7 мая 1978 года, воскресенье

За Клином, Московское море

Все три дня традиционного международного семинара «Проблемы безопасности в современном мире» за окнами новенького здания ИМЭМО, что на Профсоюзной, хмурились низкие облака – под стать настроениям в коридорах института. Редкий случай: шеф, многоопытный, тертый жизнью шеф умудрился не вписаться в стремительный вираж кремлевской политики и, положившись на привычно доброе отношение Брежнева к Гереку, неосмотрительно резко выступил в защиту польских реформ. Теперь в курилках приглушенно звучало: «Что будет? Или даже кто будет?»

Сергей Викторович тихо посмеивался над коллегами. Да ничего с Иноземцевым не будет. Как сидел он, словно ядреный коренной зуб, в своем кресле, так и будет сидеть. Была звонкая ругань в кабинете Зимянина, недовольно покосился Суслов – все это было, но старый «контакт» из ЦК при встрече отмахнулся: «Ильич в этот раз прикрыл».

И правда, уже на заключительном банкете шеф выступил неожиданно добродушно. Судя по всему, он успел перестроиться и теперь вполне искренне считал новые задачи в целом разумными. Все вздохнули с облегчением, к тому же небо посинело, воздух стремительно теплел, и стало окончательно ясно – пленэру завтра быть.

Впрочем, от внимания Сергея Викторовича не ускользало и то, что порой взгляд шефа проваливался с говорящего куда-то вдаль, и тогда на начальственном челе отчетливо проступала озабоченность. О причинах ее гадать не приходилось: что-то случилось, причем относительно недавно, – это было очевидно для информированных и думающих людей, а Сергей Викторович небезосновательно и с гордостью причислял себя именно к таким.

Произошло что-то очень важное – иным не объяснить внезапную и серьезную деформацию прекрасно изученных реакций самого верхнего руководства. То, что раньше казалось незыблемым, как плиты в основании континентов, вдруг перестало быть таковым. Засбоили причинно-следственные связи, сначала в Кремле, а потом и на Старой площади. Следом начал ошибаться и острый аналитический ум Сергея Викторовича, пусть пока в мелочах, но систематически. А вот это было уже совершенно неприемлемо!

В конце концов, ему немного надо. Трешка в Кузьминках, «жигуленок» и заграничные командировки – все это приятно и дает уверенность. Но по-настоящему грело душу иное – заслуженный авторитет в узком кругу специалистов, что регулярно пересекались то в Нью-Йорке, то в Лондоне, то в Женеве, – или как сейчас, в Москве. Им важен был не просто его ум, но способность мыслить самостоятельно, вне навязываемых догматов и пропаганды. Западные собеседники ценили его точные, обоснованные прогнозы, его понимание ситуации в целом – и это молчаливое признание его способности видеть мир было для Сергея Викторовича очень важно.

Сейчас же он маялся: привычные схемы окончательно сломались, новые еще не появились, и оттого его мозг был вынужден работать на холостых оборотах. А это, братцы, совершенно нетерпимо!

Вот как, объясните, как удалось консерваторам подобрать ключики к Ильичу, что всегда был достаточно либеральным барином?! Отчего так жестока была порка поляков в Крыму?

А эта внезапно возникшая гонка, когда Старая площадь вдруг перестала поспевать за Кремлем? Где это видано, чтобы на подготовку с нуля рабочего совещания СЭВ по экономическим реформам дали лишь год?! Да и вообще, откуда этот вдруг возникший раздрай в верхах, эта резко возросшая неопределенность? Откуда это недоумение даже в глазах некоторых членов Политбюро?

Вопросы, тяжелые вопросы без ответов… Докопаться бы до истока, понять, откуда растут ноги у этого неожиданного разворота… Без этого понимания Сергей Викторович ощущал себя на профессиональном поприще инвалидом.

И ведь это «что-то» прорезалось совсем недавно: еще полгода назад самой острой темой была вызванная ухудшением состояния Ильича атака «днепропетровских» на Андропова, протекавшая, по внешним признакам, вполне успешно. Сейчас вспоминать об этом, право, неудобно: по сравнению с сегодняшними движениями политических сил то были игры лилипутов в песочнице.

Сергей Викторович с удовольствием пообщался бы приватно с кем-нибудь столь же умным и информированным, но в институте об этом говорить не хотелось ну вот совсем, а контакты со Старой площади уходили от скользких тем, едва они обозначались на горизонте.

Оттого он с такой радостью ухватился за возможность вывезти на пикник старину Дика: быть может, там знают больше?

И, в конце концов, с кем, как не с Диком, можно еще поговорить откровенно о возникшей профессиональной проблеме? Да у них знакомство глубиною в два десятка лет, аккурат с того самого фестиваля. Да не просто знакомство – дружба семьями и длинная история взаимной помощи: они росли, опираясь друг на друга.

Сначала Дик взял на себя хлопоты по устройству тогда еще возмутительно молодого Сергея на год в Историческую школу Института перспективных исследований, и это была совсем не элементарная задача, даже в рамках официально утвержденной программы. А затем взвалил на себя ненавязчивое шефство над русским стажером: помог разобраться с библиотекой, посодействовал с поисками жилья, да и вообще существенно облегчил врастание в незнакомое культурное пространство. Что там говорить – первые недели Сергей вообще жил у Дика в Вест Виндзоре.

Зато потом, спустя несколько лет, уже Сергей Викторович серьезно поучаствовал в подготовке книги Дика. Томик под названием «Русские нашими глазами, мы – глазами русских», наполненный благожелательными мыслями о сотрудничестве с СССР, был замечен на Старой площади, и политолог из Принстона стал для Международного отдела ЦК «персона грата» и «прогрессивным молодым ученым». А в конце 1968-го, после Чехословакии, Дик согласился взаимодействовать с администрацией США и выполнять поручения, связанные с контактами в СССР. Вот и на этот семинар он приехал по персональному приглашению со Старой площади.

Сергей Викторович, приставив ладонь козырьком, посмотрел направо, вдоль берега: туда с час назад, возбужденно обсуждая привезенные канадские блесны, удалились Саша с Диком. Сейчас они возвращались с мыса и, судя по всему, пустые.

Вообще-то места здесь заповедные, и среди огромных, полутораметрового диаметра пней затопленного леса обитают окуни легендарных размеров. Они не спеша, с достоинством топят поплавок, а потом могуче упираются на крючке. Но вот на чужеземные блесны, оказывается, не идут.

С реки порывами налетал майский ветерок, попахивало свежестью, пусть и пополам с запахом тины, застоявшейся в каком-то речном закутке. Не слишком умело поставленная палатка похлопывала на свежем ветру, несколько нарушая идиллию.

– Да, под таким углом зрения тема становится интереснее, – донес очередной порыв Сашины слова, и Сергей Викторович подивился: «Надо же, все никак наспориться не могут». – Да и вообще… Это очень полезно – оценить именно в процессе, пока не закаменело. И сравнить с аналогичным взаимодействием в вашем блоке…

Саша очевидно возбужден и озабочен. Вышагивавший с ним американец серьезен – тема, судя по всему, захватила и его.

– Да, – сказал Дик, прислоняя спиннинг к дереву, – это действительно будет интересно. Процесс взаимодействия лидеров содружества в неординарной ситуации… Особенно после февральского совещания в Будапеште…

Тут Сергей Викторович невольно покривился – тоскливо было тогда в Будапеште, что ни говори. Он был там накоротке, зато потом и переговорил, и прочел немало. Там вышло умеренно скандалов – в основном из-за кубинцев и румын, зато случилось очень, очень много личных обид.

– Но и у нас дела идут не так гладко, как вам кажется со стороны, – продолжил тем временем Дик, – полно нелепостей и точно такой же бюрократии и протекций, свои подводные течения, борьба группировок… Вот, кстати, Сергей, Саша, можно и это обсудить…

Он присел на раскладной стул и потянулся за цветастым термосом. В граненый стакан полился, паря́, хорошо заваренный чай с коньяком.

Термос был с яркими, китайского образца времен «вечной дружбы» рисунками. А может, «сосуд счастья» действительно был оттуда. Сергей Викторович уж и сам не помнил, откуда у него этот термос. Кажется, подарил кто-то на новоселье – хотя подарок именно для новосела немного странный. Но он неизменно выбирался на природу именно с этим «сосудом». А его друзья и знакомые, как свои, так и забугорные, рассматривали пристрастие к пустяковой вещице благожелательно: как милую причуду известного (пусть и в узких кругах), умного и знающего человека.

Дик с видимым удовольствием ополовинил стакан и продолжил:

– Мне по приезде придется делать доклад у себя. А я думаю, что пока не готов по существу отвечать на вопросы в Вашингтоне. У нас многое поменялось, и в американо-советской теме появилось немало новых заинтересованных лиц, вплоть до представителей крупных корпораций. Торговля, открытие советского рынка – у нас это многих действительно серьезно интересует. При этом у вас, судя по визиту Пономарева… Да я вообще в январе подумал – не накрыл ли Кремль коллективный альцгеймер?! Очень, очень все это удручающе выглядело, и не только для меня.

Он огорченно покачал головой, а потом подался вперед.

– Однако сейчас, после совещания в Крыму и всего, что с этим связано, возникает новое впечатление: не поднимается ли неожиданно нам ветер в лицо? Вот эта активизация в Кремле… Есть в связи с ней и позитивные ожидания, не скрою, но опасений в Вашингтоне, естественно, больше. Прежде всего по польскому вопросу и по Африке. И господин Бжезинский эти опасения умело использует против вас. А Вэнс, напротив, вообще связывает свое присутствие в Администрации с возможным прорывом по ОСВ-2. Думаю, стоило бы вашим небожителям больше общаться с журналистами, направляя их в нужную сторону – нужную для тех групп в Вашингтоне, что благожелательны к сотрудничеству с Москвой. Нам бы не пришлось строить свое мнение на дурацких догадках и собственной логике, а в Белом доме, да и в Конгрессе, стали бы больше доверять нашим суждениям… Хотя честно скажу – чем больше общаюсь с вашими верхами, тем больше реальных точек несовпадения оказывается на поверхности. И запросто эти вопросы не разгрести – так говорится, да? Даже если добавить к моим возможностям пару аналитиков…

Смущенная улыбка Дика выдавала за версту тот факт, что никакие аналитики ему помогать не станут.

– Коллеги, – продолжил он проникновенно, – у нас есть общая проблема – всем нам придется писать бумаги для боссов по тому или иному аспекту текущих конфликтов, а польский вопрос среди них постепенно выходит на первый план. Следовательно, я уверен, стоит обменяться впечатлениями – вкратце и без лишних, способных навредить, подробностей, чтобы нам не оказаться потом в неловком положении, но наметить общие подходы. Как думаете?

Сергей Викторович чуть задумался. Сказано было, в общем, небесспорно, но резонно, а Сашке, было видно, сразу понравилось. И никакого подвоха не несет – все в рамках обычных норм заведения.

– Начинай, – усмехнулся он Дику.

– Охотно. Попробую изложить, как я сейчас вижу польскую проблему в свете совершенных в Крыму резких движений и возникших из-за этого опасений в Вашингтоне. Итак, в последние годы реакция Кремля и Старой площади на перемены и осложнения обстановки в мире при явном желании и дальше вести политику разрядки обычно смотрелась запоздалой и плохо организованной, основанной на архаичных представлениях, но в этой архаичности – решительной и последовательной. В общем, вы долго запрягаете, но через несколько месяцев хаотичной возни советская позиция формируется и в рамках вашего мировоззрения является адекватной и прочной. Соответственно я могу при случае отметить в Доме Трумэна, что сейчас нет нужды принимать непроизвольные жесты немного растерявшегося человека за расчетливую и опасную атаку. Просто сейчас у вас по польскому направлению пока не собрана мозаика, а ваше руководство имеет «не одну голову». Пройдет некоторое время, и будет достигнут новый, более приемлемый для всех нас баланс. Как тебе, Сергей, такая позиция?

Сергей Викторович поглядел на Дика с некоторой даже жалостью. Потом оглянулся на переминающегося научного сотрудника и решил упростить ситуацию:

– Саш, не в службу, а в дружбу… Вы без рыбы, меня тоже рыболовничать не тянет. Так что ухи не будет. Бутерброды мы уже съели. Сходи в поселок, купи чего-нибудь к чаю, а?

Когда Александр, уже несколько лет как традиционно величаемый по отчеству – Дмитриевичем, – удалился через пляж, шелестя обсохшими песчаными холмиками и похрустывая сухой поречной травой, Дик понимающе приподнял бровь:

– Что, я так сильно не попал в ситуацию?

Сергей Викторович только молча развел руками.

– Хм… – качнул головой. Дик, – А вообще у тебя какое впечатление от Крыма? Ты же там был?

– Странные впечатления, Дик, странные, и не только от Крыма, – вздохнул Сергей Викторович, – я с тобой когда виделся в последний раз, в декабре? Так вот тогда еще ничего такого не чувствовалось… Ну вот совсем! А потом как-то очень быстро стало все меняться в совершенно неожиданном направлении… Начну, наверное, с наименее значимого: с Брежнева. К нему внезапно вернулась и адекватность, и активность. Нет, он, конечно, не помолодел… Но вот пример: в Крыму был тяжелый марафон, непростой физически даже для меня, а он его почти вытянул, лишь в самой концовке пришлось подпирать его Сусловым. Почти как во времена Праги, когда Ильич мог вести переговоры по восемнадцать часов. Это было неожиданно, и не только для меня.

– И правда – неожиданно, – протянул Дик задумчиво. – У нас его уже совсем списали. Спасибо, это действительно интересно.

– Второе, что очевидно вблизи: успешная мобилизация консерваторов, словно они нашли волшебный ключик сразу и к Брежневу, и к Андропову. Причем я не вижу, что в ряду новостей могло к такому привести. Разве что этот ваш пресловутый «план „Полония“» их так взбодрил, но сомневаюсь…

– Если он есть на самом деле, а не написан на Лубянке, – посомневался Дик.

– Ай, Дик, брось! – всплеснул руками Сергей Викторович. – Читал я этот документ – не наш. Это очень, знаешь ли, чувствуется, даже в слоге, в образе мышления. Не знаю, где вы там потекли – в Госдепе, в ЦРУ, в РЭНДе, – но план точно вами писан. У нас просто нет людей такое сделать.

– Ну не знаю… Поверь – я его не видел. Есть, конечно, у нас суета в этом направлении, вокруг Бжезинского и Маски. Но вот чтобы именно долгосрочный план по дестабилизации… Вернусь – обязательно поинтересуюсь.

– Поинтересуйся… Так вот, возвращаясь к нашим баранам. План мог быть воспринят у нас как фактическое объявление войны – одно дело высекать искры в третьем мире, другое дело – прямо в сердце соцсодружества. Но если взглянуть на это с другой стороны, то там принципиально нового не так и много, разве что стратегической глубины добавилось, готовности расшатывать ситуацию даже не годами, а десятилетиями. В общем… Не могло это вызвать такую широкую реакцию, захватывающую все стороны жизни. Что-то есть еще помимо этого, важнее. Намного важнее. Словно кто-то открыл им «кладезь бездны», так сказать.

– Пятый ангел вострубил? – понимающе усмехнулся Дик. – И что в итоге? В Кремле незаметно для нас победили консерваторы? Збигу такое понравится. Идея смотрится резонно с точки зрения начатой превентивной атаки на реформаторов в Польше.

– Да вот в том-то и дело, что нет! – Сергей Викторович, горячась, с силой хлопнул себя по колену. – Происходит что-то совсем неожиданное для меня. Ты знаешь, Дик, как я отношусь к нашим консерваторам – я не жду от них ничего хорошего. И вдруг становится известно, что Андропов ведет какие-то длинные беседы тет-а-тет с Косыгиным… Затем из Совмина пополз упорный слушок о готовящемся возвращении Катушева. А ведь у того не сложились отношения с Ильичом, вплоть до ругани! И тем не менее… В рабочих группах, что отрабатывают поручения по итогам крымских посиделок, очень заметны представители Комитета, и пришли они уже хорошо подготовленными. Но, что необычно, не по блоку силового обеспечения, а с экономическими реформами в рамках СЭВ либерального толка. Более чем либерального! О многих вещах, что сейчас вдруг стали проговариваться вслух, раньше никто и заикаться бы не посмел, а сейчас – пожалуйста, и слушают внимательно, и ход дают. Вот как бы тебе это описать… – Он помедлил, подбирая слова под ощущения. – Выглядит все это так, словно какая-то группа сотрудников Комитета потерлась несколько лет у нас, и не формально, для наработки прикрытия, а действительно стажерами. Понимаешь? КГБ вдруг активно занялся экономической политикой либерального толка… А ведь раньше Андропов всеми силами от экономики уходил, даже порой весьма демонстративно. Что подтолкнуло его к расширению своей зоны ответственности? Почему именно сейчас? И почему в Политбюро ему на это никто не дал отпора? Да тот же Косыгин, например? И тут же – почему вдруг с таким либеральным уклоном? Откуда, в конце концов, у КГБ эта компетенция взялась? И в то же самое время порка поляков-реформаторов в Крыму… Ламберц еще вон в Ливии вдруг навернулся, очень удобно для некоторых наших консерваторов… В ГДР, да и вообще… У нас теперь думают всякое. Ведь вместе все это едва ли не взаимоисключающие сигналы. Это все очень трудно совместить, Дик. Появилось ощущение раздвоения коллективной личности руководства – вплоть до возможного скрытого пока раскола. Впечатление какого-то безумия, откровенно говоря.

Американец погонял во рту последний глоток и, к сожалению Сергея Викторовича, опять вернул разговор к исходной теме:

– Возвращаясь к Польше… Получается, что ты и, вероятно шире, наш традиционный круг общения не решились бы утверждать, какого рода ответные меры Политбюро сочло бы допустимыми? И в каком темпе их можно было бы реализовать? Разумеется, если бы мы действительно осуществили что-то вроде виденного тобой «плана „Полония“».

– Увы. Еще в январе я мог бы спрогнозировать реакцию Политбюро и сроки этой реакции достаточно уверенно. Сейчас – нет. Ну разве что… Можно рассчитывать, прежде всех решительных шагов, какими бы они ни были, Брежнев попробует осенью, например к годовщине Октября, съездить в Варшаву сам. Попробует подавить весом. И если восстановление его работоспособности не носит временного характера, то я бы ждал выступления Ильича в политически горячих точках, скажем, на «Урсусе» или в Гданьске.

– Интересно… – протянул Дик, задумчиво рисуя что-то палочкой на песке, – очень интересно.

Сергей Викторович потянулся к термосу, налил чай, сделал глоток – и бесподобные теплые ароматы сняли вдруг прохватившую дрожь.

– Но в целом, дорогой коллега, я бы сказал, – произнес он, криво улыбаясь, – что внезапно для нас изменился круг исходных данных, в пределах которых наверху стали принимать решения. И теперь мне представляется, что обстоятельства, заставившие вас прибыть в Москву на этот зондаж, и все наши сегодняшние волнения вокруг Польши – все это может оказаться пустяками по сравнению с действительно происходящими переменами. Ветер… Да, поднимается сильный ветер. Я это чувствую. И кому-то он обязательно будет в лицо.