— Мне кажется, — лениво проговорил Гейл, сидя на залитой солнцем палубе, — мы можем для нашего общения выбрать один из двух путей: или сцепиться как кошка с собакой или попробовать все-таки вести себя как ведут взрослые, цивилизованные люди.

— По-моему, ты намеренно умалчиваешь о третьей возможности, — ледяным тоном возразила Энни. — Например, еще можно поступить так: ты направляешь свою мерзкую яхту в Гермуполис, высаживаешь меня на берег и убираешься прочь, подальше от меня. Не устроит ли тебя такой вариант? Меня — так даже очень!

Сжавшись от напряжения, Энни сидела на другом конце палубы, сердито глядя на искрящиеся под солнцем небольшие волны Эгейского моря, которые ласково бились о борт яхты, зазывно приглашая искупаться. Мало того, что она оказалась пленницей Гейла, у нее из одежды только и были футболка да джинсы. А искупаться голышом было немыслимо из-за того, что Гейл торчал здесь же, жадно поглядывая на нее, словно ястреб на добычу.

Не зная, что ей предпринять, она ушла в свою каюту и опустилась на койку, сердитая и огорченная. Солнце поднималось все выше, жара усиливалась. Энни, поняв, что дуться по-детски глупо, заставила себя снова выйти на палубу и опять встретиться с обидчиком лицом к лицу.

Если вчера она говорила Гейлу, что повзрослела с тех пор, как они расстались, то теперь в этом она уже не была так уверена. Энни чувствовала себя страшно униженной его обращением, хотя ему не удалось сломить ее. В таком случае, может, лучше ей вообще не выказывать свой гнев, а спокойно выждать удобный момент для ответного удара?..

— Ты знаешь, я решил на время забыть о делах, — весело сказал Гейл. Растянувшись на палубе, он лениво закинул руки за голову. На глазах у него были темные очки, которые придавали его лицу абсолютно непроницаемое выражение.

— Неужели? Что ж, в таком случае ты можешь плавать здесь хоть неделю, но я-то помню, что кому-то надо было ехать в Афины по делам!

— А я и не говорил, что собираюсь вечно отдыхать, — пробормотал он.

— Ну, конечно! Чтобы отдыхать, надо, по крайней мере, знать, как это делается! — съязвила она. — Нормальные женатые люди отдыхают у себя дома, вдвоем, перед уютным камином.

— Ты пытаешься объяснить, почему сбежала от меня, Энни? — Он приподнял голову и посмотрел на нее из-под темных очков. — Потому что мы с тобой недостаточно часто сидели перед камином, держась за руки и с упоением смотря телесериалы?

Нервничая, она беспокойно переминалась с ноги на ногу, с трудом сдерживая охватившую ее злобу и плохо соображая. Нет, нет, не поддавайся гневу! — приказала себе Энни. Ведь Гейл только обрадуется, если она в запальчивости ляпнет что-нибудь не то.

Энни подошла к латунным перилам палубы и оперлась на них.

— Знаешь, Гейл, — спокойно заметила она, — мне кажется, что ты и так насмотрелся слишком много фильмов! Ситуация, в которой мы оказались, будто взята из плохого телесериала. Уверена, что ты надеешься что-нибудь выиграть, но что?..

— Время, — мягко ответил он. — Вот что.

Она замерла, потом медленно повернулась к нему. В горле у нее пересохло.

— Не понимаю. Что ты имеешь в виду? — холодно осведомилась она. — Время для чего?

— Только для того, чтобы ты перестала выглядеть, как беженец из концлагеря, — бесстрастно пояснил он. — Я же говорил тебе, что беспокоюсь за тебя.

Боже мой, значит, ей не удастся так просто выбраться из его плена, поняла она. Подняв руки, она с силой сжала виски, а затем в отчаянии уронила руки.

— Если ты собираешься держать меня на яхте, я тебе обещаю, что еще больше похудею, — выговорила она наконец довольно спокойным тоном. — И… или заболею от длительного стресса! Если вообще не умру от тоски. Или меня съест акула, когда я попытаюсь бежать вплавь.

— В Эгейском море не водятся акулы, — заметил Гейл как бы между прочим, быстро и легко вскакивая. Он присоединился к ней у перил. — Мне кажется, тебе пора переодеть джинсы, становится жарко.

— Это другой разговор, — сквозь зубы ответила она. — Хотя, как ты знаешь, у меня нет другой одежды.

Он, улыбаясь, полез в люк.

— Гейл! Я серьезно!

— Ну, если серьезно, то что-нибудь для тебя найдется. Красотка, которая одно время сопровождала меня, оставила на яхте кое-какое свое барахло. Пойду посмотрю.

Энни молча наблюдала, как он исчез в люке, и не могла понять, не ослышалась ли она. Наглости и бесстыдству Гейла, казалось, не было границ. Парализованная охватившим ее гневом, она так вцепилась в перила, ожидая, пока к ней вернется самообладание, что побелели костяшки пальцев. Затем тоже спустилась вниз, чтобы отыскать его.

— А вот и я! — Гейл неожиданно появился из каюты с охапкой одежды в руках.

Затаив дыхание, Энни удивленно уставилась на него. Гнев от его любезного предложения — одолжить ей одежду какой-то чужой женщины — смешался с ошеломлением при виде абсолютно голого Гейла. Краска, заливавшая ее лицо, выдавала ее состояние, и она мысленно выругала себя за подобную чувствительность. В конце концов, это ее муж, вынуждена была она напомнить себе. Что же тут особенного — увидеть еще раз его загорелое стройное тело.

И действительно, Энни глаз не могла оторвать от его сильных плеч, мускулистых бедер, втянутого живота. Завитков волос на груди и ниже…

— По-моему, по размеру тебе подойдет, — Гейл указал небрежным взглядом на красивый разноцветный купальник, бутылочно-зеленые шорты и пару симпатичных маечек. — Очень милые тряпочки, ты не находишь? — Он вытащил из охапки купальник и помахал им перед ее носом. Синие глаза озорно оглядывали ее разгоряченное лицо. — Его она купила на Крите и…

— Неужели думаешь, что я надену обноски какой-то женщины, с которой ты здесь крутил роман? Да ты, должно быть, спятил! Ради Бога, сейчас же убери это барахло!

Гейл самодовольно расхохотался.

— Ты, конечно, не ревнуешь? — протянул он. — Только почему-то покраснела! Дорогая, мы все еще муж и жена.

— Конечно, я тебя не ревную к другой женщине, мне… мне просто противно, — стараясь говорить как можно спокойнее, ответила она. — Интересно, чем ты еще собираешься меня удивить!

— Знаешь, Энни, мне порядком надоело выслушивать твои ханжеские упреки, — мягко заметил Гейл. Улыбка сползла с его смуглого лица. — Но чтобы немного уменьшить твой обличительный пыл, скажу тебе, что эти вещи принадлежат моей сестре Келли.

— Ой… — Энни покраснела еще больше.

— Вещи чистые и почти новые, — хладнокровно продолжал он. — Келли оставила их на яхте, потому что думала позже вместе со своим мужем присоединиться ко мне. Такое объяснение, надеюсь, устроит тебя, моя прелесть?

Дрожащими руками она приняла предложенную одежду.

— Ну, если ты говоришь, что… — Близость знакомого и когда-то родного тела, его притягательная мужественность смутила ее.

— Теперь ты будешь мне верить? — настойчиво спросил он.

Не ответив Гейлу и опустив глаза, она побрела в свою каюту и сразу же заперла за собой дверь. В горле у нее пересохло, тело, сотрясаемое дрожью, пылало. Боже, что со мной, с досадой думала Энни.

Гейл обладал способностью выбивать ее из колеи. Но на этот раз ей так хотелось взять верх над ним. Очень хотелось.

Действительность ужасала ее. Находясь наедине с ним в крохотном пространстве яхты, надо было иметь феноменальное самообладание, чтобы скрыть от него свои чувства. Но Энни должна была это сделать, должна. Нельзя было позволить ему слишком приближаться — больше она не хотела испытывать все эти муки…

Она примерила купальный костюм, он сидел отлично — высоко открывая ноги, полностью обнажая спину и прикрывая груди маленькими жесткими чашечками. Мягкая ткань приятно облегала тело. Внимательно изучив свое отражение в длинном зеркале на двери, Энни одобрила его.

Мысли блуждали где-то далеко, когда она вернулась на палубу. Имя сестры Гейла вызвало у Энни воспоминания. И воспоминания не только о самой Келли, которая ей очень понравилась, когда они познакомились. Яркая, хорошенькая, с черными волосами и синими глазами, девушка была очень похожа на своего брата. Сходство бросалось в глаза с первого взгляда. Это произошло в день бракосочетания Энни и Гейла.

Перед глазами всплыло все до мельчайших подробностей: и маленькая церковь, сложенная из серого камня, где они с Гейлом принесли свои брачные обеты, увидела Энни и себя, торжественно шествующую к алтарю в необыкновенно красивом шелковом платье цвета слоновой кости. И, казалось, даже почувствовала запах старого дерева и ладана, смешивающийся с ароматом цветов — хризантем, георгинов, роз.

Сияло удивительно теплое октябрьское солнце. Сквозь большой витраж над алтарем оно бросало цветные блики на собравшихся. Энни отчетливо увидела надежные, широкие плечи стоящего впереди Гейла, его смуглый, орлиный профиль, когда он повернулся, чтобы посмотреть, как она подходит к нему.

Ее распущенные волосы украшал венок из маленьких бутонов роз, и была она на восьмой неделе беременности…

Тот торжественный день стал кульминацией страстных, но непредсказуемых отношений, которые длились около трех месяцев.

А началось это в начале августа, в ту самую ночь, когда Гейл впервые появился на пороге ее комнаты в Хемпстеде. Он тогда только что прилетел из Гонконга, — прямо из горячих объятий Лу Цян, горько думала она теперь. В то время Энни и понятия не имела, что Гейл был фактически обручен с состоятельной китаянкой.

— Там сейчас сезон тайфунов, — все, что сказал Гейл про Гонконг. — Следующий раунд деловых переговоров я предоставил вести коллегам. С меня хватит, надоели тропические ливни. И я хочу любить тебя…

Искренность признания, огонь желания в его глазах вызвали в ней ответные чувства. Он негодующе оборвал ее протесты и путаные объяснения о беспорядке в комнате, сгреб в охапку и ввалился внутрь. Смахнув с кровати груду одежды и книги, плюхнулся рядом с ней на зеленое с золотом греческое покрывало, и они оба счастливо рассмеялись.

Он поцеловал Энни, и смех ее замер. Потом принялся медленно раздевать девушку, и с каждой новой открывающейся взору интимной подробностью взгляд его становился все восторженнее. А она таяла в его руках, как тает масло на раскаленной сковороде.

— Тебе хорошо со мной? — с вожделением спросил он, и она, не сообразив, о чем он собственно, кивнула в ответ.

Замирая от подавляемого нетерпения, Энни наблюдала, как Гейл снимает мятый бежевый костюм и белую льняную рубашку, испытывая смущение при виде его могучего мужского естества, пока он властно и настойчиво не овладел ею — и тут же вздрогнул, как от удара тока, обнаружив, что она девственница.

— Меня давно перестало удивлять что-либо, связанное с сексом, — хрипло проговорил он, когда их короткое, яростное слияние закончилось, — но сегодня я, по правде говоря, потрясен…

— Потому что я оказалась девушкой?

— Ну да. — Его голос звучал чуть насмешливо, но с грубоватой нежностью. — Чудачка, почему ты ничего не сказала, когда я спросил, хорошо ли тебе?

— Я понятия не имела, о чем ты? — обиделась Энни, пытаясь оттолкнуть Гейла, но он крепко держал ее, так что ни убежать, ни попробовать представить себе, что ничего не случилось, было невозможно.

— Я знаю, что твоя мать давно умерла, но Луиза-то могла просветить тебя насчет реальной жизни?

— Я все знаю насчет реальной жизни, а вот ты свинья.

— Ха, не дразни меня. Ты моя обожаемая, желанная, совершенная… — пробормотал он, и его голос снова зазвучал хрипло, когда он придвинулся к Энни. Опытные мужские руки ласкали ее плечи, груди, бедра, так что она только судорожно вздыхала, переполненная смутным, восторженным желанием, и чувствуя, что готова умереть от счастья.

Неподвижно стоя перед зеркалом, она разглядывала свое отражение. Та Энни, которой она была в прошлом, — безответственная, оптимистично-романтическая, видящая будущее в розовом свете, беспомощная в любовном противоборстве со смуглым мерзавцем, который вовлек ее в свою бурную жизнь, — та Энни должна была прекратить свое существование.

Видимо, тогда она просто не поняла, что Гейл вовсе не разделял ее чувства. И желание, пригнавшее его к дверям в Хемпстеде по приезде из Гонконга, было всего лишь обыкновенной похотью — потребностью самца овладеть новой самкой, перейти на новый участок пастбища. Риск, азарт, жажда выигрыша — все это привлекало Гейла, как наркотик привлекает наркомана.

Самая грубая ошибка, которую Энни допустила, заключалась в том, что она позволила овладеть собой. Вторую грубую ошибку она совершила, когда через шесть недель после начала их встреч сказала, что в первую же ночь их связи она забеременела и носит теперь его ребенка.

И вот, вместо того чтобы приступить к занятиям в университете, она пошла под венец, легко выкинув из головы все надежды на карьеру модели, опьяненная романтическими мечтаниями стать миссис Стикс, а в итоге, как оказалось, — величайшей дурой в западном полушарии…

— Энни? — Голос Гейла оборвал ее воспоминания. Послышался стук в дверь. — С тобой все в порядке?

Она недовольно поджала губы и стала натягивать шорты, стараясь взять себя в руки.

— Спасибо, все в порядке, — холодно откликнулась она. — Что тебе нужно?

— Проверить, не свалила ли тебя, например, морская болезнь, — весело ответил он. — А если не свалила, то не желаешь ли ты выйти и приготовить кофе?

— Как скажешь. Ты ведь здесь командуешь. — На этот легкий сарказм ответа не последовало. Надев кремовую майку, Энни вышла из каюты и осторожно поднялась на палубу.

Гейл вернулся к штурвалу. Она с облегчением заметила, что он был одет, то есть на нем, по крайней мере, были шорты, открывавшие взгляду сильные, мускулистые, дочерна загорелые ноги. Кожа на обнаженных груди, плечах и руках поблескивала в лучах солнца, будто за штурвалом стояла бронзовая статуя. Она быстро сглотнула и усилием воли заставила себя посмотреть в сторону.

— Тебе черный кофе или с молоком? — ехидно осведомилась она.

— С молоком, но без сахара.

Кривая усмешка Гейла показала, что ее маленькое мщение не осталось незамеченным.

— Мне кажется, что ты могла бы еще помнить такие тривиальные вещи, Энни.

Она принесла на палубу две кружки и расположилась как можно дальше от него, щурясь от яркого солнца.

— Где-то должны быть запасные темные очки, — сказал он, заметив, как солнце слепит ей глаза.

— Только не говори, что очки тоже Келли!

— Да, и очки ее. Посмотри в письменном столе.

Она спустилась вниз, нашла очки и, мысленно поблагодарив Гейла, надела их. Вернувшись на палубу, обнаружила еще горячий кофе и изумительно красивый вид, открывающийся с борта яхты. Ее вдруг окутало ощущение полного спокойствия. Воздух был чистый, отдаленные острова — неописуемо хороши. Конечно, Гейл — подонок, но, по крайней мере, он кое-что предпринял для ее пользы. В такой обстановке трудно было не расслабиться, хотя бы ненадолго — только ненадолго! — уговаривала она себя.

— Ну, может, расскажешь мне, где ты все-таки пропадала, — небрежно попросил он, поставив яхту на автопилот. — Чем занималась последние два года?

— Я провела их в Африке.

Отхлебнув кофе из своей кружки, Энни увидела, как у него на лице проступило недоверие.

— В Африке? — тупо переспросил он. — И что же ты делала в этой чертовой Африке?

— Работала.

— Кем?

— Добровольцем. В районах стихийных бедствий. Помогала людям — главным образом, детям. А дети… — Энни почувствовала, как у нее сдавило горло при воспоминании о тех временах.

Гейл внимательно смотрел на нее. Его синие глаза поблескивали на смуглом лице.

— Так вот к чему ты пришла, — бесстрастно заметил он. — Это очень далеко от демонстрации одежды.

— И от диплома по психологии? — спросила она с нескрываемой обидой в голосе.

— Да, и от этого тоже.

Наступило долгое молчание.

— С детьми, конечно, везде проблема, — тихо продолжал он. — Но почему ты выбрала Африку, ведь можно было поехать куда-нибудь гораздо ближе?

— Потому что в Африке эти проблемы выглядят наиболее драматично.

— А может, потому что Африка — самое далекое место, куда ты могла от меня удрать?

Энни покраснела. Гнев с новой силой охватил ее, но она подавила его.

— Что за самомнение, — едко заметила она. — Ты, похоже, считаешь, что весь мир вращается только вокруг тебя, не так ли?

— А разве нет? — Притворное удивление Гейла заставило ее невольно улыбнуться.

— Конечно, нет. Не вижу ничего плохого в желании помочь другим людям!

— Помочь другим людям? — повторил он с холодной гримасой. — Полагаю, в этом ничего плохого нет. Но ты-то поступила совсем иначе. Уехала в Черную Африку помогать людям, забыв о такой мелочи, как оставить адрес мужчине, которому за шесть месяцев до того дала в церкви обет любви, верности и послушания. Наверное, ты кому-то и помогла, но кое-кому здорово врезала по зубам. Так было задумано?

Энни уставилась на него, медленно качая головой.

— Со своей светлой головой ты сам можешь ответить на этот вопрос, — резко сказала она.

Лицо Гейла застыло.

— Да, мне говорили, что неудачная беременность оказывает сильное влияние на личность женщины… Я женился на девушке с мягким характером и тонким чувством юмора, и вот совсем скоро она превратилась в сварливую, подозрительную мегеру.

Казалось, все мышцы ее тела напряглись. От бесстрастного упоминания о потере ребенка сдавило горло. Так вот как отнесся Гейл к этой трагедии с самого начала — хладнокровно и беззаботно. Он даже сейчас не способен на серьезное сочувствие ей. Энни никогда еще не ощущала себя такой одинокой, как в те мрачные дни после выкидыша.

— Гейл, я не хочу говорить об этом.

Энни с тоской и горечью рассматривала бирюзовые волны, набегающие на берег маленького острова, старательно пряча глаза от испытующего взгляда Гейла.

— А все же почему ты скрылась на два года на Черный континент, не оставив даже открытки? — не успокаивался Гейл, и недобрая усмешка звучала в его голосе.

— Чтобы вернуть себе самоуважение, — постаралась как можно спокойнее ответить Энни.

— Которое, как тебе кажется, я безжалостно растоптал своими грязными ногами?

— Это ты так сказал. — Она судорожно уцепилась за свою кружку, словно утопающий за соломинку.

Гейл вдруг лениво поднялся. Подойдя к Энни, он взял из ее оцепеневших пальцев кружку. Схватил за руки и заставил встать перед собой. Она пыталась отстраниться, прекрасно понимая, что это пустая трата времени и сил. Гейл снова поймал ее и привлек ближе. Пространство между ними сократилось до полудюйма.

— Пожалуйста, Энни, объясни-ка мне, — мягко заговорил он. — Почему при отъезде ты мне ничего не сказала? Почему исчезла без единого слова или хотя бы паршивой записки? Ради Бога, объясни, я ведь не железный, я, как и ты, из крови и плоти, я живой человек. Неужели ты тогда не понимала, что я могу сойти с ума от беспокойства?

— Гейл, отпусти, ты делаешь мне больно…

— Ты сделала мне в десять раз больнее, Энни!

Она с сомнением взглянула на него.

— Может быть, твоя гордость…

— Неужели ты думаешь, что я такой бесчувственный? — возмутился он. Гневное выражение на его лице, поднятый вверх подбородок, опасный блеск в глазах пугали и смущали Энни. Она задрожала, видя, как он рассердился.

— Нет, не думаю. Просто ты мог не хотеть меня, но при этом предпочитал, чтобы никто другой тоже не хотел.

— Хотя другие-то хотели тебя, разве не так, Энни? — В порыве слепой ярости он грубо встряхнул ее. — Другие, вроде Фреда Бакстера! — продолжал Гейл. — Этот ублюдок так часто крутился в твоем доме в Хемпстеде, что даже его почту начали туда переадресовывать, не правда ли?

— Гейл, не смеши меня!

— Добрый, сочувствующий Фред, которому так удобно было поплакаться в жилетку, когда твой жестокий подонок муж в Гонконге валялся в постели с другой женщиной?

Безжалостная, ледяная насмешка Гейла полоснула Энни, словно ножом. Вздрогнув, она отпрянула от него, будто он действительно ударил ее.

— Прекрати… прекрати это!

Со сдавленным стоном Гейл обуздал свой гнев и, притянув к себе Энни, крепко прижал к груди. Дрожь прошла по его телу. Он опустил голову и зарылся лицом в ее волосах.

— Прости, я сожалею.

— Не верю! — Ее голос звучал приглушенно, оттого что она уткнулась лицом в его теплое, мощное тело.

— Энни!.. — воскликнул он, бессильно отступая от нее. Его глаза были прикрыты, но лицо выглядело измученным, несмотря на насмешливую улыбку на губах.

— Энни… может, конечно, развод — это выход, но прежде чем пойти на этот шаг, давай честно расскажем все друг другу. Я ведь о тебе знаю только то, что рассказала Луиза, когда я метался, пытаясь разыскать тебя.

— Я не обязана тебе ничего рассказывать!

Он помрачнел.

— Еще как обязана! Это был и мой ребенок, как тебе известно! Неужели ты думаешь, что я не огорчился? Ты думаешь, что отцы бесчувственны?!

Энни озадаченно посмотрела на него. Во рту пересохло. Она облизнула губы, внезапно почувствовав себя выбитой из колеи. Она никак не могла понять, чего же Гейл хочет добиться своими неожиданными претензиями на отцовские чувства?

— Гейл, — осторожно начала Энни, на всякий случай отступив от него подальше, — когда у меня случился выкидыш, ты провел одну ночь дома, со мной, а наутро улетел из Хитроу в Нью-Йорк, из Нью-Йорка в Гонконг, где сразу же возобновил свои отношения с девушкой, на которой собирался жениться до того, как я забеременела и сковала тебя по рукам и ногам! В колонках светской хроники были опубликованы снимки, запечатлевшие вас вдвоем. Об этом знали все… Такова правда…

— Есть ли смысл отрицать это? — В сухом ответе было столько подавленного гнева, а его подбородок вздернулся так угрожающе, что она слегка вздрогнула. Собрав силы и высоко подняв голову, чтобы скрыть свое смущение, Энни смело взглянула на него.

— Вряд ли! И этот твой… запоздалый план «все честно рассказать друг другу» просто нелеп и смешон! Может, ты все-таки прекратишь изводить меня и признаешь наконец, что наш брак был ошибкой? А потом развернешь яхту и сегодня же доставишь меня в Гермуполис?

— Знаешь, я думаю, что наши отношения еще можно уладить, — в них теплится огонек. — В его насмешливом тоне чувствовалось что-то угрожающее. — И я намерен заняться этим, пока твои адвокаты окончательно все не разрушили. — Он вдруг ловко заключил ее в объятия и снова привлек к себе. — И меня радует и обнадеживает, дражайшая миссис Стикс, то, что ты вся трепещешь, когда я тебя целую…