1

Растет у тебя во дворе стройное деревце с гладким стволом. Ты давно привык к его виду. И вдруг однажды оказывается, что оно безобразно искривилось, и чем больше ты смотришь на него, тем неприятней оно становится. Но пройдет время, и глаз твой снова привыкнет к нему, будто оно всегда было таким. И если в один прекрасный день ствол его снова станет прямым и гладким, ты вновь почувствуешь смутное беспокойство: какая-то жердь, хоть бы чем-нибудь выделялось. А деревце просто обрело прежний вид. Почему же оно раздражает тебя? Не в привычке ли дело? А что? Думаете, привычки — пустяк? Они есть у каждого. Пускай привычка — не закон, не установление, которое ты обязан выполнять, однако она может причинять тебе массу неудобств. Только не вздумай обижаться, но ты намертво привязан к ней и порой невольно, неосознанно будешь поступать, как она велит. Разве ты, к примеру, посмеешь кричать благим матом при начальстве? Или высказывать свои взгляды в присутствии старших? А когда фотографируются группой с какой-нибудь знаменитостью, неужто позовешь ее стать рядом с собой? Или сам без церемоний станешь посередке, улыбаясь во весь рот? Конечно, нет. Ну да не будем об этом. А вот хватит ли у тебя духу взять в жены женщину лет на десять старше тебя или ростом на голову выше?

Между тем это не пустая болтовня. Знал я одну такую пару.

2

Она выше его на семнадцать сантиметров. Рост у нее метр семьдесят пять, и рядом с другими женщинами она — как журавль среди кур. А у мужа — всего метр пятьдесят восемь. В университете все звали его «У Старший». Его макушка вровень с ее сережками, и кажется, будто он ниже ее на две головы!

А вот как выглядит каждый из них: женщина — тощая, плоская, кожа на лице шершавая, словно это не покрытая лаком ракетка для пинг-понга. Глаза, нос, рот, уши — еще куда ни шло, но все очень уж обыкновенное, невыразительное, какое-то смазанное, как на слишком мелко вырезанной гравюре. Грудь не различишь под одеждой, спина длинная, прямая, бедра узкие, зад плоский — все равно что стиральная доска. А муж, наоборот, коротышка, толстяк, весь как резиновый мячик: упитанный, крепкий, лоснящийся. Губы, нос, подушечки пальцев, икры ног — точно упругие мясные катыши. Кожа на лице гладкая, глянцевая, как хорошее шевро, лоснится от жира. Сквозь нее будто просвечивает свежая алая кровь. Глаза словно электрические лампочки в полный накал. А у жены глаза тусклые, как мутные стеклянные шарики. Поставь обоих рядом — какая уж тут гармония! Только сравнения напрашиваются. А между тем их всегда видели вместе, они были неразлучны, как тело и тень.

Как-то раз их соседи справляли какой-то свой праздник. Вся родня была в сборе. Глава семьи, изрядно выпив и развеселившись, взял пустую бутылку, высокую и узкую, и поставил ее рядом с плоской баночкой из-под свиной тушенки. «Угадайте, что это? — спросил он и, не дожидаясь ответа, объявил: — Это та, длинная, с нижнего этажа, и ее хозяин-недомерок». Все расхохотались, довольные шуткой. И долго еще оттуда раздавались взрывы смеха.

Как же они нашли друг друга? Этот вопрос давно не давал покоя нескольким десяткам семей, живших в многоэтажном доме под названием «Единение». Когда эти двое, поженившись, поселились в нем, все старожилы заинтересовались ими. Только одни любопытствуют молча, а другие не могут удержаться от расспросов. Болтливые — те, у кого, как говорится, излишек ртов и избыток языков, — без конца судачат о людях. Выйдут супруги из дому в дождь, зонт всегда держит она — ей удобней; уронят что-нибудь, всегда поднимет он — ему удобней. Досужие соседки, едва те появятся, тычут им пальцем вслед, смех так и распирает их, они еле сдерживаются. Но то, что взрослые стараются скрыть, у детей может обернуться отвратительным фарсом. И вот уже кто-то из них, завидев эту пару, кричит со смехом: «Коромысло и скамейка!»

Супруги, казалось, ничего не слышали, их никогда не выводили из себя выходки детворы, они словно не замечали их. Но, может быть, именно поэтому их отношения с жильцами большого дома оставались прохладными. Те немногие из соседей, кто не любил соваться в чужие дела, при встрече с супругами по дороге на службу или обратно самое большее здоровались с ними или просто кивали головой. Вот и выходило, что большинству, которое сгорало от любопытства, было нелегко узнать о них что-нибудь. Ну, скажем, ладят ли они друг с другом, почему поженились, кто кого окрутил. Оставалось только гадать, не зная толком ничего.

Дом представлял собой общежитие старой постройки, с большими комнатами окнами на юг, с широкими темными коридорами. Перед ним — просторный двор, а напротив прилепился к воротам домишко. В нем жила семья портного. Сам портной был человек тихий, нелюдимый, а жена его вечно ходила по соседям поболтать о том о сем, любила другим косточки перемывать, а особенно разнюхивать чужие секреты. Как живут жены с мужьями, из-за чего бранятся невестки, кто усерден, а кто ленив в работе, у кого какое жалованье — все она знала до тонкостей, доподлинно. А если не удавалось выведать что-нибудь напрямую, придумывала тысячи хитростей, сотни уловок, чтобы все-таки дознаться. Тут у нее прямо талант был. И никто в этом не смог с ней сравниться. Ей ничего не стоило составить мнение о человеке по его манере разговаривать и по его облику — об этом и говорить нечего. Но она могла даже угадать тайные мысли. По запаху она определяла, кто часто ест мясо, и отсюда могла вычислить доходы семьи.

Не знаю уж почему, но в шестидесятых годах подобные люди становились повсюду «уличными активистами», и их умение все разузнать, их настырность и привычка совать нос в чужую жизнь узаконивались и всячески поощрялись. Да, поистине создатель не позволит пропасть ни одному таланту.

Но сколько ни старалась жена портного, а все не могла дознаться, как же составилась эта странная пара, дважды в день проходившая мимо нее — на работу и обратно. Она досадовала, злилась, словно ей был брошен вызов. И тогда она, пораскинув мозгами, нашла наконец убедительное объяснение: не иначе, у кого-то из них есть скрытый порок. А как же еще? Разве кто вот так, ни с того ни с сего, выберет в пару человека на голову ниже себя? И доказательства нашла веские: три года, как они женаты, а детей нет! И все обитатели большого дома поверили жене портного, этому ее мудрому суждению.

Но жизнь опровергла ее домыслы: высокая женщина забеременела. Соседи, продолжавшие разглядывать супругов, не спускали глаз с ее живота, а он день ото дня становился все заметнее. И наконец, опровергая все сомнения и подозрения, младенец громким «уа-уа!» возвестил о своем появлении на свет. Всякий раз, когда припекало солнце или шел дождь, женщина крепко прижимала к груди ребенка, а зонтик теперь опустился в руки коротышки мужа. Он быстро перебирал короткими толстыми ножками, стараясь не отстать от жены, и высоко поднимал зонтик. Вид у него при этом был весьма комичный. Как ни странно, они были все так же неразлучны, словно тело и тень. И соседи не умерили своего любопытства. Как и раньше, они строили всевозможные догадки на их счет, вроде бы правдоподобные, но не получившие подтверждения. Вот так птицы стаей кружат над землей, трепеща крыльями, не зная, куда опуститься.

— Эта парочка наверняка обделывает темные делишки. Чего бы им иначе сторониться людей? Ну да если появился на теле гнойник, он рано или поздно все равно прорвется. Вот тогда и посмотрим! — говорила жена портного.

И впрямь, она дождалась своего: услышала однажды вечером, как в комнате высокой женщины что-то упало и разбилось. Жена портного немедля бросилась туда и постучала в дверь, на ходу придумав предлог: собираю, мол, деньги на уборку двора. Вот, думала она, сейчас своими глазами увижу семейную ссору, да еще в самом разгаре. Но дверь отворила весело смеющаяся женщина. Муж ее сидел, весь расплывшись в улыбке, а на полу валялись осколки разбитого блюдца.. Вот и все, что увидела жена портного. Она поспешно взяла протянутые ей деньги и ушла. Как же так, недоумевала она, блюдце-то разбито, а ни драки, ни ругани, наоборот, даже вроде веселятся. Поди тут разберись.

Вскоре после этого жена портного стала делегатом уличного комитета от их дома. И когда ей пришлось помогать полиции проводить перепись населения, она наконец-то получила ответы на вопросы, мучившие ее столько лет. Точные, совершенно достоверные ответы. Оказалось, что оба они, высокая женщина и ее коротышка муж, работали в одном и том же химическом научно-исследовательском институте. Только он служил главным инженером и зарабатывал больше 180 юаней! А жена — простой лаборанткой и получала каких-то 60 юаней, да еще была дочерью почтальона, из тех, кто усердно трудится, а домой приносит гроши. Теперь ясно, почему она вышла за этого коротышку: ради положения и ради денег, чтобы хорошо жить. Это уж точно. И жена портного тут же понесла эти драгоценные сведения изнывавшим от безделья соседкам.

Люди всегда смотрят на мир, исходя из собственных представлений, стараясь подогнать под них все, что они видят. Потому-то все и поверили жене портного, ни у кого не возникло и тени сомнений. Загадка, так долго томившая их, была разгадана вмиг. Все будто прозрели. Оказывается, коротышка неслыханно богат и долговязая просто польстилась на его деньги. Этой девице из бедной семьи прямо-таки счастье привалило. С тех пор, когда бы жильцы ни говорили об этой паре, особенно о ней, об этой везучей дылде, в голосе их слышалось раздражение. Но особую неприязнь вызывали они у жены портного.

3

Не торопись утверждать: у этого, мол, человека, счастливая судьба, подожди, пусть пройдет время.

Наступил 1966 год. Большой дом напоминал замкнутый мирок во время стихийного бедствия: у одного беда, другому повезло — для всех обитателей дома настало время больших перемен. Вся жизнь менялась, и менялась быстро. Муж высокой женщины был главным инженером, и на него обрушились несчастья: произвели обыск в его комнате, всю мебель унесли, самого его избили и заперли в хлеву. Мало того, пошел слух, будто он который уж год тайком писал по вечерам книгу, используя научные материалы института, чтобы потом бежать за границу к богатым родственникам. Он будто бы намеревался выдать иностранным капиталистам государственную тайну — данные научно-технических исследований. Эту несусветную чушь многие, однако, приняли всерьез. В то время все катилось кувырком, люди теряли человеческий облик, лучше было ничего не знать, лучше уж было ожесточиться. А еще появилось много бредовых идей. Иным, скажем, так и хотелось изобличить в своем ближнем Гитлера.

Сотрудники института готовы были умереть, но не выпустить главного инженера из рук, они запугивали его, избивали, оказывали на него всяческое давление, а от жены требовали рукопись, которой никто и в глаза не видел. Но все было напрасно. Кому-то пришло в голову провести собрание по борьбе и критике во дворе большого дома, где жили супруги. Кто не боится быть опозоренным перед родными, друзьями, знакомыми? Это тоже один из способов давления. Когда все другие приемы испробованы и не дали результатов, остается этот — может, будет толк.

Никогда еще в этом доме не было так оживленно. После обеда из института прислали людей. Они натянули между двумя деревьями во дворе толстую пеньковую веревку и развесили на ней бумажные листы с фамилией коротышки инженера, расклеили на улице и во дворе плакаты, большие и поменьше, с лозунгами, проклятиями и угрозами, а на стену дома налепили восемнадцать листов с описанием «преступлений». Собрание назначили на вечер, после ужина, поэтому из института прислали еще монтера, который протянул по двору провода и повесил четыре пятисотсвечовые лампы. К тому времени жена портного была уже не делегатом уличного комитета, а начальником по охране порядка, она стала могущественной личностью и, очень довольная собой, расплылась, раздобрела. В тот день она прямо с ног сбилась: надо было мобилизовать женщин, помочь с лозунгами, революционерам из института чаю подать, кипятку принести, а тут еще монтер из ее комнаты провода тянет. Суета — как перед свадьбой!

После ужина жена портного собрала жильцов во дворе. Зажглись четыре мощные лампы, и стало светло, как на стадионе вечером во время матча. Фигуры собравшихся бросали на стены дома огромные, вдесятеро увеличенные тени, неподвижные и строгие. Даже дети не смели шуметь. Жена портного и еще несколько человек с красными повязками на рукавах стояли у ворот, чтобы не пропускать посторонних. Какими грозными были в то время красные повязки!

Вскоре ввалилась целая толпа работников химического института, тоже с повязками на рукавах. Выкрикивая лозунги, они вели высокую женщину и ее низенького мужа. У того на груди висела дощечка. Под конвоем их провели на помост. Там они и встали, опустив головы. Тотчас подскочила жена портного:

— Революционным массам, которые сзади, не видно этого негодяя. Я кое-что придумала. Сейчас…

И заработала плечами, протискиваясь через толпу. Минуту спустя появилась, прижимая к груди ящик из-под мыла. Опрокинула ящик и велела коротышке взобраться на него. Теперь тот казался одного роста с женой. Впрочем, тогда их рост никого не интересовал.

Все шло по заведенному образцу: сперва объявили собрание открытым, потом выкрикивали лозунги, потом выходили «штатные критики», пылко произносили гневные речи, снова выкрикивали лозунги. Сначала стали добиваться признаний от высокой женщины. Все сводилось к пресловутой рукописи. Копья, лезвия языков вонзались в женщину. Ты требовал ответа, я требовал ответа, он требовал ответа. Визгливые, хриплые, рычащие голоса грохотали, хлестали, настигали… А высокая женщина только мотала головой, все отрицая. Она была искренна. Да вот беда, искренность тогда ничего не стоила. Поверить в искренность было все равно что отрицать реальность мира.

Распаленные яростью парни вскакивали на помост, угрожали женщине, размахивая кулаками. Изощренные, поднаторевшие в таких делах люди придумывали хитроумные вопросы, расставляли ловушки, пытаясь запутать женщину, а она все так же решительно и чистосердечно отрицала все, мотая головой. Если бы так шло и дальше, собрание никогда бы не кончилось, не дало никаких результатов, неизвестно даже, как его надо было бы закрывать. Люди из института стали в тупик: ведь они отвечали за собрание от начала до конца. Пришли такие уверенные в себе, а глядишь, не пришлось бы возвращаться ни с чем.

Жена портного долго стояла и слушала. И чем больше слушала, тем больше разочаровывалась. Она была неграмотная, дацзыбао и то не могла прочесть, и «рукопись» ее нисколько не интересовала. Но она чувствовала: люди из института своими речами немногого добьются. Она вдруг подбежала к помосту и, тыча пальцем в высокую женщину, заорала:

— Ну-ка отвечай, почему вышла за него?

Институтские остолбенели. Они не понимали, какое отношение к их делу имеет вопрос начальницы охраны. Высокая женщина тоже оторопела. И она не поняла, почему жена портного задала этот вопрос. Неужели это кого-нибудь сейчас интересует? На ее лице, изборожденном морщинами и высохшем за несколько месяцев мытарств, словно опавший лист, было написано изумление.

— Что, духу не хватает ответить? Тогда я за тебя скажу: на денежки этого мерзавца позарилась, иначе разве пошла бы за него? Без денег кому он нужен, этот обрубок! — вопила жена портного, и в голосе ее звучало торжество: теперь-то она вывела эту долговязую на чистую воду!

А та стояла неподвижно, ничего не признавая и не отрицая. Казалось, до нее дошло наконец, что это за личность, жена портного, и в глазах ее промелькнули презрение, насмешка и упрямство.

— Ладно, ладно, не хочешь — не сознавайся! Этому ублюдку теперь конец, а вот как ты сама будешь жить теперь, мы еще посмотрим. Знаю я, знаю, о чем ты думаешь!

Жена портного била себя в грудь, размахивала руками, а стоявшие рядом женщины подбодряли ее. Никогда еще она не была так довольна собой.

Институтские не очень-то уяснили, что к чему. Но неожиданный поворот дела их вполне устраивал. Правда, женщины увели дело в сторону на тысячу ли, зато собрание снова забурлило. А без этого как довести дело до конца? Поэтому женщин не унимали: пускай разойдутся как следует. А они визжали:

— Сколько он тебе денег давал? Что покупал? Говори!

— Мало тебе двести юаней в месяц, за границу бежать надумала, шлюха!

— Может, вы заодно с Дэн То?

— Кому в Пекин звонила? Небось в «деревню трех семей»? Признавайся!

О том, насколько успешно прошло собрание, судят по его атмосфере. Люди из института, ответственные за это мероприятие, улучив момент, когда страсти разгорелись вовсю, быстро прокричали с десяток лозунгов и сразу же объявили собрание закрытым. Затем они перерыли все в комнате супругов, подняли там половицы, содрали со стен бумагу, но, конечно, ничего не нашли. Мужа они увели с собой, а высокую женщину оставили одну.

4

Женщина так и простояла до ночи в оцепенении посреди комнаты, а потом вдруг вышла из дому. Ей и в голову не могло прийти, что в привратницкой, где был потушен свет, ее все это время подкарауливала жена портного. Едва женщина пересекла двор, жена портного пошла за ней следом. Выйдя за ворота, женщина миновала два перекрестка, перешла на другую сторону улицы, остановилась у каких-то ворот и тихо постучала. Жена портного, спрятавшись за фонарным столбом, наблюдала за ней. Затаив дыхание, выпучив глаза, она вся напряглась, будто изготовилась броситься на свою добычу. Ворота скрипнули и отворились. Появилась старуха с маленьким мальчиком и спросила:

— Все кончилось?

Что ответила высокая женщина, жена портного не разобрала.

Снова послышался голос старухи:

— Малыш поел и немного поспал. Ну, идите скорее.

И тут жена портного вспомнила: обычно высокая женщина, уходя на работу, отводила сына к этой старухе. Она сразу потеряла к ней интерес. Высокая женщина повернулась и, ведя ребенка за руку, направилась к дому. Они не разговаривали, слышен был только звук их шагов. Жена портного притаилась за столбом, боясь шелохнуться, а когда они отошли на порядочное расстояние, поспешила домой.

На другое утро, когда высокая женщина вышла с ребенком из дому, никто во дворе не осмелился с ней заговорить, все только глядели на ее покрасневшие от слез глаза с опухшими веками. Тем, кто присутствовал на вчерашнем собрании критики и борьбы, было как-то не по себе, их беспокоило смутное ощущение, похожее на раскаяние, и они отворачивались, чтобы не встретиться с ней глазами.

О муже высокой женщины, после того как его увели, ничего не было известно. По словам всеведущей жены портного, он был замешан еще в чем-то, и его посадили в тюрьму. Высокая женщина стала женой заключенного и оказалась на самом дне жизни. Конечно, теперь просторная комната в высоком доме под названием «Единение» была не для нее, и ей пришлось поменяться жильем с семьей портного. Она перебралась в крохотный домишко, стоявший метрах в десяти от дома, и была даже этому рада — меньше приходилось сталкиваться с соседями.

Из окон большого дома можно было видеть одинокий домик и в нем сиротливую тень высокой женщины. Куда она отправила ребенка, никто не знал, время от времени она приводила его на несколько дней. Женщина в одиночестве проводила тяжелые, унылые дни. Ей едва перевалило за тридцать, но выглядела она много старше. Жена портного заключила:

— Думаю я, она подождет еще годик — да и выйдет замуж. По мне, так ей и сейчас уже надо развестись и выйти за кого другого. Чего ждать этого коротышку? Если даже его и выпустят, все равно он уже не человек, да и денежки тю-тю!

Прошел год. Коротышка не возвращался, и высокая женщина по-прежнему жила одна, одиноко и молчаливо. На работу — с работы, уйдет — придет, растопит плиту, сходит с большой желтой дырявой корзиной за овощами. В году триста шестьдесят пять дней, и так — каждый день.

Прошел еще год. И однажды муж появился. Стояла поздняя осень. На нем была легкая одежонка, волосы подстрижены ежиком. Он сильно изменился: от округлости его не осталось и следа. Кожа утратила блеск, в лице ни кровинки. Он торопливо поднялся в свою прежнюю комнату. Ее новый хозяин, простодушный заика портной, проводил его до двери лачуги. Высокая женщина сидела на корточках у порога и рубила хворост. Услышав приветствие, она вскочила и оторопело уставилась на мужа. Супруги не виделись два года и не узнавали друг друга. Оба изможденные, усохшие: она стала казаться еще выше, а он — еще ниже. Так они и стояли, глядя друг на друга. Потом жена бросилась в дом и долго не показывалась. А он присел на корточки, подобрал с земли топор и принялся за работу. Нарубил две большие корзины.

Момент встречи оказался для них очень тягостным, почти невыносимым. А потом они, как и прежде, стали вместе уходить на работу и вместе возвращаться, неразлучные, словно тело и тень. Жильцы большого дома уже не замечали в них ничего необычного, и интерес к ним постепенно пропал. Никому не было дела до них.

Но однажды утром что-то случилось. Муж выбежал из дому испуганный, растерянный. Немного погодя приехала «скорая помощь» и увезла женщину. Долгое время в их домишке по вечерам не горел свет. Дней через двадцать муж и какой-то незнакомый человек принесли на носилках высокую женщину.

Из дому женщина больше не выходила. Ее муж-коротышка по-прежнему ходил на службу, а вернувшись вечером, поспешно принимался за домашние дела: разжигал печку, отправлялся с корзиной за овощами. Корзина была та же самая, с которой и год, и два назад каждый день ходила за покупками высокая женщина, но в его руках корзина казалась слишком большой, и дно ее почти касалось земли.

Прошел год, и когда снова потеплело, высокая женщина впервые вышла из каморки. Ее некрасивое лицо, так долго не видавшее солнца, было известково-бледным. Беднягу качало из стороны в сторону. Правой рукой она опиралась на бамбуковую палку, а левая висела, подвязанная на груди. Левая нога была парализована, женщина с трудом волочила ее. Было ясно — она перенесла инсульт.

С того дня каждое утро и каждый вечер муж-коротышка выводил свою высокую жену, и они делали два круга по двору. Они передвигались с таким трудом и так медленно! Муж обеими руками поддерживал жену под локти, ему приходилось очень высоко поднимать руки, плечи его нелепо вздымались. Он очень старался, но нельзя было без улыбки глядеть на него. Высокая женщина не могла поднять безжизненную левую ногу и для того, чтобы сделать шаг, всякий раз дергала привязанную к ней веревку. Удивительное было зрелище — и скорбное, и трогательное. Обитатели большого дома невольно прониклись сочувствием к этой паре. И, встречаясь с супругами во дворе, стали приветливо кивать им головой.

5

Для высокой женщины не было большего счастья, чем находиться подле своего любящего супруга. Но и жизнь, и дух смерти были одинаково безжалостны к ним. Жизнь добила ее, смерть уволокла с собой. И маленький муж остался один.

После того как высокая женщина распрощалась с жизнью, судьба снова улыбнулась низенькому мужчине. Его реабилитировали. Он получил конфискованное имущество, ему возместили разницу в зарплате за все время после его возвращения. Только вот комнату, занятую женой портного, ему не вернули. Кое-кто из соседей еще присматривался к нему: не появится ли чего-нибудь нового в его жизни? Поговаривали, что в институте многие старались помочь ему жениться снова, как говорят, продлить струну, но он упорно отказывался.

— Знаю, что ему нужно, — заявила однажды жена портного, — вот увидите!

Ее лучшие дни были позади. Лишившись власти, она притихла, стала приветливо улыбаться всем. Как-то раз, сунув за пазуху фотографию красивой молодой женщины — это была ее племянница, — жена портного явилась в сторожку к низенькому мужчине. Усевшись, она, разглядывая обстановку, завела с этим «богатеем» разговор о женитьбе. Лицо ее расплылось в улыбке. Она разошлась вовсю, но вдруг заметила, что мужчина молчит и смотрит мимо нее. Лицо у него потемнело. Она обернулась: на стене, куда он смотрел, висела фотография, где супруги были сняты после свадьбы. Жена портного не посмела вынуть фотографию племянницы и поторопилась уйти.

Прошли годы. Низенький мужчина и по сей день живет один. По воскресеньям приводит к себе сына. А соседи из высокого дома, заметив одинокую низкорослую фигуру, вспоминают дела более чем десятилетней давности. Постепенно они вроде бы поняли причину его упорного одиночества.

Когда идет дождь, низенький мужчина, должно быть по привычке, несет зонтик высоко и немного отстранив от себя. Будто под зонтом оставлено место еще для кого-то. Место пустое — потому что в этом мире утраты невосполнимы.

Перевод Б. Рифтина.

#img_11.jpeg