Глава 37

Луиза стояла на берегу в Дьеппе, вдыхая полной грудью теплый морской воздух. Она понимала, что летающие над головой чайки ничем не отличаются от английских, но казалось, что они кричат с легким французским акцентом. Девушку восхищала новизна ощущений во Франции, где все воспринималось как-то по-другому, будь то марево солнечного зноя, мелкий песок пляжа или бесподобно вкусные круассаны на завтрак. Даже нос, обгоревший на солнце в первый день, казался ей не менее удивительной экзотикой. Разумеется, все то, что приятно волновало Кэннон, вызывало у нянюшки Блор приступы недовольства и отчаяния: отвратительный чай, на редкость подозрительные, пропахшие чесноком французы и грязные туалеты.

Лорд и леди Редесдейл сняли на время дом по соседству с печально известной тетушкой Нэтти, о богатой биографии которой Луизе с придыханием поведала Нэнси.

– У нее было много любовников, – сообщила она, – и ее четверо детей родились по меньшей мере от двух отцов, не считая, разумеется, мужа, а кроме того, она обожает азартные игры, хотя Пав говорит, что у нее вовсе нет денег.

– Неужели это правда? – прошептала Кэннон. Такое описание совершенно не вязалось с внешностью светловолосой леди Бланш, неизменно выглядевшей исключительно строгой и элегантной. Не говоря уже о том, что мужем ее дочери стал министр по делам колоний Уинстон Черчилль, которому все прочили большое будущее.

Нэнси и Луиза, посланные купить багеты для ланча, решили отдохнуть немного в прибрежном кафе и понаблюдать за праздно прогуливающимися парижанами. Француженки в длинных белых юбках и модных жакетах прикрывали от солнца зонтиками свои идеальные, цвета слоновой кости лица, а их губы даже днем поблескивали ярко-алой помадой. Ни единый след липкого песка или растаявшего мороженого не портил их тщательно созданной красоты, неописуемой, по мнению Кэннон, яростно оттиравшей с юбки злосчастные пятна от glace à la framboise .

– Я написала Роланду, – внезапно сообщила Нэнси. – Раньше я не могла тебе сказать – приходится оберегать тебя от моих грехов, – поэтому говорю теперь. Я сообщила ему, где мы отдыхаем, на случай если он сможет приехать.

– Ужас! – ахнула Луиза. – Зачем ты написала ему?

– Просто мне хочется его увидеть, – ответила ее подопечная, – и, по-моему, ему тоже хочется увидеть меня. Мы часто переписываемся.

– А как же насчет того, что произошло после того бала? Леди Редесдейл вряд ли одобрит ваш поступок.

– Главное, что он нравится Пав. Я знаю, что они встречались с ним и обедали в Лондоне. Да и Мав на самом деле он тоже симпатичен. До того, как выяснилась история с балом, она очень хотела приобщить его к организации праздничного приема партии консерваторов. Кроме того, его она ни в чем не винит – только меня. Не беспокойся, он не заявится без предупреждения. Я посоветовала ему написать Пав и напроситься в гости. У нас тут полно свободных комнат… Ах, Луиза, разве ты не рада за меня? Если он приедет, жизнь у нас тут пойдет гораздо веселее.

– Наверное, ты права, – согласилась Кэннон, хотя сама и не испытывала в этом особой уверенности. Едва избежав опасности потери работы, она больше не хотела вновь рисковать и поэтому добавила: – Но нам пора возвращаться домой, а то нянюшка Блор начнет беспокоиться, что нас украли работорговцы с целью получения выкупа.

– Если бы! – шутливо воскликнула Нэнси, однако встала из-за столика, и девушки отправились дальше на поиски пекарни.

Это предоставило мисс Митфорд возможность щегольнуть беглостью французского языка, освоенного ею в школе.

– Ничему особенному меня там не научили, – сообщила она Луизе, вернувшись из школы, – кроме массы расхожих французских фразочек и парочки новых танцев.

Несмотря на карательные обстоятельства ее отправки в Хатероп-кастл, Нэнси хорошо провела там время, подружилась с некоторыми своими ровесницами и даже с воодушевлением вступила в организацию «Герл-гайдов» , хотя Кэннон подозревала, что она обратила на них внимание, увидев в их действиях скорее новый способ помучить своих сестер бесконечными заданиями, а не практическое удовольствие от освоения правильной вязки узлов.

Вернувшись домой, девушки радостно вбежали в коридор с еще теплым хлебом из пекарни, но нянюшка Блор тут же подавила их радость, велев им вести себя тихо.

– Что случилось? – спросила Нэнси.

– Точно не знаю, но новости явно плохие. Принесли телеграмму, и ваши родители уже час как заперлись в салоне, – сообщила Блор, заламывая руки. – Быстрее лучше несите хлеб на кухню, ланч почти готов.

Пока лорд и леди Редесдейл сидели в саду на тенистой веранде, Луиза помогала кухарке подавать блюда, что входило в ее ежедневные обязанности во время этого путешествия. Она ничуть не возражала, поскольку с удовольствием слушала, как дети общаются с родителями, и даже порой бросала строгие взгляды, если кто-то из них начинал баловаться. Хотя в целом девочки вели себя хорошо. Больше всех однажды провинилась Юнити: она случайно соскользнула прямо под стол и просидела там весь ланч, но ее родители предпочли вовсе не заметить столь странного поведения.

Сегодня за столом царило подавленное настроение. Дети настороженно смотрели на побледневшее лицо леди Редесдейл и на отца, который говорил едва ли не шепотом, если просил кого-то передать ему соль. Именно Нэнси побудила их объяснить, что случилось.

– Плохие новости о Билле, сыне тетушки Нэтти, – пояснила леди Редесдейл старшей дочери. – Он умер. И мне придется сообщить ей об этом.

– Как же так? – изумилась Нэнси. – Билл? Но с чего бы? Разве он болел? Я не знала, что он болен…

Ее родители молчали. Луиза наливала детям свежий лимонад, и даже журчание льющейся жидкости казалось возмутительно громким. Старшая из сестер сообразила, что сейчас не время добиваться ответа, и остаток трапезы прошел в приглушенных тонах – подавали голос только младшие дети, да и то редко.

Вскоре после уборки со стола леди Редесдейл одна вышла из дома, облачившись во все черное. Натягивая перчатки, она лишь выразила надежду, что леди Бланш еще не уехала в казино. При этом лорд Редесдейл застонал и тяжело опустился в кресло, слишком французское, чтобы быть удобным.

Нэнси присела рядом, положив голову ему на колени.

– Бедный старичок, – прошептала она, а по его щекам катились безмолвные слезы.

В присутствии своих детей лорд плакал лишь однажды, когда услышал весть о смерти своего старшего брата на войне в сражениях при Лоосе.

– По-моему, сегодня он бредил, точно безумный, – поделилась Нэнси с Луизой, когда они сели выпить горячего шоколада в саду, овеянном вечерней прохладой. Все остальные уже легли спать, изнуренные дневными переживаниями, несмотря на то, что об их причинах почти не говорили.

Девушки вновь и вновь обсуждали тот вечерний эпизод в Лондоне, когда Билл заявился к ним в дом.

– Пав говорил, что Билл просил у него в долг, а он отказал ему, потому что у него не было свободных денег. Вот он и плакал, думая, что Билл покончил с собой из-за карточных долгов. Но разве так может быть на самом деле? – удивленно произнесла Нэнси.

– Что именно? – спросила Луиза, не понимая, что из сказанного ее приятельница считает удивительным.

– Да всё вместе. Разве у Пав нет денег? Так же не может быть! Я знаю, что мы не так уж богаты, но вряд ли у нас совсем ничего нет.

Кэннон подумала об Астхолл-маноре, о саде, разделенном надвое дорогой, о речке с плескавшейся у берега форелью, о большом огороде и о плодовых деревьях, ветви которых сгибались под тяжестью фруктов и ягод. Не так она понимала для себя «совсем ничего нет». Но, возможно, у лорда мало денег в банке. Отец часто рассказывал ей о титулованных джентльменах, питавшихся одной жареной картошкой. Может, он имел в виду и таких людей, как Митфорды. Это казалось маловероятным, но правда, как говорится, зачастую бывает более странной, чем выдумка.

– Мог ли Билл действительно покончить с собой? – продолжила Нэнси. – Как же он мог решиться на такой шаг? Почему захотел так поступить?

– Нельзя осуждать человека, – сказала Луиза, – пока не поставишь себя на его место. Должно быть, он впал в отчаяние, если решился на такую крайность. Не смог придумать никакого иного выхода.

Мисс Митфорд допила остатки шоколада и, встав из-за стола, сказала:

– Ладно, я не понимаю, что все это значит, но собираюсь лечь спать. Надеюсь, Роланд скоро напишет Пав. Тогда здесь будет повеселее. Пойдем, Лу-Лу, ляжем до полуночи, чтобы сохранить красоту.

На этом день для Нэнси закончился, и она больше не думала о судьбе Билла, хотя его мать в одной из соседних вилл безутешно рыдала в подушку.

 

Глава 38

Через пять дней в Дьепп приехал Роланд. Атмосфера в доме по-прежнему оставалась унылой и напряженной. Несмотря на то что способ ухода Билла из жизни открыто не обсуждался, было назначено вскрытие, а это означало, что похороны будут не так скоро, как надеялись родственники, желавшие быстрее покончить с трагической историей. Леди Редесдейл решила, что они задержатся в Дьеппе, чтобы по возможности защитить ее невестку от губительных сплетен и навязчивых визитеров.

Лорд Редесдейл пока не вернулся к своим грубоватым громогласным манерам, однако его укусы, по мнению Нэнси, стали в результате гораздо болезненнее. Совершенно неожиданно жертвой этой Ругательной Недели стала Памела. Время от времени любая из дочерей хозяев без всякой видимой причины попадала под критический обстрел его милости, но на этот раз он отказался даже лицезреть Пэм за завтраком, что повлекло за собой ее очередные тихие рыдания. Луиза попыталась утешить девочку, украдкой принеся ей с кухни миндальное печенье.

В неполные четырнадцать лет фигура Памелы начала пикантно округляться, и Нэнси с удовольствием дразнила ее, величая «рубенсовской женщиной». Кэннон сочла это садистским прозвищем, однако ничто не могло остановить шуточек старшей из сестер. Несмотря на свои страдания, Пэм никогда не отвечала на поддразнивания Нэнси, а просто уходила или устремляла взгляд в колени, хотя по щекам у нее струились обильные слезы. Однако эта вторая по старшинству сестра была далеко не пассивной дурочкой, какой Нэнси пыталась ее представить. Луиза обнаружила, что Памела жизнерадостна по натуре – она любила животных, и эта любовь перевешивала любые проблемы, возникавшие у нее из-за глупости человеческих поступков. Для восстановления хорошего настроения ей хватало прогулки с собаками по полям. Благодаря этому общение с ней доставляло еще большее удовольствие, и Кэннон с радостью проводила с Пэм свободное время, когда Нэнси хандрила.

Последние несколько дней Луиза как раз мало общалась с Нэнси и поэтому с изумлением вдруг увидела в саду Роланда, где тот с наслаждением потягивал перед ужином джин с тоником, приготовленный ему лордом Редесдейлом. Его красивое лицо выглядело бледнее, чем раньше, и хотя излишняя худоба этого молодого человека исчезла, в глазах у него по-прежнему отражалась таинственная грусть. Он щеголял в модном льняном костюме, а из верхнего кармана у него выглядывал аккуратно сложенный бледно-розовый носовой платок, придававший ему вид завзятого денди. Когда Лакнор поднес бокал к губам, девушка заметила, что его руки слегка дрожали, и задумалась, из-за чего он мог так разнервничаться. Мужчины уединились в саду и тихо разговаривали с очень серьезными лицами. Возможно, лорд Редесдейл рассказывал ему о Билле.

– Чем вы заняты, Луиза? – услышала Кэннон голос хозяйки дома.

Девушка вздрогнула. Долго ли леди Редесдейл стояла в холле, пока она смотрела в окно?

– Ничем, миледи, – поспешно ответила помощница няни. – Прошу прощения. – И она быстро убежала обратно в кухню, куда направлялась за теплым молоком для Дебо.

* * *

В ту ночь сон Луизы прервала Нэнси, трясшая ее за плечо.

– Лу-Лу, проснись, пожалуйста! Роланд… он так ужасно кричит.

Резко поднявшись с кровати, Кэннон почувствовала легкое головокружение из-за отхлынувшей от головы крови.

– О чем вы говорите?

– Невыносимо слышать, как он кричит и стонет. Я не понимаю, что с ним. Мне нельзя заходить к нему. И никому другому, я знаю. Но пожалуйста, Лу! По-моему, он ужасно страдает. – Нэнси горестно сморщилась. – Я ничего не понимаю. Мы провели прекрасный вечер, все вместе поужинали, даже тетушка Нэтти выглядела немного лучше. А сейчас я читала в кровати и вдруг услышала эти жуткие крики…

Луиза встала и натянула свитер поверх ночной рубашки.

– Тебе лучше вернуться в свою комнату, – посоветовала она девушке, – будет плохо, если тебя застанут в его спальне. Возможно, ему просто снятся какие-то кошмары.

Нэнси кивнула и вернулась в кровать, а Кэннон на цыпочках пошла по коридору. Снятый коттедж в сравнении с Астхолл-манором был совсем маленьким, и спальни располагались в относительной близости друг к другу. Лорд и леди Редесдейлы занимали большую комнату на первом этаже, а детские и гостевые комнаты находились этажом выше. Подойдя ближе к той комнате, где, как она знала, поселили Роланда, Луиза услышала жуткие звуки, подобные стонам умирающего животного. Глубоко вздохнув, она повернула ручку, открыла дверь и переступила через порог.

В одном углу стояла односпальная кровать с железной рамой, а в другом – крашеный деревянный комод, хотя вся одежда Лакнора аккуратно висела на спинке стула. Он метался по кровати, простыни свесились с нее до пола, а подушка переместилась в изножье. Несмотря на прохладную ночь, его тело покрылось испариной, волосы тоже влажно блестели, а подмышки пижамы потемнели от пота. Молодой человек лежал на боку, подтянув колени к груди; глаза его были широко открыты, но он ничего не видел и слепо терзал пальцами свое лицо.

Не задумываясь, Луиза быстро подошла к кровати и, инстинктивно обняв военного, начала его успокаивать. Она не знала, стоит ли вырвать Роланда из этого кошмарного сна, если ему действительно снился кошмар. Его открытые глаза отражали мучительную тревогу, и он взволнованно произносил свое собственное имя, словно пытаясь предостеречь себя от какой-то опасности, а потом внезапно разразился очередным приступом душераздирающих рыданий. Кэннон не закрыла дверь в комнату, но из темного коридора никто больше не появился. В спальне Лакнора тоже не горела люстра, и только лунный свет проникал сквозь тонкие белые занавески, поэтому Луиза вскоре увидела, как он успокоился в ее объятиях, и его лоб разгладился. Погладив его по голове, она услышала, как Роланд произнес:

– Спасибо вам, сестра Шор, мне уже значительно лучше.

Сердце Кэннон замерло, хотя, возможно, ей только так показалось, но она не двинулась с места и, лишь слегка поколебавшись, продолжила мягкие поглаживания. Дыхание Роланда почти выровнялось, а глаза, наконец, закрылись. Ночной кошмар закончился, но молодой человек так и не проснулся. Чуть позже он еще пару раз поблагодарил «сестру Шор».

Медленно, осторожно девушка убрала руки, переложила подушку обратно ему под голову, накрыла его простыней и одеялом, а потом тихонько вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. Роланд мог даже никогда не узнать, что она заходила к нему.

Письмо

11 июня 1917 г.

Ипр

Дорогая подруга,

Сегодня я совершенно вымоталась, впрочем, как и ежедневно, по-видимому, но, с другой стороны, настроение у меня приподнятое благодаря окончанию последней ужасной битвы. Хотя никому неведомо, полагаю, когда закончатся все эти ужасы. И когда вспоминаешь, что мы выиграли эту битву, но, увы, не войну, то отчаянное опустошение, кажется, охватывает душу.

Последние недели к нам почти непрерывным потоком поступали раненые на носилках – все кричали от боли, звали матерей, взывали к подругам… Каждого мы обмывали и бинтовали, стараясь хоть чем-то облегчить им страдания. Все чаще нам приходится надеяться, что наши заботы облегчат им боль так же, как морфий. Врачи не успевают быстро осмотреть раненых, чтобы назначить наркотики.

Однако тебе, милочка, не надо переживать за меня. В моем возрасте я уже понимаю, как мне повезло выжить в эти военные годы, и я повидала так много горя, что меня трудно шокировать. Безусловно, мне глубоко жаль молодых солдат. Боюсь, что ужасы войны сделают их циничными, если, конечно, они выживут.

Возможно, я сама становлюсь циником, ведь наши солдаты, несмотря ни на что, проявляют столько отваги и храбрости. С некоторыми из них удается довольно близко познакомиться – сестринское дело весьма интимно. Я имею в виду не физическую близость, хотя порой бывает и такое. Однако ты еще и больше узнаешь об их духовном мире, ведь им нужно с кем-то поделиться своими переживаниями, и сокровенные мысли невольно срываются с их языков. Офицеры, возможно, поднаторели в гостиных Мейфэра  в пустых светских беседах, но здесь они говорят по существу. Никто из них не будет зря тратить время, если надо дать понять то, что им необходимо. Мы даже читаем их письма матерям и возлюбленным, и не потому, что суем нос не в свое дело, а потому, что пишем эти письма за них. От их историй разрывается сердце.

В наш госпиталь на днях попал один офицер, Роланд Лакнор, очень благовоспитанный молодой человек – мы все полюбили его. Он отравился газом, и последствия выглядели ужасно, но сейчас ему стало лучше, и мы надеемся, что через пару недель он полностью поправится. Естественно, им овладело глубокое уныние. У него тонкая, чувствительная натура, и он совсем не пригоден к войне (хотя кто к ней пригоден?). Мы с ним долго разговаривали, когда он только поступил к нам. Роланд рассказал мне, что записался добровольцем практически сразу, как началась война, вознамерившись принести пользу своей стране, чтобы отец мог им гордиться. Он рассказал мне, что не видел отца с четырнадцати лет, да и тогда они провели вместе лишь один вечер (его отец миссионерствует в Африке). А мать его умерла, когда ему было девять лет, но он не видел ее с пяти, поэтому у него не осталось о ней никаких воспоминаний. В Англии у него есть обожаемая крестная, у нее он проводил все школьные каникулы, но теперь она выжила из ума и больше не узнает его. В общем, я очень боюсь, что он потерял смысл жизни. Сестра Мэри и я проводим в разговорах с ним свободное время, стараясь подбодрить его и напоминая ему о старой доброй Англии и обо всех чудесных возможностях, которые ждут всех нас по возвращении на родину: долгие прогулки по холмам, пинта эля с ноздреватым сыром… Правда, из-за этого мы сами начинаем тосковать по дому.

Последние сражения вызывают у всех ужасные, просто ошеломительные потрясения: постоянно гремят выстрелы и взрывы, бессонница мучает всех ночь за ночью, все время холодно, слякотно и грязно, несмотря на лето, приходящие письма и посылки мучительно напоминают о доме… А еще болезни, потери друзей… В повседневной военной жизни не может быть ничего нормального, ничего утешительного.

И тем не менее жизнь продолжается, шаг за шагом мы движемся вперед. Я стараюсь думать только о делах, о совершенствовании сестринской службы, об организации расписания дежурств и тому подобном. Мы счастливы, поскольку вознаграждаемся тем, что люди поправляются. Нас радует уже то, что они выживают, хотя они и сами тоже всячески благодарят нас.

Пора заканчивать, моя дорогая. Пожалуйста, пиши и дай мне знать, что у тебя все хорошо. По моим ожиданиям, я буду по этому адресу еще несколько недель. Даже не знаю, когда мне удастся вырваться домой в отпуск.

С сердечной любовью,

Фло.

 

Глава 39

На следующее утро Луизе и Нэнси удалось обменяться лишь несколькими словами, и Кэннон коротко сообщила, что Роланду приснился кошмар и ей удалось успокоить его. Она настоятельно советовала своей подопечной не упоминать ему об этом, заметив, что ему будет очень неприятно узнать, что кто-то слышал его стоны, и та с ней согласилась.

Оказалось, что у Нэнси в любом случае почти не было возможности поговорить с Роландом. Позже она сказала Луизе, что после завтрака он сообщил ей о поездке в Париж, где ему хотелось встретиться со своими старыми, еще довоенными друзьями. Он не знал наверняка, признался Лакнор Нэнси, живут ли они по-прежнему по старым адресам, но все равно чертовски соскучился по самому городу и мечтает побродить по улочкам Левого берега, вдохнуть запах Сены и выпить абсента. Когда Нэнси спросила, что это за напиток, офицер понимающе рассмеялся, а она пожаловалась Кэннон, что в очередной раз по-детски сглупила, надеясь получить ответ. Однако Луиза не сомневалась, что видела, с какой нежностью Роланд смотрел на Нэнси, когда думал, что его никто не видит.

После завтрака он с лордом Редесдейлом вышел посидеть на террасе, с которой открывался прекрасный вид на море, чтобы выпить кофе и выкурить по сигарете. Луиза находилась в дальнем конце сада, развешивая сушиться постиранное белье на благоухающем морском воздухе, когда услышала жутко сердитые возгласы. Если б они исходили от его милости, никто бы не удивился, но, к ее изумлению, на этот раз именно Роланд возбужденно вскочил и, крича, принялся размахивать руками, а отец Нэнси спокойно сидел на стуле, на вид глубоко огорченный, но смиренный. Прежде чем девушка успела собрать свою корзину и уйти в дом, Лакнор тоже исчез, и никто больше его не видел. А лорд Редесдейл целый день ходил мрачным.

Подходил к концу их отдых в Дьеппе, и в последние дни все стремились «напоследок» насладиться полюбившейся экзотикой – последние аппетитные круассаны, последняя лодочная прогулка по морю, последняя по-французски горькая чашечка кофе… А когда Митфорды вернулись в Лондон, то решили задержаться там на пару ночей по пути домой, чтобы дополнительно договориться об устройстве похорон Билла, поэтому Луиза надумала позвонить Гаю и рассказать о новых, по ее глубокому убеждению, зацепках в расследовании дела мисс Шор.

Она не обсуждала это с Нэнси, сознавая, что склонность девушки к страшным историям в данной ситуации будет скорее вредна, чем полезна. Поэтому Кэннон одна отправилась на Пикадилли, нашла одну из новых телефонных будок и, запасшись пенсами, набрала номер оператора и попросила соединить ее с лондонской железнодорожной полицией вокзала Виктория Южнобережной Брайтонской линии, скрестив пальцы, как обычно поступала, желая, чтобы исполнилось ее ожидание, то есть чтобы Гай оказался на месте.

К счастью, его быстро позвали к телефону, но разговор получился неловкий, в основном из-за того, что он был далеко не один, а стоял у телефона рядом со стойкой дежурного.

– Мисс Кэннон, – официально произнес Салливан, взяв трубку из рук ухмылявшегося офицера полиции, который ответил на звонок, – надеюсь, у вас не возникло неприятностей?

Луиза почувствовала неловкость своего друга и поспешила успокоить его.

– Нет, ни малейших, – ответила она. – Извините за звонок, но я подумала, что должна позвонить вам, поскольку… мне кажется, что я обнаружила нечто важное в деле Шор.

Гай помедлил с ответом, и девушка подумала, что слышит, как слегка участилось его дыхание.

– И что же это? – спросил он.

– Не что, а кто… Его зовут Роланд Лакнор. Один офицер, с которым Нэнси познакомилась на балу. Нам известно, что во время войны он служил в окрестностях Ипра одновременно с лордом Редесдейлом. Они служили в одном батальоне, хотя он говорил, что тогда не знал лорда Редесдейла лично, а только слышал рассказы о нем.

Умолкнув, Кэннон перевела дух. Она понимала, как важно рассказать все толково.

– Да, и что дальше? – поторопил ее Салливан, видя, что все в приемной прислушиваются к его разговору.

– В общем, Нэнси спросила его однажды, знал ли он во время войны медсестру Флоренс Шор, и он ответил, что не знал. Но несколько дней назад он по пути в Париж заехал гости к Митфордам – мы отдыхали в Дьеппе – и ночью разбудил нас своими криками. Не знаю, то ли он видел кошмарный сон, то ли у него разболелись полученные на войне раны…

– Военный невроз? – предположил Гай.

– Вероятно, что-то в таком духе. Это было ужасно; он лежал с открытыми глазами, но ничего, по-моему, не видел и даже не сознавал, что я зашла в его комнату. Я успокоила его, и тогда он произнес несколько раз: «Спасибо вам, сестра Шор».

– Сестра Шор? – переспросил полицейский. – Вы уверены?

– Абсолютно уверена, – ответила Луиза и, услышав предупреждающие сигналы, быстро опустила в щель еще монетку. – Гай, вы еще меня слышите?

– Да, – откликнулся ее собеседник.

– Почему же, интересно, он отрицал, что знал ее, если на самом деле они были знакомы?

– Не знаю, – признался Салливан, – но я согласен, что его поведение по меньшей мере странно. Вы можете выяснить еще что-нибудь?

– Возможно, – ответила Луиза. – Он бывает у нас в гостях. По-моему, у них с лордом Редесдейлом какие-то общие дела. Может, мне стоит спросить его, не знаком ли он со Стюартом Хобкирком? Вдруг он был его сообщником?

– Думаю, нам надо сначала с крайней осторожностью проверить возможность существования такого рода связи, а уж потом спрашивать, – заметил Гай, тоже стараясь придерживать свои надежды на новый поворот в расследовании, – ведь медсестра Шор ухаживала за многими ранеными, и мы не можем подозревать каждого из них.

Недовольная реакцией полицейского, Луиза решила, что сама расследует вариант с Роландом. Если он представляет опасность для Нэнси или лорда Редесдейла, ей надо постараться узнать об этом заранее и защитить их от него. Оставалось только дождаться удобного случая.

 

Глава 40

Растревоженный телефонным звонком Луизы, Гай вновь взялся за это расследование. Он временно отложил его, не представляя, как действовать дальше, но теперь этот лучик света побудил его подумать о продолжении поисков.

Обсудив свои находки однажды вечером на домашнем крыльце с матерью, молодой человек даже признался ей в шокирующем откровении Стюарта Хобкирка, и тогда она убедила его, что ему следует встретиться с Мейбл Роджерс.

– Вот ведь несчастье свалилось на бедняжку, – сказала миссис Салливан, сидя рядом с сыном за чашкой чая и наслаждаясь последними лучами солнечного света, пока его братья выпивали в пабе. – Эти военные медсестры проявляли редкую самоотверженность и храбрость, прямо как солдаты, хотя никто о том не упоминает. Разве их увидишь на праздничных военных парадах? И после всех пережитых тягот она потеряла единственное, что имела, – перспективу спокойного будущего со своей подругой…

– Это еще неизвестно, – заметил Гай. – У нее могло быть много подруг. И много других интересов.

– Мне это известно, – печально покачав головой, уверенно заявила его мать. – Поверь мне, ведь она много лет провела на войне. Немногие способны понять ее и то, через что ей пришлось пройти. Вероятно, у нее мало денег, и она, очевидно, страдает от одиночества… Ты должен навестить ее. Скорее всего, она будет признательна за любое дружеское сочувствие.

* * *

Как установили в ходе дознания, Мейбл Роджерс жила в районе Хаммерсмит на Куин-стрит в Карнфорт-лодж, и Гай даже записал в свой блокнот, что она заведует там хозяйством. Вскоре после разговора с матерью его послали дежурить на Паддингтонский вокзал, и он осознал, что оттуда до этого дома можно быстро добраться на автобусе, так что после работы внезапно решил заехать и повидать ее.

И он сразу убедился в правоте своей матери. Карн-форт-лодж оказался обветшалым, унылым зданием, тянувшимся вдоль шумной улицы. На чистых окнах висели чистые тюлевые занавески, свидетельствуя о достойных обитательницах, но колонны по бокам от входной двери потемнели от копоти. О бедности здания сообщалось на фасаде крупными буквами, используемыми в газетных заголовках: «Объединение медсестер Хаммерсмит-энд-Фулхэм, поддерживаемое добровольными пожертвованиями». Последние два слова пришлось написать более мелкими буквами, чтобы они уместились на стене. В соседнем доме активно хлопали двери паба «Шесть склянок» – с той же дикой невероятностью женский монастырь мог соседствовать со скотобойней. Странно, что имевшая средства Флоренс Шор предпочла поселиться в таком месте.

Резко открыв входную дверь, Гай вступил в тускло освещенный холл. На приоткрытой двери виднелась вывеска «Консьерж», и полицейский тихо постучал в нее.

– Да? – отозвался мужской голос.

Салливан вошел в служебную комнату. Человек, сидевший на деревянном стуле рядом с беспорядочно заваленным столом, залпом осушил кружку. При виде Гая он и не подумал встать, а просто поднял на него взгляд.

– Чем могу помочь?

Этот мужчина показался Салливану знакомым, хотя молодой человек не сразу вспомнил, где его видел. Именно он, вроде бы, поддерживал Мейбл во время первого дознания.

– Я хотел бы видеть здешнюю сестру-хозяйку, мисс Мейбл Роджерс, – сказал Гай.

Консьерж поставил кружку.

– По какому делу? – поинтересовался он.

– По личному.

– Она знает о вашем визите? – Мужчина поднял брови, окинув взглядом униформу Гая.

Полицейский подумал, что этот человек ведет себя грубовато, но если именно он поддерживал ее на дознании, то, вероятно, они с мисс Роджерс дружили. Возможно, после смерти мисс Шор к ее подруге пытались прорваться нежеланные посетители, охочие до скандальных событий.

– Нет, – признался Салливан, – но я задержу ее всего на несколько минут.

– Ладно, я провожу вас, – смилостивился консьерж.

Он провел Гая по коридору и громко постучал в одну из дверей.

– Входите, входите! – послышался из-за нее голос.

Войдя, они увидели сидевшую за письменным столом Мейбл, которая озабоченно рылась в одном из его ящиков.

– Погодите минутку, – приглушенно произнесла она, – никак не могу найти… Ах, вот же они… – Выпрямившись, женщина торжествующе подняла пару ножниц для ткани, и выражение ее лица тут же изменилось. – Кто вы?

– Извините, если напугал вас, мисс Роджерс, – смущенно произнес Гай. – Меня зовут Гай Салливан. Я служу в лондонской железнодорожной полиции Южнобережной Брайтонской линии.

Комната выглядела непритязательной и чистой. На каминной полке стоял небольшой горшок с фуксиями, а на полу лежал выцветший ковер. Сама Мейбл странно контрастировала с этой обстановкой: унылое платье висело на ее тощей фигуре, как на вешалке, а тонкие волосы, стянутые на затылке в строгий пучок, подчеркивали удлиненные черты осунувшегося лица, лишенного, казалось, малейших надежд на какие-либо жизненные удовольствия.

– Вы можете идти, Джим, – сказала она консьержу, и тот, кивнув, удалился с явно неохотным видом, хотя и оставил дверь приоткрытой.

– Итак, чем я могу вам помочь? – спросила мисс Роджерс.

Гай опустился на стул, стоявший перед ее столом. Возможно, ему показалось или стул действительно был низковат – в любом случае под пристальным взглядом Мейбл ее гость почувствовал себя каким-то маленьким.

– Гм, в общем… на самом деле, мисс Роджерс, мне не нужна никакая помощь, – начал Салливан, не в первый раз пожалев, что не продумал заранее ход разговора. – Напротив, я пришел выразить вам соболезнование по поводу кончины Флоренс Шор. Понятно, что прошло уже некоторое время, но… – Его голос сошел на нет, когда он осознал, что его слова звучали весьма неуместно.

Мейбл взглянула в сторону сада, видневшегося за открытыми балконными дверями. Две курицы что-то выклевывали в траве.

– Я думаю о Фло ежедневно, – печально произнесла она. – Мы обе не успокоимся, пока не узнаем, что случилось.

– Разумеется, – согласился Гай и умолк, раздумывая, как бы потактичнее выразиться. – Я знаю, что вы с ней давно дружили…

– Больше четверти века, – уточнила Роджерс.

– Я хотел сказать вам, что хотя официальное следствие пока, видимо, зашло в тупик, я продолжаю искать новые зацепки.

– Неужели? Если вы пришли допросить меня, то, должна сказать, что мне на самом деле больше ничего…

– Нет-нет, – поспешил полицейский успокоить пожилую женщину, – вовсе нет. Я знаю, что вы всё уже рассказали в суде. Хотя мне интересно, не слышали ли вы когда-нибудь о человеке по имени Роланд Лакнор?

– Надо признаться, мистер Салливан, что я сама прошла через две последних войны, но смерть моей дорогой подруги подействовала на меня более сокрушительно, чем все, что мне довелось пережить в Африке или во Франции, – сказала Мейбл, вставая из-за стола. – А сейчас, извините, я должна попросить вас уйти.

Гай пришел в ужас, осознав, что она едва не плачет.

– Я лишь хотел выразить вам сочувствие, – смущенно ответил он, – по-дружески. Дать вам понять, что мисс Шор не забыта. Я намерен отыскать преступника.

– Тот преступник убил не только Фло, – на миг прикрыв глаза, заявила мисс Роджерс. – Он убил и меня тоже. Мне больше нечего ждать от этой жизни. Спасибо вам, мистер Салливан, за вашу доброту. Она многое значит для такой старой дамы, как я.

 

Глава 41

Возможность разузнать нечто новое о Роланде, как оказалось, появилась у Луизы скорее, чем она ожидала. Вскоре после возвращения Митфордов и их слуг из Франции скончался отец леди Редесдейл, Тэп Боулз. Даже Нэнси расстроилась из-за его смерти.

– Мы редко виделись с ним, но он был на редкость забавным, – сказала она. – И теперь, раз он умер в Марокко, его, наверное, там и похоронят, поэтому никакие очередные похороны нам не грозят.

Леди Редесдейл должное время отходила в трауре, но никто особо ничего не обсуждал, за исключением того, что денежное положение семьи несколько улучшилось.

– Полагаю, им привалило щедрое наследство, – радостно сообщила миссис Стоби. – Меня просили заказывать у мясника лишь первоклассную вырезку и посылать заказы в «Хэрродс» на доставку изысканных деликатесов.

Даже на лице миссис Виндзор появилось подобие улыбки, что нянюшка отнесла на счет закупки нового постельного белья.

Вскоре после того, как дало о себе знать улучшение финансового положения, до Луизы дошла новость о том, что в свете предстоящего большого приема Роланд собирается погостить у них несколько дней. Очередное приятное доказательство пользительного свойства денег, с усмешкой заметила миссис Стоби. Кэннон же, скорее, обеспокоило то, что принятие Лакнором приглашения весьма очевидно было связано с увеличением фамильного состояния Митфордов. Если он намеревался получить какие-то выгоды, ей придется разочаровать его. Хотя она не представляла, как это сделать.

Нэнси между тем затрепетала от одной мысли о встрече с Роландом.

– Какая бы ссора ни произошла между ним и Пав, она осталась в прошлом, – заявила девушка. – Разумеется, ни один из них ничего мне не скажет.

– Да, наверное, – согласилась Луиза, хотя и подозревала, что причина ссоры таилась либо в деньгах – ведь Нэнси сама говорила, что деньги вечно провоцируют конфликты, – либо в чем-то более зловещем, как-то связанным с Флоренс Шор. Но не мог же лорд Редесдейл иметь к этому хоть какое-то отношение! Поэтому второе предположение девушка решительно отбросила.

Естественно, когда Роланд прибыл, помощница няни видела его лишь мельком – перед тем, как он, переодевшись к ужину, присоединился к лорду и леди Редесдейл и остальным приглашенным в гостиной. Нэнси тоже пригласили на ужин, и она с воодушевлением восприняла приглашение как знак того, что ее родители не только подозревают, что между ней и Лакнором сложились отношения романтического характера, но даже одобряют их.

– Знаешь, Лу, – затаив дыхание, произнесла она, – возможно, мое детство и правда почти закончилось.

– Или, может, вы просто слишком явно проявляете свои желания, мисс, – насмешливо предположила Кэннон и тут же виновато потупилась, увидев помрачневшее лицо Нэнси.

Однако долго расстраиваться ей было некогда – ее ждали более серьезные дела. Наконец, после того как прозвучал гонг к ужину и младшие дети улеглись по кроватям, Луиза украдкой направилась к коридору, где находились гостевые спальни. Она не знала точно, какую именно комнату предоставили Роланду, но обычно в этом доме одновременно ночевать оставались не больше трех или четырех гостей. Помедлив на лестничной клетке, Луиза услышала голоса миссис Виндзор и Ады. В спешке она открыла первую же дверь с левой стороны и зашла в комнату, удивив этим поступком как саму себя, так и даму, сидевшую перед туалетным столиком и пытавшуюся застегнуть ожерелье.

– В чем дело? – спросила эта дама.

Она выглядела ровесницей леди Редесдейл и отличалась поразительной красотой. На ее губах поблескивала темно-красная помада, и Кэннон с благоговейным трепетом оценила столь смелый макияж.

– Простите, мэм, – пролепетала Луиза, сделав легкий реверанс, – миссис Виндзор послала меня спросить, не нужна ли вам какая-то помощь. Все уже собрались на ужин. Могу я помочь вам застегнуть ожерелье? – Подойдя к столику, она ловко справилась с застежкой. – Что-нибудь еще, мэм?

– В общем, я… – начала было гостья, но девушка уже устремилась обратно к двери.

– Рада была помочь, мэм. Приятного вечера. – И она выскочила в коридор, пока дама все продолжала разглядывать себя в зеркало.

Прямо напротив находилась гостевая комната с одной односпальной кроватью и простыми, выкрашенными в темно-зеленый цвет стенами. Эту спальню обычно давали холостякам во время съезда охотничьих компаний. Луиза рискнула предположить, что это может быть комната Роланда, и зашла внутрь. На столе слева стояла лампа, кровать была смята, словно кто-то дремал на ней, а возле подушки лежала открытая книга – «Поворот винта» . На форзаце Луиза разглядела тусклую карандашную надпись: «Р. Лакнор». Она попала в нужную комнату.

Одежду Роланд аккуратно сложил, а пиджак повесил на дверной крючок. Кэннон подумала, что узнала вид его слегка потертых обшлагов и пуговицу, пришитую не подходящей по цвету ниткой. На полу стоял кожаный баул. Опустившись на колени, Луиза заглянула внутрь и нащупала мягкую шерсть пары носков. Она не знала, что искать, за исключением того, что не ведомая ей улика наверняка должна быть намеренно спрятана.

Из коридора донесся звук шагов. Девушка затаилась, прислушиваясь, хотя у нее так стучало в висках, что она с трудом расслышала шаги. Вскоре они затихли – кто-то спокойно прошел мимо. Луиза ощупала внутренности сумки и обнаружила, что обшитая шелком картонная прокладка слегка отстает от дна, а под ней… Да. Там лежали две тонкие банковские книжки в твердых обложках, и в них содержались обычные записи о поступлениях и снятиях денег. На самом деле это ничего не давало Кэннон, но ее озадачило то, что одна книжка была выписана на имя Роланда Лакнора, а другая – на человека по имени Александр Уоринг. Зачем кому-то держать у себя чужую банковскую книжку?

В коридоре хлопнула дверь, и сердце Луизы екнуло. Сунув обе книжки в карман, она осторожно покинула комнату.

Вернувшись в детскую, где нянюшка Блор дремала возле камина, уронив вязание на колени, ее помощница не могла поверить в то, что только что совершила. Но раскаиваться было поздно. Теперь она точно знала, что должна приложить все силы для предотвращения дальнейшего увлечения Нэнси Роландом.

 

Глава 42

В четыре часа пополудни Луиза и Ада сидели в кабинке паба деревенской гостиницы «Суон-инн». Обе девушки радовались редкой возможности провести вместе свободное время. Около часа они с удовольствием разглядывали в аптекарском магазине ленты и флакончики с туалетной водой, которые не могли себе позволить, а потом зашли в паб выпить по бокалу хереса. Миссис Виндзор отнеслась бы к этому в высшей мере неодобрительно, но Кэннон легко успокоила совесть подруги. Ей нравилось общаться с Адой – эта жизнерадостная девушка всегда пребывала в хорошем настроении, улыбалась, поблескивая идеальными белыми зубками, и смешно морщила носик с веснушками, не тускневшими даже в суровые зимние морозы.

– Честно говоря, я надеялась встретить здесь Джонни, – вздохнув, призналась Ада, когда они уже ополовинили свои бокалы.

– Джонни? Того паренька из кузницы? – уточнила ее приятельница.

– Он не паренек, ему уже двадцать три года, – возразила горничная. – И вообще, он очень симпатичный.

– Только смотрите, чтобы вас не застукала леди Редесдейл, – предупредила Луиза. – Помнишь, какое началось светопреставление, когда прежняя помощница нянюшки сбежала с сыном мясника? Правда, меня взяли на ее место, так что я не роняю слезы в суп, переживая за ее судьбу, однако… Ладно, рассказывай дальше, – игриво добавила она, подтолкнув Аду локтем, – что там между вами было?

– Приличные девушки о таком не рассказывают, – ответила ее собеседница, но тут же прыснула в бокал.

Кэннон уже собиралась отпустить очередную шутку, когда краем глаза уловила какое-то движение. Опустив взгляд, она заметила выбежавшую из-за угла бара черно-белую собаку и мгновенно вжалась в спинку стула.

– В чем дело? – спросила Ада.

Луиза помотала головой. До нее донесся короткий и резкий свист, и она узнала его. Свист Стивена.

– Мне надо уйти, – прошептала помощница няни.

Учитывая опасность того, что вслед за Соксом в пабе появится и его хозяин, Луиза бросилась к заднему выходу. Открыв дверь, она выскочила на улицу и бросилась бежать, едва осмелившись оглянуться назад. Никто не окликал ее и не пытался остановить, и вскоре она, запыхавшаяся, разгоряченная и испуганная, свернула на дорогу, ведущую прямо к Астхолл-манору.

Что Стивену здесь понадобилось? Ответ мог быть только один.

Он задумал погубить ее жизнь.

 

Глава 43

На следующее утро, всю ночь не сомкнув глаз, Луиза поднялась рано. В доме стояла тишина – лишь с крыши доносился птичий щебет. Даже девочки еще спали: их детские грудки мерно, почти в унисон, поднимались и опускались в такт их спокойному дыханию. Кэннон спустилась в кухню, к счастью, обнаружив, что миссис Стоби еще не начала свой трудовой день. Приготовив себе чашку чая, помощница няни написала письмо Дженни – ей необходимо было узнать, говорил ли Стивен что-нибудь ее матери, хотя она и считала это весьма маловероятным, да и в любом случае ответ от Дженни должен был прийти не раньше чем через неделю. А между тем скорее раньше, чем позже, ей придется противостоять этой чреватой опасностью ситуации.

Прошло ведь уже много времени – зачем дяде опять понадобилось искать ее? И почему он направился в ближайший паб, а не прямо за ней в Астхолл-манор? Вероятнее всего, его устрашили величие самого особняка и тех особ, которые, как он догадывался, могли жить в нем.

Ряд возникших вопросов ничуть не успокоил девушку, а придуманные ответы вновь начисто лишили ее присутствия духа: наверное, у него кончились деньги или ему изменила удача, либо и то, и другое, и, наверное, после долгих поисков он наконец выяснил, куда она подевалась, и, разъяренный, прикатил сюда.

Если его ярость дойдет до безумия – а иного и быть не могло, – он притащится за ней в особняк, и она потеряет работу. Никто не захочет держать служанку, навлекшую на дом жуткие неприятности, а появление Стивена означало именно это.

Что ж, пока этого не случилось, ей надо постараться придумать, как отвадить его от дома Митфордов. Ада мало знала о, несомненно, темном прошлом Луизы, так что придется объяснить ей, почему она так внезапно убежала. Зная, что горничная не подведет ее, Кэннон также понимала, как дорого ценятся в деревне сплетни. После этого рассказа в скором времени даже ее прогулка до почты будет сопровождаться подозрительными взглядами и перешептыванием. Все, чего она достигла за время работы в Астхолле, будет мгновенно потеряно и погублено. Ей хотелось завыть от неистовой ярости.

Луиза не могла себе позволить лично зайти в «Суон-инн» и поинтересоваться, не там ли остановился Стивен Кэннон. Она не сумеет защититься, если он заметит ее. У нее оставался только один выход: попросить кого-нибудь помочь ей. Однако вопрос выбора помощника оказался на редкость сложным. Девушка нуждалась в грубой силе, но среди домашних слуг не было ни одного мужчины, а с мужчинами из деревни она лишь раскланивалась при встрече.

Полагая, что ее дядя в любой момент может заявиться в дом ее хозяев, Луиза пребывала в полнейшем смятении, и через пару дней нянюшка Блор несколько раз попеняла ей за рассеянность.

– Ты забыла бы собственную голову, если б она не сидела прочно на твоей шее, – заметила она своей помощнице, когда та, посланная в детскую за носочками для Дианы, вернулась с жилеткой.

И это не говоря уже о том, что Кэннон находила всяческие предлоги, чтобы уклоняться от поручений, связанных с прогулкой в деревню, хотя в этом ей, по крайней мере, могла помочь Ада. Леди Редесдейл тоже выразила свое раздражение, когда Луиза, приведя детей на чай, не уследила за тем, что Декка вытерла грязные после пирожного ручки о диванные подушки.

И все это время, чем бы ни занималась девушка, она с тревогой размышляла о том, что поделывал Стивен, что он рассказывал о ней в деревне и не мог ли он внезапно свалиться ей на голову, точно одна из пресловутых фальшивых монет, о которых постоянно твердит нянюшка . Ей не хотелось никого беспокоить, поэтому она держала свои мысли при себе – они таились в сокровенных глубинах ее памяти, точно кроты, погубившие травянистое покрытие теннисного корта.

– Ах, боже мой, ну надо же, Элинор Глин  разлеглась на тигровой шкуре. Лучше б Мав ее тут не видела… – Вяло разглядывая в детской перед ужином иллюстрации журнала «Вог», Нэнси нервно усмехнулась. – Луиза? Ты так не думаешь? Ах, Луиза, да очнись же! Что с тобой происходит?

Кэннон выглядела совсем больной. Не имея больше сил в одиночку бороться со своими страхами, она решилась поделиться с Нэнси.

– Ну не заявится же он сюда, – уверенно заявила ее подопечная. – Наверняка он жутко боится Пав.

– Наверное, ты права, – согласилась Луиза, – но мне необходимо как-то обезопасить себя. Последние дни я боялась даже ходить в деревню. Нянюшка Блор уже заподозрила неладное, да и леди Редесдейл пару раз на прошлой неделе отругала меня.

– Понятно, тебе нельзя слишком злить Мав. Она способна уволить тебя и за пустяковую промашку. В моем возрасте ей пришлось заниматься хозяйством в отцовском доме и противостоять разным вредным лакеям – именно поэтому у нас никогда не нанимают в качестве слуг мужчин. Она не потерпит никакого… – Нэнси запнулась, увидев выражение лица Луизы. – Ох, не переживай, Лу! Я уверена, что здесь ты в безопасности. Послушай, безусловно, мы сумеем что-нибудь придумать. Может, попросим Роланда? Послезавтра он приедет на ланч. Он же воевал, и у него, вероятно, есть оружие.

– Оружие! Нет, я не хочу ничего столь опасного! – в ужасе воспротивилась Кэннон. – Мне просто нужно припугнуть Стивена.

В силу почти полностью сложившегося у нее понимания того, что Роланд как-то связан с Флоренс Шор, она начала выстраивать в уме самые разные чудовищные гипотезы и осознавала, как постепенно старое, но глубоко выношенное чувство страха окутывает ее своими черными лохмотьями.

– Я и не говорила, что ему придется использовать его. Просто предположила, что у него есть какой-то пистолет, – сказала Митфорд. – Ведь Том вечно восторженно твердит о тех револьверах «Уэбли» , которые выдавали на войне всем офицерам. Роланд может просто помахать им немного или пригрозить.

– Но чего ради он будет делать хоть что-то для меня? – спросила Луиза.

Нэнси не удалось вселить в нее и толики спокойствия.

– Не знаю, – раздраженно ответила старшая дочь лорда, – но ты же можешь просто попросить его. Если он ответит отказом, то мы придумаем что-нибудь другое, – беспечно добавила она, вновь взяв в руки журнал. – Ах, мне не терпится его увидеть! Не кажется ли тебе, Лу, что теперь, когда мы побывали на континенте, я произвожу на него несомненное впечатление как femme du monde?  Может, мне пора начать пользоваться заколками для волос?

«Итак, ничего не поделаешь, – подумала Луиза. – Роланд Лакнор мог стать решением моих проблем. Остается только надеяться, что он не станет очередной новой проблемой».

 

Глава 44

Гай и Гарри бесцельно прогуливались по окраинам вокзала Виктория вдали от шумных пассажиров с их беспрестанными тупыми вопросами. «Где шестая платформа?» – спрашивали они, стоя прямо под нужным указателем – не настолько далеко, чтобы не чувствовать тяжелый запах мазута – им покрывали огромные колеса поездов, дремавших в ожидании свистка, способного вернуть их к активной жизни.

Друзья совершали обычный ежедневный обход – нудная обязанность, которую слегка оживило зрелище того, как бродяга пытался устроиться на ночлег в пустом вагоне. Теперь они уже втроем вели рутинное расследование: каждое обвинение встречалось вежливым возражением, а завершилось все точно так же безрезультатно, как всегда.

– Проваливай отсюда, – устало произнес Конлон, вдруг осознав, что от частого употребления этих слов их звучание потеряло искренность, – и больше не возвращайся.

Бродяга погрозил напарникам кулаком и исчез за углом, где, как они знали, он подождет минут пять, чтобы безопасно вернуться в вагон и поспать еще пару часов. Не устояв против искушения, Салливан обернулся и увидел, как этот старик выглядывает из-за столба – его грязная седая борода покачивалась на фоне темной куртки – желая убедиться, что полицейские скрылись из вида.

– По-моему, он еще и язык мне показывает, – хмыкнув, заметил Гай своему коллеге.

Гарри рассмеялся. Ничто не могло сегодня вывести его из хорошего настроения. Вечером ему предстояло выступать на сцене клуба «Синий соловей», и он уже представлял, как, крепко держа свой саксофон и закрыв глаза, будет раскачиваться в рваном ритме пьянящих звуков регтайма.

– Может, ты пойдешь со мной сегодня вечером? – спросил Конлон. – Там будет Мэй, и ей наверняка понадобится спутник…

Гай взглянул на своего миниатюрного друга со вздохом, но не без улыбки.

– Спасибо за приглашение, конечно, но такие изыски не для меня, – сказал он. Напарники прошли еще немного – их глаза так хорошо адаптировались к сумеречному свету, что они заметили даже серую мышь, прошмыгнувшую перед ними по платформе. – Понимаешь, дело в том, что я не могу…

– Если ты скажешь, что не можешь забыть мисс Кэннон, то я просвещу тебя на этот счет! – возмущенно прервал его Гарри. – Чего ты дожидаешься, парень? Без твоего присмотра она легко начнет гулять с другим, и что ты тогда будешь делать? Это же невозможно – слушать твои томные вздохи до скончания дней.

– Я не собирался говорить о ней, – порозовев, соврал Гай, – но все это безнадежно. При моем жалованье я не могу ни на ком жениться, да и Ма еще приходится отдавать по несколько шиллингов. Естественно, ты прав, но я зашел в тупик.

– А тебе известно, не завела ли она нового дружка? – спросил Конлон, на этот раз чуть более сочувственно.

– Нет, – ответил Салливан, – то есть я так не думаю. Я пишу ей время от времени. Когда мне есть что сказать. Но в последнее время с новостями у меня неважно.

– И она отвечает тебе?

– Да, и вполне доброжелательно и дружелюбно. Хотя трудно сказать, чем это вызвано. Мне казалось, я нравлюсь ей, но теперь почему-то меня одолели сомнения…

Гарри остановился и тронул своего друга за плечо.

– Погоди… не тебя ли это зовут?

Гай сдвинул на затылок шлем и прищурился. Они уже заканчивали обход и приближались к главному вестибюлю вокзала, где роились под расписанием мужчины и женщины, и какой-то молодой парень, определенно в форме железнодорожной полиции, махал им рукой и быстро, едва ли не бегом, приближался к ним по платформе.

– Салли! – опять крикнул он. – Шеф хочет тебя видеть! – Гай и Гарри резко увеличили скорость и легкой трусцой устремились навстречу посланцу; и тогда он остановился и, переведя дух, добавил: – Срочно. К нему в кабинет.

– Спасибо, – сказал Салливан и, повернувшись к напарнику, добавил: – Пока, увидимся позже.

– А зачем ты ему понадобился? – крикнул Конлон вслед другу.

– Понятия не имею, – убегая, отозвался тот.

Добежав до кабинета, Гай постучал в дверь и вошел, не дождавшись разрешения Джарвиса.

– Явился по вашему распоряжению, сэр, – четко отбарабанил молодой человек. – Вы хотели видеть меня?

Суперинтендант сидел за своим столом, держа в руке письмо. Он серьезно глянул на вошедшего, но ничего не сказал. Переступив с ноги на ногу, Гай нервно кашлянул.

Джарвис подался вперед, уперся локтями в свой бювар с промокательной бумагой и положил письмо перед собой.

– Меня достала столичная полиция, – вздохнув, сообщил он. – Они проели мне плешь, Салливан. И мне интересно, не вы ли в этом виноваты.

– Я, сэр? – смутившись, удивился Гай. – В чем виноват, сэр?

– В том, Салливан, что самовольно продолжаете расследование.

Гай непонимающе смотрел на начальника. И вдруг его осенило.

– Сэр, вы имеете в виду убийство Флоренс Шор?

– Именно, убийство Флоренс Шор. Похоже, Салливан, вы сунули свой нос туда, куда не следует.

– Ну, сэр, в каком-то смысле совал. Но это было уже давно.

Джарвис внезапно стукнул кулаком по столу, и Гай вздрогнул.

– Не усугубляйте свое положение. Вы мне нравитесь, Салливан. Вы подаете надежды. Но если вы обманываете меня…

– Ни в коем случае, сэр, – мгновенно возразил молодой человек. – Клянусь, никакого обмана. Я ездил в Танбридж, сэр, повидать баронессу Фарину. Как мне помнится, в апреле прошлого года. Но она ничего особенного не сказала, сэр, ничего существенного.

– Совсем ничего? – сурово глянув на него, уточнил суперинтендант.

– Ну… она упомянула… упомянула своего сына, мистера Стюарта Хобкирка. Он художник, живет в Сент-Айвзе, и как я уже говорил вам, сэр, он получил некоторое наследство после смерти мисс Шор. – Гай помедлил, осознавая, что раз уж он начал признания, то лучше с ними закончить. – Прошедшим летом, сэр, я узнал, что мистер Хобкирк выставил свои картины на одной выставке в Лондоне, и поэтому зашел туда повидать его. Чисто случайно, сэр. Нам с подругой просто захотелось сходить на выставку, и там я случайно увидел его. – Он пожалел о том, что, слегка привирая, никак не мог скрестить пальцы.

Джарвис промолчал, но еще больше поджал губы.

– Он тоже ничего особенного не сказал, сэр, – продолжил его подчиненный. – Только что очень любил свою кузину. Я заметил, что он хромал и пользовался прогулочной тростью, поэтому вряд ли он мог быть тем человеком, который, по показаниям проводника, спрыгнул с поезда в Льюисе. Его алиби также подтвердилось: мне удалось поговорить с двумя людьми, которые были вместе с ним в гостях в тот день, когда напали на мисс Шор.

Последовавшая пауза казалась гробовым молчанием.

– Ясно, – наконец, изрек Джарвис. – Итак, вы не только встретились с баронессой Фариной, почему-то полагая, что вам удастся выяснить больше, чем комплексным усилиям трех полицейских ведомств и двух дознаний, но и после того, как я приказал вам прекратить все попытки выяснить что-то о Стюарте Хобкирке, вы также предпочли нарушить мой приказ. Я пребываю в сомнениях, Салливан. И более того, вы по-прежнему лжете мне! – Он вновь, на этот раз еще сильнее, треснул кулаком по столу.

– Нет, сэр, не лгу, – глубоко вздохнув, ответил Гай. – Сэр, еще я виделся с Мейбл Роджерс, но по личному делу.

Джарвис смотрел на него так, словно он был рыбной костью, застрявшей в его горле. Глаза его выпучились, но издал он лишь скрипучий звук.

– Мне просто захотелось, сэр, выразить ей соболезнования, – добавил молодой человек. – Мы вовсе не обсуждали это преступление.

– Тогда почему же Стюарт Хобкирк написал в Скотланд-Ярд, прося их прекратить привлекать его к расследованию и воздерживаться от этого впредь, поскольку последний допрос – я цитирую – «глубоко расстроил его»?

– Я тут ни при чем, сэр. Честное слово.

– Салливан, у меня нет больше сил слышать об этом. Своими признаниями вы только усугубляете свое положение. Мало того, что столичная полиция вечно задирает нос перед нами, так теперь, по вашей вине, все выглядит так, будто я не способен руководить действиями своих подчиненных.

– Я понимаю, сэр. Простите, сэр. – Гай уставился в пол.

Он не знал, что делать. Он мог только сказать правду, какой бы печальной она ни казалась. Однако возникал вопрос: кто, черт возьми, еще мог видеться с Хобкирком?

– Я возлагал на вас, Салливан, большие надежды, – сказал Джарвис. – Да, большие надежды. Но больше я не в силах ничего сделать. Разговоры со свидетелями по этому делу, не важно по какому праву, но главное – без моего разрешения, означают немедленное увольнение. Убирайтесь из моего кабинета и оставьте ваш жетон на стойке дежурного. Он вам больше не понадобится.

 

Глава 45

На второй – последний – день званого приема ланч подали пораньше, без четверти час, после чего Нэнси собиралась пригласить мистера Лакнора прогуляться по саду, естественно, в сопровождении Луизы. Самой Луизе оставалось лишь подготовиться к этой прогулке, придумав, как попросить Роланда выполнить их просьбу. Нервничая и дрожа, как осиновый лист, она все-таки осознала, что это надо сделать: положить конец ее страхам перед Стивеном. Он слабохарактерный человек, и она не сомневалась, что угрозы от настоящего мужчины будет достаточно, чтобы устрашить и спровадить его. Ей просто надо доверить Нэнси сыграть свою роль.

Склонившись, Кэннон поцеловала головку Декки и, взяв девочку на руки, понесла ее в детскую столовую, где для младших дочерей уже подали ланч. Девушке казалось странным, как быстро она привыкла к новым словам – и теперь уже произносила их не задумываясь. Ее старые подружки, жившие с ней по соседству, могли подумать, что она и сама стала другим человеком, и Кэннон надеялась, что так оно и есть.

В половине третьего, когда солнце еще изливало на землю свои палящие ослепительные лучи, леди Редесдейл, как и надеялась Луиза, вызвала ее в гостиную. Девушки спланировали, что Нэнси постарается побудить мать послать за детьми. Приблизившись к двери гостиной, она услышала тихие женские голоса, которые тут же умолкли, когда она вошла. Три гостьи – включая ту красавицу, которую Кэннон слегка напугала, зайдя в ее комнату, – сидели на краешках кресел, неловко держа в руках блюдечки с неустойчивыми кофейными чашечками. Нэнси устроилась на ковре, как следует расправив юбку.

– Ах, вот и вы, наконец, – произнесла леди Редесдейл таким тоном, словно уже давно ждала прихода Луизы, хотя фактически та спустилась по лестнице всего через несколько мгновений после призывного звона колокольчика. – Я хотела бы, чтобы вы привели детей для знакомства с нашими гостями. Они ведь выучили новые стихи. А после этого сходите в кабинет лорда Редесдейла за мистером Лакнером.

Последнее указание прозвучало неожиданно. Кэннон поднялась обратно, и они с нянюшкой принялись быстро приводить детей в презентабельный вид, хотя Декка упорно выворачивалась из синего фланелевого платья, которое Блор пыталась натянуть на нее через голову.

Том запрыгал по комнате, радуясь перспективе встречи с офицером.

– Может, он привез с собой револьвер? – спросил он Луизу. – Мне хотелось бы увидеть настоящее военное оружие. Офицерам ведь выдавали револьверы «Уэбли», так что у него, вероятно, есть револьвер шестого образца и…

– Милый, прекратите нести всякую чушь, – прервала мальчика Кэннон, переняв у Нэнси некоторые из ее своеобразных выражений. – Сходите лучше, пожалуйста, за вашим пиджаком.

Когда все дети были готовы, выглядели они совершенно по-разному – явно оробевшая Памела, горевший от нетерпения Том, умилительно красивая Диана, сердитая Юнити и взволнованная Декка (Дебо сочли еще слишком маленькой для представления гостям). Нянюшка и Луиза повели их вниз, в гостиную, где все дамы, за исключением Нэнси и леди Редесдейл, встретили их восхищенным воркованием. Блор осталась там с детьми, а Луиза отправилась в другое крыло особняка в кабинет лорда Редесдейла за мистером Лакнором.

Приблизившись к двери, она услышала повышенные голоса: резковатый басок хозяина дома и более тихий, но достаточно звучный, чтобы его было слышно через толстую дубовую дверь, тембр Роланда. Слов девушка не разобрала, и хотя лорд Редесдейл, как обычно, разгорячился, в его тоне звучали оборонительные нотки. А потом он внезапно умолк, чтобы выслушать гостя, говорившего гораздо более спокойно и самоуверенно.

Луиза помедлила, не решаясь прервать их разговор, но поняла, что если она задержится, сюда пришлют кого-нибудь еще. Леди Редесдейл, вероятно, с нетерпением ждет, опасаясь, что очарование детей начнет утомлять гостей. К тому же Кэннон еще необходимо было попросить Роланда об услуге… Она робко постучала в дверь и, не раздумывая, повернула ручку.

Практически мгновенно помощница няни осознала свою ошибку. Едва дверь приоткрылась, она, еще не видя лица Редесдейла, услышала его искаженный гневом голос.

– Черт возьми, я не намерен больше давать вам никаких денег! – рявкнул он и так грозно взглянул на Луизу, словно хотел испепелить ее взглядом.

Лакнор, стоявший спиной к двери, обернулся и посмотрел на нее с таким невозмутимым и благодушным видом, как будто – она могла бы поклясться в этом! – собирался еще и подмигнуть ей.

Помешкав долю секунды, девушка заговорила:

– Прошу прощения, милорд. Ее милость послала меня пригласить мистера Лакнора в гостиную послушать, как дети читают стихи.

Она присела в легком реверансе и плотно закрыла дверь за собой, а затем, направившись обратно по коридору, прислонилась ненадолго к стене в сумрачной нише, чтобы перевести дух. Спустя пару секунд Луиза услышала, как открылась и закрылась дверь кабинета, и Роланд направился по коридору в ее сторону.

– Мисс Кэннон, – сказал он, – можно мне поговорить с вами?

 

Глава 46

Поколебавшись, Луиза повернулась к молодому человеку. Она растерялась, услышав, что он сам желает поговорить с ней, и к тому же Роланд подошел так близко, что девушка совсем смутилась и даже затаила дыхание. Лакнор устремил прямо на нее свои почти черные глаза, и его губы сжались в прямую линию. Он оказался в такой непосредственной близости, что Кэннон буквально ощущала тепло его дыхания. Одну руку Лакнор положил ей на плечо, а длинные пальцы другой опущенной руки оказались меньше чем в дюйме от ее пальцев.

– Я слышал о ваших мучениях, – сообщил он, – из-за вашего дяди Стивена.

Потрясенная тем, что Роланд назвал его имя, Луиза неуверенно отступила на пару шагов, хотя он уже оттеснил ее к стене.

– Откуда вы знаете? – спросила она.

– Нэнси нашептала мне кое-что перед ланчем. Не волнуйтесь… Я хочу помочь вам.

Черт бы побрал эту Нэнси!

– Я знаком с подобными типами, – продолжил Лакнор, – они много лают, но не кусают.

– Не уверена, что это справедливо в его случае, – возразила Кэннон, но тут же вспомнила, как Роланд одним взглядом усмирил разбуянившегося офицера после бала в Лондоне.

– Видимо, он способен запугивать и стращать вас, – заметил ее собеседник, – однако стоит мне поговорить с ним, и он, поверьте, тут же исчезнет. Вы же только предоставите мне уместную информацию, которую я смогу использовать против него.

– А что вы собираетесь делать? – перейдя на шепот, спросила Луиза.

– Я найду его. Он же остановился где-то поблизости, верно? И объясню ему, что если он будет и дальше преследовать вас, то у него в жизни возникнут серьезные проблемы.

– Не понимаю… Зачем вам связываться с ним ради меня?

Роланд оглянулся, проверяя, плотно ли закрыта дверь в кабинет лорда Редесдейла. Она была закрыта – и больше того, из-за нее уже доносилось колоратурное сопрано его любимой Амелиты Галли-Курчи . Видимо, лорд, как обычно, включил граммофон на полную мощность.

– Затем, что и мне нужна ваша помощь в этом доме, – ответил Лакнор. – Вы тоже можете оказать мне услугу. Скажем так, нам обоим необходимо сейчас небольшое содействие. Что скажете?

«Что? – подумала девушка. – Что мне следует сказать?»

Она поежилась, сама не понимая, от чего – то ли от сквозняка в коридоре, то ли от излишней близости Роланда. Оба они стояли в полумраке, поскольку в коридоре имелась лишь одна лампа, горевшая на пристенном столике.

– Вероятно, некрасиво с моей стороны обращаться к вам с просьбой, но я думаю, что мы сможем помочь друг другу, – продолжил молодой человек, – расскажите же мне, чем я могу припугнуть мистера Стивена Кэннона.

– Скажите ему, что вас послал мистер Лиам Хадсон из Гастингса, – предложила Кэннон, порадовавшись тому, что в последние дни как раз размышляла над этим вопросом, – но я не понимаю… Неужели вы действительно согласны сделать это для меня?

– Да, я так и сделаю, – заверил ее Роланд, еще ближе склоняясь к ней, – но сначала мне необходимо заручиться вашей помощью.

– Какой? – прошептала девушка.

– Мне нужно, чтобы вы стали моей сторонницей в этом доме. У меня есть некоторые… сложности с лордом Редесдейлом. Он слегка сопротивляется, не желая больше спонсировать мой бизнес с гольф-клубом. Я, разумеется, мог бы и сам справиться. Но мне не хочется оказаться отрезанным от мисс Митфорд.

– Что вы имеете в виду?

– Она очень мила, – лицо Роланда смягчилось, – и ей уже почти восемнадцать…

– Что же… вы хотите? Уж наверняка не женитьбы? – испуганно уточнила Луиза, несколько расхолодив его пыл.

Не ответив, Роланд отвел глаза. В наступившей молчаливой паузе Кэннон подумала о том, что должна побыстрее отвести его в гостиную, иначе леди Редесдейл удивится, почему его так долго нет, а Нэнси начнет нервничать. А еще ей надо было спросить Лакнора о медсестре Шор. Только… сначала ей хотелось, чтобы он помог ей избавиться от Стивена.

– Пожалуйста. Вы должны доверять мне, – настаивал военный. – Вы доверяете мне, Луиза?

– Не знаю, – тихо ответила девушка.

– Скажите, как мне доказать вам свою порядочность, и я докажу. Я оправдаю ваше доверие. И тогда вы сможете склонить Нэнси на мою сторону.

Кэннон нерешительно обрисовала их с Нэнси план: после кофе старшая дочь Митфордов предложит Роланду и Луизе прогуляться по саду, сказав, что гостю полезно подышать свежим воздухом перед отъездом в Лондон. Это даст ему возможность сходить в «Суон-инн» и встретиться со Стивеном. Поначалу Нэнси предлагала притащить к садовой калитке, которая выходит прямо на дорогу, велосипед, чтобы Лакнор мог никем не замеченным выбраться из дома. И хотя Луиза не стала ничего уточнять, было понятно, что если что-то вдруг случится со Стивеном, они с Нэнси предоставят Роланду алиби.

Раньше, когда девушки разрабатывали этот план, он казался вполне надежным, но сейчас, столкнувшись с реальными обстоятельствами, их затея казалась Кэннон в лучшем случае неосуществимой, а в худшем – безрассудной и опасной. Воспоминание о том, как Роланд произносил имя медсестры Шор, тоже всплыло у нее в памяти с отчетливой ясностью, и все сомнения, терзавшие ее в последние месяцы, исчезли. Не говоря уже о банковских книжках, спрятанных в глубине ее шкафа. Пребывая в ужасе от содеянного, она не заглядывала в них с тех пор, как взяла.

– Отлично, – сказал Лакнор, – договорились. Но помните: я знаю, на что способны слуги в таком доме. С вашей помощью мне нужно убедить Нэнси в том, что мы с ней созданы друг для друга. Так что вы будете моей должницей.

Луиза согласилась. А что еще она могла сделать?

 

Глава 47

В дальнем конце сада Луиза и Нэнси сидели в летнем домике возле купального пруда, окруженного молодыми деревьями. Даже если нянюшка Блор выведет на прогулку других девочек, их никто не заметит. Этот деревянный летний домик пребывал в запущенном состоянии – его оконные рамы лишились стекол, впуская внутрь осенние ветра и залетные рано пожелтевшие листья. Луиза взглянула на пыльные карнизы: в каждом углу виднелась толстая старая паутина, а от стен отслаивалась краска, точно кора с гниющего дерева. Девушка поежилась и вновь с тревогой подумала, верно ли она поступила.

Роланд оставил в домике свое пальто, щеголеватый тренч , вместе с голубым кашемировым шарфом и хомбургом . Он незаметно вышел из сада, облачившись в твидовую шляпу, которую Нэнси выискала в кладовке, и в мягкую темно-зеленую куртку. Девушки жались друг к другу на скамейке, прикрыв колени старым пледом. Луиза надеялась, что им не придется ждать слишком долго. Пока холод не особенно ощущался, однако тревожное молчание, казалось, заставило остановиться само время. Они наблюдали за ползущим по полу жуком и едва не теряли терпение от его неспешной беззаботности – неужели ему не хотелось быстрее добраться до другой стены?

– Скоро подадут чай, – мечтательно произнесла мисс Митфорд. – Давай просто вернемся домой и подождем его там.

– Нет, так нельзя. Пожалуйста, ждать осталось совсем недолго, – заверила ее Кэннон, хотя особой уверенности в этом она не испытывала. Кроме того, ее огорчило то, что Нэнси, очевидно, не понимала всей серьезности происходящего. Как именно Роланд собирался отделаться от Стивена? Может, тот вообще не обратит на его слова ни малейшего внимания? Девушку охватил страх. Вдруг ее дядя напал на Лакнора, и тот вернется раненый? И вернется ли он вообще?

Нэнси встала и потянулась.

– Мне надоело тут торчать.

Луиза беспомощно взглянула на нее.

– Можно поиграть во что-нибудь, – предложила она.

– Во что? В прятки? Нет уж, благодарю покорно! – Пройдясь по комнате, Нэнси взяла одежду Роланда. – Мне нравится его пальто. Естественно, оно совершенно не подходит для загородного отдыха, но в Лондоне должно смотреться на редкость стильно. – Она поднесла пальто к носу. – Оно пахнет, как он, приятным лесным ароматом.

– Положи его на место, Нэнси, – попросила Кэннон. – Мы можем сыграть в «Боттичелли» .

Оставив ее просьбу и предложение без внимания, Митфорд примерила тренч, плотно запахнувшись и зарывшись лицом в воротник. Пальто было слишком длинным для нее, и его полы, волочась по полу, подметали пыльные листья и ветки.

– Ты же испачкаешь его… снимай! – запаниковала Луиза. Сама не зная почему, она сочла, что примерять чужое пальто крайне неприлично.

Нэнси вытянула шею из воротника, игриво изогнув брови.

– Не глупи. – Сунув руки в карманы, она начала проверять их содержимое. – Так, один носовой платок… чистый. Уже хорошо. Кому понравятся сопливые мужчины? Два ключа на кольце. Допустим, от квартиры – общая парадная дверь и его апартаменты внутри. Один ключ, возможно, от дома, что было бы предпочтительнее, но нельзя же иметь все сразу, верно? – Девушка улыбнулась, наслаждаясь своим озорством.

А вот Луизу оно ничуть не радовало.

– Пожалуйста, прекрати. Что, если он сейчас вернется?

– Не сейчас, и в любом случае с чего бы он стал возражать? Один бумажник… О-ох, что это у нас тут имеется? Два фунта и удостоверение личности. Взгляни-ка, Лу-Лу! Роланд Оливер Лакнор. Надо же, я и не знала, что его второе имя Оливер…

Кэннон опасалась того, что Нэнси могла найти в чужих карманах. Ведь может обнаружиться, что сама она заключила сделку с дьяволом. К тому же Луиза понимала, что тот, кто сует нос в чужие дела, вряд ли обрадуется своим открытиям.

– Нэнси, я не желаю даже ничего слушать, – заявила она.

– Вот ведь зануда, вечно ты портишь мне удовольствие! – вздохнув, посетовала мисс Митфорд, но все же сунула удостоверение обратно в бумажник, а бумажник – в карман.

Затем она сняла пальто, и тут ее внимание привлекло нечто иное.

– Ой, что это? Здесь есть еще какой-то внутренний карман.

Луиза закрыла лицо руками, хотя она и не могла отрицать, что ее это тоже заинтересовало.

– Книжечка… «Les Illuminations » Рембо. Французский поэт, – сообщила Нэнси, начиная листать страницы. – Довольно романтично… Тут еще и посвящение есть: «Xander, Tu est mon autre, R» . – Она задумалась. – Пожалуй, это не его книжка? Наверное, он взял ее почитать у друга.

Кэннон уже с пристальной настороженностью следила за своей подопечной.

– Нэнси, не надо. Это нас совершенно не касается.

– Может, и так. – Мисс Митфорд пожала плечами. – Я всего лишь заглянула в книжку и не стала открывать никаких писем.

Она, наконец, положила пальто обратно на скамью и уселась рядом с Луизой, смиренно соизволив подождать еще немного.

* * *

Когда Роланд вернулся, еще не стемнело, но уже заметно похолодало, однако после того, как он снял свою вощеную куртку, Луиза мельком увидела на его рубашке темные пятна пота. Он бесшумно вошел в летний домик – девушки заметили его, только когда он предстал перед ними с окаменевшим лицом.

– Дело закончено, – мрачно сообщил офицер. – Никто вас больше не побеспокоит.

– Неужели вы… – начала Луиза, но Роланд резко оборвал ее:

– Я не собираюсь ничего обсуждать. Зашел лишь успокоить вас. Не могли бы вы принести мои извинения леди Редесдейл? Скажите ей, что я ушел не простившись, поскольку спешил на поезд. Возможно, вы окажете мне любезность и попросите шофера отвезти меня на станцию?

– Да, – тихо ответила Кэннон, едва способная говорить.

Она не могла избавиться от беспокойства, несмотря на заверение Роланда, что отныне Стивен оставит ее в покое. Девушка знала своего дядю, знала, с каким трудом можно заставить его убраться подальше, и не могла поверить, что Роланд способен на такое. Ей показалось, что на воротнике его рубашки она разглядела крошечные капли крови, и Луиза, точно ребенок, закрыла глаза. То, чего не видишь, не существует.

Лакнор тем временем повернулся к Нэнси.

– Скоро я напишу вам. Надеюсь, ваша благосклонность ко мне останется неизменной.

Оцепенев от напряженности атмосферы, мисс Митфорд просто кивнула.

Меньше чем через четверть часа Роланд оказался в машине, выехавшей из ворот на дорогу. Луиза, вернувшись в дом, зашла в спальню к Нэнси, и обе они, заметно побледнев и сцепив руки, провожали его взглядом, глядя в окно. «Мы спровоцировали нечто пока непонятное», – подумала Кэннон, надеясь, что им и не придется этого понимать.

Письмо

15 июня 1917 г.

Ипр

Моя дорогая,

На днях, как-то вечером, нас заранее предупредили, что ожидается очень сильный обстрел – обычно-то трудно понять, что происходит, если кто-то не выбежит из палатки и не найдет сведущего военного, – поэтому все мы перебрались в подвалы ближайшего дома. Это была ужасная, изнурительная операция, проведенная медсестрами с помощью одного или двух легкораненых солдат, способных самостоятельно передвигаться. У нас имелось всего две свечки, так что мы сидели почти в темноте, прислушиваясь к орудийным залпам – каждую минуту гремело по четыре взрыва, надеясь, что ни один из снарядов не упадет на нас, и, слыша грохот близких разрушений, со страхом ожидали очередных взрывов.

И вот посреди всего этого ужаса у Роланда Лакнора, неизменно жизнерадостного и обаятельного офицера, несмотря на постоянные боли, вызванные отравлением во время газовой атаки, внезапно началась истерика. Абсурдный хохот сменился безутешными визгливыми рыданиями. То сочувственно, то твердо я пыталась успокоить его, но ничего не получалось. Наконец, подошел его ординарец, приятный юноша по имени Ксандр, и принялся петь ему на ухо французские лирические песни – по крайней мере, таковыми они казались мне – и несчастный в конце концов успокоился. Эти молодые люди рассказывали мне, что познакомились еще до войны в Париже, где вращались в богемной среде писателей и художников, имевших, как я поняла, весьма сомнительную репутацию.

Истерика Роланда, видимо, сопровождалась галлюцинациями, поскольку он начал звать свою мать и припал к груди крепко обнимавшего его Ксандра. В подвальном сумраке никто их не видел, но я понимала, что многих оскорбило бы поведение этих несчастных парней, хотя вправе ли мы судить их, если они только так могли утешить друг друга? Если они верили, что их обнимали материнские руки, я лично не собираюсь осуждать их.

Как ни печально, но на следующий день, когда мы выбрались из-под земли, Роланд и Ксандр ужасно поссорились и орали друг на друга прямо в палатке. Я поспешила к ним, чтобы успокоить, но, видимо, только усугубила ситуацию. Не знаю, из-за чего у них вышла ссора, – возможно, Роланд осознал, что с ним произошло, и чувствовал себя униженным.

Мы не виделись так давно, и я едва смею надеяться, что ты еще ждешь меня, однако даже лучик надежды помогает нам преодолевать трудности, и поэтому я упорно цепляюсь за него.

Пожалуйста, не поминай лихом твою несчастную печальную подругу.

С нежнейшей любовью,

Фло.

 

Глава 48

Гай шел по обочине дороги в ту сторону, где, по его соображениям, находился Астхолл-манор. Со станции он вышел часа два назад и с каждым вдохом наслаждался бодрящим свежим воздухом. Под порывами ветра срывались и кружились над его головой стайки желтеющих листьев, словно кто-то, осерчав, выдирал листы из старой книги.

Первую неделю после увольнения молодой человек занимался домашними делами, помогая матери, а выходные он провел как обычно. Однако, когда наступил второй понедельник, ему стало тошно даже думать, что придется торчать дома еще целую неделю. Братья подшучивали над ним ничуть не меньше, чем раньше, но жалостливые взгляды родителей расстраивали его больше, чем братские шуточки.

К счастью, отдавая часть жалованья матери на хозяйство, остальные деньги Гай вкладывал в банк, разве что тратил еще пару фунтов, позволяя себе иногда выпить пива. Вся прочая мелочь копилась в жестянке, и там набралось достаточно, чтобы купить билет третьего класса до Шиптона и обратно, да еще оплатить пару ночей в местной гостинице. Осознав это, бывший полицейский быстро вышел из дома, не дав себе времени передумать.

И вот теперь, шагая по дороге исключительно в компании своих мыслей, он беспокойно размышлял, таким ли уж хорошим был его поспешный план. Гай даже не знал наверняка, там ли сейчас Луиза – ее хозяева могли уехать в Лондон, или в Париж, или в любое другое место, привлекавшее «сливки общества», и она тоже могла отправиться с ними.

Салливан не испытывал также особой уверенности в том, будет ли девушка рада его видеть. Ее последнее письмо, как обычно, дружелюбное, казалось отстраненным. Со своими чувствами Гай уже определился – ему хотелось обнять ее, прижать к груди и защитить от любых бурь и потрясений. Но захочет ли она сама идти с ним даже в дождь под одним зонтом… В общем, теперь он вознамерился выяснить это.

Когда молодой человек подошел к воротам, его сердце исполнилось надежды, поскольку он увидел поднимающийся из труб дым. Должно быть, Митфорды сейчас живут дома. В кармане у Салливана лежало написанное Луизе письмо – он собирался оставить его для нее, если она где-то гуляла с детьми или была слишком занята. На подъездной аллее Гай увидел раскидистый дуб и, решив не пользоваться парадным входом, начал искать какой-нибудь черный ход или заднюю дверь, где он мог бы найти кого-то из слуг и попросить передать свое письмо.

По границам поместья тянулась каменная стена, высокая и внушительная, и вскоре там, где ограда подходила близко к особняку, Салливан заметил деревянную калитку, покрашенную под цвет камней – видимо, подумал он, здесь можно незаметно выйти из сада на дорогу. Сейчас он тоже предпочел бы уйти незаметно: его не радовала перспектива оказаться на широкой подъездной дороге, которая, несомненно, больше подходила для роскошного выезда новомодных автомобилей. Его запыленные туфли и скромный коричневый костюм выглядели далеко не новыми, и когда Гай в очередной раз подумал, не лучше ли отказаться от своей неудачной затеи и повернуть назад, он вдруг заметил впереди девушку в форменном платье и фартуке. Ее аккуратно причесанные волосы увенчивала белая наколка. Она несла пустую бельевую корзину, но приветливо помахала ему свободной рукой.

– Привет! – крикнула эта девушка. – Могу я помочь вам?

Она улыбнулась Салливану так радушно, что молодой человек приободрился. Он быстро направился к ней, определенно осознав теперь, что вышел к задней, служебной стороне дома, где выстроилась череда огромных горшков с пряными травами, чьи благовонные стебельки трепетали под ветром в своих керамических грядках. Гай уловил легкий хвойный запах розмарина, и у него запершило в горле от внезапно нахлынувших воспоминаний об одном пасхальном обеде, когда его мать подала к столу жареную ягнятину, редкое довоенное угощение, – тогда еще все ее сыновья, живые и здоровые, сидели за семейным столом.

– Добрый день, – сказал Салливан, подойдя ближе, поскольку ему не хотелось кричать, – мне хотелось узнать, не могу ли я оставить письмо для мисс Луизы Кэннон?

Ада – позже он узнал, что ее зовут именно Ада – одарила его широкой усмешкой.

– Мисс Луизы, вы сказали?

Гай замер как вкопанный, выронив сумку и держа письмо двумя руками. Он недоуменно взглянул на служанку.

– Э-э… верно. Она ведь здесь служит? Могу я передать ей письмо?

– Можете даже увидеть ее самолично, – ответила Ада, наслаждаясь его смущением. – Пойдемте со мной… судя по виду, вам необходимо выпить чашку чая. Миссис Стоби заварит чайку на кухне.

Когда Луизу позвали на кухню из бельевой – там она усердно складывала и перекладывала детские простыни и одеяла, ежедневно посвящая часть времени этому занятию, просто чтобы побыть в одиночестве, подальше от доброжелательных, но все более удручающих ее вопросов нянюшки Блор, беспокоившейся о том, что она «все одна да одна» и никак не найдет себе друга, – она обнаружила, что за чисто выскобленным сосновым столом сидит Гай Салливан. Естественно, помощница няни этого абсолютно не ожидала, и Ада, из вредности или озорства, не предупредила ее. Когда неожиданный гость встал, Кэннон резко втянула в себя воздух и вдруг осознала, что точно приросла к полу, не представляя, как ей себя вести. Миссис Стоби притворилась, что занята исключительно важным делом и, отвернувшись к плите, принялась смазывать пирог взбитым яйцом. Ада же, беззастенчиво наблюдая за Луизой и ее гостем, слегка подтолкнула девушку в спину.

– Поздоровайся с бедным парнем. Только глянь на него… Ведь он шел целую неделю, чтобы увидеться с тобой!

– Вовсе не неделю, мисс Кэннон, – возразил Гай, осознав, что пора взять ситуацию в свои руки, – я быстро приехал на поезде. Прекрасный денек для прогулки. И в любом случае, – продолжил он, заметив, что Луиза взглянула на него, и пытаясь понять, отразилась ли на ее лице радость или недовольство, – я вовсе не хотел беспокоить вас. Хотел лишь передать для вас письмо. Сообщить вам, что остановился поблизости.

– Добрый день, мистер Салливан, – наконец придя в себя, ответила Луиза. – Очень приятно видеть вас. Простите меня… В общем, я совершенно не ожидала этого. – Она оглянулась и многозначительно посмотрела на горничную. – Спасибо, Ада. Но не пора ли тебе вернуться к делам?

Усмехнувшись, та подмигнула подруге и вышла из кухни. Миссис Стоби, отвернувшись от плиты, вытерла руки передником и сообщила, что у нее тоже есть срочные дела. Оказалось, что ей необходимо составить меню на неделю, поскольку завтра утром его надо представить на утверждение леди Редесдейл. Кстати, добавила кухарка, миссис Виндзор уехала в Берфорд и вернется, судя по всему, только к чаю. Иными словами, горизонт чист и обстановка благоприятствует.

Луиза, взяв чашку, села за стол напротив Гая. Благодаря легкому потрясению от его прибытия щеки ее порозовели, и из ее стильной, почти фривольной прически, хотя и аккуратно заколотой сзади, выбилось несколько непослушных прядей. От одного взгляда на нее молодой человек так разволновался, что его пальцы невольно стали нервно постукивать по столу, и он быстро убрал руки на колени. Его шляпа лежала рядом с заварным чайником и молочником, поставленными перед ним миссис Стоби.

Кэннон налила себе чаю и не произнесла ни слова, пока не сделала первый глоток, что заставило Гая еще больше занервничать.

– Почему вы приехали сюда? – спросила, наконец, девушка. Неужели Стивен сообщил в полицию о ее исчезновении?

– Мне захотелось повидать вас, – честно ответил Салливан.

Бальзам пролился на ее встревоженную душу.

– Очень мило с вашей стороны, – сказала она, – однако это не вся правда, верно?

– Да, еще меня уволили из полиции. И на самом деле я не знал, чем мне еще заняться. Знал только, что мне очень хотелось увидеть вас.

– Уволили! За что?

– За самовольное проведение допросов в ходе расследования убийства мисс Флоренс Шор.

– Каких допросов? – уточнила Луиза. – Неужели за ту встречу на выставке со Стюартом Хобкирком?

– Не только. То есть, видимо, кто-то еще встречался с ним после нас. Не знаю, кто именно, хотя предпочел бы выяснить. Я признался, что виделся также с Мейбл Роджерс, и это только усугубило мое положение. Мне не следовало упоминать об этом. Ведь я даже не обсуждал с ней то дело, а просто спросил ее о Роланде Лакноре.

– Вы сообщили об этом полиции? – побледнела девушка.

Ей вспомнились банковские книжки… Следовало бы передать их Гаю, но теперь ей меньше всего хотелось, чтобы полиция вплотную занялась делишками Роланда. Ведь тогда они могут разузнать что-то о Стивене и о ее причастности к его плачевной судьбе.

– Нет, – сказал Салливан, – я сообщил, что съездил повидать ее для выражения соболезнования, а не как полицейский, и, в общем, почти не погрешил против истины. В любом случае она даже не ответила, знает ли его имя, когда я спросил ее. Для меня это дело закончено, Луиза. Что еще я могу сделать?

Кэннон взглянула на свой почти нетронутый чай, мутный и остывший. Из холла до нее донесся тихий бой старинных часов, пробивших три раза.

– Не знаю, – прошептала она. – Послушайте, сейчас вам, наверное, пора уходить.

– А есть ли у вас здесь поблизости гостиница? Где я мог бы переночевать?

Луиза знала только одну гостиницу, и спроси ее кто-то другой, туда бы она его и послала: «Суон-инн». Но там жил Стивен до своего внезапного исчезновения, и теперь там ходило множество слухов. Похоже, ее дяде удалось одолжить денег у всех обитателей деревни, заходивших в бар, чтобы отдохнуть от ворчания своих жен. Ведь с новым человеком, конечно же, с удовольствием делились своими печалями. Благодаря приятелю Ады, Джонни, кое-кто из них знал, что она приходилась Стивену племянницей. Нет, ей не хотелось, чтобы Гай узнал о ее прошлом. Если она решила построить новое будущее, то все ее прошлое должно остаться похороненным.

– Нет, – сказала Луиза, – если вы остановитесь там, то о нас начнут сплетничать. Вы же заходили к нам, поэтому вас явно заметят в деревне. Вы не представляете, как быстро разлетаются слухи в небольших поселках. Здесь все обо всех все знают.

Лондонцы действительно так думали, и хотя это было весьма спорное мнение, сейчас оно играло девушке на руку.

– То есть мне придется уехать сегодня же вечером? – уныло спросил Гай, представив всю долгую дорогу обратно до станции.

– Да, – ответила Кэннон, и ее сердце забилось еще быстрее.

– Наверное, вы правы. – Молодой человек подался к ней. – Правда в том, Луиза… – Он запнулся, не осмеливаясь продолжить. – Правда в том, что я готов сделать все, что вы скажете, понимаете? Все что угодно.

Помощница няни улыбнулась ему, но промолчала. Ей нравился Гай, однако их сближение представлялось ей невозможным.

– Простите, что я не могу проводить вас, – сказала Луиза, вставая из-за стола, – но мне пора возвращаться в детскую, иначе малыши начнут беспокоиться, куда я пропала. Я напишу вам при первой же возможности.

Салливан тоже встал и, прежде чем она осознала его намерения, обошел стол и приблизился к ней. Кэннон слегка отклонилась назад, а он поднял руку, показывая, что ей не о чем тревожиться.

– Все нормально, – доброжелательно произнес гость. – Я просто хотел попрощаться с вами. Не могли бы мы, по крайней мере, обменяться рукопожатием?

Девушка рассмеялась – скромность его притязаний убедила ее, что ей совершенно незачем его бояться.

– Разумеется! – воскликнула она. – До свидания, Гай.

Они с легким смущением пожали друг другу руки, и Луиза еще раз повторила:

– Я напишу вам.

Когда спустя пару минут миссис Стоби вернулась в кухню, то увидела лишь чашки и заварной чайник, аккуратно оставленные возле раковины, да опустевшие стулья за столом, и над всем этим витало ощущение разлуки.

 

Глава 49

В ноябре Нэнси исполнится восемнадцать лет, и в честь дня рождения ее мать обещала устроить в библиотеке бал. Луиза знала, что старшая из ее подопечных уже предвкушала приближение взрослой жизни и с нетерпением ждала ее реального начала. Между тем предстояло еще многое сделать и спланировать: составить список гостей, выбрать наряды, цветы… В один прекрасный вечер, сделав всего лишь несколько шагов, именинница перейдет из классной комнаты в бальный зал, и ее детство закончится. «Это будет особая вечеринка, – говорила Нэнси, – своего рода обряд инициации». Если б ей позволили, она добавила бы к этому ритуалу африканские барабаны и дымовые сигналы. Но в реальности их должны были заменить ритмы музыкального квартета и дым горящего в камине полена.

Подготовка проходила захватывающе и увлекательно, и Луиза порадовалась бы за свою подругу безоговорочно, если б не один момент: Нэнси сообщила ей, что собирается пригласить на бал Роланда и что она уверена, что ее мать даст на это свое одобрение.

Проведя бессонную ночь, Кэннон сообщила нянюшке Блор, что ей необходимо поговорить с леди Редесдейл, и попросила разрешения спуститься вниз и повидать ее после завтрака.

– Конечно, душенька, – сказала няня. – Но ты выглядишь очень озабоченной. Не пора ли и мне начать беспокоиться?

Луиза, покачав головой, ответила, что, на ее взгляд, все будет в порядке – ей просто необходимо обсудить кое-что с ее милостью. Она надеялась, что разговор не займет много времени.

В девять утра, в своем лучшем простом платье, до блеска начистив туфли и как можно аккуратнее причесавшись, помощница няни спустилась по лестнице в малую, примыкающую к кухне столовую, где леди Редесдейл после завтрака обычно писала письма. Мягкие солнечные лучи ранней осени красиво подсвечивали светлую мебель, и хозяйка дома уже сидела за своим бюро, сосредоточившись над своей ежедневной обязанностью: ее перо быстро порхало по плотной кремовой бумаге с оттиснутым в верхней части листа гербом Митфордов.

Учитывая, как мало событий происходило в Астхолл-маноре, никто не мог даже предположить, каково содержание бесконечных писем леди Редесдейл. Садом она увлекалась не особенно, поэтому вряд ли обменивалась полезными тонкостями по выращиванию петуний с одной из своих золовок. Дети никогда не давали ей повода для настоящего беспокойства, а строгий и традиционный распорядок дня ее супруга редко удивлял новостями, если только она не обнаруживала его охотничьи счета. Нэнси полагала, что мать витала в заоблачных фантазиях, которыми и обменивалась с далекими друзьями и родственниками, описывая воображаемые балы и вечеринки с участием принца Уэльского и ее дочерей, снискавших лестное внимание европейских принцев и монархов. Это казалось Нэнси единственным возможным объяснением, поскольку, по ее мнению, их домашняя жизнь была «так скучна, что о ней и вспомнить-то нечего».

Луиза считала, что на самом деле леди Редесдейл заботилась о своих детях больше, чем кто-либо из них осознавал. Это были многочисленные и частые распоряжения по поводу выбора для них детской литературы и продуктов питания, точные указания числа дюймов, на которые следовало приоткрывать окна в любую погоду для обеспечения доступа свежего воздуха, и так далее. Не говоря уже о том, что по достижении ими школьного возраста она сама давала им уроки. Кэннон подозревала, что мать этого семейства была далеко не равнодушна к жизни детей – просто она легко отвлекалась от занятий с ними.

Остановившись на пороге, Луиза кашлянула, и леди Редесдейл оглянулась. Если она и изумилась, увидев помощницу нянюшки в столовой без детей, то не показала этого.

– Да, Луиза? – спросила хозяйка дома, как обычно, продолжая держать перо и явно готовая в любое мгновение возобновить свои писания.

– Извините, миледи, что беспокою вас, – робко начала Кэннон, – только дело в том…

– Подойдите немного ближе, я с трудом слышу вас.

– Простите, – Луиза сделала несколько шагов и боязливо остановилась, словно приближалась в зоопарке к клетке со львом, – мне просто необходимо поговорить с вами об одном деле.

– Итак? – Теперь Редесдейл выглядела раздраженно, однако она отложила перо и опустила руки на колени. – О каком деле?

Кэннон собиралась нарушить данное Роланду обещание, хотя и боялась его теперь. Но если ему откажут от дома в Астхолл-маноре, она будет в безопасности.

– Простите, миледи. Я понимаю, что мои слова могут показаться вам весьма дерзкими, но хочу сказать об этом только потому, что мне очень важны насущные интересы вашей семьи.

– Боже мой! Звучит интригующе. Продолжайте же.

– Дело связано с мистером Лакнором. Я знаю, что мисс Нэнси хочет пригласить его на свой бал, но, на мой взгляд, крайне важно, чтобы она этого не делала. Более того, по-моему, вам вообще больше не следует принимать его здесь.

– Да, ваши слова звучат весьма неожиданно. И почему же?

– Я полагаю, что его милости, возможно, придется дать ему денег по причинам… не вполне благовидного свойства.

– Не уверена, что правильно поняла вас. Неужели вы осмеливаетесь сообщить мне, что не согласны с тем, как ведет дела мой супруг? – Гневная тень набежала на лицо леди Редесдейл.

– Простите, миледи, – запинаясь, произнесла Луиза, сознавая, что ей необходимо закончить задуманное, – я понимаю, что меня это не касается…

– Вот тут вы определенно правы!

– Но, по-моему, мистер Лакнор – совсем не тот, за кого выдает себя. По-моему, если он вернется сюда, то может быть опасен для вас.

– Может, у вас есть сведения, о которых нам следует сообщить полиции?

– Нет, миледи.

– В силу того, что ваши слова недостаточно серьезны или на самом деле у вас нет никакой реальной причины для такого обвинения?

Некоторое время Луиза нерешительно молчала. Ни одно из предположений хозяйки не соответствовало действительности, но как, не упоминая Стивена, объяснить пятна крови на его воротнике? Или как объяснить, что она вошла в его спальню ночью и услышала, как он называет имя убитой медсестры, знакомство с которой ранее отрицал? Или почему она не могла поверить, что он сделает лорду Редесдейлу честное деловое предложение, поскольку прячет у себя чужую банковскую книжку?

Но леди Редесдейл сочла, что полностью поняла смысл молчания девушки.

– Я не могу допустить, чтобы наши служанки вмешивались в дела моего мужа. Уверена, вы понимаете, – спокойно произнесла она, – что с сегодняшнего дня вы освобождаетесь от своих обязанностей в нашем доме. Я выдам вам рекомендацию и остаток жалованья за месяц, но на большее можете не рассчитывать. После полудня Хупер отвезет вас на станцию.

– Миледи, вы меня увольняете? – уточнила Кэннон, сраженная таким оборотом событий.

– Да, – раздраженно бросила леди. – Это, разумеется, крайне печально, но если слуги вмешиваются в дела господ, то тем самым признаются в том, что питают амбиции, не соответствующие их скромному положению, и такая ситуация никому не принесет пользы. А теперь, пожалуйста, уходите.

Она вновь повернулась к столу и взяла перо. Такая отповедь не оставляла возможности для оправдания, не давала ни единого шанса на помилование.

Луиза молча покинула комнату.

 

Глава 50

Наверху в детской новость о неминуемом уходе Луизы вызвала страшное возмущение и протесты. Нянюшка Блор, плюхнувшись в свое кресло точно мешок с мукой, молча смотрела, как ее помощница собирает несколько сувениров, появившихся у нее за неполные два года работы – ракушки с побережья Сент-Леонардса и оригинальный камень, который она купила, намереваясь подарить своей матери, но после возвращения эта идея показалась ей слишком глупой, и она оставила его себе; две или три крошечные ракушки с берега в Дьеппе и примерно метр мятно-зеленой бархатной ленты, которую Нэнси купила для нее в Лондоне.

На свое жалованье Кэннон успела приобрести два хлопчатобумажных платья, жакет и пару новых ботинок, но у нее по-прежнему еще остались старое зеленое шерстяное пальто и коричневая дамская шляпка-колокольчик. Вот практически и все ее вещи, и именно от вида небольшой матерчатой сумки, в которой легко уместилось все ее нынешнее существование, ей отчаянно захотелось плакать. Девушка убеждала себя, что здесь она начала новую жизнь, но оказалось, что жизнь эта в одно мгновение может быть раздавлена, как суфле.

Памела и Диана тихо плакали, но Луиза подозревала, что их плаксивое настроение больше связано с напряженностью обстановки, чем с ее отъездом. Они привыкли к смене слуг и гувернанток и давно научились не слишком привязываться к ним, не считая, конечно, нянюшки Блор, но она жила в доме скорее на правах члена семьи, чем служанки. Том был в школе, а малышки Декка и Дебо по малости лет не понимали происходящего. Юнити одиноко хмурилась, забившись в угол комнаты, хотя никто не взялся бы утверждать, связано ли ее сегодняшнее дурное настроение именно с уходом Луизы.

Нэнси, однако, в ярости расхаживала по детской, и по лицу ее струились слезы. Никто, казалось, не мог дать ей удовлетворительный ответ на то, почему Кэннон уходила, а сама она не верила служанке и подруге – да, именно подруге, ее единственной подруге в этом доме, – когда та пыталась опровергнуть то, что сама захотела уйти. Почему это случилось так внезапно? Мать, разумеется, осталась совершенно невосприимчива к мольбам Нэнси, просто велев ей подняться к себе и умыться, а Пав и вовсе не заметил этой драмы, так как его внимание полностью поглощал сейчас охотничий сезон. Ее родители оказались весьма беспечны, продолжала Нэнси, осталось всего несколько недель до ее восемнадцатилетия, и кто же теперь отвезет ее в Лондон, чтобы заказать платье? («Хотя ее мать вовсе не обещала ей лондонскую портниху», – подумала Луиза.)

В любом случае гнев Нэнси настолько заполнял все пространство, что места для объяснений не осталось вовсе: она была неспособна ничего слышать, даже если кто-то пытался говорить. Кэннон, сохраняя спокойствие, обняла на прощание детей и обнадеживающе сказала старшей из сестер Митфорд, что они еще смогут переписываться.

– Но какой у тебя будет адрес? – спросила Нэнси, провожая Луизу в ее комнату.

– Я поеду домой, – сообщила та. – Ты можешь просто писать мне туда.

– Да, но разве ты не боишься дяди? – драматично прошептала дочь лорда. Луиза не говорила ей о пятнах крови.

– Всё в порядке, не думаю, что он еще будет беспокоить меня, – ответила Кэннон, притворяясь беспечной.

– Но ведь он, должно быть, вернулся в Лондон после того, как Роланд поговорил с ним! – не успокоившись, воскликнула Нэнси.

– Тише, пожалуйста, не беспокойся обо мне, – сказала Луиза. – Со мной все будет хорошо, как обычно. И с вами также.

И тогда Нэнси поняла, что ей больше нечего сказать.

Огорченная Ада тоже находилась в детской – ее срочно призвали заменить уволенную девушку. Она подарила Луизе книжку, новый детектив Агаты Кристи, поспешно вложив в нее садовый цветок.

– Это все, что у меня есть, – с трудом вымолвила Ада, подавляя рыдания. – Мне ужасно жаль, что ты уходишь. С кем я теперь буду сплетничать? Меня окружают одни почтенные матроны.

– Спасибо тебе, – улыбнувшись, сказала Кэннон. – А мне вот совсем нечего подарить тебе, но я буду писать. Спасибо большое за книжку, я уверена, что она мне очень понравится.

Наконец, после полной упаковки вещей, осталось только сходить на конюшни, найти Хупера и попросить его отвезти бывшую служанку на станцию. Кучер проворчал что-то в своей обычной манере, не выказав ни малейшего смятения от такой просьбы – причины домашних разъездов его не касались. Перед уходом Луиза упросила нянюшку Блор и детей остаться в детской. Ей не хотелось стать причиной прощальной сцены, а меньше всего она желала, чтобы леди Редесдейл увидела это из своего окна.

Поэтому девушка удалились без всякого шума и, не колеблясь ни минуты, села рядом с Хупером, повернувшись спиной к желто-серым каменным стенам и остроконечным крышам Астхолл-манора.