В течение следующего дня наш полк упорно теснил гитлеровцев. Женя Гагарин, некоторое время бывший при радисте Василии Гнатышине в качестве переводчика, рассказывал нам, что фашистские штабы оповещали войска по радио о появлении на переднем крае «фанатичных русских юнкеров». Причем численность «юнкеров» штабными офицерами противника, как правило, во много раз преувеличивалась.

Первый раз мы атаковали противника в Большом Жабине успешно. Но закрепить победу нам не удалось. Выбив гитлеровцев из деревни, подразделения продолжали расширять по фронту участок прорыва. Удерживала Большое Жабино пятая рота. Командовал ею лейтенант Геннадий Воробьев.

В середине дня вражеские пехотинцы, поддержанные танками и артиллерией, контратаковали позиции этой роты и окружили ее.

Отчаянно сражались наши бойцы под командованием курсантов-пограничников. Помню трех пожилых красноармейцев. В минуты фашистской контратаки они залегли на пути движения немецких танков. Когда же те приблизились, три героя поднялись и бросили под гусеницы вражеских машин связки гранат. Танки были уничтожены, но и сами бойцы погибли…

Силы были неравными. Командир роты отдал приказ об отходе в лес. Подразделение с трудом сдерживало наседавшего врага. Лейтенант Геннадий Воробьев, курсанты Борис Прудников, Владимир Сутягин и Дмитрий Осокин прикрывали отходившие в лес взводы пулеметным огнем. Противник сосредоточил на смельчаках всю мощь своего автоматического оружия. Это была ожесточенная огневая дуэль. Только после того как четыре наших пулеметчика погибли, гитлеровцы смогли вновь войти в деревню.

Однако они заняли ее ненадолго.

Майор Шорин и его штаб приняли решение вновь выбить врага из Большого Жабина.

Тщательным наблюдением было установлено, что на этот раз деревня охраняется патрулями. На чердаках домов противник разместил две скрытые огневые точки. Чтобы обеспечить успех атаки, надо было незаметно подтянуть роты к деревне. Надо было также ликвидировать чердачные пулеметные гнезда. Сделать это было приказано курсантам Шматову, Архипову, Селезневу, Коротких, Карасеву, Гречко, Сорокину, Кротову, Лямину, Круглову и Калуцкому. Позже я не раз со всеми подробностями слышала от этих отважных парней, как они выполнили поставленную перед ними задачу.

Гитлеровцы то и дело освещали подходы к деревне ракетами. Время от времени ночь прорезали огненные трассы пуль. Курсанты сумели подобраться к окраине Большого Жабина незамеченными и точно определить, с каких чердаков бьют вражеские пулеметы.

Командовавший группой курсант Шматов приказал подавить одну из огневых точек Павлу Сорокину и Филиппу Гречко.

Я хорошо знала этих ребят. Оба темноволосые, стройные, сильные, они в перерывах между боями от избытка энергии резвились как мальчишки. Тяжелая винтовка в руках того и другого казалась легче перышка. Помню, как они умывались, по очереди обливая друг друга холодной водой. Павел был особенно крепок. Когда он изображал танцовщицу-цыганку и поводил плечами, мышцы буграми ходили под его кожей. Филипп Гречко артистически выполнял всевозможные физические упражнения. Его походка была легкой и пружинистой. С азартом занимался он штыковым боем. При этом строгое, продолговатое, с правильными чертами лицо его принимало такое устрашающее выражение и он так резко выдыхал воздух в момент укола чучела, что становилось жутко. Порой в минуты отдыха эти парни пели. Мы заслушивались удивительно звучными их голосами.

Пулемет, к которому подползли в ночной темноте Сорокин и Гречко, бил из-под крыши почерневшего от времени приземистого дома. К этому дому лепились хлев и какие-то сараюшки. Хлев был обставлен подсыхающими жердями. С его крыши можно было пробраться на чердак, откуда доносились грубые мужские голоса и смех. Видимо, фашистские вояки чувствовали себя в полной безопасности.

Дав несколько пулеметных очередей в сторону леса, они на некоторое время затихли. Похоже было на то, что вражеские пулеметчики решили вздремнуть.

Гречко попытался взобраться на крышу, используя вместо лестницы одну из жердей. Но жердь не выдержала тяжести. Раздался резкий треск, и Филипп оказался на земле. Все насторожились, ожидая, что шум взбудоражит солдат противника. Изготовилась к бою группа прикрытия, которую возглавлял курсант Круглов. Однако ничего не изменилось. Прошла минута, вторая, третья. С чердака доносилось спокойное похрапывание вражеских пулеметчиков.

Вторая попытка взобраться на крышу удалась. Филипп Гречко, а за ним и Павел Сорокин оказались на шаткой драночной кровле. Как канатоходцы, не отрывая ног от ненадежной опоры, медленно продвигались они к лазу на чердак. Пересохшая за лето дранка то и дело потрескивала. Четыре-пять метров этого пути вызвали у ребят испарину. Наконец они достигли небольшого проема, сквозь который можно было выйти на чердак, и несколько минут выждали. Все было по-прежнему. Курсанты один за другим нырнули в проем и оказались под крышей дома. Тут они снова замерли. Через некоторое время их глаза привыкли к темноте. Прежде всего ребята заметили, что несколько досок кровли сорваны. Сквозь пролом было видно небо. На фоне его чернел ствол пулемета. Справа и слева от пулемета лежали пружинные матрацы. На них, беспечно развалясь, спали два гитлеровца.

Через несколько мгновений вражеский пулемет остался без расчета.

Группу курсантов, которая должна была уничтожить другую точку, возглавлял Шматов. В доме, под крышей которого стоял этот другой пулемет, ночевали немцы. На чердак здесь можно было подняться только через сени, по приставной лестнице. Шматов, Калуцкий, Селезнев и Архипов не рискнули войти в сени с улицы. Чтобы сделать это, надо было прошмыгнуть перед окном кухни. А уверенности в том, что через окно не ведется наблюдение, не было. К сеням примыкал хлев. Но дверь из сеней в хлев оказалась запертой на засов. Курсанты нашли зазор между крышей и стеной. Они подняли на руках Архипова, он каким-то образом протиснулся в этот зазор и дотянулся до засова.

Дверь открывали с особой осторожностью, опасаясь, как бы она не скрипнула. Первым в сени вошел Шматов. Тем же засовом он накрепко подпер дверь, ведущую в дом, чтобы не дать возможности находившимся там гитлеровцам сразу же броситься на помощь пулеметчикам, если они поднимут тревогу.

Было тихо. Шматов, Калуцкий и Архипов поднялись на чердак. На всякий случай Селезнев остался в сенях. Один из двух номеров пулеметного расчета услышал, что кто-то приближается (по чердаку были разбросаны пустые бутылки, и курсанты несколько раз споткнулись о них). Гитлеровец что-то вяло произнес. Его напарник крепко спал. Уничтожив одного вражеского пулеметчика, разведчики схватили второго, спустились с ним на землю и направились к месту сбора, радуясь тому, что задание выполнено. Но пленный вдруг заорал во все горло. Должно быть, кляп был забит неудачно. От дикого вопля всполошились патрульные противника. Они выпустили несколько ракет. Курсантские роты приняли эти ракеты как сигнал начала атаки. Начался бой.

На редкость удачно действовали в этом бою Николай Грибанов, Николай Лунин, Сергей Кондратенко и Сергей Грекович. Они уничтожили несколько вражеских патрульных, зажгли стоявшие в деревне бензоцистерны, фургоны, груженые автомашины. По открытому полю броском достигло околицы отделение курсанта Ивана Махортова. Его подчиненные Вениамин Колчин, Нурхадий Загиров, Михаил Корниенко, Иван Хандрыко, Иван Кубасов, Георгий Кононов, Алексей Филин, Алексей Бацевич, Роман Грязнов, Иван Геец блокировали дома, в которых разместились на ночь фашисты. Выскакивавшие из окон и дверей вражеские солдаты и офицеры падали под пулями курсантов.

Отделение Поросятникова пробивалось к центру Большого Жабина. Перебегая от укрытия к укрытию, решительно продвигались вперед курсанты Иван Ананко, Михаил Горб, Пайлак Захарян, Иван Манчук, Иван Болтунов, Сергей Семеновский, Пантелеймон Ричко, Прокопий Титов, Степан Шакалов, Владимир Зайченко. Не сдержав натиска наступавших, солдаты фашистского гарнизона ринулись по дороге к Волгову. Ринулись, беспорядочно отстреливаясь. Брошено было все: фургоны, кухни, грузовики, мотоциклы с колясками.

Атаковавшие противника со стороны Кингисеппского шоссе курсанты Владимир Наумов, Петр Швец, Николай Парфенов, Александр Стасенко и Порфирий Пасечный перерезали пути отхода большой группе фашистов. Те в панике бежали так, что затаптывали своих раненых. Несколько курсантов во главе с Владимиром Наумовым замаскировались возле водоотводной трубы, чтобы внезапно ударить по гитлеровцам, отступавшим по дороге. Но несколько вражеских солдат обнаружили явное намерение спрятаться в ту же трубу. Курсантам пришлось поспешно открыть огонь. Фашисты пустились наутек по открытой поляне, но наткнулись на пулемет курсантов Петра Лысенко и Ивана Андреева.

Пайлак Захарян первым оседлал трофейный мотоцикл. Несколько ударов ногой по заводному рычагу, и мотор машины мощно зарокотал.

— По коням!..

Второй мотоцикл завел курсант Горб. В коляски уселись Титов, Ананко, Манчук и Ричко. Курсанты помчались по дороге, стреляя на ходу. Они врезались в самую гущу отступавших фашистов. Автоматные очереди в упор, взрывы гранат еще больше усилили неразбериху и панику среди них. Между тем мотоциклы, подняв густую завесу пыли, скрылись за поворотом.

Велика была наша радость, когда к заранее установленному месту сбора вышли Захарян, Горб, Титов, Ананко, Манчук и Ричко. Перебивая друг друга, возбужденно рассказывали они, как завершилась их дерзкая вылазка.

— По дороге возвратиться было невозможно, пришлось мотоциклы сжечь. А мы вот пришли, — говорил Захарян.

— Ему перевязка нужна. Он ранен, — сказал о нем Манчук. — Мы еще там, впереди, говорили ему: «Давай, Пайлак, посмотрим, что у тебя с рукой». Да разве с ним сладишь!..

У них так настойчиво требовали подробностей всего дела, что Захарян рассердился.

— Что вы пристали! Ничего особенного. Увидел мотоцикл, сел, поехал. Управлять им я еще в Армении научился. Ну, догнали фашистов, многих постреляли, многих гранатами. Вот и все…

Я подошла перевязать Пайлака. Он и на меня заворчал:

— Ранение? Какое там ранение! Пули роем летели, укусила только одна. Другие, видно, отскакивали. Слушай, зачем на меня бинты тратить, сестренка? Подумаешь, кусочек мяса пуля вырвала! Новое нарастет…

Захаряна надо было направить в медсанбат, но он и слышать об этом не хотел. Опасаясь принудительной эвакуации, Пайлак старался не показываться на глаза начальству.

В те дни мы узнали кое-что о близких Захаряна. Узнали, что в Армении живет его молодая жена Вардитер. Они вместе перед войной учительствовали в селе Кур-Арас Октемберянского района.

Как загорались глаза Пайлака, когда он вспоминал о своей маленькой дочурке Джульетте! Искренняя любовь юного отца и его житейская наивность были трогательны.

— Ребята! А когда дети разговаривать начинают? — спросил однажды Пайлак у таких, как он сам, молодых парней. Этот бесхитростный вопрос поставил их в тупик. Курсанты в недоумении поглядывали друг на друга. Как всегда, кто-то разрядил неловкость шуткой:

— Что, Пайлак, с Джульеттой поговорить захотелось?..

Спустя тридцать лет я посетила село Кур-Арас и убедились в том, что жители его помнят Пайлака Захаряна.

Тогда же, через тридцать лет, в 1971 году, преодолев большие расстояния, встретила Джульетта однополчан своего отца, свидетелей его боевых подвигов. Они привели ее к памятнику, установленному на могиле Захаряна и павших в бою вместе с ним его отважных товарищей. Привели и отошли в сторону, дав молодой женщине возможность побыть с отцом.

Многое рассказали о нем Джульетте те, кто знал его в суровом сорок первом. Рассказали о его энергии, находчивости и бесстрашии, о том, как он однажды с группой курсантов захватил в плен двух гитлеровцев.

Было это перед ночным боем. Надо было еще засветло добыть «языка». За это дело взялся Пайлак Захарян. Он возглавил разведгруппу, в которую вошли курсанты Нурхадий Загиров, Прокопий Титов, Иван Ананко, Павел Теплых, Иван Кулик, Дмитрий Баранов и Иван Нахаев. Группа устроила засаду возле реки, куда иногда наведывались солдаты противника. Пайлак назначил каждому разведчику позицию, с каждым условился о сигналах взаимодействия. Он придирчиво проверил маскировку курсантов.

И вот вскоре к месту засады, ничего не подозревая, насвистывая, пришли два здоровенных вражеских солдата. Они принесли к реке большой бак с очищенной картошкой. Опустив этот бак в воду, солдаты стали мыть картошку. Они наклонялись и распрямлялись, встряхивая свою тяжеловесную посудину. В какой-то момент, когда тот и другой едва не коснулись носами воды, прозвучал властный голос Захаряна:

— Хенде хох!..

Один из солдат потерял равновесие и плюхнулся в реку. Нахлебавшись воды, он пытался выбраться на берег. Он икал, размазывая по лицу ил и тину, что-то растерянно бормотал. Уже стоя на твердом дне, этот незадачливый вояка чуть было снова не повалился в воду. Только теперь он сообразил, что произошло. Его напарник судорожно цеплялся за бревно, переброшенное через речку. Оба они, потеряв дар речи, одурело уставились на автоматы разведчиков.

Через некоторое время Захарян докладывал комбату:

— Товарищ майор! Ваш приказ выполнен. Доставлены два «языка».

— Спасибо за службу. Объявляю вам благодарность за отличные действия. Только что это «языки» будто из помойки вытащены?

— Что делать! — сказал Захарян. — Один сам в речку свалился. Второго пришлось прополоскать. Медвежья болезнь началась у фашиста. Надо бы его вообще из речки не вынимать. Но один «язык» хорошо, а два лучше…