Часть 1
Прежде чем привести в исполнение задуманную Вами грандиозную гадость, здраво оцените риск выхода этой гадости боком лично вам.
Кодекс чернокнижников и ведьм.
Раздел: техника безопасности, пункт первый.
Глава 1
По крайней мере, именно так, и не без оснований, впоследствии я и думала.
Под этим утверждением жирным шрифтом и заглавными буквами подписались бы три четверти личного состава правоохранительных органов и половина сельхозпредприятий США 1937 года, когда выращивание, в общем-то, безобидного растения в рамках конкурентной борьбы, а так же, как следствие безобразно расплодившейся в те годы наркомафии и мексиканских иммигрантов-контрабандистов (да будут их проклятые имена преданы огню), обложили неприлично-неподъёмными налогами, тем самым практически объявив вне закона. А затем начали повсеместно уничтожать, в результате чего, за какой-то десяток лет окончательно укрепили вполне логически возникший статус „запретного плода“.
С другой стороны, на каждого обвинителя приходится один, а то, и более защитников, поднимающих вопросы, типа:
Какая именно конопля имеется в виду (а их, как известно, три сорта: сорная, посевная и индийская)? В чём она конкретно виновата, если растение — суть создание бессознательное? И вообще, а что, собственно, по этому поводу думают оставшиеся в меньшинстве хиппи, лишённые аппетита больные раком, и те, кто делал на этом деньги вне преступности, а на благо того же сельского хозяйства? Даже во времена Советского союза конопля пользовалась заслуженным уважением, как сырьё для производства одежды, бумаги, обуви. А, по Плинию-старшему, это ещё и незаменимое при ожогах, болях в суставах и при подагре средство (имелся в виду корень).
Современные Нидерланды, свободный город Христиания в Дании лишены подобных предрассудков, а уж про деда моего покойного и говорить не приходится — вот кто всегда был патриотом этого дивного растения. Пока не умер — назло милиции подпольно выращивал, пряча делянку за парниками.
Так вот. Уродилась у нас в огороде конопля. Нежданная, несеяная, но уж всем на зависть здоровенная, да развесистая. Припомнив основательно подзабытые уроки ботаники, я идентифицировала её как коноплю посевную. Хорошо, только один куст — и в самом дальнем углу огорода. Туда даже бабка без нужды не заглядывала, не говоря уж обо мне, с моей горячей любовью к садовничеству вкупе с огородничеством. Как её туда занесло — загадка, достойная Твин Пикс: после смерти деда бабка эту заразу выкорчевала, землю обожгла, всё перепахала и уже вот как добрых пять лет от этой напасти — ни слуху, ни духу. И тут — нате вам: вымахала под два метра. Был бы дед жив — не за что не позволил бы этакую красотищу выбросить, листья бы срезал, засушил и скурил собственноручно.
Но дед умер, бабушка была категорически против такого обитателя огорода, я как раз очень вовремя после ГОСов приехала, и меня тут же припахали к прополке, в ответ на что мой нрав сделал очередной финт ушами, и теперь я шла в лес с двухметровой коноплёй под мышкой.
Я — это Мартынова Алёна Николаевна, двадцати пяти лет от роду, светлая шатенка, глаза серо-голубые, Стрелец, характер приблизительно-мягкий, в настоящее время — свободна от всяких обязательств. Ф-фу! Отчиталась! Ах, да. Мозги привыкла использовать по их прямому назначению, как, например, сейчас, то есть, размышляя, куда бы это свою ношу так пристроить, чтобы и мне за это ничего не было (как объяснил один мой знакомый адвокат, статья у нас есть за транспортировку, куплю-продажу и хранение. А за употребление — нет), и чтобы соседские пацаны не нашли. И найдут ведь, как пить дать найдут — вон, две головы из-за плетня торчат. Даже не прячутся паршивцы.
Зайду-ка я подальше — для верности.
Лес у нас большой, почти нетронутый промышленными дровосеками, со светлыми пятнами берёзовых рощиц и ягодных полян, а местами глухой и дремучий, словно лет триста назад, с замшелыми елями и необхватными соснами. И болото есть, и озеро — намного дальше, черника, малина, грибы всё лето и осень. Зверья правда особо и нет, так, выскочит когда-никогда лиса к мусорнику, а для того, чтобы, что покрупнее встретить — это в зоопарк идти надо, или километров на двести совсем уж в глушь отъехать. Там, говорят, можно и лося увидеть. Если очень повезёт. А ещё надёжнее — вообще в Белоруссию съездить. Один из моих однокурсников, белорус, рассказывал: там тебе и зайцы, и лоси, и свинья дикая. Только места знать надо.
Ну, это в Белоруссии, а у нас — лиса, на фоне помойки, и мыши.
Зато, в качестве компенсации несколько однобокого природного разнообразия водятся в наших лесах ролевики.
Начитались Толкиена, насмотрелись фильмов про хоббитов и двинулись дружно на этом деле. А может, и без конопли не обошлось, кто их, загадочных, знает? Понаделали кольчуг из проволоки, алюминиевых мечей, волосы до пояса отпустили, обрядились в сапоги с длинными носами — и носятся друг за дружкой по лесу: Галадриэль — моя, Аэлодрон (может, как-то и по-другому этого товарища в книжке звали, но толкиенисты остановились на этой версии, сама слышала) — забудь. Облюбовали бункер, что ещё со времён Первой Мировой разваливается, натаскали камней, чуть ли не ров c крокодилами вырыли, Минас-Тиритом назвали. Ходили слухи, что особо толкиенувшиеся — те кто побогаче — себе даже уши эльфийские наращивали. Выскочит такой перед пенсионеркой и орёт:
— Ведьма! Волосы рыжие!! Яды в сумке?! Сжечь!!!
А та ему той же сумкой — хлоп по шлему. Мол, совсем распустилась молодёжь! Никакого уважения к ветеранам.
И в больницу, бывало, увозили. В особо тяжких случаях.
А в целом, они безвредные. Живут, как все нормальные люди, работают, только изредка уходя в выдуманный мир. Ну, да каждому своё. Бывают и похуже увлечения. Готы, вон, вообще в вампиров играют, и ничего.
А что? Это идея.
Отнесу-ка я эту растительность туда и закопаю за бункером.
Раз так — то надо будет сойти с утоптанной тропинки и дальше по малиннику. Хорошо одно: погода стоит не очень летняя, дождь-не-дождь, но моросит что-то мелкое и прохладно. Самое то по кустам шастать — не кусается никто и пауки спят, а я их боюсь.
Что, в принципе, неудивительно — за последние пять лет, проведённых в Питере, я совсем отвыкла от прелестей „домика в деревне“. В общежитии только тощие тараканы водились. А как отгремели ГОСы, пришлось возвращаться к корням в двухстах кэмэ, так как снимать комнату где-то в центре не имея постоянной работы — реально только если, простите за вульгарность, сниматься самой.
Зараза, да что ж дед так рано помер?!!
Коноплю я эксгумировала вместе с корнями во всю длину (это вместо того, чтобы тихо и мирно определить её в компостную кучу, как полагается!) из чистого упрямства и желания досадить бабке, припахавшей меня к ненавистной прополке, попутно убедилась, что выкопала „девочку“ и теперь полуметровый шлейф цеплялся за всё подряд.
О, а вон и бункер, да и пацаны отстали…
— Да чтоб тебя! — зловредное растение, словно мстя за вынужденную смену места произрастания, запуталось у меня в ногах, и я с размаху навернулась всем телом в мокрую траву, примяв свою ношу, и хорошенько ткнувшись в неё лицом. Спасибо — не в малиновый куст, а то был бы видок с расцарапанной физией.
Вообще-то, он — видок — и так не впечатляет: старая куртка, вся в пятнах, не поддающихся идентификации (то ли краска, то ли гипс, то ли вовсе куриный помёт); вытянутые на коленях, в аналогичных пятнах, „треники“, резиновые кеды (а в чём прикажете сорняки полоть по такой погоде?). Добавьте бывшую когда-то малиновой брезентовую панамку и опухшее после вчерашнего лицо под ней — возвращение к родным пенатам отмечали (выхлоп — соответственный, чай, не шампанское пили). Прямо Красная Шапочка на выданье. Где там этот Серый Волк? Да его от одного вида меня красивой инфаркт хватит, и будет мне волчья шуба на зиму.
О шубе я, между прочим, уже давно мечтала, но денег не было. И вообще, кто умудрится выглядеть как Пэрис Хилтон на студенческую стипендию, может смело претендовать на Нобелевскую премию.
Я поймала себя на том, что траурно стою у бетонного угла, как паломник в Иерусалиме у стены Плача, поглощённая депрессивными мыслями о финансах, вернее об отсутствии таковых, встряхнулась, выбрав место посуше, вырыла прихваченной специально для этой цели из дому сапёрной лопаткой ямку, опустила туда коноплю и кое-как забросала сверху землёй. Потом в порыве вдохновения порылась в карманах куртки, но, кроме невесть как там оказавшейся пластиковой расчёски, пачки бумажных салфеток и презерватива с концом срока годности… — мама моя!!! 01.04.1980- ничего не нашла. А что? Тоже вариант.
Разорвав пакетик, я повязала этот шедевр латексной продукции ядовито-розового цвета на стебель.
Что ж, или завянет, или выживет и размножится на радость толкиенистам — вон, как цветёт! А я её в первый день цветения — того… Всё, сейчас меня начнёт мучить совесть.
Тут я припомнила, что конопле вообще-то полагается цвести осенью, и с муками совести пришлось повременить. А это тогда что? Обойдя чудо природы по кругу, мне пришлось констатировать факт того, что справочной литературы оно не читало, а потому в наглую цвело в начале июля.
Второй виновник всех бед — это любопытство.
Это подпишет и небезызвестно обезносевшая Варвара и трагически сгинувшая английская кошка. А уж вкупе со скукой и похмельем я бы приравняла его по вредоносной силе к той же конопле (сделаем скидку приличной посевной — к индийской её родственнице).
Дождь усилился, перейдя из стадии тумана повышенной плотности в вялотекущую китайскую пытку водичкой: поначалу вроде и не мешает, но, минут через десять капелью по макушке, волком взвоешь. Спасая то, что не намокло в неравной борьбе с несговорчивой огородной культурой, я шмыгнула в бункер.
Сюда я забралась впервые и теперь с любопытством осматривалась.
Место обитания толкиенистов выглядело как средневеково-современная помойка. Там-сям валялись обрывки проволоки — материала для изготовления „настоящих мифриловых“ кольчуг, дырявая подошва от вышеупомянутых сапог типа „богатырские“ и, нарушая весь концепт — два скомканных бумажных пакета с логотипом Макдональдса и пустая бутылка из-под пива „Балтика“. Кирпичные стены были богато расписаны выдержками из „Кольца Всевластья“ и кустарным иллюстрациями к оным. Некоторые очень напоминали карикатуры, потому как у художников с творческим рвением было всё в порядке, а вот с талантом… Одно явление Гендальфа Белого уставшим героям заставило меня согнуться в приступе неконтролируемого хохота: уж больно он мне похмельного Деда Мороза напомнил. Не хватало разве что мешка с подарками, а на роль Снегурочки вполне сгодился Арагон, оказавшийся в исполнении „толкиенистов“ перекошенным карликом по пояс ростом тому же Гендальфу, зато с длинными волосами и в шлеме, подозрительно смахивавшем на кокошник.
Пройдя пару метров по коридору, как на экскурсии в музее юмористического искусства, я оказалась помещении, явно задуманном как тронный зал: у стены торжественно возвышался деревянный табурет со спинкой, а вокруг почтительно расположились комфортабельные ящики из-под черешни. Макдональдс отметился и здесь, равно, как и сапоги с кольчугами.
В очередной раз подивившись богатству человеческой фантазии, я двинулась дальше, обнаружила дыру в подвал и торчащую оттуда солидную деревянную лестницу с гордо выцарапанным на верхней перекладине „Фродо — кАзёл, вон из хоббитов!“.
Заинтересовавшись, я поискала ответ подвергшегося моббингу Фродо и нашла на второй перекладине следующее:
„Сам козёл! И бутылку ту разбил Колян из орков “.
Третью перекладину увенчал вопль души Коляна-орка:
„Фродо — шестёрка и пидор!!!“.
Далее, последовательно, на четвёртой, пятой и шестой, развернулась целая драма.
„Может Фродочка и шестёрка, но ТОЧНО не педераст“
„Волчица ты, тебя я презираю“
„Галадриэль — продажная женщина. Вон из эльфов“.
Уже вслух хихикая, я полезла вниз, горя желанием узнать, что же было дальше.
Нашла старательно зацарапанное:
„Витюша, ты хоть и король эльфов, а где точка G у женщины — не знаешь. AskФродо“, и монументальное:
„Галадриэль — шлюха!!!“
Продолжение трагедии пришлось додумывать самой — перекладины закончились.
Подвал выглядел чуть аутеничнее. Макдональдсом даже не пахло, а, наоборот, тянуло плесенью и какой-то затхлой древностью. Особенно впечатлили погнутые кольца в каменной кладке. Самое то кого-нибудь привязать или, на худой конец, заковать навеки. Не хватало только принцессы с косой до колен или оборванного каторжника для полноты картины. Вместо них на бетонном полу валялась дохлая полёвка, а уж холодно было… Ни одна принцесса в таком климате не выдержит и к прибытию принца вся обвешается соплями по пояс, а тогда — какая романтика? Поёжившись, я полезла обратно.
По бункеру стадом носились сквозняки. Прикинув, откуда дует, я побрела в противоположную сторону: как говорится, ветер в спину — кобыле легче.
За время моих исследований дождь приутих, вернувшись к приближённой к туману плотности, и я выбралась из бункера из другого выхода без опасений вновь серьёзно вымокнуть. А выбравшись — разинула рот на ширину плеч: передо мной шелестела листьями делянка десять на десять цветущей (что же это за аномалия такая) конопли метра под два в высоту!
Ай да толкиенисты!
Понятно теперь, откуда у „ведьмы и костра“ ноги растут. Посмеиваясь, я аккуратно обошла делянку по кругу и вышла к приснопамятному малиннику. Надо бы лопатку забрать, иначе бабуля всю плешь проест за утерю садового инвентаря. Она у меня такая, семьдесят пять лет на свете живёт, а в хозяйстве — всё под контролем и учётом. О чём не спроси — среди ночи скажет где и что лежит. Мне бы так в её возрасте. Так, тут я её, кажется, положила. Или не тут?
Покрутившись на месте в поисках лопатки, я начала закипать: ну что за народ, эти наши деревенские! Посреди леса оставить собственность нельзя. За три минуты спёрли. И что я теперь бабке скажу?
Но, за три минуты далеко не убежишь… Я прекратила беготню и прислушалась. В недрах малинника что-то интригующе шуршало и потрескивало. Медведей у нас не видели с позапрошлого столетия, поэтому я не испугалась, а заинтересованно вытянула шею: даже сцену „в малиннике“ было довольно сложно себе представить, а уж вариант „в мокром малиннике“ вообще тянул на медаль „За упорство в достижении…“ от общества садо-мазохистов. Или, всё-таки воришка?
Моё любопытство было вознаграждено: из колючих зарослей появился… дуб. Здоровенный, толстый — в пять моих обхватов — он раздвинул мокрый кустарник, вымахав под набухшие дождём небеса. Узловатые корни встали природными арками в мои метр шестьдесят, а то и выше, так что, приди мне в голову идея прогуляться под ними, то и пригибаться бы не пришлось!
„Ничего себе конопля цветёт!“ — было моей первой мыслью.
„А где златая цепь и указатель „Лукоморье“?“ — хихикнула вторая
„И Чернобыль, вроде, далеко…“ — задумалась третья.
Помотав головой и протерев глаза, я повторно взглянула на глюк. Глюк и не подумал исчезать. Наоборот — на замшелом, увитом плющом стволе с интервалом в тридцать секунд последовательно материализовались: искомая цепь с моё бедро толщиной, пушистый хвост, полосатые лапы, упитанная тушка, два уха, умильная мордочка и, как последний гвоздь в твердыню подкравшейся шизофрении, кривая улыбка на ней.
Кот поудобнее угнездился на одном из звеньев, придирчиво смахнул лапой пылинку с шикарного ошейника в пару цепи (хотя, может, просто почесался), сделал торжественную морду и, глубоко вдохнув, нараспев, выдал примерно следующее:
— Welcome, о, несчастный, уничтоженный создателем! Назови своё проклятое имя и please, proceedк…
Может, кто-то спросит, а почему примерно? Поясняю: я увлечённо щипала себя за все места, дабы если не проснуться, то, хотя бы кайф поломать, потому и не особенно прониклась.
Узнать, куда именно мне полагалось proceed не довелось: он приоткрыл один глаз, выискивая, в каком бы направлении меня послать и осёкся на полувздохе. Увидел, стало быть, объект посыла. Потом, совершенно не по-кошачьи выпучив оба, схватил лапой хвост и их протёр.
Я слабо помахала. Зря, наверное. Кот попятился задом влево, выдал в песенном режиме: „Жили-были дед и баба…“ и, так же поступательно, как и появился, только в обратном порядке, исчез. Последним испарился дуб, сбросив к моим ногам старый жёлудь и двух окосевших белок, героически ринувшихся спасать остатки запасов на зиму. Белки вцепились зубами в жёлудь с обеих сторон, да так и остались валяться на траве в оригинальной позе: нос к носу, лапки прижаты к сердцу, хвосты в разные стороны.
Я посмотрела назад. Конопля на месте, бункер — тоже.
— Повезло тебе, — сообщил голосок Румянцевой. — От его приветственных речей как-то раз тут Иван-дурак заснул. А проснулся в Камлоте. Опять, наверное, что-то с векторами случилось. До сих пор там обретается, прижился — тут голосок хихикнул, — По-ихнему только „My name is Stupid John“и выучил. Ничего, за философа его там держат: говорят, вот это и есть истинное отречение от мирской стороны жизни и попрание гордыни — и стильно, и самокритично.
Я ОЧЕНЬ медленно обернулась.
Мама моя! Никогда!!! Никогда больше не подойду к конопле даже на метр, а хоть бы и на пять. Пусть бабка в следующий раз сама её из огорода экзорцирует. Ну реально, едет же крыша: после дуба в малиннике осталась изрядная дыра и сквозь неё была видна развилка из трёх дорог, а на развилке — да-да — стоял камень. В алом платочке с горошинами…
В голову неуверенно постучалась мысль о том, что такого быть не может, а значит…
Это кто же меня так талантливо разводит?
Растерянность сменилась раздражением.
Я осторожно приблизилась, безуспешно высматривая чревовещателя: поймаю — мало не покажется! Хотя… Кот вполне добросовестно и в тему открывал рот во время представления. Ну, по телевизору я и не такое видела.
Ни в кустах, ни за самим камнем никто не прятался, а у меня, тем временем, сложилось бредовое впечатление, что оно… он… меня внимательно изучает.
— Э-э-э, здравствуйте… — представляю, как это выглядит.
— Здравствуй, здравствуй — охотно отозвался камень. — Присядь на дорожку.
— А почему не на пенёк? — истерично хохотнула я, размышляя, как задолго нужно к психиатру на приём записываться.
— Кто-то спилил дуб? — с неподдельным интересом спросил мой визави.
— А ты… вы разве не видите? — я и впрямь подумывала присесть: заснять происходящее на камеру — и меня вне очереди примут.
— Чем, позволь спросить? — сварливо отозвался камень. — Горошками? Я слышу и знаю, а видеть — нечем.
— И-извините… — я поискала место посуше и не, найдя такового, начала осторожно подкрадываться к единственной сухой поверхности в лесу.
— Ещё чего! — тут же возмутилась поверхность.
Я споткнулась и начала оправдываться:
— Мокро же везде, а присесть мне и правда, очень надо.
— Одёжка-то чистая? — недовольно протянул тонкий голосок.
— Ну… — жертву курей и прополки можно было назвать как угодно, только не чистой.
— Платочек сними сначала — подумав, разрешил камень. — А то заколдую, — и добавил — В зайца.
— Почему не в лягушку? — поинтересовалась я, аккуратно складывая платок, и умостилась на шероховатой поверхности, между делом прикидывая, а не программа „Розыгрыш“ ли это. Вот выскочат сейчас из кустов люди с камерами, а потом надо мной вся Раша укатываться будет.
— Хочешь — могу и в лягушку, — задумчиво согласился мой собеседник. — Но расколдовать тебя некому будет. Видишь ли, принцесс тут нет — и это всем известно. Только эльфийские, а их не очень-то и заколдуешь. Будешь за принцами скакать, поцелуй выквакивать, а они от тебя — ещё быстрее, потому что целовать земноводных за бесплатно в их кругу — есть плохой тон и признак отсутствия деловых качеств, присущих всем истинным высокородным.
— Не хочу, — подыграть им, что ли? — А почему принцесс нет? Принцы-то есть.
Камень приосанился, приняв профессорский вид сверху.
— Понятно почему. Принцесс реже убивают, — видя, вернее слыша, что я озадачено молчу, он вынужденно продолжил, — Всегда ведь как — принцы сражаются, костьми ложатся, а принцесса ждёт в башне и достаётся самому умному с Жар-Птицей, который подходит позже, со всеми руками и ногами. Так вот, те, кто был пошустрей и голову сложил — те к нам. А принцессы с умниками — там.
— Так это что — загробный мир для принцев? — Боже, ну и бред! Кто сценарий писал? Проверьте его на содержание галлюциногенов в крови.
— Наш мир не для человеческих особей, хотя от людей, как от блох, никуда не денешься. Есть парочка фюрстов, но серьёзного — ничего. Да и они к лягушкам равнодушны. Разве что с голодухи кто заинтересуется.
Я захихикала.
— Слушайте, вылезьте уже из кустов. Я не повелась.
Поверхность подо мной вздрогнула так, что я чуть с неё не свалилась.
— Ты что, рехнулась после смерти? — голосок доносился откуда-то из глубин моей „скамейки“. Там они, что ли микрофон спрятали?
— Какой смерти?! — прикусила я язык.
— Раз ты здесь — значит умерла, — просветил камень.
У меня голова пошла кругом. Это как понимать?
Словно услышав мои мысли, тот неторопливо начал вводить меня в курс дела.
Этот мир был одним из множества миров, куда попадали сказочные (как додумал в процессе мой начитанный разум) персонажи, умершие насильственной смертью. Тут они получали возможность наверстать упущенное без заботливой „опеки“ добрых авторов, считавших своим святым долгом подвергать их всяческим испытаниям и гонениям, с целью понавороченнее угробить в финале. Данный мир отличался от других тем, что сюда отправлялись каким-то образом получившиеся помеси. Эльфы-друиды, волки-оборотни, гномы-лепреконы, да орки человекообразные составляли основной костяк населения, не считая нормальных животных. А немногочисленные люди жили обособленными деревушками, в редких исключениях собираясь в крошечные фюрстентумы, прямо как в средневековой Швейцарии.
— И кот…? — вот как-то не укладывалось такое в голове. Учёные коты в сказках пользовались уважением и руку на них никто не поднимал. Разве Кот-Баюн…
Камень вновь шевельнулся, словно пожимая плечами.
— Кот к нам не сразу попал. Сначала в другом мире хулиганил. А потом что-то случилось, цепь появилась — и тут оказался. Ох, буянил! Всех своими песнями и сказками достал. Потом, совсем недавно — лет сто назад — исчезать начал и успокоился. Теперь привратником служит.
— А вас кто? — несколько нетактично поинтересовалась я: любопытство оказалось сильнее приличий, а здравый смысл, упорно нашёптывающий, что всё это — грандиозная подстава — притих.
— Молодец, чтоб его, добрый, — скрежетнул камень. — Никак выбрать не мог: то ему коня потерять жалко, то жениться боязно. Разбил мечом, злодей, а обломками малявок на пеньке рядом пришибло. В платочках. А, между прочим, это не я виноват, а Солька-разбойник. Надпись — стёрлась она уже — его рук дело. Два года придумывал, да в кустах долбил в свободное от безобразий время. А потом в тех же кустах сидел и ржал, как конь, глядя, как богатыри репу перед его произведением чешут.
— Так тут у вас и Кощей Бессмертный есть? И Змей Горыныч? — вопросы посыпались из меня, как мак из дырявого мешка.
— И откуда тут взяться Кощею, коли он бессмертный? — с железобетонной логикой перебил разумный булыжник.
— И правда… — я на минуту затихла, перебирая в памяти всех известных мне жертв сказочного произвола.
— А драконы и так в сопредельных измерениях живут, — лекция продолжалась. — Только их не Горынычами зовут… Разве что, те, кому жить надоело.
— А… — тут я опасливо оглянулась по сторонам. — Волан-де-Морт?
Вот уж с кем не хотелось бы встретиться! Гарри-то, Поттера, тут сто процентов нет и быть не может.
Камень расхохотался так, что я едва удержалась на ходящей ходуном поверхности.
— Залетал тут один безносый с претензией на мировое господство, — наконец поделился он. — Палкой какой-то размахивал, слова мудрёные говорил…
— И что? — розыгрыш становился всё интереснее.
— А что? Да ничего. Наши, сначала, с ним по хорошему договориться хотели. Жалко ведь юродивого! Ну, а потом рассердились и показали ему, кто тут чернокнижник. Орочьи детишки вот уже третий год почётного Волана-де-Морта выбирают… из тех, кто пакостит больше всех. И тот им хворост для костров собирает. Наказание у них такое появилось.
— А вот… — я вознамерилась было расспросить про Леренейскую Гидру и ей подобных, но меня нагло перебили.
— Да что ты с ней разговоры разговариваешь?! — дуэтом завопили внезапно оклемавшиеся белки, синхронно отплевываясь от всё-таки рассыпавшегося ввиду древности жёлудя. — И не видишь шапки красной?
Я икнула от неожиданности и соскочила с собеседника. Говорящие белки?!! Нет, это точно не происки телевидения.
Белки подорвались с земли, как ошпаренные, и стремительно ускакали прочь.
— Плохи твои дела, девица, — сообщил ворчливый голосок из-под корней старой берёзы, росшей рядом, и, из скрывавшейся там норы, задом вылез толстый барсук. — Это ЕГО друзья, а он тебя давно уже поджидает. Докладывать побежали.
— А ты что — не друг? — либо я рехнулась, либо барсук тоже говорит. — И что это за такой ОН?
— Я тоже друг, но шума возле дома не люблю, — ответил толстяк на мой первый вопрос. — Беги ты отсюда, пока не поздно.
— Да что ж такое? — растерялась я. Слушай, ничего же не сделал, только зашёл, понимаешь!
— И правда, — неожиданно поддержал барсука говорящий камень. — Давай по-быстрому, ты мне лично ничем не насолила: прямо… нет, налево… туда тоже не надо, направо… Ой-ой-ой!
— Так куда мне бежать-то? — рассердилась я.
— Назад разве что… Хотя, нет. Тоже поздно, — закончил тот.
— Как, поздно? — запаниковал барсук. — А я?!
— Может и обойдётся, — меланхолично закончил камень. — Если на дерево залезешь.
— А мне куда? — про меня-то они, часом не забыли?
— Уже никуда. Приятно было познакомиться, — скорбно затих тоненький голосок.
— ?! — по-прежнему ничего не понятно, но становится страшновато. — Толстяк, ты где?
Барсука словно ветром сдуло. А я-то как? Я огляделась. Это мне кажется, или лес и вправду притих? Что за свинью мне белки подложили? Да ещё с такой скоростью: и пяти минут не прошло. Кого я за эти полчаса уже успела так разозлить? Ничего не понимаю. Изо всех сил напрягая слух, я ругала себя последними словами. Зачем вообще полезла в этот распроклятый бункер?
Сзади раздался тихий шорох.
Глава 2
Поймите меня правильно: волк сам по себе не являлся чем-то из ряда вон выходящим. В зоопарке трёх даже живьём видела. Несчастные животные с полувылезшим мехом и жёлтыми, полными тоски глазами, они вызывали у меня жалость и какую-то щемящую грусть. На картинках в книгах это были гордые и сильные хищники, как правило запечатлённые в момент агрессии.
Но ЭТО…
Торчащая клоками, чёрная, в проплешинах, свалявшаяся шерсть, тускло светящиеся желтые глаза с вертикальными, в нитку сузившимися зрачками, сам размером с доброго медведя, медвежьи же когти на мощных лапах, которые зверь то втягивал, то выпускал наружу. И — самое страшное — грубый шов, начинавшийся на костлявой груди под горлом и уходивший вглубь, как если бы животное сначала разрезали пополам, а потом кое-как сшили на скорую руку.
Чудище принюхалось и повернуло голову в мою сторону. Я едва не хлопнулась в обморок.
Это же надо так попасть! Ну, и где охотник, или отважный рыцарь, спасать немедленно меня любимую? В сказке я или нет?
Ни первого, ни второго в окрестностях не наблюдалось. Вот так всегда: всё сама, всё сама! А они потом жалуются на прогрессирующий феминизм!
Может, поздороваться? Хороший тон, и всё такое… Если повезёт, то отвлечётся на расшаркивания, а у меня появится шанс сбежать… или не появится.
— Э-э, здравствуйте, — по-моему, я повторяюсь.
Волк зарычал, обнажив белоснежные клыки, не очень вяжущиеся с имиджем зомби от Стивена Кинга. На дружелюбное приветствие это не тянуло.
— Что это? — кое-как удерживаясь от визга, выдавила я из себя.
— Волк, — откуда-то сверху откликнулся дрожащий голос героического барсука. — Усыпили, распороли брюхо и сбросили в колодец. В общем, скончался в страшных мучениях. Сама должна помнить, Красная Шапочка.
— Хорошая собачка… — колени затряслись так, что я едва устояла на ногах, загипнотизированная пронзительным, полным ярости взглядом. Мозги от ужаса отключились а язык, не упустив такой удобный случай, нёс полную отсебятину. — Умная собачка…
У волка округлились глаза, и он даже притормозил слегка. Видимо хорошей и умной, а тем более — собачкой, назвать хищника до меня никому в голову не приходило.
Пользуясь отсутствием начальства, тело начало действовать согласно инстинктам: безо всякой почтительности оно запрыгнуло на индифферентно молчащий камень и, взяв оттуда почти олимпийский старт, сигануло на пасторальную берёзу, где уже нашёл убежище барсук. Здоровенные зубищи клацнули в сантиметре от моего кеда.
— Что за безобразие?! — возмутился разумный булыжник. Волк солидарно зарычал, причём мне, с перепугу, отчётливо послышалось: “Загрызу заразу!“.
— За что на меня этот кандидат на шубу зуб точит? — отдышавшись, на всякий случай пересчитав ноги и убедившись, что „кандидат“ до меня не допрыгнет, поинтересовалась я у соседа по дереву.
— Шапка красная, — лаконично ответил толстяк. — А сейчас ещё и на шубу грозишься пустить, самоубийца.
— Угу, а хвост на — воротник, — пробормотала я, припоминая соответствующую сказку, оглядела с высоты своего насеста кружащего внизу хищника и задумчиво отказалась. — Нет, такой я не хочу. Уж очень облезлый.
Яростный рык снизу на мгновение прервался, и острые клыки не дотянулись до моего зада каких-то десять сантиметров. Взвизгнув, я полезла на следующую ветку. А волк-то не прост — вон, всё понимает. Нет, ну и огромный же он! И тут, видимо, без тлетворного влияния Голливуда не обошлось. Это у них там гипертрофированные представления, как должно выглядеть злобному порождению тьмы… или чему-то такому, что встречает героиня-коммандос на своём извилистом пути. Только вот на сию „коммандос“ я никак не тяну: гуманитарию полагается щеголять сколиозом, а не сикспаком. Впрочем, сколиоз меня милосердно миновал, пресловутый сикспак, к моему большому сожалению — тоже, так что придётся обходиться недоразвитой мускулатурой, переразвитым воображением и мозгами, застрявшими в своей эволюции где-то между ними. Да с чего он вообще взял, что я — именно та Красная Шапочка? Надо думать, та как-то по-другому выглядела, кед с „трениками“ не носила, да и панамка у меня не красная. Хотя… Насколько я знала, волки вообще цветов, как таковых, различать не могут, и видят только в чёрно-бело-зелёном спектре. Вот, попала, так попала! Доказывай теперь, что я — не она. Вернее, что шапка не того оттенка… На пальцах (если останутся).
Сидя практически на самой верхушке раскачивающейся от ветра берёзы, думать не так-то просто. Волк ходил кругами внизу, периодически пытаясь до меня допрыгнуть, чем изрядно от размышлений отвлекал, но, взять по моему примеру старт с камня, почему-то, не спешил.
Последний решил подать голос.
— Как долго сидеть собираешься?
— Н-не знаю… — проклацала я зубами. От напряжения и страха меня так колотило, что свитое на той же ветке гнездо опасно накренилось.
И гнездо-то какое! Раза в два больше наших аистовых будет, и яйца как у страуса. А вон и одно кукушечье.
Хватит трястись! — строго приказала я себе. Того и гляди, рухнет вся конструкция на землю: гнездо накренилось ещё больше. Разобью яйца — достанется ещё и от мамаши, а при таких яйцах думать о размерах птички очень не хотелось. Поправить, что ли, на всякий случай?
Закусив губу, я потянулась одной рукой к гнезду, намертво вцепившись второй в ствол берёзы. Не дотянусь…
От порыва ветра верхушка дерева описала правильный круг.
— Мама! — взмокшая ладонь соскользнула, и я с треском провалилась.
Летела недалеко и недолго: довольно крепкий сук, росший метром ниже, остановил моё падение спиной вниз, а гнездо благополучно приземлилось на грудь, запорошив глаза трухой из сухих листьев и старых перьев.
— Завтрак! — проворковал барсук, алчно сверкая глазками.
— Я тебе сейчас дам завтрак, — отплёвываясь, пробурчала я, попутно прикидывая, что и как себе отобью, если сверзнусь окончательно. Осторожно покачав спасший меня сук и убедившись, что нигде не трещит, я попыталась сесть, одновременно придерживая гнездо обеими руками, после чего вспомнила об основной цели своего пребывания на берёзе.
Ой! Волк-то как раз про меня не забыл и предпринял ещё одну попытку достать несговорчивую добычу. Не допрыгнул, хотя сидела я уже на метр ниже. Видно, тоже подустал.
Мстительно прищурившись, я прицелилась и запустила в него кукушечьим яйцом. Попала снайперски. Ну, желание сделать гадость близкому у меня, всегда превышало по своим реализационным возможностям желание сделать тому же близкому что-то приятное. Если бы Стивен Кинг уже умер, то непременно перевернулся бы в своём гробу раз пять: точно на лбу страшилища расплылась смесь желтка, белка и яичной скорлупы, а до меня донеслось отчётливое:
— Дрянь!
Где шляется этот проклятущий охотник?! На тот шум, что мы умудрились поднять, в моём мире уже вся милиция бы давно собралась!
— Да чтоб ты провалился! — я устала бояться и начала злиться. — Что ты ко мне привязался, зануда? Я тебе не Красная Шапочка и не принцесса — чтобы за мной по деревьям скакать. Это каким же нужно быть дальтоником, чтобы красный цвет от светло-малинового отличить не мог?! И шкура мне твоя на фиг не нужна.
— Конечно, не нужна. Она и мне теперь не нужна, — пробормотал Толстяк. — Попробуй яйцо отчистить.
— И поделом. Нечего на гостей города вот так, ни с того ни с сего, бросаться, — огрызнулась я, поудобнее пристраивая гнездо на развилке из двух веток. Вот. Теперь не свалится. — Никаких туристов не напасёшься на вас. Таможня, блин!
Какое-то время зверёк пытался осмыслить услышанное, а я постаралась понадёжнее укорениться на дереве. Волк — и тот прислушался к нашему диалогу.
— Ты сейчас что сказала? — наконец потряс головой мой товарищ по несчастью.
— Что думала, то и сказала, — вновь огрызнулась я. — А если бы я в прозрачных пластиковых шлёпанцах пришла, то сразу в Золушки бы определили? Шерлоки Холмсы недобитые!
— А-а-а! — барсук с воплем сорвался со своей ветки и, стремительно протопав по немедленно разоравшемуся камню и обалдевшему от такой наглости волку, сиганул в родную нору. Я огляделась в поисках объекта, напугавшего зверька. Не упоминание же о таможне привело его в такой ужас. Хотя, знавала я пару субъектов с подобными рефлексами.
Приплыли…
Приземлившаяся на сук рядом со мной птица была не меньше метра в высоту. По крайней мере, здоровенный блестящий клюв находился на одном уровне с моими глазами.
— Здравствуйте… — прощаясь с обоими, неоригинально проквакала я. — Вот Ваше имущество в целости и сохранности. В него я не Вашим кинула, а кукушечьим. Доброе дело, можно сказать, сделала. И вообще, кто же так гнёзда вьёт — только ветер подует и все яйца всмятку? Я бы на Ваше дерево и не посягала, честное слово, только вон тот психопат блохастый внизу мне слезть не даёт. Шапку ему мою подавай.
Язык опять автономно понёс всякую чушь. Даже я себя сама с удивлением слушала! Интересно, это какой по счёту признак шизофрении, первый, или, всё-таки, уже предпоследний?
„Кто?!“ — удивительно ясный и донельзя возмущённый голос прозвучал прямо в моей голове, прервав процесс самокопания. Я чуть было с берёзы от неожиданности не навернулась и принялась оглядываться в поисках телепата.
А ворона… нет, кажется, ворон, разразился каркающим смехом, и я моментально заткнулась, припомнив, что индульгенции мне ещё никто не выписывал.
Откаркавшись, птица придирчиво осмотрела собственность, пересчитала яйца, и угнездилась поудобнее на новом месте.
— Так и впрямь лучше, — задумчиво признал ворон. — А с кукушкой у меня разговор серьёзный будет… Да не тряси ты так ветку, у меня сейчас морская болезнь начнётся.
Это уже относилось непосредственно ко мне.
— А у меня — медвежья, — невежливо огрызнулась я. — Шла по лесу, никого не трогала…
— Так оно всегда и бывает, — философски заключил ворон и прикрыл глаза, а потом добавил, обращаясь непосредственно к волку. — Не она это.
Да что же это такое! Одному ветки не тряси, а другой, вон, внизу облизывается. Может попробовать с ним договориться? Вроде бы, какие-то зачатки интеллекта там присутствуют, да и птица, кажется, за меня поручилась.
— Слушай, давай я извинюсь… ну, за шубу, а ты меня есть передумаешь? У меня даже панамка не красная, ну нафига я тебе? — подумав, предложила я. Волк плотоядно взглянул вверх, тоже задумался, втягивая носом воздух, а потом плюхнулся на некогда пушистый зад и по-собачьи наклонил голову, демонстративно повернув правое ухо в мою сторону.
„Начинай“- тот же голос вновь зазвучал непосредственно в моём мозгу. Могу поклясться, что на волчьей морде появилось заинтересованное выражение. Какая прелесть: облезлый зомби-телепат, эксклюзивная модель. За что это мне?
— Правда-правда. Мех — шикарный, очень тебе идёт, хвост — всем на загляденье. Улыбка — смерть кариесу и кошмар всех дантистов, а уж характер…
Я опять осеклась: во-первых, придумать что-либо положительное по этому поводу было затруднительно, а во-вторых — физиономия хищника невероятным образом сменила выражение с заинтересованного на откровенно издевательское.
— В общем, есть он у тебя… — всё, пора завязывать с подхалимажем, пока он ещё и ржать не начал. В том, что он и это умеет, я уже не сомневалась.
Волк почесал лоб передней лапой и с отвращением посмотрел на останки несостоявшегося кукушечьего потомства, немедленно изгадившие шерсть и на ней.
— Хочешь, мех тебе почищу? — уже совсем жалобно спросила я. — В качестве компенсации.
„Слезай“ — разрешение прозвучало несколько снисходительно и без особой агрессии.
— А ты точно меня не съешь? — уточнить лишний раз не лишне, а то слезла одна такая.
„Отчистишь эту гадость, тогда и будем разбираться“.
Была, не была. Или сейчас слезу, или через полчаса свалюсь по любому.
Сползать с берёзы оказалось не в пример сложнее, чем на неё влезть. Ободрав все руки и колени под трениками, я рухнула на землю рядом с говорящим камнем и в качестве извинения разгладила изрядно помятый нашими с барсуком экзерсисами платок.
Деликатное покашливание напомнило о другой нерешённой проблеме.
Волк в упор смотрел на меня своими глазищами, легко постукивая хвостом по земле.
Порывшись по карманам, я извлекла салфетки и расчёску времён приснопамятного презерватива. Нет, всё-таки удачно их туда кто-то положил. Осталось главное.
Поднявшись на вновь задрожавшие ноги, я с опаской сделала пару шагов.
Вблизи огромный зверь вызывал почти сочувствие: впалые бока, через облезлую шкуру можно было пересчитать все рёбра, варварски зашитое брюхо, испещренная шрамами спина. Глубоко вдохнув, я осторожно промокнула уже начавший подсыхать гоголь-моголь. Где там…
— Слушай, а нет ли озера поблизости? — после двух безуспешных попыток я опустила руки. — Я бы тебя капитально отмыла.
Из барсучьей норы раздался надрывный кашель. Я заглянула в ставшие квадратными жёлтые глаза и пояснила:
— Яйцо засохло, так просто не отдерёшь. Разве что с шерстью. А её и так немного…
Волк недовольно чихнул.
— Налево пойдёшь — к русалкам попадёшь, — отозвался камень.
— Ну, ты думай что предлагаешь! — обернулась я. Память располагала приличным объемом информации об этих зловредных существах, подчерпнутым из тех же сказок, а потому, связываться с ними не хотелось абсолютно. — Опять на берёзу лезть?
— В озеро ручей впадает, там русалок я не видел, — донеслось из норы.
— Толстяк, покажешь дорогу? — выразительное фырканье явно обозначило отрицательный ответ. — Ладно, сами найдём.
Волк раздражённо рыкнул и поднялся. Как только мы вступили на левую тропинку, вокруг сгустился сосновый бор. Чудеса, да и только. Нет, всё-таки я не в моём лесу. За ним такого не водится.
Ручей мы нашли быстро и с водичкой дело пошло веселее. Слегка увлёкшись, я умудрилась запихать в воду волка целиком и даже причесать — в меру возможностей антикварной расчёски. Блох на нём, кстати, не нашлось ни одной. А вот шкуру кто-то как следует попортил. Хаотично пересекающиеся шрамы от плохо заживших глубоких разрывов создавали такое впечатление, что его долго и методично драли кинжально-острыми граблями. Даже представить страшно, что это было за животное, и что они не поделили. Когда разомлевший зверь спохватился, я уже закончила симпатичный „ирокез“ на его пушистой башке и втихаря подумывала о косичках. Легко выпрыгнув из ручья, он встряхнулся, обдав меня веером брызг, ткнулся носом в воду и замер, неверяще глядя на своё отражение.
„Ты что сделала?!“ — разъярённо зашипело у меня в голове.
— Причёска, называется, — стараясь не фыркнуть, я шагнула назад. — По-моему очень стильненько получилось.
„Я тебе сейчас руки пооткусываю!“
Я инстинктивно отшатнулась и с визгом рухнула в воду.
— Что тебе не нравится? — не очень приятно купаться одетой и отползать вглубь, сидя на заду и чувствуя себя парикмахером-стилистом, не угодившим важному клиенту: волк уже залез в ручей по брюхо и останавливаться на этом явно не собирался.
Я осеклась: жёлтые глаза сверкнули, а старательно уложенная мною шерсть встала дыбом. За спиной мягко плеснуло. Волк немыслимо стремительным выпадом цапнул меня за шиворот, вышвырнул на берег и, не прекращая угрожающе ворчать, попятился сам.
Вытаращив глаза, я смотрела, как в том месте, где я от него „спасалась“, медленно опускается под воду сине-зелёная… Какой ужас! Вот уродливее и не придумаешь: зубы, как иглы во рту у Буратино, носа нет, морда как блин, глаза светятся жёлтым и раздвоенный, как у варана, язык.
Даже не знаю, как и назвать эту страшилу. Русалкой — язык не поворачивается.
Злобно зашипев сторону волка, оно нырнуло, мелькнув на прощание рачьим хвостом. Не отрывая от воды взгляда, мой — уже — спаситель выбрался на берег и, повернувшись ко мне, сел. Поза вышла донельзя директорской. Не хватало лишь очков, стола и пальцев — чтобы по нему побарабанить.
А я, между делом, прикидывала, не впасть ли мне в истерику. Обстоятельства располагают, и даже требуют.
Куда же меня занесла нелёгкая? Камни разговаривают, коты с дубами в Копперфильда играют, волки, русалки, и все сожрать норовят. Искоса взглянув на вышеупомянутого, я поправилась: конкретно этот меня есть, вроде бы, уже передумал, только сверлил взглядом школьного учителя, выразительно подняв бровь (ну и мимика!), что почему-то успокоило.
Из-за деревьев выглянуло солнце.
Сообразив, что, сидя в мокрой одежде, никогда не высохну, я начала стягивать куртку, а потом не менее мокрые кеды с носками.
Волк нервно фыркнул и уставился на меня вновь округлившимися глазами: видно, до меня ни одна жертва, дабы разнообразить культпрограмму, ужин стриптизом по собственной инициативе ещё не предваряла.
— Жуткие у вас русалки. Спасибо, — вежливость ещё никому не повредила, а мне в моём положении — так и вовсе. Потом, пораскинув мозгами — голос в голове звучал, как ни крути, мужской — я добавила: — Мог бы и отвернуться.
Практически сплюнув, Серый, а вернее, Чёрно-облезлый, исчез за кустами, на которые незамедлительно полетели блузка и штаны. Предусмотрительно положив рядом с собой пару увесистых булыжников, я быстро ополоснулась в прибрежной водичке и полезла назад на берег — сушиться.
Солнышко припекало, шмотки и я — сохли, а в голове царила полная неразбериха почти по Грибоедову. Что делать, как вернуться в родную деревню? Если в бункер назад залезть, то что-то не верилось в подобную лёгкость решения проблемы. По законам жанра мне следовало какую-то задачу из разряда невыполнимых решить: туда, не знаю куда, пойти, лягушку поцеловать, принцессу спасти или шайтана там, посрамить. На худой конец, свалиться на злого колдуна и прибить его домиком. В любом случае, всегда предполагался некий глобальный квест: читала я много и на память не жаловалась. С воображением тоже всегда был порядок, хотя, в настоящий момент, оно благополучно отказало. Если злокозненным колдуном случайно является наш председатель колхоза (пренеприятный тип, между прочим), то я готова была на всё согласиться — перекопать и прополоть колхозное поле, переловить всех пауков в окрестных кустах смородины и даже простить долг Пашке-алкоголику.
Стоп. Что-то меня куда-то не туда фантазия занесла. При чём тут Пашка? И вообще, где я? Столько раз читала придуманные истории о путешествиях между мирами, посмеиваясь про себя. Досмеялась.
Треск кустов вырвал меня из полудрёмы, заставив подскочить на месте. Выломившись на берег ручья, как мамонт из джунглей, волк наткнулся взглядом на замершую в позе „Атлет, метающий диск“ меня в одном нижнем белье и булыжником в руке, и затормозил всеми четырьмя лапами, изрядно пропахав когтями скудную растительность. Я с облегчением бросила камень и торопливо натянула полусырую одежду. Волк наблюдал, склонив голову. Могу поклясться, что в жёлтых глазах играли весёлые искорки. Но сказать — ничего не сказал и даже вслух не подумал, а, дождавшись, пока я полностью оденусь, нырнул назад в кусты, показывая дорогу.
— Жива, — прокомментировал барсук, сидя возле камня в платочке.
— Угу, — я присела рядом и кивнула на волка. — У него хорошие манеры, даром, что кожа да кости и характер мерзкий.
Предмет обсуждения предупреждающе зарычал. Вот кто не терпит конструктивной критики.
— Неужели с дичью так туго, что на девиц охотиться приходится? — не особо впечатлившись, хихикнула я. Хотел бы вправду съесть — съел бы раньше, — Вот откормить его, витаминов побольше, к ветеринару, причесать — такой красавец получится — хоть на выставку за медалью.
— Не откармливать его надо, а мёртвой водой лечить, — каркнул со своей ветки ворон. — Тогда и здоровье и сила волшебная вернётся. Он раньше первейший чернокнижник был.
— М-да, воды много понадобится, — я оценивающе осмотрела Серого. Тот вновь недовольно заворчал.
— Чего опять психуем? — я привалилась спиной к берёзе. — В зеркало на себя давно смотрел?
„Да ты на себя посмотри! — зеркало треснет“ — отозвалось в голове. Кажется, с хорошими манерами я погорячилась. Один-один.
— О! Да мы никак на личности перешли? Сам, наверное, ты в бальном платье сорняки ходишь полоть? — обиделась я. Ладно, шмотьё страшное, но сама-то я очень даже ничего, даже со скидкой на похмелье. У нас, в Раше, по-моему, непривлекательных девчонок и нет. А если встретишь какое-нибудь чучело на улицах Питера — девяносто девять процентов — туристка из Европы. Там они, судя по всему, что такое зеркало вовсе не знают. И вообще, в душу смотреть надо, там вся красота находится, а не на внешность… Тут я слегка этой самой душой покривила: при виде асоциальных элементов, представленных в Питере во всём своём многообразии, мне бы и в голову не взбрело поближе с оными познакомиться, в попытках вышеупомянутую красоту поискать. — Знала бы, что меня к вам таким привередливым забросит, оделась бы пошикарнее.
Волк помотал головой, словно отгоняя непрошеный глюк.
— То-то же, — не преминула я оставить за собой последнее слово и переключилась на ворона. — А что, с мёртвой водой — напряг?
Тот слетел с берёзы и приземлился на платочек.
— Измажешь — в мышь превращу, не посмотрю, что вещий, — дежурно предупредил камень.
— Вещая — у меня ворониха, — отозвался ворон, переминаясь с лапы на лапу. — Воды у них целая бочка в погребе стоит, а открыть никто не может.
— Это почему же? — заинтересовалась я.
— Девица нужна непорочная, — хихикнул, вновь забившийся в нору во время нервного выхлопа нашего неуравновешенного Серого, барсук, выглядывая наружу, — Нелюди к затычке даже прикоснуться не могут, а помогать, как сама понимаешь, некому.
— Что, девицы в дефиците? — съехидничала я. Волк презрительно отвернулся
— Не девицы в дефиците, а менталитет у местных людей такой. Раз оборотень — значит вселенское зло, раз эльф — значит герой-избавитель-любовник всем девкам на радость, раз орк — значит, тать степной и беги, кто может. Ну, кто ему будет помогать? — с ноткой сочувствия в голосе пояснил ворон. — Последнюю бочку открыли лет семьдесят назад, а с тех пор пополнения такого рода в их замке больше не случались.
— Это как? — не поняла я.
— Трое его подданных образовали пару с человечьими девушками, ну, а те по случаю и бочку открыли. Случались и такие отклонения: они, в другой ипостаси от людей не очень отличаются. А так — никто не поможет. Вот ты бы помогла?
— Я бы помогла, если бы по-хорошему всё объяснил, — пожала я плечами. — Карму улучшить никогда на поздно, как китайцы говорят, а если ещё и вознаграждение соответствующее…
Серый оглядел меня с головы до ног, покачал собственной и вновь отвернулся.
Тут у меня в животе забурчало, я вспомнила одну очень важную вещь и начала методично стучаться лбом о берёзу (несколько демонстративно, но серьёзных критиков не наблюдалось, а потому я не смущалась, устроив представление по полной программе. Всякая женщина станет профессиональной стервой при благоприятствующих условиях, а тут столько благодарных зрителей…).
Оторопело понаблюдав за сим процессом пару минут, зверьё опасливо приблизилось.
— Ты что? — наконец набравшись храбрости, тронул меня лапой барсук. Ворон куда ощутимее клюнул в макушку.
— Я здесь с голоду помру! — завыла я так, что волк завистливо покосился. — Огонь не разведу, в грибах — не разбираюсь, лук — не сделаю, стрелять не умею, и денег нет.
„Тебя часом не за бесполезность пришибли?“ — презрительно отдалось в мозгах.
— Никто меня не убивал! — нет, братец Лис, а точнее, Волк — не джентльмен. От возмущения слёзы моментально высохли. — Шла по лесу, залезла в бункер — а вылезла здесь. Дёрнул меня чёрт любовную драму читать!!! А я — живая, мне ещё аспирантура и кандидатская светили! Бесполезность! Тебя бы в мой мир — сидел бы в зоопарке и туристов развлекал, пользу обществу принося. Марксист махровый!
Ворон с барсуком и, кажется, даже камень с осуждением уставились на Серого. До них, похоже, дошло раньше, что я немного отличаюсь от коренных жителей.
Отревевшись и оторавшись, думать стало, как ни странно, проще.
— А давайте кота спросим, — осенило меня. — Он тут за швейцара, значит, хоть что-то должен знать. Как его позвать?
— Никак, — пожал плечами ворон. — Захочет — сам появится.
Ладно. Кот, он и в Африке кот. Провожаемая тремя парами глаз, я встала и пошла вдоль кустов.
— Кис-кис-кис.
Все, кто мог, одновременно попятились, видимо автономно решив, что я рехнулась.
Заходя на третий круг, я была близка к тому же мнению, когда уткнулась лбом в дуб. На дубе уже материализовались цепь и хвост.
Волк рыкнул, хвост тут же ощетинился ёршиком.
— Фу! — автоматически вырвалось у меня. — Место!
Серый, набычившись, начал подниматься на лапы.
— Тебе мёртвая вода очень нужна, или ещё побегаешь? — уточнила я.
Очень неохотно волк улёгся на место.
Немного погодя, кот опасливо проявился целиком.
— Здравствуйте, — до чего я сегодня вежлива…
В отличие от окружающих: кот независимо отвернулся, задрал заднюю ногу и принялся наводить марафет.
— Может, ошейник с него снять? — ни к кому конкретно не обращаясь, протянула я. — Пусть ходит бездомным.
— Он всё равно к цепи привязан, — отозвался барсук. — Ошейник — проформа.
— А если побрить наголо? Вот будет смеху — голый китайский кот-привратник. — подобных пакостей я могла придумать целую кучу. Только разозлить меня нужно, как следует. А кот был к этому уже очень близок.
Недовольно встряхнувшись, животное обратило на меня своё внимание. Имеет инстинкт самосохранения.
— Ты таких, как я, тут уже видел? — вопросила я со всей доступной мне в данной ситуации вежливостью.
— Коварно прикованный цепью златою к священному дубу, немало героев великих, гонимых Богами, я здесь повидал за несчётные годы, — надувшись, продекламировал котяра.
— Сегодня гекзаметр… — обречённо пропищал камень. Кот подавился очередной строфой и уничтожающе уставился на комментатора.
— Героев — да пусть их, а если, к примеру, совсем не героев, таких вот, как я? — вклинилась я, честно стараясь попасть в ритм. — От взгляда мудрейшего стража укрыться не может и самая страшная тайна.
Ворон с барсуком хором издали нечто, подозрительно похожее на хрюканье. Странно, а раньше они смеялись не так придушенно. Волк пристально изучал собственный хвост. А с ним что? Ах, ну да. Им хихикать должность местного кошмара не позволяет!
Кот досадливо потряс головой и неожиданно нормальным текстом ответил:
— Занесло как-то пару психов, всю коноплю потоптали. Мусорят, орут — глянь, братан — кот новый русский. Хоть бы объяснили, чем обзывают.
— А ведомо ли тебе, как они приходят, да как уходят? — сдерживать нарастающий хохот становилось всё сложнее. По-моему, это уже нервное.
— Как приходят — знаю, а, как уходят — вон у его подданных спроси, — кот мстительно кивнул розовым носом в сторону волка, немедленно сделавшего вид, будто гадает на ромашке. Разве что насвистывать не начал, зараза.
— Ясно, — я бесцеремонно почесала кота за ухом. Сначала тот недовольно морщился, но вскоре замурлыкал. — Ну, хоть примерно?
— Под ошейником ещё почеши… Не знаю я. У чернокнижника совета спроси. В его замке талмудов — больше чем на моём дубу желудей. Может быть, там ответ найдёшь, — по полной программе сдал кот Серого.
— Так… — брошенный на волка взгляд ничего хорошего не обещал. — Ну а сюда-то как я попала? Не убивал меня никто. Я даже головой не ударялась нигде, и сознания не теряла.
— А что ты перед этим сделала? — кот вытянулся во всю нехилую длину, мастерски балансируя на родной цепи и, раскатисто, что твой тигр, урчал: чесать я его стратегически не прекращала.
— Ну, огород полола, по лесу шла, о его вон шкуре мечтала.
Волк опять заворчал.
— А потоммм?
— Коноплю посадила.
— Зачеммм?
— Не знаю, — призадумалась я. — Наверное, чтобы не погибла. Жалко стало.
— А конопля какая?
— „Девочка“, — тут я окончательно затупила. — Цвела ещё не по сезону.
— Который день? — котяра всадил внушительные когти в дубовую кору, блаженно перебрал лапами и задел цепь, произведя на редкость противный скрежет. Серый страдальчески сморщился и прижал уши к голове. Я так не умела, к сожалению.
— Первый.
Откайфовав, кот, извернувшись, вскочил на лапы и принял профессорский вид.
— Ты спасла священное растение в первый день его цветения, — опять в стихотворной форме сообщил он. — Посадила его на земле рядом с порталом и надышалась пыльцой, что открыло возможность перехода. Вот и всё.
— Конопля — священное растение? — поперхнулась я.
Животное возмущённо раздулось до размеров здоровенного дога.
— Вот так эльфам посмеёшься, — и начало постепенно исчезать. Последним, традиционно, вместе с дубом, испарился сердито машущий хвост.
— Ну что? — повернулась я к Серому. — Будем сотрудничать? Ты мне — информацию о моём мире поищешь, а я твою бочку открою.
Так получилось: в двадцать пять — и ещё девица. Не нашла достойного, поначалу боялась, а потом, став постарше, ещё и брезговала спать с кем попало.
Волк снова поднялся на лапы и, не спеша, подошёл ко мне вплотную. Загривок ощетинился, а глаза нестерпимо горели жёлтым пламенем.
„Не сможешь открыть — живой из замка не выйдешь“, — от холодной уверенности в его голосе у меня мурашки по спине поползли. Вытолкнув мокрый нос из ворота распахнутой куртки, я ободряюще подмигнула новоприобретённому „коллеге“ и нежно пропела:
— Не думаю, что по пути кем-нибудь соблазнюсь, но всё-таки присмотри для верности… Да сам лапы не распускай. И, это… — тут я ещё шире улыбнулась. — По инструкции, кормить меня полагается хотя бы раз в день. Не забывай, пожалуйста.
Волк отвернулся, чувствительно приложив меня хвостом по бедру.
„Может другую девицу поискать?“
— Давай, ищи. То-то, я смотрю, они за тобой косяками ходят. Вот и не продохнуть от желающих. Ты давай, не торопись, повыбирай, как следует, а я пока на берёзе посижу.
Мне досталось повторно.
— Фу, как невежливо! Серый, воспитанные люди и волки не хвостоприкладством выясняют отношения, а с помощью взвешенных и чётких аргументов, — наставительно подняла я палец вверх.
Волк душераздирающе вздохнул и отвернулся, видимо, решив, что спорить — себе дороже выйдет.
Глава 3
Не особенно торопясь, я шла через лес, полной грудью вдыхая густой смоляной запах. Вокруг щебетали птицы, солнце пробивалось сквозь кроны величественных деревьев, всё было прекрасно, за одним исключением: голодной и злой меня.