Королевство Бутан в Южной Азии считается последним по-настоящему райским уголком на Земле. В пестрой смеси из упирающихся в небо горных вершин, бурлящих рек и утопающих в зелени долин, кедровых и тсуговых лесов, каменистых плоскогорий, покрытых высокотравными саваннами равнин в тени Гималаев и родников живет приблизительно один миллион человек. По результатам международного опроса, проведенного журналом Businessweek в 2006 году, королевство оказалось в числе самых благополучных стран в Азии, заняв по этому показателю восьмое место на планете.

На юго-западе страны, всего в паре миль от границы с Индией, располагается крохотная деревушка под названием Релукха. Одной из отличительных черт Бутана являются сотни отдельных небольших поселений. На северо-западе страны живут нгалонги, на востоке преобладают шарчопы, а на юге — лхоцампа. Релукха входила в группу, состоящую приблизительно из десятка похожих на нее деревень, в которых жили лхоцампа. Местным лидером был человек по имени Деви, отец Аарона Ачарья.

«Я не был близок с отцом. Я побаивался его и очень уважал. Он был строгим и любил дисциплину», — рассказывает Аарон. Деви был жестким, сообразительным человеком, патриархом, который пользовался большим уважением среди жителей деревни. В его обществе Аарон не мог себе позволить никаких проявлений слабости. «Я не решался смотреть ему в глаза. Его все уважали, он всегда помогал людям, которые его об этом просили. Отец проводил очень мало времени с нами дома. Но я всегда знал, что могу на него положиться». Однажды, когда Аарону было восемь, Деви взял его с собой в деревню в лесистом районе под названием Гелепху, находившемся в трех днях пути от их дома. Они шли пешком. Когда они добрались до желтых илистых берегов могучей реки Мау, Деви посадил Аарона на плечи и перешел реку вброд. «Я думаю об этой реке, когда вспоминаю отца, — рассказывает Аарон. — Она напоминает мне о его заботе. А ведь я боялся его как огня!»

Два года спустя Аарон отправился в школу-пансион. Сначала он пять дней шел до Самчи. Наконец, прошагав еще почти два дня и проехав остаток пути на трех разных автобусах, он добрался до Кхалинг, где ему предстояло провести следующие пять лет в качестве ученика средней школы. Аарон добился больших успехов в учебе. Он выучил английский и еще два иностранных языка. Он стал лучшим в классе по истории и естественным наукам. В конце обучения Аарон сдал общенациональный экзамен, по результатам которого занял второе место среди всех школьников Бутана. Приезжая каждый год в Релукху на каникулы, он чувствовал все большую тягу к учебе. Это желание заметно контрастировало с обычаями и устоями деревни, жизнь в которой вращалась вокруг выращивания риса, кукурузы, кардамона и фруктов. Многие поколения его предков с присущей им практической сметкой занимались разведением скота и земледелием. Но Деви уготовил Аарону иное будущее, которое было невозможно без образования. В 1992 году правительство Бутана выделило Аарону стипендию для оплаты обучения в колледже; получив благословение Деви, который возлагал на него большие надежды, Аарон отправился в Индию, чтобы приобрести специальность инженера-строителя. Деви надеялся, что, научившись проектировать общественные здания, строить дороги, мосты и сооружения для защиты от наводнений, его сын сможет принести пользу жителям родной деревни.

Но никто из обитателей Релукхи не мог тогда даже себе представить, какую именно пользу он принесет.

Аарон — улыбчивый малый с коротким квадратным подбородком и аккуратно зачесанными темными волосами. Он носит очки прямоугольной формы без оправы, которые гармонируют с его сдержанностью и рассудительностью. В одежде он предпочитает свободные брюки и свитеры, всем своим видом давая понять, что он человек практического склада. Трудно представить, как ему удавалось сохранять свое обычное хладнокровие, когда правительство Бутана, стремясь закрепить особое положение в стране тибетского буддизма махаяны, приняло дискриминационное законодательство о гражданстве, направленное против его народа. Вскоре после этого, когда Аарон все еще находился в Индии, в Релукху прибыли сотрудники правоохранительных органов, которые выгнали жителей из домов и конфисковали всю землю. Для придания этим действиям законности требовалось, чтобы местные жители, включая Деви, подписали так называемую «форму согласия на миграцию». Но силовики недооценили выдержку Деви. Он отказался подписывать. В ответ на это чиновники начали травлю и аресты.

О том, что его отец в тюрьме, Аарон узнал, когда приехал домой на каникулы. «Пока меня не было, началась настоящая война, — поясняет он. — Это была не такая война, от которой можно было убежать, а война, в которую тебя заставляли ввязаться под дулом пистолета». Аарон решил добиваться освобождения отца. Деви держали в небольшом здании почтового отделения, которое местные представители центрального правительства на время превратили в тюрьму. До деревни оттуда было приблизительно пять часов пути. Аарон обратился к чиновникам с требованием выпустить отца. В итоге он сам оказался за решеткой. В течение пяти дней и ночей Аарон слушал, как в соседней камере тюремщики издевались над отцом и тремя его товарищами. «Он кричал и выл от боли, — вспоминает Аарон. — Они подвесили его за ноги. Они избивали его. Они хотели, чтобы я все это слышал. Наверное, они также хотели, чтобы и он знал, что я слышу».

На пятый день нахождения Аарона под арестом пришли двое надзирателей и отвели его и отца в какой-то кабинет. Там был чиновник грозного вида, который встал из-за стола, обошел его и хмуро посмотрел сначала на Аарона, а потом на Деви. «Ты — смутьян, — сказал он, обращаясь к Деви. — Подпишешь — и вы оба выйдете отсюда уже сегодня. Не подпишешь — я тебя убью». Чтобы показать, что он не шутит, чиновник похлопал по кобуре с пистолетом, которая висела у него на боку.

Деви покачал головой. Чиновник пересек комнату и с силой ударил отца Аарона кулаком в живот.

«Отец, просто подпиши, — сказал Аарон. — Однажды мы придем обратно и все вернем».

Чиновник повернулся и пристально посмотрел на Аарона. «Что ты сказал?» — спросил он, прижав дуло пистолета к виску Аарона.

Второй чиновник заставил Деви взять ручку. Аарон смотрел, как его отец подписывает документы. В документах о выселении Деви и его семье давалось 12 дней на то, чтобы покинуть страну. Такая же судьба ждала еще 23 семьи. У семьи Аарона была земля, три дома, скот, поля — и вот теперь их вынуждали все это бросить.

Три дня караван из повозок со скарбом потомственных жителей Релукхи будет добираться до крохотного лагеря у границы с Индией. Отсюда они отправятся дальше, в соседний Непал, останавливаясь в лагерях, организованных непальским правительством при участии Верховного комиссара ООН по делам беженцев. Аарон знал, что представляют из себя эти лагеря: там опасно, не действуют никакие законы, процветают болезни, насилие и нищета. Но выбора не было.

По дороге из тюрьмы назад, в Релукху, отец и сын молчали. В Бутане, объясняет Аарон, мужчины не плачут, поэтому он не давал выхода переполнявшим его злости и отчаянию. Отца избили так жестоко, что он шел согнувшись. Если бы Деви разрешил, Аарон понес бы его домой на себе. Но Деви был гордым человеком. Он шел сам. «Такие преступления, — думал Аарон, — прощать нельзя».

* * *

Психологические травмы случаются в жизни большинства людей. Мы думаем, что от них страдают те, кто живет в неблагополучных регионах: в странах, раздираемых войной или погрязших в нищете. Мы думаем, что от них страдают люди, работа которых связана с риском: полицейские, пожарные, спасатели и военные. Вряд ли может удивить то, что люди вроде Аарона и его семьи входят в группу риска, чего не скажешь о другом факте, на который мы ссылались в первой главе: приблизительно 50–80 % жителей развитых стран в тот или иной период своей жизни переживают травму. В 1990 году Рональд Кесслер, профессор, специалист по вопросам политики в области здравоохранения с медицинского факультета Гарвардского университета, в сотрудничестве с правительством США и большой командой исследователей провел первое в истории нации крупномасштабное исследование психического здоровья населения. В рамках данного исследования, названного Национальным исследованием коморбидности, ученые провели опрос среди почти 6000 американцев в возрасте 15–54 лет, представляющих репрезентативную выборку населения страны. Респондентов подробно расспрашивали о событиях, которые могли травмировать их психику на протяжении жизни. По итогам исследования выяснилось, что в жизни 61 % мужчин и 51 % женщин имело место хотя бы одно травматическое событие. По некоторым оценкам, даже эти поражающие воображение цифры ниже фактических, поскольку авторы исследования не считали травмой тяжелый физический недуг или потерю близкого человека.

Печальнее всего то, что многие из этих травм являются последствием людских поступков. Как убедились на собственном опыте Аарон и жители Релукхи, многие травмы являются результатом жестокости и бесчеловечного отношения одних людей к другим. Хотя точно оценить, какая доля психических травм по всему миру вызвана действиями людей, трудно по причине существенных различий между регионами, совершенно ясно, что эта доля велика. Например, если взять результаты Национального исследования коморбидности и сложить процент травм, связанных с изнасилованиями, домогательствами, нападениями, драками, угрозами, сопровождаемыми демонстрацией оружия, халатностью и жестоким обращением, то получаются следующие цифры: 45 % для мужчин и 43 % для женщин. Доля травм, причиной которых являются стихийные бедствия, составляет лишь треть от этих величин.

Но и это еще не все: зачастую мы становимся жертвами преступлений и злоупотреблений, совершенных теми самыми людьми, которых мы любим и которые нам близки. По данным Министерства юстиции США, приблизительно одна из шести женщин в Америке хотя бы раз в течение своей жизни подвергается насилию сексуального характера. Вопреки широко распространенному мнению большинство людей знают своих насильников. Согласно опубликованным в 2000 году Национальным институтом юстиции результатам исследования насилия в отношении женщин, охватившего 8000 респондентов по всей территории США, среди взрослых жертв лишь около 17 % были изнасилованы незнакомыми им людьми. Остальные подверглись насилию со стороны людей, с которыми они были по крайней мере знакомы. Причем, как это ни ужасно, насильниками 62 % женщин были те, с кем они были близко знакомы, — настоящий или бывший муж, настоящий или бывший сожитель, поклонник или любовник.

Эти формы виктимизации, иногда называемые «межличностными травмами», приводят к наиболее тяжелым последствиям. В конце 1990-х годов Всемирная организация здравоохранения выступила с инициативой по проведению исследований в области психического здоровья населения, предусматривавшей разработку программы научного изучения психического здоровья людей на всем земном шаре, реализация которой продолжается по сей день. В 2010 году Дэн Штейн, руководитель отделения психиатрии и психического здоровья Кейптаунского университета в Южной Африке, вместе с коллегами проанализировал собранные в рамках инициативы данные, чтобы понять, какие виды травматических событий чаще всего сопровождаются суицидальными мыслями, намерениями и попытками. Изучив материалы более чем 100 000 связанных с травмами интервью из 21 страны, они пришли к выводу, что основной причиной травм было сексуальное и бытовое насилие.

Знакомясь с этой печальной статистикой, невольно начинаешь злиться и негодовать, а потом смотришь на всех вокруг как на источник угрозы и чего-то дурного. Разумеется, некоторые жертвы травмы, полученной в результате межличностного взаимодействия, именно так и поступают. Такие люди могут надолго затаить злобу, через всю свою жизнь пронести чувство обиды и попытаться призвать обидчика к ответу. Разве можно их в этом винить? Беглого взгляда на историю достаточно, чтобы увидеть там множество примеров насилия, будь то многовековая вражда между евреями и мусульманами на Ближнем Востоке или хорошо известные конфликты между сербами и хорватами, протестантами и ирландскими католиками, жителями Северного и Южного Судана.

Сторонний наблюдатель, не задумываясь, скажет, что обида и злоба вредны и опасны для общества. А что если спуститься на уровень конкретного, отдельно взятого человека? Говоря языком психологов, затаенная злоба и жажда мщения — это «отказ от прощения». Кажется очевидным, что нежелание прощать должно негативно сказываться на психическом здоровье — вряд ли кому-то может понравиться в течение долгого времени сдерживать гнев, злобу и обиду. Но наука постепенно приходит к пониманию того, что отказ от прощения также может быть одним из факторов ухудшения физического состояния. Психологи Шарлотта Уитвлиет, Томас Людвиг и Келли ван дер Лан обратились к группе из 71 студента Хоуп-колледжа в штате Мичиган с просьбой вспомнить человека, который когда-либо плохо с ними обошелся или обидел. Закрепив на каждом из студентов датчики для измерения частоты сердечных сокращений, артериального давления и активности симпатического отдела центральной нервной системы, организаторы исследования попросили их сначала представить, что они прощают обидчика, а потом — что они затаили на него обиду. Был получен простой результат, дававший четкий ответ на поставленный вопрос: когда участники представляли себе, что отказываются прощать, они переживали более сильные отрицательные эмоции, а также у них чаще билось сердце и отмечался более высокий уровень давления и активности симпатического отдела нервной системы, чем когда они представляли ситуацию, в которой были готовы простить.

Эти результаты согласуются с данными, полученными в 2010 году в ходе второго Национального исследования коморбидности, о первом этапе которого упоминалось выше. Обширный перечень вопросов, заданных в рамках этого исследования 10 000 жителям США, включал, в частности, такой: «Верно ли следующее утверждение: “Меня долгие годы не покидает чувство злобы и обиды на людей”». В своей статье в журнале Social Psychiatry and Psychiatric Epidemiology исследователи Эрик Мессиас, Анил Саини, Филип Синато и Стивен Уэлч из Медицинского колледжа Джорджии приходят к выводу, что у людей, которые согласились с этим утверждением, чаще, чем у тех, кто дал отрицательный ответ, отмечались заболевания сердечно-сосудистой системы, включая остановку сердца, повышенное артериальное давление, язву, артрит, проблемы со спиной, головные и иные боли, в том числе хронического характера. Хотя большинство ученых говорят о необходимости продолжения исследований в этом направлении, не исключено, что физиологическое возбуждение, которое чувствовали студенты Хоуп-колледжа, действительно может приводить к ослаблению здоровья в долгосрочной перспективе.

Отказываясь прощать, человек, безусловно, наносит вред своему здоровью. Но разве не бывает по-настоящему ужасных поступков, простить которые просто невозможно?

* * *

Детство Клемантин Уамария прошло в столице Руанды Кигали. Она была любознательной девочкой. Причем настолько, что, не в силах справиться с нескончаемым потоком вопросов обо всем на свете, даже бесконечно любящие ее родители время от времени подумывали о том, чтобы залепить ей рот скотчем. «Помню, как однажды мы ехали по городу, и я всю дорогу донимала маму вопросами: “Кто здесь живет? А здесь?” Мама выдумывала разные истории, рассказывая мне об обитателях домов. Я хотела все знать».

Короткий нос, высокие скулы, стройная фигура — в свои двадцать четыре Клемантин производит сильное впечатление. Первое, что часто замечают люди, — это ее необычайно открытая наивная улыбка. Как у многих в Руанде, ее волосы заплетены в множество тонких длинных косичек, собранных в узел на затылке. Кожа своим оттенком напоминает о песчаной буре. Голос звучит настолько выразительно и исполнен такой тоски и боли, что, когда она рассказывает о событиях, начавшихся в 1994 году, всего лишь через пару недель после той поездки по городу с матерью, вас невольно охватывает чувство ужаса и недоумения.

Ей было шесть, когда в Кигали начались массовые убийства. «Первым делом они насиловали девушек», — говорит Клемантин, возвращаясь в своих воспоминаниях в прошлое, во времена геноцида.

Напряженность в отношениях между населяющими Руанду этническими группами достигла своего апогея, когда убийство членов правительства спровоцировало начало массовых расправ хуту над тутси и сочувствующими им сторонниками мира. Пытаясь защитить Клемантин и ее 16-летнюю сестру Клэр, родители спрятали их в доме дедушки и бабушки. Но пожилые люди не могли долго защищать девочек от насилия.

Она помнит начало резни в мельчайших подробностях. В доме было холодно. Вокруг — непроглядная тьма. Ночь принесла с собой шум погромов, рев и крики. «На улице все гудело и грохотало. Было слышно, как кто-то пел — по-настоящему пел, — кто-то из толпы, которая шла по улице, вламываясь в дома. Я слышала чей-то плач в темноте. Изнутри или снаружи, точно не помню. Потом крик. Я, трясясь от страха, сжалась в углу рядом с бабушкиной спальней. Затем мы с Клэр, пробираясь на ощупь, пытались найти в доме место, где можно было бы спрятаться. Мы не знали, куда идти».

Сестры прокрались по душному коридору на другую сторону дома, подальше от входной двери. Немного не доходя до кухни, Клэр остановилась и открыла небольшое окно. Через него сестры выбрались во внутренний двор и под покровом темноты укрылись в роще банановых деревьев. Вдруг в голове Клемантин промелькнула страшная мысль. Она обернулась и посмотрела на дом, но Клэр тянула ее за собой дальше в рощу — было видно, что она не может остановиться и не способна думать о семье. Клэр подвела сестру к высокому дереву, подсадила ее и приказала лезть вверх по стволу. Наверху, среди раскидистых ветвей, время как будто замерло. Клемантин представляла себе, как превращается в камень — бездушный кусок скалы, застывший во времени, безымянный и чуждый всего земного. Где-то там далеко внизу, обступившую их со всех сторон темноту разрывали оглушительные вопли и крики — это отряды карателей, блуждая от дома к дому, хладнокровно и методично уничтожали их соседей. В ту ночь людей убивали повсюду в городе и по всей стране. «Я видела, как вдалеке над деревьями и крышами домов поднимаются языки пламени и клубы дыма, — рассказывает Клемантин. — Я не знала, был ли наш дом тоже охвачен пожаром. Мы ждали, когда выйдут дедушка с бабушкой. — Она запнулась, пытаясь подобрать правильные слова. — Мне этого никогда не понять. Никогда. То, что мы видели. Столько смертей. То, от чего мы бежали… Если я буду много думать об этом, я сойду с ума. Мои дедушка с бабушкой так и не вышли из дома».

Утром Клемантин и Клэр вернулись в город. Они шли по улицам, вдоль которых в сточных канавах валялись человеческие тела. Из-за нехватки места для складирования тел использовали храмы, которые были до потолка заполнены трупами. Повсюду в городе виднелись тлеющие руины домов. Клемантин и Клэр присоединились к другим лишившимся крова жертвам продолжающегося террора и отправились пешком в лагерь для беженцев в Бурунди, куда добрались лишь через много дней. «Мы оказались в совершенно незнакомом месте, окруженные тысячами раненых, потерявшихся, кричащих, плачущих, изголодавшихся людей; все в шоке; все в недоумении», — говорит Клемантин. Им с Клэр пришлось отстоять длинную очередь, чтобы получить палатку, одеяла и мешки для пожитков. В этом лагере они прожили приблизительно год. Тем временем хуту убили еще 800 000 тутси.

* * *

«Большинство людей обычно хотят вернуть то, что у них отняли, но, как заметил Ганди, следование правилу “око за око” неизбежно приведет к слепоте мира», — говорит нам архиепископ Десмонд Туту в своем доме в Южной Африке. Лауреат Нобелевской премии мира, он получил международную известность как ярый противник апартеида и правозащитник незадолго до того, как правительство Бутана начало проводить политику этнической дискриминации. Прослыв одним из главных в мире специалистов по урегулированию политических конфликтов, архиепископ Туту был назначен председателем Южноафриканской комиссии по установлению истины и примирению, в функции которой входило принятие решений об амнистии лиц, допустивших злоупотребления в эпоху апартеида.

«Никто не имеет права говорить тому, кто прошел через страдания, что он обязан простить, — продолжает Туту. — Нет, мы должны разделить боль с тем, кого люди заставили страдать, мы должны утешить его, проявить понимание и сочувствие».

Туту высказывает мысль, с которой согласны многие пострадавшие и эксперты. Никто никого не обязан прощать. Жертвы не обязаны прощать своих мучителей. Прощение — это что-то очень личное; люди прощают, если они к этому готовы и только тогда, когда они к этому готовы. Это не что-то такое, к чему кто-либо кого-либо может принудить или должен принуждать. Принуждение в данном случае лишь усугубит причиненные жертве страдания. Тем не менее у науки есть основания утверждать, что людям, которые самостоятельно приходят к осознанию готовности переступить через свое нежелание прощать, лучше всего так и поступить, то есть простить. Это поможет им сделать шаг вперед и начать новую главу своей жизни. Более того, это может помочь им родиться заново.

Но у Аарона Ачарья из Бутана было много причин отказывать в прощении врагам — он столько натерпелся, что никто не мог заставить его простить. Стипендия для обучения инженерному делу в Индии, выданная ему тем самым правительством, которое теперь устраивало гонения, была отменена. Вместо того чтобы вернуться в университет и получить диплом, он оказался в палатке в лагере беженцев в Непале вместе с тысячами других беглецов из Бутана, включая многих из жителей его родной деревни. Семье Аарона, в отличие от других беженцев, которые успели зарегистрироваться до них, не досталось ни элементарных бытовых принадлежностей, ни масла, ни дров, ни овощей, ни керосина. Забыв о гордости, они уходили глубоко в джунгли и собирали там дрова, чтобы приготовить пищу из скудных пайков, выдававшихся представителями ООН. Их новый дом представлял собой кишащую людьми смесь из трущоб, образуемых плотными рядами темных крохотных лачуг, и обширных кварталов бамбуковых хижин без каких-либо признаков водопровода или канализации. Многие умирали от недоедания. Время шло, а условия жизни только ухудшались, провоцируя эпидемии цинги, малярии, холеры и кори.

Деви, отец Аарона, и в лагере пытался сохранить положение лидера среди пришедших с ним людей. Однако Аарон понимал, что нынешний Деви — это лишь внешняя оболочка прежнего, того, каким он был до пыток. «Не знаю, винит ли отец самого себя, — говорит Аарон. — Он всегда считал себя добытчиком, причем не только для нашей семьи, но и для соседей. Жители деревни знали, что могут положиться на него. От его представлений о собственной семье, о родной деревне ничего не осталось, равно как и от чувства ответственности перед другими, измерить которое можно только добрыми делами. Он потерял и дом, и чувство собственного достоинства. Из него вынули душу.

Я много думал о том, что бы я сделал, если бы увидел тех самых людей, которые так с ним поступили, где-нибудь на улице, в другой жизни или в другой ситуации», — вспоминает Аарон.

Однажды ему представился такой шанс.

В хижину к Аарону пришли несколько мужчин, утверждавших, что они нашли одного из людей, виновных в выселении его семьи из родной деревни. «Мы точно знаем, что это он, — сказали они. — Давай проучим его так, чтобы он запомнил надолго!» Аарон и еще несколько людей, пострадавших от жестокости этого человека, пришли к нему в хижину в новом лагере. Живший в хижине мужчина когда-то был членом районного комитета по планированию и в свое время тесно сотрудничал с отцом Аарона. Когда началась чистка, спецслужбы Бутана стали вербовать представителей народности лхоцампа в качестве исполнителей. В их числе был этот так называемый «коллега» Деви, который, получив новую, пускай и не очень высокую, должность, приложил руку к выселению земляков. «Я ненавидел его самого и его подельников, — говорит Аарон. — Я ничего не мог с собой поделать. Я не знал, как бы я поступил при встрече с ним. Я хотел понять, что заставляет людей вытворять такое. Побои, тюрьма, голод. Была ли это злость? Была ли это ненависть? Мы потеряли все из-за этого человека. Действовал ли он по наущению дьявола?»

Мужчины дома не было — только его жена и дети. Аарон с силой толкнул дверь и вошел внутрь. За ним последовали остальные. Посередине хижины за столом сидели дети. И не просто за столом: Аарон сразу узнал тот самый стол, который отец этих ребят силой отобрал у семьи Аарона за день до их выдворения из деревни.

«Мог ли я простить этого человека? Мог ли я продолжать жить, не обличив и не наказав его как-нибудь? Я не знал».

* * *

Несмотря на решительность, с которой архиепископ Туту заявляет, что прощение не только не должно, но и не может быть результатом принуждения, он тут же уточняет: «Нам остается только надеяться, что пострадавший осознает, насколько пагубно непрощение для человеческого существа, и рассчитывать на то, что он поймет, какой большой вред — вплоть до развития язвы — он наносит своему здоровью, копя злобу и обиду».

Научные исследования подтверждают справедливость вывода, сделанного Туту на основе собственного непростого жизненного опыта. «Прощение, — утверждает архиепископ, — есть благо для нашего здоровья».

Одним из любопытных результатов научного изучения этой проблемы является вывод о наличии прямой связи между прощением и более низким уровнем депрессии. Психолог Лорен Туссен из Лютер-колледжа в Айове вместе со своими коллегами Дэвидом Уильямсом, Марком Мусиком и Сьюзен Эверсон-Роуз провели и проанализировали более 1400 телефонных интервью с людьми из разных уголков США. Эти интервью позволили ученым рассмотреть ряд важных аспектов человеческой психологии. Сначала участники должны были ответить на несколько предварительных вопросов. Затем в зависимости от полученных ответов интервьюеры обращались к ним с более серьезными вопросами, предполагающими развернутые пояснения. Например, они спрашивали участников, не замечали ли они в последнее время, что им стали неинтересны вещи, которые прежде доставляли удовольствие (работа, хобби и т. д.). В случае положительного ответа участнику задавались дополнительные вопросы для выявления симптомов выраженного депрессивного расстройства. Помимо вопросов, связанных с диагностированием психических расстройств, интервьюеры расспрашивали людей об их отношении к прощению, чтобы понять, склонны ли они прощать самих себя и других. Полученные результаты, которые были опубликованы в журнале Personality and Mental Health, показывают, что по ответам людей на вопросы о прощении можно с достаточно большой долей вероятности судить о наличии у них депрессии. Так, склонность прощать самих себя за зло, причиненное другим, означала более низкую вероятность депрессии. И в этом нет ничего удивительного: чувство вины и стыда могут действовать угнетающе. Куда большее удивление вызывает другой вывод: люди, которые были склонны прощать неблаговидные поступки других, также реже страдали от депрессии. Объяснить этот феномен чувством вины и стыда уже невозможно — ведь те, кто прощает, сами являются пострадавшей стороной. Поэтому возникает вопрос: как такое возможно?

«Без прощения нет надежды» — это высказывание архиепископа Туту получило широкую известность. Он имел в виду ситуацию, которая сложилась в Южной Африке сразу после ликвидации режима апартеида. Единственным, что тогда могло удержать нацию от губительной междоусобицы, было противодействие любым попыткам отомстить белой верхушке за имевшие место в прошлом нарушения прав чернокожего большинства. Но есть в этой фразе и кое-что имеющее отношение к отдельно взятой личности: прощая других, мы обретаем надежду. Ученые только приступают к изучению этой темы, но уже сейчас понятно, что прощение, возможно, играет более важную роль в обретении человеком надежды, чем считалось прежде. Туссен и его коллеги предположили, что надежда является связующим звеном между прощением и душевным покоем, что согласуется с рассмотренными ранее данными. Они обнаружили, что нежелание прощать ведет к чувству безысходности, которое, в свою очередь, увеличивает риск возникновения депрессии.

Исследование Туссена не единственное, в котором устанавливается связь между прощением и надеждой. Например, один из виднейших специалистов по феномену надежды психолог Чарльз Снайдер из Канзасского университета помог сформулировать получившую широкую известность теорию прощения. Вместе с психологом Лорой Йамхуре Томпсон и коллективом исследователей он разработал психологический тест для оценки склонности прощать, получивший название «Шкала внутренней способности прощать» (Heartland Forgiveness Scale). В публикации, появившейся в 2005 году в Journal of Personality, они сообщают о наличии устойчивых корреляций между этим тестом, надеждой и депрессией. По мнению Снайдера, который ушел из жизни всего лишь через несколько месяцев после публикации этой статьи, связь между прощением и надеждой достаточно простая. «Прощение — отказ от мысли о том, что прошлое могло быть другим», — любил он говорить. Прощение означает избавление от психологических уз, которые привязывают вас к прошлому, результатом чего становится отказ от попыток изменить то, что уже произошло. Как уже говорилось во второй главе, иногда отказ от недостижимых целей может дать человеку свободу, необходимую для обретения подлинной надежды — обоснованной надежды — на то, что будущее можно изменить. Но как все это выглядит в реальной жизни, в жизни человека, на долю которого выпали серьезные испытания, то есть такого, как Клемантин?

* * *

Жизнь беженца стала тяжким испытанием для Клемантин и ее сестры. Шесть лет они скитались. Сначала они перебрались в Демократическую Республику Конго. Потом, когда там разгорелась война, бежали в Танзанию, а оттуда — в лагеря в Малави, Мозамбике, Южной Африке и, наконец, в Замбии. Куда бы они ни отправились, они везде встречали одно и то же — нищету, беззаконие, воровство, насилие и смерть. Наступит день, убеждала себя Клемантин, когда люди, на которых лежит вина за все это, будут призваны к ответу и такое больше никогда не повторится; наступит день, когда она отправится на поиски родных. Но чем больше проходило времени, тем меньше оставалось шансов, что эта мечта когда-нибудь станет реальностью.

Когда Клемантин делится воспоминаниями, она обильно приправляет свою речь метафорами и яркими образами. Например, Руанда в период резни — «шум и хаос». Лагеря — «места, где душа и тело лишаются свободы, где мозги выворачиваются наизнанку и превращаются в желудок. В голове только голод и тревога». Отчасти в этом секрет ее обаяния. Она живописует ужас. Но если вы проведете с ней чуть больше времени, перед вами предстанет другая картина — картина, в которой эти образы и представления, подобно любым другим механизмам защиты, помогают ей выживать и двигаться вперед.

Когда Клемантин была ребенком, няня рассказывала ей историю о маленькой девочке, которая потерялась. Но эта девочка была не такой, как все. Ее родителями были бог грома и земная женщина. Когда девочка улыбалась, с ее губ сыпались стеклянные бусины. Она потерялась, но продолжала улыбаться, несмотря на весь свой страх, зная, что мама сможет найти ее по сверкающим бусинкам. «Я представляла себя на месте потерявшейся девочки», — объясняет Клемантин. В лагерях беженцев она оставляла на стенах надписи со своим именем в надежде, что родители смогут найти ее по этим следам. Переезжая из страны в страну, она бродила по улицам, глядя на лица людей. «Может быть, я увижу кого-то похожего на меня и сразу пойму, что это мои родители».

В 2000 году Клемантин и ее сестра обратились в Международную организацию по миграции для получения статуса беженцев в США. Уже летом они садились на заполненный опрятными, хорошо одетыми пассажирами самолет, который должен был доставить их из Замбии в Цюрих. Из Цюриха они добрались до Вашингтона, где ими овладело чувство полной растерянности. Последним отрезком пути стал перелет в Чикаго. «Я испытывала смешанные чувства, — говорит она. — Я была рада, что выбралась из ужаса, но боялась, что никогда больше не увижу маму с папой. На пути из лагеря в лагерь я считала, сколько гор мы прошли, чтобы потом найти дорогу домой. В самолете я не могла оставить никаких знаков, чтобы дать родителям знать, куда я направляюсь. Они потерялись. Я потерялась».

У первой принимающей семьи, которая приютила Клемантин, холодильник был набит каким-то умопомрачительным количеством еды. «Я открывала холодильник и просто смотрела, — вспоминает она. — Казалось, я сплю и вся эта роскошь мне только снится. В нем был ящик с зелеными яблоками — я просто не могла оторвать от него глаз. Там, откуда я уехала, было огромное количество людей, у которых такой еды не было. На сколько месяцев нам бы хватило одного этого холодильника в Замбии?»

2001 год стал годом откровений. Сестра Клемантин Клэр встретила женщину из Руанды, которая приехала в Чикаго по делам. Случилось практически невозможное: у них обнаружились общие знакомые. У женщины в Руанде был друг, который по удивительному стечению обстоятельств оказался знаком с другом их тети — той тети, которая, как они думали, была убита. Женщина позвонила другу и узнала у него номер телефона их родственницы. Они решили позвонить в тот же вечер: Клемантин уселась в углу гостиной, а Клэр стала набирать номер. «Долгое время никто не отвечал, — говорит Клемантин. — Потом Клэр начала говорить в трубку и улыбнулась. Я поняла, что это была она, моя тетя. Она была жива. Она не поверила Клэр, когда та назвала свое имя. Она думала, что мы мертвы». Потом тетя сказала что-то такое, от чего лицо Клэр сделалось каменным.

Их родители были живы и находились в Руанде.

«Казалось, будто мы раскапываем могилу и они выходят из нее на наших глазах, — говорит Клэр. — Я все еще не могла их видеть; они были так далеко. Я узнала, что мои родители живы, но в каком-то смысле мне стало еще тяжелее, потому что я не могла к ним приехать. Мы не знали, что нам делать. Я хотела пройти сквозь пространство и время и забрать их к себе».

Вторым важным событием стало знакомство с книгой воспоминаний Эли Визеля «Ночь», на страницах которой Клемантин впервые в жизни увидела слово «геноцид». Рассказ о времени, проведенном Визелем в нацистских концентрационных лагерях, стал настоящим откровением для Клемантин. Визель стал для нее первым человеком, точно передавшим боль и смятение, которые ей самой пришлось пережить. Под впечатлением от прочитанного Клемантин написала эссе для конкурса, объявленного шоу Опры Уинфри (The Oprah Winfrey Show). Конкурс был посвящен кровавому следу, оставленному геноцидом в истории Германии и Руанды. Несколько месяцев спустя она с удивлением узнала, что ее эссе оказалось в числе финалистов. Это давало ей право на участие в съемках программы.

В день съемок Клемантин надела черный брючный костюм с широкими лацканами, и они с сестрой отправились на студию Harpo Productions в район Чикаго Нью-Вест-Сайд. Съемочная площадка была меньше, чем казалась на экране телевизора.

В какой-то момент во время съемки Опра сделала нечто… очень в духе Опры. Она пригласила Клемантин и ее сестру Клэр на сцену. В руках у Опры был конверт. «Это письмо от вашей семьи в Руанде… и я хотела, чтобы вы его прочитали», — сказала Опра. Клемантин взяла конверт и начала его открывать. Но Опра взяла ее за руку и сказала: «Тебе совсем необязательно читать его прямо сейчас перед всеми этими людьми, потому что, — Клемантин нервно засмеялась, — твоя семья здесь!»

У Клемантин перехватило дыхание. Клэр вытянула руки, словно хватаясь за воздух, чтобы удержать равновесие и не упасть. За спиной сестер распахнулись двери, из которых выбежали их родители и бросились их обнимать. Оказалось, что продюсеры Опры, не поставив в известность сестер, потратили несколько недель на то, чтобы найти родителей Клемантин и привезти их к детям.

«Я опустилась на пол, — вспоминает Клемантин, — подняла руки и сказала: “Спасибо, Господи!” Я крепко обняла отца, а потом маму. Все двенадцать лет, что мы были разлучены, я носила глубоко в себе всю эту боль, которую никто не видел». Девочка, которая все время улыбалась, рассыпая бусинки, наконец-то могла дать волю чувствам и поплакать. «Я решила покончить с этим. Боль ушла. Я могла простить, — говорит она. — Я могла простить. Я могла простить».

* * *

На самом деле Клемантин вступила на путь прощения задолго до своего появления в студии Опры. Вскоре после приезда в США у нее появилось необычное новое хобби. Каждый день она брала газету и вырезала некрологи незнакомых людей. У нее накопилось множество страниц с сотнями имен, которые она хранила в надежном месте в шкафу у себя в спальне.

Сейчас Клемантин видит в этом один из симптомов своей общей одержимости памятью. Ее беспокоило, что случившееся с ней, ее семьей и сотнями тысяч других жителей Руанды может стереться из памяти, не получить должного признания, не быть оплаканным. Как разительно отличалась судьба этих воспоминаний от судьбы имен из некрологов, «которые увековечиваются с подобающим уважением», — говорит она, и ее глаза наполняются слезами. «Они не оказались погребены в никак не обозначенных ямах, в грязи. Нашелся кто-то, кому было не все равно, и написал об умерших».

Клемантин думает, что осознание и переживание собственной травмы стало важным шагом на пути к прощению. С ней согласны большинство исследователей феномена прощения. Ряд ученых разработали так называемые «процессные модели», объясняющие, почему люди в конечном итоге все-таки приходят к осознанию необходимости прощения. Эти модели отличаются друг от друга некоторыми деталями и терминологией, однако практически все они сходятся в том, что жертвы должны пройти через этап осознания страданий, причиненных злодеяниями других людей, признав, что это изменило их жизнь, причем, возможно, навсегда, и дав выход своим чувствам — печали, утраты, гнева, а порой и ярости.

Создателями одного из наиболее авторитетных методов оказания психотерапевтической помощи людям, которые не могут простить, являются психолог Роберт Энрайт и психиатр Ричард Фитцгиббонс. «Этот период может быть связан с болезненными эмоциональными переживаниями, — пишут они в своей книге “Как помочь пациенту простить” (Helping Clients Forgive). — Но если клиент или пациент придет к выводу, что его страдания и переживания вызваны несправедливым отношением к нему другого человека, это может послужить фактором мотивации и подтолкнуть его к переменам. Переживаемая на эмоциональном уровне боль может заставить его задуматься о прощении и попытаться простить». Именно в процессе переживания того, что Клемантин называет «скорбью», она поняла, что потратила на травму уже достаточно драгоценного времени и энергии, и решила, что пора найти способ преодолеть душевную боль и обиду.

Второе, что объединяет большинство моделей, описывающих процесс вызревания решения о прощении, — это идея о том, что стоит попытаться понять, почему злоумышленники совершили свои злодеяния, взглянув на ситуацию их глазами. «Мы задаем человеку ряд вопросов, заставляющих его пересмотреть свое представление об обидчике, — пишут Энрайт и Фитцгиббонс. — Все вопросы сформулированы так, чтобы помочь пациенту разглядеть в обидчике самого обычного человека и перестать воспринимать его как воплощение зла». Как бы мы этому ни сопротивлялись, мы снова возвращаемся к тому, с чего начали: зачастую травма дает начало новому витку непрощения и мести. Многие злодеи когда-то сами были жертвами. Понимание источника их боли может помочь жертвам сделать шаг вперед.

Именно это естественным образом происходило в душе Клемантин. «Я не просто девочка, которая пережила геноцид и войну, — поясняет она. — Я научилась любить других, даже людей, которые убивали. Прежде я делила людей на миролюбивых и враждебных. Теперь я понимаю, что нас всех объединяет одно общее желание — жить. Оно есть у всех людей. Ради жизни они готовы убивать друг друга. Кто повинен в моих несчастьях? Не имею ни малейшего представления. Они убивали, но большинство убийц, они же знали, что убивать плохо. Но это была целая кампания — людей запугивали и дезинформировали.

Я больше не могла быть частью всего этого, — продолжает Клемантин. — Так я не вернула бы своих родителей. Прощение — вот что позволило мне избавиться от тяжелого бремени прошлого». Она пришла к простому выводу, который подарил ей свободу: прошлое нельзя изменить. Вместе того чтобы зацикливаться на прошлом, она задала себе вопрос, в котором была надежда, было будущее: что дальше?

Прошлое Клемантин — это борьба за жизнь, но в прошлом уже ничего не исправить. Настоящее — это то, что она жива. Что до будущего, перед ней открывалось множество дорог. По какой из них пойти?

* * *

Пока он ждал в хижине в лагере беженцев возвращения человека, который предал его отца и приложил руку к их выселению из деревни, Аарон Ачарья задавался похожими вопросами. Можно ли простить это предательство? Какой толк от прощения? Прощение не спасет его земляков!

У Аарона были все основания хотеть пролить кровь этого человека, отомстив в его лице всем, кто был причастен к их изгнанию.

Когда вечером мужчина пришел домой, он встретил там Аарона с друзьями, готовых преподать ему урок. «Я хотел знать, зачем он сделал это с моей деревней. Сожалел ли он о содеянном? — говорит Аарон. — Мы сказали ему: “Ты заслужил наш гнев. Ты негодяй”. Как ни странно, [он] не пытался возражать. “Я совершил ужасную ошибку. Но посмотрите, у меня тоже все отобрали, и теперь у меня ничего нет. Вы можете делать со мной все что хотите. Только позаботьтесь, пожалуйста, о моей жене и детях”». В тот момент Аарон взглянул на ситуацию глазами своего врага и все понял.

«Рядовые исполнители на войне, которые преследуют людей, избивают их, сажают в тюрьму и заставляют голодать, — эти люди обычно сами решения не принимают, — говорит Аарон. — К тому же они делают все это, чтобы остаться в живых. Что бы я ни сделал с этим человеком в тот вечер, это бы никак не повлияло на судьбу Релукхи. Вот я стою в его убогой лачуге в лагере, и я вижу его жену, жизнь которой зависит от него. Я смотрю на его детей. Им нечего есть, у них нет одежды, для них отец — единственный кормилец. Я решил, что буду присматривать за их отцом. Что будет с его детьми и женой, если с ним что-то случится? Где-то глубоко в душе каждого из нас есть нечто, что заставляет нас сочувствовать тому, кому в данный момент хуже, чем нам, независимо от поступков этого человека в прошлом».

«Простить — значит отказаться от права на месть, — объясняет архиепископ Туту, размышляя над собственным опытом. — Это значит дать другому, обидчику, шанс начать все сначала. Простить — значит сказать: “Я отказываюсь быть жертвой”». Аарон осознал, что независимо от того, заслуживал ли этот человек, который предал деревню Деви, наказания за содеянное или нет, если он станет добиваться отмщения, то положит начало новому витку насилия, еще сильнее раздует костер ненависти и сам станет гонителем.

По его собственным словам, Аарон шел к лачуге, чтобы преподать урок соседу. Но преподать урок можно по-разному. «Шел я туда с намерением проучить, отомстив, а возвращался, показав, как можно измениться к лучшему. Наверное, в тот день я преподал урок самому себе, урок прощения, — говорит Аарон. — Позже мы с ним вместе работали. Мы беседовали о его жизни. Потом он часто навещал нас с отцом. В итоге мы наладили нормальные отношения. Мы оставили прошлое позади. Мы помогли этому человеку поверить, что он еще способен на хорошие поступки».

Но не все так просто. Накопившаяся в душе Аарона злоба никуда не исчезла. Он не видел вокруг ничего, кроме утрат и лишений. «Но я осознавал, что без прощения у меня нет будущего, что, если я не прощу, захлебнусь в собственной злобе, — говорит он и после небольшой паузы обращает внимание на одно различие, с которым трудно не согласиться: — Кстати, простить и забыть — это не одно и то же».

Даже если наука и может доказать, что прощение благотворно сказывается на самочувствии, практически все психологи соглашаются с этим важным противопоставлением, констатируя, что попытки забыть не только напрасны, но и вредны. Как мы уже видели, память о вызванной злодеянием боли и возможность дать ей выход, судя по всему, являются важными составляющими процесса принятия решения о прощении. И Аарон не выказывает ни малейшего желания что-либо забывать. Ему вторит Туту. «Простить — это не значит сделать вид, будто тебе никто не причинял никакого зла. Это следует признать», — заявляет он.

Аарон видел слишком много плохого — забыть это невозможно. Он сделает все от него зависящее, чтобы другие помнили о несправедливостях, которые выпали на долю его бесправного народа. В 1992 году после обращения правительства Непала за помощью Агентство ООН по делам беженцев и другие НКО начали предоставлять беженцам из Бутана продовольствие, обеспечивать их кровом и оказывать содействие в иных вопросах. В новом лагере, куда перевели его семью, Аарон оказался самым образованным человеком из всех жителей его деревни, поэтому он добровольно взялся за работу по документальной фиксации фактов нарушения прав человека в отношении представителей его народа. Собирая эти рассказы об издевательствах и борьбе за выживание, он испытал своего рода катарсис — форму осознания и выражения эмоций, которая присутствует во многих процессных моделях феномена прощения. Когда он только приступил к этой работе, он обещал всем жертвам пыток, что справедливость будет восстановлена. Но потом понял, что сделать это невозможно. Со временем он начал все больше задумываться о будущем, а не о прошлом. Управление Верховного комиссара ООН по делам беженцев и посольство Германии предоставили ему и еще многим таким же, как он, молодым людям стипендии для получения высшего образования. У него еще был шанс вернуться к прежней жизни. Стипендия не покрывала стоимость обучения по инженерной специальности, но у Аарона уже созрел новый план. Обитатели лагерей беженцев нуждались в журналистах. Став репортером, он бы смог донести истории беженцев до мировой общественности.

В 1998 году Аарон окончил Северо-Бенгальский университет в городе Дарджилинг в Индии по специальности «Английская литература» — самой близкой к журналистике из всех, предлагавшихся в этом учебном заведении. Он продолжал сотрудничать с бутанскими правозащитными организациями и объездил всю Индию в качестве представителя Молодежной организации Бутана, привлекая внимание людей к проблемам беженцев из Бутана и обращаясь к ним с просьбой о поддержке.

«Я чувствовал потребность делиться тем, что видел, со всеми, кто только готов был меня слушать, — говорит Аарон. — Мир должен был узнать, что моя история — лишь одна из ста тысяч историй беженцев, которые нуждались в помощи, чтобы начать жизнь заново». Он перестал надеяться, что как-то сможет изменить прошлое. Пришло время позаботиться о будущем и сделать его лучше для как можно большего количества людей.

В конце 1999 года Аарон приехал в Сан-Франциско для участия в конференции в качестве представителя одной из организаций, объединявших оказавшихся в изгнании бутанцев. Он хотел остаться, чтобы донести до людей весь ужас ситуации, в которой оказались беженцы из Бутана. Поэтому он попросил убежища. При поддержке различных организаций, таких, например, как Global Youth Connect, Аарон рассказывал о бедственном положении своего народа всем, кто только был готов его слушать. Он работал официантом, спал в гостиных незнакомых ему людей. Он думал о том, что случилось в тот злосчастный год в Релукхе. Но Аарон должен был идти дальше. В 2013 году он переехал на Манхэттен, где получил работу, связанную с оказанием помощи таким же жертвам пыток, как его отец. Там, вдали от бутанских неурядиц, он поверил в возможность изменения ситуации в родной стране. В его обязанности входило руководство Правозащитной юридической клиникой (Human Rights Clinic) при международной гуманитарной организации HealthRight International, называвшейся тогда «Врачи мира — США» (Doctors of the World USA). Он отвечал за судебную экспертизу, письменные и устные показания и заявления в рамках более чем 3000 дел жертв пыток, обратившихся к властям США с просьбой об убежище. Вдохновленный этой работой, он погрузился в изучение законодательства об иммиграции и соответствующей судебной практики. Всего за один год в Америке Аарон сумел стать экспертом в области защиты прав человека и реабилитации жертв пыток. Кроме того, он занимался получением грантов на реализацию программы.

В результате напряженной работы многих международных организаций, лидеров в лагерях беженцев в Непале и активистов вроде Аарона появилась возможность организовать переселение беженцев из Бутана в США. Вскоре после принятия этого решения Аарон, который воспринял его с большим энтузиазмом, отправился в Непал.

Неожиданно для себя он не нашел понимания у обитателей лагерей. «Когда я вернулся, в лагерях беженцев поднялась волна возмущения, — говорит он. — Многие хотели переехать в США, но куда больше они хотели, чтобы восторжествовала справедливость. Под справедливостью они понимали возвращение домой». Аарон не разделял их позицию, но понимал ее — он сам когда-то думал точно так же. В надежде, что однажды все станет, как раньше, его отец остался в лагере и отказался уезжать по тем же самым соображениям.

Но некоторое время спустя люди все-таки уступили. Они начали массово прибывать в США. Их приезд создал новую серьезную проблему. «Неподготовленному человеку Соединенные Штаты кажутся необычной и непонятной страной, он растерян, — говорит Аарон. — Беженцы не могут сразу сами о себе позаботиться. Когда они приезжают сюда, у них нет никого, кто бы помог им уладить юридические формальности, они не знакомы с местным законодательством, у них нет доступа к медицинской помощи, у них нет ни денег, им не хватает самого необходимого. Они оказываются один на один со своими проблемами». Аарон решил использовать свои знания в области права, практики иммиграционных судов, органов, отвечающих за работу с лицами, запросившими убежища, социальных служб и медицинских учреждений, а также другие ресурсы для достижения новой большой цели.

Он задумал учредить благотворительную программу культурной, социальной и правовой помощи находящимся в США бутанцам. В 2007 году Аарон вместе с несколькими друзьями основал Ассоциацию бутанцев в Америке. Предполагалась, что эта организация станет своего рода окном в новую жизнь для тысяч переехавших в Америку бутанских семей, предоставляя им консультационные услуги, содействие в трудоустройстве и другие ресурсы, чтобы помочь беженцам интегрироваться в американское общество. «Если пожилая дама умеет шить, — шутит Аарон, — иглу и нитки мы ей найдем».

Сегодня организация продолжает работу с иммигрантами из Бутана. Наряду с этим она выполняет еще одну уникальную функцию: выступает в качестве главного хранителя культурных традиций Бутана в Америке и реализует программы по поддержанию связей со страной, которая предала людей, называвших ее своим домом, и которую они, возможно, когда-нибудь простят.

Что касается Клемантин, они с сестрой провели шесть лет в семи разных лагерях для беженцев, все это время находясь на грани выживания, стали свидетелями чудовищных злодеяний и нашли свою давно потерянную семью с помощью, пожалуй, самой влиятельной женщины в истории американского шоу-бизнеса. Несмотря на везение, которое иначе как невероятным не назовешь, Клемантин уверена, что счастливый поворот событий — это во многом ее собственная заслуга. «Я впервые почувствовала себя достаточно сильной, чтобы заявить о себе миру, — говорит она. — Я больше не хотела быть жертвой. Я не собиралась мириться с тем, что уготовила мне жизнь. Я собиралась бороться». Мы назвали эту могучую веру в собственную способность добиваться поставленных целей «обоснованной надеждой», и как раз эта вера и заставила Клемантин отправить эссе на шоу Опры Уинфри.

Упомянутый в третьей главе Маршал Голдсмит назвал это «методом проб и ошибок». Клемантин говорит об этом иначе: «дорасти до осознания».

На первом курсе Йельского университета, куда она поступила с намерением изучать сравнительное литературоведение, Клемантин отправилась вместе с Опрой в Южную Африку, где ей предстояло выступить перед слушательницами Академии лидерства Опры Уинфри для девочек. Позже в письме к друзьям Клемантин написала: «Я уже не так боюсь будущего, как раньше, потому что есть места, такие как эта школа, где воспитывают лидеров, которые умеют слушать. Мне не терпится увидеть [студентов] в действии после того, как у них сформируется достаточно прочный интеллектуальный фундамент. Поездка сюда дала мне надежду и вдохновение».

Клемантин пишет, что прощение — это путешествие; при этом она не уверена, закончилось ли оно для нее самой. Но даже если это и так, каждый новый шаг вперед приближает ее к обретению внутренней гармонии. Теперь она делится своим опытом с другими людьми по всему миру. Когда она выступает перед слушателями в ООН или Министерстве национальной безопасности США, на конференциях по законодательству в области защиты прав человека или перед учениками старших классов, она не говорит о мести. «Это рассказ о надежде», — поясняет Клемантин, и в ее улыбке сквозит обретенная в испытаниях мудрость.

28 октября 2011 года президент Барак Обама назначил Клемантин на важную должность, включив ее в состав Американского совета по увековечиванию памяти о холокосте, где она оказалась рядом со своим героем Эли Визелем. «Оказавшись в новой для себя роли государственных служащих, эти прекрасные люди станут примером самоотверженного служения и бездонным источником опыта. В их лице наша нация обретет людей, которые будут служить ей на совесть», — заявил президент.

Однако ни достижения, ни должности, ни даже подвиг второго рождения не смогли стереть прошлое из памяти Клемантин. По ночам, оставшись одна в своей комнате в общежитии, она лежит в тишине и вспоминает крики, которые слышала в лесу. Но это прошлое не сковывает ее. Она нашла способ превратить трагедию в настоящий успех, а робкие надежды — в будущее, которое, она убеждена, будет лучше. Помимо некрологов Клемантин также коллекционирует винтажные пуговицы. Пуговицы — удивительно простые и красивые изделия из металла, стекла, жемчуга и бисера. Это не просто модные аксессуары, они выполняют вполне конкретную практическую функцию, соединяя и скрепляя предметы одежды. Сейчас, когда ее одолевают неприятные воспоминания, Клемантин успокаивается, делая браслеты: она берет полоски из грубой ткани шириной пятнадцать сантиметров и нашивает на них пуговицы плотными рядами. Она носит эти браслеты из пуговиц на запястьях. «Посмотрите на браслеты — есть в них злость? Видите, я превратила злость в нечто прекрасное», — говорит она.

Девочка, которая, улыбаясь, роняла с губ бисер, теперь носит его на запястье.