Соратники по Охранке
С середины пятидесятых годов на Западе широко дискутировались и были изданы материалы о Сталине и его связях с тайной полицией. «Выходит, что страной более 30 лет руководил агент царской Охранки», — однажды с горечью сказал Н. С. Хрущев. Он не удивлялся, не опровергал, не говорил об этих публикациях как о клевете, но и такая его реакция надолго закрывала изучение данной проблемы в советской историографии.
В дальнейшем даже простое упоминание криминального прошлого Сталина стало уже невозможно. Да и в самые добрые времена гласности, не говоря уже о современности, изучение уголовного прошлого Джугашвили и обнародование разумного научного поиска было крайне затруднено. Однако именно со времен перестройки начали возникать, казалось бы, навечно погруженные в небытие страницы тайного прошлого. Самым тщательным образом скрывалась, например, былая близость Иосифа Сталина и Романа Малиновского.
Особая близость и тесная связь Иосифа Сталина и Романа Малиновского подтверждаются архивными и другими источниками, личными письмами Кобы.
Однако историки и публицисты продолжают либо замалчивать подлинную суть их отношений, либо снова повторяют привычное клише о Сталине-революционере и предателе Малиновском.
Действительно, в следственных материалах и судебном деле Малиновского лишь мельком упоминается Джугашвили. Случайно ли это? Был ли Сталин пострадавшим или соучастником преступлений царской Охранки и ее агентов?
Посмотрим на роль Кобы в судьбе одного из тех, кто назван жертвой Малиновского, — в судьбе Сурена Спандаряна, одного из руководителей закавказских большевиков.
В 1912 г. после Пражской конференции он был арестован в Баку, но компромата при обыске не обнаружили, и Спандаряна освободили. И все же вскоре — новый арест. Далее события развивались словно по заранее спланированному сценарию.
У М. П. Вохминой находят рукопись написанной Сталиным прокламации «За партию». По ней не столь уж трудно было определить автора — тем более что Джугашвили в то время тоже находился в Закавказье. Вопреки очевидному, в полиции объявили, что автором подпольной прокламации является С. Спандарян. На основе этой «улики» он был вместе с Е. Д. Стасовой и другими обвиняемыми осужден к ссылке в Восточную Сибирь. Больной туберкулезом, южанин, он вскоре там и умер.
Парадоксальна судьба самой статьи. В 1940 г. она была опубликована в Ереване в сборнике трудов С. Спандаряна. Однако на сей раз Сталин не уступил свое детище и без всяких объяснений включил роковую прокламацию в собственное собрание сочинений.
На Пражской конференции РСДРП в 1912 г. Джугашвили не присутствовал, в Центральный комитет не баллотировался, и все же он становится членом ЦК. По данным А. Орлова, видного чекиста, оставшегося на Западе, добился кооптации Кобы в ЦК Роман Малиновский. В книге А. Орлова, разоблачающей злодеяния Сталина, наиболее интересные страницы посвящены рассказу о зловещей роли Джугашвили — агента царской тайной полиции. Знаменательно высказывание Орлова о том, что Сталин действовал в Охранке через Малиновского, совместно с ним.
До последнего времени не были опубликованы документы, которые не вызывали бы сомнений в своей подлинности и подтверждали бы связи Сталина с царской Охранкой. Только в конце восьмидесятых годов такой документ был мною найден и частично стал достоянием гласности. Оригинал его находится в Центральном архиве Октябрьской революции и может быть перепроверен. Доступна и копия, хранящаяся в архиве Серго Орджоникидзе в РЦХИДНИ.
В документе Охранки говорится: «Коба оставался в Москве лишь одни сутки, обменялся с секретной агентурой сведениями о последних событиях партийной жизни…». Агентом был Портной — кличка Малиновского. Вновь найденные материалы не только поразительно стыкуются с утверждениями Орлова, но дополняют и конкретизируют их. Самым красноречивым в документе является перечисление внешних примет большевиков, которые старательно запомнил и передал Охранке Иосиф Джугашвили. Тем самым он выполнил требование «Инструкции по организации и ведению внутренней агентуры, составленной при Московском Охранном отделении». Отвечая на вопросы Охранки, он сообщал явно агентурные данные. О Калинине: «… около 25–27 лет от роду, низкого роста, среднего телосложения, светлый блондин, продолговатое лицо, женатый…» Далее Коба говорил о Правдине: «Его приметы — около 30–32 лет от роду, среднего роста, полный, сутуловатый, блондин, без бороды, большие усы, сильно обвисшие с мешками щеки».
Кому еще такие сведения, как, например, «большие усы», были нужны, кроме Охранки для целей сыска, для заполнения жандармского досье?
К тому времени стали распространяться слухи о провокаторстве Малиновского. В газете «Луч» появилось письмо, подписанное буквой «Ц». Предполагалось, что автор этого письма была Л. О. Дан (Цедербаум). Вот как описывает Г. Я. Аронсон, со слов Л. О. Дан, то, что последовало: «К ней на квартиру пришел, добиваясь от нее прекращения порочащих Малиновского слухов, большевик Васильев (среди меньшевиков его называли Иоська Корявый). Это был не кто иной, как Сталин-Джугашвили».
Вскоре Ционглинский опубликовал письмо, подписанное «Гражданин Ц». Там говорилось о необходимости расследования «темных слухов». И вновь в защиту Малиновского выступил Сталин. Вот рассказ об этом Л. О. Дан: «Тов. Василий… предложил встретиться со мной… в разговоре, довольно отрывочном, требовал прекращения „травли“ и грозил мне уже не помню чем, если „это“ не прекратится».
Невольно задаешь вопрос: кого еще, кроме Малиновского, так яростно защищал Сталин?
Джугашвили участвовал в экспроприациях, был причастен к убийствам. Жандармы, несомненно, знали об этом. Но материалов о прямых или косвенных дознаниях не сохранилось. По мнению Юлиана Семенова, в пользу версии о возможности сотрудничества Сталина с царской Охранкой говорит то, что ни он сам, ни его коллеги-историки ни разу не встречали в архивных фондах протоколов допросов Джугашвили-Сталина. Нет ни одного объявления о нем во «всеимперский розыск».
Однако весной 1913 г. Джугашвили все же был арестован. Много позже Т. А. Словатинская со слов Сталина написала: «… Он зашел по делу к Малиновскому домой, тот очень настойчиво звал его с собой на концерт». Сталин якобы не хотел идти, отговаривался тем, что у него «нет настроения и вообще он совсем неподходяще одет, но Малиновский пристал, даже нацепил какой-то свой галстук». Если все происходило подобным образом и провокация столь очевидна, то почему же об этом не было рассказано во время одного из трех расследований дела Малиновского? Сам Малиновский на суде утверждал, что директор департамента полиции Белецкий просто поставил его в известность о неизбежности ареста Кобы.
По свидетельству А. Орлова, недовольство Сталиным хозяев Охранки было связано с его неудачной интригой — попыткой дискредитировать Малиновского перед высшим начальством царской полиции, чтобы самому подняться по тайной иерархической лестнице.
Не в пример 1911 г., когда Джугашвили был «выслан в избранное им местожительство», на этот раз он оказался в действительно суровом Туруханской крае. О приезде туда Сталина вспоминала Р. Г. Захарова: «По неписаному закону принято было, что каждый вновь прибывший в ссылку товарищ делал сообщение о положении дел в России… Сталин пришел в приготовленную для него комнату и… больше из нее не показывался. Доклад о положении в России он так и не сделал». Отношения со ссыльными революционерами, отсутствие в них всякой теплоты еще ярче высвечивают подобострастную дружественность в письме Кобы к Малиновскому. В сопроводительной записке к этому письму от 14 января 1914 г., обнаруженному писателем Юрием Трифоновым в фонде ЦГАОР, говорилось: «Представляем при сем агентурные сведения за № 578, автором которых является гласноподнадзорный Туруханского края Иосиф Виссарионов Джугашвили». Начинается это письмо обращением к Малиновскому: «Здравствуй, друг!» Далее в самой доверительной форме говорится о слабости здоровья, «подозрительном кашле» и прочих невзгодах. Навязчиво повторяется жалоба на дороговизну: стоимость разных продуктов указывается вплоть до копеек.
«Бедный» Коба подчеркивает, что ему «нужно молоко, нужны дрова, но денег нет, друг». Обращение к Малиновскому «друг» повторяется и далее, чередуясь с маловразумительным восклицанием «черт меня дери!». Заканчивается письмо соответствующими словами: «Крепко жму руку, целую», приветствиями жене, детям и краткой подписью «Твой Иосиф».
В этот период жизни Сталина обращает на себя внимание и его приятельские отношения с полицейскими охранниками.
С годами разговоры о поведении Сталина в ссылке не прекращались, и в 1930 г. всевластному генсеку пришлось давать объяснения. Приведем выдержки из документа, обнаруженного членом-корреспондентом РАН В. А. Куманевым в фондах РЦХИДНИ. Сталин писал:
«М. Мерзляков был стражником. По заданию пристава наблюдал за мной (других ссыльных не было тогда в Курейке).
Понятно поэтому, что в „дружеских“ отношениях с Мих. Мерзляковым я не мог быть. Тем не менее я должен свидетельствовать, что если мои отношения с ним не были „дружескими“, то они не были и враждебными… Объясняется это, мне кажется, тем, что Мих. Мерзляков относился к заданию формально, без обычного полицейского рвения, не шпионил за мной, не травил, не придирался, сквозь пальцы смотрел на мои частые отлучки и нередко поругивал пристава за его надоедливые „указания“ и „предписания“. И. Сталин. Москва, 27 ноября 1930 г.»
Примечательно, что о получении денег, которые когда-то якобы объясняли дружественность в отношениях Сталина с Мерзляковым, вообще не упоминается.
В дальнейшей своей жизни, уже во главе государства, Сталин по-прежнему предпочитал приближать тех, у кого в прошлом были тяжелые проступки и даже весомые доказательства связей с различными полицейскими организациями.
Показательно и то удивительное спокойствие, с которым Сталин воспринял сообщение Мануильского о том, что Вышинский был связан с царской Охранкой и выдал полиции нескольких бакинских большевиков. Аркадий Ваксберг рассказал: «Получив это письмо с лаконичной пометкой „Тов. Вышинскому. И. Ст.“, ближайший сталинский подручный прервал свой отпуск и лечение за границей и вернулся в Москву». «А вернулся он, — пишет А. Ваксберг, — для того, чтобы работать в архивах. Что он искал там? Не пытался ли уничтожить то, что могло его изобличить?». И только ли его или его и Джугашвили, с которым он сблизился в давние годы в бакинской тюрьме?
В период массового террора в 30-е годы, как-то в разговоре с Хрущевым Сталин заметил, что и на него в НКВД есть показания о темном пятне в биографии. Какое «пятно» — Сталин не уточнял, как бы давая понять Хрущеву, что тот сам знает. Действительно, Никита Сергеевич знал: «Тогда, хоть и глухо, но бродили все же слухи, что Сталин сотрудничал в старое время с царской Охранкой и что его побеги из тюрем и ссылок были подстроены сверху».
Хрущев полагал, что до Сталина доходили какие-то слухи, но речь, вероятно, шла не о них, а о том, что чекисты сами подбрасывают «фальшивые» материалы. Подобное не звучит абсурдом, если учесть сведения А. Орлова, что именно сотрудник НКВД Штейн нашел папку с документами о службе Кобы в царской Охранке. Об этой страшной находке Штейн сообщил не своему московскому начальству, а доверил как тайну, требующую действий, нескольким видным большевикам. Кто и как предал — Орлов не знал, но вскоре все они погибли.
Темное прошлое Р. Малиновского и И. Сталина не раз вызывало подозрения. Там, где действовал Малиновский, где появлялся Сталин, происходили необъяснимые аресты, провалы революционеров. Как ни тщательно покрывала их тайная полиция, подозрения неизбежно возникали вновь. Сталин, в отличие от Малиновского, предпочитал до поры до времени находиться в тени. К тому же Кобу всякий раз спасали «своевременные аресты».
Малиновский не был столь блестящим конспиратором. Партийное расследование комиссии РСДРП в 1914 г. он преодолел, но в 1917 г. Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства с неопровержимостью раскрыла его платное сотрудничество с царской Охранкой. К тому времени Малиновского не было в России, но осенью 1918 г. он неожиданно вернулся и предстал перед Верховным революционным трибуналом. На какое чудо он рассчитывал? На чью помощь надеялся?
Во всех слушаниях по делу Малиновского подробнейше выяснилось, с кем он общался. Вызывались свидетели, собирались письменные показания, порой отрывочные воспоминания о знакомстве, даже случайных встречах с ним. Молчал только Сталин. Якобы никогда не было между ними ни общения, ни деловых контактов, ни встреч. Всячески избегал упоминаний о Сталине и Малиновский. На партийном следствии в 1914 г. и в дальнейшем о Кобе он говорит редко, нарочито мимоходом. Наиболее важное свидетельство таково: в 1912 г. «жил в Ростокино и не показывался в Москве… Только Серго знал, где служу (Коба не знал)». На следующем заседании следственной комиссии Малиновский уточняет: «Где я был тогда, никто не знал. Жена жила в Москве, и такие товарищи, как Серго, Коба и Аля, могли меня найти только через нее. В Москве за семь месяцев был один раз. С Кобой, хотя он был, не видались, перепутали время встречи, а домой я пойти не мог». Заведомая ложь — Малиновский отрицает встречу, судя по времени, отраженную в цитированном ранее документе Охранки.
На суде Революционного трибунала в 1918 г. Малиновский еще реже упоминает Сталина: по существу, всего один раз, рассказывая о последнем аресте Кобы, снова убеждая, что он лично ни в чем не повинен.
Поверили ли прокурор Крыленко и члены суда или по какой-то другой таинственной причине, но имя Сталина в обвинительном заключении по делу Малиновского ни в какой связи не упоминается.
В ноябре 1918 г. Роман Малиновский как агент-провокатор царской Охранки был расстрелян, а Иосиф Сталин продолжал свой путь к безграничной тиранической власти.