ВВЕДЕНИЕ

Генерал Александр Орлов был самым высокопоставленным сотрудником советской государственной безопасности (нынешнего КГБ) из числа тех, кто когда-либо перешел на сторону свободного мира, а также одним из наиболее важных свидетелей, представших для дачи показаний перед Подкомиссией Сената по наблюдению за исполнением закона о внутренней безопасности. Умерев в Кливленде, штат Огайо, 7 апреля 1973 года в возрасте 77 лет, он оставил нам бесценное наследие в виде свидетельских показаний о деятельности и целях коммунистической партии, а также о функционировании советских сотрудников в области шпионажа и подрывной деятельности, направленной против Соединенных Штатов Америки. Еще ни один человек не давал таких убедительных показаний, ибо в течение своей жизни Орлову довелось быть причастным к наиболее драматичным и значительным событиям нашей эпохи и во многих из них он принимал самое непосредственное участие в качестве проводника советской политики.

Причиной опубликования данных документов послужила смерть Орлова, случившаяся за несколько месяцев до визита в Америку Леонида Брежнева. Визит Брежнева явился результатом нового взаимопонимания между нашим правительством и правительством Советского Союза, и следует надеяться, что это взаимопонимание будет шириться и углубляться в процессе дальнейших переговоров, которые мы обязаны вести. Я верю, что в данной ситуации мы должны быть готовы пойти на риск в интересах мира и использовать любую возможность, дабы сделать мирные отношения более устойчивыми.

С другой стороны мы не можем забывать об опасностях, по-прежнему сопряженных с риском, и о той угрозе, присущей политике, которой мы готовы следовать. Например, одновременно с настойчивым процессом достижения новых соглашений о контроле над вооружением, нам не следует игнорировать тот факт, что советское правительство под руководством Брежнева всего за несколько лет стало обладателем самой мощной в истории военной силы. Нельзя также забывать о тех уроках, которые были нам преподнесены — причем такой дорогой ценой — из-за того, что мы имели дело с Советами после второй мировой войны.

Мы должны быть оптимистами, постоянно стремящимися к улучшению наших отношений с Кремлем, и в то же время не упускать из вида, что ослабление международного напряжения может рухнуть и что коммунисты способны увеличить или нарастить свое влияние в различных точках мира. При первом взгляде эти два положения могут показаться противоречивыми. В действительности же они дополняют друг друга. Внимательное чтение «Наследия Александра Орлова» поможет нам всем обрести устойчивое равновесие.

Мне повезло быть председателем первого слушания, состоявшегося 28 сентября 1955 года, на котором генерал Орлов давал свои свидетельские показания. Он произвел на меня незабываемое впечатление. Мне пришло в голову, что слово «дезертир» звучит как насмешка, когда речь идет об Орлове. Генерал Орлов никуда не дезертировал, ибо был человеком глубоко нравственным, но обманувшимся в той абсолютно аморальной системе, которую впоследствии категорически отвергал. Ко дню своей смерти Орлов уже прожил в Соединенных Штатах тридцать пять лет. Ему нравились наша страна и наш народ, и он был благодарен Америке за все, что она для него сделала. Здесь он мог наслаждаться жизнью. Но если Соединенные Штаты оказали ему какую-то помощь, то он сделал для нас нечто большее. Он научил нас быть бдительными.

Он был первым очевидцем, вышедшим из верхов советской системы. Говоря о сталинизме, он не рассуждал; он докладывал. В процессе неопровержимых разоблачений системы и деятельности советской службы госбезопасности он сообщил нам новые подробности. Ни одно из его обвинений в преступлениях и злодеяниях, совершенных Сталиным и его подручными против народов Советского Союза, никогда не было опровергнуто. Орлов неуклонно подчеркивал тот неоспоримый факт, что одна четверть или даже треть всех тех, кто сейчас удерживает ключевые посты в коммунистической партии и советском правительстве, начали свою карьеру при Сталине. Что не изменилось и по сей день.

Когда 5 февраля 1957 года генерал Орлов предстал перед Подкомиссией по наблюдению за исполнением закона о внутренней безопасности, ему был задан вопрос о том, действительно ли новые правители Советского Союза вступили на другой совершенно отличный от старого курс. Вот что он ответил:

«Нет, я не думаю, что они перестроились… Они остались сталинистами… Они ничего не изменили в своих действиях по отношению к собственной стране… Что же касается внешней политики, то они продолжают сталинскую политику порабощения других стран и других народов».

Мы обязаны помнить Александра Орлова. Обязаны не забывать его предостережений. Свидетельские показания Орлова, правильно понятые, должны научить наших дипломатов по достоинству встретить те трудности, с которыми им предстоит столкнуться во время переговоров, и в этом смысле помогут на деле способствовать достижению разумных соглашений в других сферах деятельности. Имея именно это в виду и зная, что сегодня есть много молодых американцев, которые никогда не слышали об Александре Орлове, я обратился с просьбой напечатать в качестве сенатского документа свидетельские показания генерала Орлова, данные им в 1955 и 1957 годах Подкомиссии по наблюдению за исполнением закона о внутренней безопасности, а также написанные им для журнала «Лайф» пять статей о преступлениях, совершенных Сталиным.

 

АЛЕКСАНДР ОРЛОВ. КРАТКАЯ БИОГРАФИЯ

Генерал Орлов родился 21 августа 1895 года в городе Бобруйске неподалеку от Минска, в Белоруссии. Он из еврейской семьи, и его настоящее имя — Лев Лазаревич Фельдбин. Его дед был потомком выходца из Австрии, который появился в Бобруйске как раз накануне нашествия Наполеона. В 1885 году, когда в России не запрещалось путешествовать, этот дед в качестве члена делегации от еврейской общины отправился в Палестину для покупки там земли. Это был период «Алия Ришона» — первой эмиграции, когда любимыми словами были «Beth Gaavov Lehu Wenelha» («Едем в дом Иакова!»). Делегация купила топь, которую намеревалась осушить и регенерировать. Участок был назван «Вратами надежды», и Орлов однажды с тихой радостью заметил, что в Израиле на этом самом месте стоит город Петах Тиква.

Его отец, Лазарь Фельдбин, рожденный в семье, где было около двадцати детей, мать, Ханна Зарецкая, продолжали жить в окрестностях Бобруйска вплоть до Первой мировой войны, которая разрушила семейный деревообрабатывающий бизнес. Другие родственники генерала Орлова, как с отцовской, так и с материнской стороны, и некоторые из его друзей детства, проведенного в Бобруйске, перебрались в Соединенные Штаты. Один его двоюродный брат, Исаак Рабинович, оставался до самой смерти попечителем Брандайского университета. Среди других близких родственников в Америке были покойная Флоренс Келлерман из Нью-Йорка, покойный Натан Курник из Лос-Анджелеса в Калифорнии и большое число двоюродных братьев и сестер в районах Бостона, Нью-Йорка, Филадельфии и Сан-Франциско.

Семейство Фельдбинов переехало в Москву где-то в 1913 году, когда будущему генералу было восемнадцать лет, и он завел тесную дружбу со своим одаренным кузеном Зиновием Борисовичем Кацнельсоном сначала в Лазаревском институте, а затем в Московской школе правоведения. Осенью 1916 года его призвали в российскую армию и направили служить рядовым в полк, расквартированный на Урале. Как еврей он не мог рассчитывать на офицерское звание и только после Февральской революции 1917 года, закончив Третье Московское военное училище, получил чин подпоручика. В мае того же года он вступил в партию большевиков. Его поручитель и друг, В. А. Тер-Ваганян, оказался в бесконечном списке тех старых большевиков, которым Сталин отплатил смертью. Орлов был известен в партии под именем Льва Лазаревича Никольского.

К сентябрю 1920 года Орлов оказался на польском фронте в 12-й Красной Армии, где командовал партизанской деятельностью и контрразведкой. Он заметно преуспел на этом поприще, и его удостоил вниманием сам глава ЧК Феликс Дзержинский. Шофер и друг Орлова во время службы в 12-й армии Макс Бесонов потом стал водителем самого Сталина. Позже в том же году просьба Орлова о переводе в Москву была удовлетворена, и в апреле 1921 года, очутившись по долгу службы в Архангельске, он женился на уроженке Киева Марии Рознецкой, удивительно красивой и изящной женщине, к тому же обладавшей исключительной интеллигентностью и пониманием. Близость их отношений завершилась только после ее смерти за полтора года до его собственной.

Осенью 1921 года супруги возвратились в Москву. Генерал Орлов вскоре стал заместителем прокурора по рассмотрению обращений в советский Верховный суд. В течение этого периода он под непосредственным руководством Николая В. Крыленко работал над составлением первого советского уголовного кодекса. Статьи Орлова и по сей день можно отыскать в выпусках «Еженедельника советской юриспруденции» за 1922 и 1923 годы. В то время, часто вспоминал он, бывший меньшевик Андрей Вышинский был осторожным, но честолюбивым прокурором в том же суде.

Первого сентября 1923 года в Москве у Орловых родился их единственный ребенок, дочь по имени Вероника (Вера). С раннего детства она страдала ревматическим заболеванием и умерла в Лос-Анджелесе 15 июля 1940 года. Ее хроническое недомогание только теснее сплотило эту маленькую семью.

В 1924 году Феликс Дзержинский, глава государственной безопасности (ВЧК-ГПУ-ОГПУ), вызвал молодого прокурора к себе и предложил ему провести расследование по делу о группе людей, обвиняемых в экономических преступлениях. Орлов старательно подготовился к личному допросу всех тех, кто считался главными преступниками, и доложил о том, что обнаружил, на заседании Политбюро, где также присутствовали Сталин и Дзержинский. По изучении дела, утверждал он, ему пришлось прийти к выводу, что подсудимые не были виновны в преднамеренном нанесении урона, спекуляции или использовании вверенного им государственного имущества в своих интересах. Сталин же, по размышлении, заявил, что, дабы другим правительственным чиновникам было неповадно, обвиняемых следует расстрелять. Как всегда, воля Сталина восторжествовала.

Однако происшедшее произвело впечатление на Дзержинского. Вскоре после этого случая он настоял на переводе Орлова в ОГПУ в качестве одного из двух заместителей Благонравова, начальника Экономического управления (ЭКУ). Под надзором Орлова и второго заместителя начальника управления, Андрея Иванчикова, которому впоследствии суждено будет стать заметной в Ленинграде фигурой до и после убийства

Кирова, находились девять отделов. Орлов нес ответственность за работу с V–IX отделов. В обязанности V отдела, возглавляемого Львом Мироновым, в дальнейшем ставшим начальником ЭКУ и сделавшимся ключевой фигурой в манипулировании приехавшими в СССР иностранными бизнесменами, входил тайный присмотр за эксплуатацией всех иностранных концессий и концессионеров. IX отдел под руководством некоего Брянцева ведал деятельностью сосредоточенных на внутренней политике тайных информаторов ЭКУ.

Здесь Орлов встретил своего родственника Зиновия Кацнельсона, который стал у Дзержинского одним из главных специалистов по улаживанию конфликтов, поскольку советский режим во время установления новой экономической политики предпринял перефинансирование своей промышленности с помощью Запада. Немногим раньше, в том же 1924 году, Орлов закончил юридический факультет Московского университета. Он прослужил в Москве еще год прежде, чем стал командующим бригады пограничных войск, состоявшей из шести полков общей численностью в 11 000 человек. Штаб бригады размещался в Закавказье, в городе Тифлисе. Там Орлов встретил Лаврентия Берию, который в 1925 году был заместителем начальника ОГПУ Грузии. В 1926 году Орлов вернулся в Москву, чтобы занять должность только что созданного в ОГПУ Иностранного отдела (ИНО) для наблюдения и контроля за советской внешней торговлей и операциями по закупке оборудования.

Вскоре после этого он покинул СССР под именем Льва Николаева. Местом его пребывания во время этой первой заграничной командировки был Париж. В посольстве Орлов встретил старого приятеля по Кавказу Димитрия Лордкипа-нидзе, который был заслан туда под фамилией «Цагарели» с представляющей личный интерес для Сталина миссией войти в контакт и заставить пребывавшего в эмиграции грузинского революционера Н. В. Рамишвили умерить пыл и прекратить написание истории о социалистическом движении в Грузии. Лордкипанидзе не удалось выполнить эту задачу.

Орлов работал в Париже в качестве руководителя резидентуры (штаб советской разведки за рубежом) до 1928 года, когда он был переведен в Берлин главой экономической разведки и государственного контроля в Торговом представительстве. Во время берлинского периода он познакомился с Павлом Аллилуевым, братом Надежды, второй жены Сталина. Клемент Ефремович Ворошилов прислал Аллилуева в Берлин возглавить инспекцию самолетов, которые советское правительство закупало в Германии в те годы, когда обе страны договорились нарушить запрет на перевооружение, наложенный на Германию Версальским договором. По приказу Москвы Аллилуев был введен в возглавляемое Орловым подразделение государственного контроля, и они работали бок о бок в течение двух лет.

26 января 1930 года ОГПУ выкрало белогвардейского генерала и стойкого антикоммуниста Александра Кутепова. Спустя месяц после исчезновения и убийства Кутепова Орлов на несколько дней уехал из Берлина в Москву. До этого ему ничего не было известно о деле генерала. Он завершил свою работу в Берлине в 1931 году, вернулся снова в Москву, где его попросили немедленно возвратиться в Европу и заняться продажей царских драгоценностей. Ему удалось отказаться.

Однажды Орлов был у Артура Христиановича Артузова, главы Иностранного отдела ОГПУ, когда Артузову из телефонного разговора стало известно, что тот, кто выкрал Кутепова, некий Яша (Яков) Серебрянский арестован в Румынии во время совершения там подобного же преступления. Артузов испугался, что Серебрянский расскажет, как в действительности было покончено с генералом Кутеповым, и укажет место его захоронения. Таким образом Орлову впервые стало известно о существовании в ОГПУ особой группы, которой было поручено проведение незаконных акций по уничтожению (похищения и убийства), ныне известных как «мокрые дела», и что генерал Кутепов, погибший затем от остановки сердца во время операции, был похищен по приказу Сталина Генрихом Григорьевичем Ягодой, позже ставшим главой НКВД.

В сентябре 1932 года при посредничестве одного из своих берлинских связников Орлов приехал в Соединенные Штаты, где пробыл до декабря в качестве гостя «Дженерал Моторс Корпорейшн». В тот раз ему удалось навестить некоторых из своих родственников, которые обитали в районе Нью-Йорка.

Орлов оставался начальником подотдела экономического контроля ИНО с 1933 года до начала 1936 года и часто путешествовал. В конце 1935 и начале 1936 годов он написал 130 страниц, так и оставшихся незавершенным пособием по советской разведывательной технике и действиям для использования в засекреченной школе, где готовили тайных агентов. Именно эта рукопись и стала его «Руководством для разведывательных и партизанских действий», впервые опубликованная в Америке в 1963 году, а теперь выходящая третьим изданием в «Мичиган Юниверсити пресс». За тот же период Орлов побывал в Чехословакии, Австрии, Германии, Швейцарии и Париже. Основным объектом его деятельности была Германия, против которой он и осуществлял тайные операции с помощью «нелегалов» — агентов, пребывавших под глубоким неофициальным прикрытием.

К сентябрю 1935 года Орлов вернулся в Москву. Разногласия, возникшие между его родственником Кацнельсоном, который к этому времени был тесно связан с украинским коммунистическим лидером В. А. Балицким, и Ягодой, возглавившим НКВД, возросли, и Орлов понял, что следствием этого будет нерасположение к нему Ягоды. Чрезвычайно расстроенный, он перешел из Иностранного отдела на должность заместителя начальника Управления НКВД по железным дорогам и морскому транспорту, заместителем, на деле исполнявшим обязанности Александра Шанина.

Однако срок его пребывания на этом посту был не долог. В сентябре 1936 года решением Политбюро Орлов был отправлен в Испанию, где уже два месяца шла гражданская война. Там он служил советником республиканского правительства по делам разведки, контрразведки и партизанских действий. Он руководил тайными операциями, требовавшими высочайшего мастерства, и встречался со многими советскими оперативниками и связниками. Среди них была некая госпожа Меркадор, чей сын Хайм в 1940 году убил в Мексике Троцкого. Другим оказался генерал Болодин, присланный в Испанию в качестве командира одного из ежовских эскадронов-убийц. Орлов следил за ним с опаской. Он часто ездил в Париж, где его родственник Кацнельсон, в ту пору заместитель, но в действительности исполняющий обязанности главы НКВД в Киеве, в феврале 1937 года поведал ему о зреющем среди военных в СССР антисталинистском движении, а затем — после мимолетной встречи с агентом НКВД по имени Антон Туркул — вернулся в Москву и был расстрелян. Абрам Слуцкий, начальник Иностранного отдела НКВД, предупредил его о проходивших тогда чистках в правительстве и органах. Большое количество жертв были евреи.

Одна история требует особого пересказа. 15 октября 1936 года генерал Орлов получил телеграмму с требованием организовать отправку в СССР морем золотого запаса республиканского правительства. Ему было приказано не давать испанцам никакой расписки. Телеграмма с приказом была подписана «Иван Васильевич», кодовым именем Сталина. Она заканчивалась словами: «Буду считать вас лично ответственным за проведение этой операции!» Золото было отправлено из Картегены на четырех пароходах. Весь груз доставили на верфь в 168 грузовиках, по 50 ящиков, весом 145 фунтов каждый, итого почти 1 500 000 фунтов золота. Хуан Негрин, лидер народного фронта и министр финансов, передал Орлову поддельные документы на человека по фамилии «Блэкстоун», который, предположительно, был связан с правительственными банками Англии и Америки. Альварес дель Валльо, министр иностранных дел в правительстве Негрина, — большинство других членов правительства народного фронта считало его советским шпионом — позже утверждал, что отправка золота была законной сделкой между двумя странами. Это утверждение не соответствует истине. Очень немногим из даже руководящих испанцев было позволено знать истинные факты. И в самом деле комментарий Сталина, переданный Орлову его начальником Слуцким, был весьма характерен: «Больше им не видать этого золота как своих ушей». И действительно золото не вернули.

И не только золото исчезало в Советском Союзе. Пока Орлов был в Испании, росли слухи о тайных судилищах, многочисленных казнях, ширившемся по всему СССР страхе. Внезапно, 9 июля 1938 года, Ежов прислал Орлову телеграмму с приказом выехать в Париж, оттуда на посольской машине в Антверпен, там 13 или 14 июля встретить советское судно «Свирь» и подняться на борт для важного разговора с человеком из Москвы. Генерал ответил согласием, а сам отправился во Францию, где недалеко от границы с Испанией жили его жена и дочь. Он обсудил с женой растущие у него подозрения и перемену в собственных политических убеждениях, и они решили порвать со Сталиным. 11 июля Орлов и его переводчица Соледад Санча выехали из Барселоны на виллу во Франции, откуда забрали госпожу Орлову и их дочь, добрались до Парижа и остановились в отеле, в котором прежде не бывали. Затем генерал и госпожа Орлова пошли в посольство Соединенных Штатов, но сумели только узнать, что американского посла Вильяма Буллита в канун Дня Бастилии в городе нет. Тогда они направились в посольство Канады, где Орлов, несмотря на отсутствие в то время дипломатических отношений между Канадой и СССР, предъявил свой дипломатический паспорт. Он едет в Соединенные Штаты по официальному делу, сказал он, и хотел бы въехать через Канаду. Из Парижа они отбыли в Шербург, где сели на канадский пароход. 21 июля они высадились в Квебеке и поездом добрались до Монреаля.

Там Орлов сел и написал от руки 37-страничное письмо Сталину с копией Ежову, в то время главе советской государственной безопасности. Орлов заявил диктатору, что если тот осмелится отомстить его матери или теще, то он, Орлов, опубликует все, что ему известно. Если же что-нибудь случится с самим Орловым, то его адвокат займется опубликованием его книги. К этому письму он приложил список главных преступлений Сталина. Затем он позвонил в Нью-Йорк своему двоюродному брату Натану Курнику, который не только приехал за письмами в Монреаль, но и доставил их советскому послу в Париже. Эти письма окончательно определили судьбу Ежова, ибо Орлов объяснил Сталину, что организатор похищения генерала Миллера в Париже 21 сентября 1937 года давнишний агент НКВД Николай Владимирович Скоблин получил убежище в советском посольстве в Париже, когда заговор частично сорвался. Ежову было известно, что подобное нарушение дипломатических правил противоречит приказу Сталина, поэтому, докладывая Сталину об операции, он солгал о том, каким образом Скоблин был вывезен из Франции.

13 августа 1938 года генерал Орлов и его семья въехали в Соединенные Штаты. Они прибыли в Нью-Йорк и наняли в качестве адвоката Джона Ф. Файнерти, который привлек внимание Орлова, потому что служил юридическим консультантом в возглавляемой Джоном Дьюи комиссии, расследующей происходившие в Москве судебные процессы. Благодаря господину Файнерти Орлов встретился со специальным уполномоченным правительства по делам иммиграции и натурализации господином Джеймсом Л. Хоктелингом и еще одним сотрудником этой службы господином Шумейкером.

Сначала семья Орловых поселилась в Филадельфии. Затем их дочери Вере, здоровье которой всегда внушало опасения, стало хуже, и по этой причине в январе 1937 года они переехали в Лос-Анджелес. Спустя три с половиной года она там и умерла. Орловы вновь пересекли страну, которая все еще оставалась им чужой, и осели в штате Массачусетс под вымышленной фамилией, что обеспечивало им прикрытие. 19 декабря 1940 года они поехали вместе с господином Файнерти в Вашингтон, чтобы зарегистрироваться согласно закону о регистрации иностранцев. С помощью Генерального прокурора Фрэнсиса Биддла Файнерти представил Орловых Эрлу Дж. Гаррисону, который, нарушив правила, разрешил им зарегистрироваться под опекой господина Файнерти вместо указания собственного адреса. После кратковременного проживания в Бостоне они переехали в Кливленд, где обитали никем не замеченные и занимались изучением языка приютившей их страны.

В апреле 1953 года журнал «Лайф» последовательно напечатал четыре, написанных генералом Орловым, статьи под общим заголовком «Страшные тайны власти Сталина». Вскоре после опубликования этих статей появилась и его первая книга «Тайная история сталинских преступлений». Она была издана «Рэндом Хаузом» в Нью-Йорке в 1953 году.

Со дня его бегства на Запад генерал постоянно готовился к выполнению многотрудной задачи написания этого правдивого повествования. Он заставил себя закончить кливлендский «Дайк энд Спенсериэн колледж» в основном для того, чтобы овладеть английским языком. В 1945 году он начал кропотливую работу по проверке фактов, оставшихся в его памяти, и исследования, необходимые для сбора доказательств. Ежедневно его можно было встретить в Белом мемориальном зале публичной библиотеки Кливленда, где он терпеливо устанавливал подлинность того, что знал из первых рук. В 1951 году в процессе подготовки английского издания он попросил помощи у Макса Истмена, потому что чувствовал, что ему не хватает знания английского языка, столь необходимого для точного выражения того, чего ему хотелось сказать. Позже он решился делать перевод самостоятельно и завершил английский вариант книги в течение года.

В результате получилось жесткое и откровенное разоблачение не только преступлений, совершенных Сталиным, но и преступности сталинизма вообще как политической и социально-экономической системы. Впервые перед глазами мировой общественности предстала подлинная история Советского Союза в период 1934–1938 годов. Книга предвосхитила знаменитую речь Хрущева на ту же тему на целых три года.

Это — не отчет журналиста или человека, побывавшего в стране, не рассказ о том, как страна выглядит, а рассказ о том, что в стране происходило и, как считает Орлов, происходит поныне. Книга повествует о том, что сталинские приспешники были с ним заодно в том, что Запад ошибочно считал узурпацией власти лично Сталиным. Цинизм, презрение к человеку, как к личности, хладнокровное использование террора как политического инструмента были характерны не только для одного Сталина. Тем, кто ему служил, не терпелось сделать карьеру. «Тайная история сталинских преступлений» показала, что навязанный России режим был способен держать народ мертвой хваткой только посредством превращения государственной безопасности в инструмент олицетворенного террора. Ни правительство, ни службы советской разведки не могли и не могут быть реформированы сегодня, полагает Орлов, потому что большая часть советской власти по-прежнему пребывает в руках сподвижников Сталина.

Книга произвела огромное впечатление. Она была переведена на немецкий, испанский, японский и китайский языки. Оригинал же, тщательно перепечатанный госпожой Орловой, так и не увидел света на своем родном языке.

Орлов знал то, о чем рассказывал, и понимал, что в Америке у него есть возможность говорить правду. С мая по декабрь 1953 года радиостанция «Голос Америки» в течение десяти передач излагала текст его книги.

В рождественские праздники того же года Орлову стало известно, что Марку Зборовскому, подсадной утке НКВД, которого сын Троцкого, Седов, с распростертыми объятиями ввел в круг своих парижских друзей и о ком Орлов строго предупредил Троцкого и его жену, удалось въехать в Соединенные Штаты. Орлов незамедлительно отправился в Нью-Йорк к генеральному прокурору США Будиноту Аттербери и разоблачил Зборовского. 21 января 1954 года член Палаты представителей от штата Миннесота Фрэнсис И. Уолтер внес на рассмотрение законопроект о предоставлении генералу Орлову и его жене права на постоянное жительство в Соединенных Штатах и возможность стать гражданами страны. Однако законопроект не вошел в список дел, назначенных к слушанию. Второй такой же законопроект был внесен 10 марта 1955 года сенатором Джорджем Г. Бендером, представителем штата Огайо, при поддержке группы кливлендских друзей Орлова. На следующий год закон был принят, и Орловы испытали чувство облегчения, наконец-то получив убежище в Соединенных Штатах Америки.

28 сентября 1955 года Александр Орлов в сопровождении Марии предстал перед Подкомиссией Сената по внутренней безопасности. Орлову предложили опознать ряд сотрудников и агентов НКВД, которые ему были известны по службе в Европе, и рассказать, что он про них знает. Он часто не имел представления об их настоящих фамилиях — например, об «Алексееве». Однако о Марке Зборовском Орлову было известно куда больше. И то, что ему казалось очевидным, он не считал нужным скрывать и говорил откровенно. Про Зборовского он заявил: «Мне стало известно, что во Франции существует очень ценный и весьма охраняемый агент, который был заброшен к троцкистам и стал ближайшим другом Льва Седова, сына Троцкого. Он был настолько ценным, что о его существовании знал лично Сталин. Его ценность, как я понимал, заключалась в том, что он в любое время мог стать организатором убийства самого Троцкого или сына Троцкого, потому что из-за того доверия, которым он пользовался у Троцкого и его сына, Марк мог рекомендовать Троцкому секретарей и охранников, а потому был в состоянии помочь убийце проникнуть в дом Троцкого в Мексике».

И это мы услышали от человека, который имел все основания бояться проникновения убийцы в собственный дом и который знал, что в это время Зборовский находится в Соединенных Штатах. Стенограмма его показаний о Зборовском — она была опубликована в 1962 году после принятия решения о возбуждении судебного дела против Зборовского — занимает 17 печатных страниц. В процессе дачи этих показаний Орлов называл и другие имена и тем самым позволил по-настоящему оценить существо и действия службы государственной безопасности Советского Союза.

Разоблачения продолжались. В апреле 1956 года «Лайф» опубликовал написанную Орловым статью, в которой рассматривался так и не решенный вопрос о том, был ли Сталин осведомителем Охранки, то есть царской тайной полиции. Орлову сообщил об этом его родственник Зиновий Кацнельсон, который в феврале 1937 года в Париже поведал ему, что те, кто участвует в антисталинском заговоре, в том числе и он сам, располагают неопровержимыми документами, свидетельствующими о контактах Сталина с Охранкой, и готовятся распространить их среди членов партии.

14 и 15 февраля 1957 года Орлов снова давал показания перед Подкомиссией по внутренней безопасности, на заседании которой председательствовал сенатор МакКлеллан, разоблачая многочисленных советских тайных агентов и их действия и особо подчеркивая активность НКВД в Соединенных Штатах. И снова он говорил честно и ничего не утаивал. На архиважный вопрос сенатора МакКлеллана, «каким образом мы можем побудить сотрудников советских служб перейти на нашу сторону», Орлов дал совет, который остается не менее важным сегодня, чем в тот день, когда он его произнес:

«Я бы посоветовал, чтобы ответственный государственный чиновник… на пресс-конференции или где-нибудь еще сделал заявление о том, что тем, кто выйдет из преступных сговоров, тем, кто хочет порвать со своим прошлым и перейти на сторону свободного мира, помогут получить иммиграционную визу для въезда в эту страну, помогут устроиться и обеспечат неприкосновенность, несмотря на ответственность за проступки, которые они могли совершить в этой стране… Предлагать какие-либо деньги такому человеку было бы нехорошо, потому что людей, которые пришли к решению порвать со своей страной, со своими семьями… не следует соблазнять деньгами. Они будут чувствовать себя оскорбленными. А они не хотят, чтобы на них смотрели как на предателей, они не хотят выглядеть предателями в собственных глазах».

С 1962 по 1965 год Орлов работал над своей второй опубликованной книгой: «Руководство для разведывательных и партизанских действий». Она была напечатана издательством «Мичиган Юниверсити пресс» в 1963 году. Почти за тридцать лет до того он написал первый вариант этого пособия по использованию разведывательной техники при различных обстоятельствах для предполагаемого в Москве обучения нелегалов. Теперь у него была совершенно иная цель: вооружить Запад знаниями, показать, как работают службы советской государственной безопасности не ради защиты Кремля, а ради проникновения в тыл защитников демократии. Одна глава, например, называлась «Щели в броне агента». Концепции советской оперативной деятельности — политической, дипломатической, экономической, промышленной и военно-разведывательной, поиск агентов влияния, дезинформация и проникновение в чужие правительства и разведывательные службы, проанализированные в этом руководстве, и поныне лежат в основе практической деятельности КГБ в Соединенных Штатах и в свободном мире.

Орлов был также занят изучением советского законодательства и написанием собственных мемуаров. Ему было по душе спокойствие, присущее научной деятельности. Раз-другой у него возникали основания считать, что он вычислен советской властью и на время помещен под наблюдение. Он и его жена продолжали жить настороже. Их двери всегда были на замке. Незнакомые визитеры допускались с большой осторожностью. Мария очень нервничала от этих досадных ограничений. Она мечтала о той свободе, которую их друзья воспринимали как нечто само собой разумеющееся.

До 14 ноября 1969 года все шло довольно мирно. В тот день раздался осторожный стук в дверь, хотя из домофона при входе в дом не донеслось ни звука. Генерал Орлов чуть приоткрыл дверь. Неизвестный посетитель быстро сказал по-английски, что принес письмо, как он предполагает, от одного из бывших подчиненных Орлова в Испании. Орлов взял письмо и, продолжая придерживать дверь, спросил у посетителя, кто он такой. Человек сказал: «Я Феоктистов. Мне хотелось бы поговорить с Александром Михайловичем». Поняв, что Феоктистов его не знает, Орлов ответил, что передаст Александру письмо, и захлопнул дверь. Мария, которая находилась в спальне, собираясь выйти, услышала кое-что из их разговора. Она метнулась мимо удивленного мужа, который собирался открыть письмо, и, захлопнув за собой дверь, очутилась на площадке, где встретилась с посетителем лицом к лицу. Феоктистов снова назвал себя и сказал, что он член советской делегации, прибывшей в Организацию Объединенных Наций в Нью-Йорке. Он даже вынул из кармана служебный пропуск и дал его ей. На пропуске было написано имя: Михаил Александрович Феоктистов. Она спросила, есть ли у него при себе оружие. Он ответил, что нет, и продолжал говорить о принесенном им письме и о том, что в нем содержатся известия о сестрах госпожи Орловой. «Я ничего не хочу слышать от вас о моих сестрах. Забудем про них». Настойчиво выполняя задание, Феоктистов обвинил госпожу Орлову в том, что она не любит своих сестер. Она объяснила ему, что предпочитает услышать о них из другого источника. Она также отвергла его предложение позаботиться о том, чтобы ее сестрам было передано любое письмо, которое она захочет написать. «Мне известны советские методы, — сказала она. — Я знаю, что советские граждане сначала получают письма из заграницы, а потом их обвиняют в связях с иностранцами». Единоборство длилось почти два часа: Феоктистов настаивал, что должен повидаться с Александром Михайловичем, а Мария решила, что ничего подобного она не допустит. Наконец, нежеланный визитер весьма неохотно удалился. Позже он позвонил Орлову и упрекнул за отказ принять его. «Прочитал ли генерал письмо?» — спросил он. Орлов в свою очередь спросил, кто писал это письмо. Феоктистов ответил, что некто «Прокопук». На что Орлов заявил, что такого в Испании не знал. Феоктистов продолжал гнуть свою линию. Он заверил автора «Тайной истории сталинских преступлений», что в СССР все относятся к нему с уважением и даже восхищением и что никто не считает его врагом народа. Он также попросил автора дать ему экземпляр книги. Орлов, пожелав ему здоровья, повесил трубку. Как хорошо, что их подготовка к переезду в другой город была уже в полном разгаре. Однако Орлова беспокоил предстоящий переезд. У его Марии было больное сердце, и им хотелось быть поближе к одному знаменитому кардиологу, который лечил ее прежде. Двухчасовой словесный поединок с Феоктистовым мог отозваться серьезными осложнениями.

Вскоре после нежеланного визита Орловы перебрались в Кливленд. Но КГБ не оставило их в покое. Утром 10 августа 1971 года кто-то тихо к ним постучался. Госпожа Орлова чуть приоткрыла дверь. Она не сразу узнала в пришедшем Михаила Александровича Феоктистова, офицера КГБ, засланного в Америку под маской переводчика в секретариате Организации Объединенных Наций. Последнее время у нее часто туманилось зрение. Феоктистов представился, напомнил ей о своем визите в Мичиган в 1969 году и снова в ответ на ее просьбу предъявил дипломатический паспорт. Она вернула ему паспорт и закрыла дверь.

Вдруг ей пришла в голову мысль, что этот настойчивый человек, быть может, чего-то боится или его мучает совесть, возможно, он тоже хочет выбраться из затянувшей его в трясину советской разведки. А вдруг он ищет помощи? Орловы открыли дверь. Когда Феоктистов вошел, Мария спросила его: «Когда вы порвали с вашим правительством?» Он ответил: «Нет, я с ними, я работаю на них». Он покорно ждал, пока она его обыскивала. Он не был вооружен. Затем он снова разразился восторженной тирадой, которую был вынужден прервать в Энн Арбор почти два года назад. В СССР Александром восхищались и, да, любили. В Советском Союзе его считали героем. Искал он их только с целью получить разрешение «дорогого Александра» использовать его имя и фотографию в советских изданиях, превозносящих его великие деяния.

Он говорил о друзьях, которые, как хорошо знал Орлов, были казнены десятки лет назад, но, по словам Феоктистова, благополучно здравствовали и поныне.

— Может быть, Александр и Мария вернутся на родину, где их ждут с почестями?

— Нет.

— Что ж, может, Александр даст Феоктистову список всех своих друзей в Советском Союзе, чтобы Феоктистов смог рассказать ему новости о каждом из них?

— Нет.

— Быть может, Марии хотелось бы через Феоктистова вступить в переписку со своими сестрами?

— Нет.

— Жена Феоктистова и их маленькая дочь внизу в машине. Быть может, Александру и Марии хотелось бы познакомиться с ними?

— Нет.

— Но почему они так плохо думают о нем?

— Потому что, — ответили они, — он сделает все, что велело ему начальство. А сейчас он может идти и не возвращаться. Они не желают его больше видеть.

Спустя три месяца, 16 ноября 1971 года, Мария Орлова скончалась от сердечного приступа в городе Кливленде. Потеряв жену, которая была ему самым близким другом целых пятьдесят лет (они отпраздновали свою золотую свадьбу в апреле того же года), и единственную дочь, чьи останки покоились в фамильном склепе на кладбище Маунт Оборн в Кембридже, штат Массачусетс, старый генерал продолжал жить. Его разум оставался совершенно ясным. Он помнил всех: Дзержинского, Ягоду, Ежова, Берию, своего погибшего родственника Кацнельсона, Пальмиро Тольятти, Густаво Дюрана, Михаила Кольцова — целые легионы. Он хмуро улыбался, вспоминая, как его письмо Сталину прояснило, что Ежов солгал, докладывая о деле генерала Николая Скоблина, и тем не дало Ежову уйти от расплаты. Он был отважным человеком, и это позволило ему пережить революцию и ее последствия, времена нелегальной деятельности в Советском Союзе и в Европе, гражданскую войну в Испании, страх, распространявшийся из Москвы, который он испытывал у себя на загривке в Барселоне и даже в Энн-Арборе. Ему трудно было оставаться в одиночестве, но он сохранил детскую веру в то, что ему предназначено жить еще много-много лет. Он снова вернулся к работе, начал настраиваться на издание «Тайной истории» на русском языке и на подготовку в набор своих неопубликованных мемуаров.

Первый сердечный приступ случился у него в воскресенье 25 марта 1973 года. Второй — 1 апреля, причем с полной остановкой сердечной деятельности. Но его выходили и вернули в этот мир в благотворительной больнице святого Винсента с помощью старого друга доктора Генри Циммермана, который также облегчил последние дни его жены. 7 апреля его сердце остановилось в последний раз. Похороны состоялись в Кливленде 10 апреля 1973 года. Богослужение совершили преподобный 3. Чабо и раввин Дональд Хескинс.

Публикация «Наследия Александра Орлова» — частично дань памяти этого необыкновенного человека. Гораздо более важным является надежда на то, что она привлечет внимание к его свидетельским показаниям и послужит предупреждением тем многим людям, которые когда-то смутно о чем-то слышали, но с тех пор все забыли, а также тем, которых гораздо больше и которые до сих пор не имели возможности услышать сказанное Александром Орловым.

 

СВИДЕТЕЛЬСКИЕ ПОКАЗАНИЯ АЛЕКСАНДРА ОРЛОВА,

подтвержденные госпожой Марией Орловой, 28 сентября 1955 года

Заседание Подкомиссии началось, согласно правилам, под председательством сенатора Джеймса О. Истленда, в 14. 40 в помещении № 411 здания Сената. Также присутствовали: главный юрисконсульт Дж. Дж. Сауэрвайн, заместитель главного юрисконсульта Алва Дж. Карпентер, директор исследовательской службы Бенджамин Мандель.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ИСТ ЛЕНД. Готовы ли вы торжественно поклясться, что свидетельские показания, которые вы намерены привести, есть правда, только правда и ничего, кроме правды, да поможет вам Бог?

ОРЛОВ. Готов.

САУЭРВАЙН. Назовите ваше имя.

ОРЛОВ. Александр Орлов.

САУЭРВАЙН. Где вы живете, господин Орлов?

ОРЛОВ. В Нью-Йорке.

САУЭРВАЙН. И ваш адрес в Нью-Йорке?

ОРЛОВ. Под опекой моего адвоката господина Хьюго Пол-лока по адресу: 44-я улица, Запад, квартира 19.

САУЭРВАЙН. Чем вы занимаетесь и кто вы по профессии?

ОРЛОВ. Сейчас я писатель. Ранее был советским дипломатом и главой контрразведки.

САУЭРВАЙН. Служили ли вы когда-либо в НКВД?

ОРЛОВ. Да.

САУЭРВАЙН. В качестве кого?

ОРЛОВ. Я занимал несколько высших постов в НКВД, в том числе был заместителем начальника экономического управления НКВД, командующим пограничных войск Закавказского фронта, начальником экономического управления, в должности которого осуществлял контроль над внешней торговлей Советского Союза с другими странами. Последним моим назначением был пост советника Республиканского правительства Испании во время гражданской войны.

САУЭРВАЙН. В данное время вы остаетесь коммунистом?

ОРЛОВ. Нет. Я порвал с коммунизмом еще до въезда в Соединенные Штаты, что состоялось в августе 1938 года.

САУЭРВАЙН. Были ли вы когда-либо знакомы с сотрудником НКВД по фамилии Алексеев?

ОРЛОВ. Да, я хорошо знал Алексеева.

САУЭРВАЙН. Где это было и что он собой представлял?

ОРЛОВ. Впервые я встретил Алексеева в 1933 году в Вене, где он работал под началом одного из своих близких друзей. Затем, в начале 1937 года, приезжая по делам из Испании в Париж, я несколько раз встречал его в советском посольстве во Франции.

САУЭРВАЙН. И какую должность он тогда занимал?

ОРЛОВ. Он был сотрудником отдела НКВД, или, как там это называлось, резидентуры, под руководством Николая Смирнова.

САУЭРВАЙН. И каковы были его обязанности, если вам это известно?

ОРЛОВ. Да, известно. В его обязанности входило встречаться с теми, с кем установлен контакт, и получать от них нужную его службе информацию.

САУЭРВАЙН. Не приходилось ли вам встречаться, видеть или знать человека по имени Этьен?

ОРЛОВ. Приходилось. Будучи во Франции, я узнал, что человек по имени Марк — фамилия его в то время мне была неизвестна, но теперь знаю, что он Зборовский — который был тайным агентом НКВД во Франции, получил распоряжение проникнуть к сыну Троцкого Льву Седову и завязать с ним тесную дружбу.

САУЭРВАЙН. Это было в Париже?

ОРЛОВ. Это было в Париже.

САУЭРВАЙН. В Париже.

ОРЛОВ. Мне хотелось бы добавить… Если позволите, я изложу все обстоятельства в хронологическом порядке, и тогда картина станет более ясной.

САУЭРВАЙН. Прошу вас.

ОРЛОВ. Политбюро направило меня в Испанию в сентябре 1936 года. А перед этим, приблизительно в августе, во время знаменитого московского процесса над Зиновьевым и Каменевым, мне стало известно, что во Франции существует очень ценный и весьма охраняемый агент, который был заброшен к троцкистам и стал ближайшим другом Льва Седова, сына Троцкого. Он был настолько ценным, что о его существовании знал лично Сталин. Его ценность, как я понимал, заключалась в том, что он в любое время мог стать организатором убийства самого Троцкого или сына Троцкого, потому что из-за того доверия, которым он пользовался у Троцкого и его сына, Марк мог рекомендовать Троцкому секретарей и охранников, а потому был в состоянии помочь убийце проникнуть в дом Троцкого в Мексике.

Когда я услышал об этом в Москве, я не стал узнавать, как зовут этого человека или как его фамилия, потому что в голове у меня немедленно созрело решение о том, что как только я снова окажусь за границей, то сам предупрежу Троцкого об этом шпионе; его имени я не стал допытываться по тем соображениям, что в случае его разоблачения начнется тщательное расследование. А поскольку о его существовании знала лишь горстка людей, будет нетрудно вычислить, кто именно знал и был способен разоблачить Марка. Однако я решил, что в Испании или во Франции, где я бывал очень часто, приложу все усилия, чтобы узнать, кто этот человек. Я считал, что мне это будет нетрудно сделать, ибо глава резидентуры во Франции был моим приятелем.

САУЭРВАЙН. Алексеев?

ОРЛОВ. Нет. Смирнов, о котором я уже упоминал.

САУЭРВАЙН. Понятно.

ОРЛОВ. Работая в Испании, я по делам очень часто посещал Францию. Я встречался со всеми сотрудниками, там же я познакомился и с Алексеевым. Когда я впервые встретил его, этот Алексеев был младшим командиром и служил под началом моего приятеля, с которым мы вместе воевали на Западном фронте во время гражданской войны. Будучи младшим по званию, Алексеев, как это принято в армии, попытался вкрасться ко мне в доверие, потому что я был тем, кто мог продвинуть его по службе, перевести к себе в штаб и так далее. Однажды, когда я вышел из посольства вместе с Алексеевым, он сказал мне: «Я знаю человека, который был внедрен к сыну Троцкого и сделался его тенью. Если этот человек поскользнется по моей вине, мне не сносить головы».

Естественно, я очень заинтересовался. Задал Алексееву пару вопросов, выяснил, что этого человека зовут Марком, но не стал спрашивать его фамилии. Он работал в Институте Бориса Николаевского.

Во время очередного посещения посольства Алексеев сказал мне, что должен встретиться с этим человеком. «Хотите на него посмотреть?» Он им гордился и тем самым старался снискать мое уважение. Мы сели в машину и отправились на железнодорожную станцию под названием «Аустерлицкий вокзал». Там мы вылезли из машины и разделились. Алексеев направился в большой парк. Не помню, как называется этот парк, находившийся в непосредственной близости от железнодорожной станции. Я на некотором расстоянии следовал за ним. Вскоре я увидел, что он встретился с невысоким мужчиной, скажем, — мне очень трудно судить — лет тридцати пяти, ростом около ста шестидесяти пяти сантиметров, в темных очках, то есть темной была оправа, а не стекла. Они уселись на скамейке.

Я прошелся и устроился на другой скамейке, чуть подальше. Я видел, как они обменялись какими-то бумагами, что заняло не более трех, четырех или пяти минут, а затем расстались. Этот Марк направился в один конец парка, а Алексеев — в противоположный. Я пошел вслед за Алексеевым и догнал его. На этот раз, прошу прощения, мне почти ничего не удалось узнать.

Я хочу подчеркнуть, что изо всех сил старался запомнить его лицо, суметь описать его, но я не знал его фамилии и не спросил ее.

САУЭРВАЙН. Это произошло летом 1937 года?

ОРЛОВ. Это было в 1937 году, где-то летом. Он сказал мне, Алексеев сказал мне, что Марк женат на молодой женщине и что они ждут ребенка. Еще он сказал, и теперь я понял, почему они встретились в том парке, что Марк живет рядом с парком, в одной из улочек на его окраине. Значит, вы сумеете выяснить, когда будете его допрашивать, где он жил, ибо знаете точно, что он жил рядом с парком, который расположен около железнодорожной станции. Я также обнаружил, что этот человек, Марк, писал статьи в «Бюллетене оппозиции» Троцкого. Так назывался журнал Троцкого, который выходил во Франции на русском языке. Этот Марк печатался там под псевдонимом «Этьен». Итак, если бы я решил предостеречь Троцкого, у меня уже были кое-какие сведения.

Хотелось бы уточнить время, когда все это происходило. По-моему, это произошло где-то, наверное, в августе 1937 года, кажется, в августе. Не в начале, а в конце лета 1937 года. Позже я узнал, что приблизительно в ноябре не то 1936-го, не то 1937 года Марк выкрал из Института Бориса Николаевского архив Троцкого. Марк следил за Троцким, разыскивал все его сочинения и старался похитить все, что мог (Троцкий разделил свой архив на три части и одну часть разместил в Институте Бориса Николаевского).

Я знаю точно, как это было сделано. Весь мир знал, что однажды ночью кто-то проник в помещение, выжег в двери дыру и похитил этот архив. В действительности это было задумано Марком, тем самым Марком, но для того, чтобы подозрение не пало на него, во время кражи он сам там не присутствовал. Наоборот, для него было придумано хитроумное алиби. Именно в эту ночь он был в квартире сына Троцкого и вместе с другими товарищами пил в честь Октябрьской революции. Это происходило 7 ноября, в годовщину Октябрьской революции. Он снабдил проникших в Институт агентов НКВД планом и точным указанием, где спрятаны бумаги Троцкого.

Я порвал с советским правительством 12 июля 1938 года. Через месяц я очутился в Соединенных Штатах. 27 декабря 1938 года я послал из Филадельфии заказное письмо Троцкому в Мексику, в Койокан, где он жил. Я отправил также копию письма жене Троцкого, потому что у нее была фамилия Седова, и я подумал, что если советские агенты или шпионы перехватят мое письмо на мексиканской почте, ибо адрес Троцкого и его имя были известны, возможно, они не обратят внимания на письмо, адресованное его жене. К счастью, у меня до сих пор сохранилась копия письма, которое я послал восемнадцать лет назад. Отлично сознавая, что Троцкий мог быть окружен шпионами и Сталину станет известно о моем местонахождении, если я напишу подобное письмо от собственного имени, я решил придумать такой способ, чтобы содержание письма, известия, которые я хотел передать Троцкому, были бы в письме, но чтобы те, кто перехватят это письмо, либо шпионы, окружавшие Троцкого и способные узнать содержание письма даже от него самого, не смогли бы понять, что это письмо написал я.

Как это письмо было сочинено, можно увидеть на фотокопии сохраненного мною второго экземпляра. Если у вас есть время, я могу рассказать вам, каким способом я придумал известить Троцкого и в то же время скрыть, кто я такой.

Летом, по-моему, 1938 года крупный чин русского НКВД по фамилии Лушков, который был начальником дальневосточных морских рубежей России, видя, как Сталин уничтожает всех его товарищей, решил удрать (может, вы помните эту историю из газет?) и сбежал в Японию. Ему удалось это сделать только потому, что пограничные войска пребывали под его командованием, и путь для него был открыт. Его портрет и фотография, сделанная японскими корреспондентами, обошли газеты. Случилось так, что этот человек был одним из двух руководителей, организовавших первый московский судебный процесс над большевиками в августе 1936 года, поэтому я написал Троцкому следующее.

Я представился русским, бывшим социалистом, давно эмигрировавшим в Америку и случайно оказавшимся дядей бежавшего в Японию генерала Лушкова. Далее, я будто бы получил отчаянное письмо моего племянника, генерала Лушкова, с просьбой приехать в Японию и помочь ему. В том же письме я сообщил Троцкому, что генерал Лушков боится выдачи его японскими властями Сталину и искренне готов предать огласке многое из того, что касается процессов, в которых он, к большому его сожалению, принимал активное участие, и что мне стало от него известно, что в Париже рядом с сыном Троцкого Седовым находится опасный шпион, которого зовут Марк [36] .

Я подписался под этим письмом фамилией «Стейн» и попросил Троцкого поместить в выходившей в Нью-Йорке троцкистской газете «Социалист аппил» несколько строчек, подтверждающих получение письма. И действительно, вскорости появилось прямое обращение ко мне, то есть к «Стейну»: «Я предлагаю вам прийти в редакцию „Социалист аппил“ и поговорить с товарищем Мартином».

Разумеется, я не пошел туда, потому что этот Мартин мог тоже оказаться советским провокатором или кем-то вроде того. Не знаю. Я туда не пошел. Вот и все [37] . Позже я попытался связаться с Троцким по телефону. Я позвонил ему — на это есть свидетель, человек, который был у него в доме в Мексике. Троцкий не подошел к телефону, потому что ему предстояло для этого перейти улицу или сделать что-то подобное. Был уже вечер, и, по-видимому, он опасался выйти.

Сейчас мне ничего не известно о судьбе этого Марка. Почти пятнадцать лет с разрешения американских властей я жил в Соединенных Штатах, скрываясь. Я жил под чужим именем, скрываясь от советских убийц. В апреле 1953 года я опубликовал в журнале «Лайф» мои статьи, разоблачавшие кремлевскую диктатуру. Таким образом я вышел из своего укрытия. После этого я встретился с рядом журналистов, а однажды встретил живущего в Париже лидера русских социалистов, честного человека. Я спросил его, знает ли он человека по имени Марк, который работал в Институте Николаевского. Он ответил, что знает. Тогда я сказал ему, что этот человек — шпион, что он агент-провокатор. Позже, 6 июля 1954 года, я получил письмо от писателя Давида Далина. Вот письмо, в котором он пишет, что хотел бы встретиться со мной, потому что собирается написать отзыв на мою книгу и потому что сам пишет новую книгу о России и ищет моего совета. Я встретился с ним 6 июля 1954 года, тщательно подготовившись к этой встрече, потому что знал, что жена Далина сама была троцкисткой и поддерживала в то время в Париже тесные отношения с Львом Седовым, сыном Троцкого, а также с Марком. Поскольку они были близкими друзьями, я боялся, что если Марк узнает от них… Извините, я должен сказать кое-что еще.

Когда я поведал паре здешних журналистов о Марке, о том, что этот агент-провокатор, вполне возможно, до сих пор процветает в Европе и все такое прочее, они заговорили об этом человеке в своей среде, и Марку стало известно, что бывший высокопоставленный чиновник НКВД, генерал Орлов, занимается его разоблачением. Вот почему я организовал встречу с Далиным в полной тайне, ибо если бы Марк узнал от жены Далина, что Орлов намерен встретиться с ними, никому не известно, что могло бы произойти.

Я встретился только с Далиным без его жены, потому что знал, что она очень близкий друг Марка. Поэтому я был осторожен. Между мной и Далиным состоялась довольно интересная и странная беседа. Я спросил у Далина об этом агенте-провокаторе, спросил, знает ли он его. Он ответил, что, да, разумеется, он знает Марка. Он спросил: «Известна ли вам его фамилия?» Я ответил: «Нет». Говорит ли вам о чем-нибудь фамилия «Зборовский»? Я ответил: «Нет». Видели ли вы когда-либо этого человека? И на этот вопрос я тоже ответил «нет», ибо боялся, что пойдут сплетни и тому подобное, и Марк может узнать, что я способен его разоблачить. Я спросил у Далина, где может быть этот человек сейчас. Он ответил: «Не знаю». Тогда я рискнул: «Быть может, он сейчас в Польше большой чиновник в НКВД, ведь он именно там вырос».

Далин пожал плечами и сказал: «Может быть». Затем моя жена спросила — она присутствовала при нашем разговоре — что, «быть может, Марк застрял во Франции во время войны?». Тогда Далин ответил: «Нет, он покинул Францию». Из того, о чем я скажу позже, вы поймете, почему мне это показалось странным.

25 декабря 1954 года у меня состоялась вторая встреча с Давидом Далиным. Он попросил меня о ней, потому что ему хотелось увидеться и получить дополнительные советы, касающиеся книги, которую он писал. Я спросил его, где нам предстоит встретиться. «Может, вы придете ко мне?» — сказал он. Я ответил, что приду. «Но, может быть, вы не хотите, чтобы присутствовала моя жена?» Странно услышать подобную фразу от мужа. Наоборот, сказал я, я приведу мою жену и буду рад познакомиться с госпожой Далиной. Мы отправились к ним. И тогда во время нашей беседы о Марке госпожа Далина заметила: «Знаете, мы с Далиным способствовали переброске Марка в Соединенные Штаты».

— «Что? — удивился я. — Разве он в Соединенных Штатах?»

— «Конечно. Он приехал сюда в 1941 году. Он уже американский гражданин».

Еще она сказала, что встречала его на пирсе. Это было для меня большой неожиданностью, потому что, если бы господин Далин сказал мне, что Марк тут, в этой стране, я бы немедленно его разоблачил. Здесь я намерен подчеркнуть, что как только вышел из укрытия, то, беседуя с чиновниками из ФБР, называя им фамилии отдельных шпионов и рассказывая о работе НКВД, я упомянул о Марке, но не знал, что его фамилия Зборовский, и они, по всей видимости, зачислили его в свой список просто под именем «Марк».

Они спросили меня, где он может быть. Я ответил, что, если он жив, то пребывает, скорее всего, в Польше. Но когда мне стало известно об этом от жены Далина, я немедленно предпринял соответствующие шаги — это было 25 декабря, как раз в Рождество. Спустя два дня я отправился в офис генерального прокурора Соединенных Штатов на Фоли-сквэр, к одному из его помощников, с которым был знаком, и тотчас поведал ему о том, что Марк Зборовский, агент-провокатор, сейчас натурализованный гражданин и проживает здесь, в Соединенных Штатах.

А сейчас, возвращаясь к тому визиту в квартиру Далина, я помню, как госпожа Далина сказала мне: «Знаете, ваше письмо, которое вы написали Троцкому, прибыло туда как раз тогда, когда я находилась у Троцкого в Мексике. Когда позже мне стало известно, что вы автор этого письма и что вы имеете в виду Марка Зборовского, я сказала им, что это неправда».

Разумеется, я разозлился. Как так? Зачем же я, немедленно по получении известий о Марке от одного из сталинских помощников и по приезде в Америку, писал Троцкому в Мексику и предупреждал его о заговоре против него? Я привел факты о том, где живет этот провокатор, написал, что у него есть младенец, что он недавно женился, что работает в Институте Николаевского и пишет под псевдонимом «Этьен» в «Бюллетене» Троцкого.

Она ответила, что тоже показалось мне странным, что существовали два пишущих «Этьена». Я пришел в бешенство. Это — маленький журнал, и там был только один «Этьен». И я сказал, что существовал только один Этьен. Она принялась возражать, но Давид Далин сделал ей знак успокоиться и подтвердил, что был один «Этьен».

Я задумался над тем, почему она старается его прикрыть. Должна ли дружба зайти так далеко, чтобы защищать преступника? Я не мог этого понять. Но она продолжала настаивать, что это неправда. Тогда я вспомнил и хотел добавить, что с тех пор, как видел Марка с Алексеевым, мне довелось прочитать несколько его донесений, вот я и сказал: «Пусть вы были близким другом Марка. Но что, если я сообщу вам сейчас кое-какие факты, которые приведут вас в полное замешательство?»

— «Например?» — откликнулась она.

— «Имел ли место следующий случай?» — спросил я.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ИСТЛЕНД. Что именно?

ОРЛОВ. Имел ли место такой случай или нет?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ИСТЛЕНД. Я не понимаю.

ОРЛОВ. Я сказал ей: «Вот что я имею в виду. В один из дней августа 1938 года во время первого московского судебного процесса сын Троцкого Лев Седов шел по парижским улицам в сопровождении Марка, как вдруг увидел на прилавке газету: „Все 16 лидеров революции расстреляны“. И он заплакал, шел по улице, не скрывая слез, и рыдал. А люди смотрели на него, о чем Марк и написал в своем донесении. „Вы слышали об этом?“ — спросил я, и она ответила: „Да, конечно. Я помню, потому что он сам мне об этом рассказал“.

Марк рассказал ей об этом.

Эффект был потрясающий. „А теперь, — сказал я, — верно ли или нет, что Седов написал своему отцу Льву Троцкому в Мексику, что встретил одного русского, человека, приехавшего из России, по всей видимости, большевика, который поведал ему, что в Москве, в Кремле считают Седова не менее важным и способным, чем сам Троцкий?“

И это было написано в одном из донесений Марка. „Да, это правда, Марк мне сам сказал“, — подтвердила она.

„Теперь вы верите?“ — спросил я. „Да, — ответила она. — Теперь я верю“».

Итак, то, что я узнал от госпожи Далиной… Извините меня. После этого визита в квартиру Далина, как я уже сказал, я отправился к генеральному прокурору Соединенных Штатов и поведал всю историю. Прокурор вызвал двух людей из ФБР. Они уже занимались этим делом на основании тех показаний о Марке, которые я давал давным-давно, называя его только «Марк». А госпожа Далина рассказала мне, что агент ФБР приходил расспрашивать о Марке одного из его близких друзей, даму, имя которой теперь мне известно: госпожа Берне Но это — не настоящее ее имя.

Она вдова известного сотрудника НКВД, который был убит сталинскими агентами в Швейцарии. Его звали Игнатий Рейсс. Госпожа Далина также поведала мне, что госпожа Верно рассказала агенту ФБР кое-что о себе, но это было ложью, и когда она узнала об этом, она — я имею в виду госпожу Далину — настояла на том, чтобы госпожа Верно пошла в ФБР и изменила свои показания.

Далее госпожа Далина сказала мне, что госпожа Верно — а может, и сама госпожа Далина — несколько раз предупреждала Марка, что генерал Орлов доносит на него властям. Поэтому Марк уже знал, что я был тем, кто занимается его разоблачением. Теперь, насколько нам известно, Марк Зборовский въехал в эту страну в 1941 году. В его услугах во Франции больше не нуждались. На сына же Троцкого было не то покушение, не то он умер при невыясненных обстоятельствах. Троцкого тоже убили. Поэтому, принимая во внимание мое положение, поскольку НКВД направило в Америку одного из своих наиболее ценных агентов, мне пришло в голову, что он был заслан с целью загнать меня в угол.

Я твердо убежден, что этот Зборовский все последние годы жил здесь, в Соединенных Штатах, занимаясь шпионажем в широком масштабе. Человек, вроде Чеймберса, и женщина, вроде Элизабет Бентли, вместе с их разоблаченным окружением были просто винтиками в сложном механизме НКВД. Они даже не состояли в Коммунистической партии Советского Союза. Они никогда не были в Москве и никогда не работали на НКВД.

Заметили ли вы, какое доверие им было оказано и скольких людей они знали? Наверняка НКВД доверяло такому человеку, как Марк, в тысячу раз больше, ибо у него был куда больший опыт, нежели у Элизабет Бентли или Чеймберса. Можно, конечно, предположить, что Марк Зборовский тоже порвал с советским правительством и переехал в Америку. Вряд ли, ибо в распоряжении НКВД были докладные записки, написанные им собственноручно, и они никогда бы не позволили ему очутиться на свободе. Они бы заставили его работать. И еще одно: он был профессиональным шпионом в этом ведомстве. Почему он так внезапно порвал с ними? Он работал за деньги. Для него никогда не существовало никаких идеалов. Он представлялся то троцкистом, то социалистом. Но никогда не был ни тем, ни другим. Он просто считал это хорошим бизнесом. От госпожи Далиной мне стало известно, что во Франции Зборовский жил по фальшивым документам, которые, как он сам ей сказал, просто купил.

Мне известно, откуда эти документы. Их сфабриковали в Москве. Как вам теперь понятно, этот Марк Зборовский еще до прихода к нему для разговора агентов ФБР был предупрежден о том, что генерал Орлов занялся его разоблачением. Я думаю, что он немедленно обратился к руководителям советской разведки за советом. Не знаю, что именно они ему посоветуют, но, скорей всего, если вернуться к тем временам, когда я работал в НКВД, они ему скажут, что лучше сознаться в том, в чем его обвиняет генерал Орлов, но молчать обо всем прочем; сказать, что он «конченый человек», что был шпионом, был заслан к сыну Троцкого и так далее, но с тех пор, как появился в Америке, ничего не делал. У него за спиной будут лучшие адвокаты, которые сумеют дать ему совет.

Он появится перед вами завтра или в любой другой день, и это будет нелегкая работа. Вероятно, он признается в том, о чем я здесь рассказал, предположим, заявит, что больше не работал и не работает. Но если с ним побеседуют и поторгуются самые опытные в ФБР люди, им, быть может, удастся отвоевать его у русских.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ИСТЛЕНД. Вы не знаете, беседовал ли он уже с Бюро?

ОРЛОВ. У меня такое впечатление, что да.

Я говорил человеку из ФБР, который часто приходил ко мне за информацией, что боюсь, что меня убьют как свидетеля против Марка, ибо если бы меня или Чеймберса уничтожили вовремя, Хисс бы все еще существовал. Если бы Элизабет Бентли была уничтожена, то многие другие не были бы разоблачены. Я свидетель, а русским известно, как важно заставить свидетеля замолчать. Человек из ФБР сказал мне: «Не бойтесь Марка Зборовского». Я понял, что Марк либо заговорил, либо сотрудничает, но, по-моему, эти слова звучали не слишком убедительно.

Вам не имеет смысла от него ничего ждать. Может быть, этот человек из ФБР просто хотел успокоить мою жену, потому что она пребывает в постоянном страхе того, что нас убьют.

Из ФБР мне принесли фотографии разных людей и спросили, могу ли я опознать Марка. Я видел Марка еще раз, когда он должен был прийти в одно кафе; я зашел туда и как следует к нему присмотрелся. Из примерно двадцати фотографий я сумел опознать этого Марка.

САУЭРВАЙН. Вы его видели в Соединенных Штатах?

ОРЛОВ. По-моему, всего лишь раз. Когда я вышел из офиса моего адвоката, я увидел человека, читающего газету, и, хотя мне была видна лишь половина его лица, я заметил, что смотрит он на меня внимательно, и у меня создалось впечатление, что это был он.

САУЭРВАЙН. У вас был какой-либо контакт с Марком в нашей стране?

ОРЛОВ. Нет. У меня никогда не было с ним никаких контактов.

САУЭРВАЙН. Если я правильно понимаю, вы утверждаете, что Марку стало известно о том, что вы занимались его разоблачением еще до вашего разговора с господином Далииым. Верно?

ОРЛОВ. Да.

САУЭРВАЙН. Откуда вам стало об этом известно?

ОРЛОВ. Что?

САУЭРВАЙН. Как вам стало известно, что он об этом узнал?

ОРЛОВ. Мне рассказала об этом госпожа Далина. Вот как это произошло. Однажды я встретил почтенного старого социалиста по имени… — ему сейчас лет семьдесят восемь — Рафаила Абрамовича. Раньше он был лидером социалистической партии, жил в эмиграции во Франции и был знаком с Николаевским и многими другими. Я спросил у него, знает ли он человека по имени Марк, который работал у Николаевского, сказал, что он опасный человек и, вполне возможно, предает людей. Потом на квартире у Далина госпожа Далина заявила: «Господин Абрамович сказал мне, что вы занимаетесь разоблачением Марка. Я ответила ему, что все это неправда и что вы автор письма, в котором одна ложь». Вот как это получилось. По ее же словам, она рассказала об этом и Верно, жене убитого НКВД человека, которая была близким другом Марка. Та и предупредила его.

Не знаю, но вполне возможно, что госпожа Далина сама проболталась. Вот каким образом я узнал от самой госпожи Далиной, что Марку известно о том, что ФБР охотится за ним на основании обвинений, предъявленных Александром Орловым.

САУЭРВАЙН. Вы сказали, что в 1937 году, когда вам впервые стало известно о Марке, вы приняли решение предупредить Троцкого?

ОРЛОВ. Да.

САУЭРВАЙН. Были ли вы в то время…

ОРЛОВ. Когда я был в Москве, я принял решение, что если мне удастся узнать его имя и так далее, я это сделаю.

САУЭРВАЙН. Это было в 1937 году.

ОРЛОВ. Это было осенью 1936 года в Москве. Затем я приехал в Испанию и в течение 1937 года выяснил подробности о Марке.

САУЭРВАЙН. В 1936 и 1937 годах вы были сотрудником НКВД? Советским чиновником?

ОРЛОВ. Да.

САУЭРВАЙН. Это ваше решение предупредить Троцкого было равносильно предательству по отношению к советской России?

ОРЛОВ. Безусловно.

САУЭРВАЙН. В то время вы уже приняли решение порвать с коммунизмом?

ОРЛОВ. Видите ли, я готовился порвать с коммунизмом несколько лет.

САУЭРВАЙН. Именно это я и хотел выяснить. Вы не были троцкистом?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ИСТЛЕНД. Пусть он ответит на вопрос.

ОРЛОВ. Моя мать и мать моей жены были в Москве, и, если бы я пошел на разрыв, их бы ликвидировали. По правде говоря, когда я окончательно разорвал с ними, потому что мне была устроена западня, я получил телеграмму из Москвы, в июле 1938 года, когда был в Испании. Мне приказывалось поехать в Антверпен и подняться на борт советского судна под названием «Свирь», где со мной будет говорить ответственный партийный сотрудник по линии Политбюро или НКВД. Я понял, что это западня (на территории Испании мне делали западни и раньше).

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ИСТЛЕНД. Зачем?

ОРЛОВ. Чтобы меня ликвидировать. В то время, если вы помните, все крупные чиновники, все шишки были один за другим ликвидированы, и прежде всего все начальники в НКВД, потому что они слишком много знали. Из-за того, что я знал, как делаются сценарии судебных процессов, из-за того, что я был лично знаком с теми, кто допрашивал, и с ликвидаторами, которые пытали. Сталин хотел вклеить в историю миф о том, что все были предателями, гитлеровскими шпионами и только он один был спасителем революции и коммунизма.

В марте 1937 года, еще в марте, мой двоюродный брат, который был членом ЦК партии и главой НКВД на Украине, был ликвидирован, и они старались ликвидировать в Испании и меня. Однажды я получил телеграмму, это было в 1937 году. Я получил телеграмму после того, как большинство моих коллег были убиты и ликвидированы в Москве. Я получил телеграмму, предупреждавшую меня о том, что объединенный штаб генерала Франко и Германии в соответствии с перехваченными документами разработал план поймать меня в западню на территории Испанской республики и заставить дать информацию о военной помощи, которую Россия оказывала республиканскому правительству, какое количество самолетов и тому подобного у них есть. В связи с этим русская разведывательная служба сообщила мне, что посылает двенадцать человек охраны для всех моих передвижений. Я понял, что эти люди будут теми, которым предстоит меня ликвидировать. Поэтому я немедленно ответил, что не нуждаюсь в охране, ибо мой офис день и ночь охраняется испанскими солдатами, и что в моих передвижениях меня сопровождают агенты испанской тайной полиции.

Охранников мне не прислали. Но сразу же после этого я отправил моего помощника, человека, которого Хохлов упомянул здесь, на ваших слушаниях как генерала Котова (он был моим помощником в Испании). Под этой фамилией он был известен в Испании, а его настоящая фамилия была Эйтингон (этот человек был ликвидирован; как он прожил столько лет, не знаю). Я отправил этого человека на фронт, в немецкую интернациональную бригаду, с приказом отобрать десять человек, которые будут моими личными охранниками. Он выбрал десять немецких коммунистов. Некоторые из них были в прошлом ранены, были на хорошем счету, и они жили в моем офисе вместе со мною и сопровождали меня с автоматами в руках и ручными гранатами на поясе, когда я ездил на фронт. Если бы из Москвы появился эмиссар от Сталина и сказал бы им, что должен ликвидировать Орлова, они бы решили, что он либо предатель, либо шпион. Они бы разделались с ним, а не со мной. Разве что такой приказ был бы отдан Сталиным лично, иначе бы они не поверили. Затем мне пришло в голову, что русские могли бы прислать мобильную бригаду и выкрасть мою четырнадцатилетнюю дочь, которая жила вместе с моей женой примерно в четырнадцати милях от Барселоны, и затем заставили бы меня вернуться в Россию. Когда в двенадцать часов ночи мне пришла в голову эта мысль, я поехал на виллу и разбудил их. Я повез их во Францию, где снял для них другую виллу и оставил при них агента испанской тайной полиции, который знал Францию, потому что в прежние времена работал там таксистом, и который стал их шофером. Но все эти фокусы оказались излишними, потому что именно в это время я получил телеграмму с приказом отправиться в Антверпен, подняться на борт советского судна «Свирь», которое ушло 9 июля и должно было прибыть в Антверпен 14-го, и явиться для разговора с важным человеком, которого, как указывалось, я знал лично.

Они сказали, «которого вы лично знаете». Они не назвали ни клички, ни имени. Я немедленно понял, и мой ближайший сотрудник, Котов, которому я показал телеграмму, тоже понял, что это — западня. Однако все они не сомневались, что в эту западню я попадусь.

Когда я покидал мой офис в Барселоне, мои офицеры вышли из дома, в котором мы вместе жили, попрощаться. Они были настроены мрачно, так как понимали, что я еду в ловушку. Вместо этого я позвонил моей жене, договорился встретиться с ними в одной гостинице в Перпиньяне и бежал. Я прибыл в Париж 13 июля; это было накануне Дня Бастилии, в 1938 году. Я направился к американскому послу Вильяму Буллиту, но он, конечно, накануне Дня Бастилии отправился либо на южное побережье Франции, либо куда-то еще. На месте его не было. Тогда по совету жены я пошел в канадское посольство. К счастью, их офис не был закрыт, и я получил от посла рекомендательное письмо. Я не сказал ему, что нахожусь в бегах. Я поехал в Канаду и, когда прибыл туда, пошел к американскому послу и, не говоря ему о моем разрыве с Советским Союзом, попросил разрешения короткое время побывать в Америке. Мне дали визу на год. Когда я прибыл в США, я нашел адвоката и сразу же отправился в Вашингтон, где немедленно сделал заявление о разрыве с советским правительством. Тогда это был секрет, потому что я не хотел, чтобы Сталину стало известно, где я. Я прибыл в Соединенные Штаты 13 августа 1938 года.

Вот письмо, о котором я вам рассказывал. Это — копия письма, время написания которого можно проверить. Необходимости нет, так как ответ Троцкого опубликован в газете. Оно написано по-русски на машинке с латинским шрифтом, потому что для сообщений мы пользовались иностранными буквами. У меня не было русской машинки. Госпожа Далина сказала, что была в Мексике в момент, когда письмо прибыло.

(Обсуждение не протоколируется.)

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ИСТЛЕНД. Марк не имел отношения к убийству Троцкого?

ОРЛОВ. Не думаю, что имел. Я не располагаю сведениями об этом. Но мог иметь. Возможно. Это — только мое предположение. С таинственной смертью сына Троцкого, которого оперировали из-за аппендицита, — все шло хорошо, и вдруг человек умер — можно многое подозревать.

САУЭРВАЙН. Это случилось до отъезда Марка из Парижа?

ОРЛОВ. Да, это случилось до отъезда Марка из Парижа.

САУЭРВАЙН. У нас есть заявление господина Далина, которое, мы решили, может быть, вы захотите прочитать, так как у вас могут возникнуть замечания.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ИСТЛЕНД. Прочтите.

МАНДЕЛЬ. Не стесняйтесь перебить меня в любом месте, если захотите что-то добавить. Вот заявление Давида Далина.

(Обсуждение не протоколируется.)

МАНДЕЛЬ. Я прочту ту часть, которая представляется важной.

«Госпожа Далина была знакома со Зборовским с 1935 года. Я встретился с ним несколькими годами позже в Париже. Наше знакомство продолжалось вплоть до 1953 года во время пребывания Зборовского в Америке. Позже Зборовский сам перестал отрицать, что работал на НКВД. Сейчас он признается в выполнении определенных заданий. Одновременно он старается скрыть то, что, по его мнению, не может быть выявлено и доказано. Насколько нам известно от самого Зборовского, он родился в 1907 году в России в городе Умань, который потом находился на территории советской Украины. Бежав из советской России во время революции, родители увезли его в город Лодзь в Польше. В Лодзи Зборовский стал коммунистом, был арестован в 1930 году и после кратковременного пребывания в тюрьме отпущен на поруки. Он бежал и очутился во Франции. Его служба в ГПУ-НКВД начинается, по-видимому, с этого времени. Советская полиция снабдила его превосходными поддельными документами (ни разу не вызвавшими никаких подозрений у французской полиции), и Зборовский, яростный сталинист, согласился, по словам Орлова, выполнять их особые поручения. По словам Зборовского, его первым местом пребывания во Франции был Гренобль, где он работал официантом и учился в университете. Учеба не подкреплена доказательствами. Орлов утверждает, что первым поручением Зборовскому было устроиться секретарем так называемого „Союза возвращения“ в Париже. Союз был основан и финансировался Советским Союзом, и цель его состояла в слежении за антисоветскими эмигрантскими группировками и в пропаганде за возвращение эмигрантов в Россию. Союз служил также прибежищем агентов ГПУ, выполнявших всевозможные задания, включая известные случаи похищения людей и их убийства».

Хотите здесь сделать какие-либо замечания, поскольку упомянуто ваше имя?

ОРЛОВ. Да, хотелось бы. Хотя я сказал, что Марк Зборовский был членом этой группы «Союза возвращения» и действовал там как агент-провокатор, я вовсе не говорил, что это было его первым поручением. Не знаю, может, ему и раньше что-то поручалось. Еще мне хотелось бы заметить, что высказанное Далиным утверждение, будто бы он подвергся в Польше аресту и был вынужден бежать, должно быть подтверждено фактами, поэтому я в это не верю. Насколько мне известно, Зборовский никогда и нигде не участвовал в революционной деятельности. Он просто был шпионом, которому платили деньги.

МАНДЕЛЬ. Это все?

ОРЛОВ. Кроме того, я надеюсь, что господин Далин прояснит факт прибытия Зборовского в Соединенные Штаты. Если господину Далину было известно, что господин Зборовский жил во Франции по фальшивым документам, почему в таком случае он помогал организовывать его приезд в Соединенные Штаты?

МАНДЕЛЬ (читает).

«Очередное поручение свело Зборовского с троцкистскими группами во Франции, и это оставалось его заданием с 1933- 34 года по крайней мере до войны. Проникновение Зборовского в среду троцкистов и его возвышение в этой группе происходило постепенно; каждый его шаг явно инструктировался опытными людьми из НКВД. В Париже существовали две троцкистские группы: французская и небольшая русская. Вторая, возглавляемая сыном Троцкого, Львом Седовым, имела куда большее значение в глазах НКВД. Путь к Седову лежал через французскую группу, которая, более многочисленная, держала двери широко открытыми и радостно приветствовала каждого пришельца. Зборовский сделался очень популярным среди французских последователей Троцкого, и через короткое время его познакомили с Седовым. Он покинул французскую организацию и посвятил все свое время и внимание Седову и Четвертому Интернационалу».

Есть замечания?

ОРЛОВ. Нет.

МАНДЕЛЬ (читает).

«Притворяясь убежденным троцкистом, Зборовский был посвящен во многие немаловажные секреты организации Троцкого. Он читал большую часть писем, поступавших от Троцкого и к нему, принимал участие в международных конференциях, встречался с большинством троцкистских лидеров из разных стран. В то же время, по словам Орлова, он регулярно и добросовестно доносил в устной и письменной формах на Троцкого и Седова, об их деятельности и планах. Он отчаянно ненавидел Троцкого, говорит Орлов. Зборовский искренно верил обвинениям Москвы о связях Троцкого с Гитлером и тому подобному».

Есть замечания?

ОРЛОВ. Откуда Далин знает о том, что Марк Зборовский верил этим обвинениям, когда тот сам был среди фальсификаторов и знал, как фабрикуются подобные обвинения? Как он мог верить?

МАНДЕЛЬ (читает).

«Жена Зборовского, Регина, хотя и не была активной, но разделяла его коммунистические убеждения и знала о работе Зборовского на советскую секретную полицию. Мне известна только часть подвигов Зборовского за этот период. То, что неизвестно, возможно, имеет гораздо большее значение, чем факты, о которых я собираюсь поведать:

1.  Зборовский сыграл определенную роль в деле Игнатия Рейсса. Высокопоставленный сотрудник НКВД Рейсе в июне 1937 года бежал в Голландию и 4 сентября 1937 года был убит бандой НКВД в Швейцарии. В течение этих трех месяцев НКВД следовало за Рейссом по пятам и готовило группу убийц. Представляется несомненным, что Зборовский участвовал в предварительном планировании и обнаружении местонахождения Рейсса. У меня нет доказательства его прямого участия в совершении убийства».

ОРЛОВ. Предпоследнее предложение. Повторите его.

МАНДЕЛЬ (читает).

«Представляется несомненным, что Зборовский участвовал в предварительном планировании и обнаружении местонахождения Рейсса».

ОРЛОВ. Первое: господин Далин упоминает, что Зборовский признался в своей службе в НКВД. Откуда это известно господину Далину? Ему сказала об этом жена Зборовского? Или сам Зборовский сказал ему? Что же касается роли, которую Зборовский сыграл в убийстве Игнатия Рейсса, то это кажется мне лишь предположением. Далин не может располагать какой-либо информацией о таких важных и секретных делах, как это. После того как Игнатия Рейсса убили, обнаружились сложные детали того, как это планировалось и осуществлялось, но я никогда не слышал в связи с этим убийством имени Марка Зборовского.

МАНДЕЛЬ (читает).

«7 ноября 1936 года произошло ограбление в Международном институте социальной истории в Париже, улица Мишле, дом 7, где были похищены архивы Троцкого. Проведенное полицией длительное расследование не дало никаких результатов. По словам Орлова, кража была организована Зборовским».

ОРЛОВ. Совершенно верно.

МАНДЕЛЬ (читает).

«НКВД планировало похитить Седова и вывезти его в Россию, и в этих планах, как предполагается, Зборовскому отводилась важная роль».

ОРЛОВ. Откуда это ему известно? Я, например, об этом не знаю.

МАНДЕЛЬ (читает).

«Когда Седов в феврале 1938 года заболел, Зборовский известил НКВД, в какую больницу его отвезла „скорая помощь“. Через несколько дней Седов умер. Однако доказательств того, что Седову „помогли“ умереть, не существует».

ОРЛОВ. Это может быть правдой, не знаю.

МАНДЕЛЬ (читает).

«Когда осенью 1937 года в Париже бежал еще один высокопоставленный сотрудник НКВД Вальтер Кривицкий, Седов познакомил с ним Зборовского. Зборовский доносил обо всех шагах Кривицкого. НКВД предприняло попытку устранить Кривицкого на железнодорожной станции в Марселе, но эта акция провалилась».

ОРЛОВ. Похоже на правду.

МАНДЕЛЬ (читает).

«12 июля 1938 года исчез из Парижа и пропал один из троцкистов во Франции, секретарь Четвертого Интернационала, бывший немецкий коммунист Рудольф Клемент (Фредерик). Троцкий лично, а также французская пресса обвинили НКВД в похищении и убийстве Клемента. Зборовский, похоже, сыграл определенную роль в этом деле, хотя никаких доказательств тому не имеется».

ОРЛОВ. Я в это верю. Извините меня, только, по-моему, случилось это 16-го, а не 12-го, я читал об этом в газетах. Но это можно проверить.

МАНДЕЛЬ (читает).

«В 1938 году сбежал и приехал в нашу страну Александр Орлов. Он предпринял попытку предупредить Льва Троцкого о Зборовском и с этой целью направил ему неподписанное письмо с разоблачением деятельности данного шпиона. Троцкий решил, что это — очередной трюк НКВД, нацеленный на разрушение его организации. Позднее Орлов пытался позвонить Троцкому (который в то время жил в Мексике) из Калифорнии, но разговор не состоялся».

ОРЛОВА. Когда я была в кухне, где готовила чай, Далина рассказала мне о Зборовском. Я попросила ее не беспокоиться. «Вы не виноваты, — сказала я. — Вы могли о нем не знать. Зато вам известно, что мой муж звонил Троцкому по телефону, чтобы предупредить его, что его могут убить». Она ответила: «Да, я присутствовала, когда в Мексике раздался телефонный звонок из Сан-Франциско».

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ИСТЛЕНД. Что она делала у Троцкого в Мексике?

ОРЛОВА. Она жила там как один из секретарей Троцкого. Она была троцкисткой и поэтому была там.

ОРЛОВ. Я хочу сделать одно замечание. Она утверждает, что Троцкий решил, будто мое письмо — трюк. Это — неправда, потому что настойчивое обращение Троцкого ко мне через газету: «Я предлагаю вам прийти в редакцию „Социалист аппил“ и поговорить с товарищем Мартином» свидетельствует о том, что он был заинтересован. Однако вполне возможно, что из политических соображений Троцкий вынужден был сделать вид, будто он не поверил. Ибо если бы он сказал, что верит написанному, все охранники, которые охраняли Троцкого ценой собственной жизни, могли бы покинуть его, потому что, если Троцкий так легко поверил в анонимное письмо о Марке, значит, завтра он может разувериться и в них. Для того чтобы поддержать боевой дух тех троцкистов, которые его окружали, Троцкий, наверное, сказал им, что не верит этому, но на самом деле поверил.

МАНДЕЛЬ (читает). «Зборовский и его семья…»

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ИСТЛЕНД. Подождите минутку. Госпожа Орлова?

ОРЛОВА. Могу я попросить разрешения задать вопрос? Если в газете было написано, что ты должен пойти и поговорить с господином Мартином, то, по-моему, если господин Мартин жив, у него должны были быть определенные инструкции от Троцкого, что если какой-нибудь человек придет и расскажет об опасности его жизни, то, мол, пожалуйста, поговорите с ним. Я полагаю, что Мартин не умер. Вы можете его спросить, были ли у него инструкции от Троцкого поговорить на основании этого письма с неким человеком, который об этом сообщил, что и послужит доказательством.

ОРЛОВ. В связи с этим я хотел бы добавить еще одну вещь. На самом деле я побывал в редакции газеты Троцкого «Социалист аппил», чтобы посмотреть, кто такой этот Мартин. Я ходил туда (обращаясь к госпоже Орловой), но не сказал тебе, чтобы ты не боялась за мою жизнь.

ОРЛОВА. Это было опасно.

ОРЛОВ. Я спросил, где товарищ Мартин. Кто-то указал мне на него. Я увидел смуглого человека, который был похож на венгра. Я только взглянул на него, и после того, как увидел его, не вошел к нему в комнату. Я не стал говорить с ним. Я ушел.

ОРЛОВА. А ты можешь его опознать, если он жив и ты его увидишь?

ОРЛОВ. Думаю, что смог бы. Может, вы сумели бы вызвать этого Мартина, если сочтете необходимым, с тем, чтобы он рассказал свою версию этой истории?

ОРЛОВА. По-твоему, он не может быть русским шпионом в этой организации…

ОРЛОВ. А что, если может, госпожа Орлова?

ОРЛОВА. Извините меня. Позвольте мне задать один вопрос только, если можно, вне протокола?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ИСТЛЕНД. Вне протокола.

(Обсуждение не протоколируется.)

МАНДЕЛЬ (читает).

«Зборовский и его семья продолжали жить во Франции и тогда, когда немецкая армия оккупировала половину страны. Мы с госпожой Далиной решили помочь семейству Зборовских бежать из Франции, обеспечили их необходимыми документами, и в декабре 1941 года Зборовский, его жена и сын очутились в Филадельфии, штат Пенсильвания. О том, что Зборовский числится советским шпионом в Соединенных Штатах, мне стало известно только от Александра Орлова. Помимо моих общих представлений об отношении НКВД к своим бывшим агентам, весьма немногое указывает на то, что, по крайней мере, в течение определенного времени Зборовский был связан с представителем НКВД в этой стране, а именно…»

ОРЛОВ. Я не расслышал.

МАНДЕЛЬ (читает).

«О том, что Зборовский числится советским шпионом в Соединенных Штатах, мне стало известно только от Александра Орлова. Помимо моих общих представлений об отношении НКВД к своим бывшим агентам, весьма немногое указывает на то, что, по крайней мере, в течение определенного времени Зборовский был связан с представителем НКВД в этой стране, а именно то, что недавно он сам признался, как через некоторое время после его прибытия в США к нему обратились агенты НКВД в Америке. Однако я сомневаюсь, что он говорит всю правду».

ОРЛОВ. Откуда он об этом знает?

МАНДЕЛЬ (читает).

«В 1943 или 1944 годах ему было поручено доносить на русские эмигрантские группировки в Нью-Йорке, и для этого он сблизился с различными эмигрантскими лидерами. Например, он дал русскому писателю-меньшевику Аарону Югову 100 долларов, предположительно, на осуществление публикации определенного просоветского статистического материала. Сомневаюсь, что он заплатил из собственного кармана, который в это время был довольно пуст. Он также пытался сблизиться с другими меньшевиками». Есть замечания?

ОРЛОВ. У меня нет никаких замечаний, сэр.

ОРЛОВА. У меня есть замечание. Если господин и госпожа Далины помогли этому человеку приехать в Америку, зная все те дела, которые они описывают тут, то как это возможно, что господин Далин в присутствии меня и моего мужа… В каком ресторане это происходило?

ОРЛОВ. В «Лонгчемпс-ресторане».

ОРЛОВА. Когда? Я прошу вас записать эту дату… Утверждал, что не знает, где этот человек, а мой муж сказал: «Быть может, он сейчас в Польше большой чиновник в НКВД, ведь он именно там вырос». Он сказал: «Может быть». «Может быть, он был во Франции во время войны, — сказала я, — и там погиб». «Нет, мне известно, что он покинул Францию», — сказал он. Не было бы ему проще сказать Орлову: «Вы ищете человека? Этот человек здесь. Может быть, вы в состоянии сделать что-то по этому поводу». Но он задал один очень интересный вопрос: «Способны ли вы узнать Зборовского?»

ОРЛОВ. Вопрос мне?

ОРЛОВА. «Вы когда-нибудь видели этого Зборовского?» — «Мой муж ответил: „Нет“. — Способны вы его узнать?» — «Нет». «Вам была известна его фамилия?» Мой муж сказал: «Нет».

МАНДЕЛЬ (читает).

«Кроме квартиры в Бронксе в Нью-Йорке, Зборовский в настоящее время владеет летним домом в Коннектикуте, где его семья проводит лето. Зборовский поведал впечатляющую историю о том, как ему удалось приобрести этот дом: приятельница Зборовских покончила жизнь самоубийством и завещала этот дом его сыну, который ей очень нравился.

В Соединенных Штатах Зборовский побывал на многих работах, но поскольку он сам из этого секрета не делает, я полагаю, мне незачем их перечислять. В завершении мне хотелось бы упомянуть, что, по словам Орлова, Зборовский был не мелким шпионом, а крупным агентом, и, похоже, что НКВД не позволяет агентам такого калибра дезертировать и сбиться с пути».

ОРЛОВ. Это — истинная правда. Поскольку НКВД имеет в своем распоряжении написанные от руки докладные, докладные, написанные самим Зборовским, они его не отпустят. Я знаю, как действует НКВД. Они бы заставили его работать.

Но не думаю, что им бы потребовались серьезные меры воздействия, чтобы принудить его к работе. Зборовский неплохо жил на это в течение многих лет. Почему бы ему не продолжать? Он работал ради денег, и я твердо убежден, что до тех пор, пока он не узнал о том, что я занимаюсь его разоблачением, он непрерывно работал со здешними шпионскими шайками и, быть может, даже руководил ими. Из того, что я слышу от Далина, я делаю вывод, что Зборовский в данное время следует совету своих русских хозяев и признает то, чего не может отрицать, потому что я разоблачил его и потому что мое письмо говорит само за себя. Но русские хозяева посоветовали ему скрыть все остальное.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ИСТЛЕНД. Есть еще вопросы?

САУЭРВАЙН. Больше нет.

РАЗМАХ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ СОВЕТОВ В СОЕДИНЕННЫХ ШТАТАХ

Четверг, 14 февраля 1957 года

Сенат Соединенных Штатов Подкомиссия по расследованию выполнения закона о внутренней безопасности и других актов, касающихся внутренней безопасности. Юридическая комиссия. Вашингтон, округ Колумбия

Подкомиссия начала свое заседание, следуя регламенту, в 11. 05 утра в помещении № 424 здания Сената под председательством сенатора Джона Л. МакКлеллана.

Присутствует: сенатор МакКлеллан.

Также присутствуют: главный юрисконсульт Роберт Моррис, заместитель юрисконсульта Дж. Дж. Сауэрвайн, заместитель юрисконсульта Уильям А. Рашер, директор исследовательской службы Бенджамин Мандель и Роберт МакМанус, аналитик.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Комиссия приступает к работе.

Господин юрисконсульт, прошу вас коротко обозначить тему слушаний.

МОРРИС. Господин председатель, свидетель сегодняшнего утреннего заседания — бывший сотрудник советской тайной полиции, экономический советник НКВД, который готов дать свидетельские показания о шпионаже Советов в отношении Соединенных Штатов, а также, по-моему, о советском манипулировании денежными средствами.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Его показания уже рассматривались на закрытом заседании?

МОРРИС. Да.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Хорошо. Сэр, прошу вас встать и быть приведенным к присяге. Клянетесь ли вы торжественно, что свидетельские показания, которые вы готовы дать перед этой расследующей дело Подкомиссией, будут правдой, только правдой и ничем, кроме правды, да поможет вам Бог?

ОРЛОВ. Клянусь.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Хорошо. Господин юрисконсульт, приступайте.

СВИДЕТЕЛЬСКИЕ ПОКАЗАНИЯ АЛЕКСАНДРА ОРЛОВА

МОРРИС. Где вы родились, господин Орлов?

ОРЛОВ. В России.

МОРРИС. В каком году?

ОРЛОВ. В 1895 году.

МОРРИС. Не сумеете ли вы обозначить для нас некоторые наиболее важные из занимаемых вами должностей в советском правительстве?

ОРЛОВ. Во время гражданской войны в России я был командиром партизанских отрядов на Юго-Западном фронте, а точнее, Двенадцатой Красной армии.

МОРРИС. Вы командовали операциями на испанском фронте?

ОРЛОВ. Нет. В России во время гражданской войны.

МОРРИС. Извините.

ОРЛОВ. Затем я был начальником контрразведки этой армии. В 1921 году я командовал пограничными войсками в северном регионе России, а также местными частями, базировавшимися в Архангельске. В 1921 году меня назначили в Верховный суд Советского Союза, который в то время еще не назывался Советским Союзом, а просто Федеративной республикой. С 1922 по 1924 год я был заместителем прокурора в Верховном суде всей страны. В 1924 году меня послали в ОГПУ, что то же самое, что НКВД, в качестве заместителя начальника Экономического управления, которому надлежало курировать промышленность и торговлю.

МОРРИС. Вы были заместителем начальника?

ОРЛОВ. Заместителем начальника Экономического управления ОГПУ, или НКВД.

МОРРИС. То есть советской тайной полиции?

ОРЛОВ. Можете называть это так. Это было министерство внутренних дел.

МОРРИС. В отличие от военной разведки?

ОРЛОВ. Да. Затем в 1925 году меня послали на Кавказ командующим пограничными войсками, которые охраняли границу Советского Союза с Персией и Турцией. В 1926 году я был назначен начальником Экономического управления НКВД, которое надзирало за внешней торговлей. В начале 1936 или конце 1935 года я стал исполняющим обязанности начальника Управления НКВД по железным дорогам и морскому транспорту. В 1936 году, когда в Испании началась гражданская война, меня послали в Мадрид в качестве советского дипломата и советника Республиканского правительства Испании по делам, относящимся к разведке, контрразведке и ведению партизанских действий в тылу врага. Я командовал там партизанскими действиями; и в газетах было отмечено, что мы преуспели в организации двух повстанческих групп, одной в районе Ла Рош, а другой, в Рио Тинто, среди шахтеров, которые вели очень успешные бои и заставили генерала Франко отдать приказ отозвать с фронта две дивизии и отправить их на борьбу с партизанами. Я прибыл в Испанию в 1936 году, в начале сентября, а покинул ее 12 июля 1938 года, когда я порвал с советским правительством и перебрался через Канаду в Соединенные Штаты.

МОРРИС. И с тех пор вы живете в Соединенных Штатах?

ОРЛОВ. Да. Все это время я провел в Соединенных Штатах, скрываясь почти пятнадцать лет вплоть до 1953 года, когда я опубликовал свою книгу «Тайная история сталинских преступлений» и ряд статей в журнале «Лайф».

МОРРИС. Вы никогда не давали показаний перед комиссией Конгресса или судом правительства Соединенных Штатов?

ОРЛОВ. Я давал свидетельские показания перед Подкомиссией по внутренней безопасности на закрытом заседании.

МОРРИС.  28 сентября 1955 года?

ОРЛОВ. Да.

МОРРИС. И кроме этого, вы нигде не давали показаний?

ОРЛОВ. Нет, не давал.

МОРРИС. И вы неизвестны в Соединенных Штатах как Александр Орлов?

ОРЛОВ. Практически нет. Я жил, скрываясь, потому что вынужден был прятаться от убийц, которых должен был послать или послал, не сомневаюсь, советский НКВД по приказу Сталина. Когда я порвал с советским правительством, мне пришлось задуматься о своей матери и о матери моей жены, которые оставались в России, и я не сомневался, что меня ждут покушения на мою жизнь. Поэтому я написал письмо Сталину с копией Ежову, который был тогда правой рукой Сталина, предупреждая их, что если что-нибудь случится с нашими матерями или я буду убит, мои мемуары будут опубликованы вместе с известными мне секретами о сталинских преступлениях. Чтобы убедить Сталина, что я не шучу, я, невзирая на протесты моей жены, приложил к письму целый список сталинских преступлений, сопроводив их выражениями, которые он сам употреблял на тайных встречах с главами НКВД, когда придумывал и фальсифицировал доказательства против вождей революции во время московских судилищ. Это, по-видимому, произвело определенный эффект, и я понял, что меня не убьют прямо на улице, а попытаются похитить, спрятать в каком-нибудь укромном месте и заставить отдать все мои записи, воспоминания и прочие подобные вещи. В 1953 году я пришел к заключению, что наших матерей уже не может быть в живых, ибо прошло слишком много лет, и решил попробовать предложить мою рукопись, пока Сталин еще жив, редакторам журнала «Лайф».

МОРРИС. Подождите, господин Орлов… Я должен сказать, сенатор МакКлеллан, что когда в 1955 году нам стало известно, что этот свидетель знает человека, который в то время получал субсидии от Фонда Рассела Сейджа и работал в Администрации ветеранов в Бронксе в Нью-Йорке, мы поняли, что господин Орлов, имея опыт работы в советских организациях, не сомневается, что этот человек — советский агент, и попросили господина Орлова дать свидетельские показания именно по этому вопросу. Ранее вы выступали по этому поводу на закрытой сессии, поэтому ваши показания не стали достоянием общественности. Знали ли вы Марка Зборовского или слышали ли вы о нем?

ОРЛОВ. Да, могу. Если хотите, могу кратко о нем вам рассказать.

МОРРИС. Он антрополог, получает субсидии от Фонда Рассела Сейджа, работает в Администрации ветеранов и живет в Бронксе.

ОРЛОВ. Перед тем как я покинул Россию в 1936 году, мне стало известно, что НКВД удалось забросить шпиона в окружение Троцкого и его сына Льва Седова и что Сталин лично знал об этом агенте и читал его донесения о Троцком и сыне Троцкого. Я хорошо понимал, что это значит. Я понял, что Сталин делает все возможное, лишь бы загнать Троцкого в угол и убить его, а также то, что через этого человека Сталин может заслать в дом Троцкого убийцу под личиной охранника или секретаря. Когда я услышал об этом, я понял, что всего лишь кучка избранных людей знает об этом агенте. И я боялся спросить, как его зовут, потому что, если его разоблачат, если я его разоблачу, то неминуемо начнется расследование по поводу того, кто его разоблачил. Таким образом, не спросив его фамилии, я отправился в Испанию. Я знал, что этот агент работал в Париже, где жил сын Троцкого, и издавал «Бюллетень оппозиции».

МОРРИС. Какая была фамилия у сына Троцкого? Под каким именем он был известен?

ОРЛОВ. Он был известен как Лев Седов.

В период моей работы в Испании во время гражданской войны я то и дело приезжал по делам во Францию и всячески старался там узнать у шефа резидентуры НКВД в Париже, во Франции, кто этот агент. Я выяснил, что этот агент стал ближайшим другом сына Троцкого Льва Седова и что он переписывается с самим Троцким. Я опять-таки не спросил его фамилии, но выяснил, что зовут его Марк.

МОРРИС. Имя агента было Марк?

ОРЛОВ. Имя агента было Марк.

В то время я не знал, что его фамилия была Зборовский. Затем я выяснил, что он подписывает статьи в «Бюллетене оппозиции» Троцкого именем «Этьен». Я узнал также, сколько ему лет, что он женат и у него есть ребенок, совсем маленький — около года, и я выяснил, что этот агент работает в научно-исследовательском институте, который возглавлял старый хорошо известный социалист Борис Николаевский. Таким образом, у меня появилось достаточно сведений, чтобы разоблачить этого человека. Вскоре после этого я порвал с советским правительством и переехал в Соединенные Штаты.

МОРРИС. Вы говорите, что решили разоблачить этого человека?

ОРЛОВ. Да, я решил разоблачить этого человека и предупредить Троцкого, что этот человек может подослать к нему убийцу.

МОРРИС. Иными словами, вы уже расстались с идеалами Советов?

ОРЛОВ. Да. И как только я приехал в Соединенные Штаты и устроил свои личные дела, я написал два письма — одно Троцкому в Мексику и другое, копию, — его жене, тоже в Мексику, предупреждая их об этом агенте-провокаторе, которого заслали в их среду, и предостерегая Троцкого против этого человека. У меня есть копия этого письма, которую я передал Подкомиссии по внутренней безопасности на ее заседании. Это фотокопия, снятая с машинописной копии, а также перевод письма.

МОРРИС. Это то самое письмо, которое вы много лет тому назад послали самому Троцкому?

ОРЛОВ. Да. Я послал его 27 декабря 1938 года.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Хотите ли вы, чтобы это письмо было зачитано для протокола?

МОРРИС. По-моему, это было бы полезно, сенатор.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Будьте любезны, прочтите это письмо для протокола.

ОРЛОВ. Поскольку письмо длинное, я просил бы разрешения привести здесь лишь некоторые цитаты из него.

Сенатор МАККЛЕЛАН. Что ж, все письмо…

МОРРИС. Я предлагаю занести все письмо в протокол, а свидетеля попросить прочесть лишь соответствующие куски.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Хорошо. Письмо в этом месте будет занесено в протокол.

(Указанное письмо было помечено как «Вещественное доказательство № 426»)

Вещественное доказательство № 426

С уважением Ваш друг» [38] .

(застенографированный текст)

«27 декабря 1938 г.

Дорогой Лев Давыдович, я — еврей, приехавший из России. В юности я был близок к революционному движению (партия Бунд). Затем я эмигрировал в Америку, где и живу уже много лет.

У меня остались в России близкие родственники. Среди них есть человек по имени Лушков, Генрих Самойлович, видный большевик, руководитель ЧК. Это тот самый Лушков, который, испугавшись за свою жизнь, 8 месяцев тому назад бежал из Хабаровска (Россия) в Японию. Об этом было напечатано во всех газетах. Оттуда (из Японии) он написал мне в Америку, прося меня приехать и помочь ему. Я поехал туда и помог ему, чем мог. Я отыскал адвоката, который позаботился бы о том, чтобы его не выслали обратно к Советам, и дал ему немного денег.

Почему я пишу обо всем этом Вам? Потому что я узнал от Лушкова, что в Вашей организации есть опасный агент-провокатор. Я больше не революционер, но я честный человек. А честные люди относятся определенным образом к агентам-провокаторам. Вот что я узнал от Лушкова:

Всей деятельностью против старых большевиков в России ведал Молчанов, начальник тайного ведомства. Он готовил в Москве суд над Зиновьевым. А Лушков работал у Молчанова помощником. После ареста Ягоды Лушкова перевели в Хабаровск и назначили начальником политической полиции и помощником генерала Блюхера. А тем временем Молчанов и все прочие высшие офицеры тайной полиции, служившие под Ягодой, были расстреляны по приказу Сталина. Лушков понял, что близок и его час, и бежал в Японию.

Из разговора с Лушковым мне стало ясно, что он сам тоже принимал участие в преследовании революционеров и подготовке суда над Зиновьевым. Сейчас Лушков — враг Сталина, но он отклонил мое предложение отомстить за революционеров, сидящих в тюрьмах в России, так как боится, что если займется этим, русское правительство будет настаивать на его высылке из Японии и может на этот счет договориться с японцами.

Но я-то думаю, что не в том дело и что подлинной причиной отказа Лушкова является то, что он сам, побуждаемый стремлением к повышению и жаждой власти, принимал активное участие в преступлениях, совершавшихся против революционеров.

Когда я вернулся в Соединенные Штаты, я ближе познакомился с трагедией русских революционеров и прочел такие книги, как „Невиновен“ и „Дело Льва Троцкого“.

Дорогой Л. Д., эти книги порождают возмущение жестокостью, с какою в России относятся к людям, которые отдали всю свою жизнь революции. Под влиянием этих книг я решил (к сожалению, немного поздно) написать Вам о самом важном факте, который я узнал от Лушкова: о важном и опасном агенте-провокаторе, который долгое время был помощником Вашего сына в Париже.

Лушков категорически против того, чтобы опубликовать известные ему вещи, и не намерен выступать сам с публичными разоблачениями, но он не возражает против того, чтобы сообщить Вам, кто является главным агентом-провокатором или сталинским чекистом в Вашей партии.

Лушков дал мне детальную информацию об этом агенте при условии, что никто — даже Вы сами — не должен знать, что эта информация исходит от него. Несмотря на то, что Лушков забыл фамилию провокатора, он сообщил достаточно деталей, чтобы Вы могли безошибочно установить, кто этот человек. Этот агент-провокатор долгое время помогал Вашему сыну Л. Седову в издании Вашего русского „Бюллетеня оппозиции“ в Париже и сотрудничал с ним до самой его смерти.

Лушков почти уверен, что имя провокатора — Марк. Он был буквально тенью Л. Седова, информировал ЧК о каждом шаге Седова, обо всей его деятельности и личной переписке с Вами, которую провокатор читал с ведома Л. Седова. Этот провокатор втерся в полнейшее доверие Вашего сына и знал о деятельности Вашей организации столько же, сколько сам Седов. За работу этого провокатора несколько офицеров ЧК получили ордена и медали.

Этот провокатор до 1938 года работал в архиве или институте хорошо известного меньшевика Николаевского в Париже и, возможно, по-прежнему там работает. Этот самый Марк украл часть Вашего архива (документы) из заведения Николаевского (если не ошибаюсь, он делал это дважды). Эти документы были переправлены Лушкову в Москву, и он их читал.

Этому агенту-провокатору приблизительно 32–35 лет. Он — еврей, родом из русской части Польши, хорошо пишет по-русски. Лушков видел его фотографию. Провокатор носит очки, он женат и имеет ребенка.

Больше всего меня поражает доверчивость Ваших товарищей. У этого человека нет никакого революционного прошлого.

Несмотря на то что он еврей, четыре года тому назад он был членом Общества по репатриации в Россию (это общество бывших царских офицеров в Париже). По словам Лушкова, этот факт был хорошо известен в Париже даже членам Вашей организации. Уже в этом обществе Марк выступал как большевистский агент-провокатор, затем ЧК направило его в Вашу организацию, где ему почему-то стали доверять. Провокатор выдает себя за бывшего польского коммуниста, но это очень маловероятно.

Лушков сказал мне, что после того как из института Николаевского был украден Ваш архив, в Москве были уверены, что Вы обнаружите провокатора, потому что в институте работало всего несколько человек, и все они, за исключением провокатора Марка, были в прошлом революционерами. Я спросил Лушкова, имеет ли провокатор какое-либо отношение к смерти Вашего сына Л. Седова, и он ответил, что ему это неизвестно, а вот то, что архив был украден Марком, — это несомненно.

Лушков высказал предположение, что теперь, когда убийство Троцкого стоит на повестке дня, Москва попытается заслать убийц с помощью этого агента-провокатора или же через агентов-провокаторов из Испании под видом испанских троцкистов.

Лушков сказал, что Вы хорошо знаете этого провокатора из писем Л. Седова, но с ним лично никогда не встречались. Лушков сообщил, что провокатор регулярно встречался с сотрудниками советского посольства в Париже, и Лушков выражал удивление, как Ваши товарищи не обнаружили этого, — особенно после того, как Ваши документы были выкрадены из института Николаевского.

Дорогой Л. Д., это все, что я на данный момент могу Вам сказать. Надеюсь в будущем узнать от Лушкова многое, что поможет высветить деятельность московской политической полиции и доказать, что казненные революционеры были невиновны.

Прошу Вас никому не говорить о моем письме, в особенности о том, что это письмо пришло к Вам из Соединенных Штатов. Русское ЧК, несомненно, знает, что я ездил к Луш-кову, и если они каким-то образом узнают об этом письме, то поймут, что Лушков дал Вам информацию через меня. А у меня в России близкие родственники, которым я посылаю продовольственные посылки, и их могут арестовать из-за этого письма.

Не рассказывайте также, что Вы получили эту информацию от Лушкова. Лучше всего вообще никому не говорить об этом письме. Просто попросите Ваших доверенных товарищей в Париже выяснить, принадлежал ли Марк к Союзу по репатриации на родину, проверить его прошлое и посмотреть, с кем он встречается. Нет сомнения, что Ваши товарищи довольно скоро выяснят, что он встречается с сотрудниками советского посольства.

Вы имеете право проверять членов Вашей организации, даже если у Вас нет данных о том, что это — предатели. А кроме того, Вы не обязаны верить мне.

Главное: будьте бдительны. Не доверяйте никому — ни мужчине, ни женщине, которые могут явиться к Вам с рекомендациями от этого провокатора.

Я не подписываю письма и не даю своего адреса, так как боюсь, что сталинисты могут перехватить это письмо на почте в Мексике и прочесть его. Они могут даже конфисковать письмо, а чтобы я знал, что Вы получили мое письмо, я хотел бы, чтобы Вы напечатали в нью-йоркской газете „Социалист аппил“ сообщение о том, что редакция получила письмо Стейна — пожалуйста, поместите это сообщение в газете в январе или феврале.

Для большей надежности я посылаю два одинаковых письма: одно — адресованное Вам и второе — Вашей жене Н. Седовой. Ваш адрес я узнал из книги „Дело Л. Т.“

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Теперь можете прокомментировать определенные цитаты из письма.

ОРЛОВ. Хорошо. Итак, цитаты, но прежде, чем привести их, мне хотелось бы сказать, что, отправляя это письмо, я знал, что корреспонденцию Троцкого перехватывают агенты русской полиции на мексиканской почте, и я понимал, что они прочтут мое письмо и таким образом узнают, где я скрываюсь — в Соединенных Штатах, — что облегчит им задачу убить меня. Таким образом мне надо было найти способ передать Троцкому мое сообщение и в то же время не раскрыться. Мне удалось это сделать благодаря одному обстоятельству, которое произошло за несколько месяцев до того.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Продолжайте.

ОРЛОВ. За границей был еще один человек, который знал личность этого советского агента среди троцкистов. Этим человеком был генерал Лушков, который был раньше заместителем маршала Блюхера. Блюхер находился в Дальневосточном приморском крае России. Случилось так, что генерал Лушков, который был правой рукой Сталина в подготовке процессов против старых большевиков, испугался за свою жизнь и в июне 1938 года бежал в Японию. Вот я и решил послать письмо Троцкому таким путем, чтобы он пришел к выводу, что эта информация исходит от генерала Лушкова. Я отлично знал, что русские прочтут письмо и решат, что Лушков выступил в Японии перед журналистами и засветил Марка Зборовского. Я разработал легенду и написал Троцкому, что я — старый эмигрант, русский эмигрант, живущий в Америке, что мой «племянник» генерал Лушков бежал в Японию, что я получил от него письмо с просьбой о помощи, в котором выражались опасения, что он может быть выслан в Россию. Я поехал к нему и помог ему, чем мог — нашел для него адвоката. И вот что я узнал от Лушкова. Я написал Троцкому, что Лушков по указанию Сталина был одним из организаторов знаменитых процессов, одним из тех, кто фальсифицировал показания на этих процессах, и теперь он боится за свою жизнь, потому что у Сталина вошло в привычку убивать всех, кому известны его тайны и преступления. Итак, я написал, что узнал от Лушкова про опасного агента-провокатора, близкого к сыну Троцкого, и что этот агент-провокатор может сыграть главную роль в убийстве Троцкого. Вот некоторые цитаты из этого письма. Я написал письмо так, как написал бы его русский эмигрант. Я постарался, чтобы язык письма был не очень хорошим, не совсем гладким русским языком [39] .

Месяц спустя я увидел отчаянный по тону вызов: «Господин Стейн, я предлагаю вам прийти в редакцию „Социалист аппил“ и поговорить с товарищем Мартином». Я пошел туда, но не назвался. Просто посмотрел на этого Мартина, и он не внушил мне большого доверия — на этом все и кончилось.

МОРРИС. Вы говорите, он не внушил вам доверия?

ОРЛОВ. Да. После этого я пытался позвонить Троцкому по телефону. Со мной говорила его секретарша. Троцкий не захотел подойти к аппарату. Он боялся, что я — журналист и хочу использовать его в своих целях. На этом все и кончилось. А теперь вот уже пятнадцать лет, как я скрываюсь, живу в полной изоляции. В 1953 году, когда я опубликовал статьи о моей жизни и вышел из укрытия, если не совсем, то хотя бы наполовину, я встретил несколько старых русских социалистов, которые многие годы жили в эмиграции во Франции, а теперь находятся в Соединенных Штатах. Я спросил их, знают ли они такого человека, потому что я хотел помешать его предательским действиям, а он ведь может и дальше где-то предавать социалистов, уклонистов и прочих. Через полгода я узнал — и это было для меня большой неожиданностью, — что этот человек с 1941 года живет здесь, в Соединенных Штатах, что он стал американским гражданином, что он получает правительственные и социальные субсидии, причем немалые. Я сразу заподозрил, что русские послали его в Америку заниматься шпионажем и выдавать людей. Я узнал об этом в рождественскую ночь 1954 года и, как только праздники кончились, отправился в Нью-Йорк к помощнику прокурора США Б. Эттэрбери и рассказал ему всю эту историю. Он вызвал двух сотрудников ФБР, и я все повторил при них. В итоге — а я только тогда узнал его настоящую фамилию — Зборовский, потому что, как вы могли заметить, я никогда не спрашивал, как его фамилия, — так вот этого Зборовского вызвали в Подкомиссию по внутренней безопасности, где он подтвердил все до малейших подробностей, о чем я про него рассказывал. Моя информация касалась его деятельности до 1938 года, так как у меня не было никакой возможности узнать, что он делал потом. Но он признал, что до 1945 года поддерживал связь с советской разведкой, через советское посольство в США. Я подозреваю, что он решил прекратить свою деятельность в 1945 году, так как иначе на него распространились бы положения закона, ограничивающего определенные виды деятельности. Не знаю, но вполне возможно, что соответствующие правительственные органы беседуют или беседовали с ним, и думаю, он вполне мог рассказать им гораздо больше, чем мы слышали здесь, когда он давал показания в Подкомиссии по внутренней безопасности.

МОРРИС. Сенатор МакКлеллан, давая здесь показания 29 февраля 1956 года, господин Зборовский признал, что когда сотрудники ФБР впервые пришли к нему после того, как его раскрыл господин Орлов, он сначала отрицал, что работал на тайную полицию, а затем, на последующих заседаниях Подкомиссии, признался, что действительно занимался этим. Сейчас же…

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Где он сейчас?

МОРРИС. Сенатор, когда он давал свои показания, мы слышали, что он работал на предоставленную ему стипендию в больницах ветеранов в Нью-Йорке. В этих больницах ветеранов он работал с пациентами, изучая болевые ощущения раненых солдат, раненого персонала и их реакцию на боль. Я не могу сказать вам, по-прежнему ли он там или нет. Мы уже некоторое время не занимались Зборовским, не занимались этим предметом. Хотите ли вы еще что-нибудь услышать об этом человеке, сенатор, об этом Зборовском?

Сенатор МАККЛЕЛАН. По-моему, мы все хотели бы знать, где он и что сейчас делает.

МОРРИС. Мы выясним, находится ли он по-прежнему там. Господин Орлов, не расскажете ли вы нам о той роли, которую вы играли в Испании. Вам пришлось иметь дело… вы были ответственны за пересылку довольно крупного количества золота, которое Испанское правительство отправило в Москву, так?

ОРЛОВ. Ну, это была особая операция…

МОРРИС. Значит — особая операция?

ОРЛОВ. Ведь моя основная работа в Испании заключалась в организации для Испанского республиканского правительства контрразведывательной и разведывательной деятельности против гитлеровской Германии и сил генерала Франко. Моей второй задачей была организация партизанской войны в тылу врага. Операция с золотом была единовременной акцией, которая была поручена мне лично Сталиным.

МОРРИС. Иными словами, вы несли личную ответственность за эту пересылку золота и были назначены лично Сталиным осуществить ее, так?

ОРЛОВ. Так. Мне хотелось бы сказать, что об отправке испанского золотого запаса в Россию знало лишь несколько избранных лиц. После того как умер премьер-министр Испании Ларго Кабальеро, после того как умер президент Испании Асано, в Западном мире осталось всего трое, кто знает об этой операции с золотом, — после смерти премьер-министра Негрина осталось всего трое. Одним из них является Индалесио Прието, один из величайших государственных деятелей Республиканской Испании, бывший министр обороны. Вторым, кто знает об этой операции, был глава испанского казначейства сеньор Мендес Аспе, который потом стал министром финансов Испании, и третий человек — я. Господин Прието — очень пожилой человек. Мы не знаем, как долго он протянет. Так что в действительности только двое могли бы выступить в качестве свидетелей: во-первых, Аспе, который находится где-то в Мексике, и я, Александр Орлов, который сейчас в Соединенных Штатах.

Приблизительно до ноября прошлого года никаких доказательств того, что это золото было отправлено в Россию, не было, потому что расписка, выданная в Москве после того, как золото было пересчитано, находилась в сейфе бывшего премьер-министра Негрина, который не хотел, чтобы золото попало в руки Франко. Я прочел в газетах, что людям Франко удалось выкрасть или как-то иначе получить — возможно, с согласия самого Негрина — эту расписку и что расписка находится сейчас в руках правительства Франко. Есть подозрения, что сам Негрин, чувствуя приближение конца, решил, что в конце концов эта масса золота принадлежит испанскому народу. Правители приходят и уходят, режимы сменяются. А испанский народ остается, и испанская нация имеет право на это золото, так что было высказано подозрение или предположение, что он, Негрин, велел своему сыну передать расписку нынешнему испанскому правительству. Ситуация с испанским золотом развивалась следующим образом…

МОРРИС. Не расскажете ли вы нам о своей роли в этой операции?

ОРЛОВ. Да. 20 октября, когда я был в Мадриде, положение на фронте было отчаянным. Противник находился в двадцати милях от Мадрида. Население покидало город, и правительство считало, что Мадрид не удержать, и готовилось сдать Мадрид. В это время мой шифровальщик вошел ко мне в кабинет с книгой шифров под мышкой и с телеграммой, которую он начал расшифровывать. Он расшифровал всего несколько слов, мосле которых стояло указание, что остальной текст я должен расшифровать сам. Телеграмма гласила: «Передаю личный приказ шефа»… Ежова… И дальше следовала телеграмма от Сталина: «Вместе с послом Розенбергом договоритесь с главой Испанского правительства Кабальеро об отправке золотого запаса Испании в Советский Союз. Используйте для этой цели советский пароход. Операция должна быть проведена в усло-виях строжайшей секретности. Если испанцы потребуют у вас расписки, откажитесь. Повторяю: откажитесь подписать что бы то ни было и скажите, что официальная расписка будет выдана в Москве Государственным банком. Считаю вас лично ответственным за эту операцию. Розенбергу даны соответствующие указания».

МОРРИС. Значит, такова была секретная инструкция, посланная вам Ежовым. Каков был его титул в то время?

ОРЛОВ. В то время он был министром внутренних дел, главой всей советской разведки, секретарем ЦК партии и главное — правой рукой Сталина.

МОРРИС. И вы получили инструкции от Сталина относительно действий, касающихся испанского золота?

ОРЛОВ. Да.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Кем был Розенберг?

ОРЛОВ. Это был советский посол.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. В Испании?

ОРЛОВ. В Испании, в Мадриде.

Я немедленно отправился с этой телеграммой к советскому послу Розенбергу и застал его за расшифровкой такой же телеграммы, а в дальнем углу сидел его шифровальщик и ждал, ждал, так как могла понадобиться его помощь. Скорей всего посол тоже получил инструкцию лично расшифровать эту телеграмму. На другой день, или через день, у меня была встреча с нашим послом Розенбергом и испанским министром финансов Негрином, который потом стал премьер-министром. Негрин спросил меня, сколько потребуется людей для проведения этой операции. Я сказал, что проведу операцию силами своих людей — я имел в виду наших танкистов, которые незадолго до того прибыли в Испанию.

МОРРИС. Советских солдат?

ОРЛОВ. Да, советских солдат.

Оттуда мы отправились в испанское… из нашего посольства мы отправились в испанское министерство финансов, где Негрин, министр финансов, представил меня шефу испанского казначейства сеньору Мендесу Аспе.

МОРРИС. А Негрин понимал, что происходит?

ОРЛОВ. Да, Негрин понимал, и всего три члена правительства знали об операции. Больше никто из кабинета министров не знал. Это были: премьер-министр Кабальеро, министр финансов Негрин и президент республики Асана.

МОРРИС. Могу я тут прервать вас, господин Орлов? С советской точки зрения золото брали у Испанского правительства на хранение или просто увозили?

ОРЛОВ. Оно отправлялось на хранение.

МОРРИС. Таково было намерение Советов в то время?

ОРЛОВ. Да, таково было намерение Советов в то время, и должен сказать, что и посол Розенберг, и я, мы были потрясены, когда нам сказали, что испанское правительство готово доверить Сталину все сбережения испанского народа — Сталину, которого мир уже успел раскусить, человеку, который в действительности не заслуживал никакого доверия.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. В какую сумму оценивалось золото?

ОРЛОВ. Трудно сказать. По-моему, около… оно оценивалось между 600–700 миллионов долларов. По-моему, там было около 600 тонн. Хочу подчеркнуть, что испанское правительство в то время было коалиционным правительством, состоявшим из лидеров различных партий, и полностью все не контролировало, потому что было много неподконтрольных партий, много армий. У анархистов была своя армия. Я откровенно сказал министру финансов Негрину, что если кто-то узнает об этой акции, если анархисты захватят моих людей, русских, с грузом испанского золота, они перебьют моих людей, произойдет грандиозный политический скандал на весь мир, и это может даже вызвать внутреннюю революцию. Вот я и предложил, я попросил Негрина, выдать мне от имени испанского правительства доверенность на фиктивное имя, назвав меня представителем Банка Англии или Америки, потому что тогда, как представитель Банка Англии или Банка Америки, я смогу сказать, что золото отправляется на хранение в Америку, а сказать, что оно отправляется в Россию, было бы опасно, так как это могло вызвать восстание. Негрин не стал возражать. Он решил, что это хорошая идея. Я более или менее прилично говорил по-английски и мог сойти за иностранца. Так что он выдал мне доверенность на имя Блэкстоуна, и я стал представителем Банка Америки.

МОРРИС. Вам была выдана доверенность на фамилию Блэкстоун из Банка Америки?

ОРЛОВ. Да. Блэкстоуна. Согласно приказу я должен был погрузить золото на русский пароход, но я решил разделить риск и погрузить его на столько судов, сколько смогу зафрахтовать. Я зафрахтовал для этой цели четыре советских парохода, которые находились тогда в испанских портах.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Находились для какой цели?

ОРЛОВ. Четыре советских парохода находились тогда там, в испанских портах, после того как выгрузили вооружение и продовольствие. И я отправился в Картахену, испанский порт, где золото было сложено в большой пещере, вытесанной в горе. Я попросил правительство дать мне 60 испанских матросов для погрузки золота. Испанские матросы 3 ночи и 3 дня находились в этой пещере. Они отлично понимали, что было в ящиках, потому что там были еще большие мешки, обычные мешки, наполненные серебряными монетами, и матросы понимали, что это их казна. Но они не знали, куда отправляют золото — возможно, в другой испанский город. Три ночи происходила погрузка золота и транспортировка его в ночное время, в полной темноте, к пирсу, где его грузили на советские пароходы. А днем испанские матросы спали на мешках с серебром. На второй или третий день произошла массированная бомбардировка, и кто-то заметил, что если бомба угодит в соседнюю пещеру, где хранятся тысячи фунтов динамита, нас всех разнесет на куски. Серьезной проблемой было здоровье Мендеса Аспе. Он был человек очень нервный. Он сказал нам, чтобы мы прекратили погрузку, так как можем все погибнуть. Я сказал ему, что этого нельзя делать, потому что немцы будут все равно бомбить гавань и потопят корабли, так что надо продолжать. Тогда Аспе сбежал, оставив вместо себя своего помощника, очень славного испанца, который и вел счет золоту. В первый день наши подсчеты совпадали, но после того как Мендес Аспе уехал и счет продолжал вести этот чиновник, наши цифры стали разъезжаться. Когда погрузка была закончена, шеф казначейства Мендес Аспе пожелал сравнить свои цифры с моими. По моим подсчетам мы погрузили 7900 контейнеров. По его подсчетам — 7800. Разницу составляла поклажа двух грузовиков, так как каждый грузовик, согласно данной мне инструкции, вез 50 ящиков. А каждый ящик весил около 125 фунтов. Я побоялся сказать Негрину мою цифру, потому что, скажи я ему, что у нас на 100 ящиков золота больше, чем он думает, а потом окажись, что его подсчет правилен, мне пришлось бы отвечать за 100 ящиков золота. Гак что я ему ничего не сказал, но телеграфировал в Москву и позже сообщил им о разнице в подсчетах. Еще до погрузки золота я решил попросить испанское правительство дать указание испанским военным кораблям, чтобы они находились через определенные интервалы в Средиземном море по пути следования наших судов, а капитанам этих кораблей приказать в случае получения особого сигнала SOS, который будет означать, что на советский пароход совершено нападение или что он остановлен, испанские корабли должны немедленно двинуться на помощь советскому пароходу. Этот приказ был отдан капитанам испанских военных кораблей в запечатанных конвертах — до этого они ничего не знали. А инструкции были такие: как только будет получен особый сигнал SOS, капитаны должны вскрыть конверт и прочесть инструкцию (в инструкции было сказано, что на советский пароход с очень ценным грузом совершено нападение — спешите на помощь и вступайте в бой). Я знал, что такой приказ не мог быть отдан без согласия Прието, министра обороны, — в ту пору он был министром морского флота, — а он ничего не знал об операции с золотом. Так что я позвонил советскому послу в Мадриде Розенбергу и попросил его переговорить с премьер-министром Кабальеро, чтобы министр морского флота Прието отдал соответствующий приказ испанским военным кораблям и их капитанам. Через два-три дня испанский министр финансов Негрин и министр обороны Прието приехали в Картахену. Соответствующие приказы были отданы. Потом я семь или восемь дней трясся, ждал и думал, пройдут ли наши пароходы благополучно по опасным местам в Средиземном море, недалеко от Италии. А через 8 дней, когда я узнал, что пароходы благополучно прошли, я отправил телеграмму Ежову, в которой сообщал, что по моим подсчетам там 7900 контейнеров, а по подсчетам испанцев 7800 контейнеров, и я прошу это проверить. Ну, вот тут уже тайна. Когда я увидел сейчас в газетах, что расписка выдана Советским государственным банком на 7800 контейнеров, а не на 7900, я подумал, что, наверное, Сталин решил воспользоваться ста ящиками золота и пустить их, возможно, на деятельность Коминтерна или на что-то еще. Через несколько месяцев после истории с золотом, когда я лежал в хирургической клинике профессора Бержера в Париже, меня пришел навестить сам начальник советского НКВД Слуцкий и рассказал мне про золото, какое это было большое событие, когда оно прибыло в Москву, и он сказал мне вполне достоверно, что это золото, по словам Сталина, никогда не будет возвращено Испании. Несколько месяцев спустя ко мне пришел близкий мой друг, который был в Испании одновременно со мной и которого я считал ликвидированным. Теперь из советской прессы я знаю, что около месяца тому назад он был реабилитирован и его книги снова печатаются в России, так что я не стану называть его имени, чтобы не поставить его в сложное положение. Он был очень близким другом Ежова, человеком, который лично докладывал Сталину. Он тогда вернулся из Москвы, где провел месяц, в Испанию и рассказал мне, каким великим событием было прибытие золота в Россию, и спросил, почему я ему об этом золоте ничего не говорил. Но самое интересное: он рассказал мне о том, что сказал Сталин на банкете, в присутствии членов Политбюро, на котором отмечалось прибытие золота, сказал: больше им не видать этого золота как своих ушей. Это такая русская поговорка. С тех пор прошло много лет, золото по-прежнему лежит в подземельях Кремля и, если ничего не будет предпринято, наверное, никогда не будет возвращено. А это золото принадлежит испанскому народу. Режимы меняются, но золото принадлежит народу, и испанский народ имеет на него право, и я думаю, лидерам испанских политических партий, независимо от их политических пристрастий и взглядов, следовало бы объединиться и потребовать, чтобы золото было возвращено или переправлено в ООН или во Всемирный банк на хранение для испанского народа.

МОРРИС. Сенатор МакКлеллан, я предлагаю — поскольку мы имеем дело сегодня с прямым свидетельством и следовательно доказательством того, что это золото стоимостью 600 миллионов долларов действительно принадлежит испанскому народу, передать копию этого свидетельства через нашего посла в ООН, в Организацию Объединенных Наций, с тем чтобы они рассмотрели возможные меры для восстановления справедливости в этом вопросе.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Это заседание открытое. Конечно, информация попадет в прессу. Они получат эту информацию. Я полагаю, для того чтобы Комиссия провела в жизнь ваше предложение, требуется официальная акция со стороны председателя. А нынешний председатель не захочет ее принимать. Думаю, такой вопрос должна решать Комиссия в целом, и я полагаю, это можно устроить, разослав оповещение об этом или просьбу, и пусть большинство членов подпишет ее.

МОРРИС. Будет сделано, сенатор.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Хорошо.

(На заседании 29 февраля 1957 года некоторые статьи из газет об испанском золоте были по приказу сенатора Артура В. Уоткинса, председателя Комиссии, включены в протокол).

Тема золота снова будоражит Испанию

(Нью-Йорк таймс, б января 1957 г.)

МАДРИД СООБЩАЕТ О НАЛИЧИИ РАСПИСКИ В ПОЛУЧЕНИИ МОСКВОЙ ЧАСТИ ИСПАНСКОГО ЗОЛОТОГО ЗАПАСА, ОТПРАВЛЕННОГО В МОСКВУ, ЧТОБЫ ОНО НЕ ПОПАЛО К ФРАНКО

Бенджамин Уэллис — специально для «Нью-Йорк таймс»

Мадрид, 5 января. История о нескольких сотнях тонн испанского золота, переданных Советскому Союзу в 1936 году, вновь оказалась на первых полосах газет.

Краткое, выдержанное в осторожных формулировках заявление министерства иностранных дел от 29 декабря вызвало обширные комментарии в контролируемой режимом печати, а также в официальных и дипломатических кругах.

Министерство заявило, что тщательные поиски, предпринятые за границей в течение последнего года, привели к тому, что в распоряжении властей оказалась официальная советская расписка в получении (части) золотого запаса страны. Это золото было тайно отправлено в Москву в сентябре 1936 года, в самом начале гражданской войны в Испании.

Министерство выразило признательность семье и друзьям покойного д-ра Хуана Негрина, премьера республиканского правительства на протяжении почти всей гражданской войны, за то, что они нашли этот важный документ. Он дает Испании юридические основания потребовать возвращения сокровищ, говорится в заявлении. Это заявление — последний и, вероятно, наиболее значительный шаг правительства Франко в двадцатилетней истории его попыток вернуть увезенное золото.

7800 ЯЩИКОВ ЗОЛОТА

Официальные лица в Мадриде избегают оценок количества золота. Один высокопоставленный источник в частном порядке назвал цифру «между 600 и 700 тонн». Другие, ссылаясь на испанских эмигрантов, говорят, что 6 ноября 1936 года 510 тонн золотых слитков и золотых монет на сумму 1 734 000 золотых песет были доставлены в Москву в 7800 ящиках;

По неофициальным оценкам, стоимость такого количества золота сегодня значительно превышает 500 миллионов долларов.

(Нынешний золотой запас Банка Испании, согласно авторитетным сообщениям, составляет 200 миллионов долларов.)

Как стало известно, советская расписка в получении золота сохранилась в личном архиве д-ра Негрина, который жил в изгнании в Париже и Лондоне до самой смерти, последовавшей во французской столице 14 ноября минувшего года. В течение последнего года его жизни представители правительства Франко вели с ним тайные переговоры по поводу расписки. После его кончины она была передана испанским властям одним из его сыновей.

Золото было переправлено в СССР в обстановке исключительной секретности, поскольку республиканское правительство серьезно опасалось, что оно может быть захвачено повстанцами во главе с генералом Франсиско Франко.

ДВОЯКАЯ ЦЕЛЬ ОПЕРАЦИИ

Собранные воедино сведения из различных испанских и коммунистических источников указывают на то, что приказ об отправке золота был отдан 13 сентября 1936 года д-ром Негрином, в тот период занимавшим пост министра финансов. Задача была двоякой: спасение золота от захвата силами Франко, а также предоставление залоговых гарантий Москве и обмен на поставки советского вооружения республиканскому правительству.

Под личным присмотром Франсиско Мендеса Аспе, генерального директора казначейства, слитки и монеты были погружены в автофургоны. Пятнадцатого сентября специальный железнодорожный состав отправился в Картахену, на средиземноморское побережье. В Картахене сокровища были перегружены на борт трех советских судов, которые охранялись кораблями испанского ВМФ. Затем суда взяли курс на Одессу, а прибыв на место, были переданы под контроль советских сил безопасности. Прибывшие из Москвы официальные лица руководили погрузкой золота в специальный поезд.

Дальнейший путь испанского золота покрыт завесой тайны.

Какие именно шаги намерено предпринять теперь испанское правительство, чтобы вернуть себе золото, Мадрид официально не сообщает. Отмечается лишь, что 7 января 1955 года испанское правительство предупредило многие страны, что Москва может попытаться расплачиваться золотом из испанского национального запаса.

Широко распространено мнение, что Испания обратится по данному вопросу в Международный суд в Гааге и Организацию Объединенных Наций.

Один из сыновей выступает с опровержением.

Париж, 5 января. Ромуло Негрин, один из трех сыновей покойного д-ра Хуана Негрина, опроверг сегодня сообщения о том, что он якобы передал расписку режиму Франко по указанию своего отца.

Ромуло Негрин, живущий в Мехико и находящийся с частным визитом в Париже, заявил, что ему ничего не известно о подобной расписке.

ЕЩЕ ОДНО ОПРОВЕРЖЕНИЕ

С аналогичным опровержением выступил Мигель Негрин, заявивший, что единственным из трех братьев, находившимся в Париже в момент кончины отца, был Ромуло. Сеньор Мигель Негрин, с которым удалось связаться по телефону в его доме в Сэндс-пойнт, Лонг-Айленд, заявил, что единственный, кто может что-либо сказать по данному поводу, это Ромуло Негрин. Мигель Негрин, однако, не исключил, что покойный д-р Хуан Негрин мог передать эту бумагу не со своего смертного одра, а в какой-то иной момент, хотя Мигель Негрин предупредил, что это лишь домыслы.

Третий брат — д-р Хуан Негрин — находится в отъезде и связаться с ним не удалось.

Два представителя Испании в Москве

(Нью-Йорк таймс, 10 января 1957 г.)

ВИЗИТ СВЯЗЫВАЮТ С ВОЗВРАЩЕНИЕМ ЭМИГРАНТОВ И С ОГРОМНЫМ ЗОЛОТЫМ ЗАПАСОМ, ПРАВА НА КОТОРЫЙ ОСПАРИВАЕТ МАДРИД

Бенджамин Уэллис — специально для «Нью-Йорк таймс»

Мадрид, 9 января. Сообщается, что два испанских представителя прибыли сегодня в Москву.

Это д-р Луис де ла Серна, высокопоставленный чиновник испанского Красного Креста, и Сальвадор Вальина, корреспондент органа испанской фаланги газеты «Арриба».

По официальному сообщению, д-р де ла Серна посещает советскую столицу в связи с репатриацией испанских эмигрантов. До сих пор около 1500 из них возвратились на родину; еще примерно 3000 по-прежнему находятся в Советском Союзе. Около 300 человек готовятся к отправке из Одессы в Испанию в ближайшие дни.

Наблюдатели отмечают, что визит совпадает с новым всплеском внимания испанской печати к вопросу об утраченной части золотого запаса. Это золото было отправлено республиканским правительством в Советский Союз в начале гражданской войны в Испании в 1936 году.

СОВЕТСКОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ

По сообщениям из информированных источников, советское правительство в конце 1955 года предложило провести советско-испанские консультации по вопросам репатриации испанцев, возобновления дипломатических отношений и, предположительно, возвращения золота.

Соответствующие беседы между советскими и испанскими дипломатами состоялись сначала в Париже, затем в Гамбурге, однако никакой окончательной договоренности достигнуто не было.

Сокровища, которые, как предполагается, находятся в Москве, оцениваются в 510 метрических тонн золота (16 миллионов тройских унций). По официальным расценкам правительства США — 35 долларов за тройскую унцию — это 500 миллионов долларов.

Детали отправки испанских валютных резервов в СССР отражены в документах, недавно оказавшихся в распоряжении испанского правительства.

Документы налицо

Это следующие документы:

Указ республиканского правительства Испании от 13 сентября 1936 года, уполномочивающий покойного д-ра Хуана Негрина, тогдашнего министра финансов, вывезти валютные ценности «туда, где, по его мнению, они будут в наибольшей безопасности». Указ подписан президентом республики Мануэлем Асаньей и премьером Ларго Кабальеро.

Восьмистраничный документ на французском языке в четырех частях, содержащий классификационные таблицы золотых монет, слитков и самородков, полученных в Москве Госхраном — государственным хранилищем драгметаллов комиссариата финансов. Этот документ скреплен 5 февраля 1937 года подписями Марселино Паскуа, посла Испанской республики в Москве, Г. Ф. Гринько, народного комиссара финансов, и Н. Н. Крестинского, заместителя наркома иностранных дел. Пункт 2 раздела 4 гласит, что республиканское правительство Испании может реэкспортировать свои депозиты или свободно распоряжаться ими иным образом.

Эти документы были получены после года конфиденциальных переговоров в Париже с господином Негрином, который скончался там 14 ноября 1956 года. Перед смертью он согласился возвратить их испанскому государству, сообщили в Мадриде официальные лица.

На протяжении многих лет эти документы находились на хранении в Соединенных Штатах, а не в Париже или Лондоне, как ранее сообщалось. Кончина сенатора Негрина до их передачи вызвала в испанских правительственных кругах серьезную озабоченность.

Эти круги опасались, что важные бумаги, являющиеся юридическим основанием для возобновления усилий Испании с тем, чтобы вернуть эти сокровища из Москвы, могут быть уничтожены или же окажутся в руках Москвы и таким образом исчезнут навсегда.

ИЗ США — В ИСПАНИЮ

«За рубежом» (Нью-Йорк таймс, международный выпуск, 21 января 1957 г.)

Благодаря сотрудничеству одного из сыновей Негрина, имя которого официальные лица предпочли не раскрывать, а также других членов его окружения, включая экономку, бумаги были переправлены из США и в настоящий момент находятся в руках мадридского правительства.

Эти документы дают испанским властям, по их мнению, неопровержимые юридические доказательства того, что советское правительство получило часть национального золотого запаса Испании. До сих пор эти претензии основывались лишь на устных утверждениях испанского правительства. Получив в свое распоряжение документальные доказательства, Мадрид, как ожидается, потребует возвращения этих сокровищ через Международный суд в Гааге, Объединенные Нации, а также по дипломатическим каналам.

Документы были тщательно исследованы. Кроме всего прочего они свидетельствуют о том, что золотой груз, доставленный в Одессу на трех советских судах, весил точно 510. 079. 523, 3 грамма, или чуть более 510 метрических тонн.

ИДАЛЬГО И КОМИССАР СМЯГЧАЮТ АТМОСФЕРУ МЕЖДУ МОСКВОЙ И МАДРИДОМ

К. Л. Сульцбергер. Париж, 20 января.

Крайне любопытные дипломатические переговоры в Париже происходят сейчас между испанским грандом и профессором-историком из коммунистов. Конечная цель их продолжительных бесед — определить, будут ли установлены официальные отношения между питающими взаимную антипатию режимами — франкистской Испанией и большевистской Россией.

Оба собеседника служат своим правительствам в качестве послов во Франции, которая избрана ареной для этого любопытного рандеву. Хосу Рохас-и-Морено, граф Каса-Рохас, представляющий Мадрид, это превосходно одетый джентльмен из Валенсии, бледнолицый, седовласый, с утонченными манерами любителя старины. Сергей Александрович Виноградов, представляющий Москву, — крепко сбитый, мускулистый русский с металлической улыбкой и изрядной обходительностью в общении. Когда-то он преподавал в Ленинградском университете.

Каса-Рохас и Виноградов были превосходно осведомлены о существовании друг друга в годы второй мировой войны, когда они одновременно служили в Анкаре. Они не разговаривали друг с другом, чтобы избежать неловкой ситуации, на дипломатических приемах, которые устраивала нейтральная Турция. Но с расстояния они, разумеется, наблюдали за маневрами и деятельностью вверенных им взаимно враждебных посольств.

Когда Каса-Рохас и Виноградов снова оказались вместе, на этот раз в Париже, они по-прежнему придерживались отчужденности. Так продолжалось до осени 1954 года.

В ноябре этого года президент Коти по своему обыкновению пригласил всех иностранных послов на ежегодную охоту в Рамбуйе, где тысячи откормленных и не слишком поворотливых фазанов становятся легкой добычей дипломатических ружей. Каса-Рохас и Виноградов были там в числе прочих. И, к удивлению идальго, большевистский профессор был необычайно приветлив. Он шутил. А если советский посол шутит, значит, на то есть инструкции.

ПРИЗНАКИ ОТТЕПЕЛИ

Вскоре чрезвычайно натянутая атмосфера между Мадридом и Москвой начала оттаивать. Российские представители побывали на нескольких неправительственных международных конференциях в Испании. В нейтральных городах начались неформальные переговоры в связи с желанием Мадрида репатриировать испанских эмигрантов из СССР.

Примерно 2000 из них обратились к властям в Москве с просьбой разрешить им уехать на родину. В их числе — военнопленные из состава Голубой дивизии, воевавшей на стороне Гитлера на Восточном фронте, а также ставшие уже взрослыми дети республиканцев, которые были вывезены в Россию во время гражданской войны.

Советские власти отпустили 286 ветеранов Голубой дивизии. К осени они также выдали более 1300 выездных виз бывшим эмигрантам. Первый советский корабль, зашедший в испанский порт после 1938 года, прибыл в Валенсию в сентябре прошлого года. Еще один находится в эти дни в пути.

К октябрю испанцы уже начали подумывать о приближении момента дипломатического признания. Советский Союз не стал прибегать к вето, чтобы помешать принятию Испании в ООН. Мадрид предположил, что это равносильно признанию правления Франко де-факто.

В тот момент, когда Виноградов приступил к прямым переговорам с Каса-Рохасом, последний получил указание поднять вопрос об испанском золоте. Двадцать лет назад Хуан Негрин — в ту пору министр финансов республиканского правительства — распорядился отправить золотой запас страны в Москву, чтобы помешать захвату его франкистами.

В ПОИСКАХ ИСПАНСКОГО ЗОЛОТА

Сокровище общим весом в 510 метрических тонн оценивается сейчас в более чем полмиллиарда долларов. Но как только Франко решил предъявить претензии, Москва заявила, что юридических прав собственности у Испании нет.

Четырнадцатого ноября прошлого года Негрин, крайне страдавший в изгнании, скончался в Париже. На смертном одре престарелый вожак республиканцев попросил одного из своих сыновей извлечь из потайного места официальные расписки Москвы в получении испанского золота и вручить их Франко. Были сделаны фотокопии. Семнадцать дней назад Каса Рохас встретился с Виноградовым и передал ему копии этих документов. Он официально потребовал возврата золота Испании. Если Москва не удовлетворит это требование, Мадрид намерен обратиться в Международный суд в Гааге.

Негрин уже был обречен, когда к ситуации добавился новый элемент. Восстание венгерского народа преимущественно католического вероисповедания и его жестокое подавление сделали еще более проблематичным, с политической точки зрения, признание коммунистической России глубоко религиозным режимом Мадрида.

Москва стремится к обмену посольствами с Мадридом по чисто прагматическим соображениям. Дипломатическая миссия в Испании помогла бы ей координировать нелегальную пропаганду и вести шпионаж против американских военных баз. Она также способствовала бы расширению торговых отношений, которые до сих пор велись только через третьи страны. Советы хотели бы получить доступ к богатствам испанских недр.

А Мадрид, разумеется, жаждет вернуть свои сокровища. Испанская казна в плачевнейшем состоянии. Полмиллиарда долларов были бы чрезвычайно кстати, чтобы поставить Испанию на ноги. Так что вопросы формулируются предельно просто. Достаточно ли сильно Испания хочет вернуть себе золото, чтобы пойти на признание Москвы? Так ли необходимо России признание, чтобы возвращать золото?

Перспектив на какое-то быстрое решение этой проблемы не видно. Но обе страны, ведущие этот диалог, известны своим терпением и настойчивостью. Слова «завтра» и «это произойдет скоро» означают по-испански и по-русски одно и то же.

Золото испанской войны истрачено, заявляют Советы

(Вашингтон пост, 6 апреля 1957 г.)

Лондон, 5 апреля (ЮП). Московское радио передало сегодня, что 420 миллионов долларов — стоимость испанского золота, тайно вывезенного в Россию 20 лет назад, — были направлены на «финансовую помощь (испанскому) республиканскому делу». В сообщении, кроме того, говорится, что испанские республиканцы так и не вернули 50 и 85 миллионов долларов, одолженных им Россией в период их краткого пребывания у власти. (Информированные источники в Мадриде утверждают, что Испания будет продолжать настаивать на возвращении золота.)

Золото, взятое из испанской казны, было тайно вывезено из страны поддерживаемым коммунистами республиканским правительством. С тех пор Испания пытается его вернуть. Сегодняшнее сообщение со ссылкой на редакционный материал коммунистического органа газеты «Правда» утверждает, что золота не осталось.

«Некоторые зарубежные газеты публикуют статьи о том, что испанское золото было отдано в СССР на хранение 20 лет тому назад, при этом полностью игнорируются расходы республиканского правительства Испании», — говорится в сообщении. «После того как испанское Республиканское правительство депонировало свои средства в Москве, оно неоднократно обращалось в Центральный Государственный банк СССР с просьбой произвести выплаты из этих средств за рубежом. Эти операции были настолько многочисленны, что вскоре все деньги были истрачены».

* * *

МОРРИС. Угодно ли вам, сенатор, узнать что-либо еще по данному конкретному вопросу?

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Нет, не думаю. А есть что-нибудь еще, что вы, полагаете, можно было бы добавить?

ОРЛОВ. Нет. У меня все.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН…. в связи с этим? Хорошо. Продолжайте.

МОРРИС. Знали ли вы, господин Орлов, о личной причастности Сталина к подделке американской валюты?

ОРЛОВ. Да, конечно. Это было хорошо известно в руководящих кругах НКВД. Нелепо было огромной стране печатать поддельные американские доллары с тем, чтобы наводнить ими Запад. Верно, что к моменту, когда это было подготовлено и осуществлено, это было в 1929 году, Сталин нуждался в деньгах для финансирования индустриализации страны. Однако все — да и он сам, — наверное, понимали, что даже при самой удачной подделке просто невозможно распространить более одного миллиона долларов, поскольку это станет известно банкам. Банки будут предупреждены о появлении неучтенных серий, и на этом все кончится. Тем не менее Сталин решил действовать. Чем же это можно объяснить? По-моему, — и я вполне уверен, что прав, — тут все дело в самом характере Сталина, который был на 90 % преступником и на остальные 10 — политиком.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. От кого это известно?

ОРЛОВ. От Сталина, от самого Сталина. В этой связи прошу позволения процитировать известного русского социалиста-революционера, который провел полгода в заключении вместе со Сталиным в 1908 году, при царе. Имя этого человека — Симон Верещак. Кстати, сам Сталин подтвердил, что он действительно был знаком с Верещаком, а в 1927 году «Правда» опубликовала статью по материалам воспоминаний этого человека. Сталину понравилось кое-что из того, как Верещак вспоминает о нем, описывая их совместное пребывание в тюрьме, и именно поэтому в «Правде» появилась такая статья. Эсер Верещак написал в своих мемуарах, что в то время как политические заключенные пытались не якшаться с обычными уголовниками и всячески убеждали свою молодежь этого не делать, Кобу (подпольная кличка Сталина) постоянно видели в компании убийц, вымогателей и грабителей. Он всегда восхищался людьми, провернувшими нечто прибыльное. Соседями Сталина по камере были два фальшивомонетчика, изготовившие 500-рублевые банкноты: Сакварелидзе и его брат Нико. Так писал Верещак о том периоде, когда они со Сталиным находились в 1908 году в тюрьме.

МОРРИС. Господин председатель, я полагаю, что сейчас будет целесообразно прервать на несколько минут показания свидетеля. У нас есть представитель казначейства с образцами фальшивых банкнот, о которых только что упоминал господин Орлов, и я считаю, сенатор, что его показания для протокола явятся конкретной иллюстрацией предшествующего свидетельства.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Хорошо. Прошу свидетеля занять свое место. Можете ли вы торжественно поклясться, что показания, которые вы дадите данной сенатской Подкомиссии, являются правдой, одной только правдой и ничем кроме правды, и да поможет вам Бог?

ГРУБЕ. Клянусь.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Советник, можете задавать вопросы.

ПОКАЗАНИЯ РОБЕРТА Ф. ГРУБЕ, СЕКРЕТНАЯ СЛУЖБА СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ, МИНИСТЕРСТВО ФИНАНСОВ

МОРРИС. Назовите для протокола ваше имя и адрес.

ГРУБЕ. Роберт Ф. Грубе.

МОРРИС. Ваша служебная принадлежность?

ГРУБЕ. Секретная служба Соединенных Штатов.

МОРРИС. Хочу отметить, господин Грубе, что в зале нет фотографов, и таким образом у вас нет оснований беспокоиться по поводу того, что вас могут сфотографировать, нарушив тем самым существующие правительственные правила. Имеются ли у вас на руках образцы фальшивых ассигнаций, о которых идет речь?

ГРУБЕ. Да, сэр.

МОРРИС. Можете ли вы продемонстрировать их председателю?

ГРУБЕ. Господин председатель, перед вами поддельные стодолларовые казначейские билеты старого выпуска, которые впервые появились в США, в Техасе, в 1928 году; затем 100 тысяч долларов в этих банкнотах были обнаружены при одной из сделок в Чикаго и, кроме того, у нас имелись сведения относительно более широкого распространения этих подделок в зарубежных странах.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Сколько миллионов таких долларов было запущено в обращение?

ГРУБЕ. Трудно сказать, поскольку у нас не было полной информации по всем зарубежным странам. Что касается Соединенных Штатов, у нас был лишь один эпизод со 100 тысячами долларов в Чикаго, однако в дополнение к этому регистрировались многочисленные, как мы это называем, «пятна», то есть небольшие количества, ввозимые из-за границы туристами или людьми, прибывавшими со специальными целями.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. А какова общая сумма, которую удалось конфисковать?

ГРУБЕ. По всей стране удалось выловить 100 тысяч долларов плюс те, что в Чикаго.

Теперь о чикагской партии: из этих 100 тысяч долларов им удалось запустить в обращение лишь 25 тысяч. Мы обнаружили остальные 75 до того, как они были запущены.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. До того?

ГРУБЕ. Да, сэр.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Господин юрисконсульт, следует ли приложить это в качестве вещественного доказательства?

МОРРИС. Полагаю, нет. Тем не менее в протоколе должно быть отмечено, что мы не в состоянии скопировать деньги.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Занесите в протокол номера банкнот.

САУЕРВАЙН. Позволю себе привлечь ваше внимание к самому важному здесь моменту — различию серийных номеров, наименований банков и прочих обозначений на банкнотах. Ведь это не просто единичный экземпляр, изготовленный заурядным фальшивомонетчиком. Это массовая, фабричная операция с многочисленными изменениями клише.

ГРУБЕ. Совершенно верно. Каждая из этих банкнот имеет различные характеристики, разные идентификационные элементы. Тут указаны разные Федеральные резервные банки, разные буквенные обозначения серий, разные номера на лицевой стороне и на оборотной, а обычно, когда речь идет о такого рода операциях, мы имеем то или иное количество совершенно идентичных фальшивок, изготовленных одним автором. Иными словами, все они помечены одним и тем же Федеральным резервным банком, имеют одинаковые буквенные обозначения, одни и те же номера на лицевой и тыльной стороне, а в данном случае наличествуют два, как мы считает, варианта, изготовленные на одной фабрике.

МОРРИС. С технической точки зрения, перед нами — свидетельство весьма умелого дублирования, не так ли?

ГРУБЕ. Крайне хитроумные подделки. Это, вероятно, самые изощренные подделки стодолларовых банкнот старого образца, когда-либо обнаруженные нами.

МОРРИС. Удалось ли вам установить советское происхождение этих купюр?

ГРУБЕ. Нет, сэр, не удалось.

МОРРИС. Один человек был арестован, не так ли?

ГРУБЕ. Верно.

МОРРИС. Как его имя?

ГРУБЕ. Д-р Валентин Буртан.

МОРРИС. У меня больше нет вопросов к свидетелю.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Хорошо. Благодарю вас.

Продолжим с вами.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ПОКАЗАНИЙ АЛЕКСАНДРА ОРЛОВА

МОРРИС. Господин Орлов, расскажите нам, что вам известно об этой конкретной операции?

ОРЛОВ. Я узнал об операции по подделке стодолларовых купюр в 1930 году, и мне стало известно, что этой операцией руководил лично Сталин, а непосредственный надзор за ней осуществляли два человека. Имя одного из них — Бокий.

МОРРИС. Кто этот господин Бокий?

ОРЛОВ. Бокий был старым большевиком, начальником особого отдела НКВД, человеком, прославившимся в партии тем, что именно он запротоколировал так называемые «Апрельские тезисы», разработанные Лениным и его сторонниками в апреле 1917 года, то есть решение о начале, о подготовке революции, которая произошла позже, в октябре. Вторым человеком был Берзин, глава советской военной разведки. Я также узнал, что в рамках подготовки к заброске этих денег по приказу Сталина был приобретен, куплен банк, немецкий банк, чтобы облегчить размещение купюр.

МОРРИС. Вы хотите сказать, что Советы даже купили немецкий банк?

ОРЛОВ. Да. Советы купили немецкий банк, вернее, финансовую контору в Берлине, которая называлась «Мартини», и второе имя — Сакс или Сасс. Может быть, господин Мандель поправит меня.

МОРРИС. Скажите по буквам.

МАНДЕЛЬ. С-а-а-с — М-а-р-т-и-н-и.

ОРЛОВ. Банк был куплен какими-то канадцами, тоже под началом коммунистов, а потом перепродан германскому коммунисту по имени Пауль Рот.

МОРРИС. Пауль Рот?

ОРЛОВ. Да.

МОРРИС. Тоже коммунист?

ОРЛОВ. Тоже коммунист и главный распределитель этих денег. Человека, который стал основным клиентом этого банка, звали Франц Фишер.

МОРРИС. Вам предъявляется несколько фотографий. Можете опознать на них человека, которого только что назвали?

ОРЛОВ. Я никогда не видел Фишера, поэтому узнать его не могу.

МОРРИС. Если вы не можете опознать Франца Фишера, тогда, возможно, это сделает господин Макманус?

МАКМАНУС. Я не уверен, что можно опознавать Франца Фишера по фотографиям, которые я только что передал господину Орлову.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Это свидетель или штатный сотрудник?

МОРРИС. Господин Макманус — штатный сотрудник.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Он может сделать заявление.

ОРЛОВ. Прошу разрешения добавить, что эти банкноты были изготовлены превосходно, поскольку выпущены они были российским Гознаком, государственным учреждением, печатающим российские денежные знаки, где трудятся лучшие в мире специалисты, создававшие в свое время так называемые царские ассигнации, которые считались самыми сложными в мире для подделки. Таким образом, нет ничего удивительного в том, что эти купюры невозможно отличить от подлинных стодолларовых банкнот. Но все же это была нелепая, безумная операция, поскольку в конечном итоге никто не в состоянии распространить более одного миллиона долларов.

МОРРИС. А вам известно, сколько предполагалось выпустить в данном случае?

ОРЛОВ. Планировали сначала 10 миллионов. Это все, что я знаю.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Сколько же они на самом деле… сколько же они в действительности смогли выпустить в обращение?

ОРЛОВ. Я не знаю. Но одно мне известно: в 1931 году я встретил в Берлине одного человека. Мне было любопытно увидеть его, а вам, возможно, будет интересно узнать, что эта операция была связана с преступным миром, с уголовниками. Когда я был в Берлине в 1931 году, мне сообщили, что известный преступник, уголовный преступник, прибыл из Китая, из Шанхая. Он был там арестован, но каким-то образом выпутался, несмотря на то, что у него нашли стодолларовые банкноты. Вероятней всего, он подкупил полицию. Короче, я хотел с ним встретиться, чтобы узнать об этом побольше. Я встретился с ним. Не помню, как звали этого человека. Но он рассказал мне, как были арестованы его люди и как сам он выпутался и сумел получить половину всей суммы дохода от операции. Мне было очень любопытно впервые в жизни беседовать с настоящим уголовником такого масштаба.

МОРРИС. Господин Макманус, расскажите нам, как к вам попали эти фотографии?

МАКМАНУС. Эти фотографии были переданы мне Секретной службой, они из досье Валентина Буртана. Там было несколько фотографий.

МОРРИС. Иными словами, эти фотографии взяты из материалов дела, содержащего показания относительно тех самых стодолларовых банкнот, о которых здесь говорилось, и в этом деле имеется фотография Франца Фишера?

МАКМАНУС. Они — из материалов дела, из папки с фотографиями, на которых на лицевой стороне стоит имя Франца Фишера.

МОРРИС. Этот свидетель показал, что, насколько ему известно, Франц Фишер был коммунистическим агентом, который принимал участие в данной операции. Я констатирую это с целью установления связи между двумя фактами. Господин Мандель подготовил несколько вырезок из газет того времени, которые содержат дополнительную информацию о данной операции по изготовлению и распространению фальшивых денег.

МАНДЕЛЬ. В «Нью-Йорк таймс» от 24 февраля 1933 года, на странице 1, была напечатана статья, которую я хотел бы приобщить к протоколу и которая озаглавлена: «Шквал поддельных банкнот родом из России; расследуются данные о том, что д-р Буртан, задержанный как соучастник преступного замысла, был советским агентом».

И, во-вторых…

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Эта статья может быть приобщена к протоколу.

(Вышеозначенная статья была помечена грифом «Вещественное доказательство № 427» и содержит буквально следующее:)

Вещественное доказательство № 427

(Нью-Йорк таймс, 24 февраля 1933 г.)

ШКВАЛ ПОДДЕЛЬНЫХ БАНКНОТ РОДОМ ИЗ РОССИИ

Расследуют данные о том, что д-р Буртан, задержанный как соучастник преступного замысла, был советским агентом. Буртан проигрывает в борьбе за снятие обвинений. Специальный уполномоченный рекомендует направить его в Чикаго, чтобы он предстал перед судом по обвинению в заговоре

Источником ста тысяч долларов в фальшивых стодолларовых банкнотах, значительная часть которых была успешно распространена в прошлом месяце в Чикаго, как установили федеральные агенты, является Советская Россия, сообщили вчера представители Федерального правительства.

Банкноты, которые появились и в других местах, в частности, в далеком Китае, названы экспертами министерства финансов самыми достоверно выглядящими подделками в истории. По имеющимся сведениям, они были изготовлены шесть лет тому назад.

Как сообщается, власти расследуют данные о том, что д-р Валентин Григорьевич Буртан, врач из Нью-Йорка, арестованный 4 января в качестве главного американского участника международного заговора фальшивомонетчиков, является, или являлся, агентом советского правительства.

Иностранные государства, по всей вероятности, были поставлены в известность о деталях заговора по мере обнаружения банкнот в Нью-Йорке и Чикаго, и, по-видимому, предпринимаются международные усилия по установлению лиц, игравших более важную роль в этой операции, нежели та, в которой подозревается Буртан.

ТРЕБУЮТ ПЕРЕВОДА В ЧИКАГО

Пока шло расследование, проводившееся по приказу из Вашингтона в обстановке секретности, Фрэнсис А. О'Нил, специальный прокурор США, подписал консультативное заключение, рекомендуя перевести д-ра Буртана в Чикаго, где ему, а также графу Энрике Дешо фон Бюлову, немецкому авиатору, предъявлено обвинение в хранении и распространении банкнот.

Элвин Макк Силвестер, помощник прокурора США, немедленно довел это мнение до сведения федерального судьи Альфреда С. Кокса, который, как ожидается, подпишет сегодня постановление о переводе, предписывающее д-ру Буртану, бывшему врачу Поликлинической больницы в Нью-Йорке, предстать перед судом. Д-р Буртан был ранее отпущен под залог в 15 000 долларов.

Фон Бюлов, который, как сообщается, полностью признал свою причастность к попытке распространения подделок, находится в Чикаго в ожидании суда.

С момента своего ареста д-р Буртан упорно утверждал, что никоим образом не причастен ни к какому заговору. В процессе перевода в Чикаго Фрэнк X. Смайли, частный детектив из Чикаго, показал, что фон Бюлов познакомил его с Буртаном. Смайли и двое его приятелей организовали сброс 100 тысяч долларов в фальшивых банкнотах, безмятежно полагая, как он утверждал, что речь идет о подлинных купюрах, от которых пытаются отделаться контрабандисты спиртных напитков, опасающиеся налоговой инспекции.

БАНКОВСКИЕ КАССИРЫ ОБМАНУЛИСЬ

Луис Мид Тредуэлл, помощник прокурора США, заявил, что Смайли предъявил несколько купюр в чикагских банках, подозревая, что они могут быть поддельными, однако кассиры в пяти банках удостоверили их подлинность, поэтому детектив в конце концов поверил фон Бюлову.

Смайли признался прокурору О'Нилу, что непосредственным распространителям было обещано 30 процентов от всех доходов аферы. Двадцать процентов должны были быть распределены между ним, Буртаном, фон Бюловым и двумя компаньонами Смайли, а остальные 50 должны были достаться контрабандистам.

В своем заключении прокурор О'Нил писал:

«Единственное, что вызывает сомнение в данном деле — знал ли ответчик, что банкноты фальшивые. Установлено, что они фальшивые и что ответчик предлагал их к продаже».

Интересы д-ра Буртана, кардиолога, представляет Бенджамин Хартстейн. Когда Буртану было впервые предъявлено обвинение в фальшивомонетничестве, он заявил, что докажет свою невиновность, поскольку был вовлечен в это дело пациентом, попросившим оказать ему услугу.

МАНДЕЛЬ. Из газеты «Нью-Йорк таймс» от 6 мая 1934 г., стр. 15:

Житель Нью-Йорка, признанный виновным в фальшивомонетничестве, осужден за участие в афере с двумя миллионами долларов

Здесь снова речь идет о д-ре Валентине Буртане.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Хорошо. Это тоже можно приобщить к протоколу.

(Вышеозначенная газетная статья помечена как «Вещественное доказательство № 428» и содержит буквально следующее):

Вещественное доказательство № 428

(Нью-Йорк таймс, 6 мая 1934 г.)

ЖИТЕЛЬ НЬЮ-ЙОРКА ОСУЖДЕН ЗА УЧАСТИЕ В АФЕРЕ С ДВУМЯ МИЛЛИОНАМИ ДОЛЛАРОВ

Чикаго, 5 мая (АП). — Власти заявили о частичной ликвидации международной сети фальшивомонетчиков в связи с обвинительным приговором, вынесенным вчера д-ру Валентину Буртану из Нью-Йорка.

Ответчик, обвиненный вместе с подельниками в сбыте примерно 100 тысяч фальшивых долларов, признан виновным судом присяжных, которые совещались всего два часа.

Прокуроры Холл и Салливан заявили после окончания процесса, что в течение нескольких последних лет расследование этого дела находилось в личном ведении У. X. Морана, директора Секретной службы. Они сообщили, что Моран считает эти банкноты лучшими подделками, когда-либо появлявшимися на территории Соединенных Штатов.

Д-р Буртан, заявили они, был видным нью-йоркским коммунистом, однако после своего ареста по данному делу был исключен из коммунистической партии.

Они также сообщили, что упомянутая международная сеть была создана в основном с целью наводнить Соединенные Штаты и ряд южноамериканских стран фальшивыми банкнотами в попытке дискредитировать правительство США.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Продолжайте.

МОРРИС. Сенатор, этот конкретный эпизод, наряду с подробностями об испанском золоте, должен быть соотнесен в нашем протоколе с расследованием, проводимым ныне нашей

Подкомиссией по внутренней безопасности в отношении кражи советскими оккупационными силами в Берлине немецких облигаций на сумму 350 миллионов долларов.

В 1945 году советские оккупационные войска изъяли из немецких банковских хранилищ облигации приблизительно на сумму в 350 миллионов долларов. Имеются сведения, что эти облигации теперь начинают появляться здесь, в Соединенных Штатах, где их пытаются легализовать. Германо-Американский Совет по реабилитации недавно отверг запрос некоего владельца, претендовавшего на легализацию пакета облигаций стоимостью в 245 миллионов долларов, придя к заключению, что именно эти облигации стоимостью в 245 миллионов долларов находились в немецких банковских сейфах в тот момент, когда советские оккупационные войска вошли в Берлин, и я бы считал целесообразным соотнести данный факт в нашем протоколе с вышеупомянутой советской операцией.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Хорошо.

МОРРИС. Итак, господин Орлов, во время вашего пребывания в Испании… Сенатор, разрешите приобщить эти фотографии Франца Фишера к протоколу?

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Хорошо. Они могут быть приобщены к протоколу.

МОРРИС. Когда вы были в Испании, Луиджи Лонго, итальянский коммунист, действовал в основном под вашим началом, не так ли?

ОРЛОВ. Нет. Луиджи Лонго — итальянец, бывший одним из командиров Гарибальдийской бригады, которая сражалась в Испании во время гражданской войны, с 1936 по 1939 год. Ныне Луиджи Лонго является заместителем главы итальянской компартии Пальмиро Тольятти. Он — тайный руководитель вооруженных сил партии, состоящих из бывших бойцов Гарибальдийской бригады, воевавшей в Испании, и я убежден, что у них имеются тайники с оружием, разбросанные по всей Италии. Это оружие осталось после второй мировой войны и хранится на случай, если Москва прикажет устроить в Италии революцию. Пальмиро Тольятти тоже был в Испании одновременно со мной и в то время был моим близким другом. Он руководил компартией Испании и вооруженными силами испанских коммунистов от имени Москвы.

МОРРИС. Что вы можете рассказать нам о сегодняшней итальянской коммунистической партии? Вы упомянули Пальмиро Тольятти. Это итальянский коммунист, не так ли?

ОРЛОВ. Он итальянский коммунист. Как хорошо известно, итальянская партия — крупнейшая и самая мощная на Западе после советской коммунистической партии. В коммунистической партии Италии два миллиона членов, а это колоссальный процент, если принять во внимание, что все население Италии составляет 48 миллионов. Сила компартии Италии недооценивается. Они полностью подчинили себе крупнейший тамошний профсоюз, который контролирует больше половины итальянских трудящихся. Если ко всему этому прибавить тот факт, что возглавляет итальянскую компартию наиболее способный человек в коммунистическом движении — Пальмиро Тольятти, который обладает колоссальным опытом военных авантюр, накопленным за период гражданской войны в Испании, вы можете себе представить, насколько велика опасность того, что, прикажи Москва поднять в Италии восстание, оно может легко увенчаться успехом. Стоит также добавить, что в Триесте, в порту Триест, расположенном на севере Италии, совсем рядом с Югославией, есть человек по имени Видале, возглавляющий коммунистическую партию Триеста.

МОРРИС. Вы знаете Видале лично?

ОРЛОВ. Да. Я познакомился с ним в Испании. Он был одним из руководителей генштаба Интернациональных бригад. Еще он пользовался псевдонимом Контрерас. Видале не случайно был посажен в стратегически важной точке — Триесте, поскольку, как я понимаю, если Москва прикажет поднять восстание в Италии, ей остро понадобится помощь маршала Тито в Югославии, в чьих руках находится выход в Северную Италию, и в этом случае, если маршал Тито будет приветствовать советские заговорщические планы против Италии, он сможет пропустить через свою территорию добровольцев, а также тайно снабдить итальянских повстанцев оружием. На мой взгляд, именно по этой причине Россия так рьяно обхаживала Тито в минувшем году. Если вы позволите, сенатор, я хотел бы минут пять остановиться на этом более подробно и привести некоторые данные.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. С удовольствием. В процессе изложения я попросил бы вас прокомментировать, какую, на ваш взгляд, пользу извлекаем мы, когда в этих условиях оказываем военную помощь Тито.

ОРЛОВ. Я хочу привести ряд относящихся к делу фактов. В 1948 году произошел разрыв между Югославией и Советским Союзом. Причиной разрыва стало то, что Тито, ставший в Югославии героем, единственным главой страны-сателлита, освободившим свою родину без помощи Красной Армии, только силами собственных партизан, потребовал у Сталина хотя бы ограниченной независимости для Югославии. Сталину это не понравилось, и он направил Тито послание, подписанное также Молотовым и содержавшее предостережение против неповиновения, а также недвусмысленную, даже открытую угрозу. В послании говорилось: «Дорогой товарищ, предупреждаем тебя: (цитирую дословно) сделай выводы из случая с Троцким». К тому времени Троцкий был уже 8 лет как мертв, уничтожен, ликвидирован Сталиным в Мексике. Несмотря на это, Тито не согласился на требование Сталина и был исключен из Коминтерна как предатель. Ему ничего не оставалось делать, как обратиться за помощью к Западу. Он обратился к Соединенным Штатам, которые и предоставили ему помощь в размере одного миллиарда долларов: 500 миллионов на экономику, промышленность, продовольствие и тому подобное, а более полумиллиарда на военную помощь — танки, боевые самолеты и так далее. Это сделало Тито в глазах России предателем вдвойне. Затем, в 1950 году, Тито подписал так называемый Балканский пакт, вместе с Турцией и Грецией, предусматривавший совместную оборону от Советского Союза. Следует подчеркнуть, что Турция была на протяжении столетий традиционным врагом России. Это сделало Тито трижды предателем в глазах не только советского правительства, но и русского народа. После смерти Сталина Россия и Югославия вновь обменялись посольствами, и этим отношения между двумя странами до определенного момента ограничились. Однако начиная с 1955 года мир стал свидетелем весьма необычного явления — усиленного обхаживания Тито Кремлем. В 1955 году не кто-нибудь, а сами Хрущев и Булганин отправились в Белград с официальными извинениями по поводу разрыва, происшедшего в 1948 году. В 1956 году, в июне, в начале июня, Тито был приглашен в Россию. Его принимали почти как национального героя. До него там не чествовали так ни одного иностранного гостя.

Еще до его приезда в Москву был расформирован Коминформ, и это сделали в угоду Тито, поскольку Коминформ в 1948 году исключил Тито из своих рядов. За день до прибытия Тито в Москву с поста министра иностранных дел был снят Молотов, и это тоже было своеобразным подарком Тито, ибо подпись Молотова стояла под угрожающим посланием, направленным ему Сталиным в 1948 году. И, словно этого унижения было Молотову мало, его заставили поехать на вокзал и приветствовать Тито. Не буду перечислять все почести, возданные Тито в Москве. В то время я задавался вопросом, в чем же причина? Предатель России в глазах русских, трижды изменник — так почему же его обхаживали с таким рвением? Должен сказать, это обхаживание заходило столь далеко, что граничило с нескрываемым раболепием. Послушайте, что говорил Хрущев в своем докладе на XX съезде партии о Тито и о Сталине. Во-первых, он обвинил Сталина в разрыве с Тито, а затем рассказал, как Сталин похвалялся, что стоит-де ему пошевелить мизинцем, и Тито не станет, он будет низвергнут. Но с Тито этого не случилось. Тряс или не тряс Сталин не только мизинцем, но и всем, чем мог трясти, Тито не был низвергнут. Это было унизительно не только для Сталина — это было унизительно для российского государства и для всего русского народа. Тогда, ища ответа, отыскивая причину, почему Тито обхаживали с таким размахом, я пришел к следующему выводу: объяснение этому странному ухаживанию можно найти, во-первых, в стратегическом положении, занимаемом Югославией на карте Европы, и, во-вторых, это было продиктовано изменениями в советской стратегии, вызванными возникновением, вернее появлением, водородной бомбы. До изобретения водородной бомбы и до того, как появление ядерного оружия трансформировало военное мышление обоих противостоявших лагерей, Россия бешено наращивала свой военный потенциал в надежде когда-нибудь поработить Западный мир путем прямого вооруженного нападения. Однако угроза ядерной войны сделала этот план слишком опасным. Хрущев и другие руководители Советского Союза осознали, что ответный удар Соединенных Штатов будет слишком мощным. Вынашивать планы открытой военной конфронтации с Западом нельзя. Пришло время в корне изменить военную доктрину, предпочтя прежнюю стратегию широкомасштабной открытой конфронтации тайным методам распространения господства Кремля на весь мир с помощью подрывной деятельности и организации революций изнутри.

Именно тогда, как хорошо известно, и, как я полагаю, уже отмечалось другими аналитиками, объектами для осуществления русскими своих планов и идей по инсценированию революции изнутри были избраны две страны — Италия и Франция, поскольку в них коммунисты были наиболее сильны. Но для успешной организации революции в Италии, где, как я уже упоминал ранее, все, можно сказать, было готово, Кремлю требовалась поддержка Тито, поскольку Тито граничит с Италией на севере. Югославия — ворота в Италию.

Как же относился сам Тито к планам и заговорщическим замыслам России в отношении Италии — разделял, сочувствовал? Изучая выступления, прозвучавшие в Москве на стадионе в присутствии около 70 тысяч представителей советской элиты, речи Тито и Хрущева, а также их заявления органам печати; отмечая такую, казалось бы, мелкую деталь, как лозунг «Навеки вместе!», который скандировали спортсмены, участники красочного парада на стадионе, и, наконец, выступление маршала Жукова, который заявил, что отныне мы и наши югославские товарищи, наши армии, будут шагать вместе плечом к плечу, я убедился в том, что Тито относится к подобным планам весьма сочувственно. В чем же могла состоять истинная заинтересованность Тито в такого рода замысле? Общеизвестно, что любой диктатор, прочно утвердившийся у власти, начинает грезить о территориальной экспансии. Кроме того, мы знаем, что Тито давно жаждал прибрать к рукам порт Триест и прекрасно понимал, что его хороший приятель Пальмиро Тольятти, которому в его 63 года просто не терпится стать в Италии диктатором, вряд ли пожадничает и наверняка уступит ему город, порт или толику итальянской территории. Были и другие признаки, убедившие меня в том, что сделка между Москвой и Тито в этом отношении состоялась, например, то, что Тито, считавшийся не один год изгоем в коммунистическом мире, получил разрешение Москвы на вмешательство в дела стран-сателлитов. Он, в частности, потребовал смещения Ракоши, партийного вождя Венгрии. Хрущев и Бул-ганин защищали Ракоши, считая его наиболее приемлемой фигурой, однако Кремлю пришлось все же уступить требованию Тито. Затем Тито выступил против Червенкова, главы Болгарии, и снова Кремль был вынужден согласиться с требованием Тито о смещении Червенкова, и главой Болгарии был назначен Югов.

Из сообщений печати нам известен еще один случай, когда после удаления Ракоши с поста главы Венгрии Кремль предложил поставить на его место другого человека — Эрно Геро. Я отлично знаю его по Испании. Он был там помощником Пальмиро Тольятти. Во время встречи с Хрущевым в Крыму Тито стал возражать против кандидатуры Геро, однако Хрущеву после многочасовых или даже многодневных уговоров все же удалось переубедить Тито и добиться его согласия на назначение Геро. Наконец, еще одним свидетельством того, что Тито пошел на сделку с Кремлем, а Кремль, пытаясь завербовать его и склонить к участию в реализации своих планов, был вынужден идти на уступки, является тот факт, что, если вы помните, прошлым летом по приказу Кремля все руководители, партийные руководители всех стран-сателлитов совершили своего рода паломничество в Белград, где им пришлось выказать уважение Тито. Иными словами, амбиции Тито были не только территориального свойства — он претендовал на роль первой скрипки среди компартий всех стран-сателлитов.

Эти претензии не новы. Проявления подобных амбиций известны нам из печати. В 1948 году в «Правде» было напечатано сообщение о предстоящем создании так называемой Федерации балканских государств. В ту пору крупный коммунистический лидер Георгий Димитров вынашивал планы сколачивания подобной федерации на основе всех стран-сателлитов и, естественно, намеревался ее возглавить. Все это обсуждалось в прессе, в органах Коминформа и в «Правде», но потом Сталин решил, что Димитров может стать слишком мощной фигурой, и лично зарубил эту идею. И вот теперь Тито, вспомнив былые амбиции Димитрова и при этом видя, что может ставить Кремлю условия, поскольку он столь необходим Москве в связи с ее замыслами в Италии, то есть се планами организации революции в этой стране, выдвинул самое большое требование из всех возможных. Но тут, как известно, вспыхнула революция в Венгрии, и эта революция, повлекшая за собой множество интереснейших последствий, оттеснила все эти замыслы на второй план — по крайней мере, на время оттеснила замыслы русских в Италии.

МОРРИС. Позвольте уточнить, господин Орлов. Иначе говоря, вы утверждаете, что, основываясь на своем личном знакомстве с главными действующими лицами, то есть Луиджи Лонго, Тольятти, венгром Геро, Видале, коммунистическим лидером…

ОРЛОВ…. лидером в Триесте.

МОРРИС. На основании всего того, что вам известно об этих людях, а также о коммунистической стратегии, вы полагаете, что Советы планируют своего рода переворот с применением вооруженных сил, вооруженных подразделений, находящихся в распоряжении коммунистической партии Италии, и именно поэтому пытаются обхаживать Тито? Среди прочего вы считаете, что они предлагают Тито, пытаясь вовлечь его в это предприятие, город Триест, ныне открытый город-порт Триест?

ОРЛОВ. Да.

МОРРИС. К этому все и сводится, верно?

ОРЛОВ. Таково мое предположение, и тут я хотел бы отметить следующее: дело не только в том, что венгерская революция нарушила планы Советов. Если вы помните, приблизительно в сентябре прошлого года Тито, которому Кремль всячески давал понять, что хочет видеть его чрезвычайно влиятельным человеком на Балканах, вдруг обнаружил, что Москва обманывает его, так как Кремль разослал во все свои страны-сателлиты секретный циркуляр с призывом не относиться к Тито слишком серьезно, ибо, как там было сказано, «югославская партия не является истинно марксистской в подлинном смысле слова, а итальянская партия отличается социал-демократическими тенденциями». Узнав об этом, Тито возмутился, и вы помните, как советский партийный вождь Хрущев стремительно рванул на самолете в Белград, а оттуда на остров Бриони, любимую резиденцию Тито, где они спорили и торговались недели две, а затем вместе полетели в Ялту, где состоялись встречи с остальными советскими руководителями, которые попытались развеять подозрения Тито, однако, как мне кажется, не смогли этого сделать, ибо сегодня вы можете наблюдать новый разлад между Тито и Кремлем. Моя мысль состоит в том, что, оправившись после венгерской катастрофы, русские могут реанимировать свой итальянский замысел, так как в случае победы в Италии они выйдут к Франции с ее гигантской, очень сильной коммунистической партией, собирающей, если я не ошибаюсь, около 20 процентов голосов в стране, а это — всем понятно — будет означать конец Европы. Коммунистические лидеры очень часто цитируют Ленина, не веря при этом ни в Ленина, ни в кого бы то ни было, а веря исключительно в собственный метод распространения любыми средствами господства на планете. Но они помнят одну заповедь Ленина, который учил партию, что революционная, так называемая «революционная», ситуация созревает очень редко и проморгать революционную ситуацию смерти подобно, или, по меньшей мере, равносильно полному поражению. Таким образом, видя, что коммунистическая партия Италии теряет сторонников в результате венгерских событий и брожения во всех компартиях, Кремль может решить, что дальнейшее промедление может означать утрату этой фантастической возможности навсегда, и именно поэтому я не удивлюсь, если Москва может — не знаю, когда — в этом году или в следующем — вернуться к своему замыслу, и если это случится, мы станем свидетелями новой решительной попытки заарканить Тито в лоно комдвижения, посулив ему долю при дележке добычи.

МОРРИС. Сенатор, нам предстоит заслушать новые показания господина Орлова, в частности, по вопросу о финансировании шпионажа за границей, то есть за границами Советского Союза. Мы уже подошли вплотную к этой теме. Учитывая, что время у нас ограничено, а это целая отдельная тема, я предлагаю, если вы не имеете ничего против, объявить сейчас перерыв.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Каковы ваши планы на вторую половину дня? Это — вне протокола.

(Обсуждение вне протокола.)

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Объявляется перерыв до 10. 30 утра завтрашнего дня. Большое спасибо.

(В 12.35 Подкомиссия разошлась, чтобы снова собраться в 10. 30 утра в пятницу, 15 февраля 1957 г.).

Пятница, 15 февраля 1957 г.

Слушания возобновлены после перерыва в 10. 35 в помещении № 424 здания Сената. Председательствует сенатор Джон Л. МакКлеллан.

Присутствуют: сенатор МакКлеллан.

А также: Роберт Моррис, главный юрисконсульт; Дж. Дж. Сауервайн, юрисконсульт; Уильям А. Рашер, юрисконсульт; Бенджамин Мандель, главный эксперт.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Прошу внимания.

Господин юрисконсульт, мы можем продолжить слушания, которые были прерваны вчера.

МОРРИС. Господин Орлов, не можете ли вы точно обозначить круг ваших обязанностей в НКВД?

ОРЛОВ. Я занимал целый ряд важных должностей в системе НКВД. Вряд ли стоит перечислять здесь все должности, однако можно упомянуть, что я был командующим пограничных войск НКВД; заместителем начальника Экономического управления НКВД; начальником Экономического управления по надзору за советской внешней торговлей, а мой последний пост — я был советским дипломатом, советником правительства СССР при правительстве испанской республики по вопросам разведки, контрразведки и партизанской борьбы в тылу противника в период гражданской войны в Испании с 1936 по 1938 год. Кроме того, я входил в состав малой коллегии НКВД, состоявшей из шести человек, которым было поручено оценивать секретные документы, добытые агентами НКВД за границей, информировать советский наркомат иностранных дел о зарубежных операциях и намерениях иностранных государств, а также оценивать документы, направляемые в Политбюро партии.

МОРРИС. Вы говорите, что были одним из шести человек, которые оценивали поступившие из-за границы документы?

ОРЛОВ. Прежде всего иностранные документы, чтобы давать заключение о намерениях иностранных правительств в отношении Советского Союза. После этого они шли наверх, к Сталину. Я был также автором учебника по разведке и контрразведке, одобренного НКВД. Он назывался «Тактика и стратегия разведки и контрразведки». Эта работа была написана мною в начале 1936 года, одобрена НКВД и стала основным учебным пособием в школах НКВД, готовивших офицеров разведки для работы за границей.

МОРРИС. Она называлась «Тактика и стратегия…» — чего?

ОРЛОВ. Разведки и контрразведки. Я также на протяжении ряда лет возглавлял — можно сказать, по совместительству — отделение разведки и контрразведки в центральном военном училище НКВД в Москве, которое готовило не только командный состав для Красной Армии, но и офицеров разведывательной службы. Я читал там лекции, но это по совместительству.

МОРРИС. Понятно. Не могли бы вы рассказать нам, господин Орлов, какова структура советской разведки и контрразведки, начиная с самого верхнего звена? Кстати, не знаете ли вы, используется ли ваш учебник в Советском Союзе и поныне?

ОРЛОВ. Не знаю, но почти уверен, что да, поскольку в свое время он вызвал сенсацию. Создать его было поручено нескольким авторам, но моя работа была признана лучшей по той причине, что в ней были собраны все примеры, все наиболее яркие примеры контрразведывательной и разведывательной деятельности НКВД с тем, чтобы заранее оградить оперативников от ошибок, которые были допущены их предшественниками и грозили им провалом за границей или привели к их аресту в процессе добывания документов, вербовки агентуры и ее использования, а также были приведены случаи успешного ухода при провале операции, — словом, весь профессиональный набор, абсолютно необходимый любому разведчику. А поскольку в этой книге обобщался весь оперативный опыт НКВД, я не думаю, что тут можно что-либо изменить.

МОРРИС. Не могли бы вы рассказать нам, как действует советская разведка в иностранных государствах?

ОРЛОВ. Прежде всего я хотел бы остановиться на направлениях или целях работы советской разведки за рубежом. Советская разведка — многоцелевой механизм. Хочу подчеркнуть, что разведка и контрразведка в России поставлены на научную основу, возведены в ранг чуть ли не искусства. С течением лет в советской разведывательной работе выкристаллизовался ряд направлений. Первое направление, ведущая линия советской разведывательной службы — это так называемая дипломатическая разведка. Она подразумевает получение для Политбюро сведений о намерениях капиталистических государств в отношении друг друга, но главное здесь все же — разгадать намерения капиталистических держав в отношении Советского Союза. В течение ряда лет это делалось весьма успешно. По меньшей мере, раз в неделю на стол Сталина ложится исчерпывающая сводка-отчет о деятельности НКВД в этом направлении, составленная на основе добытой информации. И очень часто Сталин получает тексты дипломатических нот, которые готовят для него министерства иностранных дел капиталистических стран, задолго до того, как они поступают в советский наркомат иностранных дел по официальным каналам.

Второе направление советской разведки и контрразведки — это военная разведка. Само название свидетельствует о ее сути: сбор максимально полных данных о военном потенциале стран Запада и Востока, а также об изобретениях в военной сфере, в частности, о новом вооружении, новых подводных лодках, новых видах бомб и тому подобном.

Третье направление советской разведки — так называемый «промышленный шпионаж». Хотя разведывательная деятельность как таковая насчитывает сотни лет, этот вид разведки есть нечто новое, разработанное и внедренное советскими разведывательными службами. Задача промышленной разведки — добыть секретные технологии, применяемые на Западе, в первую очередь, в американской индустрии, а также данные о новых изобретениях. С этой целью советские разведслужбы завербовали ряд инженеров и изобретателей по всему миру и, прежде всего, в Америке. Вероятно, вы помните в этой связи инженера Голда, который сыграл столь важную роль в атомном проекте: он снабжал советскую разведку данными об изобретениях в этой закрытой области. Когда началась война, все эти специалисты, подобные Голду, наиболее талантливые из них, были мобилизованы, как мы знаем, для работы на оборону и таким образом оказались на самых секретных участках американской или британской оборонной промышленности, получив тем самым возможность снабжать Советскую Россию всеми изобретениями в этой области, появившимися за годы войны.

Четвертое направление советской разведки — это так называемая «экономическая разведка». Экономическая разведка не имеет ничего общего с так называемым промышленным шпионажем — это по сути защитная акция со стороны Советов. Она направлена на защиту советской внешней торговли. Как вы знаете, вся торговля, которую Советская Россия ведет с внешним миром, монополизирована государством, и советское правительство хочет знать, насколько честно эта торговля ведется американскими или любыми иными западными компаниями. Например, в 1931 году выяснилось, что промышленные тресты ряда западных стран, торговавшие с Россией, завышали расценки на поставляемую в Россию продукцию до 75 процентов. Должен признать, что именно я обнаружил в 1930 году наличие так называемого «джентльменского соглашения», или блока электротехнических компаний мира, когда на мой стол легли документы, похищенные, к примеру, в Америке, у «Дженерал электрик». Помню один документ, подписанный вице-президентом компании Майнором — его письмо, адресованное германской фирме АЕГ, аналогичной «Дженерал электрик», ее директору Блейману, а также директору другой электротехнической компании — «Браун Бовери» в Швейцарии, где приводился прейскурант цен для Советского Союза, а в качестве обоснования выдвигался довод о ненадежности СССР как партнера. Все цены были на 60–75 процентов выше тех, по которым любые другие страны могли приобретать те же самые электродвигатели и тому подобное. Этот картель, или «джентльменский пакт», был разоблачен советским правительством.

МОРРИС. А теперь, господин Орлов, не могли бы вы рассказать нам о том, как действует советская разведка в Соединенных Штатах?

ОРЛОВ. Если вы позволите, я хотел бы завершить классификацию направлений…

МОРРИС. Виноват, да, прошу прощения.

ОРЛОВ. Пятое направление разведывательной работы — так называемая «дезинформация». Советское правительство заинтересовано не только в получении максимально достоверной информации из-за рубежа, секретных сведений о деятельности иностранных государств, но и в осуществлении дезинформации с целью ввода в заблуждение относительно собственных намерений. Для этого, в частности, был создан специальный отдел, занимавшийся изготовлением поддельных дипломатических документов, которыми торговали направо и налево по всему миру, чтобы, например, возбудить подозрения у итальянцев против немцев, у итальянцев против французов и т. д. и т. п. Иногда это делалось весьма успешно. Шестое направление советской разведки весьма своеобразно, и я определил бы его как прокладывание пути для осуществления советскими дипломатами деликатных международных акций. Прежде всего, например, советская разведка помогла своей дипслужбе и ЦК партии проложить путь к признанию Советского Союза целым рядом стран.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. К чему?

ОРЛОВ. К признанию Советского Союза, к дипломатическому признанию рядом стран. Мне известны случаи, когда в Соединенные Штаты регулярно направлялись люди, которым надлежало выяснить, можно ли ускорить признание Советского Союза. Я имею в виду оперативных работников НКВД. Это означает, что советский наркомат иностранных дел пытался оказывать влияние на политику иностранных держав путем натравливания одного правительственного крыла во Франции, например, на другое. С этой целью отдельным членам правительства предлагались взятки, в дело шел подкуп. Применялись и иные методы воздействия, направленные на разжигание интриг внутри правительства иностранных держав. Например, однажды, во время моего пребывания в Испании, я получил задание разыскать бывшего министра иностранных дел Румынии Титулеску, который в то время был уже не у дел и жил в Ментоне, на франко-итальянской границе, чтобы выяснить, не может ли он посодействовать Советскому Союзу подсидеть премьер-министра Румынии Маню, и, естественно, Советы были готовы профинансировать эту операцию. Мне известен и другой случай, когда по личному распоряжению Сталина НКВД пытался подкупить одного из видных членов кабинета Муссолини — министра по делам корпораций. Я не знаю, жив ли он сейчас, поэтому не хотел бы называть здесь его имя. Это случилось в начале тридцатых, и резидент НКВД в Италии должен был договориться с министром, чтобы тот отправился в Берлин, где он и получит взятку. Министр встретился с тогдашним главой советской торговой миссии в Берлине по фамилии — простите, позже вспомню, я ее забыл — и во время этой встречи члена итальянского кабинета и советского торгпреда, в ходе беседы, торгперед передал министру конверт. В нем было 15 тысяч долларов, да, фамилия его была Любимов.

МОРРИС. Это был глава советского торгового представительства в Берлине?

ОРЛОВ. В Берлине, в Германии. Впоследствии этот человек, Любимов, стал народным комиссаром легкой промышленности России.

МОРРИС. Итак, он передал этому члену итальянского кабинета министров 15 тысяч долларов?

ОРЛОВ. Да, 15 тысяч долларов. И продолжение этой истории: когда министр обнаружил, что в конверте всего 15 тысяч долларов, он решил, что лучше пойти и рассказать обо всем Муссолини. Он так и сделал, после чего Муссолини выразил свое возмущение в неофициальной беседе с советским послом, а Сталин, узнав об этом, был, как всегда, категоричен: «Мало дали — в следующий раз попробуйте 50 тысяч».

МОРРИС. Не могли бы вы уточнить, какую цель преследовала эта взятка?

ОРЛОВ. Дело в том, что у этого видного члена кабинета Муссолини были приверженцы, и Москва рассчитывала на то, что, заручившись расположением этого человека, можно будет создать интригу внутри правительственного кабинета и в конце концов, может, удастся подсидеть самого Муссолини.

МОРРИС. Минуточку, я попробую понять, что имеется в виду. Итак, вы утверждаете, что взятка в размере 15 тысяч долларов была предложена члену кабинета Муссолини…

ОРЛОВ. Да, члену кабинета.

МОРРИС (продолжая)…. с тем, чтобы заручиться его добрым отношением, потому что у него были сторонники?

ОРЛОВ. Да. У него были приверженцы, и была надежда, что при определенном влиянии со стороны России он может быть полезен для будущего развития событий — может поинтриговать внутри правительства Муссолини.

МОРРИС. И когда же все это происходило?

ОРЛОВ. Это происходило в 1932 году.

МОРРИС. Как звали упомянутого вами члена кабинета?

ОРЛОВ. Это был министр по делам корпораций.

МОРРИС. Корпораций?

ОРЛОВ. Да. Я забыл добавить, что он потом снова съездил в Берлин и вернул 15 тысяч долларов.

МОРРИС. Почему он вернул эти деньги?

ОРЛОВ. Потому что он рассказал о случившемся Муссолини, то есть тем самым продемонстрировал Муссолини свою преданность, и Муссолини приказал ему поехать в Берлин и вернуть деньги. И тогда Сталин сказал: «Мало дали — надо было дать 50 тысяч».

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Мне показалось, это Муссолини сказал, что мало.

ОРЛОВ. Нет, не Муссолини.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Видимо, я не понял.

ОРЛОВ. Сталин сказал: «Мало дали — надо было дать 50 тысяч». И после этого министр поехал в Берлин и вернул 15 тысяч.

Итак, седьмое направление деятельности НКВД — это воздействие на решения правительств иностранных государств, то есть не только добывание информации, но и влияние на принятие ими тех или иных решений через своих агентов, внедряемых на высокие посты в органах управления. Из собственного опыта вы, возможно, помните, что в минувшем десятилетии в высших эшелонах власти США можно было встретить людей, которые стремились помочь России на китайском направлении, причем не только информационно, но и оказывая влияние на политику американского правительства в отношении Германии и других стран.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. А вы можете привести имена людей, которые до настоящего времени не фигурировали, того или тех, кто замешан в подобного рода операциях?

ОРЛОВ. Я не думаю, что мне следует называть здесь конкретное имя.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Вы сможете назвать имена на закрытом заседании?

ОРЛОВ. Я смог бы назвать их на закрытом заседании.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Я предлагаю, господин юрисконсульт, провести в надлежащее время закрытое заседание, чтобы выслушать показания свидетеля по этому вопросу.

МОРРИС. Мы сделаем это в самое ближайшее время.

ОРЛОВ. Восьмое направление деятельности НКВД — партизанские операции. Цель партизанских операций, само собой разумеется, это диверсии против военных объектов, арсеналов, боевых кораблей и тому подобного. У НКВД имеется ряд учебных центров, готовящих весьма квалифицированных агентов-диверсантов. Когда я был в Испании, у меня было примерно шесть центров…

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Было что?

ОРЛОВ. Шесть центров. Я организовал шесть центров подготовки диверсантов, которые использовались для уничтожения вражеских объектов в тылу противника. В основном этих людей набирали из испанцев и членов Интербригад, по большей части, из коммунистов. Были там и американцы, и англичане. Помню, как на открытии такого центра в Барселоне на 600 человек, во время неофициальной части, я заметил группу из 30–40 человек, говоривших по-английски. Я подошел к ним, мы разговорились по-английски — это были бойцы Интербригад, точнее, британской Интернациональной бригады…

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Слышали ли вы, чтобы американцы проходили подготовку в подобных центрах?

ОРЛОВ. Лично я не был с ними знаком, но я видел этих людей, беседовал с ними, и они успешно действовали во вражеском тылу.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Знаете ли вы, где кто-то из них может находиться сейчас?

ОРЛОВ. Я не знаю, где они находятся сейчас, но, вероятно, в Соединенных Штатах. Должен сказать, что партизанское направление в деятельности НКВД развилось за годы второй мировой войны в мощнейшее предприятие. Во главе этого дела стоял человек по фамилии Эйтингон. У него был также псевдоним — Котов. Перебежчик Хохлов, о котором вы читали в газетах и который, по-моему, тоже где-то здесь давал показания, писал, что во время его работы в Советском Союзе мой бывший помощник в Испании Котов — Хохлов называет его «генерал Котов» — руководил всеми этими операциями. Партизанские операции были столь обширны в период второй мировой войны, что диверсанты и саботажники исчислялись десятками тысяч, и я не удивлюсь, если Россия имеет сейчас здесь, на территории Соединенных Штатов, несколько сотен диверсантов, которые могут быть задействованы в случае возникновения угрозы войны, то есть когда холодная война перерастет в горячую.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. В этой связи могли бы вы дать какой-то совет, как-то помочь Конгрессу, данной комиссии или ФБР с тем, чтобы они могли выявить этих людей и принять соответствующие меры?

ОРЛОВ. Мой совет в этой связи — во-первых, охранять наиболее секретные и важные объекты. Говоря о наиболее секретных объектах, я имею в виду атомное, водородное и ядерное оружие, ракеты и тому подобные вещи. Ибо, зная методы, с помощью которых русские осуществляют партизанские операции, я не удивлюсь, если за несколько дней до начала войны якобы американский батальон — батальон, облаченный в американскую форму и укомплектованный говорящими по-английски офицерами, будет переброшен к определенному месту, где хранятся, например, атомные бомбы, и если это место охраняет американский взвод или американская рота, никто никогда не заподозрит, что приближающееся к нему подразделение американских солдат — вражеская уловка. А это будут на 90 процентов русские, одетые в американскую форму, плюс 10 процентов американских партизан, которые воевали в Испании и могут выдать себя за офицеров, и этот батальон самоубийц пойдет в атаку. Подобные атаки могут быть осуществлены и в других местах, где хранятся такие важные вещи, как, например, управляемые ракеты.

МОРРИС. Господин Орлов, не могу ли я тут вас прервать? Когда вы находились на всех этих постах в НКВД и пока возглавляли диверсионные школы, как действовала разведка в Соединенных Штатах, сколько сетей существовало на тот момент, когда вы порвали со своей службой?

ОРЛОВ. Я могу судить об этом по некоторым фактам. В 1938 году в таких странах, как Соединенные Штаты, как Франция, как Англия, имелся один главный резидент. То есть главный представитель НКВД, у которого было шесть помощников, русских помощников…

МОРРИС. Такова была ситуация в Соединенных Штатах, когда вы порвали со своей службой в 1938 году?

ОРЛОВ. Да. Такова была существовавшая здесь картина: был главный резидент НКВД по фамилии Гусев, человек, который когда-то работал моим помощником. У Гусева было шесть помощников. У каждого из них — по три помощника-американца, как правило — члены компартии, через которых русские контактировали со шпионами в США. Каждый из русских помощников вел, как минимум, три сети. Умножьте три на шесть — будет восемнадцать, восемнадцать шпионских сетей. С тех пор ситуация стала еще более зловещей, потому что, как вы знаете, затем последовала война, во время которой Америка и Россия были союзниками, и России стало особенно просто забрасывать сюда шпионов, внедрять сюда своих людей. Но не только это. После окончания войны Россия получила целый ряд стран, которые принято называть сателлитами. Теперь у этих стран есть в США посольства и консульства. Эти учреждения всегда служили прикрытием для советского шпионажа, и, естественно, я нисколько не сомневаюсь, что в каждом подобном посольстве у НКВД есть собственные сети. Наконец, появилась Организация Объединенных Наций, которой до войны не существовало, и наличие советских шпионов в ООН — установленный факт. Даже если численность шпионских сетей НКВД в настоящее время не больше, чем в 1938 году, их все-таки должно быть 18. Две сети, как мы знаем, две шпионские сети были разоблачены — одна, та, что по линии Красной Армии, Уиттейкером Чэмберсом. Вторую сеть «сдала» Элизабет Бентли, которая пришла и все рассказала американским властям. Но никто из других сетей не пришел и не предоставил информации. Поэтому резонно предположить, что по меньшей мере 16 сетей по-прежнему существуют и свободно орудуют в этой стране.

МОРРИС. Господин Орлов, как вы полагаете, этими сетями руководили советские кадровые разведчики, не так ли?

ОРЛОВ. Да, ими руководили советские кадровые разведчики, и речь идет лишь о шпионских сетях НКВД. Я не имею в виду сети, находящиеся в ведении Четвертого управления Советской Армии.

МОРРИС. Это — военная разведка. Это отдельная структура, не так ли?

ОРЛОВ. Отдельная. Я читал, что советский перебежчик по фамилии Эге оценил численность таких военных сетей в Соединенных Штатах примерно в 20.

МОРРИС. Сенатор, Эге, давая показания в настоящей комиссии, сообщил, что, насколько ему известно, советская военная разведка имеет двадцать шпионских сетей, действующих в США.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Это был кто?

МОРРИС. Его фамилия — Эге. Но вы ведь говорили о сетях НКВД?

ОРЛОВ. Да.

МОРРИС. Этими сетями руководят советские сотрудники, верно?

ОРЛОВ. Советские сотрудники.

МОРРИС. Ну, а внизу, на рабочем уровне, вы знаете, кто в основном выполняет эту работу?

ОРЛОВ. Эту работу выполняли американцы, или проживавшие здесь иностранцы, и, по меньшей мере, от 40 до 60 процентов из них были, как правило, американскими коммунистами.

МОРРИС. А остальные?

ОРЛОВ. Остальные коммунистами не были, работали за деньги или по каким-то иным мотивам. И я бы хотел еще добавить, что эти сети, о которых я веду здесь речь, хотя их действия незаконны и они занимаются шпионажем, в России их называют «легальной сетью». Почему же они называются легальными? Потому что их возглавляют люди, занимающие официальные должности — прикрытия в советских посольствах, офицеры разведки, имеющие законные паспорта. Но кроме того, в Соединенных Штатах существует еще один слой шпионских сетей НКВД, так называемые «нелегальные сети». Они так называются потому, что советские руководители этих сетей не числятся среди персонала посольства или ООН, а живут с фальшивыми паспортами как иностранные бизнесмены или американские граждане и занимаются шпионажем. Они имеют собственные каналы связи с Москвой и никогда не пользуются дипломатической почтой. Им запрещено даже приближаться к советскому посольству.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Они, как правило, стремятся стать американскими гражданами, не так ли?

ОРЛОВ. Да. Они приезжают с фальшивыми паспортами…

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Я знаю, но обычно они пытаются получить американское гражданство?

ОРЛОВ. Они стремятся стать американскими гражданами. Если их не удовлетворяют поддельные американские паспорта, они пытаются добыть чьи-нибудь натурализационные документы и получить американское гражданство в установленном порядке.

МОРРИС. Я полагаю, сенатор спрашивал — не так ли? — привлекают ли они, как правило, к этой работе американских граждан?

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Нет. Я имел в виду, что руководители этих сетей, по-видимому, пытались стать американскими гражданами, чтобы еще глубже скрыть свое происхождение и свои цели.

ОРЛОВ. Да, это их главная задача. Ведь каждый из них боится из-за своего поддельного паспорта, потому что если его арестуют, все сразу всплывет наружу. Они хотели бы превратиться в американцев с помощью подлинных документов, и некоторым из них удается получить сначала статус иммигранта, въехать в страну с чьей-либо помощью из Европы, а затем, постепенно, получить и гражданство. Вот, например, этот самый Зборовский, о котором я упоминал вчера. Он был направлен сюда НКВД под собственным именем в 1941 году, а в 1947 году уже стал американским гражданином.

МОРРИС. А как мы можем узнать, господин Орлов… Ведь чтобы выяснить, кто входит в эти шпионские сети, нам нужен перебежчик из числа сотрудников НКВД в Соединенных Штатах, не так ли? Разве не так мы можем решить эту проблему?

ОРЛОВ. Есть много путей решения этой проблемы. Тут я должен заметить, что советские разведывательные службы — самые искусные в мире. В этой связи я прошу разрешения зачитать небольшую цитату, поскольку сам я никогда бы не смог выразить, сформулировать это лучше, чем данный автор. Я не знаю его имени, я обнаружил это в газете, в сообщении «Интернэшнл ньюс сервис» из Чикаго, там, в частности, говорилось:

«Дэн Т. Мур из Кливленда, бывший офицер контрразведки на Ближнем Востоке, заявил, что никогда прежде шпионская война не была столь важна, как сейчас; никогда в истории речь не шла о потере столь жизненно важных секретов или о краже столь важных секретов».

И дальше:

«Из всех наций на планете за последние 200 лет наиболее искусными в шпионской войне являются русские. Секреты, которые мы потеряем в этом году, могут привести к нашему поражению в войне два года спустя. Ни одна нация не осмелится объявить войну до тех пор, пока, с помощью системы шпионажа, не убедится, что сможет одержать победу».

Думаю, никто не мог бы лучше этого человека обрисовать положение дел и важность шпионажа в наше время. Я не знаю, кто он, но кто бы он ни был, этот человек мог бы принести большую пользу Америке в борьбе против иностранного шпионажа.

Теперь я хотел бы назвать последнее, девятое направление деятельности НКВД. Это — проникновение в органы безопасности Соединенных Штатов и других стран. В этом направлении они ведут, по-моему, успешную работу. Приведу всего три строчки — краткую цитату из сказанного генералом Уолтером Веделлом Смитом. Он сказал: «Я считаю, коммунисты настолько ловки и умелы, что им удалось проникнуть практически во все правительственные органы системы безопасности». Я прочитал это в газете «Нью-Йорк таймс» от 30 сентября 1953 года.

Теперь — о методах, о том, как бороться со шпионажем. Существует много методов борьбы. Русские весьма искусны в шпионском деле, но не непобедимы. Они не супермены. Если наука разведки будет поставлена в западных странах на должный уровень, тогда и советских, и любых других шпионов можно будет выявлять. Один из путей получения информации о шпионах, самый короткий путь — через перебежчиков.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Через кого?

ОРЛОВ. Через советских перебежчиков. Например, если офицер советской разведки, действовавший здесь, становится перебежчиком, он может взорвать целую сеть, точно так же, как это сделала, например, американка Элизабет Бентли.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Понятно. Исходя из вашего опыта, каковы перспективы дезертирства этих людей в будущем?

ОРЛОВ. Это очень важный вопрос, сенатор. Я считаю, что в этом направлении ничего до сих пор не предпринималось. Я знаю это, ибо я был одним из них и мне хорошо известно, что чувствует любой офицер советской разведки. В начале работы люди честно служат своей стране — они являются искренними патриотами. Но после продолжавшихся десятилетия убийств невинных людей, ликвидации Сталиным всех офицеров НКВД, которые знали его преступные тайны, за десятки лет сложилась такая атмосфера, такой психологический климат среди руководителей НКВД и офицеров разведки в Советском Союзе, когда каждый из них, на том или ином этапе, особенно в периоды периодических чисток, был бы счастлив бросить все и начать новую жизнь. Говорят, например, что жизнь летчика, авиатора, очень коротка, но жизнь офицера НКВД куда короче. На моей памяти судьба такого руководителя НКВД, как Ягода: он сам, все его заместители и начальники управлений — я был одним из них — все были уничтожены. Затем у Сталина появился новый фаворит и назначенец — Ежов, ставший его правой рукой. Ежов подбирал новых людей из состава ЦК, пестовал их, мобилизовывал и создал новый аппарат НКВД — они начали работать. Но, в конце концов — это было неизбежно — этим людям, тесно работавшим со Сталиным, стали известны его преступления.

Стремясь остаться в истории самым чистым, самым честным человеком в мире, Сталин не мог позволить им остаться в живых, ибо кто-то из них мог пережить его и написать воспоминания. Поэтому он ликвидировал их. Последним появился Берия, человек, которого я очень хорошо знал — мы вместе работали, еще будучи оба совсем молодыми. Между прочим, в 1926 году на Кавказе он был моим подчиненным. Казалось, он был самым подходящим для Сталина человеком, и ликвидация ему никак не грозила, потому что он был грузином, как и сам Сталин, и очень близок к Сталину. Но в конце концов мы стали свидетелями того, как Берия, новый человек Сталина в НКВД, был тоже казнен, вместе со всеми остальными. После этого…

МОРРИС. Короче, вы утверждаете, господин Орлов, что век всех этих людей очень короток и что долго они не живут.

ОРЛОВ. Долго они не живут.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Позвольте мне спросить вас. Мне представляется, что любой нормальный человек должен в определенный момент понять, что каждый, кто выбирает эту сферу деятельности, кто возлагает на себя эти обязанности, учитывая весь прошлый опыт и все имевшие место события, в конечном итоге неизбежно осознает, что его ожидает та же участь. Тогда каким же образом им удается привлекать людей и заставлять их брать на себя такие обязательства?

ОРЛОВ. Видите ли, разница в том, что в Соединенных Штатах вам приходится привлекать людей, приглашать их. Здесь президент вызывает к себе человека, которого считает подходящим кандидатом, и говорит: «Я хочу предложить вам очень важную работу», а тот имеет право ответить: «Знаете, я слишком предан своей семье, увлечен работой и не могу принять ваше предложение». В России же…

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Там людей мобилизуют…

ОРЛОВ. Да, там мобилизуют.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Фактически мобилизуют?

ОРЛОВ. Да.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Они не смеют отказаться. Иными словами, соглашаясь, они тем самым продлевают себе жизнь, хотя в конце концов их ожидает та же участь, так?

ОРЛОВ. Абсолютно верно.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Иначе говоря, если вы подчиняетесь, у вас еще есть лет десять, а если нет — тут вам и конец?

ОРЛОВ. Именно так.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Понятно.

ОРЛОВ. Я вспоминаю время, когда сам решил дезертировать. После того как все руководители НКВД были казнены, я видел, как мои помощники — Котов, например, который был ликвидирован вместе с Берией, — дрожали от страха. Но они не дезертировали…

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. А вы сказали им, что собираетесь это сделать?

ОРЛОВ. Нет, не сказал.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Вы говорите, они дрожали от страха. Я не понимаю. Я не осуждаю — просто пытаюсь понять.

ОРЛОВ. Да, они дрожали от страха — мы ведь говорили между собой, и хотя они не особенно распространялись на этот счет, было совершенно очевидно, что они боятся ехать в Россию. К примеру, я получил указание о возвращении в Россию. Сначала я получил приказ отправить своего помощника в Россию, помощника, который до этого был лично награжден Сталиным и провернул выдающиеся дела. Его приглашали в Россию якобы для доклада Сталину о ходе испанской войны. А затем…

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. То есть вы не знали и не могли знать, получая подобное приглашение, о чем идет речь: о ликвидации или о докладе?

ОРЛОВ. Нет, мы понимали, что речь шла о ликвидации.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Даже так?

ОРЛОВ. Потому что прошел целый месяц, а мы не получили от него ни строчки. Остальные мои помощники собирались вместе и говорили, что, по-видимому, что-то произошло и так далее. «Ведь он был честным человеком, что же могло случиться?» — и тому подобное. Настроены они были мрачно, все они. А когда я получил телеграмму с указанием отправиться в Бельгию и там сесть на пароход якобы для участия в тайной встрече с ответственным партийным работником, двое из моих помощников решили поговорить со мной наедине. Один из них сказал: «Эта телеграмма мне не нравится». Когда я спросил его: «Как ты думаешь — что это за встреча? По поводу чего?» Он ничего не ответил и отвернулся. Он боялся говорить, однако в то же время давал мне понять, по поводу чего. А потом спросил: «Почему же он не приехал сюда, в Испанию, чтобы переговорить с тобой?»

Как видите, все чувствовали опасность, все тряслись. В таких условиях каждый из них мог решиться на побег. Некоторые не сделали этого, так как в России оставались их семьи. Другие боялись, потому что, работая за границей, похищали секретные документы изо всех министерств мира, поэтому и боялись, что в конце концов, если они дезертируют, их могут арестовать и осудить за шпионаж в пользу Советского Союза. И, кроме того, Сталин издал приказ о ликвидации перебежчиков за границей. Я могу перечислить несколько человек, уничтоженных за этот период. Один из них — Игнатий Рейсе.

Его выследили и убили в Швейцарии в 1937 году. Вы, наверное, помните еще одного человека по фамилии Кривицкий, который погиб здесь, в Вашингтоне, при загадочных обстоятельствах. Еще один человек по фамилии Агабеков был выслежен через 8 лет после своего побега и убит в Бельгии. В начале 1938 года еще один нелегал был убит в Роттердаме.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. А кого-нибудь из них ликвидировали здесь, в Соединенных Штатах?

ОРЛОВ. Насколько я понимаю, это был Кривицкий, а также еще один человек — Маркин — был тоже найден здесь мертвым. Другой выдающийся руководитель-нелегал, член советской компартии и советский гражданин, был убит в Роттердаме, в Голландии, при следующих обстоятельствах. Его вызвали на встречу в каком-то кафе с сотрудником советской разведки из Москвы. Он пришел. Они пили кофе, беседовали, а затем этот человек из Москвы передал ему сверток якобы с тремя или четырьмя книгами. Связник ушел из кафе первым, а советский нелегал задержался за столиком минут на 15. Через 15 минут он направился к выходу, и в дверях сверток взорвался — там была бомба. Агент был убит. Все это порождало двойной страх — никто не знал, есть ли шанс остаться в живых в случае побега. Что касается меня, то я скрывался 15 лет, и просто чудо, что я уцелел. Надо сказать, однажды я столкнулся с русским ликвидатором в Кливленде. То есть я заметил его, но в разговор не вступал. Он шел за мной по пятам. По всей вероятности, меня не хотели убивать сразу, так как в письме Сталину я предупредил, что в таком случае мой адвокат немедленно опубликует все документы. Поэтому они собирались устроить мне западню, заманить меня в нее, чтобы сначала вырвать у меня документы, а потом убить.

МОРРИС. Сенатор, одной из проблем, с которыми на протяжении многих лет сталкивалась данная сенатская Подкомиссия по внутренней безопасности, была проблема получения перебежчика на условиях, о которых говорит господин Орлов. Таким перебежчиком был, например, шифровальщик Гузенко в Канаде, который дал подробную информацию о советской шпионской деятельности в этой стране. В Японии дезертировал Растворов, сумевший дать тамошним властям ценные сведения, в Австралии — Петров, в Турции — Эге. В Соединенных Штатах подобных случаев до сих пор не было, то есть никто из кадровых сотрудников НКВД не дезертировал, и мы, сенатор, продолжаем изучать вопрос о том, не следует ли нам внести в законодательство какое-то дополнение, что-то предпринять для того, чтобы побудить к такому шагу людей, о которых говорит господин Орлов, основываясь на собственном опыте, то есть для тех, кто, как он считает, захотел бы перейти на нашу сторону, если им будет дан соответствующий стимул, что-то такое, что позволит им отбросить страх…

ОРЛОВ. Разрешите сказать несколько слов по этому поводу.

МОРРИС (продолжая)…. а это весьма серьезная для нас проблема, сенатор.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Так вы полагаете, что среди тех, кто занимается шпионажем в пользу коммунистов, есть люди, которые были бы рады дезертировать, но лишь будучи уверенными, что их жизнь будет…

ОРЛОВ. Я вполне в этом уверен, так как они считают, что, несмотря на некоторую, как вы это называете, «оттепель», на определенную либерализацию в Москве, неизбежно наступит момент, когда жертва будет принесена на алтарь.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Иными словами, оттепель — явление временное?

ОРЛОВ. Временное.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Всего на один сезон?

ОРЛОВ. Да, на один сезон. Тут я должен добавить, что успехи советских разведывательных служб в известной мере объясняются не только блестящей подготовкой людей, не только огромной поддержкой со стороны коммунистической партии здесь, в Соединенных Штатах, но и попустительством со стороны западных правительств, которые не борются с советской разведкой так, как это следовало бы делать. Позвольте мне привести один пример…

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Хорошо. Но разрешите задать вам вопрос: каковы ваши рекомендации, что вы советуете сейчас предпринять? Вы утверждаете, что мы не боремся так, как следовало бы, а мы, разумеется, заинтересованы в том, чтобы дезертировало как можно больше таких людей. Каковы ваши рекомендации, как нам следует действовать, как стимулировать их и какие шаги может предпринять наше правительство?

ОРЛОВ. Я посоветовал бы, чтобы высокопоставленный представитель вашего правительства, например генеральный прокурор или сенатор, сделал заявление на пресс-конференции или как-либо иначе дал официальное обещание, что те, кто уходит с советской секретной службы, кто намерен покончить со своей шпионской деятельностью, кто хочет отказаться от нее, порвать со своим прошлым и перейти на сторону свободного мира, могут рассчитывать на помощь в получении иммигрантской визы и постоянного вида на жительство в этой стране, а также будут освобождены от ответственности за предшествующие деяния на ее территории. Как вы знаете, законодательство о шпионаже было скорректировано — из него исключено положение о сроке давности при рассмотрении дел о шпионской деятельности. Таким образом, человек, который работал здесь, например, десять лет назад и был послан сюда только потому, что владеет английским и знает страну, этот человек боится, что его могут посадить, осудить и приговорить к 20 годам тюрьмы. Так зачем же ему так рисковать? Зато если ему гарантируют полное освобождение от ответственности за то, чем он ранее занимался в этой стране, если ему будет обещано, что ему помогут устроиться в новой жизни, — предлагать такому человеку деньги не стоит, так как людей, которые принимают подобное решение, означающее для них разрыв с родиной, с семьей, с прошлым, которым они гордились многие годы, принимая участие в гражданской войне, работая в партии, служа делу революции, — деньги таких людей не волнуют. Напротив, они будут оскорблены. Они не желают, чтобы их считали предателями, и не хотят выглядеть предателями в собственных глазах.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Позвольте задать вам еще один вопрос. Мне представляется, что эти агенты, которых засылают сюда из России, шпионы и прочие, подбираются довольно тщательно, с учетом семейного положения, чтобы семьи оставались в России своего рода заложниками, не так ли?

ОРЛОВ. Да, как правило. Но, видите ли, жизнь есть жизнь, и если вы посылаете человека на задание, а его семью оставляете там, он понимает, что ему больше не доверяют, он просто не сможет работать. Бывает, им в Москве говорят: «У вас дети; мы хотим, чтобы они получили советское образование — пусть они учатся в нашей школе» и тому подобное. Но через год он пишет, что работать больше не может, его тянет домой, от этого страдает работа — это уже другое дело. Нельзя посылать человека рисковать жизнью, одновременно давая понять, что вы ему не доверяете. В результате, спустя год к нему отправляют жену и детей. Короче, некоторые из тех, чьи семьи остались в России, не променяют безопасность и жизнь членов своей семьи на сомнительное будущее в Соединенных Штатах. Они продолжают работать, возвращаются в Москву, в НКВД, в надежде, что злая судьба обойдет их стороной, что не всем суждено погибнуть, угодить под ликвидацию.

МОРРИС. Господин Орлов, знали ли вы Василия Забелина? Он был сначала третьим, затем вторым секретарем посольства здесь во время войны. Недавно, сенатор, он фигурировал в деле о шпионаже в Нью-Йорке. Не могли бы мы остановиться сейчас на этом конкретном персонаже? Вы знали его как сотрудника НКВД?

ОРЛОВ. Я знаю, о ком вы говорите. Мне он был известен под другим именем. В Москве он жил под своей настоящей фамилией — Зарубин, Василий Зарубин. Он был одним из выдающихся оперативников НКВД. Знал я и его жену — Лизу Горскую.

МОРРИС. Она тоже была офицером разведки, не так ли?

ОРЛОВ. Она тоже была офицером разведки и работала в моем подразделении.

МОРРИС. Не могли бы вы рассказать нам о нем и о ней: каковы, в общих чертах, были их задания и каким образом они были связаны с разведывательными операциями на территории Соединенных Штатов, если в то время такая связь вообще существовала?

ОРЛОВ. Мне известно, что самое важное свое задание Зарубин выполнил до войны, в Германии. Это было очень опасно — действовать против Германии нелегально, с фальшивым паспортом. Его жена также работала там нелегально. Я не знаю, чем он занимался в Америке. Мне известно о нем только то, что публиковалось в газетах. Его жена тоже была заметной фигурой в разведке, и с ее помощью был ликвидирован другой оперативник НКВД по фамилии Блюмкин. Блюмкин во время одной из своих поездок за границу отправился в Турцию — это было в 1930 году — и имел беседу с Троцким, чьим главным телохранителем он служил в годы гражданской войны. Об этом стало известно в Москве, и жене Зарубина было приказано шпионить за Блюмкиным и выведать о нем все что можно. В итоге Блюмкин был по приказу Сталина расстрелян. Кстати, этот Блюмкин был знаменитой фигурой. Когда ему было всего 17 лет, в самом начале революции, он был эсером и противником коммунистов, то есть большевиков. Ему не понравился Брест-Литовский договор, который Ленин подписал с немцами и по которому Германии уступалась часть России, поэтому он позвонил германскому послу в Москве и, представившись сотрудником ЧК, заявил, что у ЧК есть информация, что господина посла собираются убить. Блюмкин сказал, что ЧК хочет предупредить посла о готовящемся покушении, для чего и нужно приехать. Посол сказал, чтоб приезжали немедленно. Блюмкин приехал к нему, открыл чемоданчик и сказал: «Вот бумаги». Он извлек какие-то бумаги, потом выхватил пистолет и застрелил посла. Это была нашумевшая история. Политбюро хотело расстрелять его, но Троцкий проявил к этому семнадцатилетнему парню интерес и решил поговорить с ним. Блюмкин сказал: «Я знаю, что меня ждет расстрел, но если вы сохраните мне жизнь, я буду верно служить революции». Троцкому он понравился, и он защитил Блюмкина, а затем сделал начальником своей охраны и командиром своего личного бронепоезда. Вот почему потом, в 1929 году, Блюмкин, находясь за границей, решил навестить Троцкого, и это привело к его концу.

МОРРИС. Сенатор, прежде чем мы закончим с этим Зарубиным, хочу добавить, что, по имеющимся у нас сведениям, среди американских коммунистов, среди местной американской агентуры, Зарубин был известен исключительно как «Питер», а его жена — как «Элен». Иными словами, американцы, его американские подчиненные, контактируя с ним, не имели понятия о том, что его подлинное имя Зарубин. Господин Орлов, вы, следовательно, полагаете, что в настоящее время необходимо — таковы, по крайней мере, ваши рекомендации, — чтобы кто-то, например, сенатор или генеральный прокурор, сделал публичное заявление, подкрепленное конкретными гарантиями неприкосновенности и предоставления вида на жительство, но без предложения денег, так как это, на ваш взгляд, была бы неверная нота, — это, по-вашему, подтолкнет сотрудников НКВД в Соединенных Штатах явиться с повинной и все выложить?

ОРЛОВ. Несомненно. Причем не только офицеров НКВД, но, я бы сказал, и всех остальных — тех, кто участвует в заговорах Советов против свободного мира. Это может быть также советский дипломат, который не причастен к шпионажу, но обладает информацией, позволяющей разоблачить подрывную деятельность Советов и их сателлитов. Я считаю, что нежелание дезертировать объясняется также безразличием западных правительств к этой проблеме. Например, если вы помните случай с Гузенко в Канаде, который засветил всю атомную сеть. В 1945 или 1946 году Гузенко собрал все документы, свидетельствовавшие о наличии в Канаде гигантской сети. Он явился к министру юстиции — хотел дезертировать — и продемонстрировал эти документы. Министр юстиции показал их Маккензи Кингу, премьер-министру, и Маккензи Кинг сказал: «Попросите его пойти и положить эти документы на место». Мало того: Маккензи Кинг, после того как эти документы были проанализированы и стало ясно, что они представляют колоссальный интерес, что речь действительно идет о наличии атомной шпионской сети, совершил вояж в Соединенные Штаты и встретился с американским президентом, а потом поехал в Великобританию, чтобы увидеться с премьер-министром Этли. И Кинг выступил в палате общин, где, в частности, заявил: «Я сказал этому Гузенко, что он должен вернуться и положить все это обратно в советские папки, что нам это не нужно. Я поступил так потому… — сказал он, — … что не желаю осложнять отношения с Россией». Еще он сказал, что хочет увидеться со Сталиным. Цитирую дословно: «Исходя из того, что я слышал и знаю о премьере Сталине, я уверен, что он не одобрит и не простит подобную деятельность в одном из посольств своей страны». Вот так поступили с Гузенко — а ведь его могли убить еще до того, как он дезертировал, его могли отправить в Россию, могли выдать советским властям.

Известно, что во время войны многие перебежчики были высланы из Америки в Россию. Я еще не прочел последней книги о ФБР, но листая ее, обнаружил один эпизод, описываемый самими властями. В 1943 году молодой моряк, русский моряк по фамилии Егоров, совершил побег. Он спрыгнул с борта на причал. Советы потребовали от американских властей найти его и выдать. Он был пойман и должен был быть доставлен на борт норвежского судна. Но когда его вели туда, он сбежал и спрятался на какой-то ферме. Спустя год полицейский патруль заметил, как четыре человека тащат какого-то парня к месту стоянки русского судна. Полицейские подошли к ним и спросили: «Что это вы делаете?» Один из четырех похитителей представился Ломакиным, консулом Ломакиным, советским консулом, и сказал, что этот человек — дезертир и все такое прочее. И, несмотря на протесты американских властей, парня затащили на борт советского судна. Спустя два дня американские следователи появились на судне и потребовали встречи с этим Егоровым, чтобы допросить его. Егорова привели — он был весь в синяках и ссадинах от побоев. Он на коленях умолял не отправлять его в Россию, где его наверняка прикончат. Но присутствовавший при этом Ломакин, советский консул, заявил: «Нет, мы не можем его отпустить — я только что включил его в судовую команду». Несмотря на это, американские власти ничего не предприняли, и этот человек был отправлен в Россию, где его наверняка расстреляли. Отчет американских властей об этом случае содержится в упомянутой книге о ФБР. Власти оказались бессильны что-либо сделать, и автор доклада заключает: «Этот человек — Егоров — наверняка будет расстрелян». Короче, учитывая подобные факты, надо быть вдвойне смельчаком…

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Иными словами, мы не предлагаем им абсолютно никаких стимулов к побегу?

ОРЛОВ. Не только не даете стимулов, а подчас наоборот.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Не подталкиваем, а отпугиваем?

ОРЛОВ. Вот именно.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. В интересах протокола я хотел бы внести одно уточнение. Тут были ссылки на то, что если некий сенатор — это подразумевается — сделает подобного рода заявление, то оно будет сделано как бы от имени правительства. Таков естественный вывод. К сожалению, подчас бывает иначе, и я хотел бы сказать по этому поводу несколько слов. На мой взгляд, поскольку речь идет о конкретных действиях исполнительной ветви власти, потребуется законодательная инициатива Конгресса, чтобы дать на это разрешение.

ОРЛОВ. Я знаю, но я имел в виду, сенатор, что некий сенатор мог бы сделать следующее заявление: «Я применю свое влияние, я сделаю все, что в моих силах, чтобы убедить исполнительную ветвь предоставить политическое убежище такому человеку».

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Иными словами, это должно стать политикой правительства, и от кого бы ни исходила инициатива, такая политика должна стать нормой. Хорошо, продолжим.

МОРРИС. Сенатор, я полагаю, фактор времени, мы можем этим ограничиться. У меня есть еще один круг вопросов, с которыми, я думаю, мы сможем быстро разделаться.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Хорошо.

МОРРИС. Не кажется ли вам, например, что Советский Союз, нынешние лидеры Советского Союза, отказавшись от сталинской системы правления, ступили теперь на новый, иной путь, который сказывается даже на американской компартии здесь, в Соединенных Штатах? Тут два аспекта: советская политика за границей и политика коммунистов здесь, у нас. Это мой последний вопрос.

ОРЛОВ. Нет, я не думаю, что они действительно изменились. Речь идет о временной либерализации в России, которая сводится лишь к определенной свободе слова. Хрущев, которого я знал лично, и все прочие кремлевские руководители — такие же сталинисты, какими были всегда. Сами они нисколько не изменились, равно как и их политика в собственной стране — проводимый ими экономический курс, как мы видим, остается прежним. Это означает упор на тяжелую индустрию, производящую вооружение, и ничего — потребителю, никаких потребительских товаров, очень мало продовольствия, нехватка еды и товаров, — словом, прежние тяготы для русских людей. Во внешней политике они проводят тот же самый сталинский курс, стремясь поработить другие страны и другие народы.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. В этой связи, как бы вы прокомментировали недавний пропагандистский демарш компартии США? Мне кажется, речь идет об очковтирательстве с целью обмана — они просто пытаются сделать вид, что не во всем согласны с безраздельным диктатом коммунистической России.

ОРЛОВ. Вы превосходно сформулировали это и без меня. Это абсолютное очковтирательство, абсолютная ложь. Они по-прежнему являются отделением российской коммунистической партии.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Они по-прежнему — коммунистические революционеры-интернационалисты…

ОРЛОВ. Безусловно.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН (продолжая)…. И преследуют ту же цель.

ОРЛОВ. И все их решения были заранее одобрены и приняты в Кремле. А сами они настолько дисциплинированы, что в мельчайших деталях отрабатывают номер, демонстрируя свою якобы недисциплинированность.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Хорошо.

ОРЛОВ. Я хотел бы также добавить, что хотя в своем выступлении на 20-м съезде партии советский партийный вождь Хрущев признал, что миллионы людей были безвинно сосланы в концентрационные лагеря, сами лагеря он не ликвидировал — они по-прежнему существуют. Несмотря на то что Хрущев столь детально раскрыл технологию пыток с целью добывания фальшивых признаний, никто из осужденных в период знаменитых московских процессов не реабилитирован. Никто из учителей нынешних кремлевских лидеров не реабилитирован — они по-прежнему фигурируют в литературе как гитлеровские шпионы. Руководители Красной Армии — маршал Тухачевский и прочие, — расстрелянные как гитлеровские шпионы, по-прежнему остаются гитлеровскими шпионами, и никто их не реабилитировал. Да и Хрущев продемонстрировал, что способен пользоваться теми же сталинскими методами. Вспомним дело Берии. Берия был расстрелян якобы за шпионаж в пользу Америки, но в Америке прекрасно известно, что он не был американским шпионом. Тем не менее он и еще несколько человек были казнены по надуманному обвинению в шпионаже.

МОРРИС. Не можете ли вы рассказать — очень кратко, в нескольких словах — как обычно финансируется шпионаж? Буквально в нескольких словах, потому что нам пора заканчивать.

ОРЛОВ. Да. Это очень просто. Советская разведка финансируется напрямую из казны. Никаких махинаций; печатать для этих целей фальшивые деньги не разрешено, как не разрешено заниматься контрабандой для пополнения своего бюджета. В мое время бюджетные ассигнования на разведку НКВД составляли 2 800 000 долларов ежемесячно — это очень немного, если сравнить с теми суммами, которые расходуют разведывательные службы Запада, и в тот период НКВД ни разу не потратил больше двух миллионов долларов из этих бюджетных ассигнований в два миллиона восемьсот тысяч.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. За месяц?

ОРЛОВ. За месяц — по всему миру.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Как же они обходятся столь скромной суммой?

ОРЛОВ. Они обходятся столь скромной суммой благодаря тому, прежде всего, что советские офицеры трудятся во имя революции и довольствуются ничтожной зарплатой. Но самое главное: около 60 процентов наиболее эффективных советских шпионов были коммунистами, коммунисты же должны работать на благо своей духовной родины России, а не за деньги.

МОРРИС. Так, значит, если американские коммунисты теперь выполняют разведывательную работу в Соединенных Штатах вместо сотрудников НКВД, никаких денег из Советского Союза американским коммунистам не поступает, верно?

ОРЛОВ. Нет. Видите ли, если вы говорите о коммунистической партии, то могу вас заверить, компартия существует на советские деньги, на средства, поступающие из советской казны, от ЦК КПСС. Поэтому они и вынуждены стоять навытяжку. Поэтому, если в компартии происходит раскол и отколовшаяся фракция осуждает Москву, она просто перестает существовать, ибо ее больше не финансируют. Вот почему у диссидентской фракции нет никаких шансов на дальнейшее существование, даром что весь арсенал ленинизма и наследие Карла Маркса и Энгельса по-прежнему остаются у них. У них нет денег. Хозяин тот, кто платит, а у ЦК КПСС существовал для Коминтерна отдельный бюджет, из которого финансировалась вся деятельность компартий во всем мире. Если же говорить о так называемых «шпионах-коммунистах», то такие шпионы работали бесплатно или брали какие-то незначительные суммы на покрытие расходов.

МОРРИС. У меня больше нет вопросов. Хочу поблагодарить господина Орлова за участие в нашей работе.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Председательствующий хотел бы задать ему один-два вопроса. Вероятно, он предпочел бы ответить на них на закрытом заседании, и, если так, я согласен. Я хотел бы спросить вас, известно ли вам, есть ли в нынешнем нашем правительстве или на каком-либо правительственном посту коммунисты?

ОРЛОВ. Нет, мне это не известно.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Хорошо. И второй вопрос: известны ли вам имена коммунистов в этой стране, которые могут заниматься шпионажем и которых вы могли бы назвать?

ОРЛОВ. Нет, не известны.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Это все. Будут ли дополнительные показания?

МОРРИС. У меня больше нет вопросов, сенатор.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Большое вам спасибо, господин Орлов. Какова дальнейшая программа наших слушаний?

МОРРИС. На сегодня у нас запланировано выступление еще одного свидетеля, сенатор. Сначала мы проведем сегодня закрытое заседание с его участием, а затем, сегодня же, объявим о времени его выступления на открытом заседании.

Сенатор МАККЛЕЛЛАН. Хорошо. Заседание объявляю закрытым.

(В 11.50 Подкомиссия прервала заседание.)

(Нижеследующая статья из «Ю. С. ньюс энд уорлд рипорт» от 29 марта 1957 года была приобщена к протоколу во время слушаний 29 марта 1957 года под председательством сенатора Олина Джонсона):

ЗОЛОТО КАК ОРУДИЕ ДАВЛЕНИЯ. КРАСНЫЕ ИСПОЛЬЗУЮТ ЕГО, ЧТОБЫ ОКАЗАТЬ НАЖИМ НА ИСПАНИЮ

Париж. Вероятно, одну из крупнейших афер в истории вымогательства пытается ныне провернуть Советская Россия в попытке обрести новый коммунистический плацдарм в Испании. Приманкой в данном случае должны стать полмиллиарда долларов — такова стоимость золота, принадлежавшего испанскому правительству и взятого русскими «на хранение» во время испанской гражданской войны двадцать лет тому назад.

Правительство Франко пытается вернуть золото. Но ход событий показывает, что цена может оказаться слишком высокой. Русские до сих пор даже не признали — по крайней мере, публично, — что они вообще брали это золото, хотя теперь у испанцев имеются документальные доказательства.

Москва не только не отдает золото, а использует его в попытке заставить Испанию пойти на уступки в ходе окольных пере-го воров в Париже. Россия прежде всего хочет обмена послами, подписания торговых соглашений, права на аккредитацию в Испании своих «корреспондентов» и реализацию всех прочих возможностей, которыми Москва традиционно пользовалась в прошлом для освоения коммунистами новой территории.

Деликатные переговоры о золоте время от времени ведутся между Испанией и Россией с 1954 года, несмотря на то, что оба режима до сих пор не признали друг друга и не обменялись представителями.

ОДНОВРЕМЕННО С АМЕРИКАНСКИМИ БАЗАМИ

Переговоры начались почти одновременно с размещением американских баз в Испании. Советский посол в Париже Сергей Виноградов неожиданно обратился к испанскому послу во Франции графу де Каса-Рохасу на дипломатическом приеме с предложением нормализовать отношения между двумя странами.

С тех пор послы провели уже полдюжины конфиденциальных бесед, по три в каждом из посольств, и эти встречи продолжались от 30 до 45 минут каждая. Виноградов, настаивая на приезде в Испанию советских работников, избегал при этом упоминания об американских базах. Не делает он и никаких резких высказываний по поводу антикоммунистической политики Мадрида. Вместо этого он постоянно призывает к «сосуществованию» и подчеркивает, что страны с обширными разногласиями могут поддерживать «нормальные» отношения.

На всем протяжении переговоров между двумя послами испанская позиция оставалась неизменной — ничего конкретного, пока не будут выполнены два условия: первое — все испанские граждане должны быть возвращены из России на родину. И второе: золото стоимостью в полмиллиарда долларов должно быть возвращено законному владельцу — правительству Испании.

В прошлом году русские, наконец, согласились отправить домой испанцев, которые находились в России с 30-х годов, то есть со времени гражданской войны в Испании. Более 2000 испанцев, в основном те, кто был отправлен в Россию во время войны еще в детском возрасте, уже возвратились на родину. Многие из тех, кто вырос в России, успели там жениться на русских и привезли с собой своих жен и детей — советских граждан, чей приезд в Испанию дал русским основания для постановки вопроса об открытии в Испании своего посольства и консульств. Российское государство обязано защищать интересы советских граждан, заявляют они.

ИСПАНСКИЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА

Испанское золото упоминалось на первых раундах переговоров лишь вскользь, так как тогда у Мадрида не было юридических доказательств его передачи русским. Но теперь у испанского правительства такие доказательства есть — это восьмистраничная расписка в получении, на французском языке, скрепленная подписями двух российских высокопоставленных чиновников.

Вещественное доказательство было получено после более чем годичных переговоров с Хуаном Негрином, испанским эмигрантом, который и отправил в Москву это золото, будучи министром финансов в испанском республиканском правительстве.

На протяжении многих месяцев Негрин отказывался выдать бумаги, относящиеся к сделке с золотом. Но перед самой своей смертью в ноябре в Париже Негрин приказал своему домоправителю передать бумаги испанским властям.

С документальным доказательством в руках испанцы вновь обратились к русским. Они предъявили фотокопии расписки. Посол Виноградов пообещал переслать фотокопии в Москву. С тех пор прошло уже три месяца.

С ЖАЛОБОЙ В ООН

Испанское правительство готово к длительным переговорам с русскими. Но если в результате прямых переговоров золото вернуть не удастся, Мадрид, вероятно, обратится в Международный суд или в Организацию Объединенных Наций с призывом предпринять соответствующие действия. Испания крайне нуждается в полумиллиарде долларов. Правительству Франко сегодня остро не хватает валюты, и это золото стало бы для него манной небесной, поскольку речь идет о сумме, равной всей американской помощи Испании за послевоенный период.

Испанцы заявили русским, что ни на какие сделки во имя возвращения своего золота они не пойдут. Тем не менее бывалые дипломаты наверняка не удивятся, если, как только золото вновь окажется в испанском банке, в Мадриде появится советское посольство.

Русские мечтают о доступе к испанским сырьевым ресурсам стратегического характера. Им необходимо дипломатическое прикрытие шпионажа против американских военных баз. Они хотят внедриться в Испанию, чтобы развернуть подпольную антифранкистскую пропаганду в такое время, когда экономические трудности, забастовки и студенческие волнения терзают Испанию, а вокруг вопроса о преемнике Франко начинают возникать политические споры.

ОРУЖИЕ В РУКАХ МОСКВЫ

Испанское золото, которое Москва взяла «на хранение» 20 лет тому назад, стало для Советского Союза мощным оружием для проложения дороги в Мадрид.