После разгрома вражеской батареи мы догнали свой батальон уже возле деревни Петровицы. Наше возвращение было весьма кстати. Рота лейтенанта Семина отбила две атаки противника и готовилась к отражению третьей.

Фашисты любой ценой стремились прорваться к Петергофу. В тот день нас бомбила вражеская авиация. К счастью, прямых попаданий в окопы не было. Но безнаказанные налеты фашистских самолетов вызывали нервное напряжение, от которого не так просто было освободиться. На позициях роты рвались снаряды и мины.

Враг наглел. Шесть его танков выползли непосредственно перед позициями первой и третьей рот. Выползли и приостановились, даже не маневрируя. Расчеты двух наших противотанковых пушечек воспользовались этим. Неожиданно для врага они выпустили по нему несколько снарядов. Два танка загорелись. Остальные, открыв огонь, развернулись и стали отползать. При этом им удалось все же уничтожить одну из наших пушек.

Рота лейтенанта Семина занимала позиции на левом фланге батальона. Окопы тянулись вдоль опушки леса. Вскоре перед нашими соседями противник стал накапливаться для атаки. Но как только вражеские солдаты поднялись в рост и двинулись вперед, курсанты второй роты услышали громкий голос начальника штаба батальона капитана Петракова:

— По наступающему противнику… Цели на выбор… Огонь!..

Затрещали винтовочные выстрелы. Заговорили пулеметы. Перекрестный огонь охладил пыл гитлеровцев. Этого момента и ждал внимательно следивший за противником лейтенант Семин. Обстановка была сложная, но команда ротного прозвучала, как всегда, спокойно и деловито:

— В атаку, за мной!..

Он первым выскочил из окопа. Курсанты дружно рванулись за своим командиром и, обгоняя его, обрушились на врага. Атака противника была отбита. Поле боя опустело. Рота лейтенанта Семина отошла на прежние позиции, унося раненых и погибших.

А через некоторое время перед нашими окопами снова появились немецкие танки.

И вот тут-то и разыгрались события, о которых и теперь, через несколько десятилетий, нельзя вспоминать без волнения.

Единственная наша противотанковая пушка, как-то странно подпрыгивая, послала в приближающиеся танки несколько снарядов. К великой нашей радости, с одного из танков — он шел первым — взрывом снесло башню. Все остальные машины, как по команде, обрушили свой огонь на пушку. Она сделала еще два-три выстрела, умолкла и беспомощно осела набок.

Между тем головной танк был уже метрах в ста от наших позиций. Медленно поворачивая башню туда и сюда, он явно выцеливал пулеметные точки и посылал в них снаряд за снарядом. Курсанты стреляли по его смотровым щелям, что, по-видимому, снижало эффективность огня танковой пушки. Но это была полумера. Этого было мало. Положение наше с каждой минутой становилось все более рискованным.

И вдруг мы увидели курсанта, выпрыгнувшего из траншеи с явным намерением приблизиться к танку. Курсант был невысокого роста коренастый крепыш с забинтованной головой. Все сразу узнали в нем Александра Остапенко. Он пробежал немного, камнем упал на землю, а через какие-то доли секунды танковый пулемет прошил его след короткой очередью. Вражеские танкисты, видимо, поняли, что курсант находится в так называемой мертвой зоне. Двигатель машины взревел, она слегка попятилась. На это ушли секунды. А Остапенко был уже поблизости от нее, на расстоянии броска гранаты.

«Давай же, давай, Саша!.. Быстрей!..» — мысленно твердила я, следя за каждым его движением. Когда же он наконец швырнул связку гранат, я зажмурила глаза. Раздался мощный взрыв. Я приподнялась над окопом. Ненавистный фашистский танк пылал. А невдалеке от него, уткнувшись лицом в землю, лежал Остапенко. Несколько курсантов стремглав бросились к нему. Но он, ко всеобщей радости, вскочил, подхватил с земли винтовку и двумя ловкими ударами штыка отправил на тот свет двух выскочивших из горящей машины танкистов. Третий успел в упор выстрелить в Остапенко. О том, что Саша был при этом ранен в левую руку, мы узнали позже. А в тот момент он казался нам прямо-таки неуязвимым. Не желая оставаться в долгу перед третьим вражеским танкистом, Остапенко и с ним разделался ударом штыка.

В тот момент раздался предостерегающий возглас лейтенанта Семина:

— Танки слева!..

Возле Остапенко разорвалась немецкая мина. Он упал. «Ну, все», — подумала я с ужасом. Но Александр снова вскочил, выхватил у кого-то из своих товарищей новую связку гранат. Короткий рывок, взмах руки, взрыв — и еще одним вражеским танком стало меньше. На этот раз Остапенко распластался на земле и лежал недвижимо. По лицу его струйками бежал пот. Подбежав к нему, я поняла, что он потерял сознание. Во время перевязки я насчитала на его теле четырнадцать ран.

Несколько позже, в минуты передышки между боями, во всех подразделениях батальона только и разговоров было, что о Саше и о его храбрости. Кто-то вспомнил, что отец его, Иван Семенович Остапенко, во время гражданской войны партизанил в сибирских лесах. Кто-то со слов самого Саши рассказал, как напутствовал его отец, провожая в пограничные войска: «Береги наше дело, сынок. Оно досталось нам дорого…»

За свой боевой подвиг курсант Александр Иванович Остапенко был награжден орденом Красного Знамени. Но это было позже. А в тот день, когда батальон отбивал танковые атаки противника, мы отправили Сашу в госпиталь. Отправили, горячо надеясь на его выздоровление. И он оказался живучим, этот коренной сибиряк. Он снова стал в строй, правда, уже в тылу страны, на хозяйственном фронте…

Бой, в котором отличился курсант Остапенко, изобиловал потрясающими героическими эпизодами. Когда фашистский танк проутюжил наш станковый пулемет, трудно было ожидать, что кто-либо из расчета остался в живых. Но из земли, засыпавшей окоп, выбрался курсант Малевич. Контуженный и раненный, он поднялся в рост и, остервенело сжав в руках винтовку, вместе с ротой пошел в атаку. Несколько солдат противника поверг отважный курсант в стремительных рукопашных поединках. Еще одно ранение, на этот раз пулевое, не остановило Малевича. Он продолжал разить врага. Гитлеровец, преградивший ему дорогу, был немедленно пронзен штыком. Малевич упал вместе с ним. Пуля ударила ему в самое сердце…

Все командиры и курсанты батальона сражались героически, самоотверженно. Армейские газеты тех дней пестрели сообщениями о действиях курсантов-пограничников. В корреспонденции «Доблестный сын народа» рассказывалось, что дважды раненный курсант Архипов продолжал драться с фашистами и наотрез отказался отправиться в госпиталь. Недавно я разыскала Алексея Васильевича Архипова. Он живет и работает в поселке Максатиха Калининской области.

Перед моими глазами газетная заметка, опубликованная в начальную пору войны. В ней рассказывается о курсанте Федоре Шматове. Он был контужен. Взрывная волна отбросила его от окопа. Шматов потерял сознание. Придя в себя, он прежде всего нашел свою винтовку, Штык на ней был согнут. Шматов сорвал его и снова пошел в бой, разя врага пулей и прикладом. Получив новое ранение, он, как и курсант Архипов, отказался уйти в тыл и остался в подразделении до конца боя.

Автор корреспонденции «Атака была отбита» рассказывает об отваге и боевом умении пулеметчика Ямшанова, курсантов Шабельникова, Князева и их командира лейтенанта Иосифа Чередникова. А я помню, как несколько часов спустя после описываемых в корреспонденции событий курсанты Андрейченко и Ямшанов гранатами подбили два фашистских танка. Подбили, но не добили. Вражеские танкисты превратили свои машины в неподвижные огневые точки и открыли яростный огонь по нашим позициям. Вооружившись бутылками с горючей смесью, Ямшанов по кустарнику снова подобрался к танкам на расстояние броска. Ему удалось поджечь один из них. Второй стоял несколько дальше. Курсант попытался обойти стороной горящую машину, но тотчас попал под обстрел. Выполнить задачу можно было, действуя решительно и быстро. Ямшанов приподнялся и рванулся вперед. Бутылка с горючкой разбилась на броне второго танка, и его охватило пламя. Товарищи бросились к Ямшанову, упавшему на землю. Они вынесли его из-под огня. Но курсант был уже мертв. Я нашла на его теле несколько сквозных пулевых ранений. Каска была пробита осколком снаряда. Из нее текла кровь…

У пулемета Ямшанова заменил курсант Набок. Он и Андрейченко тотчас же открыли яростный огонь по атакующим гитлеровцам и заставили их откатиться назад. Вражеский снаряд разорвался рядом с пулеметчиками. Оба они были ранены и потеряли сознание. Через некоторое время мы отправили их в тыл. Но, придя в себя, Набок и Андрейченко наотрез отказались от госпитализации и, что называется, полуживые вернулись в свое училище, размещавшееся к тому времени уже не в Петергофе, а в Ленинграде. Тот и другой закончили училище и продолжали службу в действующих частях. Набок погиб в боях. Андрейченко живет ныне в Харькове, работает на одном из предприятий города.

Среди документов, сохранившихся со времен войны и переданных мне бывшими курсантами нашего батальона и их близкими, лежат несколько листков, вырванных из полевой командирской книжки. На этих пожелтевших листках написано письмо, датированное 5 сентября 1941 года. Привожу его здесь полностью.

«Привет с фронта. Здравствуйте, Анна Степановна! В первых строках своего маленького письма мы, бойцы действующей Красной Армии, передаем вам свой привет и самые наилучшие пожелания.

Дорогая Анна Степановна! Ваш сын Андрей был нашим боевым товарищем и командиром. Он хладнокровно водил нас в бой. Он был одним из любимейших наших командиров. Вражеская пуля остановила биение сердца Вашего сына Андрея. Это случилось четвертого сентября 1941 года, в двенадцать часов дня, когда он вел нас в атаку. Андрей был смертельно ранен в грудь. Не прошло и тридцати минут, как сердце Андрея остановилось.

За Вашего мужественного Андрея мы положили немало фашистов.

Ваш сын погиб геройски при обороне колыбели революции — города Ленина. Память об Андрее мы сохраним в наших сердцах на всю жизнь.

Анна Степановна! Спасибо Вам за воспитание сына Андрея, водившего нас много раз в атаку на врага за честь, за свободу Родины, за Вас, Анна Степановна. Целуем крепко ваши материнские руки. Боевые друзья Андрея — курсанты: Чернявский, Румянцев, Горшков, Ершов, Решетило, Бураканов, Новохижный, Макаров, Дудин, Маламуж, Говоров, Гавриленко, Мироненко и командир взвода лейтенант Бородачев».

Нет необходимости комментировать это письмо, посланное матери Андрея Ященко с поля боя. Скажу только, что написано оно было под пулями и что почти все его авторы — кто раньше, кто позже — героически пали, сражаясь за Родину. И матери их получили скорбные послания, примерно такие же, написанные мужскими руками, пропахшими железом и порохом.