В заметке «Сталин был агентом царской охранки» (19 сентября 1997 года) профессор Юрий Хечинов сообщает о «найденном» им в Толстовском фонде, в Нью-Йорке, письме заведующего Особым отделом департамента полиции Еремина об агентурной работе Сталина. Но ведь этот документ давно известен и за границей, и в России! Впервые он был опубликован в журнале «Лайф» в апреле 1956 года. В последующие дни и недели — широко представлен в эмигрантской печати и вызвал полемику.

В России письмо приводилось в «Московской правде» еще в марте 1989 года и с этого времени вошло в историографию под названием «Ереминский документ». Оно неоднократно перепечатывалось в российских газетах и журналах.

После публикации в «Лайф» документ был передан на хранение в Толстовский фонд. В сейф одного из нью-йоркских банков не был «заложен», как утверждает Хечинов, а помещен по соображениям безопасности — чтобы не украли агенты советской разведки.

Журналист И. Дон Левин, напечатавший письмо, возил фотокопию в Европу, где предъявил ее бывшему генералу охранного отделения Александру Спиридовичу, и тот удостоверил подпись Еремина. А известный американский эксперт Альберт Д. Осборн со своей стороны установил, что письмо написано на бумаге русской довоенной фабрикации, на пишущей машинке того типа, которым пользовались в охранном отделении.

«Новое русское слово» подробно рассказало об истории документа. Ю. Хечинов, судя по его недавнему телеинтервью, о ней знал. Знал, что письмо было вывезено из Китая, передано профессору М. П. Головачеву, а в 1947 году — Макарову, Бахметьеву и Сергеевскому — политическим деятелям эмиграции. Знал об экспертизе письма во Франции и Америке. О том, что оно всем давно известно. И тем не менее захотел предстать первооткрывателем документа, обнародованного за границей более сорока, а в России более семи лет назад.

Позвольте воспользоваться случаем и представить читателям «Известий» действительно новый документ, касающийся провокаторства Сталина, который нигде ранее не публиковался, — посланное из Франции В. Макарову письмо генерала Спиридовича. Оно датировано 13 января 1950 года. Хранится в архиве Гуверовского института Стенфордского университета.

А. Спиридович

ПИСЬМО В. МАКАРОВУ

A. Spiridovitch 33, rue de la Tourelle, Boulogne (Seine)Boulogne sur Seine, le 13 Janvier 1950

Глубокоуважаемый и дорогой Вадим Степанович,
А. Спиридович

Показанное Вами мне письмо Еремина глубоко взволновало меня. По Вашем уходе я долго не мог прийти в себя. Я перебрал многое из своего прошлого и, согласившись высказать Вам свое мнение по поводу этого письма, должен сказать несколько слов об этом своем далеком служебном прошлом, не зная которого Вы не сможете правильно оценить мое мнение. А ведь это-то в данном случае Вас и интересует.

Будучи переведен в 1899 г. в Корпус Жандармов, я был назначен в Московское Охранное Отделение под начальство знаменитого Зубатова. Благодаря Зубатову и его школе я сделал блестящую служебную карьеру. 42-х лет я был уже генерал с лентой, был осыпан царскими подарками. Русские революционные партии трижды пытались меня уничтожить и в конце концов вывели из строя, тяжело ранив в Киеве. Еврейский Бунд и Самооборона меня не трогали, т. к. там, где я служил, при мне еврейские погромы не происходили, они были немыслимы…

Всем моим служебным успехом я был обязан главным образом школе Зубатова. Она научила меня любить людей без различия национальности, веры и профессии, научила бороться честно и упорно со всеми врагами государственного порядка, научила выдвигать против их революционного фанатизма фанатизм государственной политической полиции.

В деле этой борьбы едва ли не самую главную роль играла тогда так называемая «агентура», т. е. привлечение на сторону политической полиции членов различных революционных партий. Оставаясь в рядах своих партий, эти господа должны были секретно информировать политическую полицию о работе своих партий и тем самым должны были помогать расстраивать эту работу.

Мы их называли «секретными сотрудниками», общество именовало их «провокаторами». Умением привлекать революционеров на служение правительству и его политической полиции отличался сам Зубатов. В этом была его сила. Этому искусству учил он и нас, подчиненных ему офицеров.

«Помните, — говорил он нам, — секретный сотрудник — это Ваша любимая женщина, с которой Вы в нелегальной связи. Берегите ее, ее тайну, как зеницу ока. Провал сотрудника для Вас — служебный неуспех, для него — позор, часто смерть…»

* * *

В начале 1902 г. я был командирован из Москвы Зубатовым, по ордеру Департамента полиции, в Тифлис, для постановки агентуры на Кавказе.

Мой приезд и моя работа явились острым ножом для начальника Тифлисского Жандармского управления, генерала, который по праву считал себя хозяином там в деле полицейского розыска. То было на заре социал-демократического движения в России.

Почтенные жандармские генералы не усваивали еще тогда, что такое появившийся марксизм, что такое наша Российская социал-демократическая партия. Департамент полиции был ими недоволен.

Я прибыл на Кавказ до сентября 1902 г., выполнил хорошо данное мне поручение и был назначен начальником Таврического Охранного отделения, ввиду поездки Государя в Крым, а в декабре был назначен на видный пост начальника Киевского Охранного отделения.

* * *

В 1903 г. ко мне в Киев был прислан из Петербурга от Зубатова, который в это время был уже Заведывающий Особым отделом Департамента полиции, т. е. руководил всем политическим розыском по Империи, поручик Александр Михайлович Еремин.

Его только что перевели в Корпус Жандармов, Зубатов оценил его, нашел пригодным и способным для службы по розыску (собственно Охране) и прислал мне его на «выучку», дабы Еремин под моим руководством воспринял все принципы политического розыска, так, как его понимал сам Зубатов.

Еремин, уральский казак, окончивший Николаевское Кавалерийское училище, во всех отношениях оказался умным, хорошим офицером, который и воспринял твердо принципы правильной розыскной работы, без «провокаций», без раздуваний, но упорной и систематической, где одним из главных элементов являлась «агентура» с ее «секретными сотрудниками».

Еремин полюбил «агентуру» и, когда понадобился выдающийся офицер для заведывания Охранным отделением в г. Николаеве (на Черном море), Еремин был назначен туда по моей аттестации как вполне готовый для политического розыска жандармский офицер. Когда же летом 1905 г. я был серьезно ранен в Киеве и выведен из строя, по моему представлению Еремин был назначен начальником Киевского Охранного отделения.

Через некоторое время Еремина перевели на службу в Особый отдел Департамента полиции, а в 1908 г. назначили начальником Тифлисского Губернского Жандармского управления, где требовался выдающийся жандармский офицер ввиду хронически запущенного там розыскного дела.

На Кавказе Еремин работал блестяще, завел отличную агентуру среди социал-демократов и разбил действовавшие там революционные партии, особенно партию «Дашнакцютун». Разгром этой последней вооружил против Еремина круги наместника графа Воронцова-Дашкова, и по просьбе наместника Еремин был отозван с Кавказа и взят снова в Особый отдел Департамента полиции.

* * *

Зная отлично, что при первом своем назначении в Особый отдел, из Киева, Еремин привез с собой в Петербург кое-кого из своих киевских «секретных сотрудников», которых по тем или иным причинам он не мог передать своему преемнику, я предполагаю, что и при вторичном переводе своем, в Петербург, Еремин мог взять кого-либо из своих кавказских «сотрудников».

Далеко не все «секретные сотрудники» переходили от одного жандармского офицера к другому «по наследству». Многие отказывались работать при смене начальников. Все зависело главным образом от личных взаимных отношений заведующего розыском с «секретным сотрудником». Отношения Еремина с «секретными сотрудниками» были настолько хороши и человечны, что особенно ценилось при «секретной», с одной стороны, и «подпольной» работе, с другой, что переезд в Петербург кого-либо из кавказских сотрудников вполне вероятен. И надо думать, что в Петербурге Еремин и передал своего «сотрудника» начальнику Петербургского Охранного отделения, т. к. в то время сам Особый отдел розыска в столице не вел. Это было всецело дело Охранного отделения.

* * *

Прочувствовав и поняв «нутром» все то, что вкратце, со многими умолчаниями, я постарался понятно изложить, — можно понять и правильно оценить письмо Еремина, о котором идет речь.

Оно категорично — Сталин был одно время сотрудником политической полиции и на Кавказе и в Петербурге.

Чьим сотрудником? На Кавказе, безусловно, сотрудником самого Еремина. Только о своем сотруднике мог Еремин написать свое письмо. Только про работу «своего» сотрудника мог Еремин дать такую оценку, которая имеется в письме.

Это оценка человека, который сам принимал от секретного сотрудника «агентурные сведения» и сам оценивал их. Помня работу Сталина по Кавказу, правильно оценивая его значение, особенно после вступления его в Центральный Комитет партии, Еремин, как начальник, понимающий и любящий розыск и агентуру, и указывает на Сталина начальнику Енисейского Охранного отделения, не говоря, конечно, что это его бывший сотрудник. Но не является ли письмо Еремина подложным, поддельным? Нет. И своими недоговорками и всей своей «конспирацией» оно пропитано тем специальным розыскным «агентурным» духом, который чувствуется в нем и заставляет ему верить. Это трудно объяснить. Но я это чувствую, я ему верю.

Думаю, что так чувствует и А. П. Мартынов, если Вы показывали ему это письмо.

Этой внутренней правдой письмо и взволновало меня. Я долго не мог успокоиться, прочитав его, когда Вы ушли. Это удивительный документ. Где-то в рассказах кавказцев о Сталине было указано, что его подозревали там, в молодости, в выдаче сотоварищей… Где-то это было…

Но ведь у этой публики из десяти человек — девять в свое время были предателями… Удивляться нечему.

Подпись на письме — подпись Еремина. Шрифт машинки — надо полагать Ремингтон, номер 7, как говорили мы тогда. Эта система в то время была самая обычная в России. Сравнивая шрифт письма со шрифтом различных циркуляров Департамента полиции, что я вручил Вам, нетрудно найти и там шрифт того же Ремингтона.

Но вообще опираться на шрифт и по нему делать какое-либо заключение дело шаткое. Верить надо содержанию письма, его внутреннему духу. Они категоричны. Сталин предавал своих.

Вот что могу сказать, дорогой Вадим Степанович, но только для Вашего личного сведения, а не для опубликования, пока я и моя жена находимся здесь, в Европе. Там, где Вы, вне досягаемости кремлевских молодцов и под защитой Ваших властей, можно говорить иначе, чем здесь, где большевики свободно делают с нами — белыми, все, что они хотят в лучшем виде. Здесь нас никто не защищает, а когда мы хотим бежать, нам мешают Ваши же власти. А во имя чего? Во имя тех же самых большевиков, во имя тех сплетен, которые они же подсовывают в разные консульства и им верят.

Хранит один Господь Бог. Пошлет случайно такого человека, как послал нам с женой в Вашем лице, — наше счастье.

Крепко жму Вашу руку, целую ручки Вашей супруге, жена просит передать сердечный привет. Очень жалею, что у Вас не было времени побеседовать спокойно. Есть вопросы даже более интересные, чем письмо Еремина. Но, может быть, еще приедете в Париж и тогда поговорим.

Ваш сердечно преданный

Тема об агентурном прошлом Сталина не исчерпывается «Ереминским документом». Здесь есть о чем писать и что расследовать. Но путь, на который встал Ю. Хечинов — погоня за сенсацией, не красит ученого, а постыдные ошибки, к которым этот путь приводит, не остаются незамеченными.

И. Дон Левин

ПИСЬМО Б. И. НИКОЛАЕВСКОМУ [231]

Isaac Don Levine Waldorf, Maryland 22 апреля, 1957 г.

Многоуважаемый Борис Иванович!
С приветом, Исаак Дон Левин

Прилагаю для Вашего архива письмо Спиридовича к Макарову, которое попало в мои руки недавно. Оно представляет незаурядный исторический интерес.

Mr. Boris I. Nikolaevsky New York, NY.

Б. И. Николаевский

ПИСЬМО И. ДОН ЛЕВИНУ [232]

30 апреля 1957 г.

Многоуважаемый Исаак Донович, большое спасибо за письмо Спиридовича. Оно действительно интересно, хотя по-настоящему нового в нем не много. Спиридович все свои жандармские добродетели подробно описал в интересных воспоминаниях. Еремина он причесывает под свою гребенку.

«Правильной „розыскной“ работы, без „провокаций, без раздуваний“». Это говорится о Еремине, который организовал побег Рысса и, по-видимому, вел все дело с последним! О нем мне много рассказывал Герасимов… В отношении Сталина самое слабое место — утверждения о его работе в Петербургском Охранном Отделении. Вздор, что его мог «перевезти с собою» Еремин: Сталин в 1909–1913 гг. не жил в Питере больше нескольких дней. Его постоянно арестовывали. С сотрудником так не поступали бы. Самое большое, о чем может идти речь, это о том, что Сталин был сотрудником на Кавказе, — но тогда не с Ереминым, а до него, так как с 1908 г. Сталина начали арестовывать и на Кавказе. К тому же Еремин был в Тифлисе, а Сталин после экса на Эриванской площади центр операций перенес в Баку. Самое большее, о чем можно говорить, это о том, что Еремин в Тифлисе узнал о прежней работе Сталина. Еще раз спасибо. Жалею, что мы не повидались.

Лучшие пожелания.

3. И. Перегудова

БЫЛ ЛИ СТАЛИН АГЕНТОМ ОХРАНКИ? [233]

Документ, подтверждающий это, все же оказался фальшивкой, за которой целый исторический детектив.

Точку в незатухающем споре о причастности Сталина к царской охранке попытались на этот раз поставить «Известия» (19 сентября 1997 г.), сообщившие, что в Нью-Йорке, в Толстовском фонде, обнаружено письмо заведующего Особым отделом Департамента полиции Еремина в Енисейское охранное отделение от 12 июля 1913 года. Один из столпов всероссийского сыска открытым текстом осведомляет подведомственную ему службу о том, что «административно высланный в Туруханский край Иосиф Виссарионович Джугашвили-Сталин, будучи арестован в 1906 году, дал начальнику Тифлисского Г. Ж. управления ценные агентурные сведения… а затем, по прибытии Сталина в Петербург, Сталин становится агентом Петербургского Охранного отделения». Прокомментировать документ мы попросили ведущего научного сотрудника ГАРФ (Государственный архив Российской Федерации), известного исследователя политического сыска в дореволюционной России Зинаиду Ивановну Перегудову.

* * *

Отстаивая свою точку зрения в споре о «провокаторстве» Сталина, автор этих строк менее всего хотела бы, чтобы ее позиция была воспринята как попытка его реабилитации. Во-первых, сегодняшнее отсутствие доказательств связи Джугашвили с охранкой не исключает того, что завтра она будет установлена. Во-вторых, как бы ни была одиозна фигура Сталина, долг историка — точно и скрупулезно анализировать документы.

Первым публикатором так называемого письма Еремина стал сорок лет назад (!) известный американский ученый-советолог Исаак Дон Левин. В журнале «Лайф» в 1956 г. он сообщил, что получил «письмо» от трех русских эмигрантов «безупречной репутации». Им его передал М. П. Головачев, тоже эмигрант из России, проживавший тогда в Китае. Ему письмо досталось от некоего полковника Руссиянова, служившего в свое время в Енисейском жандармском управлении.

Теперь о сути. Дело в том, что своего сенсационного письма о Джугашвили-Сталине Еремин не писал и не мог написать. Вот мои доводы.

Письмо на листке со штампом «Заведывающий особым отделом департамента полиции» направлено начальнику Ени сейского охранного отделения Алексею Федоровичу Железнякову. Уже здесь содержатся сразу три ошибки, которые вряд ли мог допустить такой ас политического сыска, как полковник Еремин. Со второй половины 1910 года для Особого отдела были заказаны новые бланки, где в штампе слово «заведывающий» было заменено на слово «заведующий».

В 1913 году Енисейского охранного отделения не существовало, был только Енисейский розыскной пункт, его заведующим был действительно ротмистр Железняков, но не Алексей, а Владимир Федорович!

Угловой штам письма существенно отличается от типографски выполненного штампа. Номер исходящего документа (2898) существовал, однако принадлежал не сыскному отделу Департамента.

И, наконец, штампы «входящего» и «исходящего» там, где в них от руки вписаны даты, заполнены — и это видно невооруженным глазом — одной и той же рукой.

Сталин в письме назван полным именем и фамилией. В официальных бумагах того времени написали бы, как тогда было принято, — «Иосиф Виссарионов». Фамилия «Сталин», повторенная в письме шесть раз, Департаменту полиции была известна как принадлежащая автору статьи по национальному вопросу, но вряд ли жандармы к тому времени соотносили этот псевдоним с поднадзорным Джугашвили.

Письмо датировано 12 июля 1913 года. Но еще за месяц до этого Еремин переведен в Финляндию начальником жан дармского управления и подписать письмо, назвавшись заведующим Особым отделом, уже не мог.

ГАРФ располагает множеством документов за подписью Еремина, очень характерной. Графологическая экспертиза однозначно установила: подпись под посланием Железнякову не принадлежит Еремину.

В «письме» говорится, что Сталин вступил в сотрудничество с Охранкой после ареста в 1906 году. Но в имеющемся в архиве подробном списке арестованных в связи с провалом Авлабарской типографии Сталин отсутствует.

Слухи о причастности Сталина к провокациям появились давно, еще в 1910 году. Поводом послужили многочисленные провалы в Бакинской организации РСДРП. Списки секретных сотрудников, действующих в Бакинской организации, хранящиеся в ГАРФе, насчитывают в эти годы 20 человек. Сталина среди них, хотим мы этого или не хотим, — нет.

Тогда кто же был автором документа-фальшивки и зачем она ему понадобилась? Фамилия этого человека выше уже называлась: Руссиянов. В сентябре 1915 года ротмистр Руссиянов сменил ротмистра Железнякова на посту заведующего Енисейским розыскным пунктом.

Судя по «письму Еремина», оно могло быть изготовлено только лицом, знавшим специфику оформления таких документов. Но в данном случае автор фальшивки слишком понадеялся на себя, на свою память. В материалах Временного Сибирского правительства Колчака есть приказ министра внутренних дел — Руссиянов назначается начальником Акмолинского областного управления государственной охраны. Если сравнить материалы Сибирского Временного правительства и «письмо Еремина», то в стиле их оформления, в малоприметных деталях больше сходства, чем с документами Департамента полиции.

В отличие от полковника Еремина, который как профессионал вызывает своего рода уважение, Руссиянов не был человеком, скрупулезно соблюдавшим все необходимые формальности, его скорее отличала самонадеянность и импульсивность, к тому же есть документы, где ставится под сомнение его моральная чистоплотность. Взвесив все это, можно допустить, что именно Руссиянов изготовил фальшивку.

Графологическая экспертиза по моей просьбе была проведена крупным специалистом, юристом-графологом Диной Петровной Поташник, которой были представлены и подлинные документы с автографами Руссиянова. Экспертиза с большой степенью вероятности удостоверила, что подпись в подражание Еремину была выполнена именно Руссияновым. Полагаю, что «письмо» было изобретено в 1945–1947 гг. Возможно, у Руссиянова была своя корысть: революция в Китае заставила многих белоэмигрантов перебраться в Америку. Возможно, он захотел набить себе цену, и «документ» показался ему своеобразной визой для въезда в США.

* * *

Когда статья 3. И. Перегудовой была уже заверстана в номер, «Известия» (2 октября 1997 г.) выступили с новой публикацией «Еще раз о Сталине, агенте охранки». Доктор исторических наук Юрий Фельштинский из Бостона (США), откликаясь на первую публикацию газеты и упрекнув проф. Юрия Хечинова, «открывшего» в Толстовском фонде давно известный «Ереминский документ», в свою очередь предлагает читателям «действительно новый документ, касающийся провокаторства Сталина, который нигде ранее не публиковался, — посланное из Франции в США В. Макарову письмо генерала Спиридовича». (Вадим Макаров — один из трех русских эмигрантов, доставивших «Ереминский документ» И. Дон Левину. Как сообщает Ю. Фельштинский, свое письмо жандармский генерал Спиридович написал в 1950 году).

Смысл обстоятельного письма Спиридовича — оценка «Ереминского документа». Генерал задается вопросом — «не является ли письмо Еремина подложным, поддельным?». И отвечает решительно: «Нет». Мы спросили у 3. И. Перегудовой, читала ли она новый материал в «Известиях» и что она думает о письме Спиридовича?

— Конечно, прочла, — ответила Зинаида Ивановна, — мне и прежде доводилось читать Спиридовича, в частности — его «Записки жандарма», но с опубликованным в «Известиях» письмом прежде знакома не была, с тем большим интересом читала. Мне было любопытно узнать, что представление Спиридовича о своем сотруднике, которого он неплохо знал, во многом совпадает с моим, составленным мной при чтении ереминских бумаг. Что касается оценки генералом «письма Еремина», то она неубедительна и противоречива. Нельзя забывать, что Спиридович писал Макарову, когда ему было около восьмидесяти.

Его главный аргумент — самый слабый: «И своими недоговорками, и всей своей „конспирацией“, — пишет Спиридович, — оно (письмо Еремина) пропитано тем специальным „розыскным“ духом, который чувствуется в нем и заставляет ему верить». Но «Ереминский документ» скорее вызывает сомнение отсутствием в нем необходимого «духа конспирации»! Ведь именно Еремину принадлежит циркуляр для подчиненных, предписывающий ни в коем случае не представлять в деловой переписке данных «о действительных имени, отчестве, фамилии, звании секретных сотрудников, что становится известным всем служащим» и что, по убеждению Еремина, является «нарушением основного требования конспирации». И сам же это правило нарушает, называя поднадзорного Джугашвили по имени и отчеству, не забывая даже его псевдоним «Сталин»?! И этот документ Спиридович хвалит за «конспиративность»!

Еще сомнительная деталь. Вряд ли пути Еремина и Сталина пересекались на Кавказе, как предполагает Спиридович на том основании, что с 12 января 1908 года Еремин был назначен начальником Тифлисского Жандармского управления. Ведь Сталина в это время в Тифлисе уже не было и завербовать его в секретные агенты Еремин не мог. Сталин тогда жил в Баку, где был другой жандармский начальник, да и то больше находился под арестом и в ссылке — то в Вологде, то в Сольвычегодске. Кстати, столь частые пребывания секретного агента в тюрьме и ссылке нехарактерны для тогдашних порядков. Все остальное у Спиридовича тоже не более чем предположения.

Хочется еще раз напомнить о серьезной графологической экспертизе, которой были подвергнуты подписи Еремина и Руссиянова. Это с большим основанием подтверждает, что «Ереминский документ» все-таки фальшивка.

* * *

Итак, конец еще одной сенсации? Важнее сказать другое. Стремление публикаторов во что бы то ни стало доказать, что Иосиф Джугашвили таки был агентом-провокатором, вынуждает их верить бумагам, практически не устраивая им проверки на подлинность. Что же до самого вопроса, то он интересен, но малосущественен: не забудем, что у Сталина были гораздо большие грехи, чем сотрудничество с охранкой.