнюю политику, предлагая решать международные проблемы в духе мирного сосуществования государств с различным социально-экономическим строем. Сформулированные XX съездом КПСС выводы о реальной возможности предотвращения мировой войны, об отсутствии ее фатальной неизбежности были благожелательно встречены широкой общественностью во всем мире. Москва упорно добивалась разоружения, углубления экономического и культурного сотрудничества со всеми странами, особенно со своим антагонистом — США.

По инициативе Советского Союза в Женеве 18—23 июля 1955 г. состоялась встреча глав правительств СССР, США, Великобритании и Франции. Хотя н; совещании не были решены какие-либо конкретные проблемы мировой политики, но «дух Женевы» оказал благое воздействие на весь мир, способствовал ослаблению международной напряженности и установлению более тесных контактов между Востоком и Западом, между СССР и США.

Вскоре был развязан и сложный международный узел — заключен Государственный договор о восстановлении независимой, демократической и нейтральной Австрии. В конце 1955 года из дунайской республики четыре державы вывели свои оккупационные войска.

Многолетние торосы «холодной войны» размягчились.

ветры перемен стали рассеивать густые тучи недоверия и вражды, окутавшие нашу планету.

Вынуждены были пойти на изменение своей агрессивной внешней политики и правящие круги США. И сделали они это не только под воздействием хрущевской «оттепели», но и под влиянием не совсем приятных для них событий. 4 октября 1957 г. был запущен первый искусственный спутник Земли — советский спутник! Реальная угроза — Москва может теперь, когда потребуется, запустить межконтинентальную баллистическую ракету — нависла над Соединенными Штатами. Сторонники превентивной войны против Советского Союза в Вашингтоне поняли: «возмездие» может обрушиться и на американские города. Это охладило горячие головы в администрации США и Пентагоне. Идея мирного сосуществования, хотя и медленно, начала пробивать себе дорогу на берегах Потомака.

Важное значение в преодолении антисоветской предубежденности в умах американцев имела поездка в Соединенные Штаты с официальным визитом в сентябре 1959 года Н. С. Хрущева. Это был первый за всю историю визит главы нашего государства за океан. К нему тщательно готовились все министерства и ведомства.

В Комитете госбезопасности его председатель А. Н. Шелепин создал специальную группу из руководящих работников и специалистов, которая должна была подготовить план мероприятий по обеспечению безопасности Хрущева. В эту группу был включен и я как начальник американского отдела, специалист, знающий не только политическую, но и агентурно-оперативную обстановку в США. Совещания группы «чекист № 1» проводил лично три-четыре раза в неделю. К подготовке плана мероприятий он относился очень серьезно и не раз нам говорил:

— Товарищи, обеспечение безопасности Никиты Сергеевича и содействие успеху его визита в США — это самая важная задача, когда-либо стоявшая перед органами госбезопасности.

В распоряжении группы имелась программа пребывания Хрущева в США, разработанная государственным департаментом, в которой были учтены пожелания советской стороны о посещении конкретных городов, заводов, ферм, институтов. Мероприятия предусматривали круглосуточную личную охрану хозяина Кремля, действия сотрудников КГБ в самых различных ситуациях: авария самолета, поломка автомобиля, дорожно-транспортные происшествия, нападения террористов, антисоветские демонстрации…

Вначале собирались составить план мероприятий и передать его как нашу рекомендацию службе охраны президента США, которая должна обеспечивать безопасность советского лидера. Некоторые члены группы предлагали попросить американцев выставить шпалеры вооруженных американских солдат по пути следования Хрущева с военного аэродрома Эндрюс по улицам Вашингтона в отведенную резиденцию. Другие возражали, приводя разные доводы, в том числе и такой: а вдруг среди вооруженных солдат найдется какой-нибудь ненормальный, и тогда беда неизбежна. В конце концов решили: надо все же положиться на богатый опыт американской секретной службы, охраняющей президента. Попросить в общих чертах ознакомить нашу сторону с их планами и в случае необходимости поинтересоваться, почему они реализуют то или иное мероприятие таким образом, а не иначе. Моему отделу поручили провести беседы с сотрудниками охраны Хрущева и обслуживающим персоналом.

Вопросов оказалось тьма. Ведь многие из охранников и обслуги впервые попали в США и ничего не знали об обстановке в стране, быте и нравах населения.

За неделю до отъезда за океан план мероприятий КГБ был готов. Шелепин поручил начальнику Управления охраны правительства генерал-лейтенанту Н. С. Захарову, вылетавшему в США, доложить его лично Хрущеву.

Советский лидер в те дни все время находился на загородной даче, где вместе со своими советниками готовился к поездке. Захаров прибыл на дачу и долго прождал — Хрущев принял его только в полночь. Главный охранник доложил о цели своего визита и собирался передать документ в собственные руки хозяина Кремля для ознакомления. Усталым голосом тот сказал:

— Вам поручено обеспечить мою безопасность. Хорошо, что вы составили план мероприятий. Выполняйте его. Я же к этому никакого отношения не имею. У меня свои заботы.

После этого Хрущев, хорошо знавший Захарова, пожал ему руку и сказал:

— Николай Степанович, время позднее, давай спать.

Захаров, ответственный работник КГБ В. П. Бурдин, начальник Протокольного отдела МИД Ф. Ф. Молочков и автор этих строк в качестве его заместителя прибыли в Вашингтон за неделю до начала визита, чтобы еще раз обсудить с нашим послом Михаилом Алексеевичем Меньшиковым программу пребывания. Затем Захаров и хорошо знающий английский язык Бурдин согласовывали наш план совместных действий с руководителем секретной службы — охраны президента США. Молочков и я посещали начальника Протокольного отдела госдепартамента и его заместителя, с которыми еще раз обсудили программу визита, перед тем как она была отдана в типографию. Опытный Молочков детально разобрался в каждом мероприятии, проследил, чтобы точно соблюдался протокол при движении автомашин, рассадке членов делегаций на совместных обсуждениях и официальных приемах и так далее. Договорились, что американская сторона берет на себя все расходы по содержанию советской делегации. Когда же президент Эйзенхауэр нанесет ответный визит в СССР, то советская сторона оплатит издержки по пребыванию американской делегации. Хотя визит носил официальный характер, сошлись на том, что в ходе его между главами государств состоятся не переговоры, а неофициальные беседы.

Как же встречала Америка приезд Хрущева? По-разному. В основном — настороженно. Большая часть правящих кругов, религиозная и профсоюзная бюрократия через принадлежащие им средства массовой информации развязно выступали с критикой внешней и внутренней политики Советского Союза. Простой люд, не сбитый с толку антисоветской пропагандой, приветствовал визит, так как понимал: улучшение отношений между США и СССР несет для всех мир и развитие взаимовыгодного экономического сотрудничества.

19 сентября 1959 г. я проснулся рано. В шесть утра включил телевизор, самый популярный канал Эн-би-си. Епископ начал читать проповедь. Его первые слова помню до сих пор: «По библии сегодня день шести печалей. Но в этот день нам добавилась еще седьмая печаль — приезд в нашу страну антихриста Хрущева…» И дальше пошли антисоветские назидания, суть которых сводилась к тому, что все, что будет говорить советский лидер, — это ложь, фарисейство, обман. Закончил епископ призывом к американцам молить бога о спасении их от страшного коммунистического искушения.

Хрущев прилетел в Вашингтон на лайнере Ту-114. По взаимной договоренности сторон его встречали как главу государства, хотя официально, по протоколу, он значился вторым лицом, занимая пост председателя Совета Министров. На аэродром прибыл президент Эйзенхауэр. Прозвучали приветственные речи. Прогремел двадцать один залп артиллерийского салюта. Затем Эйзенхауэр и Хрущев в открытой машине направились в Блэйер-Хаус — резиденцию высокого гостя.

Вместе с Хрущевым прибыли его жена, две дочери с мужьями, сын, министры, ученые, советники, консультанты, писатель Михаил Шолохов с женой, журналисты, несколько десятков сотрудников охраны и обслуживающего персонала. Всего около девяноста человек.

За несколько часов до въезда Хрущева в Вашингтон по маршруту проехал автомобиль с плакатом, на котором было написано: «Никаких приветствий, никаких аплодисментов — будьте вежливы и молчаливы». Тем не менее встречать советского лидера вышло на улицы небывалое число жителей — около трехсот тысяч. Некоторые из них держали приветственные плакаты, но были и недоброжелательные. Многие американцы ждали и надеялись, что визит будет способствовать тому, чтобы направить американо-советские отношения в русло взаимовыгодного сотрудничества.

В Вашингтоне Хрущев пробыл два дня. Программа его была крайне насыщена: полет на вертолете над Вашингтоном, встреча с президентом Эйзенхауэром, обед в Белом доме, встреча с журналистами в Национальном клубе печати, беседа с лидерами американского конгресса, обед в советском посольстве в честь президента Эйзенхауэра. Во время этих продолжительных мероприятий Хрущев произносил речи, часто отклоняясь от заранее подготовленного текста, пространно отвечал на многочисленные вопросы присутствовавших. Весьма напряженной была встреча с журналистами. К ней «гангстеры пера» специально готовились и заранее в письменном виде передали каверзные вопросы для Хрущева через председателя клуба У. Лоуренса, который никогда не скрывал своего неприязненного отношения к Советскому Союзу. Одним словом, готовилась «психическая атака» на лидера коммунистов, чтобы вывести его из равновесия. Я присутствовал на этой встрече в Национальном клубе печати от начала до конца и откровенно скажу: заранее спланированная атака, по моему мнению, до некоторой степени удалась. Когда Хрущеву задавали провокационные по форме вопросы, связанные с культом личности Сталина, вмешательством СССР в события в Венгрии или с «закапыванием капитализма» , наш председатель Совета Министров немедленно взрывался, терял хладнокровие, повышал голос, лихорадочно жестикулировал, сжимал пальцы в кулаки и употреблял неподобающие главе государства выражения, вроде: «Вы опять мне дохлую крысу подбрасываете. Если хотите нашу беседу направить в это русло, я вам не дохлую крысу, а дохлую кошку могу подбросить». В зале часто раздавался смех, но смеялись чаще не над развязными журналистами, а, к сожалению, над советским лидером.

Справедливости ради надо сказать, что нередко Хрущев выступал с мудрыми речами и толково проводил беседы с высокопоставленными представителями США. В частности, мне понравились его краткие, убедительные ответы на вопросы конгрессменов во время встречи 16 сентября в Капитолии.

Но эмоциональные взрывы часто портили положительное впечатление.

Из Вашингтона Хрущев с делегацией в сопровождении шумной ватаги американских и иностранных журналистов, вооруженных всевозможной телевизионной, фото— и звукозаписывающей техникой, отправился в одиннадцатидневную поездку по различным городам и районам США: Нью-Йорк — Лос-Анджелес — Сан-Франциско — Де Мойн — Питтсбург, откуда возвратился в Вашингтон для заключительных бесед с президентом Эйзенхауэром. В каждом из названных городов устраивались официальные приемы, посещение промышленных предприятий, научно-исследовательских институтов, университетов, школ, ферм… Американцы удивлялись крепкому здоровью, выносливости и энергии шестидесятипятилетнего советского лидера, его способности выдерживать большие физические и психологические нагрузки.

Однажды мы долго колесили на автомобилях по сельским дорогам, чтобы попасть на ферму Гарста. Я ехал в машине вместе с министром высшего образования Вячеславом Петровичем Елютиным и помощником Хрущева Лебедевым. Хозяин Кремля несколько раз останавливался возле полей, чтобы осмотреть кукурузу и пшеницу. Замирал и весь караван автомашин со свитой, обслугой и корреспондентами, растянувшийся на три-четыре километра. Теле— и кинооператоры стремглав неслись со своей техникой, чтобы запечатлеть Хрущева. Бегал с ними и я — как бы чего не случилось.

Возвращаясь как-то после очередной пробежки, я разговорился с двумя кинооператорами. Один из них воскликнул:

— О, Боже мой! Когда это все кончится. Я уже не могу больше бегать. Попросите Хрущева, чтобы он не останавливался в пути.

Далее выяснилось, что хозяева их компаний дали указание снимать советского лидера всюду, где только можно, и что кинооператоры уже использовали в тридцать раз больше кинопленки, чем обычно они тратят на визит главы великой державы.

Во время пребывания в Лос-Анджелесе и Сан-Франциско, крупнейших городах богатейшего штата Калифорния, было заметно, что мэры заранее подготовились к тому, чтобы дать политическое сражение Хрущеву в ходе запланированных встреч. В Лос-Анджелесе после встречи с киноактерами в Голливуде и осмотра достопримечательностей города вечером в большом зале отеля «Амбассадор» состоялся прием в честь Хрущева, устроенный местными властями. Начался раут, как принято в США, с ужина. Играла спокойная мелодичная музыка. Присутствовавшие пили вино, ели, мирно разговаривали друг с другом. За столом президиума сидели почетные лица во главе с Хрущевым и мэром Паулсоном. После окончания трапезы городской Голова произнес приветственную речь, в которой допустил грубый политический выпад в адрес высокого советского гостя. «Вам не удастся нас похоронить, господин Хрущев, — угрожающе произнес он, — и не стремитесь к этому. Если нужно, мы будем сражаться насмерть».

Ответное слово Хрущев начал, читая подготовленный текст, в котором говорилось о необходимости для наших народов разоружаться, жить в мире и дружбе. Затем, отложив в сторону подготовленную речь, обращаясь к мэру Паулсону, сказал:

— Зачем вы возвращаетесь к тому, что я предельно ясно объяснил в первых выступлениях по прибытии в Вашингтон? Мы протягиваем вам руку дружбы. Не хотите принимать — скажите прямо. Если вы не готовы к разоружению и хотите продолжать гонку вооружений, у нас не останется другого выхода, кроме продолжения производства ракет, которые мы производим сейчас на конвейере.

Далее Хрущев заявил, что если американская сторона не готова к серьезному, спокойному обмену мнениями, он может прекратить поездку по США.

На другой день американские газеты писали о неуместном выступлении мэра, о «недружественном приеме» и отмечали, что общественное мнение не на стороне тех, кто намерен столь холодно встречать советского лидера.

Из Лос-Анджелеса Хрущев поездом прибыл в Сан-Франциско. Городские власти и население его хорошо встречали. Но чувствовалось, что наш премьер тяжело переживал перепалку с Паулсоном. Во время прогулки на корабле береговой охраны по красивейшему заливу Сан-Франциско корреспонденты плотным кольцом окружили стоявших на палубе Хрущева, Лоджа и капитана корабля. Посыпалось множество вопросов. «Прессмены» прикрепляли микрофоны звукозаписывающих аппаратов на концы удочек и держали их на расстоянии каких-нибудь полсотни сантиметров от лица высокого гостя. С помощью такого самодельного устройства им удавалось ловить каждое слово. Когда Хрущеву показали на американский авианосец, стоявший вдали, наш премьер затронул тему разоружения, сказав, что эти морские махины пора пустить на металлолом. На вопрос корреспондентов, что Советский Союз намерен делать со своими подводными лодками, Хрущев ответил:

— Сейчас мы начинаем приспосабливать их для лова селедки.

Все кругом захохотали. Под несмолкающий смех советский премьер в шутливой форме стал излагать возможные методы ловли селедки с субмарин.

Внезапно Хрущев сказал Лоджу, что он хочет сообщить только ему очень важные секретные сведения. Охрана оттеснила корреспондентов с их удочками на несколько метров от Хрущева. Все умолкли. Хрущев тихо говорил на ухо переводчику, а тот шептал в ухо Лоджу. Лица у всех посерьезнели. И тут Лодж, Хрущев и стоявшие рядом несколько человек разразились смехом. Корреспонденты переполошились — переведите, что сказал советский премьер?! Хрущев опять подчеркнул, что это совершенно секретные сведения, не подлежащие оглашению. А «секрет» состоял вот в чем:

— Этот мэр Лос-Анджелеса, этот Паулсон, в общем неплохой мужик, — сообщил хозяин Кремля Лоджу. — Но вчера он оскандалился на приеме: хотел немножко испортить атмосферу, однако перестарался и наложил полные штаны.

Хрущев ушел в каюту, а толпившиеся на палубе корреспонденты еще долго смеялись и обсуждали «секретное сообщение» советского премьера.

В Сан-Франциско состоялась закрытая встреча руководящих деятелей профсоюзного движения США с высоким гостем. Большинство руководителей профсоюзов — люди, настроенные крайне антисоветски, — долгие годы отказывались от контактов с советскими профсоюзами. Как и следовало ожидать, они задавали много каверзных вопросов о культе личности, о событиях в Венгрии, об отсутствии свободы и демократии в нашей стране… Такие вопросы действовали на Хрущева, как красная тряпка на быка. Он пришел в ярость. Началась горячая словесная перепалка, перешедшая в ругань. Это длилось часа три. Потом высокие спорящие стороны все же успокоились и пришли к согласию: рабочим всех стран нужно налаживать сотрудничество, чтобы лучше обеспечить свои коренные интересы — сохранить мир на Земле и улучшить условия жизни.

24 сентября Хрущев возвратился в Вашингтон, дал прием в советском посольстве, повстречался с представителями деловых кругов, побывал на приеме у государственного секретаря Кристиана Гертера, провел беседы с Эйзенхауэром в загородной резиденции президента Кэмп-Дэвиде. В последний день визита он провел пресс-конференцию, выступил по телевидению и вечером 29 сентября вылетел в Москву.

Не претендуя на истину в последней инстанции, я хочу кратко рассказать о впечатлении, которое произвел на меня Хрущев во время пребывания в США.

В заранее написанных речах наш лидер мотивированно излагал основные принципы советской политики: необходимость мирного сосуществования, прекращения гонки вооружений и начала процесса разоружения, развития сотрудничества между СССР и США в области экономики, политики, культуры. Следует отметить, что эти идеи, высказывавшиеся советским премьером, падали на не очень благоприятную почву. Руководящие круги США все еще по инерции придерживались доктрины завоевания силой господствующего положения в мире. Поэтому им была нужна гонка вооружений. Американцы, подвергавшиеся в течение почти полутора десятка лет усиленной антисоветской обработке, опасавшиеся безработицы в случае проведения программы разоружения, относились к выступлениям Хрущева с недоверием. В Вашингтоне не желали развивать сотрудничество между нашими странами, особенно в области экономики, науки и торговли, так как считали, что это было более выгодно СССР, чем США.

В силу этого никаких важных соглашений в результате визита подписано не было.

Визит Хрущева проходил в сложной обстановке. Хотя на улицах его встречали в основном доброжелательно, все же находились и враждебно настроенные люди с антисоветскими транспарантами, выкрикивавшие бранные фразы в адрес хозяина Кремля и политики Москвы. Большая часть печатных изданий, радио и телевидение мгновенно подвергали резкой критике все конструктивные предложения, высказываемые Хрущевым.

В такой сложной обстановке советскому лидеру, конечно, было нелегко.

За время моего пребывания в США и Англии я слушал многих государственных деятелей, в том числе Ф. Рузвельта, Г. Трумэна, У. Черчилля, К. Эттли, Д. Эйзенхауэра, Дж. Кеннеди. Ни на кого из них даже отдаленно Хрущев не походил. Бросалось в глаза, что в своих выступлениях он часто не в меру превозносил достижения Советского Союза, подчеркивал, что СССР первым запустил спутник, первым доставил вымпел на Луну, копию которого с многозначительной улыбкой в первый же день визита подарил президенту Эйзенхауэру. Говорил, что мы первыми построили атомный ледокол, хвалил Ту-114, хотя «Боинг-707», на котором он сам летал, был более совершенной и комфортабельной машиной. Все это раздражало правительство и многочисленные круги в США, которые болезненно воспринимали известия о том, что они уступили в той или иной области науки и техники. Хрущев, правда, признавал, что американцы тогда жили богаче, но тут же добавлял, что в 1980 году мы построим коммунизм и советские люди будут жить лучше, чем американцы. Здравомыслящие люди в США понимали,. что подобные заявления несерьезны и представляют собой сущее бахвальство.

Хрущев проявил себя упрямым, капризным, болтливым, вспыльчивым, властолюбивым человеком. Ему не хватало хладнокровия, выдержки, умения терпеливо ждать, наконец, немногословия — этих неотъемлемых качеств государственного деятеля. Порой у него отсутствовала элементарная воспитанность. К тому же Хрущев был несдержан в употреблении вина и яств на приемах, которые обычно предшествовали его выступлению с главной речью.

В ходе политических разговоров, пресс-конференций Хрущев нередко переходил на резкости и просто грубости. В Лос-Анджелесе он так обиделся на речь мэра, что пригрозил прервать визит и покинуть Соединенные Штаты. На встрече с лидерами американских профсоюзов, когда было особенно важно показать государственную рассудительность, чтобы способствовать установлению контактов между профцентрами СССР и США, Хрущев, потеряв голову от ярости, разразился такой руганью, которую не решились предать гласности даже самые падкие на сенсацию газеты.

Наш премьер был очень словоохотливым. Он любил находиться в центре внимания, чтобы все слушали только его. При этом старался показаться неординарным, приводил всякие пословицы и поговорки, рассказывал байки я анекдоты, чтобы рассмешить публику. В такие моменты он, к сожалению, забывал о своем высоком положении и походил больше на скомороха. И стоило кому-либо из окружающих хоть чуть-чуть задеть его самолюбие, Хрущев тотчас взрывался. Американские репортеры дали ему прозвище «Хрущев непредсказуемый». И надо признаться, что в общем оно было удачным. Приведу несколько примеров.

Однажды во время поездки в автомобиле вместе с сопровождавшими его К. Лоджем, послом СССР в США М. А. Меньшиковым и послом США в СССР Ф. Коллером Хрущев, неожиданно обратившись к американцам, заявил:

— Ваш директор ЦРУ Аллен Даллес считает себя сверхшпионом. — И покрутив пальцем у виска, продолжил: — Но «сельсовет» у него не всегда хорошо работает. Он передает арабским антисоветским организациям десятки тысяч долларов, шифры, радиостанции, но все это попадает к нам.

Лодж и Коллер были поражены, но, вежливо улыбнувшись, воздержались от комментариев.

Накануне отлета из Вашингтона мы рано пришли в Блейер-Хаус, резиденцию Хрущева. Пока премьер завтракал, представитель нашей военной разведки и я, как обычно, устно сообщили Захарову разведывательную информацию, с которой он по своему усмотрению мог ознакомить Хрущева. На этот раз мы доложили, что пока наш лидер находится в США, американская разведслужба намерена послать свой самолет в международное пространство вдоль Черноморского побережья Кавказа. Цель полета — спровоцировать работу советских радиолокационных установок ПВО, чтобы их местонахождение могли засечь американские пеленгаторные станции, находившиеся в Турции и Иране.

Через несколько минут Хрущев спустился в вестибюль, где собралось много американских и иностранных журналистов, и заявил:

— Я получил информацию, что США собираются направить разведывательный самолет в район Черноморского побережья Кавказа. Я дал указание сбить этот самолет.

Все остолбенели. Помимо всего прочего, это непродуманное заявление могло явиться причиной провала нашего источника.

Хочу добавить от себя, если бы Хрущев был мудрым и сдержанным государственным деятелем, то за время двенадцатидневного визита сумел бы более достойно представить СССР, произвести на американскую общественность благоприятное впечатление и добиться ощутимых сдвигов в развитии сотрудничества между нашими странами. Но прорыва, как сказали бы в наши дни, не получилось.

Вскоре после отлета Хрущева правительство Эйзенхауэра своей практической внешнеполитической деятельностью показало, что оно не намерено отказываться от политики «с позиции силы» и гонки ракетно-ядерного вооружения. В начале 1960 года Вашингтон возобновил атомные испытания и дал ясно понять: он не заинтересован в достижении соглашений по разоружению и контролю над вооружениями. К назначенному на 15 мая совещанию в верхах в Париже США подготовили пакет предложений, который заведомо был неприемлем для СССР. Американское правительство продолжало посылать шпионские самолеты «У-2» в воздушное пространство Советского Союза. Один из них, как известно, был сбит ракетой под Свердловском.

Накануне открытия совещания Вашингтон объявил состояние тревоги в своих вооруженных силах как в США, так и за границей.

По прибытии в Париж Хрущев заявил, что он начнет переговоры только при условии, если Эйзенхауэр принесет извинения Советскому Союзу и даст заверения о прекращении полетов «У-2» над СССР. Президент США отказался принять эти требования. Совещание было сорвано.

«Холодная война» стала еще «холоднее».