Все вместе они отправились на небольшое озеро в квартале ЭУР. Мария очень настаивала на этом, напоминая, что Паоло сам уговорил детей заняться парусным спортом, и вот теперь мальчики хотят похвастать перед ним своими успехами.

Она предложила заехать за ним на машине, но Паоло под каким-то предлогом отказался и приехал на метро. Сама мысль передвигаться черепашьим шагом по забитой машинами виа Коломбо, да еще вместе с детьми, казалась ему невыносимой. Детей он любит, но эти ужасные создания обладают способностью видеть тебя насквозь и говорить в глаза самую жестокую правду. Полуправдой от них не отделаешься, им не солжешь.

А у Паоло, у дяди Паоло, совесть не совсем чиста. Он понимает, что его отношения с Марией стали двусмысленными: появилась Франка, и это становится для него все серьезней и серьезней. Пока же он под всяческими предлогами откладывает объяснение с Марией: во-первых, Франка еще не дала ему согласия, во-вторых, он жалеет Марию: она ведь ни в чем не виновата, а страдать придется ей…

Вот почему, согласившись на «семейную» прогулку с Марией и ее детьми, он вовсе не кривит душой, а выполняет что-то вроде последнего долга перед окончательным разрывом:

Когда Паоло отыскивает Марию на берегу, она смотрит на него с немым укором: он опоздал, дети уже уселись в свои крошечные, похожие на консервные банки парусники, легкий бриз надувает разноцветные паруса.

Счастливые, раскрасневшиеся, они весело машут ему издали руками. Паоло отвечает им тем же.

— Мальчики тебя любят! — Мария с довольным видом смотрит на своего мужчину и на своих детей, связывая их взглядом воедино. Она не знает о существовании Франки, но чувствует, что последнее время Паоло чем-то обеспокоен.

Они болтают, едят мороженое, потом садятся на берегу и смотрят, как дети, весело крича, управляют парусами. Мария нежно, не скрывая своих чувств, прижимается к Паоло. А ему кажется, что весь жар этого солнечного дня обрушился на него одного; никогда еще его так не раздражало это скопление тел на берегу, этот многоголосый гомон.

Нет, надо уйти в море, ощутить всей кожей тугой ветер, почувствовать удары волн о борта парусника. Он сидит, насупившись, и односложно отвечает на вопросы Марии, а Мария ничего не замечает; наконец они вместе, вместе на глазах, у всех этих людей, и дети рядом, и все это ей, не избалованной судьбой, кажется прекрасным.

— Я видела одну квартиру рядом с Портико д'Оттавиа. Огромная терраса… — набравшись решимости и не глядя на Паоло, начинает она. Как давно она об этом мечтает: быть вместе, всегда вместе.

— Хочешь поменять квартиру? Да ты с ума сошла. Представляешь, во что это обойдется?

Паоло старается проявить интерес к ее словам, а сам думает совсем о другом.

Но Мария не сдается, хотя душевная слепота Паоло ее ранит.

— Там больше простора для детей. Они ведь растут. Да и район тихий, мало машин…

Паоло без энтузиазма кивает.

— Есть мансарда, большая, светлая. Там можно устроить прекрасный кабинет… — Мария замолкает и смотрит на Паоло. Ей становится обидно: неужели он ничего не понимает?

Паоло отвечает, поморщившись:

— Зачем тебе кабинет? К тому же Портико д'Оттавиа далеко от магазина и от твоей свекрови. Где ты будешь оставлять детей?

Нежность сменяется глухой обидой: да любит ли он ее? И вообще — что она для него? Но эти грустные мысли Мария загоняет внутрь, у нее не хватает смелости на откровенный разговор: слишком она боится потерять Паоло. Резким движением откинув назад волосы, она говорит:.

— Ладно, пусть будет как было. Ты прав. — Но радость омрачена.

Паоло взлохмачивает ей волосы, однако жест этот не ласков, а скорее неуклюж. Ему и в голову не приходят задуматься над ее словами. Для него Мария — отдохновение, у него никогда не возникало с ней никаких проблем. Он смотрит на нее, такую свежую, такую молодую — ни за что не скажешь, что у нее двое больших детей.

— Дядя Паоло, дядя Паоло, я победил!

Франчсско, старшие, схватил Паоло за руку и тянет его к себе, а младший, Массимо, стоит в сторонке грустный: он проиграл гонку.

Паоло усаживает его к себе на колени и мелет какую-то чепуху, пока тот не начинает смеяться.

Франчсско отстал от него и о чем-то спорит со своим приятелем — худеньким вернушчатым мальчишкой, который критически поглядывает на Паоло:

— Ты и вправду журналист? Паоло утвердительно кивает.

— Ты пишешь про футбол?

— Нет, — со смехом мотает головой Паоло.

— Тогда про телевидение?

— Тоже нет.

Рыжий мальчишка вопросительно смотрит на Франческо, словно ждет объяснений: что за странный журналист такой?

— Видишь ли, газеты занимаются кое-чем еще… Правительство…

— Мой папа говорит, что правительство все брешет. Фраза, конечно, не отвечает канонам изящной словесности, но мысль верна.

— Вот-вот, моя работа как раз я заключается в том, чтобы узнавать правду и писать о ней в газетах.

Но мальчишку не собьешь. Он упорно гнет свою линию.

— А мой папа говорит, что газеты тоже врут.

Паоло пытается перевести разговор на другую тему.

— Как тебя зовут?

— А тебя?

— Меня — Паоло.

— Меня тоже Паоло.

Чувствуется, что его одолевают сомнения. Нахмурив брови и глядя прямо в глаза журналисту, он выпаливает:

— Ты всегда говоришь правду?

Пасло какое-то мгновение колеблется, ему хочется быть честным.

— Когда могу.

— Почему? — спрашивает Паоло-младший, удивленно почесывая щеку.

— Не всегда удается узнать всю правду, отвечает Паоло-старший.

— Почему?

Журналист подбирает слова. Итак, почему невозможно узнать всю правду?

— Видишь ли, правды, одинаковой для всех, наверное, вообще нет. У каждого своя… — Что он может еще сказать? — Я пишу о том, что знаю, о том, что считаю справедливым.

Паоло чувствует себя круглым дураком. А рыжеволосый мальчишка не отстает:

— Но ты же сказал, что всего знать не можешь.

Логика у него железная.

— А ты знаешь все?

Он понимает, что его стремление одержать в споре верх выглядит по-детски смешным. Мальчишка отрицательно мотает головой: для негр этот вопрос совсем не детский.

— Я еще маленький. — Он хочет сказать, что сейчас не может знать все, а вот когда станет взрослым, тогда другое дело. И вдруг добавляет: — Когда я вырасту, стану артистом, тогда можно будет врать.

Дети смеются. Паоло тоже улыбается, надеясь, что, допрос окончен.

Но Франческо никак не устраивает, что его дядя-журналист оказался не на высоте, и он пытается поднять его авторитет в глазах приятеля.

— Дядя Паоло, — говорит он и тянет его за рубаху, — Это правда, что после того, как ты напишешь в газету, плохих людей сажают в тюрьму?

Ребята внимательно смотрят на Паоло в ожидании ответа.

— Да, иногда, — отвечает он, стараясь не терять чувства меры.

Но рыжий неумолим:

— Если ты не знаешь правды, как же ты можешь сказать, кто плохой, а кто хороший? Выходит, из-за тебя могут посадить в тюрьму тех, которые только с виду плохие, а по правде ни в чем не виноваты… — Он изо всех сил старается ясно сформулировать свою мысль, но остальные ребята начинают ему что-то возражать, и он уточняет: — Меня, например, учительница наказала за то, что я смеялся. Парень, с которым я сижу, пощекотал меня, вот я й засмеялся, но я же не виноват.

— Так ты же смеялся, — возражает Франческо.

— Это несправедливо, — говорит рыжий, — несправедливо, что не наказали и того, который меня щекотал.

— Ты прав, — говорит Паоло. — Неправильно, что то-то, который тебя щекотал, не наказали тоже.

Наконец в разговор вмешивается Мария:

— Ну-ка, идите играть, пока еще солнце не село.