Дно Шеола

22 марта

Когти царапали Люсьена, оставляя глубокие следы на плоти, от ключиц до бедер. Боль обожгла сознание, как раскаленное докрасна железное клеймо, когда он качнулся в воздухе, и от движения крюки глубже вонзились в плечи, прорезая мышцы. Из-за быстрых взмахов многочисленных пар крыльев горячий, сернистый, вонючий воздух обдувал лицо, а отвратительное чирикание chalkydri заполнило уши.

Люсьен отказывался открывать глаза, хотя этого и требовал chalkydri. Он уже насмотрелся на своего мучителя. И знал, что тот парил рядом в этой темной Преисподней, держась в воздухе благодаря дюжине пар быстрых, как у колибри, крыльев. Его длинное змееподобное тело извивалось, черная чешуя блестела, словно крошечные декоративные сапфиры.

Золотокрылый chalkydri всегда был очень быстрым, он гордо поднял голову, которую венчал покрытый перьями острый полумесяц, когтистые лапы похлопывали по драгоценной коже. Высокородный, судя по всему.

— Яхве всегда сожалел о том, что произвел на свет chalkydri, — солгал Люсьен охрипшим голосом. — Твое появление стало доказательством его безумия, и он…

— Убийца! — прошипел chalkydri. — Убийца Создателя!

Когти снова вонзились в грудь Люсьена. Еще одно обжигающее клеймо загорелось в сознании. Всякий раз, как его раны заживали, chalkydri наносил новые. Так продолжалось с тех пор, как его и Лилит схватили.

— Он всегда хотел уничтожить тебя, — закончил Люсьен сквозь сжатые зубы.

Злобное чирикание заполнило пространство. Бешеное чирикание. Взмахи крыльев усилились. «Так, — подумал он, — прибыли и другие chalkydri, чтобы защитить свою честь».

И тем самым повеселить Габриэля и его свиту.

Три стражника Падших несут Люсьена по воздуху за цепи, стремительно минуя черные с золотыми крапинами мраморные колонны, охраняющие широкий вход во дворец, влетая в огромную пещеру. Боль сквозит по краям его связанных крыльев, цепи натирают лодыжки и запястья, но его разум спокоен, щиты подняты. Ему становится интересно, сковали ли Лилит так же. И он надеется, что нет.

Она пыталась меня предупредить.

Эскорт отпускает Люсьена, и он валится на блестящий мраморный пол, связанные крылья тщетно пытаются поднять его в воздух. Но он тяжело ударяется, приземляясь на бок, цепи звенят о камень. Черные круги плывут перед глазами. Wybrcathl — льющаяся вибрирующая трель — тысячи ртов эхом отдается по тронному залу дворца, когда звучат голоса высокородных Падших, создавая песни и высказывая мнения, красиво организовывая хор. Люсьен сдерживает инстинктивное желание спеть в ответ ангелам в килтах и платьях, стоящим на небесно-голубом полу.

Моргая, он прочищает зрение, поднимается на колени прежде, чем золотокрылый Уриэль или чернокрылый Инг смогут опуститься и поднять его. Выпрямившись с максимальным достоинством, которое позволяют цепи и связанные крылья, Люсьен встает и разворачивается лицом к трону, с которого он когда-то правил. Запах дома — жасмин, дымчатая мирра и глубокая черная земля — заполняет ноздри, он делает глубокий вдох.

Но то, что он видит, сжимает сердце, словно холодный кулак, превращает его в лед. Сложив золотые крылья за спиной, Габриэль стоит перед древним черным троном, усыпанном звездами, и резные мраморные крылья окружают его, как лепестки цветка. На меньшей, не так богато украшенной, версии трона, вытянув ноги перед собой, развалился Утренняя Звезда, его белые коротко подстриженные волосы обрамляют привлекательное утомленное лицо.

А за ним, в платье сумеречно-синего цвета, стоит Лилит. Она встречает взгляд Люсьена, подняв подбородок, внезапно краска заливает ее щеки.

Его Лилит, как и всегда, — шахматный игрок. Удерживая ее взгляд, Люсьен кланяется, звеня цепями. Багрянец на ее щеках усиливается, а подбородок поднимается выше.

Габриэль машет рукой, и хор wybrcathl замолкает.

— Итак, долгожданный суд над убийцей Яхве, — говорит он, его мелодичный голос разносится по воздуху. Он спускается по ступеням с помоста с медленной осторожностью, лицо его задумчиво, карамельного цвета волосы вьются густыми волнами у бедер в фиолетовом килте. Свет ламп поблескивает на серебряных наручах на обоих запястьях. — Я часто думал, что если мы не найдем другого creawdwr, то только потому что этот aingeal — этот убийца Создателя — все еще продолжает дышать.

Габриэль останавливается перед Люсьеном. Презрение отражается в его золотых глазах, на губах появляется улыбка.

— Что ты скажешь, Самаэль? Какие будут оправдания? Пожалуйста, позабавь нас.

— Мне казалось, ты достаточно позабавился, — говорит Люсьен чистым и глубоким голосом, его слова отскакивают от полированных мраморных стен дворца. — Все еще пытаешься выкачивать силу и честь из других, потому что тебе своих не хватает?

Улыбка Габриэля становится напряженной. Крылья дрожат.

— Возможно, ты не понимаешь, Самаэль. Я правлю Геенной.

Люсьен задумчиво дотрагивается рукой до подбородка, звеня цепями.

— Правишь? В смысле, греешь трон, пока не придет кто-то более достойный? — Его взгляд скользит по лицам наблюдающих, отмечая те, что ему знакомы, и те, что нет; затем он кивает. — Разумные, мои братья и сестры. Вскоре Габриэль должен достаточно согреть его даже для самой холодной задницы.

Кто-то в полукруге толпы охает, но несколько других еле сдерживают смех. Позади Габриэля улыбка мелькает на губах Утренней Звезды.

Все веселье стирается с лица Габриэля, и он напрягается, мышцы на плечах бугрятся.

— Я думаю, время в Шеоле идет как должно, — говорит он напряженным голосом. — Минута молчания для раздумья.

— Минута молчания — вещь всегда хорошая, — бормочет Люсьен. — Но, возможно, ты мог бы постоять в углу? Нет надобности кидаться в Преисподнюю.

Открытый смех раздается в воздухе и тут же обрывается.

Гневно нахмурив брови, Габриэль поднимает руку, ладонью вверх, а затем сжимает пальцы, его кипящий взгляд удерживает взгляд Люсьена. Янтарные когти пронзают кожу, появляется кровь, темная и ароматная.

— Тебе потребуется нечто большее, чем кровь и заклинание, чтобы сковать меня, грелка, — говорит Люсьен.

— Да, — соглашается Габриэль. И погружает коготь в собственную кровь, дотрагивается им до лба Люсьена. — Мне нужно твое истинное имя, — темная улыбка искривляет его губы.

Золотой ужас вонзается в живот Люсьена. Он смотрит на Лилит. Та опускает взгляд на свои симпатичные ножки в сандалиях.

— Я привязываю тебя, Сар ха-Олам Элохима, — произносит Габриэль, — к тверди Геенны и сковываю силу внутри тебя, бесполезную и беззвучную до тех пор, пока я не освобожу тебя, — Габриэль рисует кровавый символ на лбу Люсьена, полупрозрачный свет исходит из его ладоней и закручивается вокруг Падшего, связывая его нематериальными веревками. — Пока Геенна угасает, ты будешь угасать вместе с ней. И сотворено это моим именем.

Люсьен удерживает взгляд Габриэля, пока ангельские чары вьются вокруг него, в нем, холодные и зудящие, заключая его энергию, его огонь в паутину льда и превращая его wybrcathl в ледяной поток, заглушая песнь.

— Однажды я освобожусь от чар, — шепчет Люсьен. — И в тот день рассвет для тебя исчезнет на веки вечные. Помни это, Габриэль Грелка. Я тоже знаю твое имя. Думай об этом. Долго думай.

Внезапно беспокойство появляется на лице Габриэля. Он отходит на несколько шагов из-за того, что видит в глазах Люсьена.

— Уведите его на дно! — кричит он.

Сколько времени прошло с того дня? Подвешенный на цепях и пойманный в никогда не кончающийся круг боли, изможденный и скрывающий свое знание о Данте от ищущих разумов, Люсьен потерял ход времени. Он знал, чем рисковал, раздражая Габриэля, но не был готов сопротивляться уязвленной ангельской гордости, полной изъянов.

Если его пленение и наказание, как убийцы Яхве и вскоре как убийцы самой Геенны, держало Габриэля вдали от песни Создателя, песни Данте, то каждая секунда боли имела смысл.

Я охраняю нашего сына, Женевьева, всем, чем могу.

Но как долго это продлится? Рано или поздно Данте снова использует свой дар. Как сможет он защитить сына, будучи подвешенным над тлеющими углями Преисподней?

Союз между Габриэлем и Утренней Звездой выглядел хрупким и скоро будет разбит. Была ли возможность способствовать этому и выбраться на свободу? Или он так и будет висеть здесь, как драгоценный кулон, когда произойдет раскол.

Люсьен тосковал по бледному небу.

Бледному, хотя когда-то небеса были кобальтово-синими, насыщенными и глубокими.

Когти оставляли борозды на его груди, рвали связанные крылья. Раскаленная боль вспыхнула за закрытыми глазами Люсьена, и он закричал, звук эхом отдался в пещере, необузданный и полный ярости.

Песнь зазвенела в воздухе, и чирикающие chalkydri замолкли, пронзительный шум их хлопающих крыльев слился с Wybrcathl. «Значит, спускается один из Падших», — подумал Люсьен. Горячий ветер прошелся в его волосах и по лицу, когда демоны улетели в вечную ночь Преисподней.

Ох, возможно, небольшая передышка. Возможность поспать.

Пальцы дотронулись до его лица, нежные пальцы; знакомое прикосновение.

— Я никогда не желала тебе этого, — прошептала Лилит. Ее теплый смоляной запах смыл сухую мускусную вонь chalkydri. — Ты мог бы закончить эту пытку, сказав Габриэлю о Создателе. Он все еще не знает, что тот ходит по миру смертных.

Люсьен открыл глаза. Лилит парила перед ним, взмахивая черными крыльями в разгоряченном воздухе. Красная юбка скрывала ноги, серебряный торквес украшал тонкую шею, а грудь была обнажена, соски покраснели. Позади нее сверху в Преисподнюю струился луч света, освещая пылинки и зажигая вспышки оранжевого пламени на тлеющей скале.

— Ты не сказала ему? — спросил он хрипло.

Лилит покачала головой. Длинные локоны блестящих черных волос колыхались у лица.

— Конечно нет. Если Габриэль узнает… — ее слова смолкли. Она посмотрела вниз в темноту под ногами, выражение лица было тревожным.

Люсьен подозревал, что знает, о чем она думала.

— Если Габриэль узнает, то посадит Создателя на цепь своей воли. Заставит его танцевать, как медведя в цирке.

Лилит подняла взгляд.

— Да, — сожаление мелькнуло на ее лице. — Габриэль тоскует по тем дням, когда он был голосом Яхве в мире смертных, и по тому, как человечество дрожало при его приближении. Тоскует по дням, когда смертные ему поклонялись.

— Он мечтает о власти, как всегда, — сказал Люсьен. — Ему не хватит того, что creawdwr излечит Геенну, и разлом между мирами закроется.

— Нет, — согласилась Лилит полным скорби голосом. — По крайней мере, пока Габриэль у власти.

— Почему ты мне это говоришь? Чего ты хочешь от меня?

— Создателя.

Люсьен рассмеялся. Смеялся до тех пор, пока слезы не навернулись на глаза. Негодование мелькнуло на хорошеньком личике Лилит.

— Ты так плохо обо мне думаешь? — спросил он, тьма и горькое изумление просочились из него. — Неделя пыток когтями chalkydri, и я прям так сразу отдам тебе Создателя?

— Может, ты так плохо думаешь обо мне? Я хочу оградить Создателя от

Габриэля.

— И припасти его для себя.

— Даже если так? Полагаю, ты думаешь, что защищаешь его, но что будет, если ты никогда не вернешься в мир смертных? — Глаза Лилит впились в него. — Он несвязанный. Необученный. Склонен к безумию, и он заберет с собой и мир смертных. И Геенну. В итоге Габриэль услышит его anhrefncathl и найдет. И что тогда, Самаэль… Люсьен? Что тогда?

Хороший вопрос. И его раздражало, что все, что сказала Лилит, было правдой. Он надеялся спрятать Данте, но ему не удалось. Не рассказав правду ребенку, он не только заработал гнев и презрение Данте, но и потерял доверие.

Несвязанный. Необученный. Склонный к безумию.

Может ли он доверять Лилит? Но еще более темная мысль бесконечно крутилась в его голове: У меня есть выбор? Если выбирать между Габриэлем и Лилит, он бы предпочел Лилит. Габриэль сделал все, что было в его силах, чтобы держать Яхве в заблуждении. Превращал слова Яхве людям во что-то ужасное.

Он не мог защитить Данте, будучи подвешенным на дне Шеола, его крылья связаны. И, как будто подчеркивая эту мысль, внезапно песнь зашептала в сердце Люсьена, дикая, чистая и парящая, которая заморозила его нутро. Песнь хаоса Данте. Песнь тут же исчезла, и боль коротко прошлась по щитам Люсьена.

Лилит наклонила голову с вопросительным выражением лица.

— Что-то не так?

Облегчение нахлынуло на Люсьена.

— Помимо того, что я вишу здесь связанный?

Она не услышала песнь. Возможно, только он услышал из-за связи с Данте.

Легкая улыбка коснулась губ Лилит.

— Да, помимо этого. — Она встретилась с ним взглядом. — Я поняла, почему ты так яростно боролся за Яхве. Ты был его calon-cyfaill. Но почему ты так яростно борешься за этого Создателя?

— Что тебе дало то, что ты открыла мое имя Габриэлю?

Крылья Лилит затрепыхались.

— Я предложила его, чтобы войти в доверие. Я хотела, чтобы он поверил, что единственной причиной, по которой я сражалась на твоей стороне, — было предать тебя. Как ты однажды предал меня.

— Да, я предал, — мягко согласился Люсьен.

Сморгнув, она отвела взгляд.

— Ты когда-нибудь сожалел об этом?

— Да, всегда.

Лилит посмотрела на него. Эмоции плясали на ее лице — возмущение, печаль, задетая гордость, — но ее искрящийся золотом фиалковый взгляд был тверд.

— И сейчас?

— Мы начинаем все заново.

— После тысяч лет?

— Безусловно. Что нам еще делать? Мы оба изменились.

Люсьен долгое время внимательно смотрел на Лилит, вспоминая то доверие, которое у них когда-то было, вспоминая их любовь и ее медовые поцелуи. Но еще он вспомнил ее амбиции. Возможно, амбиции можно использовать. Так же, как и воспоминания любви.

— Его зовут Данте, рожденный вампиром, — сказал Люсьен. — Ему двадцать три года. И он не понимает, кем является.

Глаза Лилит расширились.

— Он еще ребенок! Как ты мог оставить его одного? — она нахмурилась.

— Ты сказал рожденный вампиром? Fola Fior? Но как он может быть Создателем?

— Он мой сын, — сказал Люсьен тихо.