Глава 1

Рождественский сочельник 1919 г.

Лавируя в предпраздничной толпе, Луиза Кэннон, опустив голову, легко шла по тротуару Кингс-роуд, хотя доверху застегнутое тонкое пальто практически не защищало девушку от резкого пронизывающего ветра. В подступающих сумерках очертания улицы начинали стираться, однако толпа не становилась меньше. Пары потенциальных покупателей мешкали перед прелестными витринами, украшенными электрическими гирляндами и соблазнительными рождественскими угощениями: в красочных картонных коробках поблескивали под густой сахарной обсыпкой яркие розовые и зеленые желейные кубики рахат-лукума, а совершенно новые фарфоровые куклы с бледными глянцевыми лицами и неподвижными ножками и ручками застыли в крахмальных нарядах с тончайшими кружевами нижних юбок, пышными складками выглядывавшими из-под подолов.

Прямо за ней в каждом выходящем на улицу окне роскошного универсального магазина «Питер Джоунз»  стояло по елке, чьи пушистые темно-зеленые лапы украшали красные и зеленые бантики и деревянные игрушки: миниатюрные и раскрашенные качающиеся лошадки, крутящиеся серебряные звезды, золотые яйца, полосатые баночки с леденцами… Теперь, после окончания войны и отмены нормирования продуктов, любое из этих украшений идеально воспроизводило детские фантазии о сладкой жизни.

Перед этим магазином, сцепив руки за спиной, стоял мужчина – его лицо освещалось мягким, льющимся из витрин светом, – и Луиза подумала, достаточно ли он рассеян, чтобы не заметить ловкой ручки, проскользнувшей в его карман за бумажником. С самого утра сегодня в ее голове крутились напутственные слова дяди: «И не смей возвращаться без хорошей добычи. В Рождество полно набитых карманов». Должно быть, его тоже кто-то припугнул, поскольку в последнее время он постоянно бывал необычайно сердитым и требовательным.

Кэннон подошла поближе, но мужчина вдруг резко обернулся и сунул руки в карманы. Ей следовало бы огорчиться, но на самом деле она испытала облегчение.

Поглубже спрятав подбородок в воротник, Луиза устремилась в обратный путь, ловко обходя мелькающие перед глазами зашнурованные ботинки и лакированные туфли. Помимо дяди, дома ее ждала лежавшая в постели мать. В последнее время она неважно себя чувствовала – горестные события, тяжелая работа и полуголодное существование не шли на пользу ее тщедушному телосложению. Погрузившись в свои мысли, девушка почувствовала тепло еще до того, как увидела, что оно исходит от прилавка с каштанами, и горьковатый дым болезненно отозвался в ее пустом животе.

Через несколько минут, аккуратно счистив жесткую кожуру, она погрузила передние зубы в сладкий орех и прислонилась к стене за этим прилавком, наслаждаясь теплом его огня. «Сама съем только два, а остальные отнесу Ма», – мысленно пообещала себе Кэннон, надеясь, что плоды не успеют остыть, когда она дойдет до дома. Продавец каштанов весело поглядывал на своих покупателей; вокруг него царила счастливая праздничная атмосфера. Плечи Луизы расслабились, и она вдруг осознала, что так давно ходила съежившись, что уже перестала это замечать. Подняв взгляд, она увидела, как в ее сторону направляется знакомая личность: Дженни.

Кэннон опять съежилась и попыталась скрыться в тени. Она спрятала мешочек с каштанами в карман и повыше подняла воротник. Дженни подошла ближе, и Луиза поняла, что попалась, – ей не удастся незаметно скрыться. От испуга ее дыхание участилось, и она присела, притворившись, что завязывает шнурки на ботинках.

– Луиза? – Рука в теплой зимней перчатке мягко коснулась ее локтя. – Неужели это ты?

Стройная фигурка в модном бархатном пальто свободного покроя, украшенном павлиньими перьями. Если зеленое шерстяное пальто Кэннон раньше заслуженно льстило ее изящной фигуре, то теперь его потертая ткань изрядно потускнела. Однако знакомый голос звучал очень дружелюбно и сердечно.

Пути к отступлению были отрезаны. Луиза поднялась и попыталась изобразить удивление.

– О, Дженни! – воскликнула она, и ее щеки загорелись от стыда при мысли о том, как мало времени разделяло появление ее старой подруги и едва не совершенное ею самой преступление. – Привет. Тебя трудно узнать.

– Как же приятно видеть тебя! – продолжила тем временем Дженни.

Когда Луиза видела подругу в последний раз, ее красота еще напоминала скромный бутон, а теперь он расцвел во всем своем великолепном изяществе, подобно хрустальной люстре.

– Боже мой, сколько же мы не виделись? – щебетала Дженни. – Четыре года? Или лет пять?

– Да, наверное, – ответила Кэннон, обхватив в кармане пакетик с каштанами и греясь от их тепла.

Неожиданно в поле ее зрения появилась другая личность – юная девушка, видимо, на пару лет младше самой Луизы, с темными, свободно раскинувшимися по плечам волнистыми волосами и зелеными глазами, выглядывающими из-под полей шляпки. Она мило улыбалась, очевидно, обрадовавшись этой новой встрече подруг.

Дженни положила руку на плечо девушки.

– Познакомься с Нэнси Митфорд . А это, Нэнси, моя давняя дорогая подруга Луиза Кэннон.

– Здравствуйте, как поживаете? – сказала девушка, протягивая руку в перчатке.

Луиза пожала ее руку, с трудом удержавшись от реверанса. Улыбка новой знакомой лучилась сердечностью, но стояла она в позе юной принцессы.

– Нэнси – дочь хороших друзей родителей моего мужа, – пояснила Дженни. – У них из детской сбежала служанка, и на нянюшку свалилось слишком много забот, поэтому я надумала немного помочь им.

– Она сбежала с сыном мясника, – добавила Митфорд, – вызвав в деревне жуткий переполох. Я еще в жизни не слышала такой забавной истории, а Пав с тех самых пор не перестает возмущенно шипеть. – Она расхохоталась, и Луиза невольно заразилась ее весельем.

Дженни с шутливым упреком взглянула на Нэнси и продолжила свой рассказ:

– Ладно, как бы то ни было, но вообще-то мы вышли прогуляться и выпить чаю. Представляешь, Нэнси никогда не пробовала сладких рождественских пирожков с изюмом и миндалем от «Фортнума»!

Луиза, сама еще не пробовавшая ничего подобного, не знала, что на это ответить.

– Надеюсь, они вам понравились, – наконец, вымолвила она.

– О да, – воскликнула Нэнси, – восхитительно вкусно! Мне редко разрешали пробовать выпечку католического культа. – Она слегка покружилась на месте – Кэннон так и не поняла, изображала ли девушка детскую радость или выражала искренний восторг.

– Как ты поживаешь? Как дела у родителей? Ты выглядишь… – Дженни слегка замялась, но Луиза поняла ее смущение. – Выглядишь очень хорошо. О боже, как же сегодня холодно! И сколько всего еще надо успеть сделать… ведь завтра Рождество! – Она издала нервный смешок.

– У нас всё в порядке, – ответила Кэннон, переминаясь с ноги на ногу. – В общем, как обычно. Жизнь идет, время летит…

– Ах, дорогая, время и правда быстро летит, – согласилась Дженни, взяв ее под руку. – Я обещала доставить Нэнси домой. Может, ты прогуляешься с нами и мы еще поболтаем? Хотя бы недолго?

– Да, – согласилась Луиза, – конечно. Вы любите каштаны? Я купила их для Ма, но не удержалась и сама съела пару орешков.

– Ты имеешь в виду, что хочешь угостить нас мамиными каштанами? – ткнув подругу в бок и игриво подмигнув ей, спросила Дженни, чем добилась, наконец, улыбки подруги. Губы Луизы разделились, показав ровный ряд изящных зубов, а в ореховых глазах загорелся веселый огонек.

Она очистила обеим спутницам по каштану. Дженни, взяв орешек кончиками пальцев, забросила в рот, и Нэнси поступила точно так же. Луиза решила, что пора ей тоже похвалить подругу.

– Ты выглядишь прилично. Всё в порядке? – спросила она.

Дженни уже не рассмеялась, но улыбнулась.

– Прошедшим летом я вышла замуж за Ричарда Роупера. Он работает архитектором. Скоро мы уезжаем в Нью-Йорк – ему хочется отдохнуть от Европы. Говорит, что сейчас она слишком разорена войной. К тому же в Америке больше возможностей. Так он надеется, по крайней мере. А как ты сама?

– Ну, я пока не вышла замуж, – ответила Луиза. – Не успела вовремя принять хорошее предложение, поэтому решила пока вовсе отказаться от замужества.

Нэнси хихикнула, порадовав ее.

– Ты, как обычно, дразнишь меня, – заметила Дженни. – Да, ты ничуть не изменилась.

Кэннон пожала плечами. Такое замечание обидело ее, хотя она и знала, что подруга вовсе не хотела этого.

– Да, в моей жизни мало что изменилось: я по-прежнему сижу дома, и мы с Ма, как всегда, пытаемся найти работу, – рассказала Луиза.

– Мне очень жаль… Сейчас у вас трудные времена. Можно, я немного помогу вам? Пожалуйста. – Дженни начала рыться в своей изящной квадратной сумочке на серебряной цепочке.

– Нет. То есть не надо, спасибо. У нас всё в порядке. Мы же не одиноки.

– Твой дядя?

На лицо Луизы словно набежало темное облачко, но она тряхнула головой и улыбнулась Дженни.

– Да. Поэтому все у нас будет хорошо. Да и сейчас тоже прекрасно. Давайте прогуляемся еще немного. Далеко ли вы собрались?

– Я провожаю Нэнси, а потом мы встречаемся с Ричардом. Мы идем с друзьями танцевать в «Клуб Сто», там отлично исполняют джаз… Ты бывала там? Обязательно сходи. Теперь настали новые времена, а Ричард потрясающе смел и дерзок. Наверное, поэтому он и женился на мне. – Подруга Луизы понизила голос и добавила с особым заговорщическим видом: – Ведь я совсем не похожа на обычных приличных жен…

– Да уж, вряд ли мы встретим твое подобие в толпе этих супружеских пар. Но в тебе всегда было гораздо больше от светской дамы, чем в ком бы то ни было. Я помню, как упорно ты настаивала на необходимости крахмальных ночных рубашек. Помнишь, как когда-то у нас дома ты утащила горстку крахмала из буфета Ма?

Подавляя смех, Дженни захлопнула рот ладонью.

– Точно! Как же я могу забыть об этом! Помню, еще говорила твоей матери, что хотела бы работать ее помощницей, а она подняла меня на смех.

– По-моему, у прачек не бывает помощниц, – возразила Луиза, – хотя мне приходилось часто помогать ей. Как ни странно, но в последнее время я отлично освоила штопку.

Все это время Луиза осознавала, что зеленые глаза Нэнси с пониманием следят за их разговором. Она задумалась, стоило ли ей упоминать перед этой девочкой о не столь аристократическом прошлом Дженни, но решила, что подруга ее настолько не способна к каким-либо выдумкам, что Митфорд, вероятно, уже и так все знала. По крайней мере, Дженни не выказала ни малейшего смущения.

– Значит, твоя мама по-прежнему работает? – с сочувствием взглянув на Луизу, спросила она. – А как дела у твоего папы? Больше не лазает по трубам, чистя дымоходы?

Кэннон еле заметно кивнула. Ей не хотелось сейчас говорить Дженни, что отец умер всего несколько месяцев назад.

– Помнишь, как мы обычно называли их… мистер Сажа и Чистая миссис?

Две девушки, смеясь, склонились друг к другу, словно вдруг вернулись в те ученические годы, когда вместе ходили в школу с косичками и в фартуках.

На ясном черном небе начали загораться звезды, пока еще уступающие в яркости уличным фонарям. По улице с шумом проезжали легковые автомобили, и частые гудки клаксонов порой не удавалось точно интерпретировать – то ли водителей раздражало медленное передвижение передних машин, то ли они дружески приветствовали какого-то знакомого на тротуаре. Идущие навстречу покупатели задевали девушек своими пакетами и сердито поглядывали на них – приятельницы нарушали стремительное движение толпы, которой приходилось огибать их медленно передвигающийся архипелаг из трех островков.

Дженни взглянула на ручные часики и печально подняла взгляд на Луизу.

– Увы, нам пора возвращаться. Но, пожалуйста, давай еще встретимся. Я так редко вижусь со старыми друзьями… – Ее голос затих, хотя никаких дальнейших пояснений и не требовалось.

– Давай, – ответила Луиза, – с удовольствием. Ты знаешь, где я живу… Наш адрес не изменился. Желаю вам сегодня повеселиться. И счастливого Рождества! Я рада за тебя. Правда, рада.

– Я знаю, – кивнув, сказала Дженни, – спасибо тебе. И вам тоже счастливого Рождества.

– Счастливого Рождества, – повторила за ней Митфорд, слегка взмахнув рукой, и Луиза тоже помахала ей на прощанье.

Развернувшись, Нэнси и Дженни пошли обратно по Кингс-роуд. Толпы встречных людей расступались перед ними, как воды перед Моисеем.

 

Глава 2

Луиза всегда ждала рождественских праздников, как веселой передышки посреди унылых зимних месяцев, но в этом году, после недавней потери отца, настроение девушки, как и ее матери, не позволило им поддержать скромные семейные традиции. Квартира осталась совершенно неукрашенной, и никто не принес с базара елку.

– Столько хлопот ради одного дня, – устало пробормотала Ма.

«Ну и тем лучше, – подумала ее дочь, – что мы уже прожили этот день почти как самый обычный четверг». Ее дядя, Стивен Кэннон, проспал до полудня и едва пробурчал что-то про благую праздничную весть, приветствуя сидевших у камина племянницу и ее мать – девушка читала «Джейн Эйр», а Ма вязала темно-зеленый свитер, – прежде чем отправиться на кухню искать пиво. Сокс, собака Стивена – длинноногая черно-белая дворняжка с шелковистыми ушами – лежала возле ног Луизы, наслаждаясь теплом и покоем.

Когда Стивен опустился в кресло, Уинни подняла спустившуюся петлю и подвинулась немного ближе к огню.

– На ужин у нас есть кусок свинины, – сообщила она, слегка повернув голову в сторону деверя, – а миссис Шавелтон подарила мне маленький рождественский пудинг.

– Вот уж щедрый подарочек! – язвительно воскликнул Стивен. – Чертовы снобы! Ведь ни разу они не расщедрились на лишние полкроны, верно? А деньжата пригодились бы больше, чем пудинг.

– Миссис Шавелтон хорошо ко мне относится. Вы же знаете, что я не работала две недели, когда твой папа… когда Артур… – Уинни чихнула и, опустив глаза, постаралась восстановить дыхание и подавить приступ страха. Ее болезнь в последнее время обострилась, и не все заказчицы относились с пониманием, если она приносила выстиранное белье на день позже обещанного.

– Успокойся, Ма, – сказала Луиза, – миссис Шавелтон сделала нам очень славный подарок. К тому же, я думаю, у меня найдется несколько монеток, чтобы спрятать в нем на удачу. – Она сердито взглянула на дядю, который лишь пожал плечами в ответ и хлебнул пива.

К счастью, подкрепившись свининой с картошкой, Стивен заявил, что собирается подремать в кресле. Луиза с матерью, собрав все свои духовные силы, сосредоточились на рождественском пудинге. Девушка засунула в его середину три монетки по полпенса и воткнула сверху веточку остролиста. У них не нашлось бренди, чтобы сбрызнуть и поджечь это лакомство, и, слегка обсудив вариант использования пива вместо бренди, они отказались от такой замены.

– Счастливого Рождества! – провозгласила Луиза, торжествующе подняв целую ложку пудинга. – Первую ложку за папу, да?

Глаза Уинни наполнились слезами, но она улыбнулась дочери.

– Да, милая. За папу.

Они съели весь пудинг, даже не подумав оставить кусочек Стивену, и вместе убрали со стола. Их почти одинаковые фигуры слаженно двигались по тесной кухне в давно заведенном порядке: Луиза мыла посуду, а Уинни вытирала ее. Проснувшийся Стивен сразу накинул куртку, сообщил, что отправляется в паб, вышел из квартиры и, дождавшись потрусившего за ним Сокса, захлопнул дверь. Мать и дочь возобновили свои тихие занятия и пошли спать, как только почувствовали, что настало подходящее время – около девяти часов вечера. За стенами у соседей только-только дружно запели «Добрый король Вацлав» , и они знали, что им предстоит услышать еще много рождественских песен.

Через несколько часов поверхностный сон Луизы нарушил Стивен, который тряс ее за плечо.

– Что случилось? – тихо, чтобы не разбудить спящую рядом маму, прошептала девушка.

Мысленно перебрав всех, от кого можно получить какие-то новости посреди ночи, она с трудом смогла представить в этой роли хоть кого-то из знакомых. Миссис Фитч, живущая по соседству, которая заботилась об их старой кошке, когда несколько лет назад они уехали на пять дней к морю в курортный городок Уэстон-сьюпер-Мэр? Миссис Шавелтон? Но если что-то случилось с кем-то из них, разве это не могло подождать до утра? Все бабушки и дедушки давно умерли… Рождение Луизы стало «нежданной радостью» для ее родителей: она родилась, когда матери было уже сорок, а отцу сорок шесть лет.

Но Стивен, приложив пальцы к скривившимся губам, крепко схватил ее за плечо, пытаясь стащить с кровати.

– Ладно! Ладно, я встаю, – громким шепотом ответила она и потерла глаза, чтобы сбросить остатки сна.

Ма с хриплым вздохом повернулась на бок.

– Не кипятитесь, – добавила Луиза, выходя на кухню, где дожидался ее дядя. – Так в чем дело?

– Там в гостиной ждет один мужчина, – сообщил Стивен. – Он хочет видеть тебя. Он простил мне небольшой должок ради этого удовольствия. Так что уж постарайся угодить моему заимодавцу. – Ему явно понравилась собственная шутка, и его тупая физиономия скривилась в ухмылке.

– Не поняла…

– Поймешь, когда зайдешь в гостиную. Давай пошевеливайся. – Дядя подгонял девушку, точно бродячую собаку, выпрашивавшую у него объедки.

– Нет, – воспротивилась Луиза, вдруг догадавшись, на что он намекает. – Нет, я пожалуюсь Ма.

Резко подняв свою большую разлапистую руку, Стивен залепил ей такую крепкую пощечину, что она едва не упала, поскользнувшись, поскольку стояла на полу босиком. Луиза даже не успела до конца застегнуть халат, надетый поверх хлопчатобумажной ночной рубашки, и, выпрямляясь, ухватилась рукой за край стола, когда дядя залепил ей вторую оплеуху по той же щеке, на этот раз тыльной стороной ладони. Ее лицо загорелось, а скула начала болезненно пульсировать. Но она не заплакала – ее глаза оставались сухими, а в горле совсем пересохло.

– Твоей матери не нужно ничего знать. Ты же понимаешь, что у нее и так хватает проблем? Ну давай, в последний раз… помоги мне.

Луиза смерила дядю холодным взглядом. Пристально глядя на нее, он мотнул головой в сторону двери. «До чего же дошло дело, – подумала она, – просто кошмар какой-то».

В детстве именно дядя первым заметил произошедшие с ней перемены. Разок-другой он говорил ей, что у нее «не только смазливая мордашка, но и котелок варит», и она с удовольствием принимала его снисходительную похвалу. Но теперь девушка поумнела еще больше – до нее дошла двусмысленность его комплимента.

Убрав руку от горящей щеки, Луиза поплотнее запахнула халат и потуже перевязала пояс. Развернувшись, она зашла в соседнюю комнату и тихо, чтобы не разбудить мать, прикрыла за собой дверь.

У камина с давно потухшими углями стоял мужчина, которого она видела в ближайшем пабе, когда заходила туда звать Стивена на ужин: Лиам Хадсон. У нее перехватило горло.

Он взглянул на нее, прищурив глаза и решительно сжав губы. Девушка медлила около двери, держась за ручку. «Пока я держусь за нее, – мелькнула у нее мысль, – со мной все будет в порядке».

В полутемной гостиной все ее чувства, казалось, обострились. Она чувствовала исходящий от Хадсона запах эля и пота, пропитавшего его кожу, и ей даже показалось, что в комнате пахнет грязью, скопившейся под его ногтями. Из-за двери донеслись шаркающие шаги: Стивен явно подслушивал, приложив ухо к дверной панели.

– Подойди ко мне, девочка, – сказал Лиам, положив руку на пряжку брючного ремня, блеснувшую в сумраке начищенной медью.

Луиза не двинулась с места.

– Неужели юная леди не слишком хорошо воспитана? – произнес мужчина.

Костяшки пальцев девушки побелели.

– Тебе совершенно нечего бояться. – Тон Хадсона смягчился. – Мне лишь хочется посмотреть на тебя. Ты понимаешь, что твоя внешность могла бы сделать тебя богатой? – Посмеиваясь, он подошел и протянул к Луизе руку. Ее передернуло, и она, скрестив руки на груди, прошипела:

– Вы ничего не будете смотреть. Каковы бы ни были ваши желания, я не собираюсь удовлетворять их. Тронете меня – и я закричу.

– Тише, тише, – Лиам разразился лающим смехом, – в этом нет ни малейшей надобности. Послушай, дело в том… – Он понизил голос и склонил голову к ее уху.

Вновь уловив запах алкоголя, смешанного с потом, Луиза прикрыла глаза.

– Дело в том, что твой дядя задолжал мне деньги, – вкрадчиво произнес мужчина, – и тебе лишь надо оказать мне маленькую услугу, чтобы я забыл о его долге. Ты съездишь со мной в Гастингс, а потом я мигом привезу тебя обратно. Никто даже и знать-то об этом не будет.

Луиза по-прежнему стояла около двери. Ей показалось, что она услышала, как сдержанно сопит Стивен. Она представила, как тот топчется за дверью, закусив кулак зубами.

Одной рукой Лиам прижал ее спиной к стене. Луизе стало страшно. Вскинув руки, она попыталась оттолкнуть его, но он был сильнее и, обхватив одной рукой оба ее запястья, другой сладострастно провел по ее боку, задержавшись на изгибе талии и бедер.

Луиза тихо отклонилась в сторону. Отвернувшись от Хадсона, она посмотрела в сторону окна – задернутые шторы уже не сходились в центре, так как после многолетних стирок их ткань давно съежилась. Сквозь эту брешь проникал желтоватый, слегка мерцающий свет фонаря. Улица была безлюдна. Опустив глаза, девушка заметила пучки травы, пробивавшейся через трещины в тротуаре. Луиза мысленно залезла в эти трещины и скорчилась в темноте, припав к земле. Она залезала в них раньше в детстве и чувствовала там себя в полной безопасности.

С коридорной лестницы донесся какой-то шум… призывный голос Ма.

Внезапно Лиам резко оттолкнул Луизу, и она упала, задохнувшись от боли. Отступив назад, он застегнул пуговицы на куртке и поднял воротник.

– Только одна ночь в Гастингсе, – бросил мужчина перед уходом. – Всего лишь небольшая услуга.

После этого Луиза мало что осознавала, смутно слыша только бормотание голосов из темноты коридора. Тяжелые и неверные шаги пьяного Стивена, поднимавшегося по ступеням лестницы между комнатами. И, наконец, тишина.

Девушка машинально зашла в кухню, вскипятила воду в чайнике и старательно заварила чай. Накрыв заварочный чайник, она налила молока в кувшин и достала из глубины буфета фарфоровую чашку с блюдцем. Незадолго до ее рождения отец прикупил для матери этот белый с синим рисунком фарфоровый сервиз на блошином рынке Портобелло. Значит, эта чашка с блюдцем старше ее самой – им по меньшей мере девятнадцать лет, а выглядели они менее побитыми и надтреснутыми, чем девушка чувствовала себя сейчас.

Только сев за стол и поставив перед собой чашку с чаем, Луиза позволила себе поплакать, хоть и недолго. Она вытерла лицо ладонью и покачала головой. Пора было что-то делать. Внезапно ей вспомнилось, что Нэнси Митфорд говорила о сбежавшей прислуге. Может быть, они еще подыскивают ей замену? Дженни, вероятно, знает. Достав из ящика стола бумагу и карандаш, Луиза принялась писать письмо, надеясь, что оно поможет ей изменить жизнь.

 

Глава 3

12 января 1920 г.

Выйдя из задней двери белого крашеного дома миссис Шавелтон на Дрейтон-гарденз, Луиза и ее мать сосредоточились на своих тяжелых корзинах. Дочь Уинни, желая максимально облегчить эту непосильную для больной матери ношу, втиснула в свою корзину почти в два раза больше белья.

Дженни, ответив на письмо Луизы, посоветовала ей написать экономке Митфордов, миссис Виндзор.

«И, дорогая, – добавила она, – по-моему, тебе лучше упомянуть о какой-нибудь твоей работе с детьми, если таковая была. В детской у них шестеро детей».

С тех пор прошло почти две недели. От миссис Виндзор пока не поступило никакого ответа, и то, что Луиза не могла придумать никаких новых решений для избавления от дяди, давило на ее сознание тяжелее, чем бельевая корзина. Сильный ветер заставил их с матерью пригнуть головы, а холодный металлический блеск зимнего солнца, зависшего низко над горизонтом, обжигал им шеи, пока они с трудом тащили домой поденную работу.

Впереди Луиза заметила дядю Стивена в помятой шляпе с загнутыми полями – он стоял, подпирая фонарь, и покуривал сигарету, но, осознав, что они собираются пройти мимо него, быстро выбросил окурок. Возле его ног послушно сидел Сокс. Пес было вскочил, собираясь подбежать к Луизе, но его остановил короткий свист хозяина. Стивен угостил его каким-то лакомством из кармана и погладил по шелковистой голове, а затем нацепил на лицо улыбочку, способную разве что заморозить кого-то. Луиза видела все его ухищрения, но держалась рядом с матерью, не сводя пристального взгляда с дороги, заполненной людьми и машинами. Свидетелями.

– Эй, эй! – крикнул их родственник. – Неужели вы даже не поздороваетесь?

Мать Луизы, повернувшись, взглянула на него и озадаченно прищурилась.

– Стивен? Сегодня же нет никаких выплат, – недоуменно произнесла она.

– Я знаю.

– Тогда что ты здесь делаешь?

– Разве не может человек просто зайти, чтобы поздороваться со своей доброй старой невесткой и милой племянницей? – изрек Стивен.

Он направился к ним с легкомысленным видом, и Сокс молча побежал за ним. Луиза почувствовала странную слабость, на мгновение испугавшись, что может хлопнуться в обморок.

– Я подумал, что надо бы зайти к вам и протянуть руку помощи, – заявил мужчина, забирая у девушки корзину. Она вяло воспротивилась, но он легко вырвал ношу у нее из рук и опять повернулся к Уинни – на этот раз подобие улыбки лишь слегка приподняло уголки его губ. – Помочь вам легко и быстро добраться до квартиры.

Уинни безучастно взглянула на деверя и, не сказав ни слова, продолжила идти дальше к дому, борясь со встречным восточным ветром. Стивен отступил на край тротуара, галантно пропуская ее вперед, подобно сэру Уолтеру Рейли, бросившему свой плащ под ноги Елизавете I. Луиза глянула на хрупкую спину матери, сгорбившуюся под весом тяжелой корзины, и двинулась вслед за ней. Она не видела, как ее дядя поставил корзину с бельем на тротуар, а потом резко схватил ее за локоть.

– Не думаю, что тебе надо спешить домой, понятно? – тихо произнес он.

В этот момент Уинни завернула за угол, и их голоса заглушил шум уличного движения и громкий цокот копыт ломовых лошадей. Луиза знала, что ее мать не обернется.

– Я знаю, что ты задумала, – продолжил Стивен.

– Ничего я не задумала. Отпустите меня. – Девушка вырвала руку, но дядя схватил ее еще крепче и потащил в боковую улочку.

– Нельзя оставлять там белье! – воскликнула Луиза. – Они станут обвинять Ма за потерю, и нам ничего не заплатят. Если вам нужно куда-то отвести меня, дайте, по крайней мере, сначала вернуть им эту корзину.

Подумав немного, Стивен покачал головой.

– Они сами найдут его. Мы же всего в десяти шагах от их дома, – сказал мужчина, но когда он оглянулся на корзину, оставленную на тротуаре, его хватка ослабла.

Луиза вырвала руку и бросилась бежать обратно к белому дому. Она не вполне понимала, что сделает, когда добежит до двери – не думала, что у нее хватит смелости постучать в переднюю дверь. Дворецкий миссис Шавелтон, вероятно, даже не узнает в ней дочь прачки, хотя она уже шесть лет забирала белье вместе с матерью. И даже если он узнает ее, то, скорее всего, придет в ярость, явно увидев, что какая-то работница, а вовсе не гостья, посмела прийти с главного входа, и просто захлопнет дверь у нее перед носом.

Быстро отбросив эту идею, Луиза пробежала мимо знакомого дома, продолжая удаляться от матери, в сторону мощенной булыжником глухой улочки, где она надеялась избавиться от преследования дяди в сумрачных закоулках, если сумеет не поскользнуться на этих округлых камнях.

Но ее промедление возле ступеней главного крыльца оказалось фатальным, и на этот раз Стивен схватил ее запястья и заломил ей руки за спину. Луиза поморщилась от боли и, согнув локти и колени, попыталась освободиться, однако дядя с легкостью обхватил ее тонкие запястья одной рукой, а другой схватил ее за волосы на затылке. Девушка мельком увидела его пожелтевшие от никотина ногти, и к горлу у нее подступила тошнота.

– На твоем месте я бы не пытался вырываться, – прошипел мужчина. – Ты пойдешь со мной.

Луиза отказалась от бесплодных попыток борьбы с ним. Он был очень сильным и опасным, и у нее не было шанса победить его. Почувствовав, что она смирилась, дядя ослабил хватку у нее на затылке, хотя и продолжал держать ее руки за спиной. Женщина, быстро проходившая по другой стороне улицы, стуча каблуками, как лошадка на выездке, бросила на них беглый взгляд, но продолжила путь, даже не замедлив шага.

– Молодец, – одобрительно произнес Стивен. – Если б ты лучше слушалась меня, то у нас не появилось бы всех этих сложностей.

Точно полицейский преступницу, он провел Луизу по глухой улочке и, свернув на Фулем-роуд, нанял такси. Если водителя и заинтересовало, с чего бы мужчина в рабочих башмаках и заштопанной шерстяной куртке заставляет молодую женщину в простеньком пальто и дешевой шляпке сесть в его кэб вместе с собакой, то он не показал этого.

– Вокзал Виктория, – бросил Стивен шоферу, – да поживей.

 

Глава 4

12 января 1920 г.

Длинная тощая фигура Гая Салливана от смеха согнулась почти пополам, его высокая форменная шляпа угрожала свалиться, а куртка едва не трещала по швам.

– Прекрати, Гарри! – простонал он. – Я больше не могу.

Гарри Конлон, казалось, размышлял, прекратить ли ему или продолжить восхитительные мучения своего приятеля. Они украдкой выпили чаю в кабинете начальника станции городка Льюис, куда их послали расследовать дело пропажи карманных часов. Здешний начальник, мистер Маршант, хорошо известный железнодорожной полиции южной ветки от Лондона до Брайтона, практически еженедельно призывал полицейских расследовать мнимые преступления.

– Тем не менее, парни, – мрачно напомнил им суперинтендант Джарвис, – это не означает, что на этот раз он тоже ошибся. Никакой предвзятости… если вы хотите стать приличными полицейскими. Не забывайте, что индюк, для которого вид фермерской жены по утрам привычно означал кормежку, один раз таки ошибся…

– В канун Рождества, – вставил Гарри. – Да, сэр.

– Гм, да. Именно так. В канун Рождества. Молодец, Конлон, – прохрипел Джарвис, прочищая горло. – Итак, какого черта вы еще здесь толчетесь?

Гарри и Гай поспешно покинули кабинет суперинтенданта – узкую тесную комнату, едва вмещавшую письменный стол ее обитателя с кожаной столешницей и деревянный стул, но тем не менее пропитанную атмосферой Центрального уголовного суда на Олд-Бейли для любого, вызванного в его прокуренные стены. Дверь этого кабинета выходила прямо на двенадцатую платформу вокзала Виктория.

– Гарри, как тебе удалось добиться благосклонности босса к нашей смене? – спросил Гай.

– Не понимаю, о чем ты толкуешь, – ухмыльнувшись, ответил его напарник.

– Еще как понимаешь! Обычно это удавалось только Бобу и Лэнсу. Это же не столько расследование, сколько отличный выходной на природе. Я-то уж готовился в очередной раз проторчать целый день в сигнальной будке…

– Не стоит так радоваться. У нас на дворе мерзкий морозный январь, и он совсем не похож на выходной у моря в июне, – рассмеялся Гарри. – Но, возможно, я и подсуетился, обеспечив шефа на Рождество славной коробкой его любимых сигар…

Новобранцы Гарри и Гай сошлись вместе четыре года назад, во время учебных занятий железнодорожной полиции. На первый взгляд, их партнерство было далеко не очевидно. Блондин Гарри, рост которого, видимо, прекратился лет в двенадцать, имел, однако, привлекательную внешность и вполне мог бы стать кумиром женщин в сумеречном ночном клубе. На самом деле он несколько раз с переменным успехом попробовал себя на этом ненадежном поприще. Гай, напротив, был высоким – «долговязым», как называла его мать, – скуластым, с прямыми светло-каштановыми волосами и заметной щелкой между передними зубами. Толстые круглые очки вечно соскальзывали ему на кончик носа. И все же, с готовностью откликаясь на легкий юмор друг друга, эти двое выковали свою дружбу, как собратья по несчастью, забракованные для военной службы, – Гарри из-за астмы, а Гай из-за сильной близорукости.

То утро, когда Гай вернулся домой без предписания, но с выданным освобождением, с обезоруживающей регулярностью всплывало в его памяти. К шестнадцатому году один из его братьев уже погиб: его убили в самом начале этой войны в битве при Монсе . Два других брата воевали во Франции, торчали в траншеях, и почерк их стоических писем домой был предательски дрожащим. Их отец простаивал двойные смены на фабрике, а мать превратилась почти в бестелесную тростинку, еле заметную, как призрак в собственном доме, едва способную издавать хоть какие-то звуки, не говоря уже о разговорах. Гай споткнулся на проверке зрения: отчаянно пытаясь избежать неудачи, он пытался угадать правильные ответы, но буквы прыгали и расплывались перед ним, и он понял всю безнадежность своих попыток. Под проливным дождем он возвращался в восьмой дом на Тули-стрит, где его ждала мать, и струи дождя затекали ему под рубашку, впитываясь в кожу. Но этого было мало; ему хотелось физической боли, каких-то мучений – каких угодно, – позволивших бы ему как-то приобщиться к храбрости его воюющих братьев. Стоя перед дверью, он пытался найти в себе силы открыть ее, старался скрыть горькое унижение. Даже слезы матери, с облегчением рыдавшей на его груди, не поколебали его желания сражаться на войне.

Вступление в ряды железнодорожной полиции определило Гаю новую жизненную цель, придало пружинистость его походке, даже если и не покончило с глупыми ухмылками окружающих. Миссис Куртис из десятого дома поздравила его с обучением на полицейского, однако не удержалась от двусмысленного вопроса: «Железнодорожная полиция ведь не такая опасная, как городская, верно?» В прошлом году три его брата вернулись домой – Берти, самый младший, отправился воевать всего за полгода до окончания и успел лишь поработать подручным каменщика. Гай обрадовался, увидев их всех живыми и здоровыми, и надеялся, что щеголеватая униформа и полицейский шлем заслужат ему толику уважения в глазах братьев, но когда его вынудили признаться, что в число его обязанностей входит полив вокзальных цветов в подвесных вазонах и обслуживание сигнального оборудования, опять начались бесконечные насмешки.

* * *

Тем утром, войдя в кабинет мистера Маршанта, Гай и Гарри увидели, что начальник станции ходит по кругу, держа в руке карманные часы.

– А, вот и вы! – воскликнул он, озабоченно сморщив свое слегка пучеглазое и заостренное, как у белки, лицо. – Опять вы немного опоздали. Пять минут назад я открыл ящик стола и нашел внутри эти самые карманные часы.

Гарри едва не лопался от сдерживаемого смеха, а Гай бросил на него строгий взгляд и, сознавая, что толстые линзы очков уменьшают его глаза, постарался придать своему лицу как можно больше выразительности.

– Понятно, сэр, – сказал Салливан. – А не думаете ли вы, что вор сам вернул их, услышав, что вы сообщили о краже?

Мистер Маршант прекратил хождение и замер, глядя на Гая с таким видом, словно тот только что открыл ему смысл жизни.

– Знаете, вы правы! Думаю, именно так все и произошло.

Гарри старательно занимался поисками своего блокнота – опустив голову и сжав зубы, он изо всех сил старался подавить угрожающие прорваться смешки. Его напарнику удалось продолжить запись показаний мистера Маршанта, по возможности серьезно кивая головой, но когда внезапно зазвонил телефон, он позволил себе, наконец, улыбнуться, перехватив взгляд Конлона.

– Извините, парни, – озабоченно произнес Маршант, – у нас опаздывает поезд из Бексхилла. Я должен пойти и разобраться с этим делом. Выпейте пока чайку.

Только плотно закрыв за начальником дверь кабинета, молодые люди расхохотались от души.

– Неужели у него окончательно крыша поехала? – изумленно произнес Гарри. – Военная медаль, пятифунтовая банкнота, перьевая авторучка – а теперь вот еще карманные часы… И все таинственным образом обнаруживается в ящике его письменного стола через несколько часов после сообщения о кражах?

– Прошу, перестань! – согнувшись от хохота и зажмурив глаза, простонал Гай. – У меня уже живот болит от смеха.

Конлон вытянулся в струнку и начал кривляться, изображая мимику начальника станции.

– Это полиция? – начал он, прогудев в воображаемую телефонную трубку. – Я должен сообщить о крайне, крайне серьезном преступлении…

Потому-то ни один из них не услышал, как дверь кабинета вновь открылась.

 

Глава 5

12 января 1920 г.

Сидя в такси, Стивен продолжал держать заломленную за спину руку Луизы, правда, уже менее крепко. Когда машина остановилась на перекрестке, Луиза подумала о попытке выскочить на улицу, но ее устрашила царящая вокруг жуткая какофония. С грохотом и лязгом, рассыпая искры из-под скользящей по проводам дуги, проносились по рельсам трамваи, с легким креном заворачивали за угол автобусы, бока которых поблескивали рекламами фирменного туалетного мыла «Перз», а над ними на верхнем открытом этаже маячили редкие замерзшие пассажиры. Мальчишки, которым следовало бы сидеть в школе, вышагивали по тротуарам, облаченные в «сэндвичи» – двойные рекламные щиты, выкрикивая свежие новости вроде: «Ллойд Джордж опять поднимает налоги» и «На ступенях церкви найден брошенный ребенок». Довоенным реликтом смотрелась конная повозка, стоявшая, точно памятник, около тротуара, и только дымящаяся куча навоза свидетельствовала о живой лошадиной силе этого животного. Молодые парни и незамужние особы средних лет, вихлявшие из стороны в сторону на велосипедах, порой появлялись перед окнами кэба и бросали быстрые взгляды на сидящих в машине пассажиров: мрачного вида мужчину в низко надвинутой на лоб шляпе, напряженно смотрящего вперед, и рядом с ним неулыбчивую молодую женщину.

Сердце Луизы учащенно билось в груди. Сокс лежал на полу салона и, хотя и выглядел спокойным, испуганно прижимал уши.

Девушка слишком хорошо знала натуру своего дяди, чтобы не опасаться того, куда он везет ее. Отец Луизы был младшим из шести детей в семье, где Стивен считался паршивой овцой. При первой возможности ее дядя сбежал из дома и появлялся только на похороны. «И вовсе не потому, что хотел почтить память покойного, – говорил ее отец, – а только потому, что надеялся получить что-то по завещанию или, по крайней мере, стащить у кого-нибудь из тетушек пару монет».

Пока Луиза была еще ребенком, Стивен заходил к ним несколько раз и всегда слишком долго засиживался, но ее мягким, нерешительным родителям не хватало духа попросить его уйти. Кроме того, они очень много работали, и когда Стивен предложил отводить Луизу в школу по утрам, восприняли его предложение с благодарностью. Они так и не узнали, что вместо школы он возил ее по железнодорожным станциям, давая, как он выражался, «уроки школы жизни» и обучая обчищать карманы богачей или, по крайней мере, людей в приличных пальто. Луиза, конечно, учила разные уроки, но о дядиных уроках жизни матери никогда не рассказывала. Стивен добивался ее молчания, задабривая племянницу леденцами и вкрадчиво внушая ей чувство вины. Разве у ее родителей и без того мало проблем? С горечью Луиза вспоминала, что зачастую ее радовало дядино внимание – дома ей не могли его уделять. Она не хотела делать то, за что Стивен хвалил ее, но все-таки делала. Иногда он давал ей шиллинг, с ухмылкой поясняя, что это «ее доля дохода», и она начала копить эти монетки, складывая их в спрятанную под кроватью банку. Ей думалось, что когда-нибудь она накопит достаточно денег, чтобы уйти из дома.

Поэтому никто не удивился, когда Стивен заявился на похороны ее отца, а потом и на скромные поминки, устроенные в ближайшем пабе «Скрещенные ключи». Тогда он и привел с собой Сокса, молодого, но уже хорошо обученного пса, и завоевал симпатию Луизы, сказав, что этот пес очень похож на его первую, подобранную в детстве на улице бродячую собаку. Девушка знала эту историю – дядя потом, обычно выпив лишнего и погрузившись в меланхолию, частенько пересказывал ее. В детстве он подобрал на улице бездомную дворнягу и принес ее домой, и хотя в семье все приняли эту собаку, она привязалась только к Стивену и спала рядом с ним, согревая его на полу спальни, где лежали бок о бок все шестеро детей. В итоге отец выгнал пса из дома за кражу драгоценных объедков тушенки, чем разбил брату сердце. Сокс очень похож на ту собаку, сообщил Стивен на поминках в пабе, и они с Луизой оба с улыбкой взглянули на дворнягу, постукивавшую хвостом по полу.

После похорон Уинни пребывала в жутком смятении, и когда деверь предложил помочь довести ее до квартиры, Луиза, обрадовавшись дополнительной паре рук, забыла о том, что с ним надо быть настороже. Час был поздний, и, учитывая количество выпитого эля, было бы невежливо не оставить его переночевать, как она и поступила, сказав, что спокойно может поспать вместе с матерью.

Как водится, по прошествии нескольких дней ни матери, ни дочери не удалось выбрать удобный момент и подобрать верные слова, чтобы попросить Стивена уйти из их дома. Уинни и Луиза избегали говорить об этом между собой, словно обсуждение его присутствия в их квартире могло усугубить неудобную реальность. Стивен никогда не давал им денег, но иногда мог принести в дом то, что купил или, возможно, выиграл у кого-то в пабе – кусок говядины или баранины, – поэтому они не могли пожаловаться, что он совсем ничего не вкладывает в скудные ужины, которые готовила Уинни. Перед тем, как самому приступить к еде, незваный гость всегда отрезал кусок Соксу. Со дня похорон Стивен, уходя из дома, никогда не упоминал, чем он занимается или что делал до того, как вновь заявился к своим родственницам – последний раз они видели его года два или три назад, – и мать с дочерью знали, что лучше его ни о чем не спрашивать.

Спустя несколько недель Уинни с Луизой научились терпеть его присутствие и привыкли к нему, как привыкают к постоянной боли в колене: сначала она раздражает тебя, всякий раз начиная ныть при ходьбе, а потом ты привыкаешь и забываешь о ее существовании. Помимо того, что дядя поселился в комнате Луизы и обычно приходил по ночам пьяным, суммарный вклад его личности в их домашнюю жизнь в основном заключался в угрюмом ворчании и сильно продавленном кресле, где раньше любил сидеть Артур, а теперь, обычно страдая от тяжелого похмелья, отсыпался после ланча Стивен, и рядом с ним неизменно посапывал Сокс.

Сидя в кэбе, Луиза думала о матери… Ее, наверное, удивит случившееся. И в то же время девушка понимала, что Уинни некогда будет задумываться об этом. Ее ждала большая стирка, и она будет больше обеспокоена пропавшей корзиной. Возможно, мать вернется к дому миссис Шавелтон, чтобы поискать пропажу, но скорее всего, вернется она только с уже постиранным бельем и безропотно согласится оплатить пропавшие вещи, извинившись за небрежность и смиренно отступая к двери, несмотря на то, что за многолетнюю стирку у нее ни разу не пропал даже носовой платок. Луиза любила мать, но порой та напоминала ей одну из тех застиранных наволочек, которые сама так самозабвенно стирала и гладила: чистая, белая, пахнувшая порошком «Лакс» и существующая только для обеспечения чужого комфорта.

Фактически никто не знал, что дядя увез племянницу на такси к вокзалу Виктория. Сама Луиза знала только то, что поезда с этого вокзала уходят в южном направлении. Ее пустой живот свело от голода. Она искоса глянула на Стивена, но его лицо оставалось непроницаемым.

– Куда мы едем? – спросила девушка, придав своему голосу больше решительности, чем испытывала.

– Неважно, – буркнул ее дядя, – сама скоро узнаешь.

– По крайней мере отпустите мою руку… Мне больно.

– Ага, чтобы дать тебе выскочить из машины? – И, словно предостерегая пленницу от подобного намерения, мужчина вновь так скрутил ей запястье, что стрела боли пронзила ее плечо. – В любом случае мы уже приехали, – добавил он, когда такси свернуло к стоянке у входа в вокзал, и открыл одной рукой дверцу, продолжая крепко удерживать Луизу. Она вылезла из салона и стояла рядом с ним, пока он рылся по карманам в поисках мелочи, чтобы заплатить водителю. Склонившись к окошку такси, Кэннон отдал деньги, и когда машина отъехала, потащил девушку за собой.

– Теперь ты должна мне три шиллинга шесть пенсов, – сообщил мужчина племяннице.

Он с потрясающим мастерством научился убеждать себя в том, что ничего не тратит на себя и что все ему что-то должны, словно считал себя святым, занимавшимся исключительно благодеяниями. Однажды Луизе показали негатив фотографии, и она изумилась идеальной инверсии света и тени, запечатленной в образе под стеклом, – Стивена Луиза воспринимала именно как такой негатив.

Напоминание о вздорных претензиях дяди развеяло ее страх. Бессмысленно взывать к разуму неразумного человека. Бесполезно доказывать ему свою правоту, а вырваться от него сейчас у нее чисто физически не хватит сил. Лучше всего пока изобразить смирение и упорно дожидаться первой же возможности перехитрить его. Он не страдал излишней сообразительностью, так что долго ей ждать не придется.

– Дядя, – сказала девушка, и Кэннон, не замедлив шага, оглянулся на нее, – не могли бы вы хотя бы взять меня за другую руку? Эта совсем онемела.

Стивен задумчиво помедлил, пытаясь решить, не задумала ли она очередной обманный трюк. Наконец, согласно хмыкнув, он облапил девушку и переместился на другую сторону, ни на мгновение не оставив ее на свободе. Луиза потрясла левой рукой, чувствуя, как кровь опять начинает свободно циркулировать и к ее пальцам возвращается чувствительность. Пока мужчина перемещался к другому ее боку, она увидела какую-то бумагу, торчавшую из кармана его куртки. Ей удалось разглядеть лишь уголок, но она заметила кремовый оттенок и плотную бумажную текстуру. Может, это конверт? Стивен явно не относился к тем людям, которые получают письма, и уж точно он не получал их в таких шикарных конвертах. Луиза резко откинула назад голову, прежде чем он смог догадаться, что она заметила письмо. Она поняла, абсолютно точно поняла, кому оно адресовано, и поняла также, что должна завладеть им.

Они шли в толпе обычных целеустремленных путешественников, пользовавшихся услугами этого оживленного железнодорожного вокзала. Пассажиры первого и третьего классов равно сновали перед главным входом, точно пчелы вокруг улья: сельские простаки прибывали искать работу в городе, воображая, что городские улицы вымощены золотом, чиновники в блестящих цилиндрах отбывали инспектировать северные фабрики, а за ними семенили служащие в котелках с кожаными портфелями, покачивающимися около их худосочных ног.

В любое другое время Луизу порадовала бы окружающая обстановка: цветочные ларьки, газетные киоски, носильщики с нагруженными чемоданами тележками… Как же ей хотелось быть одной из этих людей! Купить билет и уверенно сесть в поезд, который повезет ее по стране, проносясь мимо полей и долин, и доставит в чудесный городок, где перед ней откроется множество новых возможностей…

А вместо этого, грубо дергая ее за руку, ее дядя покупал два билета:

– …и один третьего класса, в одну сторону до Гастингса, – заявил он в окошко кассы.

Пленница смутно слышала, как кассир сообщил, что в Льюисе платформа короче и что там будет первая остановка, где состав будет переформирован.

– Гастингс? – удивленно произнесла Луиза. В памяти у нее мгновенно всплыли слова Лиама Хадсона.

– Там живут мои друзья, и у них мы временно остановимся. А теперь помалкивай, – велел ей дядя.

Луиза притихла, сосредоточившись на письме, которое надо будет стащить из кармана Стивена. Если в этом письме пришло приглашение на собеседование по поводу работы служанки, это ее спасательный пояс. Ей просто необходимо завладеть им.

Она продолжала молчать, пока Кэннон, лавируя между людьми, вел ее к девятой платформе, где уже стоял поезд. Стивен выбрал дальнее купе, с одной-единственной пассажиркой – пожилой дамой, тихо плакавшей в свой носовой платочек и, казалось, вообще не обратившей на них внимания. Свистя, шипя и сотрясаясь, поезд отъехал от перрона, и только тогда дядя убрал руку, дав передышку племяннице. Они сидели рядом, и Луиза застыла в напряженной позе, точно аршин проглотила, запрещая себе смотреть на карман Стивена. Сам же он, надвинув шляпу еще ниже, скрестил руки на груди и уставился в окно.

Поезд уже набрал ход, и Луиза смотрела на исчезающие силуэты Лондона, на серые оконные сетки и потемневшие от копоти кирпичные дома на южном берегу реки. Скоро лондонские предместья сменили равнинные поля Кента с буроватой стерней, четко отделенные от бледных небес ровными линиями живых изгородей. Жилые дома фермеров то удалялись к горизонту, то мелькали перед самыми окнами поезда, порой позволяя пассажирам увидеть молочные бидоны, ожидавшие у дверей амбара погрузки на телегу, или открывая перед ними лишь удушающий дым каминных труб. Когда поезд выбрался из первого туннеля, Луиза невольно восхитилась, увидев стадо белых с рыжими пятнами коров, лежавших на краю поля, с единственным стоявшим перед ними быком – точно ленивый парламент, разлегшийся перед премьер-министром. Они миновали еще два туннеля, и каждый раз, ныряя в их кромешную тьму, поезд начинал так оглушительно стучать колесами, что у девушки закладывало уши.

«В этой темноте, – подумала Луиза, – можно попробовать завладеть письмом».

Осторожно подняв левую руку, она слегка коснулась кончиками пальцев толстой шерсти куртки Стивена. Сердце ее билось так сильно, что у нее слегка закружилась голова, но она прижала локоть к боку и мягко нащупала верхний край кармана. Однако едва пленница свела пальцы, чтобы ухватиться за этот уголок, вагон вновь выехал на свет, и ей пришлось убрать руку.

Почувствовав это движение, Стивен резко взглянул на племянницу, но она совершенно спокойно продолжала смотреть вперед. Он похлопал себя по карманам, словно что-то искал, но украдкой – хотя она и заметила его осторожность – проверил наличие письма, а потом достал кисет с табаком и начал скручивать папиросу. Вскоре купе заполнилось клубами серого дыма. Пожилая дама слегка закашлялась, но это не нарушило ритма ее всхлипываний.

Когда Стивен почти докурил папиросу и красный огонек на конце окурка уже угрожал обжечь ему ноготь большого пальца, Луиза осознала, что поезд замедлил ход. Колеса начали стучать реже, а ее сердце опять принялось выбивать бешеную дробь, колотясь так, будто могло выпрыгнуть из груди. Поезд остановился, и девушка внезапно поднялась на ноги.

– Право, дядя, – сказала она, лучезарно улыбнувшись, – ты ведешь себя неприлично. Наша бедная соседка уже едва может дышать.

Пожилая дама взглянула на Луизу. Стивен поднял руку, но девушка, притворившись, что ничего не заметила, открыла окно и сочувственно улыбнулась попутчице. Она слышала, как в других вагонах хлопают двери, впуская и выпуская многочисленных пассажиров, а потом станционный кондуктор выкрикнул название станции – Льюис. Луиза открыла окно как можно ниже и, повернувшись боком, незаметно спустила из вагона правую руку и взялась за ручку двери.

– Сядь на место! – крикнул Стивен, вставая, и она поняла его намерение, когда он шагнул к ней, швырнув окурок на пол. Сокс вскочил на ноги. Луиза услышала свист кондуктора, длинный и пронзительный свист. Машинист свистнул в ответ, и девушка покачнулась, когда поезд вновь медленно застучал колесами.

Времени на раздумья не осталось. Когда Стивен приблизился, Луиза выдернула письмо из его кармана, именно так, как он сам учил ее, а затем толкнула дверь и, спрыгнув на пути, откатилась подальше. Поезд продолжал набирать скорость, хлопала открытая дверь вагона, а ее дядя стоял в дверном проеме с искаженным яростью лицом, бессмысленно открывая и закрывая рот, поскольку шипение пара заглушало все звуки.

 

Глава 6

12 января 1920 г.

От смеха Гарри и Гай не заметили вбежавшего в начальственный кабинет кондуктора.

– Сэр, простите, сэр, там девушка выпала на пути, – залепетал он, а потом вытянулся по струнке, увидев полицейских, и уже увереннее продолжил, обращаясь к Конлону: – Простите, сержант, я подумал, что вы здесь вместе с мистером Маршантом… Может, вы сходите со мной? Нам нужна помощь.

Напарники быстро поправили шлемы, а Гай еще и застегнул верхнюю пуговицу форменной куртки. Оба попытались замаскировать смятение чрезмерно серьезным тоном.

– А в чем проблема, сынок? – спросил Гарри, несмотря на то, что кондуктор был от силы на пару лет младше и на добрых шесть дюймов выше его самого.

– Там молодая дама, сэр, – сказал тот, пятясь к двери, – на путях. Нам показалось, что она выпрыгнула, когда поезд уже тронулся, и, видимо, повредила себе что-то. Нужно быстрее переправить ее в безопасное место.

Полицейские побежали к платформе, а кондуктор вырвался вперед, стремясь показать им путь. Вскоре все трое добрались до конца платформы, где и увидели вышеупомянутую даму. Она сидела на земле в сотне ярдов от них: одна нога вытянута, другая – поджата под себя. Схватившись за вытянутую ногу, девушка морщилась от боли, хотя при этом сидела совсем тихо. Шляпка ее съехала набок, и Гай заметил рассыпавшиеся по спине темно-каштановые волнистые пряди. Ее ботинки изрядно стоптались, и она не носила перчаток. «Она выглядит бедной и несчастной, но в то же время, – подумал Салливан, отметив этот факт, как и положено молодому человеку, – очень милой».

Изящная стройность девушки позволила мужчинам легко поднять ее на ноги.

– Простите, – сказала она, все еще дрожа от шока падения, – я не заметила, что поезд так быстро тронулся.

Вскоре ей помогли подняться на платформу, а потом добраться до станционного буфета, где она уселась за стол перед чашкой горячего сладкого чая. Кондуктор отправился искать медсестру, Гарри встал у дверей – для наблюдения, как он пояснил, – а Гай присел на стул рядом с пострадавшей.

– Итак, мисс, – сказал Салливан, – нам положено записать несколько деталей.

– Зачем? Разве я сделала что-нибудь плохое? – удивилась девушка.

– Строго говоря, ничего, мисс. Но вы подвергли себя опасности. И нам необходимо составить рапорт, – пояснил Гай, лишь слегка покраснев, – поэтому, будьте добры, назовите мне ваше имя.

– Луиза Кэннон.

– Адрес?

– Лондон, Лоуренс-стрит, домовладение Пибоди, корпус С, квартира сорок три.

– Занятие?

Луиза бросила взгляд на зажатое в руке письмо – она еще не успела прочесть его.

– Прачка. То есть я помогаю моей матери со стиркой. Но я не собираюсь всю жизнь стирать чужое белье.

– Разумеется, мисс Кэннон, – с улыбкой сказал Салливан и, помедлив, спросил: – Вы ведь еще не замужем, верно?

– Верно.

Щеки Гая порозовели чуть сильнее.

– А далеко ли вы ехали?

– В Гастингс, но я не…

– Что?

– Ничего. Я собиралась съездить в Гастингс.

– Почему же тогда вы спрыгнули с этого поезда? Или предпочли выйти в Льюисе? Порой пассажиры не осознают, что платформа здесь короче состава поезда. Такое случалось и прежде.

– О, нет, я имела в виду… Да, мне хотелось доехать именно до Льюиса… – с запинкой произнесла Луиза и смущенно умолкла.

– Значит, вы едва не пропустили свою остановку? – Гай дружелюбно смотрел на нее. – Верно?

Гарри бросил на напарника проницательный взгляд.

– Да, именно так. – Луиза застонала и, поморщившись от боли, схватилась за ногу.

– Мисс, медсестра скоро придет, – заметил Конлон. – Постарайтесь пока держать ногу в покое.

– Я не нуждаюсь в медицинской помощи, – возразила Луиза, – мне надо ехать дальше.

– Еще только несколько вопросов, мисс Кэннон, – сказал Гай. – Итак, вы путешествовали в одиночестве?

– Неужели вам обязательно нужно знать такие мелочи? Мне пора идти.

Салливан отложил блокнот и карандаш.

– Гарри, – обратился он к другу, – не мог бы ты сходить и выяснить, куда запропастилась медсестра?

Конлон понимающе кивнул и вышел из буфета.

– Расскажите мне, что случилось, – предложил Гай девушке. – У вас нет причин для беспокойства, нам просто нужно убедиться, что с вами все в порядке.

Его доброжелательный, успокаивающий тон едва не лишил Луизу остатков самообладания. Уже много месяцев или даже лет никто не говорил с ней так мягко. Она по-прежнему держала адресованный ей конверт.

– Мне нужно прочитать письмо, – внезапно заявила она.

– Ну и читайте, – сказал Салливан. – Читайте спокойно, вам некуда спешить.

Луиза медленно вытащила листок бумаги из конверта и начала читать черные чернильные строчки, написанные петляющим почерком.

– Какой сегодня день? – внезапно вздрогнув, спросила она. – Сегодня ведь понедельник, да? А сколько сейчас времени?

Гай глянул на висевшие на стене буфета часы.

– Три часа, вот-вот будет. А в чем дело?

Услышав его слова, Луиза совсем растерялась и расстроилась.

– Мне ни за что не успеть добраться туда! – воскликнула она. – Мой единственный шанс на спасение, на нормальную работу… и он потерян. Потерян. – Луиза охнула, схватившись за ногу, и глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. – Читайте, – сказала она и протянула Гаю письмо.

– По-моему, вы можете успеть, – прочитав его, заметил полицейский.

– Но я вся грязная… только посмотрите на меня!

Салливан с удовольствием посмотрел на Луизу. Он видел стройную фигурку, прекрасный цвет лица, солнечные блики на ее скулах и большие, омытые слезами карие глаза. Однако, будучи полицейским, он также видел и замызганную шляпку с наполовину оторванным краем, дешевое пальто и изрядно поношенные ботинки, которые нуждались в новых шнурках и чистке.

– Вам действительно необходима эта работа? – спросил он.

– Да, – ответила девушка, прямо взглянув на него, – жизненно необходима.

– Понятно, – сказал Гай, – в таком случае нам лучше придумать план действий. Ждите здесь.

– Разве вы думаете, что я способна куда-то уйти? – страдальчески скривившись, спросила Луиза, хотя в глазах ее загорелся насмешливый огонек.

Салливан вышел, зато тут же вернулся Гарри, на этот раз приведя с собой медсестру. Пока Луизу осматривали, Гай сходил в кабинет начальника станции, чтобы навести кое-какие справки. К тому времени, когда девушке перебинтовали растянутую лодыжку, он вернулся, торжествующе помахивая какой-то бумажкой.

– Я записал для вас расписание поездов, и вы определенно можете всё успеть, – заявил Салливан.

– Что успеть? – поинтересовался Конлон.

– Успеть на собеседование по поводу работы, – пояснил его товарищ, внезапно осознав, что узнал об этой молодой даме гораздо больше, чем предписывали его служебные обязанности.

Медсестра встала, сложила свои медицинские принадлежности в сумку и, дав Луизе несколько кратких советов по уходу за лодыжкой, удалилась.

– Что происходит? – спросил Гарри, заметив, как раскраснелся его напарник. Конлон одарил его широкой ухмылкой, но лицо Гая осталось совершенно серьезным.

– Мисс Кэннон, – начал Салливан, – я ни в коей мере не хочу вас обидеть, но, по-моему, вам, возможно, понадобится… В общем, если б я мог предложить вам…

– Что? – озадаченно произнесла Луиза.

– По-моему, ваши ботинки надо почистить, – набравшись духу, выпалил Гай, – и я мог бы сделать это на вокзале Виктория. Там у меня есть полный набор для чистки и полировки. И нам с Гарри… то есть сержанту Конлону и мне как раз пора туда возвращаться. Верно, Гарри?

Луиза подавила желание рассмеяться. Салливан заметил ее реакцию и постарался скрыть обиду. Он понимал, что большинство мужчин в его возрасте уже обзавелись подружками, и Гарри пытался познакомить его с парой танцовщиц из «Клуба 100», но дальше заглатывания обжигающего виски с лимонным соком дело не шло, и Гай всегда возвращался домой в одиночестве.

– Почему вам хочется помочь мне? – спросила Кэннон.

Щеки Салливана опять запылали.

– Гм, – он прочистил горло, – ну, назовем это гражданским долгом. Однако нам лучше поторопиться, если вы хотите успеть на нужный поезд. Понимаете, вам нужно взять…

Он принялся сбивчиво объяснять что-то о поездах до Лондона, в Лондоне до Паддингтона и дальше до Оксфордшира, чтобы успеть к половине шестого на встречу с посланной за ней коляской, но Луиза ничего не слышала. Мысль о том, что она сможет все успеть, что ей дали шанс изменить свою жизнь, совершенно ошеломила ее изобилием возможностей. Примерно так можно попытаться съесть в один присест целый шоколадный торт… При всем его великолепном вкусе такое изобилие угрожает превысить способности ее аппетита и переваривания пищи.

– Погодите, сержант… – подала она голос.

– Салливан.

– Сержант Салливан, спасибо вам за все. Правда, – девушка кротко улыбнулась ему. – Но вам нет нужды беспокоиться обо мне. Я вполне способна добраться туда сама. Я вам искренне благодарна. Всего наилучшего. – Луиза встала и, лишь слегка поморщившись, направилась к выходу из буфета.

Гай порывался протестовать, но Гарри бросил на него многозначительный взгляд, и друзья оставили ее в покое.

– Ну раз вы считаете, что всё в порядке, мисс Кэннон, – сказал Салливан, – то возьмите хоть расписание. – И он протянул девушке список возможных поездов.

С благодарностью склонив голову, Луиза взяла его и сунула в карман, где уже лежало письмо. Больше там ничего не было, кроме носового платка, но она понимала, что действовать надо немедленно – дядя Стивен наверняка вернется следующим поездом в Льюис, чтобы найти ее.

Через несколько минут беглянка уже стояла в ожидании очередного поезда до Лондона. Окидывая взглядом платформу, она вскоре заметила хорошо одетого джентльмена средних лет, явно связанного с деловыми кругами Сити. По виду он напоминал служащего банка: шляпа-котелок, аккуратно свернутый зонт, кожаный портфель, короткие гетры… Внимательно наблюдая за ним, Луиза ждала нужного сигнала… и дождалась. Каждый человек, ожидая поезда, проверяет, всё ли в порядке: к примеру, похлопывает себя по карману пальто, убеждаясь в наличии бумажника. С учащенно бьющимся сердцем Луиза направилась в сторону намеченной жертвы, стараясь поменьше хромать. Ей не хотелось делать этого, однако, бездействуя, она не сможет попробовать ни кусочка того роскошного шоколадного торта.

– Ох! Простите, сэр! Я задумалась и не заметила вас! – смущенно воскликнула Луиза сердито взглянувшему на нее джентльмену. Его портфель упал на платформу, и из него высыпались бумаги. Кэннон, присев, начала собирать бумаги, и чиновник тоже склонился рядом с ней, хотя это далось ему с трудом.

– Ясно, – проворчал он, – давайте уж я сам все соберу.

– О, конечно, сэр, – продолжала Луиза, – мне очень жаль, сэр!

Продолжая смущенно бормотать извинения, она незаметно запустила руку в карман мужчины и как раз собиралась вытащить бумажник, когда почувствовала, как кто-то коснулся ее плеча.

– Мисс Кэннон? – На нее озабоченно смотрел сержант Салливан. – У вас всё в порядке?

Так и не взяв бумажник, девушка мгновенно вытащила руку из кармана джентльмена и выпрямилась. Она взглянула на свою несостоявшуюся жертву, все еще собиравшую свои бумаги, и недолго думая резко сказала:

– Простите меня, сэр! Я не хочу!

Чиновник в замешательстве взглянул на нее, но ничего не сказал.

Салливан стрельнул в него осуждающим взглядом и, положив руку на плечо Луизы, увел ее подальше от сомнительного индивида.

– Что случилось? – мягко спросил Гай. – Он сделал вам неприличное предложение?

Луиза, взволнованная собственной ложью, размышляя, зачем она вообще солгала, отрицательно покачала головой.

– Пустяки, – ответила она, – с такими пустяками я способна справиться сама. – Цепенея от страха, она испытывала нарастающее чувство вины.

Мельком оглянувшись на Гарри, Гай опять посмотрел на скособочившуюся шляпку Луизы и на ее перевязанную ногу. Она выглядела, как воробей со сломанным крылом.

– Могу я чем-то помочь вам?

Луиза отвернулась от него. Она не могла заставить себя попросить помощи именно у него. В конце концов, он же служил в полиции!

– Не знаю, почему мне хочется спросить вас, но разве я не мог бы одолжить вам немного денег? – спросил Салливан. – Я могу выдать вам разрешение на бесплатный проезд в поездах, и вам не придется покупать билет. И я вполне могу ссудить вам несколько монет, чтобы вы смогли перекусить во время поездки. Может, вам даже хватит на чистку ботинок, – с улыбкой заключил молодой человек.

Луиза сдалась на его уговоры. Если это поможет ей получить ту работу…

– Спасибо, я верну вам долг, – прочувствованно произнесла она. – То есть, получив…

– Не стоит благодарности, – ответил Гай. – Пока вам главное успеть на собеседование. Подождите здесь, я схожу за пропуском.

Они уже подошли к кабинету начальника станции, возле которого Салливан усадил Луизу на скамейку и, оставив при ней Гарри, удалился. Девушку охватило замешательство: она едва осмеливалась взглянуть на Гая. Он выбежал из кабинета минут через пятнадцать, хотя ей казалось, что прошла целая вечность, и передал ей пропуска и несколько шиллингов, отвергнув ее нерешительные протесты.

– У нас новое дело, – сообщил он Конлону. – Позвонил шеф… В Гастингсе произошел какой-то инцидент. Он поручил нам выяснить, что там случилось. Пока больше ничего не известно.

Затем Гай повернулся к Луизе, и она заметила, что его расстроило это тревожное поручение.

– Простите, но нам надо спешить, – сказал он. – Надеюсь, вы успеете на собеседование и получите эту работу. Возможно…

– Да, я сообщу вам, – улыбнувшись ему, ответила Луиза. – Вероятно, мне следует написать вам на адрес полицейского участка вокзала Виктория? Сержанту Салливану, верно?

– Спасибо, – кивнул Гай. – До свидания… и удачи вам.

Он повернулся к Гарри, и оба напарника, высокий и низенький, исполненные чувства долга, быстро удалились исполнять приказ начальства.

 

Глава 7

12 января 1920 г.

Вторая половина дня не сулила Гаю и Гарри никаких радостей. Солнце скрылось за горизонтом, и холод раннего вечера подступил вместе с сумерками через двадцать минут после того, как поезд доставил их к вокзалу Гастингса. Они быстро перешли по мосту на следующую платформу – поскольку им сообщили, что инцидент произошел именно на первой – и увидели, что поезд, вышедший из Лондона в пятнадцать двадцать, уже подъехал к конечной остановке. Толпу возмущенных пассажиров пересаживали в другой поезд; драму, случившуюся едва ли не у них на глазах, затмили мысли о будущих пропущенных свиданиях и остывающих ужинах.

На платформе возле последнего вагона стояла группа людей, а молодой носильщик держал открытой дверь купе. Большинство собравшихся были наглыми зеваками, но Гай сразу узнал среди них начальника станции мистера Маннинга благодаря его темно-зеленому мундиру и поблескивающей медной кокарде. Он беседовал с другим мужчиной – видимо, полицейским в шляпе. Рядом с ними, держа руки в карманах, стояли, тихо перешептываясь, трое рабочих в кепках и запыленных одеждах.

Ускорив шаг, Салливан подошел к начальнику и вмешался в его разговор с полицейским.

– Мистер Маннинг, сэр, – произнес он, как надеялся, уверенным авторитетным тоном, – мы – сержанты Салливан и Конлон Южнобережной железнодорожной полиции направления Лондон – Брайтон. Нас прислал суперинтендант Джарвис. Что здесь произошло?

Маннинг взглянул на Гая с серьезным и явно расстроенным видом. Он уже открыл рот, собираясь что-то сказать, но его опередил инспектор Вайн из полиции Восточного Сассекса, который не стал даже утомлять себя представлением.

– Спасибо, сержант, но у нас всё под контролем. Санитарный транспорт уже прибыл, и медики обследуют жертву. – Пригладив указательным пальцем усы, он высокомерно кивнул Салливану.

– Все понятно, сэр. Однако нам необходимо доложить обо всем суперинтенданту, – решительно заявил Гай и направился к открытой двери купе, где дежурил станционный кондуктор.

Усы детектива-инспектора Вайна, казалось, встопорщились еще круче, когда он отступил назад, пропуская сержантов.

Напарники пристально осмотрели тесное купе, где узко направленный свет газовых ламп, похожих на усовершенствованные прожекторы, так ярко освещал место преступления, что напомнил вдруг Гаю костюмированный спектакль. Глаза его быстро освоились с тусклыми расплывчатыми силуэтами. Два санитара «скорой помощи» перекладывали на носилки какую-то женщину. На ней была меховая шубка, однако ее полы разошлись, открыв взору старомодное черное креповое платье и дорогие зашнурованные ботинки. На ее склоненной набок голове с растрепавшимися волосами и открытым ртом запеклась широкая полоса темной крови.

«Не многовато ли на сегодня подвергшихся опасности женщин?» – подумал Гай.

– Она жива? – шепотом спросил он Гарри.

– Должно быть, по-моему, – прошептал тот в ответ, – смотри!

Они увидели, как женщина подняла руку с дрожащими пальцами, словно обезглавленная курица, все еще инстинктивно ищущая свою голову. Санитары вынесли носилки из двери купе и устремились через толпу зевак.

После ухода санитаров Гай и Гарри вошли в купе.

– На полу кровь, – пораженный ужасом, произнес Салливан.

Его друг взглянул на темно-красное кровавое пятно и на место, где сидела пострадавшая пассажирка. Рядом стоял потертый кожаный чемодан, неловко перевернутая шляпка и черная дамская сумочка. Там остался также журнал «Иллюстрейтед Лондон ньюс», испачканный кровью на сгибе, словно женщина прижимала его к голове, возможно, пытаясь остановить кровь. На полу валялись разбитые очки, две части сломанного гребня и какая-то газетная страница. Гай составил перечень обнаруженных предметов – получилась весьма печальная сводка женской жизни. Он заметил еще одно большое пятно крови на стене – там, где, видимо, находилась голова пассажирки.

– Заглянем в ее сумочку, – предложил Гарри. – Может, тогда мы узнаем, кем она была. То есть попросту узнаем ее имя.

Салливан открыл сумочку: внутри лежали пустой кошелек, записная книжка с нескольким тусклыми карандашными записями, которые он не смог прочесть в сумрачном свете, обратный билет до Лондона и удостоверение личности на имя Флоренс Найтингейл Шор, квалифицированной медицинской сестры, проживающей в районе Хаммерсмит на Куин-стрит в приюте Карн-форт-лодж.

Глаза Гая испуганно расширились за стеклами очков.

– Это будет расследование убийства, – оцепенело произнес он.

– Неизвестно, – буркнул Гарри, – она ведь еще жива. Давай будем надеяться, что она выживет. Пойдем, нам пора поговорить со свидетелями.

На платформе царило смятение. Пассажиры увидели вынесенное из поезда тело, что породило волну страстных перешептываний, а одна дама упала в обморок. Мистер Маннинг вдруг осознал, что стоит в окружении инспектора Вайна, двух кондукторов из этого поезда, представившихся как Генри Дак и Джордж Уолтерс, а также Гая и Гарри. Происходило бурное обсуждение дальнейших действий, но никто, похоже, никого не слушал.

Маннинг обратился к инспектору:

– Мистер Вайн, вы заберете вещи этой женщины? Нам необходимо отправлять поезд, иначе все поезда будут опаздывать целый вечер.

– На самом деле, мистер Маннинг, ко мне следует обращаться как к инспектору по уголовным делам, – заметил Вайн. – Мне жаль огорчать вас, но этот поезд теперь является местом расследования преступления. Там нельзя ничего убирать и выносить из купе.

Гай испытал смутившее его волнение. Из-за этого нападения в воздухе повисла кисловатая раздражающая атмосфера. Неподалеку от них стояли все те же трое рабочих – теперь они молчали и просто курили, опустив головы.

Инспектор Вайн поманил к себе Салливана и Конлона.

– Мне нужно доставить эту троицу в участок. Они сели в этот поезд на пересадочной станции Полгейт, но не подняли тревоги до самого Бексхилла. Говорят, подумали сначала, что она уснула, а потом, уже подъехав к следующей станции, разглядели кровь у нее на лице. Надо доставить их по одному. Участок всего в нескольких минутах от вокзала. Но будьте осторожны, парни… Они могут оказаться нашими подозреваемыми в убийстве.

 

Глава 8

12 января 1920 г.

Луиза вернулась в Лондон уже в темноте, и мороз явно настроился устроить очередной долгий и холодный вечер. Девушка нащупала письмо в кармане. Понятно, что она опоздала – прошел уже целый час с половины шестого, времени назначенного собеседования, но Луиза решила, что все равно поедет в Астхолл-манор. Ей ведь нечего, совершенно нечего терять.

Воспользовавшись одолженными Гаем шиллингами, она приобрела билет на метро до станции Паддингтон – согласно инструкциям, данным в письме, ей надлежало сесть в поезд до Шиптона – и, доехав туда, купила горячего чая и кусок хлеба с маслом. Только взяв в руки кружку, девушка осознала, как замерзли ее пальцы. В общей туалетной комнате на Паддингтонском вокзале она сполоснула лицо и попыталась пригладить волосы. Элегантная дама, рядом с ней поправлявшая шляпку, бросила на нее взгляд плохо скрытого презрения.

Подойдя к выходу на платформу, Луиза с тяжелым сердцем показала пропуск, выданный ей сержантом Салливаном, но кондуктор лишь равнодушно махнул рукой, пропуская ее, и она с облегчением продолжила путь. За окнами поезда мелькала только густая чернота – Кэннон не видела даже смутных лондонских силуэтов. Обессиленная, она закрыла глаза и постаралась вздремнуть.

Ей казалось, что она проспала всего минуту, когда вдруг послышался голос проводника, объявившего, что следующая станция – Шиптон. Из поезда девушка вышла всего в семь часов вечера, но из-за безлюдья и холода казалось, что уже наступила глубокая ночь. Спустившись с платформы, Луиза увидела паб и зашла туда, чтобы узнать, как добраться до Астхолл-манора.

Старики возле барной стойки окинули ее насмешливыми взглядами.

– А что вам там понадобилось? – спросил владелец паба.

– Я приехала наниматься на работу, – ответила Луиза, мгновенно уловив ситуацию. – Прошу вас, пожалуйста, может, вы подскажете мне, как туда добраться?

– Не поздновато ли для собеседования?

– Прошу вас, – повторила Кэннон. – Не могли бы вы просто подсказать мне нужную дорогу?

Старый фермер, допив остатки эля, сказал, что подвезет ее почти до места – ему все равно пора домой на ужин. Он предупредил, правда, что потом ей еще придется пройти самой около получаса по темной дороге. В благодарность Луизе захотелось бухнуться на колени, но она взяла себя в руки и сдержанно сказала:

– Благодарю вас.

Когда фермер высадил ее, на небе сгустились тучи и на землю упали первые капли дождя. Луиза подумала переждать дождь под деревом, но осознала, что тогда доберется до усадьбы совсем поздно. В иной сезон Кэннон могла бы переждать до утра на улице, но в январе было слишком морозно. Но, по крайней мере, от холода она перестала думать о ноющей лодыжке. Пытаясь согреть пальцы собственным дыханием, девушка как можно быстрее пошла по дороге, держась ближе к середине, подальше от странных теней, которые, казалось, прятались за зелеными изгородями и порой пугали ее. Мимо проехала пара машин – гудки их клаксонов заставили ее отскочить на обочину, а лучи фар высветили на мгновение поблескивающие струи падающего дождя.

Наконец – бог знает через сколько времени – Луиза увидела впереди длинную каменную стену с арочным проемом и железными воротами, которые и велел ей искать фермер. Он подсказал также, что идти лучше со стороны деревни – тогда она попадет к задней стороне особняка. Очевидно, старик понял, что она не собиралась стучать в парадную дверь.

После ее робкого стука задняя дверь открылась, и Луиза увидела молодую служанку в форменном синем платье с белой набивкой, белом льняном фартучке и белой шапочке из органди с отделкой из черной бархатной ленточки, едва прикрывавшей кудрявые волосы. Кэннон понимала, что эта девушка увидела промокшую замарашку в порванной шляпке и сношенных ботинках, с ослабшей бинтовой повязкой на ноге и покрасневшим от зимнего холода лицом. От бившей ее дрожи Луиза временно потеряла дар речи. Но служанка продолжала смотреть на нее вполне дружелюбно.

– Добрый вечер, – наконец, выговорила Кэннон. – Я понимаю, что опоздала, но мне назначили встречу на сегодня… У меня есть письмо от миссис Виндзор, она пригласила меня сюда по поводу работы в детской.

Достав из кармана помятый конверт с узнаваемым тиснением гербового щита, она показала его служанке.

– Ох, чтоб мне провалиться! – воскликнула та. – Уж и не знаю, что скажет миссис Виндзор… Тебе лучше поскорее войти в дом, а то там жутко холодно.

Подавив отчаянное желание разрыдаться, Луиза вошла в кухню, где ее усадили на стул около горячей дровяной печи, после чего служанка отправилась на поиски экономки. Кухарка, хлопотливо заканчивая приготовление семейного ужина, участливо взглянула на неожиданную гостью. Кэннон заметила, что до подачи блюд остались, должно быть, считаные минуты.

Вскоре на кухне появилась миссис Виндзор в таком же форменном платье и шапочке поверх красиво уложенных волос, черноту которых подчеркивало несколько серебристых прядей. С суровым видом она подошла к Луизе, мгновенно вставшей при ее приближении и невольно покачнувшейся от внезапной слабости.

– Луиза Кэннон? – спросила миссис Виндзор, не подав ей руки.

– Да, мадам, – ответила Луиза. – Я понимаю, что выгляжу…

– Боюсь, что бы с вами ни приключилось, – прервав ее, заявила экономка, – я не могу позволить вам встретиться с ее милостью. Вам придется вернуться домой. Мне жаль, мисс Кэннон, но я уверена, вы поймете.

Луиза вспыхнула от стыда и молча кивнула. Говорить что-то, видимо, не имело смысла. Миссис Виндзор удалилась из кухни, по пути бросив кухарке, что она идет приглашать господ в столовую.

Провожая ее взглядом, Кэннон вдруг обнаружила, что не в силах даже сдвинуться с места. Она взглянула на дождь, барабанивший в окно, осознав, что он стал гораздо сильнее, а кухарка продолжала суетиться, выставляя на стол тарелки и помешивая что-то в огромной кастрюле, распространявшей восхитительный запах. Луиза сразу почувствовала пустоту в животе и сухость в горле.

– Давай-ка, иди посиди здесь, – сказала ей служанка, – чтобы не мешаться пока под ногами у миссис Стоби. Меня зовут Ада. Тебе не придется прямо так уходить. Вот поужинаешь, а потом мы посмотрим, что можно сделать.

Оцепеневшая Луиза позволила отвести себя к скамейке в углу кухни. Она сжалась там в уголке, пытаясь стать как можно менее заметной, и смотрела, как кухарка и ее помощница сервируют блюда. Миссис Виндзор, заглянув по какой-то надобности в кухню еще раз, заметила ее, но промолчала.

Закончив все приготовления, миссис Стоби положила Луизе тушеного мяса и поставила тарелку на стол, пригласив девушку поесть. Никто не сделал ей ничего плохого, но она чувствовала себя бездомной кошкой, которой налили молочка перед тем, как выгнать обратно на улицу. И все-таки чисто по-человечески ей стало лучше – замерзшие пальцы на ногах слегка отогрелись, начала подсыхать промокшая одежда… Увы, это не отменяло ее туманного будущего, и она совершенно не представляла, что ей делать дальше.

Пока Луиза, сидя за столом, старалась тихонько собрать ложкой остатки подливки, в кухню вошла девушка с длинными темными волосами и поразительно зелеными глазами. Нэнси.

– Миссис Стоби, будьте добры, нянюшке захотелось порадовать нас горячим шоколадом и… – Она запнулась, увидев Луизу. – Так вы приехали!

Кэннон поспешно встала, царапнув ножками стула по плиточному полу.

– Да, приехала.

К ее изумлению, Нэнси весело рассмеялась.

– Боже мой, ну и переполох же тут поднялся из-за вас! Старина Хупер съездил на станцию и не нашел вас там! Что с вами случилось? Я даже забеспокоилась, – девушка продолжала тараторить с бешеной скоростью, – поскольку сама предложила нанять вас. Но теперь я так рада, что вы все-таки появились. Рассказывайте же!

– В общем, я… – начала Луиза, с трудом представляя, что собирается рассказать.

Услышав, что она стала причиной неловкости для Нэнси, Кэннон захотела по-детски спрятаться под столом и сидеть там, пока все не уйдут. Едва она успела начать объяснения, как кухарка прервала ее, напомнив мисс Митфорд о ее собственном поручении и жестом предложив Луизе сесть обратно за стол. Глядя на отвернувшуюся кухарку, Нэнси закатила глаза, но не стала продолжать расспросы. «На ее лице отражаются живые эмоции, – подумала Луиза, – какая-то жажда… непонятное, но сильное желание какой-то новизны». Она сама не раз испытывала нечто подобное.

– Вы уже виделись с Мав? То есть с моей матерью, леди Редесдейл? Она сейчас ужинает, поэтому, наверное, еще нет. А потом будет уже поздновато… Может быть, завтра? У вас есть где переночевать? – Нэнси выдвинула стул и, усевшись напротив Луизы, серьезно взглянула на нее.

Миссис Стоби неодобрительно кашлянула, но продолжила следить за закипающим молоком.

Луиза вдруг осознала, что за дверью кухни находится еще целый огромный дом. Она сроду не бывала в таких больших домах, где счастливо жили вместе процветающие семьи. Ей вспомнились слова Дженни об этой семье, написанные в том письме, где она прислала ей их адрес, – пять девочек, один мальчик и еще один ребенок на подходе. Родители, лорд и леди, и нянюшка в детской. Детская! Когда Луиза с матерью забирали в стирку белье у миссис Шавелтон, их редко допускали дальше прихожей задней двери, поэтому большие дома она видела только на картинках: красивые картины на стенах, обитые шелком диваны с пухлыми подушками, толстые мягкие ковры и камины с пылающими дровами… На стене холла – зеркало в золоченой раме, и повсюду вазы со свежесрезанными цветами из сада. И вот сейчас перед ней сидит юная обитательница такого дома с аккуратно причесанными волосами, в платье с бархатным воротничком и вязаном кардигане. Мысль о том, что Луиза могла стать частью этого дома даже на мгновение, казалась откровенно невероятной. С таким же успехом она могла мечтать работать в Букингемском дворце. Лучше уже ей уйти отсюда, и поскорее.

Кэннон резко встала и взяла со стола свою шляпку, пытаясь скрыть порванный край.

– Простите, мисс, – сказала она, – видимо, мне пора уходить.

Отойдя от стола, девушка поблагодарила кухарку, и прежде чем кто-то смог опомниться и что-то сказать, открыла заднюю дверь и вышла из дома. Ее вновь встретил холод и еще сильнее припустивший дождь. Она еще не решила, куда может пойти, но подумала, что та же дорога приведет ее обратно к станции, где, по крайней мере, можно будет найти крышу над головой. А утром ей придется стащить немного денег, чтобы купить билет на обратный поезд. От мысли о том, кто будет ждать ее дома, Луизе стало дурно, но она продолжала идти вперед, борясь с пронизывающим ветром. По щекам ее струились слезы. Если б не было матери, Кэннон предпочла бы улечься в придорожной канаве и ждать смерти.

Она успела пройти всего несколько минут и еще огибала каменную стену, когда услышала, что кто-то зовет ее по имени. Обернувшись, Луиза увидела, что по дороге за ней бежит Нэнси, натянув кардиган на голову в довольно тщетной попытке уберечься от дождя. Кэннон остановилась и замерла, не способная поверить случившемуся, пока Митфорд не догнала ее.

– Почему вы так долго не останавливались? Я зову и зову вас! – переведя дух, воскликнула Нэнси.

– Простите, – ошеломленно произнесла Луиза.

– Пошли обратно, – сказала молодая обитательница роскошного дома. – Вы сможете переночевать у нас. Я убедила миссис Виндзор, что вы будете выглядеть гораздо лучше, приняв ванну и выспавшись. Тогда утром вы нормально встретитесь с леди Редесдейл. Пошли скорей. Тут льет как из ведра, и я уже замерзаю.

Неспособная до конца поверить своему счастью, Луиза поплелась обратно рядом с Нэнси, слушая болтовню девушки, говорившей ей, как глупо с их стороны было бы отпустить ее в такой отвратительный вечер. Не похоже было, что этой семье удалось найти среди местных жителей подходящую прислугу, и они, видимо, уже отчаялись найти ее.

– Не для меня, разумеется, мне уже шестнадцать лет, – продолжала трещать Нэнси точно заведенная, – но моей сестре Пэм еще только тринадцать, и она до сих пор играет в куклы. Дирлинг исполнилось десять, а Бобо – пять лет, Дэкке пока всего три года, а Тому уже одиннадцать, но он учится в школе. Да еще леди Редесдейл опять в ожидании малыша. Она уверена, что у нас появится братик. Его собираются назвать Полом. Потому-то нам и нужна помощница в детскую… Бедной старой нянюшке Блор не справиться одной.

– Какие забавные имена! – невольно вырвалось у Луизы, но она тут же прикусила язык. Она вовсе не собиралась высказывать свое мнение. Просто от полнейшего радостного облегчения ей хотелось смеяться, смеяться по любому поводу.

Нэнси хихикнула.

– Ой, разумеется, это не настоящие имена! Просто все мы здесь редко ими пользуемся. Мав и Пав – то есть леди Редесдейл и лорд Редесдейл – называют меня Коко, потому что, когда я только родилась, мои черные волосы напомнили им императорского палача из Японии. Вы быстро привыкнете и всё поймете.

– Надеюсь, – сказала Луиза.

– Сколько вам лет? – вдруг спросила Митфорд, когда свернули обратно на подъездную аллею.

– Восемнадцать, – ответила Кэннон.

– Тогда мы подружимся, – уверенно заявила Нэнси и, когда они вновь оказались возле задней двери, спросила: – А вы сможете начать работать у нас прямо завтра? Ой, вон идет миссис Виндзор! Мне лучше побыстрее смыться. Увидимся позже! – И, подмигнув Луизе, она убежала.

* * *

Приняв вечером ванну и причесавшись, Луиза проспала ночь в свободной спальне для прислуги, а утром обнаружила, что ее одежда чудесным образом почищена и высушена. Когда она должным образом оделась и привела себя в порядок, ее отвели в малую столовую для встречи с леди Редесдейл, сидевшей на бледно-розовой софе. Кэннон нервно дрожала, понимая при этом, что у нее есть только один шанс. Ей необходимо получить эту работу.

Последовала череда быстрых вопросов, касающихся ее имени, возраста и образования, и уточнений по поводу опыта ее работы в семье Шавелтон, о которой Луиза упоминала в своем сопроводительном письме. Кэннон смогла правильно ответить на вопросы об именах и возрасте детей, упоминаемых слугами на кухне, и менее честно поведала о том, как ежедневно водила их гулять в Кенсингтон-гарденз и чинила их одежду.

– Мне следовало бы написать миссис Шавелтон, выяснить ее рекомендации, – заметила леди Редесдейл, отчего в голове Луизы прозвенел тревожный колокольчик, – но за вас поручилась Дженни, невестка миссис Роупер, так что, возможно, этого пока достаточно. Нам сейчас срочно нужна новая прислуга, как вы понимаете.

Луиза просто кивнула, опасаясь, что голос может сорваться и подвести ее.

– К слову сказать, когда вы сможете начать работать? – продолжила леди Редесдейл.

– Сегодня, миледи.

– Сегодня? – Хозяйка дома пристально взглянула на девушку. – Разве вы уже привезли с собой чемодан? Это было бы несколько преждевременно.

– Нет, миледи, я пока не привезла никаких вещей.

– То есть у вас с собой ничего нет?

– Нет. Но мне ничего не нужно.

– Странно, обычно люди нуждаются в каких-то мелочах, – заметила леди Редесдейл.

– Возможно, через неделю-другую я смогу съездить домой и привезти кое-что из своих вещей, – сказала Луиза.

Ей не хотелось, чтобы ее новая госпожа заподозрила, что она попросту сбежала из дома. Хотя, вероятно, ей следовало подумать об этом раньше.

– Да, полагаю, сможете. Не могу отрицать, что нам сейчас крайне нужна помощь. – Женщина показала на свой округлившийся живот, хорошо скрытый под складками просторного платья. – Мы примем вас на недельный испытательный срок. Если нянюшка Блор и миссис Виндзор будут довольны вашей работой, то каждую среду и каждое второе воскресенье с четырех часов дня у вас будут выходные дни. Вы должны будете возвращаться к десяти часам вечера, иначе миссис Виндзор хватит удар. Я буду платить вам первого числа каждого месяца. Один фунт.

– Благодарю вас, миледи, – пролепетала Луиза, стараясь не расплыться в улыбке, словно уличный торговец, удачно сбывший товар, и слегка присела в реверансе.

– В реверансах нет ни малейшей необходимости, – заметила леди Редесдейл, потянув за шнур колокольчика. – Я же не королева. Миссис Виндзор отведет вас наверх к нянюшке Блор, а нянюшка уже покажет вам все необходимое. Надеюсь, мы еще увидимся в пять часов, когда дети обычно спускаются к чаю. – И она отпустила Луизу легким кивком.

«Вот так удача! – подумала девушка. – Теперь изменится вся моя жизнь».

 

Глава 9

Коронерский суд в больнице Восточного Сассекса заседал в холодном строгом помещении с оштукатуренными стенами и высокими окошками, навевающими мысли о тюремной камере. Коронер, мистер Гленистер, устроился на возвышении за длинным столом, а по бокам от него сидели его помощник и следователь по уголовным делам. Одиннадцать присяжных, присягнувших на Библии, расположились на стоявших вдоль стены скамьях, прямо перед трибуной для дачи свидетельских показаний. Им только что показали в соседней покойницкой тело Флоренс Шор, и их бледные лица свидетельствовали о тяжести ее повреждений.

Мистер Гленистер, невысокий мужчина с серьезным видом, призвал собравшихся к тишине. Новости о безвременной и ужасной кончине этой храброй медицинской сестры привлекли всеобщее внимание, и галерея заполнилась репортерами и зеваками.

Сначала заслушали оправдательную речь солиситора железнодорожной компании. Его организации хотелось бы, сказал он, выразить глубокое сожаление и искреннее сочувствие родным и близким в связи с плачевной кончиной вышеупомянутой дамы.

Затем коронер произнес пространное вступительное слово о служебных заслугах мисс Шор: «Будучи склонной к благотворительности, покойная леди много лет служила медицинской сестрой, посвятив свою жизнь уходу за больными и ранеными на войне…»

Гай, вытянувшись в струнку, сидел между суперинтендантом Джарвисом и Гарри, на одной скамье с инспектором Вайном, и старался внимательно слушать длинное перечисление славных качеств бедной убитой медсестры, но его взгляд неожиданно привлекла бледная миниатюрная женщина, устроившаяся на передней скамье рядом с больничной сестрой в крахмальном белом халате. С другой стороны от нее сидел тощий, как скелет, мрачный мужчина в костюме, видавшем лучшие времена. Он не касался этой женщины, но часто поглядывал на нее, словно проверяя, не свалилась ли она со скамьи.

Легкие серые пряди волос этой дамы выбивались из-под непритязательной черной шляпки. Она сидела, нервно комкая носовой платок, хотя глаза ее были сухими, и смотрела вперед, но, похоже, ничего не видела и совершенно не реагировала на судейскую речь, даже когда мистер Гленистер, жестом показав на нее, попросил жюри присяжных не задавать лишних вопросов «этой бедной женщине» до второго заседания, когда ей предстояло давать показания. По окончании его речи к присяге привели мисс Мейбл Роджерс. Гай следил за тем, как она шла, еле-еле переставляя ноги, поддерживаемая под локоть больничной медсестрой.

Коронер установил место ее жительства, ее должность заведующей хозяйством в этом приюте и тот факт, что она знала покойную около двадцати шести лет. Мейбл сообщила, что ее подруга также жила в Канфорт-лодж, но всего только два месяца, после демобилизации с военной службы. Ровным, но вялым голосом она ответила, что в Калифорнии живет брат покойной, а в Англии – какая-то ее тетя и двоюродная родня.

– Каков был ее характер? – спросил мистер Гленистер. – Была ли она сдержанной или замкнутой по натуре?

– Она была очень замкнутой и очень спокойной, но вполне жизнерадостной, – ответила Роджерс.

– Не знаете ли вы, имелись ли у нее враги?

– Нет, абсолютно никаких врагов.

– У нее было крепкое здоровье?

– Нет, я бы так не сказала, но в последние годы она стала чувствовать себя лучше.

Коронер продолжил выяснять относящиеся к делу факты:

– Воскресенье одиннадцатого января она провела с вами?

– Она зашла ко мне, потом отправилась в Танбридж, а вечером опять вернулась ко мне.

Мисс Роджерс подтвердила, что мисс Шор собиралась погостить у друзей в Сент-Леонардс-он-Си, и она сама помогла ей сесть в поезд на вокзале Виктория, отправлявшийся в двадцать минут четвертого до станции Уорриер-сквер. Дальше у нее выяснили подробности о том купе, что она выбрала для подруги, а также о том, на какое место мисс Шор села и какой багаж она взяла в дорогу. Мейбл подтвердила, что сама выбирала купе и что, кроме них, там никого не было – только перед самым отходом поезда к ним присоединился какой-то мужчина.

– То есть вы тоже сидели в том купе? – уточнил коронер.

– Да.

– Вы сидели там и разговаривали с ней?

– Не помню, сидела я или стояла, но я заходила в купе.

Солнечный свет, вдруг прорвавшийся через ряд высоких окошек, высветил облако сигарного дыма, плывущее над головами присутствующих. Инспектор Хэй из Скотланд-Ярда погасил окурок сигары незадолго до начала дознания. Взглянув на дым, Гай невольно кашлянул. Пытаясь подавить кашель, он добился лишь того, что у него заслезились глаза.

– Когда поезд тронулся, в том купе находились только мисс Шор и мужчина? – продолжал задавать вопросы коронер.

– Да.

– Ваша подруга чувствовала себя, как обычно?

– Выглядела она вполне хорошо.

Затем Гленистер попросил мисс Роджерс описать ее действия после получения телеграммы о несчастье с ее подругой. Свидетельница рассказала, что была в театре, поэтому получила ее поздно и успела только на поезд в одиннадцать двадцать до Танбриджа, а оттуда добиралась уже на машине. Под конец Мейбл Роджерс опустила глаза и судорожно вздохнула.

– Вы видели покойную по прибытии? – продолжил коронер.

– Да.

– Полагаю, в больничной палате?

– Да.

– Вы оставались в больнице до самой ее смерти?

– Да. – С каждым ответом голос Мейбл звучал все тише.

– За это время она приходила в сознание?

– Нет.

– Когда она умерла?

– В пятницу вечером, без пяти минут восемь.

– Вы знали севшего в купе мужчину?

– Нет.

– А покойная?

– Тоже не знала.

– То есть, насколько вам известно, вы никогда прежде не видели его.

– Да.

Взглянув на мисс Роджерс с сочувственной улыбкой, мистер Гленистер заключил, что на данный момент у него больше нет вопросов. Старшина присяжных добавил, что у жюри их тоже нет. Один из газетных репортеров выглядел так, словно ему хотелось спросить о чем-то еще, но, очевидно, передумав, он принялся строчить очередные заметки. Следующее слушанье назначили на три часа дня четвертого февраля в ратуше Гастингса. В заключение коронер назвал это покушение «трусливым и подлым преступлением», после чего объявил заседание закрытым.

Последними зал суда покинули полицейские. Выйдя в коридор, Гай и Гарри обменялись взволнованными взглядами – они впервые участвовали в расследовании убийства и по-детски радовались новому делу. Полицейские разных чинов и ведомств стояли в сторонке, пропуская к выходу Мейбл Роджерс, на этот раз крепко поддерживаемую под руку тощим мужчиной.

Хэй взял на себя командование.

– Вайн, сейчас мы все вернемся в ваш участок. Нам необходимо согласовать план дальнейшего расследования.

Пригладив усы, инспектор Вайн лишь чуть-чуть помедлил с ответом – Хэй не был его начальником, и он прекрасно знал, что это дело ведет местная полиция, но все-таки он был выше Вайна по званию, и тому не полагалось обсуждать тот факт, что его шеф призвал на подмогу Скотланд-Ярд.

– Да, безусловно. Мы можем устроиться в моем кабинете, – согласился Вайн.

* * *

Прибыв в полицейский участок Бексхилла, мужчины расселись на разнообразных деревянных стульях, притащенных в пустую каморку, которая служила Вайну рабочим кабинетом. Хэй, отстояв свои более высокие права, как инспектор Скотланд-Ярда продолжал руководить ситуацией.

– Это убийство, парни, чревато большими неприятностями. У нас нет ни орудия убийства, ни реальных свидетелей, ни улик. Сегодня утром я разговаривал по телефону с начальником Брайтонской железнодорожной линии. Им необходимо, чтобы мы быстро разобрались в этом деле, – сообщил он, покручивая между пальцами очередную сигару. – Сегодняшняя статья в «Мейл» по поводу знаменитых убийств в поездах только усложнит дело, поскольку затрагивает, видимо, благополучие пассажиров.

Решив все-таки закурить свою «гавану», Хэй поискал взглядом спички на столе Вайна. Но не нашел.

Гай так и не осмелился ничего сказать – он лишь нервно снял свои очки и принялся протирать их полой куртки. Гарри кашлянул, пытаясь перехватить взгляд друга. Напарники обсуждали это дело в выходные дни, когда встретились в субботу вечером, якобы выпить пару коктейлей в баре излюбленного ночного клуба Конлона, но на самом деле они зашли туда потому, что их потрясло известие о смерти мисс Шор. То, что начиналось как расследование жестокого покушения, само по себе отвратительного, явно выходило за пределы их обычных дел и обернулось настоящим убийством. Оба молодых человека пребывали в понятном только им самим замешательстве: к потрясению примешивалось трепетное стремление проявить мужественность. Да, такое преступление может помочь им, наконец, доказать, что они нормальные мужчины, такие же, как их друзья и братья, прошедшие войну.

Напарники обсудили место преступления и отсутствие оружия, которое, несмотря на то, что отряды полицейских прочесали более семидесяти миль железнодорожных путей между вокзалом Виктория и Бексхиллом, так и не было обнаружено. Единственной наделавшей шума находкой оказался испачканный кровью носовой платок цвета хаки, однако такие платки могли быть у тысяч бывших солдат. Остальные обнаруженные улики ничего толком не проясняли: пятна крови на стенах, сломанные очки, пустой кошелек, украденные драгоценности… Гай постоянно ломал голову над этим делом, раздумывая, не упустили ли они какую-то важную улику. В конце концов, поезд мисс Шор мог останавливаться и в Льюисе. Напавший на нее преступник наверняка вышел на первой же остановке. Мог ли он сам заметить вышедшего из того поезда человека со следами какой-то драки?

Разумеется, в то время его внимание сосредоточилось на мисс Кэннон…

Потягивая «Бренди Александр» , Салливан признался, что ему хотелось бы заняться более интересной работой, может, даже перейти в Скотланд-Ярд, и он понял, что это дело дает ему шанс. Гарри, более заинтересованный разработкой движения пальцев для его последней джазовой композиции, тем не менее хотел, чтобы его друг преуспел на желанном поприще. Но молчанием этому не поможешь.

Он вновь кашлянул, и на этот раз Гай взглянул на него. «Скажи что-нибудь», – беззвучно шевеля губами, предложил Конлон. Его напарник удивленно поднял брови, хотя и знал, что Гарри прав.

– Сэр? – заговорил Салливан. – Может, нам стоит поспрашивать в ломбардах и комиссионных магазинах, не пытался ли кто-то продать там коричневый костюм, который, по словам мисс Роджерс, был на том мужчине? Или, возможно, кто-то пытался продать украденные у мисс Шор драгоценности?

– Что? Неужели вы предлагаете обойти все ломбарды Кента? – Хэй пожевал кончик своей незажженной сигары. – Однако, возможно, вы правы, это неплохая идея. Если найдется подходящий под описание костюм, то мы сможем проверить его на наличие пятен крови. Пока не обнаружено орудие преступления, это все, что мы можем предпринять.

Гай кивнул, слегка порозовев. Подтолкнув очки повыше к переносице, он опять подал голос:

– Я также подумал, сэр, может, нам стоит опросить возможных свидетелей. Я имею в виду, к примеру, мистера Дака, кондуктора поезда… Он должен был что-то видеть. И мисс Роджерс. Может, она вспомнит еще что-то о том мужчине, который сел в их купе? Не лучше ли поговорить с ней до следующего слушания? Ведь к тому времени она может забыть какие-то детали.

– Отлично, Салливан, достаточно предложений, – вмешался суперинтендант Джарвис. – По-моему, вы забываетесь. Все расследование у нас под контролем, не так ли, Хэй?

Двое старших офицеров кивнули друг другу, явно достигнув взаимопонимания в этом вопросе, отчего остальные почувствовали себя лишними рядом с этой начальственной парой.

– Безусловно, сэр, – запинаясь, произнес Гай. – Простите, сэр.

– Вы с сержантом Конлоном начинайте поиски с ломбардов в Льюисе. Маннинг может отвезти вас туда прямо сейчас. Доложите по возвращении, а мы здесь будем действовать по ситуации. Вам повезло, парни, оказаться вовремя на месте преступления. Так постарайтесь проявить себя наилучшим образом, – заключил Джарвис.

Хэя слегка расстроило, что не он выдал эти указания, но инспектор ограничился невнятным ворчанием и кивнул в знак согласия.

– Мы встретимся здесь снова в пятницу, чтобы обсудить возможные находки. А сейчас пора расходиться. Вайн… не могли бы вы подсказать мне, какой есть поблизости приличный ресторан?

Покинув полицейский участок, Гай и Гарри вышли на путь официальных следователей пресловутого убийства.

 

Глава 10

На второй вечер пребывания Луизы в Астхолл-маноре, после того, как она выполнила порученную ей работу, Нэнси повела ее на ознакомительную экскурсию. Началась она с парадного холла с двумя каминами и обшитыми темными деревянными панелями стенами.

– Выглядит великолепно, – заметила мисс Митфорд, – но всю эту красоту удалось спасти благодаря Пав.

В холле начиналась широкая центральная лестница, пролеты которой поднимались до самого чердака, где находилась бельевая кладовка. На последней лестничной площадке Луиза заметила еще ряд шкафов, окрашенных в цвет индиго.

– Там хранятся ливреи, – сообщила Нэнси, не подумав о том, что новая служанка даже не представляет, о чем она говорит.

Детское крыло занимало едва ли не целый этаж. Там находилась гостиная нянюшки Блор, игровая комната для детей и их спальни. Остальная часть дома казалась Луизе устрашающе огромной, однако новая сфера ее интересов выглядела уютной, расположившись к тому же в библиотеке, реконструированной, как поведала ей Нэнси, лордом Редесдейлом из бывшего амбара, где раньше хранилось зерно церковной десятины. Прямо от парадной двери начиналась так называемая «Крытая галерея», тоже построенная по проекту отца, и она вела прямиком к дверям библиотеки. Нэнси призналась, что в основном там и проводит свое время.

– Дедушка увлеченно собирал книги, – сообщила она. – Даже сам написал одну или две, а когда Том жил с нами, он обычно играл там на рояле.

В главном доме насчитывалось больше дюжины спален, а в детском крыле их было всего четыре, но у каждого ребенка была личная ванная комната с горячей водой. Одну из спален занимали нянюшка Блор, Памела и Диана, а в смежной с ней комнате предстояло спать Луизе с младшими девочками. Третья спальня через два месяца ожидала прибавления, и Кэннон присоединилась к общему предположению о том, что этот седьмой и последний ребенок будет мальчиком и назовут его Полом. Комод уже заполняли голубые вязаные комбинезончики и пинетки.

Нэнси привела Луизу к своей личной комнате с написанным на двери названием «Линтратен». Уехавший в школу Том тоже имел свою собственную комнату.

– Ему еще только одиннадцать, но она нужна ему, потому что он мальчик, – пояснила Нэнси и, подведя новую знакомую к окну, добавила: – Смотри. – Луиза увидела за садовой оградой могильные плиты церковного кладбища. – Когда всходит полная луна, можно запросто пугать гостей домашними призраками, – хихикнув, сказала молодая хозяйка дома.

Потом она прикрыла дверь своей комнаты и села на кровать, положив ногу на ногу. У Луизы возникло ощущение, что ей предстоит пройти второе собеседование, более глубокое, чем с леди Редесдейл. Но, возможно, девушке просто хотелось с кем-то поболтать. Кэннон подозревала, что всеобщим любимцем в доме был Том – все домочадцы, казалось, очень скучали по нему, постоянно рассуждая о том, чем он может заниматься в школе или чем его там кормят («Сосисками», – с легкой завистью в голосе предположила Нэнси). Луиза представила, что школа, вероятно, стала для Тома желанной передышкой, временным избавлением от выводка сестер с их неумолчной шумной болтовней, поддразниванием и нытьем. Самой ей еще придется к этому привыкнуть.

Несмотря на просьбы мисс Митфорд, Луиза продолжала топтаться около двери, сомневаясь, что служанке подобает сидеть в хозяйской комнате. Выдумка, рассказанная ею о присмотре за дочерьми Шавелтонов, сначала казалась вполне невинной, но в первые же часы знакомства с новым домом до нее вдруг дошло, как мало она знала о том, что надо делать и как себя вести.

– Давайте же, присаживайтесь, – повторила Нэнси, – мне хочется узнать о вас все на свете.

– Я думаю, что мне, вероятно, лучше вернуться к нянюшке Дикс и узнать, не нужна ли ей моя помощь.

– Называйте ее нянюшка Блор, – поправила Митфорд. – Мы все так ее зовем… даже Мав.

– Ладно, тогда к нянюшке Блор.

– Ну останьтесь, пожалуйста, еще совсем ненадолго! Не хотите ли, по крайней мере, сказать мне, где вы родились и выросли? Мне так хочется побольше узнать о вас… Мы же можем стать подругами, а подруги знают друг о друге всё, правда? – продолжала трещать Нэнси. – Вы не представляете, как мне здесь живется! Я рыдаю от скуки, целыми днями торча на чердаке с моими мелкими глупыми сестричками.

Луиза слегка растерялась, чувствуя себя в какой-то ловушке.

– Да мне особо нечего рассказывать, – сказала она. – Я выросла в Лондоне, жила там с мамой и папой.

Тут Кэннон нерешительно умолкла. Казалось, что если она тоже выразит желание подружиться, это прозвучит скорее неискренне и льстиво. Да и могла ли она дружить с девушкой из другого мира? Всем своим видом Нэнси показывала, что у нее совсем нет подруг, даже школьных. Даже таких, как Дженни.

– Понятно, но почему вам захотелось уехать из Лондона? – спросила молодая хозяйка. – Не представляю, кому может захотеться уехать оттуда… Ведь жизнь в столице такая замечательно веселая! Моя тетушка говорит, что незамужние женщины живут там совершенно самостоятельно, ходят по ночным клубам и пьют шампанское.

Луиза не знала, что и ответить.

– Возможно, но я не из их числа, – призналась она, подходя к окну. – Как у вас здесь красиво! Мне вряд ли вообще захотелось бы уехать отсюда.

Сегодня утром Луиза с изумлением взирала на красоту замерзшего сада с серебристыми стеблями травы и заиндевелой паутиной, похожей на огромную снежинку.

– А когда вы поедете домой за вещами? – внезапно спросила Нэнси.

– Не знаю, может, через неделю или две. Мне не так уж много нужно, – осмотрительно пояснила Луиза.

– Нет, по-моему, вы лукавите. Вы же приехали, не взяв с собой ровно ничего! – Митфорд рассмеялась, и хотя в ее тоне сквозила насмешка, новая служанка поняла, что это вышло случайно.

На самом деле Ада уже предложила одолжить ей кое-какие вещи до ее первой зарплаты, после чего она сможет сама пойти и купить все необходимое. Но Луизе совсем не хотелось продолжать этот разговор, и, извинившись, она вышла из комнаты Нэнси и отправилась на поиски нянюшки Блор.

* * *

Вскоре, уложив спать младших детей, Луиза и нянюшка занялись обычными делами, сидя вместе в находившейся рядом с лестницей няниной комнате – она служила одновременно игровой комнатой, столовой и гостиной для всех детей, но на каминной полке там стояли ее личные дорожные часы. Сидя порой в креслах у огня, дети и Блор слушали тиканье этих часов и разгадывали кроссворд из «Дейли миррор». В одном углу стояла игрушечная лошадка-качалка, а в другом расположился круглый стол, за которым все они собирались, когда завтракали, обедали и пили чай. В буфете красного дерева держали столовое серебро и фарфоровый сервиз с красными розочками, поскольку лорд Редесдейл совершенно не понимал, почему дети, пусть и в своей детской столовой, должны «есть, как дикари».

Луиза поняла, что если не считать ее обязанностей по уборке, разведению огня в каминах и доставки блюд из кухни, разделение труда между нею и нянюшкой распределилось вполне естественно. Кэннон больше заботилась о старших детях, а Блор – вполне правомерно – о малышах. Обычно нянюшка сидела в детской с Юнити и Деккой, читая им книжки или терпеливо строя для них башенки из кубиков, которые они пока умели только разрушать. Когда у Луизы выпадала свободная минутка, она заходила к малышам – девушка быстро обнаружила, что их мягкие щечки невольно хочется поцеловать – и полюбила их смешной детский лепет. Диана и Памела в свободное от учебных занятий время порой часами могли самостоятельно играть с куклами в кукольном доме.

Дважды в день, по настоянию нянюшки, дети гуляли в саду, по поводу чего в разное время все дети выражали недовольство, за исключением Пэм. Даже если стояла ужасная погода, Памела с удовольствием гуляла и просто обожала ежедневную верховую езду. Ей строго-настрого запретили кататься на Рейчел, любимой белой кобыле старшей сестры, на которой Нэнси обычно ездила на охоту, заставляя страшно переживать нянюшку. После верховых прогулок Нэнси частенько пропадала в библиотеке, самозабвенно поглощая книги.

В свой первый день, после беседы с Нэнси, Луиза нашла нянюшку Блор в бельевой кладовке. Эта так называемая кладовка оказалась просто обычной комнатой с небольшим высоким окошком, которое, как правило, было плотно закрыто, и с деревянными стеллажами от пола до потолка. Войдя туда, Кэннон поразилась душному и влажному теплому воздуху, резко отличавшемуся от детского этажа, где, по распоряжению леди Редесдейл, все окна круглый год держались приоткрытыми как минимум на шесть дюймов.

– Ах, вот и ты! Я как раз хотела познакомить тебя с нашим хозяйством, – сказала нянюшка. – Хотя здесь, по-моему, невыносимо жарко и душно, мне даже дурно иногда становится. Я предпочла бы, чтобы в бельевой распоряжалась ты. На этих стеллажах у нас лежат простыни и полотенца, а также детские нижние юбки, рубашки и…

Блор продолжала рассказывать и показывать, как надо следить за сменой белья, чтобы избежать постоянного износа одних и тех же простыней и полотенец.

– Здесь у нас нет никаких салфеток, – добавила она. – Когда они жили в Лондоне и отдавали их в стирку, леди Редесдейл подумала, что это слишком дорогое удовольствие. И привычка прижилась, – заметила женщина с легким неодобрением. – Тебе придется иногда заниматься еще и починкой, но ты ведь справишься, верно?

Луиза кивнула. Будь ее воля, она с удовольствием подвинула бы деревянный стул, где занимались починкой белья, поближе к стеллажам, чтобы вдохнуть исходящий от чистого белья запах мыльных хлопьев, приятно напоминавший ей о родном доме, хотя ей и не хотелось туда возвращаться. Здесь девушка была в безопасности. В этом большом особняке она чувствовала себя надежно защищенной от той горькой правды, какую, по ее убеждению, могла представлять ее реальная жизнь в Лондоне. Но здесь ее никто не найдет.

 

Глава 11

– «Располагающей наружности джентльмен, одетый в богатый, но неброский утренний костюм из серого твида, дополнил свой наряд шоколадного цвета галстуком, легкомысленно заколотым изящной жемчужной булавкой…»

– Ни один приличный мужчина не будет носить жемчужную булавку! Да еще с каким-то шоколадным галстуком! Полнейшая нелепая безвкусица, – поднявшись с кресла, провозгласил лорд Редесдейл на всю библиотеку.

Эта сцена могла бы показаться странной любому, случайно заглянувшему в библиотеку, поскольку на первый взгляд лорд находился там в полном одиночестве. Однако под столом, скрытые от всех накрахмаленной белой скатертью, сгрудились пять сестер Митфорд и их новая помощница няни. Нэнси читала вслух обожающей ее аудитории последнее издание книжицы «Бойлер». Тем утром она шепнула Луизе, что страшные истории Подвального Угрюмца для нее на самом деле написала она сама. Угрюмец сочинял только жуткие сказки.

– Их они гораздо больше пугаются, – давясь от смеха, пояснила мисс Митфорд.

Ее отец, вероятно, не был столь благодарным слушателем, но буквально за несколько дней Кэннон успела понять, что известная поговорка в данном случае не применима, поскольку язвительный «лай» лорда Редесдейла неизменно ранил больнее, чем возможные укусы .

Нэнси высунула ярко-розовый язычок, совершенно уверенная в том, что отец не может видеть ее проступка.

– И чтоб не попадались мне на глаза с вашими глупыми ухмылочками! Тоже мне, «подстольщицы», – посмеиваясь, бросил лорд Редесдейл и вышел из комнаты.

Время близилось к ланчу, и Луиза подумала, что ей пора уже, вероятно, вести всех в детскую, но Нэнси подбиралась к концу своей страшилки. Она пришла сюда с девочками, чтобы приглядеть за ними и дать нянюшке отдохнуть.

Эти первые дни в Астхолл-маноре давались новой воспитательнице нелегко. В огромном доме она чувствовала себя чужой и робела перед детьми, особенно когда те собирались все вместе. Однако здесь, под столом, спрятавшись от всех, Луиза ощущала себя одной из них, и так же, как и они, внимала страшной истории Нэнси, которую та читала не менее пугающим выразительным голосом.

Диана то и дело, обычно после особенно жутких эпизодов, взвизгивала, хотя выглядела так, будто радовалась тому, что ее пугают. В ее лице уже проявлялись черты, красота которых позже будет ослеплять любого. Памела – по словам Нэнси, «самая сентиментальная из всех нас» – казалось, постоянно затаивала дыхание, ожидая очередной жестокой шуточки, которыми ее в изобилии обеспечивала старшая сестра. Нэнси призналась Луизе, что провела три самых счастливых года, будучи единственным ребенком, пока не появилась Памела, совершенно непростительно испортив ей всю жизнь.

Сестры становились все беспокойнее, их животы начинали урчать от голода. Юнити пожаловалась, что у нее в ногах колются иголочки, а Декка цеплялась за пуговицы Луизы. Нэнси помахивала фонариком, который стащила из кармана отцовского пальто.

– Так вы собираетесь нормально дослушать? – приказным тоном произнесла старшая из сестер и тихо продолжила со зловещей медлительностью: – «Его благородная томность внезапно исчезла, он резко выпрямился, зажав в руке вилку, и на лице его отразилось предчувствие близкой кончины. Чужеродная особа непривлекательной наружности с когтистыми пальцами подобралась ближе и…»

– Мисс Нэнси, пора заканчивать! – Край скатерти резко поднялся, и все увидели начищенные до блеска туфли с черными шнурками и шерстяные чулки нянюшки Блор. – Вылезайте-ка быстро оттуда и живо поднимайтесь наверх! Вам еще нужно отмыть ваши руки и лица перед ланчем, и если я обнаружу хоть один грязный ноготок, то скажу миссис Стоби, чтобы не подавала никому из вас ни кусочка пудинга.

Луиза выбралась первой и начала извиняться перед нянюшкой, но та прервала ее, хлопнув в ладоши:

– Не тебе тут надо извиняться! Мисс Нэнси знает, что это именно ее вина. А ты отправляйся забирать наш поднос от миссис Стоби.

Кивнув, Луиза с удовольствием побежала на кухню, с тревогой осознавая, что едва не совершила какую-то ошибку. Испытательный срок еще не закончился, а она крайне нуждалась в этой работе. Стивен никак не проявлялся в этой округе, и девушка начала, наконец, дышать спокойнее, позволив себе поверить, что ему не удастся найти ее.

После нее дети вылезали из-под стола в порядке, обратном возрасту: Декка на своих неустойчивых пухлых ножках держалась за Юнити, следом за ними выбралась Диана, за ней – раскрасневшаяся Памела и, наконец, неохотно – Нэнси, всячески показывая свое недовольство и подразумевая, что она и сама уже собиралась заканчивать.

Поднявшись в детскую с подогреваемым блюдом жареной ягнятины с картошкой, Луиза начала накладывать еду на тарелки для себя и для нянюшки – они смогут спокойно поесть вдвоем. Поскольку сегодня не было гостей, дети отправились на ланч – то есть второй завтрак или обед – в большую столовую, где обычно ели их родители. До приезда к Митфордам Луиза вообще редко что-то ела в середине дня. А Митфорды еще и ужинали по вечерам. Ей приходилось осваивать нескончаемый список новых слов и дел, о которых дома она и понятия не имела.

Кэннон услышала перестук быстрых шагов девочек, поднимавшихся по лестнице, и как раз в этот момент заметила, что Ада задумчиво положила на поднос номер «Дейли ньюс». Вчерашний, разумеется – его передавали в детскую после того, как газету читали леди Редесдейл и миссис Виндзор.

– Проследи, чтобы они хорошо вымыли руки, Луиза, – напомнила нянюшка, подойдя к столу и проверив набор блюд. – Гмм… Что-то нас нынче обделили хлебом. А чем же, интересно, собирать соус? Неужели миссис Стоби ожидает, что мы будем хлебать его ложкой?

Ада быстренько убежала вниз по лестнице, прежде чем нянюшка Блор успела озадачить ее поручением.

Сцепившись пухлыми кулачками и маленькими сухими ручками, три младшие девочки выстроились в цепочку, и Луиза повела их в ванную комнату. Няня тем временем зашла в спальню за изящной щеткой для волос, вручную изготовленной фирмой Мейсона Пирсона – заплетенные утром толстые косы Памелы и Юнити растрепались на концах, выскользнув из шелковых лент.

Нэнси подошла к буфету и, взяв газету, открыла страницу объявлений. Заметив, что Луиза вернулась в комнату, она начала читать вслух:

– Состоялась помолвка между Рупертом, сыном лорда и леди Пози, Шимплинг-парк, Саффолк, и Люси, дочерью мистера Энтони О’Мэлли и покойной миссис О’Мэлли из Северного Кенсингтона, Лондон. О боже! – хихикнула девушка. – Решили запустить лису в Шимплингский курятник.

– Вы знаете их? – спросила Луиза.

– Нет, – ответила Нэнси, – но понятно, что это неудачная партия. Не думаю, что мисс Люси О’Мэлли познакомилась с возлюбленным Рупертом во время представления ко двору.

– Какого представления?

– Представления ко двору, – повторила мисс Митфорд. – Есть, знаете ли, такая церемония, когда дебютанток, впервые выезжающих в свет, представляют королю. Правда, из-за войны королевских балов не устраивали уже несколько лет… Будущим летом ожидается первый – после большого перерыва. Хотелось бы мне попасть на этот королевский бал!

– А когда вам это предложат? – спросила Луиза.

– Когда мне стукнет восемнадцать. Впереди еще целая вечность… – Нэнси опять принялась просматривать газету, а помощница няни засуетилась вокруг девочек, поправляя им платья и приглаживая волосы. – Вы знаете, – вновь оторвавшись от объявлений, сказала Митфорд, – Мав говорит, что, скорее всего, в этом году мы поедем в Лондон после рождения младенца. Надеюсь, Пав позволит мне ходить на танцы. Ведь мне уже целых шестнадцать лет, а если я сделаю высокую прическу, то буду выглядеть значительно старше.

Войдя в комнату, вооруженная щеткой для волос нянюшка услышала ее последние высказывания.

– Его милости недосуг думать о таких пустяках, – решительно изрекла она и, притянув к себе Памелу, вытащила бледно-розовую ленту из ее волос и принялась заново заплетать косу.

Нэнси, надув губки, сложила газету и принялась читать заголовки на первой странице.

– Надо же, тут описана довольно жуткая история! – воскликнула она.

– Насколько жуткая по шкале ужасов? – спросила Памела, повернув к ней голову и вынуждая нянюшку покрепче натянуть ее «конский хвост». – Ой!

– По-моему, около десяти, – задумчиво произнесла Нэнси. – Максимальный ужас. В прошлый понедельник на Брайтонской железной дороге, на одной из станций между Лондоном и Льюисом, совершено жестокое покушение на медсестру…

– На Брайтонской линии? Но мы же ездили на том поезде! Нянюшка! Только послушай! – воскликнула Пэм, округлив глаза.

Довольная привлеченным вниманием, ее старшая сестра продолжила:

– Ее обнаружили во вторник без сознания три дорожных рабочих, а вчера вечером она умерла. Полиция разыскивает человека в коричневом костюме.

– Перестаньте, мисс Нэнси, – укоризненно произнесла Блор. – Такие новости вовсе не для маленьких ушек. Достаточно вам уже удалось постращать их нынче утром.

Но Памела, точно ищейка, уже шла по следу этой истории.

– Нянюшка, мы же с вами на таком поезде ездили в гости к вашей сестре! Правда, только прошлым летом! А там не говорится, в каком купе это случилось? Вдруг мы сидели в том же самом?

Луиза взглянула на Нэнси, и они обменялись понимающими взглядами, однако мисс Митфорд продолжила читать… не способная отказаться от искушения поддразнить сестер.

– Более тщательное расследование показало, что она получила тяжелую травму левой части головы… Ужасно глубокую рану, и всю ее одежду залила кровь…

– Мисс Нэнси Митфорд! Вы еще недостаточно взрослая, чтобы я не могла разложить вас на коленях и отшлепать щеткой, если вы не умолкнете сию же минуту, – пригрозила няня, покраснев от сдерживаемого гнева.

– Но нянюшка, это же так прискорбно! – оправдываясь, возразила Нэнси, пытаясь придать своему голосу печальный озабоченный оттенок. – Она была медсестрой… мисс Флоренс Найтингейл Шор. Интересно, может, она родственница той мировой знаменитости?..  Ах, точно, здесь сказано, что их отцы были кузенами. Она только что вернулась в Англию – после пяти лет военной службы во Франции, где трудилась в Королевском армейском сестринском корпусе имени королевы Александры…

– Как вы сказали… Флоренс Шор? – тихо уточнила нянюшка.

– Да, Найтингейл Шор. А что?

– Она была подругой Роуз… О боже! – Неожиданно пошатнувшись, Блор взмахнула рукой, пытаясь восстановить равновесие, и Луиза бросилась к ней и помогла ей дойти до кресла.

– Кто такая Роуз? – спросила Кэннон.

– Сестра-близняшка нашей нянюшки, – сообщила Памела. – Она вместе к мужем владеет кафе в Сент-Леонардс-он-Си, и мы у них гостили. Ах, там не жизнь, а сплошное блаженство! Она продает такие вкусные пирожные с кремовой начинкой, что если есть их неосторожно, то крем выплескивается и стекает по подбородку…

– Верно, верно, милочка, – утихомиривая девочку, сказала няня. – Ох-ох-ох, бедная Роуз! Наверное, Флоренс как раз ехала к ней в гости… Вы знаете, Флоренс работала медсестрой в Ипре, когда там воевал милорд, и именно ее письма к Роуз позволили нам узнать, что он цел и невредим. Она знала, естественно, что я работаю в его семье. В то время эти новости стали огромным утешением для ее милости. И вот теперь ее убили! Ох, как это ужасно! Она была доброй женщиной. Так заботливо ухаживала за всеми солдатами… Ужасный конец. Не представляю, куда катится наш мир, просто не представляю. – Нянюшка Блор откинулась на спинку кресла и принялась искать по карманам носовой платок.

Луиза, которая поначалу слушала не слишком внимательно, внезапно вздрогнула.

– На какой станции, мисс Нэнси, ее обнаружили?

Молодая хозяйка недоуменно взглянула на нее, но затем опять углубилась в газету.

– Рабочие подняли тревогу в Бексхилле, ее сняли с поезда, идущего в Гастингс, но полицейские считают, что нападение могло произойти между Лондоном и Льюисом. А почему вы спросили?

– О, просто так, – растерянно ответила Луиза. – Я просто удивилась…

Множество мыслей промелькнуло у нее в голове. Она спрыгнула с поезда в Льюисе. И потом вдруг Гая Салливана срочно вызвали на какую-то станцию… неужели в Гастингс? Девушка не смогла вспомнить точно, но все-таки подумала, что, вероятно, он отправился именно туда.

Нэнси свернула газету и отложила ее в сторону.

– Когда мы поедем этим летом в Лондон, то, думаю, я смогу попросить Мав заказать мне новое платье. Ведь если я пойду на танцы, мне необходимо будет произвести хорошее впечатление, – заявила она, но никто ее не слушал.

Нянюшка неотрывно смотрела на горящий в камине огонь, а Луиза старательно причесывала Диану.

– Я сказала, что мне могут заказать новое платье. Может быть, даже купят какие-то наряды для будущего представления ко двору… Вряд ли я еще сильно вырасту до восемнадцати лет, правда? – спросила Нэнси, слегка повысив голос.

Но ей по-прежнему никто не ответил.

– Бедняжка, – пробормотала Блор, – она заслуживала лучшей участи. Я должна написать Роуз. Луиза, милочка, не могла бы ты найти мне почтовую бумагу?

– Конечно, нянюшка, – сказала Кэннон, размышляя, сможет ли прочитать эту статью, когда дети уйдут. Она не знала, что все это означало, но определенно чувствовала, что там есть нечто важное.

– Мисс Нэнси, будьте добры, не могли бы вы отвести девочек вниз? – спросила няня.

Явно недовольная такой просьбой, старшая из детей все-таки протянула руку Декке, и малышка ухватилась за нее, доковыляв до сестры на своих неустойчивых пока ножках, после чего все девочки медленно прошествовали вниз по лестнице, чтобы присоединиться к родителям в столовой и отведать жареной ягнятины.

Письмо

3 мая 1917 г.

Ипр 

Моя дорогая подруга,

Прости, что уже две недели не писала тебе, но я просто не могла выкроить ни минутки свободного времени – по крайней мере, такой минутки, не считая еды и сна, когда после работы у меня еще оставались хоть какие-то силы. Вскоре после моего предыдущего письма тебе поступило сообщение о том, что нас перевозят в Ипр, где я теперь и нахожусь. Это в нескольких часах езды к северу от департамента Сомма, однако мне и моим медсестрам в общем смысле показалось, что мы вовсе никуда не переезжали. Практически все свободное от сна время мы проводим в реанимационном госпитале. От госпитального брезентового шатра до нашего палаточного дортуара всего пара шагов, поэтому и видим мы то же самое, что видели раньше.

Земля вытоптана солдатскими сапогами, у цветов нет ни малейших шансов вырасти, а про то, что светит солнце, мы знаем лишь потому, что в лазаретах и нам, и раненым бывает жутко жарко и душно. Конечно, постоянно слышна стрельба, и снаряды взрываются с таким оглушительным грохотом, что все невольно вздрагивают. Кажется, что над нами грохочет жуткий нескончаемый гром. Здешняя обстановка совсем не похожа на нашу службу во время Бурской войны, и мне немного совестно, когда молодые медсестры приходят ко мне, ожидая успокоительных слов и спрашивая, что же будет дальше и когда все закончится… А я чувствую себя такой же неопытной и наивной, как они.

Почему-то мне кажется, что за все время с начала этой войны атмосфера в Ипре сейчас наиболее удручающая. Я приехала сюда из нашего бывшего лагеря с восемью опытными медсестрами в качестве подкрепления, чтобы оказывать по возможности всяческую помощь. И мы вдевятером обслуживаем госпиталь на семь сотен коек. Ежедневно мы отправляем в тыл солдат, подлатав их по мере сил, но поток раненых только увеличивается, и нам приходится постоянно искать для них новые места. Некоторых даже укладываем на землю, когда, как обычно, заканчиваются койки.

В кои-то веки у нас не так много душераздирающих трагедий с ампутацией конечностей, что всегда особенно мучительно переживают новобранцы. Страданий, правда, и без того хватает, но большинство наших солдат натерпелись от неожиданного и ужасающего использования против них отравляющего газа. Они рассказывали нам, что этот газ совершенно неожиданно заполнил их траншеи. У них начинала гореть кожа, и они чувствовали жжение в груди.

Несчастные страдальцы! Наши сердца, наверное, не выдержали бы таких ужасных переживаний, если б у нас выпала хоть минута на раздумья. В общем, даже хорошо, что у нас полно забот. Мы дежурим в госпитале целыми сутками, уже давно путаем день с ночью, не думаем ни о голоде, ни об усталости, служба идет своим чередом. Пытаемся вздремнуть по возможности, но урывками.

На этой войне врачи творят какие-то чудеса, но они почти бессильны в борьбе с поражениями от этого отвратительного газа. Никто ничего не в силах поделать. Врачи могут лишь немного облегчить боль, а нам приходится смотреть, как люди медленно умирают, и каждый вдох словно бритвой режет им грудь. Ужаснее всего, на мой взгляд, то, что далеко не каждое отравление фатально, но предсказать исход нет никакой возможности. Порой даже с виду очень сильно пораженные люди вдруг выздоравливают. Но ради чего? Чтобы опять вернуться на фронт? Едва ли мы могли бы пожелать этого хоть кому-то.

В нынешние тяжкие времена наш дух поддерживают разные удивительные истории: солдаты рассказывают нам либо о своей довоенной жизни, либо о случаях героической храбрости, проявленной на этой войне. Поэтому ты можешь представить, как я разволновалась, услышав о знакомом человеке – пусть я и не знаю его лично, но между нами есть относительная связь. Я имею в виду мистера Дэвида Митфорда. Уверена, ты вспомнишь, что Лаура, сестра-близняшка Роуз, служит в его доме няней.

Вся его семья, должно быть, очень тревожится с тех пор, как старшего брата Д.М. недавно убили во время Лоосского наступления, ведь он оставил дома беременную жену. Если у нее родится мальчик, то он, малыш, унаследует фамильный титул, а если девочка, то титул перейдет к Д.М. и он станет лордом Редесдейлом. Между тем Д.М. настаивал на возвращении на фронт, несмотря на то, что у него осталось только одно легкое – он ведь уже заработал инвалидность, – и ты только представь, дорогая, что я почувствовала, узнав, что его батальон размещен здесь, в Ипре!

И это еще полбеды. Он прибыл в апреле, незадолго до той злосчастной битвы, и его, вероятно, назначили офицером, непосредственно ответственным за поставку боеприпасов. Однако сражение оказалось на редкость тяжелым, потребовалось исключительно много боеприпасов, и положение оставалось страшно опасным. Кто-то из его батальона рассказал одному из наших раненых о его героической храбрости, и все мы потихоньку пересказывали эту историю друг другу.

Как нам рассказали, Д.М. ясно понял, что боеприпасы придется подвозить ночью, пользуясь прикрытием темноты, но сражение никак не прекращалось, и подводам приходилось заезжать прямо в обстреливаемый город. Иначе они не успели бы доставить все вовремя. А постоянная необходимость в снарядах означала, что этот путь надо было проделывать не только каждую ночь, но даже дважды за ночь. Д.М. решил, что можно попробовать нагрузить лошадей побольше и как можно быстрее проехать с ними по городу, несмотря на то, что на улицах рвались снаряды и их обстреливали пушки.

И более того.

Каждую ночь, распределяя риск, Д.М. неизменно поручал доставку разным солдатам. А вот сам он – отец пятерых детей и, возможно, наследственный барон, поскольку его старший брат погиб, да еще и потерявший одно легкое – участвовал в этих рейдах постоянно. Меня просто дрожь пробирает, когда я думаю об этих опасностях. Каждую божью ночь, дважды, он со своими подчиненными гонял лошадей через город. До сих пор ему везло, и пока он не потерял ни одного человека. Но сколько же еще продлится это сражение? Никому не известно, и я боюсь за него каждую ночь, все мы тут за него переживаем. Солдаты говорят, что он хороший человек.

Кстати сказать, хороши практически все солдаты. Никто из них не заслуживает этой ужасной уготованной им судьбы.

Ладно, пора заканчивать. Мне предоставили пару часов отдыха, и я собираюсь прогуляться в ближайший лесок посмотреть, нет ли там пролесок. Посижу одна на полянке, полюбуюсь на природу, вспоминая тебя. Помнишь, как цвели пролески три года назад, когда мы устроили пикник на природе? Надеюсь, ты по возможности бережешь себя. Я понимаю, что мои печальные повести ничто по сравнению с твоими, ибо я в жизни еще не встречала никого смелее тебя.

С сердечной любовью,

Фло.

 

Глава 12

Гай и Гарри начали поиски коричневого костюма и украденных драгоценностей с одежных комиссионных магазинов и ломбардов Льюиса. Салливан исполнился энтузиазма: наконец-то он чувствовал себя настоящим полицейским!

Во втором ломбарде болезненного вида приемщик, который, если судить по пятнам на рукавах, видимо, не стирал рубашку с самого Рождества, откровенно рассмеялся им в лицо.

– Зачем тому, кто сбежал с бриллиантами, сдавать в ломбард костюм? – просипел он. – Если б он забрел ко мне, то не получил бы и пары шиллингов.

Гай яростно возразил, что это единственный способ избавиться от улики, но приемщик продолжал хрипло смеяться, стуча себя кулаком в грудь, и напарники предпочли быстро ретироваться.

В одном из комиссионных магазинов их подвели к огромной куче мужской одежды, которую сдавали сюда со времени начала военных действий, и они, стараясь не дышать, разбирались в гардеробе неизвестного покойника – включавшего, очевидно, пижаму, в которой он почил и которую никто не удосужился выстирать, несмотря на свидетельства пагубного пристрастия ее бывшего владельца к куреву.

И тем не менее Гай уговорил Гарри продолжить поиски. Проверив все нужные места в Льюисе, друзья решили, что на сегодня достаточно. Теперь они могли вернуться на поезде в Лондон, а завтра утром опять заняться поисками уже в Бексхилле и Полгейте.

– Вряд ли этот парень сошел в Полгейте, учитывая, что там в поезд сели те рабочие, – заметил Салливан, – но нам все равно придется там поискать.

Конлон особого восторга не испытывал, но, по крайней мере, признал, что расследование внесло приятное разнообразие в их рутинную службу.

Гай изо всех сил старался подбодрить друга.

– Если мы найдем убийцу, – напомнил он, – то продвинемся по службе. Может, нас даже возьмут в Скотланд-Ярд.

Тем не менее, несмотря на все их старания, следующие несколько дней оказались для напарников столь же безнадежными в плане поисков: нигде не обнаружилось ни подходящих под описание драгоценностей, ни костюма. Инспектор Вайн решил совершить тур по курортным пансионам и обнаружил в одном из них оставленный коричневый костюм, но исследования патологоанатома не выявили на нем никаких пятен крови. Слегка запутал расследование солдат, заявившийся в полицию с признанием в убийстве женщины в поезде, однако хватило одного короткого допроса в Скотленд-Ярде, чтобы убедиться в ложности этого признания. Его передали обратно армейским властям как дезертира.

* * *

Вскоре после этого состоялось второе дознание. Представители власти собрались в том же составе: коронер и его помощник, полицейские из трех ведомств, солиситоры и одиннадцать присяжных. На этот раз допрашивали новых свидетелей, в частности, доктора Спилсбери, появление которого глубоко взволновало Гая.

– Ведь это именно он идентифицировал разложившийся труп жены доктора Криппена, спрятанный им в подвале собственного дома, – пылко прошептал он своему напарнику, который в ответ тихо посоветовал ему угомониться.

Первой допросили Мейбл Роджерс, по-прежнему одетую в глубокий траур. Салливан заметил, что на этот раз она пришла без сопровождения медсестры, хотя ее спутник выглядел не менее убого, чем на первом дознании. Она не носила обручального кольца, так что он, видимо, не мог быть ее мужем, хотя и явно заботился о ней. Они часто переглядывались, и если Мейбл затруднялась с ответом на вопрос коронера, ее голос обретал уверенность лишь после того, как ее сопровождающий одобрительно кивал ей. Ее попросили повторить некоторые детали, касающиеся мужчины, зашедшего в их купе.

– Я уже рассказала все, что смогла вспомнить, – сказала мисс Роджерс. – Он был в коричневатом твидовом костюме из какого-то смешанного легкого материала. Ни шляпы, ни пальто у него, по-моему, не было. Кажется, он вошел без всякого багажа, хотя, возможно, и с небольшой сумкой. На вид я дала бы ему лет двадцать восемь или тридцать, и он был чисто выбрит.

– Как вы полагаете, к какому классу он мог принадлежать? – спросил коронер.

– Он мог быть клерком, каким-то служащим.

– А как вы думаете, много ли денег взяла с собой в поездку мисс Шор?

– Около трех фунтов, – ответила Мейбл. – Тем утром мы вместе с ней ходили по магазинам, и она говорила, что не может потратить больше, иначе ей не хватит денег на путешествие.

– Не могли бы вы более подробно описать ее внешний вид? Она носила какие-то драгоценности?

– Она была в новой шубке и выглядела вполне прилично одетой. Наверное, напавший подумал, что она богата. Обычно Фло носила два кольца с бриллиантами и наручные часы на золотом браслете.

Гай пребывал в восторженном состоянии. Раньше он присутствовал всего на двух или трех коронерских дознаниях, устроенных по причине того, что кто-то пытался броситься под поезд, но тогда ему и слышать не приходилось о профессиональном расследовании убийства. А теперь случилось это сенсационное событие: пострадавшая женщина в поезде, оружие не обнаружили, и никаких арестованных подозреваемых. В зале суда вновь собрались репортеры, яростно строчившие что-то в своих блокнотах.

После свидетельских показаний мисс Роджерс коронер вызвал инженера, представившего проектные чертежи станции Льюис, и тот объяснил, что пассажиры из двух задних вагонов вынуждены либо ждать, когда поезд, вновь тронувшись, доползет до платформы, либо спрыгивать на пути, как зачастую и поступали те, кому не удалось вовремя спросить кондуктора и пересесть в нужный вагон, либо не хватало терпения дождаться отправления.

Неожиданно Гарри подтолкнул Гая локтем в бок. Коронер как раз вызвал для показания Джорджа Клаута, первого из железнодорожных рабочих, обнаруживших Флоренс Шор и поднявших тревогу на станции Бексхилл. Напарники присутствовали на допросе этих рабочих прямо после обнаружения, но дознаватель, вероятно, собирался склонить их к некоему новому признанию. Понятно, как это бывает – присутствие присяжных и строгого суда могло испугать любого и побудить к правдивым ответам. В данный момент эти рабочие оставались единственными подозреваемыми.

Клаут подтвердил, что в тот день он работал на железнодорожном участке Хэмпден-парк. Потом он встретился на пересадочной станции Полгейт с двумя своими знакомыми, Уильямом Рэнзомом и Эрнестом Томасом, где они дождались пятичасового вечернего поезда до Бексхилла. Они заняли последнее купе, где он и Томас сели спиной к локомотиву, а Рэнзом – напротив, рядом с мисс Шор.

– Значит, вы заметили, что там сидела дама? – начал задавать вопросы коронер.

– Я видел, что кто-то сидит в дальнем от меня правом углу купе по ходу поезда, – ответил Клаут, вынимая руки из карманов.

– Вы зашли в купе уже в сумерках?

– Да, начало смеркаться.

– Купе было освещено?

– Очень тускло.

– Газовым светильником, полагаю?

– Да.

– Но вы увидели кого-то, когда сели в купе?

– Минут через десять, когда мы проехали уже около мили, я заметил, что наша попутчица была дамой.

– Как она сидела?

– Откинувшись назад. Ее голова лежала на мягкой спинке дивана.

– Вы обратили внимание на ее руки?

– Я не видел ее рук, они скрывались под шубой.

– А ее ноги стояли на полу?

– Да.

– Когда вы взглянули на нее еще раз?

– На полпути между Полгейтом и Певенси.

– Что вы увидели?

– Я увидел, что с ней что-то не так.

– Что именно?

– Она сидела в странной позе.

– А что еще показалось вам странным?

– Я заметил кровь на ее лице.

– Свежую кровь?

– Не могу сказать.

– Много крови?

– Да, много.

– Она бежала по ее лицу?

– Не могу сказать.

– И что вы сделали?

– Я сказал Рэнзому, что, похоже, с дамой на угловом месте что-то случилось. По-моему, я сказал: «Похоже, она где-то сильно ударилась». Но он, видимо, не услышал меня. Он был сильно простужен.

– Но вы повторили это Томасу?

– Нет. – Джордж Клаут стоял, переминаясь с ноги на ногу. В такой официальной обстановке он чувствовал себя по меньшей мере неловко.

– Почему вы не сказали ему?

– Я больше ничего не говорил об этом, пока мы не доехали до Бексхилла.

– Почему же вы так долго ждали?

– Я не думал, что у нее настолько серьезное повреждение.

– А вы заметили, дышала ли эта дама?

– Да, мне казалось, что она увлечена чтением.

– Она сидела с открытыми глазами?

– Она то открывала, то закрывала их.

– С перерывами?

– Да, сэр.

Гай заметил, что во время этого допроса мисс Роджерс совсем расстроилась и, опустив голову, то теребила сумочку на коленях, то дергала зацепки на пальто. Возможно, она была профессиональной медсестрой, но ее огорчили слова о ранах ее подруги и осознание того, как мисс Шор пыталась, хоть и неудачно, призвать на помощь. Весьма удивительно также, что эти рабочие сразу не проявили к ней более пристального внимания. Клаут сказал, что никакой крови в купе он не заметил, не говоря уже о других признаках беспорядка, а остальные двое рабочих просто подтвердили все сказанное им.

Затем для дачи показаний вызвали кондукторов, и сначала к присяге привели Джорджа Уолтерса. Если свидетельские показания Клаута вызывали беспокойство, то сказанное Уолтерсом прозвучало возмутительно.

– Она сидела по ходу поезда, как-то скособочившись, – начал он. – Ее голова откинулась на мягкую обивку спинки дивана, а ноги вытянулись вперед, обнажив колени, потому как она сползла вниз. Руки она держала перед собой, и пальцы ее постоянно двигались. Она несколько раз поднимала руку, шевеля пальцами – казалось, разглядывала их.

Второй кондуктор, Генри Дак, тоже дал показания. Он ехал в том поезде с вокзала Виктория, а в Бексхилле к нему обратился Клаут. Именно тогда Дак решил, что пострадавшую женщину необходимо доставить в ближайшую больницу Гастингса. Они позвонили прямо из Бексхилла, вызвав санитарную машину на следующую станцию. Мистер Дак также вспомнил, что видел, как в тот роковой понедельник в Льюисе из последнего купе этого вагона выскочил мужчина, который затем пошел по платформе, но из-за вечернего сумрака кондуктор не смог хорошо разглядеть его. Сгустились сумерки, но светильники на станции еще не горели, и Генри видел лишь смутный силуэт в свете своего служебного фонаря.

Мог ли это быть нападавший? В конце поезда находились два вагона, в одном из них ехала полуживая мисс Шор, и неизвестный мужчина мог выскочить из любого из них. Куда он пошел дальше? Никто из персонала станции его не заметил, но у них и не было причин обращать на него внимание, особенно если этот пассажир ехал по билету и вышел обычным путем через турникеты. Гай почувствовал, как нетерпеливо поерзал рядом с ним Гарри – близилось время чаепития. Конлон руководствовался потребностями желудка и уже с нетерпением ждал ежедневного куска кекса. Салливан же не испытывал ни малейшего укола голода, пока не узнал, что следующим свидетелем будет доктор Спилсбери.

Коронер вызвал доктора на свидетельское место. Спилсбери был приятного вида мужчиной с ясными и умными глазами. Строгий костюм с цветком в петлице гармонировал с прямым ровным пробором его тщательно причесанных волос. В сухой профессиональной манере он описал ранения мисс Шор, анализ которых проводился на следующий день после ее смерти. Гай не понял биологических подробностей, но четко уловил, что три нанесенные ей раны вызвали обильное внутреннее кровоизлияние.

– Причина смерти? – спросил коронер.

– Коматозное состояние, обусловленное переломом черепа и повреждением мозга, – ответил доктор Спилсбери.

– Чем, по вашему мнению, могли быть вызваны данные повреждения?

– Такие глубокие раны могли быть нанесены тяжелым предметом с относительно большой ударной поверхностью.

– Мог ли быть использован револьвер?

– Да, тупой конец рукоятки револьвера обычного размера.

– Есть ли у вас какие-то гипотезы по поводу количества нанесенных ударов?

– Как минимум три, но, возможно, и больше.

– Мог ли один из ударов вызвать потерю сознания?

– Да.

– Как вы полагаете, могла ли дама после одного из этих ударов сидеть в том положении, в котором ее обнаружили?

– Нет. Должно быть, она сидела, когда на нее напали, либо нападавший усадил ее. Если б она стояла, то не смогла бы самостоятельно сесть в такое положение.

«Надо же, как интересно, – подумал Гай, – значит, сначала преступник ударил ее, а потом усадил в нормальное положение и положил ей на колени газету… Хотя они забыли упомянуть про разбитые очки на полу, если только они не упали сами, когда поезд тронулся». Так или иначе, но преступник явно хотел, чтобы другие пассажиры как можно дольше не замечали плачевного состояния мисс Шор. Зачем ему это понадобилось? Салливану хотелось как следует обдумать мотивы преступника, но пришлось опять сосредоточить внимание на дознании.

Доктор Спилсбери продолжал отвечать на вопросы спокойным, обстоятельным тоном. Он подтвердил, что орудие убийства пробило череп и что это орудие не могло быть обычной прогулочной тростью, а также что жертву не могли ударить в тот момент, когда она высунула голову из окна. По его мнению, на нее напали, когда она спокойно сидела. Наконец, медик сообщил, что не обнаружил никаких признаков борьбы, за исключением ранки на кончике языка женщины.

Оставался еще последний вопрос.

– Нет ли каких-то свидетельств попытки насилия? – спросил коронер еще более мрачным тоном.

– Нет, сэр, – ответил доктор Спилсбери.

Мисс Роджерс, должно быть, испытала облегчение, услышав его заключение. Заседание почти закончилось, не считая коротких допросов врачей местной больницы. Коронер подвел итог заседания, присяжные удалились на совещание и через несколько минут вернулись с вердиктом. Несмотря на все усилия полиции, приложенные к обнаружению преступника, убийца Флоренс Найтингейл Шор остался неизвестным.

* * *

Позже в одном из ближайших к суду баров Джарвис, Хэй и Вайн заливали пивом горечь разочарования и досады. Гай и Гарри, остро осознавая, что все еще находятся при исполнении, сидели рядом с начальством, потягивая имбирный эль. Сами они больше помалкивали, но прислушивались к разговору, который, к большому огорчению Салливана, почти не затрагивал дальнейших планов расследования. В какой-то момент Вайн проворчал что-то насчет случайного ограбления, посетовав, что дама оказалась в неудачное время в неудачном месте и на нее напал какой-то доведенный до отчаяния парень, вернувшийся с войны, а Хэй и Джарвис, кивнув, поддержали его мнение и выпили еще по кружке пива.

Колено Гая ходило ходуном от охвативших его беспокойства и неудовлетворенности. Немного помедлив, он не смог удержаться от вопроса:

– Если это было простое ограбление, почему преступник нанес ей такие тяжелые ранения? Ведь, по существу, она была уже пожилой дамой. Он мог запросто отнять у нее деньги и драгоценности и спокойно сбежать.

Три старших офицера обменялись понимающими взглядами и снисходительными ухмылками, а Вайн ответил таким тоном, что Салливану захотелось оттаскать его за усы:

– Возможно, он не собирался убивать ее, а хотел просто лишить сознания. Некоторые из солдат начисто забывают, насколько они сильны. Он ведь оставил ее живой, верно? Не стал доделывать свое черное дело. Нет, тут и речи не может быть о преднамеренном убийстве. Как нам ни жаль вас разочаровывать.

Гай предпочел промолчать. Он по-прежнему думал, что такая версия не вполне правильна, но не осмелился оспаривать мнение старшего по званию.

Вскоре инспектор Хэй встал и накинул пальто.

– Я уезжаю, парни. Всего вам наилучшего и удачи. Не думаю, что мы увидимся в ближайшее время.

– Что вы имеете в виду? Что же будет дальше? – спросил Гай, игнорируя сердитый взгляд Джарвиса.

Хэй сдвинул на затылок шляпу.

– Ничего, сынок. Пока мы исчерпали все возможные средства расследования, хотя, возможно, еще объявятся новые свидетели. Но для вас дело можно считать закрытым. Будь я на твоем месте, то поискал бы для своего пламенного взора более интересное занятие, – заметил инспектор, после чего тихо усмехнулся и, толкнув дверь, вышел на улицу.

 

Глава 13

Нэнси вышла из кэба и направилась ко входу вокзала Виктория. Вслед за ней выбралась из такси Луиза, держа на руках Декку, обнимавшую ее за шею пухлыми ручками. Вытянув шею, Кэннон покрутила головой, отыскивая взглядом быстро удалявшуюся фигуру старшей дочери своих хозяев.

– Мисс Нэнси! Подождите!

Старшая из сестер Митфорд остановилась и взмахнула руками.

– Мы же можем пропустить что-нибудь важное!

Луиза промолчала, протянув руку Юнити, которая с крайне серьезным выражением лица тоже вылезла из машины. Последней вышла Диана, чьи белокурые волосы сразу заблестели на полуденном солнце, что вызвало явное раздражение Нэнси. Старшая сестра заявила, что если Диана стала двигаться так же медленно, как черепаха, то ей пора уже и втягивать голову в панцирь, но светловолосая девочка просто не обратила внимания на ее шутку.

Следом подъехало второе такси, и вскоре из него выгрузились нянюшка Блор, Памела и Том. Они с сожалением расстались с волнующими признаками сельской весны – с резвившимися на лугах барашками, с распустившимися на обочинах стайками нарциссов, похожих на яичные желтки в лепестковых белках, – однако атмосфера центра Лондона тоже порадовала их свежим весенним дыханием. На деревьях набухли зеленые почки будущих листьев, а небесной синевы хватило бы на пошив матросских костюмов для целого флота. Внезапный порыв ветра едва не сорвал с Луизы шляпку.

В это путешествие помощница няни предпочла бы не ездить – ей не хотелось возвращаться в Лондон, и уж тем более на вокзал Виктория и на его Брайтонскую линию. Последнюю неделю она плохо спала, то и дело выныривая из снов, в которых за ней гнался Стивен, уже горячо дыша в затылок, хотя наяву оказывалось, что к ней в кровать тайком забралась Юнити и спокойно посапывает, уткнувшись ей в волосы.

Во всех прочих отношениях здешний порядок жизни прекрасно устраивал Луизу. За городом дядя не пытался искать ее, и до последних нескольких ночей ей даже удавалось в основном выкинуть его из головы, прилежно сосредоточившись на уборке белья и медленных прогулках с Деккой по саду, во время которых они старательно считали все встречные подснежники.

Но учитывая, что леди Редесдейл на несколько недель последнего месяца беременности предписали постельный режим – ребенок мог появиться на свет со дня на день, – а дети стали раздражительными из-за ограничений Великого поста, им решили устроить отдых на море, отправив всех на несколько дней погостить к Роуз, нянюшкиной сестре-близняшке. Луиза спросила, не лучше ли ей остаться в Астхолле и приглядеть за леди Редесдейл и ожидаемым новорожденным, но Блор рассудила, что ей девушка будет нужнее. А ее милости, привыкшей к процессу деторождения, будет более чем достаточно и акушерки.

Вне зависимости от желаний Луизы, путешествие стало неизбежной данностью. С момента обсуждения идеи поездки Нэнси развернула бурную кампанию по ее реализации. Остальные дети просто с восторгом вспоминали запотевшие окна в кафе Роуз и ее пшеничные лепешки, море, слишком холодное для купания, но вполне приемлемое для катания на каноэ, крики чаек и экзотический, солоноватый от морской воды привкус воздуха.

Нэнси же загорелась идеей поиграть в детектива. Она быстро осознала, что им предстоит такое же злосчастное путешествие, какое совершала медсестра Шор, пусть даже и в другом поезде. Лорд Редесдейл, полагая, что его дочерью овладел внезапный, хотя и удивительный интерес к семейной экономии, с готовностью согласился, чтобы они путешествовали третьим классом.

Наряду с газетными вырезками сообщений об этом нападении и о последующих расследованиях и дознаниях Нэнси положила в карман блокнот и карандаш, а также лупу, которую тайком взяла из ящика отцовского письменного стола. Ее увеличительное стекло в радующей глаз толстой серебряной оправе завершалось рукояткой из слоновой кости с затейливой резьбой. Девушка понимала, что, заметив пропажу лупы, отец рассердится, и заранее предупредила Аду, что по приезде вернет ее на место. Ей не хотелось, чтобы у служанки возникли неприятности.

Том, получив от отца серьезные инструкции насчет того, что мальчик, будучи единственным мужчиной в этой компании, должен за всеми приглядывать, поспешно догнал Нэнси. Она взяла его под руку – несмотря на пять лет разницы между ними, младший брат был всего на голову ниже нее – и они повели всю развеселую компанию мимо больших вокзальных часов к девятой платформе, где их уже ждал поезд, гладкий и блестящий, как сонный тюлень.

Нянюшка Блор, отдуваясь позади всех, подозвала к себе Луизу, которая, слегка обремененная весом малышки Декки, пыталась подстроиться под легкий перестук прогулочного шага Юнити.

– Мне нужно зайти в туалет, – прошептала няня. – Давай-ка мне мисс Декку. Тогда тебе будет легче усадить остальных в поезд.

Передавая ей девчушку, Кэннон перехватила взгляд молодого носильщика, быстро катившего мимо тележку с их багажом, стремясь догнать Нэнси и ее брата. Помощница няни познакомилась с Томом только пару дней назад, когда он приехал домой на каникулы, и ей сразу понравились его вежливые манеры и спокойный характер. Несмотря на юный одиннадцатилетний возраст, благодаря школьному обучению мальчик получил своеобразную независимость, на которую никогда не смогут претендовать его сестры, и поэтому его возвращение из школы они воспринимали так, словно он вернулся из экзотического города Тимбукту. Том добродушно относился к поддразниванию сестер и изредка отвечал им тем же, хотя Луиза обнаружила в его комнате самодельную эмблему некоего общества под названием «Лига против Нэнси, глава Том».

Нэнси поведала брату печальную историю о кончине медсестры Шор. Он успел отлично усвоить материалы дела, но с каждым пересказом оно обретало новые удивительные подробности. Старшая сестра описывала события этого преступления, словно изысканно ограненный бриллиант, рассматривая его под разными углами, будто хотела понять, какая из граней лучше всего играет на свету.

– Мисс Нэнси, помедленнее, пожалуйста! – крикнула Луиза, таща за собой Юнити и осознавая, что младшие сестры могут совсем отстать, поскольку Диана плелась в хвосте, и Памеле приходилось ждать, пока она вдоволь наглядится на человека с собакой или даже на голубей, клюющих крошки на платформе.

– Мы хотим сесть в последнее купе, – на ходу ответила Нэнси, – и я спешу занять его, пока нас не опередили.

– Тогда бегите вперед и займите нам всем места, – сказала Кэннон, слегка замедлив шаг.

Она надеялась, что нянюшка не замедлит догнать их.

Несколько минут спустя помощница Бло тоже дошла до последнего купе и обнаружила там только Тома и Нэнси, к явному удовольствию последней.

– Представляешь, Луиза, возможно, это то самое купе, – сияя, воскликнула она, – то самое место, где медсестра Флоренс Найтингейл Шор провела последние минуты своей нормальной жизни!

Слегка побледнев, Кэннон огляделась кругом. Слава богу, она не увидела ни малейших признаков упомянутых «последних минут нормальной жизни медсестры». Нэнси извлекла из кармана лупу и с видом, исполненным драматичной серьезности, принялась изучать сиденья.

– Гм-м-м, никаких признаков крови, – сообщила она. – А ведь в газете писали, что ей нанесли три сокрушительных удара по левой стороне головы, – продолжила девушка, не обращая внимания на испуганно застывшее лицо Тома – тот явно испытывал тошнотворные позывы. – Поэтому где-то здесь должны все-таки остаться следы крови. Ага… что это тут такое?

Она быстро склонилась и достала из-под сиденья что-то блестящее. Обертку от конфеты.

– Увы, никто никогда не узнает наверняка, но, возможно, это была последняя съеденная конфета в ее жизни! – провозгласила Нэнси, положив в карман квадратик вощеного фантика. – Полагаю, она сидела именно здесь, – добавила девушка, устроившись на угловом, дальнем от входа сиденье по ходу поезда, – а следовательно, тогда она в последний раз в жизни видела вокзал Виктория и…

– Мисс Нэнси! – прервала ее Луиза. – Пожалуйста, не при детях.

Она уже села в купе вместе с Деккой и Дианой, а Памеле велела ждать на платформе, чтобы нянюшка Блор смогла найти их. Увидев разместившихся в купе детей, носильщик втащил багаж и по-деловому быстро распихал чемоданы по верхним полкам и под сиденья.

– Послушайте, носильщик, – внезапно обратилась к нему Нэнси.

Ее возглас застал парня в полуповороте, с коробкой в тонких поднятых руках. Он взглянул на мисс Митфорд.

– Не вы ли, случайно, подвозили багаж для медсестры Шор? – спросила та. – Ну знаете, для той дамы, которую убили в поезде.

– Нет, мисс, – коротко ответил молодой человек и, кивнув Луизе, удалился, не став даже ждать чаевых.

Нэнси вновь припала к окну.

– Ах, как жаль! – посетовала она. – Хотя я готова держать пари, что он видел медсестру Шор.

Луиза поняла, что старшая из сестер всю дорогу будет всячески муссировать эту тему.

Нянюшка, появившись возле двери, настороженно заглянула в купе. Когда мисс Нэнси предложила ехать третьим классом, Блор поначалу вполне спокойно отнеслась к этому предложению. Она говорила Луизе, что поездка в первом классе означала бы, что у них не осталось бы ни минуты покоя, поскольку все время приходилось бы утихомиривать детские шалости, – однако ее немного беспокоила мысль о том, что придется ехать в том месте, где убили женщину. Блор не встречалась лично с Флоренс Шор, но многое знала о ней от Роуз и даже сама однажды во время войны написала ей письмо, поблагодарив за новости о лорде Редесдейле, так подбодрившие всю семью и домочадцев.

Однако времени для сомнений не оставалось. Кондуктор уже дунул в свисток, и нянюшка, шагнув в купе, быстро заняла свое место, не позволив толчку тронувшегося поезда застать ее врасплох. Юнити, зашедшая раньше, проверив все возможные варианты, уже вполне самостоятельно выбрала место возле окна.

Луиза следила за тем, как Нэнси делала пометки в своем маленьком дневнике, и хотя выглядела мисс Митфорд весьма комично – сморщенный от сосредоточенности носик, темные волосы, по-детски заплетенные в косу, выдающие ее юный возраст, – она все-таки старалась найти ключ к реально случившемуся убийству. Кэннон не испытывала, однако, страха перед тем, что они могут подвергнуться нападению неведомого убийцы. Ее больше пугала возможность встречи со Стивеном. Если он задержался на побережье, то для нее все может плохо кончиться.

 

Глава 14

Том и Нэнси, выложив на столик блокнот с карандашом, сидели рядом, а напротив них, глядя в окно, устроились Памела и Диана, заняв отличную позицию для подслушивания того, что нашептывала их старшая сестра брату. Рядом с девочками сидели Луиза с Деккой – девушка знала, что выглядит бледной и встревоженной, но старалась избавиться от мыслей о своей предыдущей поездке в таком поезде, покачивала малышку на коленях, напевая ей на ухо отрывки из веселой песенки «Упакуй свои заботы в старый вещевой мешок». Нянюшка Блор, сидя около другого окна, некоторое время переводила дух, приглаживая свои юбки, потом начала рыться в сумке, выискивая там мятные конфетки.

Целый час дети, их няня и ее помощница вели себя необычно тихо. Декку вскоре убаюкало мерное покачивание поезда, и она уснула, прижавшись к Луизе. Юнити смотрела на мелькающие за окнами деревья и дома, видимо, все больше радуясь тому, что каждый поворот колеса увозит их дальше от дома. Диана читала книжку, порой задремывая и приваливаясь к плечу Памелы, которая то и дело призывала всех обратить внимание на скачущих по холмам лошадей или жующих жвачку коров. Том посасывал одну из обнаруженных в кармане ирисок. Мальчик с наслаждением смаковал лежавшую за щекой конфету, но, заметив взгляд Луизы, сразу сдул щеки, переместив ириску на язык и явно показав, что ему не хочется ни с кем делиться, – и Кэннон промолчала, понимая сложности его жизни с многочисленными сестрами.

Все время поездки Нэнси старательно писала путевые заметки и, не сверяясь с часами, отсчитывала проведенное в трех туннелях время, пользуясь известной песенкой – считалкой картошек. Поглядывая на дома, она высказала предположение, что кто-то из их обитателей мог видеть, что случилось в проносившемся мимо вагоне, а затем стала рассуждать о том, где удобнее было бы выбросить оружие. Полностью поглощенная своими детективными гипотезами, девушка не заметила, что по щекам Луизы медленно струились слезы – по крайней мере, она никак не высказалась по этому поводу. Нянюшка Блор клевала носом, тихо похрапывая.

Кэннон вытерла слезы и принялась рыться по карманам в поисках печенья для проснувшейся Декки. Прошло около часа, когда на подъезде к Льюису ей захотелось выглянуть в окно в надежде увидеть там Гая.

Луиза частенько подумывала написать ему. Не ради отправки одолженных им денег – их она давно отправила с короткой благодарственной запиской, не указав никакого адреса, по которому он мог бы найти ее. Но так и не осмелилась ничего сделать. Она не понимала, чем могла заинтересовать этого молодого человека. Вдруг он заподозрил, что она пыталась украсть бумажник у того мужчины на станции? Воспоминания о том дне волнами накатывали на нее, будто пытались утопить ее надежды на лучшую жизнь…

– Лу-Лу? – Нэнси пристально глянула на Луизу. – Что случилось?

– Ничего, – ответила Кэннон, выдавив жалкую улыбку, – просто вспомнилось кое-что. У меня всё в порядке.

Между этими двумя девушками начали постепенно складываться дружеские отношения, основанные на близости возраста, но их развитие сдерживалось тем, что Луиза была служанкой, а Нэнси если и не вполне госпожой, то определенно ближе к господскому классу. Кэннон казалось, что их руки тянутся навстречу друг другу, но им не суждено соприкоснуться, как не дано встретиться на потолочной фреске рукам Бога и Человека из Сикстинской капеллы, изображение которой она видела в одной книге .

– Вы выглядите так, словно на вас повеяло могильным холодом, – заметила Нэнси. – Вы что, бывали раньше в этих краях?

Луиза никому не говорила, что побывала на станции в Льюисе в тот самый день, когда напали на медсестру Шор. Ведь в тот же день дядя пытался насильно отвезти ее в Гастингс, и ей не хотелось сообщать своим нанимателям, что она сбежала, пытаясь избавиться от всей своей прошлой жизни, не говоря уже о таком негодяе, как Стивен. Чем меньше она наговорит Митфордам о своей прежней жизни, тем будет лучше.

– Нет, – ответила помощница няни, – вовсе нет.

Нэнси продолжала подозрительно смотреть на нее, но Луиза принялась старательно поправлять платье Декки, так что старшей из сестер пришлось вернуться к созерцанию мелькавшего за окном пейзажа. Поезд как раз остановился в Льюисе, и кондуктор заранее предупредил пассажиров, что из последних двух вагонов, включая тот, в котором ехали Митфорды с нянями, нет выхода на платформу. Нэнси подошла к окну, открыла его, впустив в купе прохладный весенний воздух, и высунула голову.

– Осторожнее, мисс Нэнси, – предупредила нянюшка, проснувшись от тока свежего воздуха.

– Я просто смотрю, далеко ли платформа, – сказала девушка. – Довольно далеко. Видимо, здесь пришлось бы спрыгивать на землю. А потом забираться на платформу.

– Стоит ли вам беспокоиться о таких проблемах? – спросила Блор, хотя ее вопрос прозвучал скорее как утверждение, закрывающее тему. – И закройте, пожалуйста, окно, еще слишком холодно.

Нэнси неохотно подняла створку окна и резко опустилась на свое место как раз в тот момент, когда поезд с легким толчком тронулся дальше. Луизе удалось, наконец, бросить взгляд в окно. Они медленно проезжали мимо здания станции, и Кэннон, как ни старалась, не смогла увидеть там высокий силуэт Гая Салливана в синей форменной куртке. Она не могла разобраться, что же почувствовала при этом, облегчение или разочарование.

– Хотя это довольно странно, не правда ли? – вдруг воскликнула Нэнси.

Сестры и брат, давно привыкшие к ее бредовым идеям и шуточкам, продолжали невозмутимо читать книжки или предаваться своим мечтам. Поскольку никто из них не среагировал на ее восклицание, Луиза почувствовала себя обязанной задать вопрос.

– Что именно странно?

– В общем, мне вдруг пришло в голову, что эти двери невозможно просто так открыть изнутри, – ответила Нэнси. – Сначала надо опустить окно, высунуться и повернуть ручку. Не думаете ли вы, что было бы странно предположить, будто тот мужчина в коричневом костюме, напав на медсестру, сбежал с места преступления в Льюисе, спрыгнув на пути, а потом запрыгнул обратно наверх и закрыл окно?

– Откуда вы знаете про окна? – невольно заинтересовавшись, спросила Кэннон.

– Так говорилось в газетной статье, где сообщилось о ходе следствия… Когда те железнодорожные рабочие сели в тот поезд, оба окна были закрыты.

– Ах, вот оно что… – протянула Луиза.

Она, в сущности, не поняла, что может следовать из этого заключения. Нэнси пожала плечами и вновь уткнулась в свой дневничок. За окном их купе однообразной чередой проносились поля и живые изгороди.

– Когда же мы приедем? – спросила Памела, устав от попыток подсчета животных.

– Недолго уже осталось, – ответила нянюшка Блор. – Следующая станция Полгейт, потом Бексхилл, Гастингс, а затем наша конечная, Сент-Леонардс. Если вы будете хорошо и тихо вести себя до приезда, я попрошу Роуз подать вам к чаю булочки с кремом.

 

Глава 15

Следующие несколько дней, отдыхая у моря, нянюшка Блор и Луиза с удовольствием приглядывали за своими подопечными. Каждое утро дети, в хлопчатобумажных платьях и шерстяных свитерах, ходили на прогулку по берегу моря. Декка и Юнити часто останавливались посмотреть, кто живет под камешками, а Диана и Том вышагивали впереди, точно солдаты на марше. Памела проводила долгие мучительные минуты, наблюдая за таинственными созданиями в мелких скалистых ваннах, ловко увиливающими от сачка Нэнси, тщетно пытавшейся их поймать.

Луиза заметила, как ее бледное тонкое лицо обрело здоровый румянец благодаря прогулкам по ветреному и солнечному побережью, не говоря уже о пользе и вкусноте коньячных вафельных трубочек, которыми с радушным удовольствием угощала их Роуз. Нянюшка и Роуз Пил действительно выглядели как двойняшки, обе с длинными и жесткими седыми волосами, уложенными в прически с помощью шпилек. И даже уютная пухлая фигура Роуз являлась почти полным подобием располневшей в талии фигуры Блор.

Если нянюшка считала своим долгом твердое, но справедливое обращение с детьми, то ее сестра с наслаждением изливала на них потоки любви и ласки, обнимая и целуя каждого, когда они приходили с прогулки. От их влажных свитеров в ее теплом кафе исходил пар. Там постоянно сидело множество клиентов, однако для подопечных Блор каким-то образом всегда находился свободный столик, и на нем мгновенно появлялся обжигающе горячий чай. Роуз, безусловно, скучала по своим двум дочерям, Элси и Дорис – по возрасту они были немногим старше Нэнси, но обе уехали в пригородное поместье, нанявшись служанками в особняк в окрестностях курортного городка Уэстон-сьюпер-Мар.

Вдали от строгого этикета Астхолл-манора Луиза вдруг осознала, что ей стало проще разговаривать с Нэнси, и несколько раз они находили предлоги для совместной прогулки: то на почту отправить письмо, то в магазин за пуговицей, чтобы заменить оторвавшуюся и потерянную пуговицу с пальто Дианы. Кэннон радовалась этим прогулкам, и хотя пальто Нэнси отличалось более качественной шерстью и более изящным покроем, обе девушки были одного роста и изящных форм, и любой прохожий мог принять их за двух гуляющих подруг.

А теперь Нэнси взяла Луизу под руку.

– Спасибо, что взяла меня с собой, – с необычной вежливостью произнесла она, – мне просто необходимо было выйти из дома. Эта малышня сводит меня с ума.

Последняя фраза прозвучала излишне по-взрослому, учитывая, что мисс Митфорд сама еще напоминала нераспустившийся бутон розы, и помощница няни невольно улыбнулась.

– Не за что, мисс Нэнси, мне только веселее, – ответила она.

– Ах, Лу-Лу, перестань называть меня «мисс»! Это звучит слишком формально. Зови меня просто Нэнси.

– Мне не хотелось бы, чтобы нянюшка Блор услышала, что я так запросто обращаюсь к вам.

– Отлично, тогда зови меня так, когда мы вдвоем. Ну что, в какую сторону мы пойдем?

Луиза нерешительно помедлила. Она вовсе не собиралась идти на почту – ей просто хотелось подышать свежим воздухом. В последнее время ее стали посещать мысли о прошлой жизни, отягченные общим смутным страхом перед Стивеном. Не облегчало ситуацию и то, что они отдыхали поблизости от Гастингса, где у него имелись какие-то знакомые, хотя Луиза почти не сомневалась, что он предпочел вернуться в Лондон, где в квартире ее матери его всегда ждал бесплатный ночлег. И вообще, он никак не мог узнать, что она сейчас живет в Сент-Леонардсе. Более того, работая у Митфордов, Кэннон чувствовала себя спокойно, особенно с Нэнси, и вдруг осознала, что ей хотелось бы поделиться с этой девушкой своими тайнами. Непонятно только, как много стоило ей рассказывать.

В то утро Луиза подслушала разговор Роуз с нянюшкой Блор об их матери и неожиданно испытала мучительную до тошноты тоску по дому. Ее поразила острая боль желания увидеть Ма и осознания того, что она слишком боится появиться дома из-за возможности чреватой опасностями встречи со Стивеном. Это в итоге и побудило ее спросить няню, можно ли ей будет в случае необходимости сходить на почту.

– Гм, да. Пойдем в эту сторону. По-моему, дальше по улице есть почтовое отделение, – предложила теперь Кэннон и, помедлив, добавила: – Нэнси.

Митфорд усмехнулась, а Луиза взглянула на свою спутницу. Номинально являясь ее подопечной, эта девушка уже обладала острым, далеко не детским умом. Платья у нее были не модные, и некоторые из них, видимо, шились дома – лорд Редесдейл был не из тех людей, которые готовы оплачивать дочерям счета модных портних, – однако, взглянув на нее, никто не усомнился бы в том, что она принадлежит к высшему классу.

Луиза выпрямилась и гордо вздернула подбородок, но при этом губы ее вдруг задрожали, а глаза внезапно переполнились жгучими слезами, заструившимися по щекам – она даже не поняла, почему.

– Лу-Лу? – встревоженно произнесла Нэнси. – Что с тобой? Расскажи мне, в чем дело?

– Я не могу рассказать, – судорожно вздохнув и вытерев щеки, промямлила Кэннон, – слишком много всего случилось. И я скучаю по моей Ма, – добавила она, подставляя лицо свежему ветру.

– А по-моему, тебе повезло. Ты не представляешь, как бы мне хотелось уехать подальше от родителей! – призналась Нэнси.

– Может, и повезло, – согласилась Луиза, постаравшись улыбнуться и изгнать смутную тень страха, угрожавшего захватить все ее существо.

Солнце уже пригревало, но весна еще не полностью вытеснила зиму с этого приморского курорта. Их прогулка скоро должна закончиться, иначе нянюшка начнет беспокоиться, куда они запропастились. Хотя Нэнси, казалось, абсолютно не волновал вопрос времени.

– Есть и кое-что еще, – нерешительно добавила Кэннон.

– Что же?

– Я частенько боюсь, что кое-кто придет к вам в дом и попытается увести меня прочь, – сказала Луиза, размышляя, насколько много она может доверить Нэнси.

– Боже мой, это звучит довольно волнующе! – воскликнула Митфорд. – Но кто же?

– Мой дядя, брат моего отца. Понимаешь, я так ужасно выглядела в тот день, когда приехала на собеседование, не захватив к тому же никаких вещей, именно потому, что мне пришлось сбежать от него. Он перехватил письмо, присланное мне миссис Виндзор, и попытался спрятать его от меня.

– Полагаю, это многое объясняет, – вскинув брови, заметила Нэнси.

– Главное, я не могу отделаться от ощущения, что он попытается разыскать меня.

– А может ли он каким-то образом узнать этот адрес?

– Вряд ли. Я не говорила Ма, где именно собиралась работать, а больше никто не знает.

– Тогда я думаю, что тебе совершенно не о чем беспокоиться, – с наивной детской уверенностью заявила Митфорд.

– Да, вероятно, не о чем, – признала ее собеседница, сознавая, что Нэнси не способна понять ее реального положения. Но все же ей стало легче на душе, и она почувствовала себя менее одинокой.

Несколько минут они прогуливались в полном молчании.

– Лу-Лу, а у тебя есть возлюбленный? – совершенно неожиданно спросила Нэнси.

– Что? – возмущенно произнесла Луиза. – Нет, конечно же, нет! – Хотя отрицая этот факт, она подумала о Гае и удивилась тому, как в ее душе невольно что-то затрепетало.

– Жаль, и у меня тоже нет. Не считая, разумеется, мистера Чоппера.

– Мистера Чоппера?

– Он помощник мистера Бейтмана, архитектора. Он жутко серьезен и не подумал бы оторваться от своих чертежей, даже если б я вздумала станцевать огненную джигу у камина. Обычно он приходит к чаю, чтобы показать свои планы, но ничто иное не способно привлечь его внимание. Не думаешь ли ты, что это, должно быть, любовь?

Нэнси закатила глаза, Луиза последовала ее примеру, и обе девушки дружно прыснули от смеха.

– Пав говорит, что сейчас у нас в стране объективно не хватает мужчин. Возможно, нам даже не удастся выйти замуж и мы станем теми самыми «лишними, одинокими женщинами», о которых вечно беспокоятся в газетах. Будем носить толстые шерстяные чулки и очки, и самостоятельно выращивать овощи. Сможем целыми днями читать книги и даже не переодеваться к ужину, как сестры О’Мэлли.

– Возможно, – улыбнувшись, согласилась Кэннон. Такая перспектива ее вполне устраивала.

 

Глава 16

На четвертый день их пребывания у моря небо вдруг потемнело, угрожая разразиться грозой, и компания поспешила вернуться с пляжа в кафе. К тому времени, когда первые тяжелые капли шлепнулись на тротуар, все дети вместе с нянюшкой и Луизой собрались вокруг того столика, что теснился в углу возле окна, и слегка пререкались по поводу выбора пирожных. И в этот момент Кэннон случайно подняла глаза и увидела входящего в кафе Гая Салливана.

Она испугалась. Что он здесь делает? Отводя от него пристальный взгляд, девушка осознала, что Нэнси заметила, на кого она смотрела, и тоже обратила внимание на ладного парня в красивой форме с полицейским шлемом под мышкой. Луиза заметила, как, слегка прищурив глаза за толстыми стеклами очков, он направился к Роуз, которая улыбалась и вытирала руки о передник, стоя за прилавком, где выставлялись лучшие и свежайшие пирожные.

– Могу я помочь вам, сэр? – спросила она.

– Добрый день, мэм, – вежливо произнес Салливан. – Я разыскиваю Роуз Пил.

– Тогда можете больше не искать, – по-прежнему с улыбкой ответила хозяйка кафе. – Это я.

– Ах, мне необходимо поговорить с вами о мисс Флоренс Шор.

Улыбка стерлась с лица Роуз.

– Бедняжка, – сказала она. – Я по-прежнему молюсь за нее каждый вечер. Надо же, какая напасть приключилась с ней! Но я не понимаю, чем могу помочь вам.

Гай окинул взглядом зал.

– Может, нам лучше поговорить где-то в более уединенном месте? – предложил он, заметив, как вытянулись шеи посетителей и смолкли все разговоры за тесно расставленными столиками.

– Да тут больше и негде уединиться, – ответила Пил, – и кроме того, мне совершенно нечего скрывать. Скажите лучше, чем, по-вашему, я могу быть полезна. Но сначала позвольте мне угостить вас чаем с лепешками.

Полицейский пытался протестовать, но она отмела все его возражения, и вскоре, не вполне понимая, как это вышло, Гай уже сидел за столиком, съев основную часть пшеничной лепешки, поданной со сладчайшим малиновым джемом и таким густым слоем крема, о котором он мог только мечтать. Поглощенный задачей съесть все как можно быстрее, несмотря на желание продлить это удовольствие, сержант не заметил Луизы, хотя та уже находилась на грани паники.

Что, если он упомянул о том, как нашел ее, растрепанную и испачканную, на путях, с растянутой лодыжкой? И о том, что у нее не оказалось денег, чтобы добраться до дома, где ей предлагали работу? Ни одна из этих подробностей не выставит ее в лучшем свете. Она попала в ловушку. Пока Гай будет в кафе, ей лучше всего затаиться и тихо сидеть на стуле – к счастью, она находится в дальнем углу кафе, где он почти наверняка не сможет ее разглядеть.

– Итак, что вам нужно узнать? – спросила Роуз, усаживаясь напротив Салливана за столик со своей чашкой чая.

Гай, не успевший дожевать лепешку, с крошками в уголках губ, поспешно попытался придать своему лицу деловое выражение, вытащив из кармана для солидности блокнот с карандашом.

– Благодарю вас, миссис Пил, – сказал он. – Видите ли, расследование пока зашло в тупик, поэтому я подумал, что стоит попытаться выяснить побольше о жизни мисс Шор. Насколько я понял, двенадцатого января сего года она ехала к вам в гости.

– Да, верно, – подтвердила Роуз, – это стало для меня ужасным потрясением. Она выехала из Лондона поездом в три двадцать, и поэтому я ожидала, что она приедет сюда около половины шестого. Придя на вокзал встречать ее, я заметила, что там царит какая-то суматоха, хотя и не понимала, что такое случилось, и уже определенно не думала, что это как-то связано с Фло.

Хозяйка кафе помедлила и вздохнула, явно расстроенная воспоминаниями.

– Продолжайте, – сказал Гай.

– Я увидела, что на носилках несут какую-то женщину, и вдруг разглядела, что это Фло. Я ничем не могла помочь, носилки погрузили в карету «Скорой помощи», и ее увезли в больницу.

– А вы тоже поехали за ней?

– Нет, я не смогла. Я попыталась догнать машину, но только запыхалась, они уехали слишком быстро. Я знала, что ее старая подруга Мейбл приедет туда, как только узнает, и поэтому просто пошла домой. На самом деле я не думала тогда, что смогу чем-то помочь ей.

– Увы, вы оказались правы, – сочувственно произнес Салливан.

– Через день-другой я зашла навестить ее в госпитале, но, конечно, тоже безуспешно – она так и не пришла в себя. Мы тут молились за нее до того, как ее тело увезли в Лондон на похороны. Ох, какая жуткая трагедия! Всю жизнь она занималась благотворительностью, и чтобы вот так закончить ее… – Достав из кармана передника грязноватый носовой платок, Роуз промокнула глаза.

– Как вы познакомились с мисс Шор? – спросил Гай, по-прежнему держа наготове карандаш.

– Еще до войны мы с ней вместе работали медсестрами. В больнице Святого Фомы . Я была на несколько лет младше, и Фло приглядывала за мной. Она была очень хорошей медсестрой и очень смелой к тому же. Вы знаете, что в молодости она даже ездила в Китай? Немногие могут осмелиться на такое путешествие. Я лично никогда не выезжала дальше Дьеппа, и этого для меня вполне хватило. На континенте невозможно выпить даже приличного чаю. – Миссис Пил выразительно фыркнула, в точности так, как выражала неодобрение ее сестра-близняшка. – По-моему, у них там какая-то странная вода.

– Как долго вы работали вместе? – вернул ее полицейский к интересующей его теме.

– По-моему, около года. Уход за больными давался мне с трудом. Я с удовольствием болтала с больными и укладывала их в кровать, но если дело доходило до более серьезных процедур, я терялась, а от вида крови мне просто становилось дурно. В любом случае тогда я познакомилась с моим будущим мужем, и мне пришлось уволиться. Мы приехали сюда и открыли это заведение.

– Вы поддерживали связь с подругой?

– О да, она обожала писать письма. А иногда с удовольствием приезжала и гостила здесь у нас. Обычно она подолгу гуляла по побережью.

– Она всегда приезжала к вам одна?

– В общем, да, – ответила Роуз, – за исключением одного раза, когда с ней приехала ее подруга Мейбл. Приятная дама, но мне с трудом удалось разместить их обеих, поэтому в дальнейшем Фло приезжала одна.

– А вы не знаете, дружила ли она с кем-то из джентльменов?

– Честно говоря, Флоренс больше предпочитала одиночество, – сообщила женщина, – хотя, по-моему, она испытывала нежные чувства к какому-то господину. Она, правда, никогда не упоминала его имени, но порой рассказывала об одном джентльмене с артистической натурой, которого очень высоко ценила. Не знаю толком, был ли тот господин ее другом или нет. Неужели эти сведения могут помочь вам?

– Да, миссис Пил, они весьма полезны, – произнес Гай, пытаясь убедить в этом самого себя.

Приехав сюда, он даже не знал толком, что, собственно, хотел найти.

– Гм, ну что ж… Странно, но во время войны она присылала мне письма из мест расположений госпиталей, – продолжила рассказывать Роуз. – Одно время, работая в окрестностях Ипра, Фло заметила, что офицером транспортной части назначили Дэвида Митфорда – теперь он стал лордом Редесдейлом, – а она вспомнила, что моя сестра-близняшка служила у Митфордов няней. Фло написала мне о нем, посоветовав дать им знать, что он жив и здоров. Это было так великодушно с ее стороны! Так или иначе, но, как ни странно, моя сестра сейчас приехала сюда отдохнуть на несколько дней. Ну не странное ли совпадение?

– Да, – озадаченно согласился Салливан.

Он вообще не видел в этом никакой связи с расследованием. Однако названное хозяйкой кафе имя показалось ему знакомым, хотя полицейский не мог вспомнить, когда именно слышал его. Он увидел, что Роуз махнула рукой в сторону углового столика, где сидела компания разновозрастных детей вместе с женщиной, очень похожей на саму Роуз.

И еще с ними сидела молодая девушка, которая тоже выглядела смутно знакомой. Гай попытался разглядеть ее получше, хотя это было трудно, поскольку она отвернулась к окну и упорно разглядывала что-то на улице… Похоже, она неотрывно смотрела на фонарный столб? Молодой человек не заметил в том столбе ничего примечательного.

Потом вдруг, словно почувствовав его пристальный взгляд, девушка подняла голову, и его сердце екнуло, когда он узнал ее: мисс Луиза Кэннон. Должно быть, она получила работу. Редесдейл! Точно, в том письме упоминалась такая фамилия. Леди Редесдейл. Гай мысленно поздравил себя за то, что сохранил в памяти эту деталь – ведь именно хорошая цепкая память на детали явно отличает настоящего полицейского.

Роуз встала, и прежде чем Салливан успел остановить ее, направилась к тому столику поговорить с сестрой. Он заметил, что Луиза поначалу попыталась проявить повышенную заботу об одной из младших девочек, а потом, вероятно, поняла, что ее попытки спрятаться тщетны. Подняв голову, девушка повернулась к нему, и ее карие глаза встретились с его взглядом. Гай тут же просиял улыбкой, и Кэннон, с уверенностью осознав, что он искренне рад ее видеть, тоже улыбнулась в ответ. По крайней мере, Гай надеялся, что она улыбнулась, хотя и не мог знать этого наверняка. Сдернув с носа очки, он тщательно протер стекла.

Пил, уже стоявшая возле их столика, сообщила сестре о том, что этот молодой полицейский пришел расспросить ее о Фло, хотя по причине известной, видно, одному Богу, она ведь ничего не знала о том деле. Нянюшка Блор, в свою очередь, сочувственно хмыкнула.

– Что-что? – встрепенулась Нэнси. – Этот полицейский занимается расследованием убийства? Нянюшка, мне необходимо поговорить с ним. Позволь мне поговорить с ним!

– О чем, милочка? – спросила няня.

– Надо обязательно сообщить ему о всех тех уликах, что я нашла в поезде.

– На мой взгляд, вряд ли вы нашли что-то ценное. Ему наверняка надо думать о более важных вещах.

– Возможно, нянюшка, мисс Нэнси следует поговорить с ним, – вступилась Луиза, и Блор в изумлении взглянула на нее. – Разве не бывает, в общем, что полицейские что-то упускают? Может, как раз мисс Нэнси обнаружила то, что они не заметили.

– Очень сомневаюсь, но если вы хотите поговорить с ним, то вперед, – раздраженно пропыхтела няня и принялась вытирать носовым платком выпачканное кремом лицо Юнити, к особому неудовольствию девочки.

Роуз тем временем уже поманила Гая Салливана к их столику.

– Познакомьтесь с мисс Нэнси Митфорд, – сказала она, когда он подошел. – Она хотела бы поговорить с вами. А я лучше вернусь к моим клиентам, если не возражаете.

Нянюшка поднялась из-за стола и бросила на полицейского беглый взгляд.

– Я поднимусь с остальными детьми наверх, – заявила она, – и буду ждать вас обеих там. Надеюсь, вы скоро. Нам пора купать малышек. – Последнее замечание Блор адресовала покрасневшей вдруг Луизе.

– Приветствую вас, мисс Кэннон, – сказал Гай. – Вы не против, если я присяду за ваш столик?

Разволновавшаяся Луиза в растерянности молча показала на стул. Нэнси, надо отдать ей должное, удалось вовремя захлопнуть рот, следя за этой сценой. Помощница няни попыталась взглядом воззвать к ее сочувствию и осторожности, и ей это удалось.

– Откуда вы знаете друг друга? – начала разговор Нэнси.

– На самом деле мы практически незнакомы, – поспешила ответить Луиза. – Просто мистер Салливан помог мне, когда я пыталась найти нужный поезд, чтобы успеть в тот день к вам в Астхолл-манор на собеседование с леди Редесдейл. И мы с ним немного поболтали.

Она взглянула на Гая, надеясь, что на ее лице отражается полнейшее спокойствие, хотя на душе у нее скребли кошки. Девушке казалось, что сейчас все ее будущее зависело от его ответа.

– Чем мы можем помочь вам, мистер Салливан? – спросила она.

Гай мгновенно понял ее. В сущности, Луизе вовсе не стоило волноваться. Молодой человек подтащил свой стул немного ближе к столу.

– Рад снова видеть вас, мисс Кэннон, – улыбнулся он. – Пожалуйста, скажите, как вы поживаете.

 

Глава 17

Луиза и Гай сидели на скамейке, глядя на приморский бульвар. Между ними стоял пакет с горячей картошкой фри, приправленной солью и острым уксусным соусом. Кэннон показалось, что вкус этих картофельных ломтиков в сочетании с холодным бьющим в лицо морским ветром порождал идеальное ощущение, и она даже позволила себе на мгновение, ни о чем не думая, с наслаждением слизывать соль с кончиков пальцев.

Только на один час Луизе удалось освободиться от исполнения своих обязанностей по уходу за детьми. Она собиралась прогуляться по берегу в одиночестве, но, выйдя из кафе Роуз, с удовольствием увидела поджидавшего ее Гая. Он сменил полицейскую форму на обычный костюм, так что она с трудом узнала его в длинном коричневом пальто и низко надвинутой на лоб кепке. Молодой человек стоял, засунув руки в карманы и, видимо, пытаясь согреться. Похоже, он давно поджидал ее на улице.

– Я подумал, что в конце концов вы все-таки выйдете, – признался он, – хотя не смел надеяться, что увижу вас в одиночестве. Не хотите ли вы прогуляться со мной?

Его предложение застало Луизу врасплох, и, не сумев придумать благовидного предлога для отказа, она согласно кивнула.

– Но меня отпустили только на час, – предупредила девушка, – и мне очень хочется есть, хотя мы недавно поели. Видимо, во всем виноват морской воздух.

– Тогда можно перекусить картошкой фри, – рассмеявшись, предложил Гай, и они пошли рядом навстречу пьянящему морскому бризу в сторону закусочной Вартора под названием «Фиш-энд-Чипс»  – лучшее подобное заведение в городе, по сведениям его информантов, в чем он и поспешил заверить Луизу. С волнением в груди Салливан посматривал на девушку. Он заметил, как она придерживает шляпку затянутой в перчатку рукой, как легка и стремительна ее походка и как аккуратно зашнурованы у нее ботинки, и ему захотелось предложить ей руку для поддержки, но он понимал, что они еще не настолько близко знакомы. «Терпение, – мысленно сказал себе полицейский, – еще немного терпения».

Они устроились на скамейке, их взорам предстала серо-стальная стихия, пугающе мощные волны с грохотом разбивались о прибрежные скалы, и тогда Гай начал рассказывать Луизе о расследовании дела Флоренс Шор. Вчера, слишком обрадовавшись встрече с девушкой, он, к большому разочарованию Нэнси, не стал омрачать настроение обсуждением расследования. Теперь же Кэннон, с облегчением осознав, что ей не придется говорить о себе, поощрила его, выразив заинтересованность.

– Как вы думаете, какой она была? – спросила Луиза после сообщения Салливана о том, что расследование затормозилось из-за отсутствия орудия убийства и свидетелей. «Мужчина в коричневом костюме», очевидно, растворился в разреженном воздухе – кондуктор видел, как в Льюисе кто-то вышел из последнего вагона, но он не знал наверняка, вышел ли этот пассажир именно из купе убитой дамы, а из-за сумеречного освещения не смог толком разглядеть ни его одежды, ни лица.

– Как раз это я и пытаюсь теперь выяснить, – ответил Гай. – Не уверен, помогут ли новые сведения расследованию, но мне кажется, что, поговорив с ее друзьями и знакомыми, я смогу обнаружить мотив убийства.

– А может, и не было никакого особого мотива. Возможно, просто ей жутко не повезло сесть в одно купе с грабителем.

– Но если ее просто хотели ограбить, то преступник мог сделать это с легкостью и убежать, сойдя на очередной остановке; ему незачем было проявлять такую убийственную жестокость. Она была совсем пожилой дамой и не смогла бы драться с тем, кто захотел похитить ее деньги и драгоценности. К тому же доктор Спилсбери, патологоанатом, говорил, что нет никаких следов борьбы. На мой взгляд, это означает, что она знала того, кто напал на нее.

Луиза задумалась над словами собеседника. Наличие физической силы не всегда означает, что вам удастся применить ее. Страх или стыд связывает руки крепче любой веревки. Даже если – возможно, даже особенно если – вы знаете того, кто угрожает вам.

– А как насчет мужчин, обнаруживших ее в поезде, – не мог ли это быть один из них? – спросила девушка.

– Не исключено, – ответил Гай, – однако ни у кого из них не оказалось на одежде пятен крови. Вряд ли возможно нанести такие тяжелые удары и не испачкаться в крови. Ведь мы обнаружили много крови на стене и на полу купе. К тому же они сами сообщили о случившемся кондукторам, как только доехали до Бексхилла, а могли бы незаметно сбежать. И есть еще кое-что. Сев в то купе, они поначалу не заметили, в каком она плачевном состоянии, поскольку преступник усадил ее в обычное положение, представив все так, будто она читает газету. Зачем это могло понадобиться грабителю? Я не перестаю думать об этом, но ничего стоящего пока не придумал.

– А что, если ее задумали именно убить, – предположила Луиза, – и намеренно тянули время? Возможно, они специально устроили все таким образом, чтобы ее раны не обнаружили слишком скоро, то есть им хотелось, чтобы она умерла до того, как ее доставят в больницу.

Откинувшись на спинку скамьи, Гай с восхищением взглянул на Луизу.

– Наверное, вы правы. Кто-то намеревался именно убить ее, и она знала этого человека.

Оба помолчали, обдумывая такую версию.

– Но зачем вы разговаривали с миссис Пил? Она же не могла сделать этого, – заметила Кэннон.

– Верно, но мисс Шор ехала повидать ее. Прежде всего, миссис Пил знала, что она ехала этим поездом. И она хорошо знала покойную.

– Это никак не могла быть она. Миссис Пил не обидит даже мухи, – сказала Луиза.

– Я не обвиняю миссис Пил, – ответил Гай, мысленно нахлобучив полицейский шлем и решив быть осторожным в спорных утверждениях. – Мне просто подумалось, что она могла бы пролить некоторый свет на подробности жизни мисс Шор, только и всего.

На данном этапе расследования у Салливана успел сложиться вполне определенный образ мисс Флоренс Найтингейл Шор: образованная женщина среднего класса, смелая, серьезная и трудолюбивая. Всю войну она проработала почтенной сестрой милосердия, исполненная сострадания к раненым солдатам, и зачастую оставалась в госпитальных палатках под обстрелом, отправив младших медсестер в более надежное укрытие. Мисс Шор заслужила определенную известность, ухаживая за индийскими и темнокожими солдатами из колоний, поскольку оказывала им помощь с равной очередностью и уважением, как и английским офицерам. Она никогда не была замужем, хотя, по словам миссис Пил, упоминала об артистической натуре какого-то мужчины, возможно, ее близкого друга, но его имени пока установить не удалось.

Из-за войны мисс Шор редко возвращалась в Англию в отпуск последние несколько лет. Дружеские связи поддерживались, очевидно, благодаря ее неутомимой любви к написанию писем. День перед смертью она провела со своей тетушкой, баронессой. Эта тетушка уже дала показания, но Гай подумал, что мог бы попытаться поговорить с ней лично, хотя, как он сам признавал, получить разрешение от шефа на такую инициативу будет непросто. По мнению Джарвиса, дело уже закрыто и не стоит больше тратить на него время, которому можно найти более полезное применение, проверяя сигнальные будки.

– Вероятно, она думала о других больше, чем о себе? – предположила Луиза. – В письмах из Ипра она рассказывала о лорде Редесдейле, хотя могла бы и не упоминать о нем, и нянюшка Блор говорила мне, что эти письма стали большим утешением для леди Редесдейл.

– Неужели она писала непосредственно леди Редесдейл?

– Нет, насколько мне известно, – ответила Кэннон. – По-моему, она писала только миссис Пил, а уж та пересылала сестре эти новости.

Над ними с криком пронеслась чайка, выведя Луизу из задумчивости и заставив встревоженно выпрямиться. Час, должно быть, уже прошел – ей пора возвращаться к работе, иначе нянюшка Блор рассердится.

Гай в невольном порыве накрыл ее руку своими ладонями.

– Мы сможем вновь увидеться завтра? – спросил он. – Может, опять прогуляемся?

Девушка мягко высвободила руку.

– Не знаю. Я не уверена, будет ли у меня завтра свободное время. Мне пора идти. – Она встала и отступила в сторону. – Спасибо вам за картошку, – добавила Луиза с мимолетной улыбкой и, развернувшись, удалилась от полицейского по променаду, слыша похожие на предостережение крики чаек.

 

Глава 18

До возвращения в Лондон Гай решил еще заглянуть в больницу Восточного Сассекса, находившуюся совсем недалеко от побережья – именно туда привезли раненую мисс Шор, и там она через несколько дней скончалась. Хирурга и врача, лечивших ее в больнице, лишь формально допросили на дознании, и молодой человек подумал, что ему, возможно, удастся выяснить у них дополнительные подробности.

Однако, придя на Уайт Рок-роуд, где находилась эта большая и явно нуждавшаяся в ремонте викторианская больница, Салливан узнал, что у больничного хирурга сегодня выходной, а лечащий врач делал обход пациентов. К счастью, он сообразил переодеться в полицейскую форму, и встретившаяся ему медсестра проявила горячее желание помочь в расследовании. Она отправила привратника домой к доктору Берте Битти, и тот вернулся с сообщением о том, что она готова встретиться с Гаем в кафе на другой стороне этой улицы.

Встречу Битти назначила на четыре часа дня, и всякий раз, когда посетители открывали дверь, в кафе залетал влажный морской ветер, поэтому внушительное появление этой докторши Гай заметил сразу. Красивая женщина, такого профессионального вида, что казалось, будто под шубой скрывается врачебный белый халат. Увидев на столике молодого человека полицейский шлем, Берта прямиком направилась к нему.

– Мистер Салливан? – уточнила она, подойдя к столику.

Гай неловко встал, когда она опустилась на один из стульев, показавшихся вдруг на редкость хрупкими.

– Да. Благодарю вас, миссис Битти, что согласились встретиться со мной.

– Доктор Битти, – поправила его женщина.

– О да, безусловно, – с запинкой произнес Гай.

Заказав себе чай с булочкой, хирург повернулась к нему.

– Чем я могу помочь вам? Вы же знаете, что я говорила на дознании.

Салливан пояснил, что порой мелкие, казавшиеся незначительными подробности могут оказаться весьма важными для расследования. Он намеревался разобраться в этом преступлении, и поэтому ему хотелось бы уточнить у нее кое-какие детали. Доктор кивнула, видимо, предложив ему продолжать. Более всего, стал объяснять дальше полицейский, не имея орудия убийства и свидетелей, он старался найти мотив преступления. Несмотря на то что украдены какие-то деньги и драгоценности, эти ценности не стоят столь жестокого нападения, целью которого, по всей видимости, было именно убийство. Не могла бы доктор Битти, спросил Гай, описать еще раз подробно состояние мисс Шор на момент доставки в больницу? Ведь именно она первой осматривала пострадавшую.

– Ее доставили в полубессознательном состоянии, – раскатисто и гулко ответила врач. – Я пыталась поговорить с ней, но она не отвечала.

– Ее состояние быстро ухудшалось?

– Очень. Уже к вечеру она впала в кому. Ее доставили к нам до шести вечера, однако улучшения состояния так и не последовало.

– А как она выглядела, когда вы впервые увидели ее?

– Если говорить о странностях ее облика, то я заметила порванную твидовую юбку и разрывы нижнего белья с левой стороны, а также на ее кашне.

– Могли ли они появиться, когда ее выносили из поезда на носилках?

– Я так не думаю. И мы тоже, естественно, действовали осторожно… Мы понимали, что состояние ее одежды может дать дополнительные улики. Однако я не смогу подсказать вам, каким образом появились эти разрывы.

– Может быть, одежда порвалась при борьбе?

– Возможно, но она могла порваться и до того, как мисс Шор вообще села в тот поезд. Ничего нельзя сказать определенно.

– А имелись ли еще какие-то ушибы или синяки? – смущенно спросил Гай, стесняясь даже упоминать об осмотре пострадавшей без одежды.

– Нет.

– Как вы думаете, могло ли их отсутствие означать, что она не оказала грабителю никакого сопротивления?

– По этому поводу я даже думать не буду, мистер Салливан. Я не патологоанатом, а хирург.

Осознав, что ему не удастся склонить собеседницу на путь умозрительных размышлений, Гай решил зайти с другой стороны.

– А много ли людей ее навещали, пока она еще была жива?

– Я не дежурила при ней постоянно, хотя ее подруга, мисс Роджерс, насколько я понимаю, не отходила от ее кровати. Полагаю, заходили также какие-то ее здешние друзья. Не слишком много посетителей, впрочем, но ее однозначно не бросили на произвол судьбы, как некоторых из наших пациентов.

– Доктор, я уверен, что за время вашей службы вам встречались самые разные случаи, – неуверенно начал Салливан.

Берта кивнула.

– Как вы думаете, она знала напавшего?

Доктор Битти основательно обдумала вопрос Гая, но ответила уже без малейших колебаний.

– Хотелось бы мне дать вам вполне определенный ответ, но фактически это невозможно. Да, особых следов сопротивления незаметно. Никто не скажет вам наверняка, почему она не сопротивлялась, – это могло быть как из-за внезапности нападения, так и из-за того, что она знала того, кто напал на нее.

– Его? – уточнил Гай. – Вы полагаете, что на нее определенно напал мужчина?

– В данный момент речь не может идти ни о какой определенности. Однако мне представляется почти невероятным, чтобы женщина могла нанести удары такой силы. – Доктор Битти доела остатки булочки и, достав из кармана носовой платок, аккуратно промокнула губы.

– Благодарю вас, – сказал Салливан. – Я так признателен вам, что вы согласились встретиться со мной! Даже в свой выходной.

На этом его расследование в Гастингсе закончилось.

 

Глава 19

– Очередная девочка, – должным образом сообщил лорд Редесдейл нянюшке Блор по телефону.

– Ах, милорд, это очень забавно! – прыснув от смеха, воскликнула нянюшка.

– Что вы имеете в виду? – раздраженно спросил многодетный отец. – У нас действительно опять девочка! Девочка, черт побери!

– Прошу прощения, милорд, – мгновенно поутихнув, извинилась Блор. – Я-то уж подумала, что это первоапрельская шутка… Безусловно, вы сообщили нам замечательную новость. Как назовете малышку?

– Не знаю. Мы еще ничего не придумали. Прости господи, мы уже, кажется, использовали все пристойные девичьи имена!

– Да, милорд, – совершенно невозмутимо отреагировала нянюшка на бурное возмущение хозяина. – А как самочувствие ее милости?

– Прекрасно. Будет валяться в кровати две недели: предписание доктора. Я даже думаю, что теперь вы все можете вернуться. К Пасхальному воскресенью. Полагаю, возвращение детей ее взбодрит и порадует.

– Безусловно, милорд. Сегодня же днем мы сядем на поезд. Я заранее пришлю телеграмму, чтобы мистер Хупер мог встретить нас.

– Хорошо, – сказал лорд, и на этом телефонная связь прервалась.

Нянюшка стояла в кафе. Телефонный аппарат находился на почетном месте около кассы. Это означало, что ни о каких личных разговорах не могло идти и речи, поскольку Роуз не допускала и мысли о наличии каких-то секретов – во всяком случае, если дело касалось ее клиентов, и взимала с них полшиллинга за звонок. Нельзя сказать, чтобы телефон приносил ей особую прибыль – лишь у немногих посетителей имелись знакомые с телефоном, которым они могли позвонить.

Остаток утра прошел в суматохе сборов и уборке. Сестры и Том изображали яростное недовольство по поводу отъезда, не желая покидать миссис Пил и ее пирожные с кремом, однако им не хватало блеска искренности. Дети любили праздновать Пасху дома, с утренним перезвоном церковных колоколов и с поиском пасхальных яиц, ради которых они скрупулезно прочесывали все уголки сада и даже церковного кладбища за стеной.

Новости о рождении ребенка – все уже знали, что у них появилась всего лишь очередная сестричка – не удалось вызвать никаких комментариев. Даже Нэнси ограничилась драматическим вздохом, заслужив укоризненный взгляд нянюшки.

* * *

После разговора с доктором Гай вернулся в Лондон и послал Луизе короткое письмо, сообщив, что не желает посягать на ее время, но ему хотелось бы дать ей знать, что его легко можно найти по домашнему адресу, если ей, возможно, захочется написать… Салливан предположил, что она может еще что-то услышать о мисс Флоренс Шор или что нянюшка Блор узнает нечто важное, поскольку он не собирался отказываться от расследования этого преступления. Читая его письмо, Кэннон подумала: «Что ж, чему быть, того уж не миновать» – и вложила его в конец своей книжки.

* * *

Прибыв в сумерках в Астхолл-манор, с животами, еще полными от съедения огромного пакета хлеба с маслом и кексов, который со слезами на глазах вручила им в дорогу Роуз, дети в считаные мгновения изменили атмосферу притихшего дома. С восторженными криками девочки и Том набросились на миссис Виндзор и на свою любимую горничную Аду. Хупер, Ада и Луиза отволокли дорожные чемоданы наверх в детское крыло, слыша, как лорд Редесдейл призывает детей к тишине, хотя и его голос звучал на редкость жизнерадостно.

Леди Редесдейл лежала в кровати на животе, и за ней ухаживала личная горничная. Никто не зашел взглянуть на младенца, кроме нянюшки Блор, шепотом приветствовавшей появление малышки в этом мире.

Детская простояла закрытой всего неделю, но Луиза с удовольствием распаковывала вещи и раскладывала их по местам. Возвращение в дом, который она уже начала считать своим, придало ей новые силы, несмотря на долгое утомительное путешествие.

Девочки и Том, устроившись с отцом в библиотеке, грелись у камина. После первого апреля батареи отключали, а камины в доме затапливали только после трех часов дня, за исключением спальни леди Редесдейл. Не то чтобы кто-то жаловался или думал изменить это правило, даже если вдруг выпадал снег: такой уж порядок был заведен в этом доме.

Вскоре Нэнси начала развлекать отца историями об их недельном отдыхе в Сент-Леонардс-он-Си: она вспоминала о кроватях, теснившихся в квартире миссис Пил над ее кафе, о прогулках по холодному морскому побережью, о расследовании убийства…

– Расследование убийства? – резко переспросил ее отец. – Коко, о каком это убийстве ты толкуешь?

– Об убийстве в поезде Флоренс Шор, – пояснила Нэнси. – Представляете, мы тоже ехали тем самым поездом! А полицейский, расследующий это преступление, приехал в Сент-Леонардс. И я расскажу вам еще кое-что, о чем вы, мой бедный, милый старый недотепа, не удосужились вспомнить. Флоренс Шор была той самой медсестрой, которая написала сестре нянюшки из Ипра, чтобы она сообщила нам о том, как вы, живой и здоровый, славно и героически воюете.

Лорд Редесдейл серьезно взглянул на свою старшую дочь.

– Ну надо же! Она ведь действительно писала такие письма. В то время я, разумеется, ничего не знал, но ваша матушка, когда я вернулся домой, рассказывала, что ей передали новости о том, что со мной всё в порядке. Черт побери, она даже раньше меня узнала, что меня удостоили упоминания в приказе! – Тень воспоминаний о тех тяжелых днях пробежала по его лицу. – Ты права, дочь. Я не догадался связать те письма с именем убитой в поезде женщины. Лично я с ней не встречался, хотя она заслужила у наших солдат очень хорошую репутацию. Они говорили, что она внимательна и добра, всегда готова их выслушать… Врачи, разумеется, предпочитали не слишком участливых медсестер.

– А почему? – спросила Нэнси.

– Шла война, – отрывисто ответил отец семейства, после чего некоторое время задумчиво помолчал и вдруг, меняя тему, резко спросил: – А что там понадобилось полицейскому?

– В общем, он узнал, что мисс Шор как раз ехала в гости к миссис Пил в том поезде… Вы понимаете, в том самом поезде, где ее убили…

– Нет нужды упоминать столь кровавые подробности.

– Я и не упоминаю. Он спрашивал миссис Пил, не может ли она вспомнить каких-то подробностей из жизни мисс Шор, которые помогли бы расследовать преступление. Он выглядел на редкость воспитанным, Пав, такой высоченный и симпатичный парень…

– Достаточно. Тебе еще рано обращать внимание на такого рода достоинства.

– И к тому же, – продолжила Нэнси, – он знаком с Лу-Лу. Они познакомились, когда она ехала сюда к нам.

– Кто такая, черт возьми, Лу-Лу?

– Лу-Лу! Помощница нянюшки.

– Ах, это служанка, – теряя интерес, произнес лорд.

На протяжении этого разговора Луиза топталась около двери в библиотеку, дожидаясь удобного момента, чтобы вмешаться и сказать детям, что им пора ложиться спать. Она осознала, что лорд Редесдейл едва догадывался о ее существовании, но не позволила себе посетовать на судьбу: сейчас важнее было остановить откровения Нэнси.

Переступив порог, Кэннон вошла в комнату, в которую ее обычно никто не звал, да и сама она чувствовала себя в ней неловко.

– Извините, милорд, но детям пора подниматься в детскую, – сказала она.

Лорд Редесдейл взглянул на нее и закашлялся. Надо отдать ему должное, на лице его отразилось легкое смущение. Дети подняли протестующий гвалт, но Луиза проявила необычайную твердость, и буквально через минуту вся компания встала и потащилась вверх по лестнице.

Нэнси вышла последней и поднималась по лестнице бок о бок с помощницей няни.

– Ты же понимаешь, что я не собиралась рассказывать ничего особенного, – оправдываясь, заявила она.

– О чем рассказывать? – равнодушно произнесла Луиза, размышляя, не вообразила ли себе Нэнси, что стояла на пороге открытия тайной интриги ее жизни, достойной всего лишь очередной главы для страшной вечерней сказки. Неужели все они воспринимали ее именно так? Как загадочное ничтожество или как заслуживающий изумления персонаж?

Как бы то ни было на самом деле, она не собиралась показывать, что Нэнси удалось серьезно ранить ее хрупкую и чувствительную душу, поскольку уже достаточно знала о привычках этой старшей дочери лорда и понимала, что лучше не давать ей в руки такого рода власть. Старшая из детей Редесдейла безжалостно дразнила сестер, несмотря на фундаментальную преданность семейному духу.

– Ну, я же просто болтала о всяких пустяках… – затихающим голосом добавила Нэнси.

Ничего не сказав, Луиза быстро пошла вперед к детской, где подхватила за руки Диану и Декку. Она надеялась, что они с Нэнси не такие уж разные, что между ними больше общего, но, вероятно, в их мире она обречена на одиночество.

 

Глава 20

Постельный режим и усиленное питание в течение нескольких недель после рождения Дебо (потребовалось некоторое время, чтобы выбрать ребенку имя) помогли леди Редесдейл восстановить силы, так что к маю месяцу она вполне поправилась и решила, что часть летнего светского сезона предпочла бы провести в Лондоне.

Лорд Редесдейл, неизменно стремившийся видеть счастливой свою обожаемую супругу, арендовал дом на Глостер-сквер, и все семейство, включая миссис Виндзор и кухарку, миссис Стоби, перебралось в город как раз ко времени Цветочной выставки в Челси, предвещавшей два месяца светских приемов.

Тем не менее обещанная летняя погода пока запаздывала. Воздух достаточно прогрелся, но почти ежедневно шли дожди. Даже ярчайшие платья под сенью большого черного зонта выглядели поразительно бессмысленно. Нэнси со свойственным ей упрямством отвергала любые разочарования. Несмотря на то что Пав строго напомнил своей дочери, что она еще недостаточно взрослая для танцевальных балов, она ничуть не сомневалась, что объединенным силам начала новой, третьей декады двадцатого века – первого, поистине радостного послевоенного сезона – вкупе с ее собственной силой воли удастся преодолеть барьер родительского запрета.

К вящему разочарованию старшей дочери, по прибытии на Глостер-сквер леди Редесдейл настроилась посетить лишь несколько приемов и ясно дала понять, что они проживут в Лондоне не больше трех недель. Несмотря на то что последние месяцы беременности ей редко удавалось видеться с друзьями, по натуре своей она была не особо склонна к светскому общению, и ее супруга, разумеется, тоже не устраивало долгое пребывание в обществе. Хватило одного «пустозвона» с неуместными замечаниями о германцах или охотничьих забавах, чтобы покончить с желанием появления на светских приемах.

О танцах Луиза даже и не думала. Ей ужасно не хотелось возвращаться в Лондон из-за опасения случайной встречи со Стивеном. По той же причине она сомневалась, что сможет навестить мать, хотя и отчаянно хотела повидаться с ней. Но, с другой стороны, в Лондоне жил Гай, и, возможно, она могла бы встретиться с ним.

После Сент-Леонардса Кэннон не писала ему, и хотя она понимала, что должна думать о работе, ей в то же время невольно вспоминались его доброжелательное лицо и теплое пожатие рук.

В Лондоне, по крайней мере, режим их жизни слегка изменился. Нянюшка Блор взяла на себя заботы о младших девочках – Дебо, Юнити и Декке, а Диана и Памела дважды в день с удовольствием гуляли по парку, после чего сами развлекались в детской на Глостер-сквер с новыми арендованными игрушками, среди которых имелся очаровательный кукольный чайный сервиз сине-белого фарфора. Диана, к примеру, изображала великосветскую даму, а Памела играла роль ее служанки, наливая бесконечные чашечки чая и выслушивая от своей сестры капризную критику в адрес ее умения подавать чай.

Луизе досталась роль своеобразной дуэньи для Нэнси. Не то чтобы старшую из детей приходилось особо охранять – они побывали на двух или трех чайных приемах с ее кузинами и прогулялись в районе Музея естественной истории в Южном Кенсингтоне вместе с одной пожилой дамой, жившей с ними по соседству еще в те времена, когда их семья снимала роскошный особняк на Хай-стрит в Кенсингтоне.

Нэнси ужасно завидовала своей подруге Марджори Мюррей, поскольку та посещала школу Квинс-Гейт .

– Настоящую школу, Лу-Лу, можешь себе представить? Где их умы подпитываются массой полезных знаний.

– Я не стала бы утверждать этого, – со смехом заметила Марджори, когда они, склонившись, разглядывали чучело ленивца в стеклянной витрине. – Вся польза заключается в заучивании множества французских фразочек и инструкциях по правильному стилю вальсирования. А кроме того, все девочки без умолку трещат о том, какие мужчины наиболее приемлемы и за каких они предпочли бы выйти замуж. Я уж точно не назвала бы их «синими чулками».

– Ну и какой смысл во всех этих разговорах? – вздохнув, произнесла Нэнси. – Когда человеку до восемнадцати лет не разрешают свободно веселиться. Я доживу, наверное, до седых волос, прежде чем Пав позволит мне выйти в свет.

– Никакого, – согласилась Мюррей, – хотя в Лондоне устраивают разные мероприятия. Я вот лично собираюсь пойти на бал в грядущий четверг. Благотворительный бал, по-моему. Ну, знаете, под эгидой Красного Креста. Для сбора средств солдатам.

Розовое платье Марджори украшали крошечные пуговки по лифу и темно-красная окантовка. Хотя этот наряд вряд ли мог соперничать с новомодными платьями в стиле «чарльстон» , оно тем не менее имело некоторую свободу прилегания, что явно показывало отсутствие корсета. Мюррей, вероятно, еще тоже не исполнилось восемнадцати лет, но в белых чулках и туфлях на невысоких каблучках она смотрелась вполне изысканно. Луиза понимала, что никто не назвал бы изысканной простую желтую юбку Нэнси, хотя утром она радовалась живости ее оттенка.

– Что ж, могу лишь сказать, что твои родители более прогрессивны, – заметила Митфорд.

– Давайте поднимемся на второй этаж, посмотрим на раковины, – предложила Кэннон, тщетно стремясь отвлечь внимание своей подопечной от бальной темы.

– И любой может купить билет на этот бал? – спросила Нэнси, поднимаясь вслед за Луизой по широкой лестнице.

– Наверное, да, – ответила Марджори, – ввиду того, что эти деньги пойдут исключительно на благотворительность. Бал устраивает моя крестная. И только по этой причине, честно говоря, мне и разрешили пойти. Мой отец не отпустил бы меня ни в какое другое место.

Нэнси замедлила шаг, позволив Луизе уйти вперед, и прошептала подруге:

– А ты сможешь раздобыть мне два билета? Я дам тебе денег. Мне удалось накопить немного с последнего дня рождения.

– А как ты объяснишь родителям, куда пойдешь? – с сомнением в голосе спросила Мюррей.

– Об этом не беспокойся, я найду способ. Так ты сумеешь помочь мне? Сможешь купить мне два билета?

– Ладно, куплю. Только не говори никому, что это я их тебе купила. Иначе у меня будет куча неприятностей.

– Обещаю! – пылко ответила Нэнси. – Ах, Марджори! Подумать только… Это может изменить все наше будущее.

– Я не стала бы возлагать особые надежды на несколько танцев с окостеневшими ветеранами и увечными солдатами. На этот бал, знаешь ли, и пойти-то особо некому, – сообщила Мюррей подруге, но та в ответ лишь заразительно улыбнулась, и обе девушки поспешили вверх по ступеням, догоняя Луизу.

 

Глава 21

Утром, за пару дней до бала, Луиза проснулась, как обычно, рано, разбуженная хныканьем Дебо, хотя эту спокойную малышку легко утихомиривала бутылочка. До них доносился шум проезжающих мимо окон машин – новые, непривычные звуки просыпающейся городской жизни, – а солнечные лучи успели нагреть диванные подушки возле окна как раз к тому времени, когда детская овсянка остыла до приемлемой для поедания температуры. Декка, как обычно, всячески уклоняясь от щетки, с трудом способной расчесать ее запутанные белокурые кудри, втянула Юнити в резвую игру, и обе девочки в ночных рубашках прыгали по кроватям в детской. Хорошо еще, что Памела и Диана одевались вполне самостоятельно. Нэнси продолжала спать и, вероятно, проспала бы до полудня, если б Луиза не научилась будить ее.

Лорд Редесдейл ожидал, что его старшие дочери будут одеты и готовы к завтраку точно к четверти восьмого, когда сам он, сидя за столом, взирал на карманные часы, считая секунды до появления служанки с гренками. Короткая стрижка его темных с проседью волос и тщательно подрезанные усы даже в окружении детей поддерживали для него атмосферу воинской дисциплины. После завтрака – быстрой десятиминутной трапезы, если дети не вызывали вспышек отцовского раздражения, испачкав пальцы маслом или пролив молоко на скатерть, – глава семейства мирно удалялся в свой кабинет. Вчера Нэнси ворвалась туда и с восторгом обнаружила именно то, что ожидала: отец сидел в глубоком кресле, накрыв лицо газетой, которая мерно вздымалась в ритме его громкого храпа. С этого момента вход в кабинет без стука был строго запрещен.

Нынче утром, как и любым другим, хозяин дома мог выйти из кабинета около полудня, чтобы поехать в клуб, где после легкого ланча опять же, скорее всего, погрузится в тяжелую дремоту у камина. После этого он вернется домой к чаю и напоследок вздремнет перед переодеванием к ужину. Если город действовал на него усыпляюще, то зимой в своем загородном имении лорд Редесдейл часами выгуливал собак, а летом с удовольствием проводил целые дни, рыбача на реке Виндруш, протекавшей прямо по их саду.

Пару дней назад Нэнси поделилась с Луизой тем, что ее отец громогласно заметил во время чаепития, как его обеспокоили светские приемы Лондона, где оказалось полно распутных бездельников, с которыми, даже при желании, он совершенно не смог найти общего языка. Да, лорд Редесдейл не любил Лондон.

Не любила столицу и нянюшка Блор. Кэннон все больше привязывалась к этой плотного телосложения женщине, само присутствие которой внушало ей неведомые раньше спокойствие и уверенность. И пусть лоб нянюшки избороздили морщины, ее рыжая шевелюра еще горела огнем, и к детям она относилась с неизменным живым интересом. Она без конца чем-то занималась в детской, в равной мере наделяя подопечных поцелуями и строгими наставлениями. Луиза поняла со всей очевидностью, что дети любили Блор, вероятно, больше, чем родную мать, с которой они вели себя сдержанно и молчаливо. Нянюшка ворчала, что лондонский воздух загрязнен автомобильными выхлопами, а из-за обитания в арендованном доме она вечно беспокоилась, как бы дети не испачкали грязными пальцами хозяйскую мебель, и переживала, что прилегающий к дому сад слишком мал для необходимых ежедневных прогулок. Поэтому утром и днем детей обычно собирали и выводили для марш-броска в Кенсингтон-гарденз. Луиза подозревала, что Блор, при всем своем возмущении, втайне наслаждалась, везя малышку Дебо в огромной коляске фирмы «Силвер Кросс» , сознавая, что она ничуть не уступает снобистским столичным няням. Их униформа не выдерживала никакой критики по сравнению с ее статусом няни, опекающей потомство барона. Конечно, няня, сообщившая, что она тоже служит у графа или у герцога, могла вызвать у Блор громкое фырканье и проповедь по поводу того, как именно им надлежит заботиться о благородных отпрысках, не просиживая целыми днями в саду и не треща попусту языками.

Их обычный маршрут проходил мимо статуи Питера Пэна, особенно любимой Памелой. «Какие милые зайчики!» – всякий раз, вздыхая, восклицала она, на что Нэнси неизменно отвечала выразительной гримаской. На одной из таких прогулок они вновь начали обсуждать дело Флоренс Шор. Побудило их к этому письмо от Роуз, полученное нянюшкой тем утром.

– Неужели за последнее время не появилось никаких новостей? – спросила Нэнси.

– Нет, насколько я знаю, – ответила Блор, – и Роуз пока ничего нового не упоминала. Она внимательно следит за ходом расследования и сообщает мне новости.

– Подумать только, ведь этот преступник по-прежнему на свободе! – произнесла старшая из девочек нарочито трагическим тоном, делая вид, что высматривает кого-то за деревом. – Он же может прятаться за любым кустом!

– Достаточно уже об этом, мисс Нэнси, – сказала Блор, притянув Юнити поближе к себе.

– Прости, нянюшка, – смиренно отозвалась старшая мисс Митфорд.

Она никогда ни перед кем не извинялась, кроме нянюшки Блор.

– Тот полицейский считает, что на нее мог напасть кто-то из ее знакомых, – добавила Нэнси, – правда, Луиза?

Кэннон, уже подумывавшая, что пора бы вновь встретиться с Гаем, просто кивнула. Он, очевидно, должен был быть в Лондоне, но она не осмеливалась дать ему знать, что тоже приехала в столицу.

– По-моему, мотив, должно быть, в деньгах. Деньги вечно провоцируют на преступление, – с уверенностью заявила Нэнси.

– При ней было мало денег, – заметила нянюшка Блор.

– Разве? – удивилась девушка. – Откуда вы знаете?

– Мне Роуз говорила. Пусть она работала медсестрой, но происходила из хорошей семьи, – ответила няня. – Однако больше я ничего вам не скажу, не люблю сплетничать. – И она устремилась дальше по аллее, явно дав понять, что разговор на эту тему закончен.

– Но откуда же Роуз могла это узнать? – настаивала Нэнси.

– Наверное, ей мог сообщить об этом наш адвокат, – немного помедлив, предположила Блор.

– Ваш адвокат? – недоверчиво произнесла старшая из сестер.

– Да, именно наш адвокат, – резко произнесла нянюшка. – Помимо вас, знаете ли, у меня есть и свои финансовые интересы. И после смерти нашего отца Фло порекомендовала нам этого адвоката.

– И где же он? Он по-прежнему ваш адвокат?

– А какое вам до этого дело, мисс Нэнси? – спросила Блор, но тут же, как обычно, откровенно ответила: – Да, он по-прежнему представляет наши интересы. Лондонский адвокат, у него контора на Бейкер-стрит.

После этого любопытной дочери лорда уже не составило труда выяснить у няни его имя (мистер Майкл Джонсен) и адрес конторы (Бейкер-стрит, 98б). Едва они вернулись с прогулки, как Нэнси утащила Луизу в кабинет, заведомо пустовавший до возвращения лорда Редесдейла из клуба к чаю.

– Давай позвоним этому мистеру Джонсену и договоримся о встрече с ним завтра утром, – с горящими глазами предложила Митфорд. – Ведь у него мы сможем выяснить по-настоящему важные сведения.

– Даже не знаю, – ответила Кэннон. – Сомневаюсь, что нам следует вмешиваться в это дело.

– Я уверена, что он сообщит нам только общедоступные подробности. Ничего противозаконного. Разве ты не понимаешь, что если нам удастся выяснить нечто важное, то у тебя появится отличный предлог для встречи с мистером Салливаном?

– С чего ты взяла, что мне нужен какой-то предлог? – спросила Луиза, но при этом невольно улыбнулась.

* * *

На следующее утро Нэнси убедила леди Редесдейл и нянюшку Блор в том, что Луизе необходимо сопровождать ее в «Магазин армии и флота» для покупки очередной партии белых перчаток, а на самом деле они улизнули на Бейкер-стрит, доехав туда на подземном поезде. Около одиннадцати утра девушки уже сидели в конторе мистера Джонсена в огромных кожаных креслах перед его письменным столом, заваленным кипами документов и папок, большинство из которых грозило свалиться на пол.

– Мои картотечные груды, – заявил Майкл Джонсен с нервным смешком, пригладив ладонью волосы. На локтях рукавов его костюма поблескивали заплатки, а выдающийся живот выдавал еще и привычку к обильным ланчам.

– Не часто мне приходилось видеть здесь дочерей лордов, – заметил юрист и, казалось, вновь хотел усмехнуться, но подавил смешок и спросил: – Чем я могу быть вам полезным?

Нэнси сидела, выпрямив спину и изящно скрестив ноги в лодыжках – именно так, как множество раз в присутствии Луизы ее просила сесть леди Редесдейл, и аккуратно положив перчатки на колени.

– Видите ли, мистер Джонсен, наше дело, – начала она, и Кэннон вдруг осознала с ошеломленным восхищением, что Нэнси флиртует с ним, – весьма необычно, как я понимаю, но покойная мисс Флоренс Шор дружила с сестрой-близняшкой нашей няни, и она подумала, что ее, возможно, упомянули в завещании. Это некая миссис Роуз Пил. Она проживает в Сент-Леонардс-он-Си, поэтому, вероятно, ей самой трудно выбраться в Лондон, чтобы все выяснить, и мы решили оказать ей эту услугу, ввиду того что сейчас сами живем в Лондоне.

Адвокат кивнул и нервно улыбнулся, растянув мясистые розовые губы и показав ряды мелких сероватых зубов.

– Насколько я понимаю, завещание огласили в прошлом месяце, поэтому… – Нэнси выдала одну из своих самых обаятельных улыбок, и Луиза могла поклясться, что видела, как на лбу мистера Джонсена выступили капельки пота. – …не могли бы вы сообщить нам, упомянута ли в нем наша подруга? Полагаю, вы могли бы выяснить это для меня?

Рука Джонсена простерлась прямо к левой кипе бумаг.

– Конечно, мог бы, мисс Митфорд. Теперь это уже документы публичного характера. Строго говоря, вам следовало бы обратиться в официальную канцелярию, но раз вы уже здесь… И если вы никому не скажете, я не буду настаивать на соблюдении формальностей.

Тут мужчина сделал неудачную попытку подмигивания. Выглядело это так, словно он пытался проморгаться, чтобы удалить попавшую в глаз соринку.

Нэнси положила руку на край стола и подалась вперед.

– Мы ничего никому не скажем, мистер Джонсен, в этом вы можете быть уверены, – убедительным тоном произнесла она и, выпрямившись, протянула руку за документом.

Состояние медсестры оказалось действительно впечатляющим для человека, всю жизнь проработавшего на государственной службе и скромно жившего в благотворительном пансионе: 14 279 фунтов стерлингов. Душеприказчиком она назначила своего брата Оффли, чтобы проследил за распределением изрядного списка даров многочисленным крестникам и друзьям – одним по четверти сотни, другим по сотне фунтов. Каретные часы, подаренные ей крестной и тезкой, знаменитой медсестрой Флоренс Найтингейл, мисс Шор завещала дочери какой-то дальней родственницы. Как они и ожидали, имя Роуз Пил не упоминалось.

– Взгляните-ка, здесь имеется указание, – сказала Луиза, – насчет незавещанной части наследства, составляющей три тысячи шестьсот фунтов, которые следует инвестировать в доверительный фонд ее кузена, Стюарта Хобкирка. На редкость щедрая сумма, верно? – Она взглянула на адвоката, но он не слушал ее, поскольку с особым старанием пытался ухватить щепотку нюхательного табака.

– Верно, значительная сумма, – согласилась Нэнси, – не считая брата – ему оставлено больше всего. И заметьте, она завещала ему бриллиантовую подвеску. На редкость странное имущество для мужчины.

– Нет, это возможно, если она часто ее носила и хотела, чтобы у него осталось о ней такое воспоминание, – заметила Луиза.

– Вы имеете в виду, что это мог быть своего рода знак любви? – спросила Митфорд, и обе девушки, удивленно подняв брови, обменялись выразительными взглядами. «Все чудесатее и чудесатее», – как подумала бы кэрролловская Алиса.

Потом Кэннон заметила дату рядом с подписью покойной мисс Шор: 29 декабря 1919 года. Показав на нее, она прошептала Нэнси:

– Не думаете ли вы, что это слишком близко к дате нападения?

Дочь лорда крепко сжала губы, словно хотела удержать готовый сорваться с языка крик, и взволнованно кивнула. Затем, вновь восстановив спокойствие, она повернулась к адвокату, который, сидя за столом, вальяжно откинулся на спинку кресла и наблюдал за двумя юными девушками.

– Благодарю вас, мистер Джонсен. Вы необычайно любезны. Довольно странно, но мисс Пил, видимо, не упомянута здесь. Возможно, ее упоминали в более раннем завещании?

– Возможно, но, боюсь, законным считается именно последнее завещание, – ответил адвокат. – Может, у меня и сохранилась копия более раннего завещания, но оно не имеет никакой законной силы, раз мисс Шор официально изменила свою последнюю волю.

– Да, разумеется, – согласилась Нэнси, странным образом заговорив уверенным тоном своей матери. Ее способность принимать самоуверенную взрослую позу выглядела ничуть не менее впечатляюще. – Что ж, тогда, очевидно, нам пора уходить. Большое спасибо, что уделили нам время.

Она поднялась с кресла, и Луиза последовала ее примеру, а мистер Джонсен, подтянув выпирающий живот, попытался застегнуть пуговицы жилета, после чего выбежал из-за стола и, опередив посетительниц, галантно открыл перед ними дверь.

– Не стоит благодарности, мисс Митфорд, – произнес он, едва не отвешивая поясной поклон. – Всегда рад. При любой необходимости, прошу вас, обращайтесь ко мне без малейших колебаний.

 

Глава 22

Гай сидел в одиночестве за столиком в дальнем углу буфета на вокзале Виктория и тянул время, медленно попивая чай. Гарри сегодня по неизвестной причине не вышел на работу, а сам он старался не попадаться на глаза Джарвису, чтобы как можно дольше избегать тупых разовых заданий, положенных ему по службе. Как обычно, мысли Салливана вернулись к убийству Флоренс Шор – он перебирал известные ему факты, размышляя, что могло бы пролить луч света на расследование и какие детали могли упустить полицейские или коронер. Ему претила мысль о том, что преступник, убивший медсестру, которая прошла войну и спасла множество жизней, мог остаться безнаказанным.

Лениво поглядывая на очередь из мужчин и женщин, оплачивавших чай, Гай задержал взгляд на мужчине в железнодорожной форме; под носом у того белели пышные усы, делая его похожим на моржа.

Он узнал этого мужчину.

Вскочив, Гай отпихнул стул ногой и крикнул:

– Дак! 

Официантка за прилавком от неожиданности спряталась за кассовым аппаратом, а несколько людей из очереди, озадаченно пригнув головы, начали озираться.

– Мистер Дак, – быстро добавил Салливан, и лицо официантки залилось маковым цветом. Очередь разразилась смехом, а Генри Дак медленно повернулся к остановившемуся около него Гаю.

– Да? – сказал он.

– Примите мои извинения, мистер Дак, – покаянно произнес полицейский, осознав вдруг, что своим криком привлек к нему внимание всего буфета. – Так уж вышло… – Он понизил голос и склонился ближе к кондуктору. – Это ведь вы ехали в поезде с Флоренс Найтингейл Шор в тот день, когда на нее напали?

Генри Дак явно встревожился.

– Ну и что с того? Я уже дал показания на дознании.

– Да, я знаю, – сказал Гай, – но так уж вышло, в общем, что расследование вроде как закрыто, хотя, по-моему, убийца находится где-то поблизости. Мне кажется, я смогу найти его. Не могли бы вы ответить мне еще на несколько вопросов?

Генри вытащил из жилетного кармана часы на цепочке и посмотрел на них.

– У меня есть еще немного времени, – ответил он. – Полагаю, никакого вреда от ваших вопросов не будет.

– Спасибо. Может, присядем тогда за мой угловой столик? – предложил Салливан. – Там нас никто не сможет подслушать.

– Надеюсь, у меня не возникнет из-за этого неприятностей, – заметил Дак, но тем не менее последовал за Гаем.

Подозвав официантку, мужчины заказали еще чаю. Они немного поболтали, перебирая обычные железнодорожные сплетни о пассажирах, чье поведение задерживало поезда, пока официантка выставляла на стол заварной чайник и молочник, а после ее ухода Гай достал свой блокнот и поправил очки на носу.

– Я помню, о чем вас спрашивали на дознании, – начал полицейский, – но мне хотелось бы еще раз уточнить кое-что о мужчине, которого вы видели на станции в Льюисе.

Генри понимающе кивнул.

– Согласно моим записям с того дознания, вы присматривали за пассажирами в поезде, вышедшем с вокзала Виктория, и через две минуты после его прибытия в Льюис вышли на платформу, – добавил Салливан.

– Все верно, – согласился Дак. – Уже наступил сумеречный ненастный вечер, а фонари на этой станции еще не горели, поэтому я прошел по платформе со своим фонарем.

– Да, понятно, так вы и сообщили на дознании, но не могли бы еще раз уточнить мне… что именно увидели, проходя по платформе?

– Видел, как из купе соседнего вагона выскочил мужчина. Он спустился с подножки, закрыл дверь, прошел до следующего купе и исчез в туманных сумерках.

– Он проходил мимо вас? Вы разглядели его?

– Я видел его только мельком. Он выскочил, как раз когда я подходил к его купе.

Гай вновь сверился со своими записями.

– Вы сказали, что заговорили с ним, спросили его, известно ли ему, что надо садиться в первую половину поезда, но он не ответил вам. Может, он спешил, как вы думаете?

– Нет, не особенно, – ответил Генри.

– А может быть, вы вспомните, как он был одет?

Кондуктор глотнул чаю, и Гай с отвращением заметил, как он, возвращая стакан на стол, облизал языком кончики своих усов.

– Теперь уже труднее вспомнить, но на нем был темный, серо-коричневый макинтош и, по-моему, на голове какая-то шляпа. Его руки скрывались под макинтошем, поэтому, вероятно, у него не было ни трости, ни зонта.

– А каково его телосложение?

– Я сказал бы, что он был атлетически сложенным мужчиной, – заметил Генри.

– Атлетически?

– Ну такой крепкий мужчина с широкими плечами. Послушай, сынок, мне скоро пора уходить, мой поезд отправляется через несколько минут.

– Еще буквально пара вопросов, – просительно произнес полицейский.

Это описание не совпадало с тем, что дала Мейбл Роджерс: ее мужчина отличался худобой и вообще не носил макинтоша.

– Как известно, люди обычно так и выходят. Но, может, вы заметили в нем какую-то привлекающую внимание особенность? – продолжил Салливан расспросы.

– Нет, ничего особенного, – ответил Дак.

– И с тех пор вы больше его не видели?

– Нет, – сказал Генри, – насколько я знаю. Но, как я говорил, тогда было темно, и я видел его только мельком. Да и в то время я не думал о том, что надо что-то запоминать.

– Но вы уверены, что тот мужчина вышел из купе, в котором обнаружили Флоренс Шор?

– Нет, абсолютной уверенности у меня нет, – признался кондуктор. – Хотя жаль, хотелось бы иметь ее… Мне пора идти. Увы, не очень-то я смог вам помочь.

– Нет-нет, вы мне очень помогли, – возразил Гай. – Спасибо вам.

Когда он вернулся в участок, сидевший за столом констебль протянул ему письмо.

– Что, Салли, получаешь любовные послания?

Фыркнув, Салливан посоветовал ему не болтать чепухи, но сердце его екнуло, когда он увидел на конверте знакомый почерк. Мисс Луиза Кэннон… Причем она хотела сообщить ему нечто очень важное.

 

Глава 23

На следующей неделе Луиза и Нэнси, дрожа в своих тонких платьях, стояли у входа в отель «Савой». Жаркий, душный день завершился проливным дождем – его жирные капли отскакивали от тротуара, словно резиновые мячики. Тщательно уложенные и заколотые прически девушек растрепались, ноги у них промокли, а настроение испортилось.

– Все планы насмарку! – проскулила Нэнси. – Теперь выглядим, как две мокрые крысы. Не пора ли признать неизбежное и пойти домой?

– Нельзя, – напомнила ей Луиза, – мы же сказали леди Редесдейл, что ужинаем с Марджори Мюррей и ее крестной, и они не ждут нас домой раньше одиннадцати вечера.

Она уже пожалела, что позволила втянуть себя в эту авантюру.

– По крайней мере, это почти правда, – вздохнула мисс Митфорд.

После того как Нэнси завладела, посредством Марджори, драгоценными билетами, девушки, воображая сказочную поездку на бал, были почти разочарованы, когда им не подали карету из тыквы. Старшая из сестер Митфорд, разумеется, заранее заручилась на этот вечер поддержкой Луизы в качестве компаньонки.

Кэннон сопротивлялась как могла, но, в конце концов, молодость взяла свое – ведь ей, как любой другой девушке, хотелось красиво одеться и пойти на танцы. Нэнси убедила Луизу, что решила пойти на бал вне зависимости от ее согласия, но что она, по крайней мере, сможет приглядывать за ней, если согласится ее сопровождать. Когда Кэннон возразила, что ей нечего надеть, Нэнси с удовольствием предложила ей одно из своих платьев. В ее гардеробе насчитывалось не слишком много бальных нарядов, и им пришлось придумывать дополнительные аксессуары, но благодаря высоким прическам и губной помаде…

– Никакой губной помады! – запротестовала Луиза. – Надо же и меру знать.

Оставалось только решить вопрос, в какой момент удобнее получить разрешение у леди Редесдейл – то есть требовалось застать ее в момент некоторой отвлеченной озабоченности, когда она не могла глубоко вникать в посторонние дела.

– То есть практически в любой момент, – заключила Нэнси.

Заметив, что мать пишет письма, старшая дочь появилась рядом с ней и сообщила, что крестная Марджори Мюррей устраивает в честь дня рождения ужин в «Савое» и очень любезно пригласила ее, узнав, что она сейчас живет в Лондоне. И Лу-Лу, разумеется, могла бы составить ей компанию.

– У Марджори день рождения? – спросила леди Редесдейл, практически не отрываясь от письма.

– Нет, у ее крестной, – ответила Нэнси.

– Да? – Хозяйка дома взглянула на дочь. – Весьма необычный выбор места.

– Да, странный, правда? – поддакнула девушка, выдавив небрежный смешок. – Но, Мав, пожалуйста, можно мы сходим? Мы не будем засиживаться допоздна.

– М-м-м? – задумчиво протянула леди Редесдейл, вновь склонив голову над письмом. – Да, можете пойти. Но возвращайтесь, пожалуйста, не позже одиннадцати.

– Да, конечно, – ответила Нэнси, но при этом скрестила за спиной пальцы, а потом заметила Луизе: – Она уже все равно будет спать и не узнает, когда мы вернемся.

И вот теперь они топтались перед входом в ресторанный зал.

– Не лучше ли нам войти? – предложила Кэннон.

Взяв ответственность за Нэнси, она чувствовала себя не вполне уверенно и в то же время во многом разделяла ее девичье предвкушение предстоящего вечернего приема. Добавляло остроты ощущений и то, что они в очередной раз делали нечто такое, чего им делать не следовало. Визит к адвокату взволновал Луизу, и она невольно продолжала думать о том, что они узнали. По крайней мере, ей теперь есть что сообщить Гаю. Возможно, добытые ими сведения помогут ему в расследовании. Встряхнув головой, Кэннон отогнала беспокойные мысли и попыталась настроиться на веселый лад. Ведь такого рода вечер сулил ей совершенно необычные ощущения.

Поверх кружащего людского скопления неслись звуки музыки. В фойе заходили множество разновозрастных женщин, которые стряхивали зонты и заливисто смеялись, несмотря на безнадежно промокшую обувь и испорченные прически. Их наряды являли собой излишество цветов и тканей – от бледнейших оттенков розового до темно-синего, от атласа до тюля, – платья украшали дерзкие набивные рисунки по лифу, ручная цветочная вышивка и мерцающие брошки. На головах у дам посверкивали диадемы, их алые губы припухли, словно покусанные, и приоткрылись, а учащенное дыхание предвосхищало надежды на будущие бальные радости.

Как давно никто не позволял себе необузданных вечерних развлечений! Но на этот вечер горестные мысли улетучились из голов: люди думали лишь о предстоящих счастливых часах, суливших восстановление сломанных жизней.

«Хотя мужчин маловато», – мысленно отметила Луиза. Здесь и там просматривались офицерские мундиры – все военные стояли в окружении дам, а прогулочные трости, добавляя раненым устойчивости, осмотрительно жались к ногам. Другие гости неловко стояли в одиночестве, осознавая их численное превосходство и то, что даже блистательная роскошь этого приема не могла изгнать из их умов мрачных призраков. Хорошо еще, что слишком молодым официантам не довелось сражаться на войне, и они оживленно лавировали между гостями, разнося шампанское на серебряных подносах.

Сдав в гардеробе свои пальто и получив танцевальные карты, Нэнси и Луиза влились в нарядную толпу. Митфорд с опаской приглядывалась к гостям, боясь увидеть знакомых. К счастью, первой они увидели Марджори – она покорно стояла рядом с крестной, которая приветствовала гостей перед входом в танцевальный зал. Оркестр только что заиграл вальс, и те, кто уже успел обзавестись записями в танцевальных картах, вышли в центр со своими партнерами. Оттенок самодовольства в их взглядах противоречил скромно склоненным головкам, когда они оглядывались назад, покидая друзей, с которыми пришли.

– Привет, Нэнси, – сказала Марджори, на всякий случай из осторожности отклонившись от крестной, поскольку она не знала наверняка, знакома ли леди Валден с леди Редесдейл.

Взирая на подругу широко раскрытыми глазами, мисс Митфорд выглядела очень юной, но в то же время на редкость взрослой.

– Привет, Моу, – откликнулась она. – С кем еще тут можно пообщаться?

Классический вопрос. В любом заполненном людьми зале не было «никого», пока вас с ними не познакомили, и Нэнси, при всей своей браваде, не стала бы разговаривать с теми, кому ее не представили. Марджори показала на темноволосую девушку с бокалом шампанского в небесно-голубом тюлевом платье и длинных белых перчатках. Позади нее, около стены, с сердитым видом сидела похожая на нее дама, правда, лет на тридцать старше.

– Люсинда Мейсон, – сообщила Марджори. – Ее тетушка в отвратительном настроении. Это уже ее третий сезон, а на горизонте пока ни одного кандидата в мужья. В этом году они ездили к Молино  за нарядами, надеясь повысить ее шансы.

Младшей сестрой Люсинды была Констанс, ровесница Нэнси, которую из-за юного возраста не пустили на бал. В детстве она играла с обеими сестрами в Кенсингтонских садах.

– Давайте подойдем и скажем ей что-нибудь ободряющее, – предложила Митфорд, потянув Луизу за руку.

– Мне пока предписано стоять здесь, – вздохнув, сообщила Марджори. – Я присоединюсь к вам позже.

Но Нэнси не успела ободрить Люсинду, поскольку к той приблизился тощий молодой мужчина в офицерском мундире, и между ними завязался разговор. Чело тетушки разгладилось, и она в радостном предчувствии вытащила из сумки вязание.

Мисс Митфорд, подойдя к ним сзади, увидела, как Люсинда открыла свою танцевальную – совершенно пустую пока – карту и сказала молодому офицеру:

– Да, полагаю, я смогу оставить за вами следующий танец… О, добрый вечер, Нэнси! Не ожидала увидеть тебя здесь.

– Не удивительно, – ничуть не встревожившись, ловко ответила мисс Митфорд, – меня пригласила Марджори Мюррей. Как ты поживаешь?

Луиза, остановившись немного в стороне от них, перехватила взгляд тетушки Люсинды. Ее сердце сжалось от осознания того, что сама она больше похожа на эту жуткую дуэнью, чем на других приглашенных девушек. Даже в одолженном у Нэнси платье из серого шелка ей не удастся выдать себя за светскую даму. Она поискала взглядом официанта – немного вина сейчас взбодрило бы ее.

– Чудесно, – ответила Люсинда. – Да, э-э, мистер Лакнор, позвольте представить вам Нэнси Митфорд.

Ее собеседники обменялись рукопожатием. Офицер с великолепной выправкой блеснул темными глазами, хотя его запавшие щеки наводили на мысль о том, что он годами жил на черством хлебе и водянистой овсянке. Возможно, так оно и было. Благодаря худобе этот человек выглядел более уязвимым, но щегольски обаятельным – опасное сочетание, – и Луиза настороженно проследила за тем, какое впечатление он произвел на Нэнси.

– Прошу вас, зовите меня Роландом, – предложил мужчина. – Добрый вечер, мисс Митфорд. Могу я также иметь удовольствие пригласить вас на танец?

Люсинда тщетно пыталась скрыть обиду. Но она, как и все остальные, понимала, что надо делиться кавалерами.

– Возможно, – ответила Нэнси, – я только что приехала. Непохоже, чтобы танцевальные карты на этом балу заполнялись слишком быстро! – Она вызывающе улыбнулась, склонив голову набок, и Луиза невольно восхитилась ее непринужденной беззаботностью.

– Я еще вернусь, – сказал Роланд и, отвесив мисс Митфорд легкий поклон, предложил руку Люсинде. Начался очередной вальс, и их пара закружилась по паркету.

– Вот видишь! – восторженно воскликнула Нэнси, повернувшись к своей спутнице. – Ах, Лу-Лу, как же просто все получилось!

Кэннон не разделяла ее восторгов.

– Будьте осторожны. Все может быть не так просто, как кажется, – предупредила она.

– Не порти мне настроение. Давай лучше выпьем… – предложила Нэнси, коснувшись руки проходившего мимо официанта и взяв с подноса два бокала. Однако Луиза строго глянула на нее, и девушка, надув губы, поставила их обратно.

– Я не повезу вас домой под винными парами, – сказала помощница няни, осознавая возложенную на нее ответственность.

Сейчас, оказавшись на балу, Кэннон удивлялась, как она вообще могла подумать, что ей тоже удастся потанцевать. Все приглашенные сюда девушки выглядели удивительно красивыми, уверенными в себе и благоухали изысканными ароматами духов: они жили в другом, совершенно не знакомом ей раньше мире.

 

Глава 24

Нэнси и Луиза стояли бок о бок. Их непрочные дружеские чувства стали вдруг такими же хрупкими, как коньячные вафли, и обе они следили взглядом за Люсиндой и Роландом, которые кружились в вальсе среди танцующих пар. Кэннон вспоминала о работе с матерью в прачечной, вспоминала те часы, что она проводила в мечтах, наблюдая за тем, как мускулистые и сильные женщины, закатав рукава, жилистыми руками вертят гладильные катки. Те дни казались бесконечно далекими от этого бального зала.

Из задумчивости ее вывело появление перед ними двух мужчин в офицерских мундирах. Левую щеку одного из них пересекал уродливый шрам, а второй выглядел так, словно уже выпил слишком много вина.

– Дамы, можем мы пригласить вас на следующий танец? – спросил один из них, умудрившись выпрямиться и перестать покачиваться.

В глазах Нэнси сверкнул огонек. Ничего не сказав, она сделала шаг вперед и взяла под руку подвыпившего военного. Оркестр заиграл новый вальс, и Луиза взглянула на мужчину со шрамом, предложившего ей руку.

– Почему бы и нет? – спросил он, предвосхищая ее отказ. – Подарите офицеру тур вальса.

Кэннон нерешительно медлила, и мужчина, вздернув подбородок, спросил:

– Вас пугает мое лицо, не так ли? Вам невыносимо видеть уродство.

Девушка догадалась, что он повторял фразу, обидевшую его в прошлом.

– Нет, вовсе нет, – ответила она.

– Или, возможно, у вас уже есть возлюбленный?

Луиза лишь слегка, еле заметно, склонила голову.

– Но я прошу всего лишь о танце.

Офицер вновь предложил ей руку, и она взяла ее. Они начали танцевать – он ловко вел ее по залу, и она послушно следовала за ним, хотя в прошлом ей не часто приходилось вальсировать. Весь ее опыт состоял из нескольких туров по гостиной на Рождество с отцом, после того, как тот выпивал пару кружек портера. Луиза почти попадала в такт и всего лишь разок-другой наступила своему кавалеру на ногу, на что он заметил:

– Если вы перестанете смотреть на ноги и посмотрите на меня, у вас будет получаться гораздо лучше.

Последовав его совету, девушка подняла глаза, но взглянула не на его лицо, а на другие пары. И действительно, как только она перестала думать о том, что надо делать, успокоилась и доверилась руководству партнера, у нее все стало получаться само собой.

Вспомнив Гая, Кэннон прикрыла веки, представила, как танцует с ним, и даже не успела осознать, что оркестр заиграл другую мелодию. Луиза взмахнула ресницами и взглянула на своего партнера – на нее смотрели холодные серые глаза, а его рука слишком крепко обнимала ее за талию, вызывая тревожные чувства.

– По-моему, наш танец закончился, – заметила она, – и мне хотелось бы выпить воды.

Вместо ответа мужчина резко притянул ее к себе и склонил лицо к ее шее.

– Прекратите, – прошептала Луиза, испугавшись, что кто-то может заметить его вольность.

Военный отстранился.

– Я предлагаю вам выпить, – сказал он, после чего убрал руку с талии партнерши, но мгновенно завладел ее рукой, прижав ее к плотному шерстяному рукаву мундира, и решительно вывел девушку из танцевального круга.

Оказавшись в безвыходном положении, Луиза последовала за ним. Она оглянулась вокруг, выискивая среди гостей Нэнси, но не нашла ее и внезапно поняла, что не помнит, как давно видела ее в последний раз. Зал заполняли страстные и ритмичные, постоянно сменяющиеся мелодии – они пробуждали самые разные чувства и мешали ясности мысли. Военный, отпустив руку Кэннон, взял с подноса два бокала и заказал официанту виски.

– Мне не хочется вина, – сказала ему девушка.

– Выпейте немного, – резко произнес он, – вы почувствуете себя лучше.

– Мне необходимо найти мою подругу, – заявила его партнерша, сделав глоток.

– Вам нет нужды беспокоиться о ней, – заметил офицер. – Кстати, меня зовут Микки Мэллори.

Луиза не стала в ответ называть ему свое имя. Вместо этого она продолжила крутить головой, выискивая Нэнси. Одновременно девушка заметила, что мужчины, привыкшие чаще носить шерстяные мундиры в холодных окопах Франции, а не в переполненных бальных залах, уже изрядно вспотели: ручейки пота стекали по их шеям, смачивая воротники. Бедняги. Этот благотворительный бал устроили в честь военных, а не ради проверки их выносливости. Предполагалось, что, видя одетых в мундиры военных, дамы будут лучше помнить, ради чего здесь собрались, и сделают более щедрые пожертвования.

Наконец, Луиза увидела свою спутницу – теперь она танцевала с Роландом, тем коротко представленным им офицером. Нэнси самодовольно поглядывала на соседние пары, явно пытаясь встретиться взглядом со своими знакомыми девушками, чтобы они обратили внимание, с каким красивым военным она танцует. Следя за подопечной, Кэннон услышала, как та вскрикнула, и офицер практически сразу вывел ее, слегка охромевшую, из танцевального круга. Встретившись глазами с Луизой, мисс Митфорд ясно дала ей понять взглядом, что не нуждается в ее помощи, и помощница няни просто отвернулась.

Микки выглядел довольным. Улыбаясь, он что-то говорил ей, но она не слушала.

– Мне хотелось бы посидеть и отдохнуть, – сказала Луиза.

Ее кавалер угрюмо согласился, и она как можно осторожнее повела его к ряду стульев, где расположились Нэнси и Роланд, но вне поля их зрения. Ей хотелось лишь подобраться достаточно близко, чтобы слышать, о чем они беседовали. Разговор их звучал натянуто, и некоторые фразы Кэннон не расслышала из-за громкой музыки и бурчания Микки – он упорно приглашал ее на очередной танец, и у нее создалось впечатление, что терпение не относилось к числу его достоинств. Отклонив приглашение, Луиза откинулась на спинку стула и повернула голову в сторону Нэнси.

– Как ваша лодыжка? Вам уже лучше? – спросил Роланд.

– О да, – ответила мисс Митфорд.

– Вот и хорошо. В таком случае, может…

– Но, по-моему, мне пока еще не следует вставать, – перебила его девушка. – Не могли бы вы немного посидеть со мной?

Луиза украдкой подметила выражение лица Роланда – он явно чувствовал себя неудобно, так как напряженно сидел на краешке стула, точно лягушка, готовая спрыгнуть с плавающего листа кувшинки. Несмотря на чисто выбритое лицо и отсутствие усов, его окружала некая поэтическая аура. Глаза его затеняли полуопущенные густые ресницы, а держался он прямо, точно шомпол проглотил, однако его левая нога ритмично покачивалась. Достав золотой портсигар, Роланд предложил Нэнси закурить, но она в ответ лишь отрицательно покачала головой, к большому облегчению Луизы. Закурив и выпустив первое облачко дыма, офицер, казалось, немного успокоившись, взглянул на собеседницу. Кэннон постаралась напрячь слух.

– Если не ошибаюсь, вас представили как мисс Митфорд? – уточнил он. – Нет ли у вас родственных связей с Дэвидом Митфордом?

– Это же Пав! – воскликнула Нэнси и тут же добавила: – Я хотела сказать, мой отец. Теперь он стал лордом Редесдейлом.

– Надо же, неужели? Ваш отец – он на редкость смел и отважен.

– Вы знали его по военным действиям?

– Он вряд ли вспомнит меня, – признался Роланд, – но я служил в его батальоне в Ипре, и мы все отлично знали его.

Его утверждение по непонятной причине встревожило Луизу. Она опять мельком взглянула на собеседника Нэнси и увидела, что, докурив сигарету, он затушил окурок о подошву своей черной туфли. Пожилая дуэнья сердито глянула на него.

– А вы знали медсестру Флоренс Шор? – спросила Нэнси.

«Точно, – подумала Кэннон, – вот она, связь с Ипром».

– Нет, – резко ответил Роланд.

– Я просто имела в виду, что она служила в госпитале в окрестностях Ипра, – пояснила Митфорд. – Понятно, что там работало много медсестер, поэтому вы, вероятно, и не знали ее. Но ее убили в поезде, на Брайтонском направлении. Вопиюще ужасное преступление. Ведь я сама частенько ездила в этом поезде…

Луиза продолжала старательно прислушиваться, хотя и не думала, что Нэнси и ее кавалер еще скажут нечто существенное. Руководитель ансамбля запел припев «Розы Пикардии»:

– В Пикардии расцветают розы, но нет розы лучше тебя… 

У Луизы мелькнула мысль, как славно было бы станцевать под эту песню, а не сидеть тут на шатком стуле, уклоняясь от пристального взгляда Микки. Затем она услышала, как Нэнси извинилась за то, что напомнила своему собеседнику о войне. Она также заявила, что ее лодыжке уже значительно лучше, и Кэннон увидела, как эта парочка опять отправилась танцевать. Роланд огляделся, когда они уходили, и заметил следившую за ними Луизу. Пронзительность его взгляда заставила ее съежиться.

А потом она осознала, что еще и Микки сердито взглянул на нее.

– Вас больше прельщает вид того щеголя? – осуждающе произнес он.

– Нет, просто я больше не хочу танцевать, – покачав головой, кротко ответила девушка. – Пожалуйста, найдите себе другую партнершу.

Мэллори даже не пошевелился.

– А мне нравитесь вы, – заявил он тоном, решительно не похожим на комплиментарный. – Более того, в вас есть нечто такое… Не вас ли я видел на танцах в Сохо?

– Нет, вы ошибаетесь. – Луиза напряженно выпрямилась.

Испытывая неловкость, она сдвинулась на стуле подальше от офицера, но вдруг резко вытянул руку и схватил ее.

– Сидите спокойно, – тихо произнес он. – По-моему, я только что понял, где видел вас раньше.

– Это невозможно, – возразила Кэннон.

– А по-моему, так оно и есть, – раздраженно воскликнул он. – В пабе «Скрещенные ключи», верно? Помнится, ваш дядя задолжал мне пару шиллингов.

Испуганная Луиза попыталась встать и вырваться из его руки, и в этот самый момент, почти молниеносно, рядом появился другой мужчина. Девушка не узнала его, но догадалась, что он знал Микки.

– Ты мне изрядно надоел сегодня. Отпусти ее руку, или… – потребовал этот человек.

– Или что же? – развязно поинтересовался Мэллори.

Без лишних слов нежданный защитник Луизы нанес удар, отбросивший его в сторону. Микки выпустил Кэннон из рук, и она тут же отскочила и бросилась на танцевальный круг, отчаянно выискивая взглядом Нэнси.

Оркестр отправился на короткий перерыв, и девушки с надеждой вперились взглядами в свои карты, словно пустые строчки могли волшебным образом заполниться с того недавнего момента, когда они в последний раз просматривали их. Мужчины лавировали по залу, пытаясь отыскать тех дам, которых ангажировали на следующий танец. Вокруг дерущихся мужчин уже звучали возмущенные голоса, и другие офицеры пытались растащить их. Оркестр как раз грянул новую веселую мелодию, а официанты уговаривали собравшихся успокоиться и разойтись.

С облегчением Луиза увидела, что Нэнси стоит одна, и, подбежав, потянула ее за руку.

– Нам надо уходить, – взволнованно произнесла она.

– Почему? Что случилось?

– Потом расскажу. Пожалуйста, умоляю, Нэнси, давай уйдем!

– Но я как раз жду Роланда… Он только что пошел за напитками, – упрямо воспротивилась Митфорд.

– Эта крайне серьезно, нам надо уйти, немедленно.

Взяв Нэнси за руку, Луиза вывела ее в фойе, где холодный вечерний воздух проникал через двери отеля вместе с входящими и выходящими гостями. Прохлада образумила девушек, и они, уныло забрав свои пальто из гардероба, вышли на улицу. Дождь кончился, но под фонарным светом еще блестели мокрые тротуары. От «Савоя» беглянки повернули налево и направились к Трафальгарской площади. Кэннон быстро шла впереди, нервно оглядываясь назад через плечо.

– Что за спешка? – спросила Нэнси. – Объясни хотя бы, что происходит. Неужели нас может кто-то преследовать?

Луиза опять оглянулась. Люди медленно прогуливались по тротуару, дамы держали под руку своих спутников и, обходя лужи, приподнимали длинные платья. Вечерний Лондон выглядел лишь чуть менее многолюдным, чем дневной. А потом Кэннон увидела Микки – он с мрачным видом проталкивался через поток пешеходов. Луиза подтолкнула свою спутницу к дверям какой-то лавки и, приложив палец к губам, остановила ее протесты. Мисс Митфорд с отвращением поморщилась, и Кэннон осознала, что они оказались в местечке, где совсем недавно облегчались либо мужчины, либо собаки.

Она незаметно продвинулась еще немного в глубь помещения и оглянулась. Какой-то военный остановил Мэллори, и между ними явно завязался какой-то спор, хотя девушка не могла слышать их голосов. Второй военный, худощавый, но сильный, стоял, скрестив руки на груди, и даже со стороны было видно, что он пребывает в состоянии спокойной решимости. Вскоре Луиза увидела, что разозленный Микки ужасно разгорячился, хотя кулаки он больше в ход не пускал. Оглядевшись кругом, второй военный направился обратно в сторону «Савоя». Кого он надеялся увидеть? Только сейчас Кэннон вдруг вспомнила, что именно с этим офицером танцевала Нэнси.

Она взяла свою подопечную под руку и увлекла ее к Трафальгарской площади, подальше от этого благотворительного приема.

– Честно говоря, мне хотелось бы услышать от тебя, что происходит. В чем дело, разве нас кто-то преследует? – недоумевала мисс Митфорд.

– Они могут…

– Луиза, о ком это ты говоришь?

– Кое-кто подумал, что узнал меня. И они могут…

– Что могут? – Спокойствие Нэнси улетучилось.

– Могут сообщить моему дяде, что я в Лондоне.

 

Глава 25

Луиза замедлила шаг и, остановившись, сделала несколько глубоких вдохов. Ее била мелкая дрожь.

– Давай, пойдем посидим рядом с этими чудесными львами, – предложила Нэнси. – В детстве они всегда поднимали мне настроение.

И они, взявшись за руки, пошли к огромным кошкам, уже больше полувека охранявшим колонну Нельсона. Кэннон испытала неловкое ощущение фамильярности, но зато ее страх улетучился, и она вновь задумалась о том, что нападение на Флоренс Шор случилось в тот самый день. Неужели медсестра тоже стремилась убежать от какого-то мужчины? Напал ли на нее тот неизвестный в коричневом костюме, который зашел в ее купе на вокзале Виктория? Несмотря на то что Луиза внимательно прочитывала все газеты, нигде не печатали никаких новостей об этом деле.

Казалось, все произошло так давно, подумала Луиза, и, однако же, теперь ей вновь пришлось убегать…

Хорошо еще, что в городе потеплело – деревья покрылись листвой, и ничто не казалось таким угрожающим, как в середине зимы. Девушки вместе дошли до скамейки – дрожь Луизы значительно ослабла, а Нэнси мягко направляла ее, взяв руководство в свои руки.

– Так что случилось? – в очередной раз спросила дочь лорда, подавив остатки раздражения.

– Случилось то… – Кэннон помедлила, задумавшись, много ли можно рассказать. Она нуждалась в дружеском участии, но еще больше ей нужно было удержаться на работе, так что в итоге девушка уклончиво сказала: – …что два военных подрались, и отчасти они подрались из-за меня.

– Боже мой! Звучит весьма волнующе! – воскликнула Нэнси.

– При чем тут волнение, один сплошной ужас! – резко возразила Луиза.

– А я, наверное, обязательно разволновалась бы, если б из-за меня подрались мужчины. Хотя пока, увы, мне так и не удалось настолько заинтересовать ни одного из мужчин. Если б ты не заставила меня уйти оттуда так быстро, я сумела бы, возможно, договориться с ним о свидании.

– Извини, что испортила вечер, но я в любом случае не позволила бы тебе договариваться о свиданиях.

– Не позволила бы мне? Ты не имеешь права ничего позволять или запрещать мне! Ты ведь всего лишь помощница няни, а не моя мать.

Нэнси сердито вскочила, мгновенно распалившись до ярости. В этот момент она очень напоминала своего отца.

– Так вот, – запальчиво продолжила мисс Митфорд, – я не пойду с тобой домой. Я лично собираюсь вернуться на бал. Еще нет даже десяти часов. А ты можешь делать все, что захочешь.

Она решительно направилась обратно в сторону «Савоя». Глубоко вздохнув, Луиза последовала за ней, и они обе двигались по улице в какой-то смехотворной, а скорее, даже нелепой манере, то почти бегом, то пытаясь вышагивать величественно. В итоге, стремительно забежав за угол, Нэнси столкнулась с полицейским.

– Мисс, вам следовало бы смотреть, куда вы идете, – хрипловато произнес тот, охнув от полученного удара.

Кэннон, вскоре тоже вывернувшая из-за угла, увидела, как встревоженная мисс Митфорд, лепеча извинения, помогает полицейскому поднять шлем. Он вновь водрузил его на голову и, закрепив ремень под подбородком, восстановил сдержанное спокойствие.

– Вы сопровождаете эту молодую леди? – строго спросил полицейский, взглянув на Луизу.

Та кивнула.

– Тогда хорошо. Но вам пора бы уже быть дома.

Кэннон крепко взяла Нэнси за руку и потащила ее обратно, подальше от «Савоя». Та слегка посопротивлялась для вида, но вскоре и сама, должно быть, поняла, что Луиза права. Несколько минут они шли в полном молчании. Кэннон раздумывала, как же им лучше добраться до дома и когда там удобнее появиться. Может, дождя больше и не будет, но лужи на тротуарах уже промочили им туфли и чулки, не говоря уже о забрызганных подолах пальто. Нянюшка Блор рассердится и почти наверняка догадается, что они провели вечер вовсе не на семейном праздничном ужине с Марджори и ее крестной. Хотя если нянюшка не засидится до полуночи, читая дешевые бульварные «романы ужасов», они сумеют украдкой проскользнуть по своим комнатам. Девушки уже практически вышли с Трафальгарской площади на широкую мостовую Мэлла, ведущую к Букингемскому дворцу. Пока Луиза размышляла, как выкрутиться из этой щекотливой ситуации, до них обеих с другой стороны улицы вдруг донесся призывный возглас.

Роланд.

Он махал им руками, призывно произнося имя Нэнси:

– Мисс Митфорд! Подождите меня!

Придерживая фуражку и аккуратно огибая лужи, офицер с озабоченным видом и раздувающимся за спиной макинтошем перебежал на их сторону.

Луиза стояла неподвижно, глядя на него. Она продолжала крепко держать Нэнси за руку, хотя та помахала ему и приветливо откликнулась на его призыв.

И вот, слегка запыхавшись, Роланд остановился перед ними, по-кошачьи блестя в темноте глазами.

– Я искал вас, – признался он, – вы так внезапно исчезли… Там произошла драка, и мне хотелось убедиться, что вы не пострадали.

– Спасибо, с нами всё в порядке, – любезно ответила Нэнси, – но тот офицер танцевал с Луизой…

– Понятно, – не дав ей договорить, сказал Роланд, – я узнал одного из тех мужчин. Вам лучше держаться подальше от таких типов. Что вы собираетесь сейчас делать? По улицам гулять поздновато.

– Мы уже идем домой, – сообщила мисс Митфорд.

– В таком случае, на мой взгляд, будет лучше, если я для надежности провожу вас, – предложил военный. – Где вы живете?

– В этом нет необходимости, – встряла Луиза, – мы сумеем дойти и сами.

– На Глостер-роуд, – ответила Нэнси.

– Путь неблизкий, – заметил Роланд. – Позвольте мне все-таки проводить вас. Я знаю, как быстрее дойти туда.

В результате дальше они отправились втроем, тесным триумвиратом, то переговариваясь, то замолкая и поглядывая на огни вечерних улиц и встречных пешеходов.

Когда они достигли района Челси, на тротуар со смехом и громкими возгласами выплеснулась группа красивых молодых людей. Они казались размытым пятном шелковых нарядов, кисточек и высоких шляп, и почти все курили, а одна женщина с короткой стрижкой и коктейльным бокалом в руке слегка пошатывалась. Эти люди двигались единым аморфным организмом, но потом, плавно разделившись, сели в две машины, которые со скрипом и визгом сорвались с места и унеслись во мрак вечерней улицы. Нэнси прошептала своим спутникам, что она как будто бы узнала одного или двух человек из этой компании – старшего брата одной лондонской подруги, дальней кузины. С жалобным стоном мисс Митфорд заметила, что и сама с удовольствием прокатилась бы с ними по ночному городу, и ее замечание почему-то развеселило Роланда.

Наконец, они дошли до дома, и один вид парадных дверей заставил Луизу умолкнуть. Она вдруг осознала, что понятия не имеет о том, сколько сейчас времени, и вспомнила, что именно ей поручили заботиться о безопасности Нэнси. Свет в доме потушили, за исключением одной оставленной для них люстры в холле, которую они должны были выключить уже сами.

– Вот мы и пришли, – сказала Луиза Роланду. – Спасибо, что доставили нас обратно в целости и сохранности.

– Да, огромное вам спасибо, – весело подхватила Нэнси.

Взбежав по ступенькам крыльца, она слегка стукнула в черную лакированную дверь. Ее мгновенно открыла Ада – неужели она их дожидалась? – которая, впустив Нэнси, бросила взгляд на Кэннон, все еще стоявшую на тротуаре с Роландом.

– До свидания, – сказал офицер и слегка поклонился Луизе, но девушка ему не ответила. Она вдруг услышала, как внезапно оборвались звуки чьих-то шагов, а потом тишина сменилась топотом убегающих ног. Уличные фонари испускали тусклый свет, и в полумраке она разглядела лишь какую-то вспышку на углу, сверкнувший в темноте огонек сигареты.

Роланд развернулся и ушел, а Луиза поднялась в дом. Вероятно, все это пустяки, подумала она, но на всякий случай скрестила пальцы.

 

Глава 26

Приехав в Танбридж, Гай дошел до скромного дома из красного кирпича под номером 53 на Хэдлоу-стрит. Достав из кармана носовой платок, он вытер лоб под ободком фуражки. До одиннадцати утра оставалась одна минута, но ему пришлось пробежать бегом последние три улицы из-за того, что один раз он ошибочно свернул не на ту улицу. Вокруг стояла тишина, если не считать тихого пощелкивания ножниц, издаваемых садовником, подстригавшим живую изгородь. Салливан сверился с блокнотом: «Баронесса Фарина, тетя жертвы. Провела воскресенье с ФНШ. Сын Стюарт Хобкирк, ФНШ завещала ему деньги».

Получив письмо от Луизы, в котором она сообщила ему, что они с Нэнси встретились с адвокатом мисс Шор, Гай был потрясен смелостью девушек, но также и глубоко заинтересовался добытыми ими сведениями. Это подстегнуло его желание спешно договориться о встрече.

Он позвонил в дверной звонок, и дверь ему открыла молодая служанка в старомодном домашнем чепце. Она насмешливо глянула на него, но не произнесла ни слова.

– Э-э… добрый день. Я – мистер Салливан из Лондона, из железнодорожной полиции Южнобережной Брайтонской линии, прибыл к вам для встречи с баронессой Фариной, – произнес Гай каким-то извиняющимся тоном.

– Что-то вы не похожи на полицейского, – изрекла, наконец, служанка.

Неожиданный гость попытался выдавить усмешку.

– О нет. В общем, в данной ситуации я сейчас не при исполнении служебных обязанностей.

– А баронесса ждет вашего визита?

– Да, по-моему, ждет. Я посылал ей письмо. – Молодой человек откашлялся и слегка пошаркал ногами. – Могу я войти?

– Полагаю, можете. – Служанка пожала плечами и отступила в сторону от входной двери, предоставив Гаю возможность войти и самому закрыть ее. – Она дышит воздухом в саду. Следуйте за мной.

Они пересекли небольшой холл и гостиную, обставленную в стиле, для которого здесь явно не хватало пространства: на ярко-красных стенах теснились плотные ряды картин, а марокканские напольные ковры перекрывали друг друга. Гай едва не споткнулся о большого белого персидского кота, крепко спавшего на куче книг, громоздившихся возле застекленных дверей в сад.

Еще на пороге гостиной полицейский уловил аромат цветущих роз. Оказавшись в саду, он увидел пожилую леди в длинном белом платье с высоким воротником и несколькими нитями жемчуга на шее. Она сидела возле покрашенного белой краской железного стола, держа в руке театральный бинокль, и задумчиво читала газетную статью.

– Мэм, – резко произнесла служанка, – тут к вам джентльмен явился. Говорит, вы его ожидаете. – И, не удосужившись выслушать ответ госпожи, она развернулась и ушла обратно в дом.

– Вопиющая невоспитанность, – констатировала баронесса, глядя на ее удаляющуюся спину. – А вы, видимо, сержант Салливан? Подойдите. Простите, но мне слишком тяжело вставать.

Приблизившись, Гай пожал ее руку и продолжил смущенно стоять, осознавая, что загораживает ей свет.

– Присаживайтесь, присаживайтесь, – предложила пожилая дама и добавила: – Надеюсь, вы не ждете чашку чая? Он пока слишком горячий.

Ее гость с трудом сглотнул слюну, чувствуя, что капли пота угрожают пролиться по его лицу, и сел на такой же железный стул, чьи причудливые завитушки определенно создавались не для удобства сидящих.

– Нет, благодарю вас, баронесса, не беспокойтесь, всё в порядке. Я весьма признателен, что вы согласились встретиться со мной.

Фарина положила на стол газету и бинокль.

– Ради моей бедной племянницы я готова сделать все что угодно, – выразительно ответила она с легким эдинбургским акцентом.

Официально дело закрыли, но у него явно имелось решение, и если Салливан найдет его, ему будет обеспечено и продвижение в Скотланд-Ярд, и повышение жалованья, и тогда он сможет обзавестись собственным домом и жениться. В памяти молодого человека всплыла картина того, как он вместе с Луизой сидел на скамейке в Сент-Леонардсе, когда она, сунув в рот слишком горячий картофельный ломтик, сначала поморщилась, а потом рассмеялась.

Гай расправил плечи, укрепляя свою решимость, и поерзал на стуле, углубившись слегка подальше, хотя все равно испытывал странную неловкость – полицейский и не предполагал, что ему предстоит столь сложное испытание. Достав из кармана карандаш, он положил блокнот на стол.

– Боже мой, какие формальности! – заметила баронесса, издав визгливый смешок.

– Полагаю, мисс Шор приезжала к вам с визитом в воскресенье, одиннадцатого января сего года? – спросил ее гость.

Старая леди пристально взглянула на него. Видимо, ей предстоит выдержать настоящий полицейский допрос.

– Да, она приехала сюда из Лондона поездом и пришла ко мне незадолго до ланча. Мы отмечали день ее рождения. Я подарила ей золотое колье с двумя аметистовыми подвесками, но его, должно быть, стащил грабитель… – рассказала Фарина, а потом, чуть помедлив, спросила: – А вам известно, что я уже рассказывала все это полиции?

– Да, мэм, – ответил Гай, сделав запись. – Не говорила ли она вам о своих планах на следующую неделю?

– Немного. Она собиралась, насколько я поняла, поехать в гости к своей подруге в Сент-Леонардс.

– Как вам показалось, в каком настроении она пребывала в тот день?

– Можно сказать, что она выглядела подавленной. Но Фло никогда не отличалась особо живым темпераментом.

Салливан кивнул и чиркнул в блокноте еще пару строк.

– А не упоминала ли она о том, что тревожило ее душу?

Баронесса выпрямилась и холодно взглянула на собеседника.

– Она была настоящей англичанкой и не привыкла делиться душевными тревогами, – резко ответила она, но неожиданно слегка смягчилась: – Однако сейчас, подумав об этом, я вспомнила, что ее беспокоило будущее. Всего несколько недель тому назад Фло закончила свою военную службу и размышляла о пенсионном отдыхе. Основную часть своей жизни она самозабвенно работала, и будущее представлялось ей в неопределенном свете. Хотя Фло была хорошо обеспечена, по крайней мере, настолько, чтобы не беспокоиться о деньгах.

Гай предпочел пока не открывать своей осведомленности в данном вопросе, а послушать то, что захочет сообщить ему Фарина.

– Да, несмотря на работу медсестры, Флоренс происходила из респектабельной семьи. Ее мать доводилась мне сестрой. – Баронесса грозно воззрилась на полицейского, чтобы он не осмелился предположить, что черты ее собственной внешности недотягивали до истинной респектабельности. В этот момент очередная белая кошка запрыгнула на колени хозяйки и, потоптавшись по белому платью, оставила на нем грязные следы лап. А хозяйка продолжила, казалось, ничего не замечая: – Несколько лет назад ее родная сестра оставила ей солидную сумму, и она открыла фонд для моего сына с тем, чтобы он мог получить доход из него в случае ее смерти. Мы, конечно, выразили ей огромную благодарность, хотя совсем не ожидали, что это случится так скоро. – Она опустила глаза и, безуспешно поискав носовой платок, вновь простонала: – Моя бедная племянница…

– Насколько я понимаю, вы имеете в виду Стюарта Хобкирка? – уточнил Гай.

Лицо его собеседницы исполнилось гордости, а в ее выцветших голубых глазах загорелся огонек.

– Верно, Стюарт, мой сын от первого мужа. Он – художник. Необычайно талантлив… В этом году его картины будут представлены на Летней выставке. Он принадлежит к группе художников «школы Сент-Айвз» из Корнуолла.

Салливан выглядел озадаченным.

Баронесса шумно вздохнула.

– Далекие от искусства люди так мало знают о художественной жизни…

Гай почувствовал упрек в голосе пожилой дамы, но не понял, с чем он связан.

– Ваш сын и мисс Шор… они были родственниками?

– Да, но не то чтобы это остановило… – начала Фарина и вдруг замолчала. Последовала пауза. Тишину нарушала лишь кошка, вылизывавшая свои лапки.

– Что остановило? – попытался уточнить молодой человек.

– Они были очень близки, – продолжила баронесса, – но некоторые родственники их просто не понимали. Да, Фло понимала Стюарта. Она знала, что ему суждено стать художником – такова его стезя. И она понимала, что ее деньги помогут ему добиться успеха.

– Понятно, – произнес Гай, хотя и сомневался, что именно он понял.

Фарина подалась вперед.

– Боюсь, что люди, далекие от артистического мира, могли быть шокированы, – сказала она, – но иногда, в общем, скажем попросту, не всегда можно дождаться женитьбы…

Салливан побледнел. Он действительно ничего не знал о том мире, в котором пожилые леди намекают на греховное поведение. Отвернувшись, сержант устремил взгляд на цветущую в саду розу, над тычинками которой усердно трудилась бабочка. Внутренне вздрогнув, полицейский осознал, что тут наметилась явная связь. Роуз Пил упоминала о знакомом с артистической натурой, некоем друге, высоко ценимом мисс Шор. Неужели ее родственник, мужчина, унаследовавший существенный трастовый фонд медсестры, мог также быть и ее возлюбленным? Но Гай не успел задать уточняющих вопросов, поскольку голос баронессы вдруг приобрел твердую решимость, не допускавшую прерываний.

– Из-за всего этого Оффли так абсурдно разозлился, – продолжила она, – но если уж говорить начистоту, сам-то он давно живет в Калифорнии, поэтому особого понимания от него никто и не ждал…

– Мистер Оффли Шор… брат мисс Шор?

– Да, мой племянник, – пояснила старая дама. – Вот уж характерец, даже в детстве я находила его трудным ребенком. Он прислал мне разъяренные письма. По его мнению, все деньги должны были достаться ему. На редкость жадный человек. Он ведь и так получил львиную долю. Откровенно говоря, с такими деньгами Стюарт мог бы достичь гораздо большего, чего его праздный братец в Америке, поедающий апельсины.

Значит, брат Флоренс Шор разозлился из-за того, что его обделили в завещании. Такая важная новость подразумевала, что у Гая появился новый кандидат в убийцы, о котором даже не подозревали полицейские. Сержанту хотелось задать еще кое-какие вопросы, но хозяйка дома с ворчанием столкнула кошку с колен и вновь вооружилась театральным биноклем, выразительно показав гостю, что аудиенция закончена.

– Благодарю вас, баронесса, – сказал Салливан, – вы нам очень помогли.

– Вы ведь собираетесь поймать того негодяя, верно?

– Я искренне надеюсь на это, – ответил молодой человек. – Сделаю все, что в моих силах.

– Но вы, как я понимаю, занимаетесь расследованием в одиночку? Ведь дело закрыли, если я правильно поняла?

Застигнутый врасплох Гай смог только кивнуть.

– Официально закрыли. Но это не означает, что преступник останется безнаказанным. Кто бы ни совершил это преступление, я намерен найти его.

Фарина кивнула и вернулась к газетной статье. Больше она не проронила ни слова.

Полицейский неловко встал, слегка сдвинув назад фуражку, которую он так и не осмелился снять во время разговора.

– Всего доброго, баронесса. Спасибо, что уделили мне время.

Гай удалился в гостиную через застекленные двери, обошел спящую кошку и, самостоятельно дойдя до входной двери, покинул респектабельный дом старой леди.

 

Глава 27

Вернувшись на работу, Гай осведомился у Джарвиса, не пора ли ему привести в порядок документы в обширном картотечном шкафу, стоявшем в углу их канцелярии. Если кому-то приходилось открывать один из его ящиков, то шкаф стонал и лязгал, точно пробудившийся к жизни монстр Франкенштейна. Джарвиса, очевидно, озадачило такое предложение, однако он согласился с тем, что дело вроде бы нужное, и если нет ничего более срочного, то им, наверное, надо заняться.

Это дало Салливану время посидеть и тщательно обдумать дело Флоренс Шор, пока он просеивал и распределял по порядку записи, как попало засунутые в этого железного монстра. Не говоря уже о том, что там же находились копии показаний с дознания по делу Шор. В скором времени молодой человек обнаружил телефонный номер Стюарта Хобкирка в Корнуолле – телефон относился не к его домашнему адресу, а к адресу художественной студии, где он ежедневно писал свои картины. В документах имелись взятые у него краткие показания, и, согласно им, во время убийства мисс Шор он работал в студии.

К четырем часам дня, когда в конторе собралось несколько служащих, Гай воспользовался этой возможностью, чтобы позвонить мистеру Хобкирку. Он решил сделать это безотлагательно, не признаваясь самому себе, что Джарвис не обрадовался бы, если б узнал о его инициативе.

К телефону подошли после нескольких звонков, и голос на другом конце линии сказал, что сейчас позовет Стюарта. В трубке до Салливана доносились отдельные возгласы, стук двери и открывающихся оконных рам, а потом тяжелый топот ног по деревянному полу.

– У телефона Стюарт Хобкирк. С кем имею честь? – прозвучал в трубке басовитый голос, сменившийся каскадом кашля и битьем в грудь. – Простите, – добавил Стюарт. – Чертово курение!

– Говорит мистер Салливан, – представился Гай, – я звоню вам из Лондона, железнодорожная полиция Южнобережной линии Брайтонской дороги. Если не возражаете, мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.

– Что? – удивился Хобкирк. – Видимо, о моей несчастной родственнице? Я уже разговаривал с вами, и долго.

– Да, мы вам признательны, сэр. Однако обнаружилась побочная линия расследования, и нам необходимо восстановить дополнительные детали. Дело просто заключается в уточнении некоторых подробностей. – Полицейский надеялся, что ему удалось придать своему голосу уверенность, которой он вовсе не чувствовал.

– Неужели нам опять придется проходить через этот кошмар? Я уверен, что все мои показания где-то у вас записаны.

– Вы можете подтвердить, что являетесь родственником Флоренс Шор? – спросил Гай, не обращая внимания на его недовольство.

– Ну да, – со вздохом произнес Стюарт.

– Не могли бы вы сообщить мне, где находились двенадцатого января сего года?

Салливан услышал, как его собеседник чиркнул спичкой. Лишь закурив сигарету, он ответил:

– Я находился здесь в студии, где пишу картины практически ежедневно.

– А кто-то еще был с вами в тот день?

– Да, – резко бросил Стюарт. – Вы, наконец, узнали то, что вам нужно?

– Не вполне, – ответил Гай. – Мне нужно узнать имена тех, кто видел вас в студии.

– Какого черта?

– Только ради того, чтобы они подтвердили ваши показания, сэр.

Художник выдохнул, и полицейский представил, как сигаретный дым проникает в провода телефонной линии. Живо нарисовав в уме такую картину, он сделал все возможное, чтобы не закашляться.

– В общем, дело в том, что я не вполне уверен, работал ли именно в тот день в студии, – признался Хобкирк. – По-моему, я мог в тот день работать дома в одиночестве. Иногда, при хорошем освещении, я работаю дома.

– Понятно, – сказал Гай. – Тогда, возможно, кто-то видел вас в тот день? Может быть, почтальон? Или прислуга?

– Послушай, парень, кто может такое помнить? Это был самый обычный день. И вряд ли хоть один почтальон записал бы в тот день в своем дневнике: «Сегодня встретил мистера Хобкирка».

– Да, вряд ли, – согласился Салливан. Похоже, темперамент Стюарта сыграет ему на руку.

– То есть фактически никто не может подтвердить, что я находился здесь. Но я находился именно в Корнуолле. Что бы я ни делал. Я был в сотнях миль от Лондона, когда мою дорогую кузину так жестоко… – Живописец зашелся очередным приступом кашля.

– Да, сэр, – смиренно произнес Гай.

– А сейчас я собираюсь повесить трубку, – тщательно и медленно произнес Стюарт, словно разговаривал с глупым ребенком, – и надеюсь, что больше мне не придется слышать ни об одном представителе вашей братии. Насколько я понимаю, всякий раз, разговаривая со мной, вы теряете шанс найти преступника. Оставьте уже меня в покое, наедине с моим творчеством и моим горем.

– Да, но… – начал полицейский, но в телефонной трубке уже наступила мертвая тишина.

 

Глава 28

Через три дня после бала, уложив девочек спать, Луиза спросила нянюшку, можно ли ей отдохнуть в этот вечер и навестить мать, и Блор одобрила ее намерения. Лорд и леди Редесдейл вечером уезжали в гости на ужин, а если б понадобилась помощь с детьми, ей помогла бы Ада. А потом Нэнси спросила, можно ли ей пойти вместе с Лу-Лу.

– Чего это ради? – удивилась няня.

– Просто так. Для компании, и я тоже немного прогуляюсь по городу. Правда, нянюшка, сегодня ведь такой чудесный теплый вечер! – взмолилась Нэнси.

– В моем представлении на этой неделе вы и так слишком много шатались. А посему возвращайтесь обе не позже половины десятого, – сказала Блор, мельком взглянув на лежащую на столе книжку «Благородный разбойник и несчастная дочь». Закладка находилась близко к концу книги.

– Это не просто шатание. Мы идем в Челси навестить больную женщину, – заметила Нэнси.

– Ох, бедняжка! Вероятно, вам стоит отнести ей что-нибудь вкусное. – Няня порылась в карманах передника и вытащила бумажный пакетик с горсткой полосатых красно-белых мятных конфет. Сняв с них несколько соринок, она протянула их Луизе. – Вот, угостите ее.

– Спасибо, нянюшка, – сказала Кэннон, – но лучше сохраните их для себя. Мы скоро вернемся.

Прогулка от Глостер-роуд до Лоренс-стрит заняла всего полчаса и оказалась бы вполне приятной благодаря теплым лучам закатного солнца, если б Луизе удалось в полной мере избавиться от своих страхов. Она вела Нэнси по глухим улочкам, на которых та прежде не бывала, отклонившись от обычных для гуляющих пар и туристов маршрутов. Выйдя на Элм-парк-роуд, Кэннон показала своей подопечной красивый дом из серого кирпича.

– В этом здании квартиры сдаются только женщинам, – сообщила она.

– Неужели там живут одни женщины? – спросила Нэнси, взглянув на пустые окна с подвязанными по бокам занавесками.

– Большинство из них уехали из дома, чтобы попытаться найти работу в Лондоне, – пояснила Луиза. – Мы обычно брали у них небольшие заказы на стирку… постельное белье и какие-то крупные вещи. А нижнее белье они сами стирали в раковинах в своих комнатах.

– Это звучит ужасно грустно, – заметила мисс Митфорд.

– А по-моему, ничуть, – возразила ее спутница. – Я вполне подружилась с парой здешних женщин, они часто устраивали вечеринки и чаепития. Некоторые из них предпочли интересную работу замужеству, не желая, как они говорили, быть прикованными цепями к кухонной плите и раковине. Но они сами выбрали трудную жизнь… Порой им не хватало денег.

– Мне казалось, ты упомянула, что они работали?

– Да, только женщинам платят совсем немного. Зато они ни от кого не зависят, понимаешь? Их зарплаты хватает, скажем так, на булавки, на мелкие расходы.

– За исключением того, что булавками сыт не будешь? – задумчиво произнесла Нэнси. – Им же самим приходится покупать еду и платить за квартиру.

Дальше они шли в дружеском молчании до самого Пибоди-эстейт. Несмотря на то что Олд-Черч-стрит, где выстроились аккуратные стандартные дома с нарядно выкрашенными входными дверями и большими окнами, скрытыми разноцветными шторами, находилась совсем рядом, практически за углом от Лоренс-стрит, последняя улица являла взору значительно менее приятный вид невзрачных четырехэтажных домов с длинными рядами маленьких окошек, прикрытых однообразно серыми занавесками. Благодаря теплому вечеру на углу около паба «Скрещенные ключи» собрались несколько мужчин – они медленно потягивали пиво и курили сигареты, но говорили мало.

Нэнси коснулась плеча Луизы.

– Лу-Лу, нам здесь ничего не грозит? – шепотом спросила она.

Кэннон глянула на свою спутницу и окинула взглядом людей возле паба. Ей показалось, что она узнала профиль мужчины, заходившего к ним в рождественскую ночь, а Нэнси заметила, что ее подруга слегка вздрогнула.

– Нет, они безопасны, – успокоила ее Луиза. – Меня скорее беспокоит тот, кто может оказаться дома с мамой. Вдруг Стивен торчит там?

– Именно поэтому я и пришла сюда, – заявила Митфорд. – Пока я с тобой, он ничего не сможет сделать.

Луиза кивнула, и девушки, обменявшись ободряющим рукопожатием, вошли через большую арку во двор комплекса домов Пибоди-эстейт. Мимо них, подгоняя друг друга, пронеслись играющие в пятнашки дети. На травянистом газоне расположились две молодые матери – их младенцы мирно посасывали грудное молоко, а они щебетали между собой, точно пара волнистых попугайчиков. Солнце уже садилось, окрасив небо оранжевым заревом, и в его свете Луиза заметила на земле под окном ее бывшей спальни кота, который лениво потягивался, словно размышляя о приключениях грядущей ночи. Оставив Нэнси, она подбежала к коту, подхватила на руки и зарылась лицом в его мягкую шею. Кот заурчал и мягко изогнулся в ее руках.

– Его зовут Киппер, – сообщила она Нэнси. – Он не наш, живет в четвертом от нас подъезде, но мы с ним подружились еще в детстве. Сейчас он изрядно постарел, бедняга.

– Смешная кличка, – улыбнувшись, заметила мисс Митфорд.

По-прежнему обнимая кота и не думая о том, что рыжеватые волоски его шерстки прилипают к ее синей куртке, Луиза пошла вверх по лестнице, показывая Нэнси дорогу. Входная дверь была открыта, и Кэннон вдохнула знакомые уютные запахи стирального порошка и отварной капусты. Она заметила, что в прихожей нет ни куртки, ни шляпы Стивена.

Отпущенный на пол кот тут же пробежал по прихожей.

– Ма! Это я. Ты где? – позвала дочь прачки.

– Ох, Луиза! Неужели это и вправду ты? Заходи сюда, – отозвалась ее мать из гостиной.

Две девушки, войдя в спертую сумрачную духоту комнаты, увидели тощую фигуру Уинни, сидящую в кресле возле незажженного камина. Плечи ее покрывала шаль, а на коленях лежало толстое одеяло. Луиза вновь вспомнила, насколько она старше матерей всех ее подруг. Перехватив взгляд Нэнси, девушка пригладила сухие пряди материнских волос, заправив их за уши.

– Луиза, милая, тебе следовало предупредить меня, что ты придешь с подругой, – заметила хозяйка дома.

– Добрый вечер, миссис Кэннон, – сказала Нэнси. – Меня зовут Нэнси Митфорд. Как вы поживаете?

– О, у меня все в полном порядке, просто слегка простыла, – тихо усмехнувшись, ответила Уинни. Это вызвало у нее короткий приступ кашля, и Нэнси пришлось опустить протянутую для знакомства руку.

Откашлявшись, женщина посмотрела на дочь и ее подругу.

– Да не смотрите вы так серьезно! Я здорова как лошадь. В общем, здорова, как всегда.

– О, Ма! – воскликнула Луиза. – Как же я соскучилась по тебе! – Она наклонилась, чтобы обнять мать и поцеловать ее в лоб, но Уинни сразу оттолкнула ее.

– Не суетись. Дай мне познакомиться с мисс Митфорд, – сказала она, протянув руку, и они с Нэнси, наконец, обменялись мягким рукопожатием. – Мне, естественно, очень приятно видеть вас, но что вы здесь делаете?

– Мы приехали в Лондон ненадолго, – ответила младшая Кэннон. – И мне захотелось повидать тебя. А еще я принесла тебе немного денег.

– Все, что мне нужно, девочка моя, так это увидеть, что ты обустроила свою жизнь, – сказала Уинни. – Когда я была в твоем возрасте, то…

– Знаю, знаю, ты уже стряпала и обихаживала любящего мужа, – перебив мать, закончила Луиза. – Но ты же понимаешь, что в наше время это не так просто?

– Не понимаю, что тут может быть сложного, – оживившись, возразила миссис Кэннон. – На мой взгляд, все предельно просто. Я увидела, как твой отец доставлял уголь к миссис Хавершем, и это все решило.

Луиза закатила глаза, взглянув на Нэнси. В комнате царил полумрак, и хотя их глаза уже привыкли к нему, казалось, что вокруг полно призраков. Кэннон-младшая подошла к матери, чтобы включить лампу, но Уинни остановила ее руку.

– Милочка, она не зажжется. Я не успела заплатить за газовый счетчик. Но завтра заплачу, – сказала она, стараясь подавить очередной приступ кашля.

– Разве ты не получала денег на почте? – спросила Луиза. – Я же каждый месяц посылала тебе больше половины моего жалованья.

– Конечно, получала, милочка. Спасибо тебе. Просто в последнее время я совсем не выходила из дома… – Хозяйка дома смущенно взглянула на Нэнси и пригладила юбки.

– Неужели Стивен не мог заплатить вместо тебя? – удивилась Луиза.

– Ну ты же знаешь, каков твой дядя… Он не появлялся уже несколько дней. Я понятия не имею, где он пропадает.

– Несомненно, живет там, где может бесплатно пользоваться газом, – сердито заметила дочь Уинни.

– Нет смысла сердиться по этому поводу. Я совершенно здорова. К тому же сейчас не холодно, а к вечеру я так выматываюсь, что мне бы только доползти до кровати и уснуть. Ты же помнишь, мы с твоим отцом так и жили до войны. Просто запасали свечи, и, если хотите знать, по-моему, жить так намного проще и легче.

– Возможно, нам пора возвращаться? – тихо спросила Нэнси, дернув Луизу за рукав. – А то нянюшка будет волноваться.

Похоже, ей стало немного не по себе.

– Подождите-ка минутку, – сказала Луиза.

Она взбежала по ступенькам в спальню и пошарила рукой под кроватью, на которой спала в последнее время вместе с матерью. Да, ее тайник на месте, в дальнем углу – запыленная и никем не обнаруженная жестянка. Смахнув пыль с банки рукавом, девушка вернулась в гостиную и вручила ее матери.

– Что это такое? – спросила Уинни.

– Моя копилка, – ответила Луиза, – монет в ней должно хватить на оплату газового счетчика.

– Где это, интересно, ты брала эти деньги? – подозрительно поинтересовалась миссис Кэннон.

– Ну, Ма, я просто давно откладывала всякую мелочь, – объяснила ее дочь. – Пожалуйста, возьми ее. – Склонившись к матери, она поцеловала ее в щеку, ощутив под своими губами сухую, как пергамент, кожу. Уловив несвежий запах ее дыхания, девушка прошептала: – Ма, я скоро пришлю тебе еще денег.

– Спасибо тебе, дочка, – ответила Уинни, и Луиза едва услышала ее голос, хотя их лица находились совсем близко друг к другу. – Но не беспокойся обо мне. Позаботься лучше о себе, моя девочка, тогда мне не придется переживать за тебя. Мне хочется лишь увидеть, как ты выйдешь замуж за хорошего человека и наладишь свою жизнь.

Замолчав, женщина сделала пару глубоких вздохов – так много она давно не говорила без передышки – и более решительно добавила:

– Эта квартира останется тебе, понимаешь, как моей наследнице. Все документы в имущественной конторе Пибоди. У тебя будет свой дом. И все мои прежние работы… Я знаю, мои подруги помогут тебе в случае необходимости.

Луиза зажмурилась, пытаясь загнать обратно слезы, угрожавшие пролиться на лицо ее матери.

– Спасибо, Ма, – тихо произнесла она, – я понимаю. До свидания. Я напишу тебе скоро. Прости, что не сделала этого раньше, но я не могла дать Стивену…

– Я все понимаю, – хрипло ответила Уинни. – До свидания, моя милая.

Выпрямившись, Луиза увидела, как ее мать подтянула повыше одеяло, отвернулась к стене и закрыла глаза. Девушки вышли из квартиры, тихо закрыв за собой входную дверь.

Проходя по газону, Луиза обернулась к Нэнси, собираясь что-то сказать – ее очень расстроило, что мать выглядит такой ослабевшей и больной, – но в тот же момент услышала знакомый собачий лай. Оглянувшись, она увидела, что под арку, навострив уши, вбежал Сокс. Вероятно, он заметил Киппера, своего старого недруга. Значит, Стивен где-то поблизости. Не желая слышать приближения его тяжелых шагов, Луиза схватила свою спутницу за руку и призвала ее к молчанию, прижав палец к губам, а потом потащила за собой к черному ходу и вывела на темную улицу. Ей опять удалось ускользнуть от дяди, но сколько же еще придется прятаться от него?

 

Глава 29

После возвращения из Танбриджа в Лондон мысли Гая метались в поисках нового направления расследования. Еще не приняв окончательных решений, он понял, что можно исключить из списка подозреваемых брата Флоренс Шор. Из полицейского участка Салливан позвонил в агентство трансатлантических перевозок и попросил прислать ему списки пассажиров, прибывших в Англию из Америки за последние три месяца, с ноября 1919 года. Их прислали пару дней назад, и имя Оффли Шора, как он и подозревал, не встретилось ни в одном из них. Насколько Гай понял, мистер Шор не успел прибыть даже к похоронам сестры.

Это означало только одно: Стюарт Хобкирк оставался главным подозреваемым. Единственным подозреваемым.

Необходимо было вызвать Хобкирка для допроса, но Салливан не мог сделать этого без разрешения суперинтенданта Джарвиса. Молодой человек оставил сообщение секретарю шефа с просьбой принять его и, присев за письменный стол, принялся пожевывать свой карандаш, возбужденно подергивая ногами.

– Может, перестанешь дергаться? – спросил его Гарри. – Некоторые тут, знаешь ли, пытаются спокойно почитать газету.

– Извини, – отозвался его друг, – мне никак не удается сосредоточиться.

– Мне тоже, но это никогда так не беспокоило меня, – фыркнув, бросил Конлон, после чего вернулся к просмотру результатов последних скачек.

Когда от сгрызенного карандаша остались жалкие ошметки, Гая вызвали к Джарвису. В кабинете стояла духота – шеф никогда не открывал окно, – и хотя еще не было и пяти вечера, молодой полицейский заметил, что начальник уже налил себе изрядную порцию виски. Дневная работа подошла к концу.

– Салливан, – суперинтендант пребывал в благодушном настроении, – чем вы можете помочь мне? – спросил он и хохотнул, сочтя, что весьма удачно пошутил.

Гай остановился перед столом шефа. Слышалось громкое тиканье часов, и он почувствовал, как за ушами у него потекли струйки пота. Если он не поторопится, то скоро запотеют и стекла очков.

– Сэр, у меня есть предложение по делу Флоренс Шор. По-моему, расследование может значительно продвинуться, – решился молодой человек.

– По-вашему? – Джарвис слегка выпрямился. – Каким это образом, интересно? Не припомню, чтобы я давал вам распоряжение заняться делом Шор. Если кто им еще и занимается, так это столичная полиция. Для нашего ведомства это дело закрыто. Неужели появились новые свидетели?

– Не совсем, сэр. – Гай из последних сил держался, сцепив руки за спиной, хотя ему очень хотелось смахнуть пот со лба.

Его босс напряженно молчал, ожидая продолжения.

– Есть один родственник, сэр. Мистер Стюарт Хобкирк. Он много получил по ее завещанию, – сообщил Салливан.

– Наряду с другими, если я правильно помню.

– Да, но она изменила завещание в его пользу в самом конце прошлого года, незадолго до смерти.

– Откуда вы это знаете? – Джарвис слегка приподнял брови.

Гай замялся. Он не мог сказать всю правду.

– Мне сообщил об этом адвокат мисс Шор.

– Продолжайте, – произнес шеф скорее приказным, чем одобрительным тоном.

– Похоже, что остальные родственники не слишком довольны, что он получил такое наследство. К примеру, родной брат мисс Шор. Это предполагает, что в ее делах произошли неожиданные изменения.

– Не обязательно, – возразил Джарвис. – Родственники всегда удивляются содержанию завещания, особенно когда обнаруживают, что им оставили меньше, чем они надеялись.

– Да, несомненно, сэр. Однако, сэр, у него к тому же весьма слабое алиби. Он изменил свои показания. Сначала заявил, что работал в студии, а когда его попросили назвать имена видевших его там людей, сказал, что занимался живописью один у себя дома.

– Понятно, – пробурчал начальник Гая, обхватив рукой стакан.

– Еще одна информация указывает, что… предположительно, между мистером Хобкирком и мисс Шор были романтические отношения.

– Переходите к сути дела, Салливан.

– Сэр, я полагаю, что на мисс Шор напали и ограбили не случайно. Полагаю, это сделал кто-то из ее знакомых. Если вы помните, на дознании патологоанатом сказал, что не выявил никаких признаков борьбы.

– Помню.

– Мне пришло в голову, сэр, что если б мисс Шор знала напавшего на нее, она и не подумала бы о какой-то борьбе. Они могли мило разговаривать до того, как ее совершенно неожиданно ударили. Если у них были близкие отношения, то это могло быть своего рода преступление страсти.

Некоторое время Джарвис хранил задумчивое молчание. Гай сдался и оттянул пальцами увлажнившийся воротник.

– Ясненько, – заговорил, наконец, суперинтендант. – Итак, поскольку вы думаете, что мисс Шор, возможно, знала преступника, поскольку некто предположил, что между ней и мистером Хобкирком были романтические отношения, и поскольку ему оставили немного больше денег в завещании, вы пришли к выводу, что он и есть главный подозреваемый в преднамеренном убийстве. И полагаю, вам нужно мое разрешение для вызова его на более тщательный допрос?

Привычная тень унижения накрыла молодого полицейского.

– Да, сэр, – ответил он так тихо, что его заглушила бы кабинетная мышь, грызущая свои же когти.

– Я даже не хочу обсуждать тот факт, что вы без разрешения вмешивались не в свое дело, вынюхивая что-то по разным углам. – Джарвис не спеша выпил половину виски. – Убирайтесь отсюда, Салливан. У меня нет времени заниматься вашими глупостями. Вы забросили ваши повседневные обязанности. Полагаю, завтра вы закончите составление описи пропаж по пересадочной станции Полгейт?

– Да, сэр.

– Прекратите бубнить: «Да, сэр».

– Да, сэр. То есть нет, сэр. Я имел в виду, благодарю вас, сэр. – Гай кивнул, хотя шеф не смотрел на него, и ретировался – его рука едва не соскользнула с ручки двери, но он умудрился тихо открыть и закрыть ее за собой.

* * *

В тот вечер Гай добрался до дома как раз к тому времени, когда его мать начала накрывать на стол к ужину. Войдя в гостиную, он присоединился к братьям и отцу, уже сидевшими за столом такой добротной конструкции, что он прослужил уже трем поколениям столовых приборов и локтей. Прямоугольную столешницу красного дерева отшлифовал еще дед Гая, знаменитый в узких кругах мебельный мастер, известный потомкам историей о том, как ему поручили сделать изысканный резной шкаф для первой фрейлины королевы Виктории.

Миссис Салливан накрыла, как обычно, на шестерых: шесть белых тарелок, шесть блестящих вилок, шесть ножей с костяными рукоятками, шесть толстых фарфоровых кружек. Гай увидел согнутую спину матери на кухне, где она нарезала хлеб. На конфорке шипел и скворчал жир, хотя газ уже выключили. Все существо хозяйки сосредоточилось на этом занятии – ноги слегка расставлены для лучшей устойчивости, рука с ножом с замедленной размеренностью режет буханку на одинаковые по толщине куски, такие же ровные, как ножки дедовского стола. Сыновья знали, что она напряженно прислушивается к приглушенному стуку входной двери, надеясь услышать его до того, как пробьют часы. Опоздавшие не получали ужина.

Гай быстро занял свое место в углу, возле матери, спиной к окну с крошечной щелкой, которую никому не удавалось заделать, так что его плечи, как обычно, овевал холодный ветерок.

Миссис Салливан, не покидая кухню, отметила его приход едва заметным движением головы и, быстро отрезав шестой кусок, принесла хлеб на стол. В центре уже стояло большое блюдо горячей жареной картошки. Братья вели себя шумно, как обычно, не упуская ни малейшей возможности добродушно подшутить друг над другом, а особенно над младшим из них. В общем гомоне то и дело прорывался чей-нибудь громкий голос, поскольку каждому хотелось привлечь внимание к своей шутке.

– Ну как, что у нас нынче случилось? Не позеленел ли у вас там красный сигнал семафора?

– Да, малыш, эти вооруженные силы привели тебя в форму!

– Правда, не вздумай там опаздывать, ведь за опоздание могут и пристрелить!

Гай молчал, понимая, что никто не будет слушать его, что бы он ни сказал в свою защиту. Отмахнувшись от издевок братьев, он тряхнул головой и ухмыльнулся, пытаясь показать, что они его не волнуют.

– Мать, что у нас на ужин? – спросил он.

– Картошка, как видишь. И хлеб с жиром, но сегодня вечером – никакого сладкого, – подвигая свой стул к столу, строго произнесла хозяйка дома, хотя по ее открытому лицу легкой тенью скользнула улыбка.

Ее муж взмахом руки призвал всех к порядку, и семья склонила головы для молитвы.

– Да возблагодарим Господа за все, что Его милостью вкушать будем. Аминь.

Едва прозвучало последнее слово, шесть голов мгновенно поднялись, а четыре пары рук с идеальной синхронностью, жадно схватив куски хлеба, навалили на тарелки картошку – до того, как отец и мать приступили к трапезе, – и по кругу пошел горшочек с горячим жиром. Миссис Салливан, плеснув в каждую кружку молока, налила всем чай.

Пока семья ужинала, за столом царило молчание, но вот Уолтер, самый старший и крупный из братьев, нарушил тишину. Отец в шутку упорно называл Уолтера и Эрнеста ирландскими близнецами  – они появились на свет с разницей в десять месяцев, но, судя по всему, Уолтер настолько высосал из матери силы, что на долю Эрнеста ничего не осталось. Младший «близнец» родился совсем маленьким, болезненно хилым и до сих пор оставался тощим, как скелет. Эти братья работали вместе на стройплощадке на Воксхолл-роуд, и, к удивлению их бригадира, Эрнест таскал лотки с кирпичами так же легко, как Уолтер.

– Что у вас там на сей раз, Гай? Поймали на рельсах заблудшую овцу? – поинтересовался Уолтер, посмеиваясь над кружкой чая.

– На вокзале Виктория не пасут овец, – возразил Эрнест, делая вид, что поправляет старшего брата, – но я слышал, что по путям шатался бродячий кот. Оставил массу загадочных следов, дав полиции пищу для размышлений.

Уолтер хлопнул своего «близнеца» по спине и, оскалив зубы, молча изобразил восторженное одобрение.

– Довольно вам уже, – сухо произнесла миссис Салливан.

– Все нормально, мать, – наконец, подал голос Гай, подталкивая очки к переносице. – Шеф пока отложил мои предложения. Поручил искать новые свидетельства. – Он слегка расправил плечи, всем своим видом тщетно пытаясь дать родным понять, что это хорошая новость. Его братья помирали со смеху, утрированно изображая иронию, а родители сидели с бесстрастными лицами, глядя друг на друга через стол с остатками ужина.

– Уж не поручено ли тебе искать свидетельства в цветочных корзинах? Будь бдителен, братец, бери на заметку всякого, кто выскочит на седьмую платформу с петуньями! – Последнее пожелание исходило от Берти, после смерти Тома ставшего самым младшим в семье.

Отломив кусочек хлеба, Гай возил им по тарелке, собирая к центру остатки жира. Горшочек обошел по часовой стрелке всех членов семьи, и, сознавая, что очередь матери будет после него, Гай всегда брал меньше, чем хотел. В задумчивости пропитывая хлеб вкусным жиром, молодой человек отрешался от семейного застолья. Он мог абсолютно отключиться от окружающего мира, если достаточно долго созерцал свою тарелку.

Гай интуитивно чувствовал, что прав в том, что касается Стюарта Хобкирка. Он еще утрет им всем нос.

 

Глава 30

– Лу-Лу! Где же ты? Мне срочно нужна твоя помощь!

Луиза слышала становившийся громче с каждой ступенькой крик Нэнси, которая поднималась из столовой на детский этаж. Ее призывы затихли лишь когда она нашла помощницу няни в бельевой кладовке, где девушка тихо и медленно, не желая быть обнаруженной, складывала выглаженные наволочки.

– О господи, где только я тебя не искала! – воскликнула Митфорд.

– Извини, – выходя из задумчивости, сказала Луиза. – Что случилось?

Нэнси стояла перед ней, полыхая зелеными глазами.

– Да сегодня же… сегодня он приезжает! Я думала, что завтра, но, оказывается, уже сегодня. Мав как раз напомнила об этом Пав, а я совершенно не готова. Мне хотелось надеть синее платье, но оно, по-моему, не глажено и…

Клан Митфорд вернулся в Астхолл-манор из Лондона, и Кэннон даже не представляла, что ей будет так приятно вновь увидеть этот загородный дом. Пусть она просто работала здесь, но девушка уже начала ощущать это место своим домом. Убедившись, что ее мать жива и, во всяком случае, чувствует себя не хуже, чем обычно, и осознавая, что Стивен не сможет добраться до нее в этом маноре, она обрела спокойствие – новое и приятное чувство.

Июнь в Котсулдсе продолжал удивлять ее расцветающей красотой природы. После взрывного радужного многоцветья и свежих ароматов мая, дурманящего цветения и разноголосого птичьего пения, долгие и тихие июньские дни с хлопотливыми пчелами, нырявшими в склоненные головки распустившихся роз, рождали у Луизы ощущение того, что она могла лечь на траву и исчезнуть в Стране Чудес, словно Алиса.

Сегодня леди Редесдейл, будучи учредителем и председателем Женского института  Астхолла и Суинбрука, устраивала один из ее обычных попечительских ланчей – событие, заслужившее комментарии лишь от миссис Стоби, которая громогласно жаловалась, что они могут сколько угодно судачить о благотворительных делах, однако именно она нуждается в благотворительности, поскольку из-за таких ланчей тратит на всякие изысканные пустяки гораздо больше времени, ниспосланного ей Господом.

– Луиза! – Нэнси обиженно тряхнула юбками, видя, что ее слова не получили должного отклика.

– Прости, – отложив стопку наволочек, отозвалась Кэннон. – И когда же он приезжает?

– Хупер поедет за ним на станцию к двенадцатичасовому поезду. Как ты думаешь, стоит мне тоже поехать с ним? Или, на твой взгляд, мне следует поджидать его здесь? Мне просто не хочется, чтобы Пав особо мешал нам. Ведь Роланд едет сюда ради меня!

– Ну его намерения нам пока неизвестны.

– Но он же написал Пав после того бала. И я не вижу никакой иной причины для его приезда сюда.

– Давай разбираться с вопросами по очереди, – предложила Луиза. – На мой взгляд, тебе не следует ездить на станцию встречать его.

– Если я не поеду, он может подумать, что я не рада его приезду.

Кэннон почти осязала, как душевное волнение Нэнси поднимается, словно дрожжевое тесто миссис Стоби.

– Его милость не позволит этого, – убежденно произнесла Луиза.

За последние несколько месяцев она хорошо узнала привычки хозяина.

– Да, вряд ли он согласится, – проворчала дочь лорда. – Скорее всего, Пав не позволит мне даже сидеть рядом с ним во время ланча. Если б только я могла признаться ему, что мы познакомились на балу, тогда он мог бы понять…

– Ни в коем случае нельзя говорить его милости о том приеме. Хуже такого признания и не придумаешь. И нам надо обязательно предупредить мистера Лакнора, чтобы он не вздумал упомянуть о том приеме и о знакомстве с нами. Хорошо бы тебе встретить его первой прямо при входе… и попросить о благоразумном молчании.

– Но там же будет Мав и, вероятно, все остальные любопытствующие тупицы! – упав духом, простонала Нэнси.

– Верно. В таком случае придется мне отпроситься и поехать на станцию с Хупером. Скажу, что мне надо купить кое-что в деревне, к примеру, касторового масла, – предложила Луиза, – а твое синее платье я подготовлю – могу погладить его прямо сейчас.

– О, спасибо, – воскликнула Нэнси. – Не знаю, дорогуша, что бы я без тебя делала!

* * *

Незадолго до полудня Луиза и Хупер приехали на станцию. Хупер молча жевал табак, потягивая вожжи рессорной коляски, а девушка смотрела, как появляются вдалеке клубы дыма, возвещая о приближении поезда и его горячо ожидаемого пассажира, Роланда Лакнора.

К прибытию поезда Кэннон поднялась на станционную платформу. Двери начали открываться еще до полной остановки. Видя, как высаживаются разные пассажиры, девушка вдруг вспомнила, как сама пятью месяцами раньше приехала сюда, грязная и испуганная, но с надеждой на лучшее будущее. Когда она заметила Роланда, то подумала, что он тоже испытывает подобные чувства. Красивый, широкоплечий молодой человек в начищенных до блеска коричневых туфлях, он выглядел как-то странно, поскольку костюм на его мускулистой фигуре висел мешком, явно превосходя нужный ему сейчас размер.

Кэннон призывно махнула ему рукой, и он подошел к ней.

– Добрый день, мистер Лакнор, – приветствовала она гостя. – Я выполняла одно поручение в деревне и прошлась до станции, чтобы встретить вас. Погода сегодня прекрасная, не правда ли, и его милость послал коляску, чтобы доставить вас до дома. К сожалению, из-за послевоенных сложностей с горючим они предпочитают пользоваться машиной не слишком часто. К тому же дорога не займет много времени…

– Благодарю вас, – ответил Роланд. – Очень любезно с его стороны, что он вообще послал кого-то встретить меня.

Луиза улыбнулась и развернулась, показывая, что Лакнор должен следовать за ней. В двуколке она устроилась на заднем сиденье, с которого открывался вид на остающуюся позади дорогу, а Роланду ничего не оставалось, кроме как сесть рядом с Хупером, который просто буркнул что-то в знак признания своего нового пассажира. Из-за присутствия возницы исчезла та легкая естественность общения, что возникла между Лакнором и Кэннон за время длинной прогулки по вечернему Лондону.

Хупер дернул вожжи, и они тронулись быстрой рысью по улицам Шиптон-андер-Вичвуда, где под июньским солнцем прекрасно смотрелись дома из золотистого котсулодского камня. За низкими оградами суетились садовники, нанося последние штрихи в картину изысканного цветения, ставшего кульминацией их круглогодичных трудов. Девушки в белых, украшенных вышивкой платьях гуляли по деревне, взявшись за руки и выказывая друг дружке свое восхищение, а их матери с раскрасневшимися лицами и в припорошенных мукой передниках, стоя в тенистых дверных проемах, передыхали от готовки воскресного ланча и обменивались приветственными жестами с соседками.

Вскоре экипаж выехал на более широкую, ведущую прямо к Астхолл-манору дорогу. По обеим ее сторонам тянулись затейливо украшенные дома в стиле королевы Анны, утопающие в зелени, разреженной шапками белых цветов, где тишину нарушал только мерный цокот лошадиных копыт. И вот тогда-то Луиза развернулась и похлопала Роланда по плечу.

– Извините, мистер Лакнор, мне необходимо кое-что сказать вам.

Молодой человек оглянулся на Луизу с выражением встревоженной озабоченности. На ярком солнце его глаза казались совсем черными.

– В чем дело? – спросил он.

Взглянув в сторону Хупера, Кэннон убедилась, что он их не слушает, и прошептала:

– В общем, дело в том, что когда вы познакомились с мисс Нэнси и со мной… – Она смущенно умолкла.

– Да?

– Нам не следовало приходить на тот бал. Лорд и леди Редесдейлы ничего не знают.

– Ясно, – заметил Роланд с укоризненным видом, однако в силу молодости ему не удалось серьезно выразить неодобрение, не удалось напугать Луизу.

– Поэтому, возможно, когда вы увидите сегодня мисс Митфорд, вам лучше… – Девушка опять посмотрела на Хупера, но он продолжал медленно жевать табак, глядя на лошадь. – Возможно, вам лучше сделать вид, что вы видите ее впервые. Суть в том, что если вы скажете, где познакомились с мисс Митфорд, у нее будут большие неприятности, а я, скорее всего, потеряю работу. Пожалуйста, сэр. Я понимаю, что это своего рода обман…

Роланд пристально посмотрел на Луизу и, вдруг улыбнувшись, сказал:

– Разумеется. Вам нет нужды беспокоиться из-за этого.

Потом, отвернувшись от Кэннон, он вновь устремил взгляд на дорогу, и больше они не разговаривали до самого дома.

 

Глава 31

Когда двуколка, обогнув раскидистый дуб, выехала на подъездную дорогу, Луиза заметила, что Нэнси прогуливается по садовой аллее. Явно изо всех сил стараясь выглядеть невозмутимой, она то и дело склонялась, чтобы понюхать аромат недавно расцветших роз, хотя прежде, насколько помнила Кэннон, цветы ее ничуть не интересовали. Ее невольно позабавили проявившиеся в Нэнси признаки страстной влюбленности: девушка вновь тщательно причесалась, уложив волосы в новую затейливую прическу, а шея ее над ключицами заметно покраснела.

Роланд, казалось, не заметил ее, глядя непосредственно на лорда Редесдейла, стоявшего возле входной двери с закинутым за плечо ружьем.

– Добрый день, с приездом! – воскликнул хозяин дома новому гостю. – Простите за мою охотничью экипировку. Чертовы кролики, знаете ли… Как прошло путешествие? Вот и хорошо, вот и славно, – заключил он, не дожидаясь какого-либо ответа.

Памела стояла рядом с отцом, посматривая на вновь прибывшего. Она выглядела спокойной, как обычно, и растрепанной, и, как всегда, держалась чуть в стороне от сестер, однако с довольно приветливым видом. Если б не активная инициатива Нэнси, Пэм с легкостью могла бы стать любимицей Луизы. Подумав об этом, Кэннон мысленно одернула себя, вспомнив наставления нянюшки. Та частенько повторяла ей, что в отношении детей не может быть и речи ни о каких любимчиках.

Луиза видела, как лорд Редесдейл шагнул в сторону Нэнси, которая тщетно пыталась сорвать чайную розу, добившись лишь того, что с цветка слетели все лепестки. Должно быть, у нее не вполне получился задуманный образ изысканной летней утонченности.

– Моя старшая дочь, Нэнси, – наконец, без церемоний произнес лорд.

Девушка попыталась повернуться и сделать приветственный жест, но ей помешал никак не отрывавшийся стебель. Понаблюдав за ней немного, отец прочистил горло.

– Пора в дом, пора. У нас осталось время только для глотка аперитива перед ланчем. Всего двенадцать минут. «Кровавую Мэри»? Вот и славно, вот и славно.

Нэнси подскочила к Луизе и схватила ее за руку.

– Ты предупредила его? Он даже не взглянул на меня!

– Да, думаю, он не выдаст нас. Мне пора вернуться к детям. Постарайся успокоиться, – попросила Кэннон, встревоженная бурной реакцией своей подопечной. Такая нервозность была не в ее характере.

– Постараюсь, – ответила Нэнси, – просто мне… Разве ты не видишь, какой он красавец? Он похож на французского пианиста. Потрясающе печальные глаза и длинные тонкие пальцы.

Луиза усмехнулась, но быстро взяла себя в руки, сделав серьезное лицо.

– По-моему, нянюшка сказала бы, что вы, мисс Нэнси, начитались романов… – начала она, и дочь лорда встретила ее слова глубоким вздохом. – Тебе действительно надо успокоиться. Если всплывет что-то о том бале…

– Не беспокойся, никто ничего не узнает. Пожалуй, мне пора идти. После ланча я найду тебя и расскажу, как все прошло, – пообещала Нэнси, взбегая на крыльцо, но внезапно, опомнившись и остановившись, пригладила платье и волосы, как делала ее мать, и чинно, гордо вздернув подбородок, направилась в гостиную.

Луиза, зайдя в дом с черного хода, обнаружила в кухне расстроенную миссис Стоби.

– Бедняжка Ада совсем расклеилась, слегла с простудой, – простонала она, – а миссис Виндзор предпочла умыть руки. Естественно, станет ли о том волноваться наша миссис Надменность, но у меня-то на первую перемену суп, способный привести ее милость в большое смятение…

– Почему? – спросила Кэннон.

– Ох, даже не спрашивай! – усмехнулась повариха. – Очевидно, не следовало бы подавать суп на ланч, хотя мне лично непонятно, что тут особенного. Тем более в такой жаркий день этот чудесный ароматный вишисуаз  будет как нельзя более кстати.

– Может, я помогу вам? – предложила Луиза.

– Было бы славно, признаюсь, но сначала тебе надо договориться с нянюшкой. Не хватало мне вдобавок к миссис Виндзор упреков от нянюшки!

И в результате, пока миссис Виндзор наполняла бокалы белым французским вином «Сансерре», Луиза, к всеобщему легкому недоумению, разливала гостям в столовой этот изысканный суп. Леди Редесдейл лишь выразительно приподняла брови, но ничего не сказала. В любом случае ее больше интересовал сидевший слева гость.

– Мистер Лакнор, расскажите же мне, – попросила она, – чем вы занимались после войны?

Роланд сделал глоток вина и прочистил горло.

– Честно говоря, леди Редесдейл, найти дело пока сложновато. Я не так давно вернулся. Демобилизовался только в конце прошлого года. Имелась, правда, парочка рискованных деловых предложений…

– О, нет-нет, не утомляйте меня подробностями! – воскликнула хозяйка дома. – Мне все равно их не понять.

Нэнси, наблюдавшую за ними с другого конца стола, явно огорчила резкость матери. Она с надеждой взглянула на миссис Виндзор, обходившую гостей с графином вина, но в ответ получила лишь отрицательное покачивание головы и поджатые губы экономки. За обеденным столом ей пока суждено было оставаться ребенком.

– Я имела в виду, – уже мягче продолжила леди Редесдейл, – какова сфера ваших интересов?

– Видимо, помимо бизнеса, интерес представляет политика, – осторожно заметил Роланд. – Мы живем в удивительные времена, не правда ли? Война закончилась, впереди новое десятилетие…

Мужчина с молодым лицом, но седыми волосами, разделенными посередине ровным пробором, перестал принюхиваться к супу и, подняв голову, радостно произнес:

– Как вдохновляюще это звучит! Нынешним летом леди Редесдейл любезно согласилась взять на себя обязанности по сбору благотворительных средств от партии консерваторов. В моем лице вы найдете питающего надежды сторонника. – Кивнув сам себе, словно в подтверждение только что сказанного, этот гость заправил кончик галстука за рубашку и вооружился суповой ложкой.

– Надежды? – пробасил лорд Редесдейл с другого конца стола. – Если им не гарантировано подавляющее большинство, то мое имя Ллойд Джордж! 

Услышав сию шутку, миссис Гоуд, известная поборница благодеяний Женского института, прыснула вином, что вызвало еще более раскатистый смех хозяина. Утихомирил его лишь пристальный взгляд жены. Эта ситуация в кои-то веки, как заметила Луиза, несколько обескуражила Нэнси. Ей единственной из сестер разрешили сегодня присутствовать на ланче – ради этого ей пришлось пообещать, что она будет помогать во время кампании сбора средств, и Нэнси понимала, что при малейшей оплошности ее могут выдворить из-за стола.

Не обращая внимания на выплеск застольных эмоций, леди Редесдейл вновь повернулась к Роланду, начавшему деликатно пробовать закуски. Луиза вертела в руках супницу и перебирала разливательные ложки на сервировочном столе – ей хотелось убедиться, что он ни словом не обмолвится о том злосчастном бале.

– Я согласна с вами, – заявила хозяйка таким тоном, словно их разговор не прерывался, – нас ждут интересные времена. А сами вы рассчитываете заняться политикой?

– Никогда не говори «никогда», леди Редесдейл. Однако порой я задумываюсь, не больше ли пользы можно принести, занявшись более земными делами.

Мать Луизы впечатлили сдержанные манеры и неоспоримо привлекательная внешность этого молодого человека.

– Да, вы совершенно правы. Нам не под силу привлечь в провинцию всех и каждого, – сказала она и так звонко рассмеялась, что лорд Редесдейл удивленно взглянул на нее с другого конца стола.

Луиза не могла больше задерживаться в столовой – миссис Виндзор и без того уже бросала на нее косые взгляды. Девушка опять спустилась в кухню, где миссис Стоби суетилась над ростбифами, переживая, как бы те не пережарились до момента готовности картошки. Помогая заворачивать говядину в льняную салфетку для отдыха, Кэннон переминалась с ноги на ногу, побудив кухарку раздраженно спросить, не нужен ли ей предлог для отлучки в туалетную комнату.

Вымыв суповые тарелки и вернувшись в столовую, чтобы обнести гостей нарезанными кусками говядины с гарниром из картофеля по-французски и запеченной моркови, Луиза услышала уже непринужденно текущий разговор. Роланд явно преуспел в искусстве смешить леди Редесдейл, хотя все в Астхолл-маноре уже забыли, когда слышали звук ее смеха.

Миссис Гоуд неуклонно поглощала каждое блюдо. Быстро съедая все положенное на тарелку и с готовностью принимая следующую, она мало участвовала в застольной беседе до самого десерта, однако когда перед ней поставили малину со взбитыми сливками, радостно ахнула и сказала:

– Ах, леди Редесдейл, вы приготовили нам поистине великолепный ланч!

Хозяйка дома имела к готовке пищи такое же отношение, как к покрытию крыши черепицей, но тем не менее благосклонно приняла похвалу.

Закончив с десертом, она поднялась из-за стола, побудив Нэнси и миссис Гоуд последовать ее примеру, и сказала:

– Необходимо, чтобы мистер Коулсон присоединился к нам за кофе в гостиной. Строго говоря, сегодня у нас собрание комитета. Прошу простить меня, мистер Лакнор. Надеюсь, мы скоро вновь увидимся с вами.

– Конечно, леди Редесдейл, – встав и кивнув, ответил Роналд. – Ваше общество доставило мне необычайное удовольствие.

Улыбаясь, мистер Коулсон вытащил кончик галстука из-за пазухи и, отвесив легкий поклон лорду Редесдейлу, удалился вслед за дамами.

– И никакого портвейна, старина, – благожелательно заметил лорд. – Итак, не пойти ли нам в мой кабинет? Там мы сможем спокойно обсудить ваши деловые предложения. Меня очень заинтересовали…

* * *

Через час или около того, когда настало время прогулки по саду и Луиза, крепко держа за руку Декку, спускалась в холл, а за ними уныло плелась Юнити, она увидела возле кабинета лорда Редесдейла Нэнси, которая застыла в странной позе, прижав ухо к замочной скважине. Не дав Кэннон и слова сказать, девушка прижала палец к губам, выпрямилась и подошла к ней.

– Я подслушивала уже целую вечность, – прошептала она, – все ждала, что он упомянет мое имя, но нет, пока ни разу… Ах, Лу! Неужели он может не испытывать столь же пылких чувств, как я? Я зачахну от тоски! – И мисс Митфорд демонстративно, правда, с игривым видом схватилась за горло.

Попытка Луизы строго взглянуть на жеманницу не удалась – Нэнси чаще всех удавалось развеселить ее.

– Значит, ни единого упоминания о бале? – уточнила помощница няни.

– Ни единого – насколько я поняла, они говорили о войне и гольфе. Ничего скучнее не придумали.

– А ты уверена, что только об этом?

Луиза понимала, что ей не следовало об этом спрашивать. То, что творилось за этой дверью, касалось ее не больше, чем дела в кабинете премьер-министра, но она не смогла удержаться.

– Да, по-моему, – ответила дочь лорда. – Хотя слышно было плохо. Они бурчали что-то себе под нос.

– В общем, о чем бы они ни говорили, нам все равно не угадать. А теперь отойдем подальше от двери.

– Да, да, разумеется, – согласилась Нэнси. – Мне просто…

Она вздрогнула, когда дверная ручка вдруг повернулась, и отскочила в сторону, едва не влетев в объятия Луизы, рядом с которой к тому же неуверенно покачивалась на маленьких ножках Декка. При виде открывающейся двери запретной для детей комнаты Юнити вжалась в стену. Роланд прощался с лордом Редесдейлом, который спросил его, найдет ли он сам выход. Кэннон знала, что после ухода гостя из кабинета будет доноситься музыка поставленной на граммофон пластинки и тихое похрапывание в паузах между песнями.

Замерев при появлении Роланда, Луиза и Нэнси точно онемели, но, к счастью, он сам нарушил молчание:

– Мисс Митфорд, я надеялся увидеть вас вновь.

– Ах, неужели? – с достоинством произнесла Нэнси.

– Я вижу, вы собрались на прогулку с младшими сестрами, – сказал Лакнор, когда голова Юнити в скособочившейся белой панаме высунулась из-за спины Луизы. – Вы позволите составить вам компанию? На станцию меня подвезут не раньше чем через полчаса.

– Да, сэр, это было бы прекрасно, – ответила за Нэнси помощница няни. – Мы как раз собирались прогуляться по саду.

В теплом мареве солнечного дня вся компания брела по аллее, и Луиза услышала, как Роланд спросил Нэнси:

– Мисс Митфорд, возможно ли, что я видел вас где-то раньше?

В ответ дочь хозяина дома лишь удивленно приподняла бровь.

 

Глава 32

Луиза получила письмо от Гая, в котором тот спрашивал, не хотела бы она составить ему компанию в поездке в Корнуолл.

– «Там мне необходимо проделать некоторую следовательскую работу», – прочитала она вслух.

Нэнси уже успела откровенно излить ей душу, поведав о своих поэтических чувствах к Роланду, и этот разнеживающий солнечный день почему-то побудил Луизу сделать то же самое в отношении Гая. Нянюшка Блор, устроившись на тенистой скамейке под деревом, вязала крошечную кофточку лимонно-желтого цвета, а девушки вдвоем сидели на траве рядом с лежавшей на ковре Дебо, и Кэннон подумала, что вреда от ее откровенности никакого не будет.

– Следовательскую работу? – повторила Нэнси. – По делу Флоренс Шор? Везет тебе!

– Не болтай глупостей, – сказала Луиза, сразу пожалев о том, что прочла вслух часть письма. – Дальше он пишет: «Я собирался съездить туда на отпускную неделю ближе к концу этого месяца. Есть удобный поезд с Паддингтона до Сент-Айвза, где моя тетя содержит пансион. И я подумал, может быть, вы согласитесь поехать со мной? Там очень красиво, и вы сможете посмотреть, какой замечательный улов вытаскивают тамошние рыбаки».

– Тетушка с пансионом! – радостно подхватила Нэнси. – Разве это не означает, что вам обеспечено и жилье, и питание? По-моему, это звучит потрясающе пикантно.

– Гай не стал бы предлагать мне ничего пикантного, – возразила помощница няни, тщетно пытаясь изобразить негодование. – Кроме того, я теперь живу самостоятельно. Кто подскажет, прилично ли мне ехать с мужчиной в Корнуолл?

– Я лично полагаю, что прилично, – заявила старшая дочь лорда, – и более того, я даже завидую. Посмотри-ка, у меня даже глаза позеленели! – И, озорно сверкнув взглядом, она рассмеялась.

Этот сезон так или иначе должен был стать ее последним детским летом, и Нэнси заявила Луизе, что уже ощутила приближение зрелости, о которой так давно мечтала.

– Дело в том, что я не уверена, хочется ли мне поехать, – печально произнесла Кэннон, склоняясь и подхватывая Дебо, которая упорно, но без особого успеха пыталась перевернуться на животик. Девушка прижала малышку к себе и нежно погладила ее шелковистую головку. – Ведь мы с ним так мало знакомы. Я практически ничего о нем не знаю.

– Ну уж он-то наверняка знает, что ты понравилась ему, – заметила Нэнси.

– Ну и что, этого еще недостаточно, – произнесла Луиза непререкаемым тоном, надеясь заставить собеседницу сменить тему.

Несмотря на то что Гай ей нравился, сама идея отдыха с полицейским казалась девушке невероятной. В привычном ей обиходе полицейские считались врагами, и парочка непосредственных случайных столкновений с ними оставили у нее страшные и постыдные воспоминания. К тому же она опасалась, что кто-то из сослуживцев Салливана мог узнать ее.

– Нет, это невозможно, – заявила Кэннон.

Однако Нэнси, не заметив замешательства Луизы, продолжала мечтательно болтать:

– Если уж говорить серьезно, то мы же помогаем ему в расследовании дела Шор, верно? И, кстати, чем больше я думаю об этом деле, тем больше склоняюсь к тому, что виноват ее кузен, тот самый художник. Разве он не нуждался в деньгах? Уверяю тебя, мотив обязательно связан с деньгами.

– А ты не забыла о ее брате? Он ведь тоже унаследовал деньги и разозлился из-за того, что его кузен получил солидный куш, – напомнила Луиза.

– Оффли тогда был в Америке. Нет, наверняка виноват Стюарт, – повторила мисс Митфорд, редко отказывавшаяся от своих идей.

– А вдруг ее брат подговорил кого-то сделать это за него? – предположила Кэннон.

Но Нэнси отмела эту версию как чересчур надуманную.

– Ладно, как бы то ни было, нам это не известно, – заключила Луиза, поднимаясь с травы. – Пойду отнесу мисс Дебо в дом, ее нужно переодеть.

* * *

Луиза написала Гаю ответное письмо, сообщив, что не сможет отправиться с ним в Корнуолл. Отказываясь, она испытывала острое сожаление, но понимала, что так надо. И вскоре ей пришел унылый ответ. Салливан, уже сомневаясь, что и сам сможет поехать, написал:

«Трудно понять, надо ли вообще продолжать заниматься этим делом. Я провел все возможные расследования, но мой шеф не желает больше отпускать меня со службы для проверки новых зацепок – хотя зацепок, о которых стоило бы упомянуть, в общем-то, и нет. Если до него дойдет, что я собираюсь в Корнуолл, он, наверное, не преминет устроить мне выговор. Нам известно лишь, что некий человек в коричневом костюме сел в поезд на вокзале Виктория, а вышел, вероятно, в Льюисе. Недавно я разговаривал с проводником, и его описание этого незнакомца не слишком подходит к другу мисс Шор – он не мог быть тем самым незнакомцем.

Оружие также не найдено, что является существенной проблемой. Доктор Спилсбери сказала мне, что Шор ударили довольно большим тупым предметом, возможно, рукояткой револьвера или ручкой зонта. И если уж говорить о том мужчине в коричневом костюме – допустим, как мы полагаем, убитая его знала, – то единственными подозреваемыми, по-моему, остаются, во-первых, Стюарт Хобкирк, ее кузен, на том основании, что он унаследовал некоторую сумму денег и имеет слабое алиби, и, во-вторых, еще ее брат Оффли Шор, которого раздосадовало завещание. Однако брат живет в Калифорнии и на момент преступления даже не был в Англии. Улик явно маловато».

Луиза представила, как доброе лицо Гая напряженно склонялось над этим письмом, и он слегка хмурился, набираясь храбрости, чтобы признаться ей в своих разочарованиях и неудовлетворенности.

Внезапно ей вспомнилось то, что сказала Нэнси, когда они ехали на том поезде в гости к Роуз: что двери вагона не открываются изнутри. Для выхода человек должен открыть окно, высунуться и повернуть дверную ручку снаружи. Проводник сказал, что какой-то мужчина выскочил из поезда в Льюисе, но не упомянул, что он задержался, чтобы закрыть окно. Однако когда на следующей остановке в то купе сели железнодорожники, оба окна были закрыты.

Девушка не могла сказать наверняка, что из этого следовало. Наверняка она знала только, что расстроилась из-за Гая, поскольку он чувствовал себя несчастным, и раздумывала, как бы помочь ему.

* * *

Вечером, уложив младших детей спать, Луиза и нянюшка Блор сидели в детской гостиной за поздним ужином: какао с ломтиками хлеба, густо намазанными соленым маслом.

– А вы когда-нибудь видели Флоренс Шор? – спросила Кэннон, нарушив молчание, пока они пили это горячее какао.

– Боже мой, дорогуша, с чего вдруг ты опять задумалась о бедной мисс Шор? – спросила Блор, поставив чашку какао и извлекая из кармана передника ложку.

Из нянюшкиных карманов появлялись, казалось, самые разные и невероятные вещи. Однажды Луиза видела, как она достала оттуда пару зубных протезов, просто заметив при этом: «На редкость полезное изобретение». Хотя сама няня протезы не носила.

– Не знаю, – солгала Кэннон, – просто вдруг всплыло из памяти то дело. Так вы все-таки… виделись с ней?

– Нет, – ответила нянюшка, – она дружила с Роуз, и наши приезды к ней никогда не совпадали. Но я много лет слышала о ней от Роуз. Они познакомились еще в школе медсестер. Ее имя – Найтингейл – как ты понимаешь, сразу вызывало к ней некоторый интерес.

– А какой она была? – спросила Луиза, удобно устроившись в кресле, словно приготовилась слушать сказку на сон грядущий.

– Даже не знаю, какая доля откровений тут допустима, – ответила Блор, с угрожающим сопением втянув воздух, хотя выдох ее закончился легким покашливанием. – На мой взгляд, она ничем особым не выделялась… среди военных медсестер, я имею в виду. Они не слишком разговорчивы, просто делают свою работу. Хотя Роуз любила ее. Полагаю, Флоренс умела дружить по-настоящему. Хотя и предпочитала одиночество.

– И она никогда не выходила замуж?

– О нет, замужем она была за своей работой. Полагаю, у нее имелся вроде как сердечный друг. Какой-то кузен… художник. Но по какой-то причине отношения между ними не заладились. Кроме того, она очень привязалась к другой своей подруге, Мейбл. Фло, возможно, беспокоилась, что если выйдет замуж и переедет к мужу, то ее подруга останется одна. Бедняжка Мейбл, ей будет очень трудно пережить эту смерть…

– А чем она занималась в свободное от работы время?

– Что-то ты не в меру любопытна… Не забывай, что любопытство сгубило кошку, – резко заметила нянюшка, но Луиза знала, что она любит посплетничать и лишь для виду тянет с ответом. – В общем, она общалась с друзьями, ее всегда с удовольствием принимали. В деньгах она не нуждалась… Происходила из почтенной семьи и получила вполне солидное наследство – поэтому, на мой взгляд, могла бы жить вполне независимо.

– Если б не такой конец, – заключила Кэннон.

– Да уж, – печально согласилась ее собеседница, – если б не такой конец. Кто знает, что там произошло? На редкость несправедливое завершение для жизни, прожитой для других. Но, полагаю, на небесах ее щедро вознаградят. Зато мне не достанется никакой награды, если я буду тут часами попусту болтать. Так что пора мне отправляться на боковую, в Бедфордшир . Не забудь выключить свет.

– Конечно, – сказала Луиза. – Доброй ночи, нянюшка.

– Доброй ночи, детка.

 

Глава 33

Через несколько дней Нэнси смущенно достала из кармана письмо и показала его Луизе.

– Он написал мне, – с торжествующим видом сообщила она.

Да, действительно написал. Роланд прислал своей новой знакомой короткое письмо, поблагодарив за чудесную прогулку по саду и выразив надежду на новую встречу в Лондоне, и подписался: «Ваш покорный слуга, Роланд Лакнор». Понимая, что не следует говорить о встрече на балу, молодой человек лишь выразил радость по поводу того, что их представили друг другу, поскольку это помогло ему найти лорда Редесдейла. «Тем из нас, кто воевал под Ипром, бывает трудно говорить о тех годах, – писал он, – поэтому очень важно найти понимающих тебя людей, даже если общие воспоминания останутся невысказанными».

– Не правда ли, он весьма поэтичен? – заметила Нэнси, мелодраматично прижимая письмо к груди обеими руками. – Ой, ну почему ты смотришь так иронично? Не порти мне радость!

Луиза, оторвавшись от шитья, продолжала сидеть тихо, как мышка. Солнечный свет струился на белое в синюю полоску детское платьице, лежавшее у нее на коленях.

– Мне хочется порадоваться за тебя, – возразила она, – просто, по-моему, тебе следует быть осторожной. Он значительно старше тебя. Ты же еще совсем юная девушка.

– Екатерина Арагонская в шестнадцать лет уже вышла замуж за принца Артура, – вызывающе парировала мисс Митфорд.

– Не думаю, что его милость сочтет данный аргумент исчерпывающим – и кроме того, по-моему, о женитьбе пока говорить преждевременно.

– К чему такая явная подозрительность? Он ведь, на мой взгляд, абсолютно очарователен, и пока это можно назвать его единственным недостатком.

– Возможно, именно это мне и подозрительно, – отозвалась Луиза и, снова взяв в руки иголку, показала, что ей пора продолжить работу.

– Значит, ты признаёшь это, – сказала Нэнси. – Ладно, я докажу, что ты ошибаешься. Сейчас же напишу ему ответ и предложу встретиться в Лондоне. И ты меня не остановишь.

– С кем встретиться в Лондоне?

Кэннон мгновенно вскочила, а ее вздрогнувшая подопечная, оглянувшись, увидела на пороге леди Редесдейл.

– Я просто зашла повидать Дебо, – сказала хозяйка дома. – Так с кем же, Коко, ты планируешь встретиться?

– С Марджори Мюррей, – быстро придя в себя, ответила Нэнси. – Она предложила встретиться на Летней выставке.

– Едва ли, на мой взгляд, ты поедешь в Лондон одна, – строго сказала ее мать, а затем спросила: – Это от нее письмо? Пожалуйста, могу я взглянуть?

– Мав! Это же мое письмо!

– Я прекрасно это понимаю. Пожалуйста, передай мне его.

Луиза замерла, не способная вымолвить ни слова. Она поняла, что за этим последует, и лишь смотрела, как Нэнси медленно отдала письмо леди Редесдейл. «Вот так, должно быть, чувствует себя утопающий», – подумала помощница няни. Она мельком вспомнила Гая и письмо, которое собиралась написать ему, а потом все ее мысли мгновенно улетучились, и внимание полностью сосредоточилось на нынешней щекотливой ситуации.

Сначала леди Редесдейл прочла подпись в конце письма.

– Почему мистер Лакнор решил написать тебе?

Ответ Нэнси адресовала персидскому ковру. Казалось, ее вдруг особенно заинтересовало пятно черносмородинового сока, которое прикидывалось частью коврового узора.

– Честное слово, не знаю.

Хозяйка дома вернулась к началу письма и прочитала его до конца.

– Что он имел в виду… Почему он сожалеет, что тебе и мисс Кэннон пришлось так внезапно покинуть бал? О каком бале речь? Луиза, вы тоже можете объясниться.

– Ваша милость, мне очень жаль… – забормотала Кэннон.

– Мав, пожалуйста, не вини Лу-Лу, она ни в чем не виновата, я заставила ее, – взглянув теперь прямо на мать, вмешалась Нэнси и, едва не падая на колени, сложила руки в молитвенном жесте.

– Что, собственно, заставила? – все еще не понимала леди.

– Пойти на бал. Мы сходили на бал. Я заставила Луизу составить мне компанию.

– И когда же это случилось?

«Выражение лица леди Редесдейл, – со страхом подумала Луиза, – позволяет отлично понять фразеологизм “метать громы и молнии”».

– В тот вечер мы сказали, что ужинали с Марджори Мюррей и ее крестной. Она и устраивала прием, но это был бал. Мав, не надо так уж сильно расстраиваться! Я же была там не одна, а вместе с Лу-Лу, – распахнутые глаза Нэнси наполнились слезами. – Пожалуйста, Мав, не говори Пав!

– С твоим отцом мы пойдем разговаривать немедленно, – ответила Редесдейл ледяным тоном, способным, казалось, превратить лето в зиму, – а с вами, Луиза, мы еще тоже поговорим. Полагаю, вам следует пойти и побеседовать с нянюшкой Блор, объяснив ей, что именно вы сделали. Я крайне разочарована, – с тяжелым вздохом заключила она, – право, крайне разочарована.

Развернувшись на каблуках, хозяйка дома направилась к лестнице, и Нэнси покорно последовала за ней, напоследок оглянувшись и прошептав Луизе:

– Мне очень жаль.

В расстроенных чувствах Кэннон отправилась искать Блор, которая, как девушке было известно, сейчас могла хлопотать вокруг Декки и Юнити, уговаривая их надеть панамы перед выходом на прогулку в сад.

– Ах, как ты вовремя! – воскликнула нянюшка. – Не поможешь ли мне, дорогая? Мне трудно нагнуться, чтобы завязать панамки на этих малютках, а они к тому же еще и изворачиваются, как ужи… Декка, милочка, успокойся.

– Не хочу ее надевать! – завизжала Декка. – Это какая-то глупая шляпа!

– Деточка, но там же некому будет смотреть на тебя, – сказала няня и, тихо застонав, прижала руки к пояснице.

Склонившись, Луиза ловко завязала шляпку на малышке и грустно сообщила нянюшке:

– Мне очень жаль, нянюшка Блор, но, видимо, мне придется уволиться. – Сжав зубы, она прижала язык к небу, отчаянно стараясь не расплакаться.

– Что случилось? – Теперь каждая черточка лица Блор выражала замешательство.

Вероятно, десятилетия чтения детям вечерних сказок упростило эмоции нянюшки до качества книжных иллюстраций. Все ее чувства откровенно отражались на лице.

– Я сходила с Нэн… с мисс Нэнси на один бал в Лондоне, хотя ей пока не разрешили их посещать, – призналась Кэннон.

– Не разрешили… – изумленно повторила няня.

Мысль о нарушении недвусмысленного запрета ее господ казалась ей такой же невероятной, как мифы о лунном человеке. Это противоречило законам самой природы.

– Ее милость только что случайно узнала об этом и увела мисс Нэнси разбираться с отцом. А мне велела найти вас и все рассказать по правде. Ох, нянюшка, мне ужасно стыдно!

Если раньше Луиза чувствовала, что тонет, то теперь она осознала, что уже достигла морского дна.

– Милочка, я даже не знаю, что сказать, – растерянно произнесла Блор. – О боже, боже! Мне остается только надеяться, что они не предложат тебе уйти. Право, даже не представляю, как я тут справлюсь без тебя. И мысль о том, что придется обучать кого-то другого… – Нашарив стул, она медленно опустилась на него, и ее лицо сморщилось, как проколотый пляжный мяч. – Но право же, тебе не следовало так поступать. Что на тебя нашло?

– Мисс Нэнси уговорила меня. Туда собиралась пойти ее подруга, Марджори Мюррей, и она захотела пойти с ней. Она понимала, что его милость ни за что не даст разрешения, но заявила, что пойдет в любом случае. Мы подумали, что, по крайней мере, будет не так плохо, если я буду сопровождать ее. А теперь я понимаю, что зря уступила ее уговорам. Тем более что вечер получился ужасный.

– Что же в нем было такого ужасного? Ну-ка говори начистоту. – Няня начала приходить в себя.

– Я… в общем, я встретила там того, кого совсем не хотела видеть, и нам пришлось спешно уйти, – запнувшись, протараторила Луиза. – Пожалуйста, уговорите их не увольнять меня. Я не могу вернуться домой.

Нянюшка сочувственно посмотрела на нее.

– Я могу понять твои чувства, – заметила она. – В молодости я знала многих девушек, которые питали большие надежды, устраиваясь служить в богатые дома. Да и мне ли не знать? Много лет назад я сама приняла такое решение. Надо попробовать помочь тебе, хотя ничего не могу обещать. Его милость крайне строг, когда дело касается воспитания его дочерей. Ну да ладно, иди ко мне.

Луиза припала в раскрытые нянюшкины объятия, вдохнув исходивший от нее успокаивающий аромат грушевых леденцов. Судорожно вздохнув, она подавила слезы и встала, смущенная, почувствовав, что Декка дергает ее за юбку. Юнити по-прежнему стояла на ковре, внимательно наблюдая за ними, а ее летняя шляпка опять развязалась.

* * *

Следующие несколько дней стали мучением для всех домочадцев. Повсюду слышался возмущенный голос лорда Редесдейла: он кричал то на разлегшихся в неположенных местах собак, то на несвоевременно пришедшую в столовую Аду, и даже – довольно продолжительное время – ругался на тупую иглу своего граммофона. Нэнси сообщили, что ее сестры не будут разговаривать с ней, и оба родителя также начисто прекратили с ней общение. В общем, объявили бойкот – а такая участь казалась ей гораздо мучительнее нескончаемых гневных упреков.

Луиза на цыпочках ходила по детским комнатам, едва смея спускаться вниз, так что нянюшке пришлось самой отводить девочек в гостиную к чаю и, пыхтя и отдуваясь, подниматься обратно.

В итоге по прошествии трех дней такой жизни леди Редесдейл после завтрака призвала Луизу и Нэнси в малую столовую. Она сидела за своим письменным столом, а обе девушки смиренно стояли перед ней.

– Луиза, мы с его милостью решили, что вы совершили серьезный проступок, – с крайне суровым видом начала хозяйка дома. – Но мы не питаем никаких иллюзий насчет способностей убеждения нашей старшей дочери. Кроме того, вы нужны нянюшке Блор. Поэтому вы остаетесь в нашем доме, однако отныне мы будем пристально следить за вашим поведением.

– Да, миледи, – кивнула Кэннон, – я поняла. Благодарю вас.

Леди Редесдейл повернулась к дочери, смотревшей на мать с угрюмым, недовольным выражением.

– А что касается тебя, Нэнси, то мы с твоим отцом решили, что лучше всего будет отправить тебя в школу. Ты поедешь в косуолдский пансион Хатероп-кастл. Мы можем лишь надеяться, что там тебя сумеют научить хорошему поведению и благородным манерам, чего нам не удалось сделать до конца. Ты много лет твердила, как тебе хочется в школу. Вот теперь желаемое станет для тебя явью.

– Но, Мав, я…

– Что бы ты ни собиралась сказать, я не желаю этого слышать. Осенью ты поступишь в Хатероп, – объявила Редесдейл и заключила: – А теперь вы обе возвращайтесь к себе наверх.

Луиза жутко переволновалась, стоя перед хозяйкой, и ее сердце до сих пор колотилось с бешеной скоростью. С огромным облегчением она осознала, что в итоге ей не придется возвращаться домой в Лондон, где для нее существовали только два жизненных пути: либо жизнь прачки, либо… Нет, Луиза не желала даже думать о второй участи… Но пока она в безопасности.

Какие бы чувства ни испытывала Нэнси, облегчение, однако, в них не входило. Поднимаясь по лестнице, она издавала жалобные стоны.

– «Мы с твоим отцом»! – передразнивая мать, произнесла она. – Уверена, что решение принимала одна Мав! Пав никогда не поддерживал идеи нашего школьного обучения – он обычно говорил, что все эти ученые «синие чулки» доходят до того, что начинают играть в хоккей. Это все происки Мав. Ей завидно, что у меня дома наконец-то появилась подруга, вот она и решила отослать меня подальше… – Они уже достигли лестничной площадки, когда Нэнси вдруг схватила Луизу за плечо. – Ах, что же мне теперь делать? Роланду не удастся написать мне туда. Тебе, Лу, придется писать ему от моего имени.

– Я не смогу, – ответила Кэннон. – Ты же слышала, что сказала ее милость. Если я совершу еще одну ошибку, меня выгонят. Я не могу рисковать. Прости.

– Я понимаю. – Нэнси сразу смягчилась, осознав весомую правоту слов Луизы. – Кроме того, ты нужна мне здесь. Поэтому мы не станем так поступать. Я придумаю что-нибудь другое… Ох! Как же она разозлилась! Правда, я действительно хотела в школу, но только потому, что дома царила адская скука, никакой нормальной учебы, и даже поговорить не с кем. Но с тех пор, как появилась ты, все изменилось.

– Тебе стоит постараться наилучшим образом воспользоваться новыми возможностями, – заметила Луиза, к которой уже вернулось спокойствие. – Да и наказание явно продлится недолго. А я буду ждать тебя здесь. Давай скорее пойдем и сообщим нянюшке хорошие новости. Последние дни она сильно переживала.

 

Глава 34

В детскую влетела Виндзор с потемневшим от ледяной ярости лицом. Нянюшка и Луиза заканчивали приводить в презентабельный вид младших девочек перед их выходом в библиотеку к чаю.

– Добрый день, миссис Виндзор, – спокойно сказала Блор, совершенно игнорируя внезапный froideur , которым повеяло в комнате с появлением экономки.

Домоправительница пальнула взглядом в помощницу няни.

– Вас к телефону, – процедила Виндзор, не разжимая зубы. – Некий мистер Салливан. Уведомите его, чтобы он больше не звонил вам сюда.

С этими словами Виндзор величественно удалилась.

Вспыхнув, Луиза побежала вниз к телефону, стоявшему на буфете в служебной комнате рядом с холлом. Слава богу, экономка отправилась срывать свое дурное настроение на ком-то другом!

– Мистер Салливан? – прошептала девушка в трубку, показавшуюся ей вдруг очень тяжелой. Она вообще усомнилась, работает ли аппарат.

– Мисс Кэннон. – Голос Гая слегка фонил, отдаваясь эхом. – Простите за звонок, но… я все же решил рискнуть… попробовать.

– Что попробовать? – спросила Луиза, опасливо оглядываясь на тот случай, если миссис Виндзор внезапно возникнет рядом с ней, точно сказочная ведьма. Никто бы ничуть не удивился, если б она вылетела из подвального люка в клубах дыма.

– Помните, я писал вам о подозреваемом, Стюарте Хобкирке? Я сходил посмотреть его картины на Летней выставке в Королевской академии искусств, а кроме того, похоже, в Лондоне есть одна галерея, где будут выставлены еще несколько его работ. Она открывается через пару дней. Есть ли у вас хоть какая-то возможность сходить туда со мной?

– Зачем? – спросила Луиза.

Ее собеседник опешил. Он никак не ожидал такого вопроса.

– Мне запрещено допрашивать его. Если б вы пришли со мной, то ситуация стала бы более нейтральной, – объяснил полицейский.

– Вы подразумеваете, что могли бы свалить вину на меня? – По сути, Кэннон не хотелось поддразнивать молодого человека, но эта шутка напрашивалась сама собой.

– Я не думал ни о чем подобном, однако, наверное, вы правы. И к тому же, – Салливан замялся, но пауза не затянулась, – мне хочется увидеться с вами. Я понимаю, что вероятность невелика, но, по-моему, предложить стоило.

Из трубки до Луизы доносилось учащенное дыхание Гая. Не в первый раз она подумала о том, какое чудесное изобретение – телефон. Ведь ее собеседник сейчас находился в далеком Лондоне.

– Мы собирались скоро приехать на несколько дней в Лондон, – ответила она, стараясь говорить как можно небрежнее, – но я должна поговорить с нянюшкой Блор и узнать, сможет ли она отпустить меня.

– Да, разумеется. Я понимаю. Но вы правда думаете, что сможете?

– Да, правда, – рассмеявшись, подтвердила Кэннон.

– Выставка открывается в следующий четверг, в районе Сент-Джеймсса. Мы сможем встретиться около станции «Грин-парк» в шесть часов?

– Я постараюсь прийти. До свидания, мистер Салливан. – Луиза повесила телефонную трубку и вытерла ладонь о юбку. Ее рука увлажнилась от пота, но девушка сказала себе, что причиной тому было не что иное, как жара в этой комнатенке.

* * *

Они собирались в Лондон ненадолго, в основном чтобы купить Нэнси все необходимое для жизни в школе Хатероп-кастл. Последние пару недель провинившуюся девушку умиротворили мысли о возможных школьных подругах и новых книгах из школьной библиотеки. После составления длинного списка необходимых вещей, которыми надо будет заполнить чемодан, Луиза отправилась вместе с Нэнси и лордом Редесдейлом в его любимый универмаг «Армии и флота», где, по его мнению, можно было найти все необходимое.

В первый вечер Кэннон и старшая дочь лорда суетились на кухне, делая себе горячий шоколад, чтобы выпить его наверху в спальне, и вдруг услышали какой-то шум у входной двери. Они выглянули в коридор и увидели, что лорд Редесдейл строго разговаривает с молодым человеком лет двадцати с взъерошенной шевелюрой и замутненным взором. Парень запинался и в гневе выпаливал слова.

– Это Билл, – прошептала Нэнси.

– Кто такой Билл? – поинтересовалась помощница няни.

– Сын тетушки Нэтти. Вообще-то он живет во Франции, хотя сейчас, видимо, приехал сюда.

Луиза стала смотреть, как лорд Редесдейл пытается выставить Билла за дверь – тот сопротивляется, распаляясь все сильнее.

– По-моему, он пьян, – заметила Кэннон. – Лучше нам ему не показываться.

Обе девушки крадучись поднялись в свои комнаты по черной лестнице, и об этом инциденте никто не вспоминал несколько месяцев.

 

Глава 35

В следующий четверг Гай, изрядно нервничая, стоял около станции метро «Грин-парк». День выдался теплый, и горожане, приехавшие на прогулку, надеялись еще насладиться прелестями лета на лоне природы. «Пестики, тычинки и детки в капусте», – с иронией подумал Салливан. Спустя несколько минут он начал беспокоиться, появится ли Луиза и насколько долго ему подобает ждать ее, но потом вдруг смутно увидел, как какая-то женщина бежит по улице, придерживая рукой шляпку, а ветер вздувает у нее за спиной подол ее юбки. Резвая бегунья не сбавляла скорости, пока не оказалась почти рядом с полицейским, и тогда он осознал, что видит Луизу.

– Мистер Салливан! – отдуваясь, воскликнула она. – Вот и я!

Девушка рассмеялась, с радостью взглянув в уже знакомые, дружелюбные и прищуренные за линзами очков глаза.

– Боже, да, вот и вы… – пролепетал Гай, чувствуя, как его заливает волна радости. – Я очень рад, что вы смогли прийти.

– Ах, все получилось просто – они задолжали мне выходной, – сообщила Кэннон, лишь слегка погрешив против правды. Нэнси, горя желанием пойти вместе с ней, пыталась скандалить, но Луизе хотелось одной встретиться с Гаем, и она сумела успокоить ее.

Они направились в сторону Сент-Джеймс-сквер. По тротуарам сновали толпы деловых мужчин, несмотря на жару, одетых в костюмы и шляпы, – с сознанием собственной важности они вышагивали по улице, гордо используя в качестве трости зонты с серебряными набалдашниками на ручках. Салливан принялся рассказывать своей спутнице о выставке, которую им предстояло увидеть.

– Это выставка художников школы Сент-Айвза из Корнуолла. Хобкирк – как раз один из них. Я уверен, что он будет там, – пояснил полицейский, немного опасаясь, что Луиза подумает, будто он пригласил ее под фальшивым предлогом.

– Да, – согласилась девушка, – полагаю, вы правы. Я никогда раньше не бывала на открытии выставок. Как я выгляжу, достаточно элегантной? – Она остановилась посередине тротуара и повернулась к Салливану, побуждая его высказаться о ее внешности.

Гай окинул взглядом ее карие глаза, напоминающие бутон розы губки, стройную фигурку в голубом хлопчатобумажном жакете, тонкие лодыжки и маленькие ножки в начищенных туфлях на каблучках, добавлявших ей целый дюйм роста. По его мнению, она выглядела идеально.

– Итак, каково ваше мнение? – опять спросила его Луиза.

Вместо ответа молодой человек галантно предложил ей взять его под руку, и они вместе прошли последние сотни ярдов до выставочного зала.

Там уже собралось множество молодых людей, которые угощались вином и громко разговаривали. Гай взял себе бокал вина с подноса проходящего мимо официанта, но Кэннон отказалась от выпивки, и они вдвоем встали в сторонке, делая вид, что пришли сюда с полным правом, хотя и чувствовали себя картофельной ботвой на клумбе с розами. Луиза, сгорая от любопытства, разглядывала наряды других посетительниц, сшитые, казалось, из полупрозрачной кальки, которой ее подопечные пользовались для копирования иллюстраций из альбома по искусству Ренессанса лорда Редесдейла. Возле одной стены она с удивлением заметила мужчину с накрашенными помадой губами.

Минут через десять Кэннон жестом предложила своему спутнику наклониться и подставить ей ухо.

– Мы же не сумеем по волшебству узнать мистера Хобкирка, – прошептала она. – Нам пора спросить кого-нибудь, где он.

Затем Луиза тихо рассмеялась Гаю на ухо, и ему оставалось только надеяться, что он не залился от смущения пунцовым румянцем.

Салливан обратился с таким вопросом к стоявшей поблизости паре, и дама в черном шифоновом платье с рисунком из красных роз, вызывающе опасно подчеркивающих ее грудь, указала ему на этого художника, направив на него длинный мундштук с дымящейся сигаретой.

Стюарт Хобкирк оказался мужчиной лет пятидесяти с лишним, хотя на первый взгляд он выглядел моложе. Внешне этот человек производил впечатление изголодавшегося за много лет художника, пусть даже сейчас он питался нормально. Его густые светлые волосы были зачесаны назад, а бархатный пиджак сидел на нем идеально. Он курил в окружении пяти или шести примерно так же одетых и довольно подозрительных на вид типов, ловивших каждое его слово. Гай понял, что ему надо будет постараться улучить удобный момент для серьезного разговора.

Наконец, Стюарт закончил рассказывать свою историю и, покинув кучку почитателей, направился к официанту. Салливан вышел вперед и преградил ему путь как раз в тот момент, когда тот обменял опустевший бокал на полный.

– Мистер Хобкирк? – протянув руку, спросил полицейский.

– Да? – ответил художник с видом человека, призвавшего все свое терпение, чтобы милостиво выслушать похвалы от очередного почитателя его замечательного таланта.

– Меня зовут Гай Салливан, – представился молодой человек. – Я служу в Лондоне в железнодорожной полиции Южнобережного Брайтонского направления. Мы уже говорили с вами по телефону о вашей кузине Флоренс Шор.

Благожелательное терпение на лице Стюарта сменилось недовольством.

– По-моему, сейчас не время и не место.

– Прошу вас, сэр, – сказал Гай, – уделите мне всего лишь минутку вашего времени. Я понимаю, что ситуация не слишком подходящая, но нам очень важно поговорить.

Луиза, предпочитая пока роль молчаливого наблюдателя, стояла поблизости от них, но ободряюще улыбнулась Хобкирку.

– Ну ладно уж, – буркнул Стюарт, раздавив окурок на полу и глотнув вина. – Пожалуй, тогда нам лучше присесть – как вы видите, долго я не простою.

Тут Салливан и его спутница заметили в руке живописца прогулочную трость, а когда Хобкирк направился к диванчику в боковой части зала, стало видно, что он сильно хромает.

У Кэннон противно засосало под ложечкой. Вряд ли Хобкирк был тем спрыгнувшим с поезда мужчиной. Он мог, конечно, неудачно спрыгнуть, повредив ногу, но где-то в другом месте.

Гай и Стюарт устроились на диванчике, а Луиза встала рядом с ними. Она вдруг почувствовала себя в роли сторожевой собаки.

– Вы упоминали раньше, что в тот день занимались живописью в одиночестве у себя дома, – напомнил Гай.

– Верно, – прочистив горло, подтвердил Стюарт.

– Насколько мне известно, вы говорили, что с вами не было никого, кто мог бы подтвердить ваши слова, – продолжил полицейский, – но все-таки довольно важно, чтобы вы попытались вспомнить кого-нибудь.

– Зачем? Разве меня в чем-то подозревают?

Салливан замялся, не зная толком, как ответить, но его молчание как раз и сподвигло Стюарта на откровенность.

– Послушайте, дело в том, что я не мог толком ничего рассказать, поскольку в то время гулял в одной компании. Да, предваряя ваш вопрос, я провел там целый день. Мы веселились все выходные.

– Не понял, – озадаченно произнес Гай. – Если вы были в компании, то масса людей, должно быть, способна подтвердить ваше присутствие.

– Д-да, так и есть. Фактически, двое или трое из них сегодня здесь. Я не говорил ничего раньше, поскольку, понимаете… В общем, честно говоря, я нанюхался кокаина и накурился опиума, и начисто выпал из реальности. В сущности, ничего не соображал. И мне не хотелось, чтобы об этом узнала моя мать. – Теперь, после сделанного признания, смущение Стюарта исчезло, и к нему вернулось более привычное бесшабашное настроение.

– Короче, – сказал Гай, не желая вдаваться в дискуссию об употреблении наркотиков, что, конечно, могло шокировать, но не являлось противозаконным, – здесь присутствуют люди, с которыми я могу поговорить сегодня вечером, и они подтвердят, что двенадцатое января этого года вы провели в Корнуолле?

– Да, – успокоенно признал Стюарт. – Все это дело настолько ужасно, знаете ли. Да еще Оффли жутко разъярился из-за завещания… – Он повернулся и взглянул прямо в глаза полицейского. – Но я любил Флоренс. Она, одна из немногих, понимала меня.

Салливан поерзал на месте.

– Да, гм, я понимаю, что вы и мисс Шор были… близки.

Хобкирк вдруг разразился смехом.

– Вы намекаете, что мы с ней были любовниками?

Гай зарделся от смущения и не смог даже выдавить утвердительный ответ.

– Мой дорогой мальчик, вы попали пальцем в небо, – продолжил смеяться художник. – Драгоценная Фло, скажем так, имела иные склонности. Да, ее любовницей была Мейбл Роджерс.

 

Глава 36

Побеседовав с двумя людьми, упомянутыми Стюартом, и получив подтверждение того воздействия, под которым он провел те дни, хотя никто не мог толком вспомнить, сколько именно дней они гуляли, Гай и Луиза покинули галерею.

Они молчаливо прогулялись обратно по Сент-Джеймс-стрит. Салливан словно онемел от последнего откровения, но девушка все раздумывала о хромоте Стюарта и о его прогулочной трости. Они лишь обменялись несколькими фразами и уныло простились на станции «Грин-парк». Гай так надеялся произвести на Луизу впечатление своими детективными способностями, а в итоге проявил себя еще более глупым, чем раньше… По крайней мере, так казалось ему самому. Теперь у него не осталось никаких подозреваемых и никаких новых зацепок, и если Джарвис узнает, что он сделал, то его службе в полиции может прийти конец. Кэннон глубоко переживала за него.

В тот вечер, вернувшись в арендованный Митфордами дом, Луиза обнаружила, что Нэнси бодрствует, дожидаясь ее.

– Ну как, – спросила старшая дочь лорда, прокравшись в ее комнату, – что вы там выяснили?

– Ничего, – ответила Кэннон, сидевшая на своей кровати. – В общем, Стюарт Хобкирк не подходит на роль убийцы. Он сильно хромает и ходит с тросточкой. Невозможно, чтобы он оказался тем человеком, который, по словам проводника, спрыгнул на пути на станции Льюис.

– Но разве не могла прогулочная трость использоваться как оружие? – возразила Нэнси.

– Может, и могла, но даже с мотивом получения наследства ничего не получается. Его хромота слишком заметна. Допустим, он как-то умудрился спрыгнуть с поезда – но тогда видевший его в Льюисе проводник заметил бы, как он хромает.

– А как же быть с преступлением страсти? И с слабым алиби?

– Хобкирк представил Гаю двух людей, и они смогли вспомнить, что весь тот день провели с ним, а еще он сказал, что между ним и Флоренс не было интимных отношений. Он поведал нам, что ее единственной любовью была Мейбл Роджерс.

– Боже! – прошептала Нэнси и, подумав немного, добавила: – Я совершенно не представляю, как это происходит.

– Ну, да, вроде бы, все это как-то странно, – согласилась Луиза.

– Какие-то безумные страсти, наверное… Ладно, и что же дальше? – продолжила расспросы мисс Митфорд. – У нас больше нет подозреваемых?

– Увы, у нас действительно нет больше ни одного подозреваемого, – с грустью подумав о Гае, признала Кэннон.

Нэнси пожелала ей доброй ночи, и помощница няни легла спать, хотя и долго не могла заснуть. Она лежала в темноте и думала, а потом, вдохновленная одной идеей, встала, включила свет и достала бумагу и ручку, чтобы написать письмо.

«Дорогой Гай,

Пожалуйста, не бросайте это расследование. По-моему, вы сможете закончить его, и мне хочется помочь вам. Более того, я думаю, что смогу это сделать.

Еще весной об этом говорила Нэнси, но тогда я не придала ее словам никакого значения. Мы ехали с вокзала Виктория в Сент-Леонардс в том же самом купе, где напали на мисс Шор. Нэнси заметила, что двери купе не открываются изнутри. Любому, кто решил выйти из поезда самостоятельно, необходимо открыть окно и, высунувшись из вагона, повернуть ручку. Железнодорожники, севшие на следующей остановке, говорили, что оба окна были закрыты. А проводник поезда не говорил, что мужчина, вышедший в Льюисе, повернулся, чтобы закрыть окно.

Понимаете, что это значит? Раз мужчина сошел с поезда, то кто-то должен был закрыть за ним окно. Получается, что мисс Шор убивал не один человек, а двое».