Когда ты ушла от меня, я сказал себе: все, я без нее не смогу жить. Я смог, конечно, смог. И даже спал с другими женщинами, но все это было не то. Я, в общем-то, не жил, а делал вид, что живу, заставлял себя вставать утром, куда-то идти, что-то делать. Я днями и ночами думал о тебе и на большее был не способен, ведь тебя невозможно было вернуть.

 

1

Плацкартный вагон скорого поезда Днепропетровск — Москва покачивался на рельсах в такт движению. Ольга лежала на верхней полке и старательно смотрела в окно, пытаясь отогнать грусть, которая тисками сжимала сердце.

Стоял конец августа, в проплывающем за окном пейзаже все еще преобладал зеленый цвет, но трава была уже не такой сочной и в кронах деревьев появились первые желтые листья. Кончилось веселое беззаботное лето, и от этого Ольге становилось еще тоскливее. Небо, ставшее пасмурным, посерело, а потом пошел дождь, и Ольге стало казаться, что все за пределами вагона — поля, леса, деревеньки — тоже стало серым и невзрачным. И, что самое главное, сохранялась стойкая иллюзия, будто пейзаж убегает назад, в сторону Днепропетровска, куда рвалась ее душа и где остался перрон вокзала. И как ни старалась Ольга сосредоточить свои мысли на чем-нибудь другом, ей все виделась одна и та же картина: поезд, отходя от вокзала, медленно набирает ход, и по перрону сначала идет, глядя на нее, стоящую перед открытым окном, и махая ей на прощание рукой, а потом бежит девятилетняя девочка в полинявшем ситцевом платьице и вязаной старой кофточке, доставшейся ей в наследство от Ольги. И по мере того, как поезд увеличивает скорость, все быстрее мелькают ее худенькие ножки в спущенных от бега гольфах и дешевых сандаликах и взлетают растрепавшиеся светлые косички. И голубые огромные глаза моргают подозрительно часто, а на детских пухлых губах до последнего мгновения, пока Ольга могла ее видеть, — мужественная улыбка.

— Сестренка? — спросила попутчица, женщина средних лет с пышной прической.

Ольга тогда смогла только кивнуть, проглотив комок, стоящий в горле.

— Похожа на тебя, просто копия, — продолжала словоохотливая соседка. — В какой класс ходит?

— В третий перешла, — с трудом выговорила Ольга, опустив до предела оконную раму и всматриваясь в уже едва видимую и все уменьшающуюся фигурку младшей сестры.

— А мой Вадик в четвертый пойдет. — Женщина погладила по голове сидящего с ней на полке толстого мальчугана в модном джинсовом костюмчике, любовно посмотрела на него, потом обеспокоенно перевела взгляд на Ольгу. — Ты, девушка, окно закрой, Вадика может продуть.

Вокзал скрылся за поворотом, исчезла из поля зрения сестра. Четвертый сосед по купе, мужчина лет тридцати пяти, лысеющий ловелас, стараясь подтянуть выступающий живот и расправить плечи, суетливо бросился помогать Ольге, как бы невзначай положив свою руку на ее. Ольга не обрадовалась, не оскорбилась, она просто не заметила заигрывания мужчины, ей было не до этого.

Окно захлопнули, даже не оставив щели, хотя в вагоне было душно.

— Вадик такой болезненный, слабенький мальчик, — делилась с Ольгой, не замечая ее молчания, женщина. — И не мудрено, у них в школе такая сложная программа, такие нагрузки, такие требования. Могу ли я после этого ругать его за двойки? Твоя сестра как учится?

— Отличница, — односложно ответила Ольга, мечтая только об одном: чтобы попутчица либо замолчала, либо переменила тему.

— Ну конечно, она ведь учится в провинции, а мой Вадик в Москве, разве это можно сравнить, — снисходительно произнесла заботливая мать, продолжая рассказ. — А возила я его отдыхать на Черное море, в дом отдыха, чтобы окреп на свежем воздухе. Сказала мужу, пусть в лепешку расшибется, но сыночек каникулы проведет на лучшем курорте…

Когда проводник проверил билеты и раздал белье, Ольга, лишь бы отделаться от собеседницы, уступила свою нижнюю полку ее десятилетнему Вадику, который вполне мог бы спать и на верхней. Ольга, улыбнувшись про себя, подумала, как бы расстроилась ее сестренка, если бы узнала об этом. Покупать билет в Москву сестры ходили вместе.

— Ты — недотепа, тебе самый плохой билет продадут, — убежденно сказала девятилетняя Рита семнадцатилетней Ольге. И как ни старалась Ольга уговорить сестру не ехать с ней через весь город и не стоять час в очереди за билетами — в конце лета в кассах всегда был ажиотаж, — Рита, упорно сдвинув светлые бровки и сжав губки, опередив Ольгу, уже одетая и обутая стояла в коридоре квартиры у входной двери.

И пока Ольга изучала расписание поездов, Рита, отобрав у нее деньги: «Пока ты будешь читать расписание, у тебя кошелек украдут», — куда-то исчезла. Обнаружив исчезновение сестры, Ольга испугалась. В помещении вокзала стояла толчея, в голове у Ольги мелькали мысли о цыганах, группа которых только что с гомоном прошла мимо нее, о пьяницах, способных насильно увести ребенка, увидев у него в руках кошелек, о нищих и бомжах, о глупых подростках. Была надежда, что Рита заняла очередь в одну из касс, но ни в одном из длинных «хвостов» сестренки не было.

— Ну куда ты запропастилась? — Рита нашлась около расписания, где она и покинула Ольгу, и протянула ей билет на поезд. — Это самый удобный поезд, — деловито объясняла она. — Он приходит не очень рано, так что успеешь выспаться, и он не фирменный, но тоже скорый, зато гораздо дешевле. И место у тебя удобное, в середине вагона, далеко от туалета и курильщиков, и, главное, нижнее.

— Как же вам, девушка, не стыдно ребенка без очереди подсылать, — сердито начал выговаривать подошедший мужчина, который слышал окончание Ритиного рассказа, но, не выдержав тона, расхохотался. — Не девка — пацан в юбке. Моему бы парнишке хоть каплю огня. Отчаянная… — За руку мужчину держал мальчик, который робко жался к его локтю и испуганно посматривал на отца, вероятно чувствуя вину из-за того, что не может быть таким, каким бы хотелось его папе.

Ольга объяснила мужчине, что потеряла сестру и ничего не понимает, и он, придя в еще больший восторг от Риты, рассказал, как было дело. Рита, которая удивительно быстро для ребенка сориентировалась на вокзале, где она оказалась впервые, направилась к кассам с надписью «Для пассажиров с детьми».

— Вы пассажиры с детьми, а я сама маленький ребенок, поэтому мне можно без очереди, — обаятельно улыбаясь, заявила она таким тоном, что никому и в голову не пришло ей что-нибудь возразить.

— Мы детям билеты не продаем, — невольно поддаваясь обаянию и напору девочки, но стараясь соблюдать правила, сказала кассирша. — Пожалуйста, следующий.

— Я же сама не поеду, поедет моя бабушка, — вцепившись в окошечко, чтобы не оттеснили, настаивала Рита. — Вы только подумайте, если бы я сама ехала, я бы детский билет просила, а мне взрослый нужен.

Она азартно и убедительно рассказывала про старенькую бабушку, про свою интернатскую жизнь, про то, что бабушка в последний раз, пока еще может хоть как-то двигаться, хочет посмотреть столицу, и сама кассирша, грубая и нетерпеливая со всеми, долго подыскивала для мифической бабушки самый лучший поезд и самое лучшее место…

Ольга очень любила сестру, и к чувству любви всегда примешивались жалость и странный комплекс вины, словно именно она, старшая сестра, была виновата в том, что у нее было то, чего не было у младшей — настоящего счастливого благополучного детства, полноценной любящей семьи.

Ольге было одиннадцать, а Рите — всего три, когда трагически погиб их отец. Для Риты слово «папа» ассоциировалось с фотографией красивого темноволосого улыбающегося мужчины, которая висела в рамке под стеклом в гостиной их квартиры. А для Ольги это был сильный, веселый, всегда понимающий ее человек. Воспоминания о нем были связаны с радостью, которую он умел дарить всем и которую излучал неиссякаемым источником. Он занимал ответственный пост, был директором крупного завода, и его любили все: и подчиненные, и вышестоящие. У него было много друзей, в их доме по праздникам, а порой и просто так было шумно и весело. «Твой папка, Олюшка, замечательный друг, он поможет, что бы ни случилось, — помнила Ольга их слова. — Он — надежный человек. Ты еще, наверное, не понимаешь, малышка, что это значит». Оля понимала это тогда смутно, яснее поняла потом, когда его не стало. Когда ощущение защищенности от всех мыслимых и немыслимых бед, уверенность в том, что с тобой никогда ничего не случится, потому что в самую трудную минуту рядом окажется папа и легко разрешит твои запутанные проблемы и все станет ясно и просто, оборвалось в один день.

В тот день у Оли после занятий в школе были занятия в драмкружке. И была не обычная репетиция — было распределение ролей в новом спектакле, который намеревались поставить к новогоднему концерту. Сказка называлась «Снежная королева», и Оле руководитель драмкружка доверил главную роль — роль Герды. Обычно из-за главных ролей студийцы начинали ссориться между собой, обижаться на руководителя, считая себя несправедливо обойденными. На этот раз с тем, что Оля — самая лучшая кандидатура для роли Герды, согласились почти все.

— Она — настоящая Герда, и добрая, и тихая, и светленькая, — сказали ребята, лишь Олина подруга-соперница Вика, хорошенькая бойкая девочка, с черными кудряшками, всегда требующая для себя главную роль, недовольно поморщилась, но не возразила. Сейчас ей досталась роль Маленькой разбойницы, для которой она тоже подходила как нельзя лучше, так что спорить было явно бесполезно…

Оля и Вика учились в одном классе, сидели за одной партой и даже жили в одном доме. Занятия в драмкружке заканчивались в семь вечера, и зимой, когда темнело рано, родители девочек договаривались, кто будет их встречать. Чаще приходил Викин папа или мама. Олин отец допоздна задерживался на работе, а маме было неудобно везти в трамвае капризулю Риту, потом тащить ее на руках, потому что из-за тяжелой шубы и неустойчивых валеночек она отказывалась идти сама. Зато если Олин папа мог выкроить время, он приходил гораздо раньше, еще до окончания занятий, и, прячась в темноте клубного зрительного зала, который принадлежал заводу, на котором он работал и где действовали и взрослые, и детские кружки, смотрел, как на сцене репетирует его старшая дочка. А потом его серая «Волга» набивалась до отказа детворой, и он подвозил домой даже тех, кто жил совсем в другом районе, несмотря на то, что рисковал быть оштрафованным милицией за превышение количества пассажиров, и, кроме того, ему это было не по дороге. Он, как оказалось, был очень внимательным зрителем, строгим умным критиком, но критиковал с таким юмором, что даже те, на чьи ошибки он указывал, покатывались со смеху. Потом выяснялось, что все были великолепны, и дети расходились по домам очень довольные. И лишь после того как отец высаживал последнего пассажира — Вику, жившую в первом подъезде, и подъезжал к четвертому, где жила их семья, он говорил:

— А ты, Олененок, была лучше всех, но ты нос не задирай, так и должно быть, ведь ты моя дочка.

Как-то раз Оля услышала разговор родителей.

— Полезное дело для ребятишек, по улицам не бегают после школы, заняты делом, может быть, и потом, когда вырастут, будут в народном театре играть, вместо того чтобы дома у телевизора скучать или пьянствовать. А настоящими артистами только двое будут: наша дочка и ее подружка, талантливые девчонки растут, — сказал отец.

В тот ужасный вечер, навсегда оставшийся в памяти Ольги, ее и Вику встречал дядя Коля, Викин папа. Они ехали на трамвае, и Вика рассказывала своему папе, как роль Маленькой разбойницы выгодно отличается от роли Герды. Герда какая-то серенькая, ничего сама сделать не может, ноет без конца, а все ей помогают, а Маленькая разбойница — девочка интересная, яркая, неординарная, играть ее будет гораздо интереснее, хотя роль и не главная.

— Все сказали, что Оля — вылитая Герда, — презрительно говорила Вика. — Правильно заметили — такая же серость, тихоня, ее на уроках к доске вызывают, а она если и знает, что отвечать, так сначала стоит, как дурочка, и краснеет, а все ждут…

Как ни старался дядя Коля угомонить свою разобиженную на подругу дочку, Вика замолчала только тогда, когда отец не шутя пригрозил ей при всех в трамвае надрать уши, заметив, что зависть — одно из худших человеческих качеств. Вика разобиделась еще больше и отвернулась к окну, сдерживая слезы. Оле даже стало ее жалко, хотя она и выслушала в свой адрес столько несправедливостей: ее папа никогда бы не унизил ее, он бы нашел такие слова, что ей самой стало бы стыдно. Оле не терпелось попасть домой, чтобы поделиться радостью с папой. Именно он заметил в ней склонность к актерскому дарованию и, когда она была еще совсем маленькой, сам привел ее пять лет назад в драмкружок, убедил руководителя, поначалу не разглядевшего в немного застенчивой девочке таланта, взять ее.

Потом Оля бежала по лестнице на третий этаж, не дожидаясь лифта, мечтая, чтобы папа уже оказался дома, чего, в общем-то, не должно было быть. Ее сердце радостно подпрыгнуло, когда она увидела в прихожей на вешалке его пальто. Скинув в разные стороны сапожки, не глядя забросила на полку вешалки шапку, не попала в цель, и шапка упала на пол. Не поднимая ее и распахивая на ходу пальто, поспешила в гостиную, чтобы поделиться радостной новостью, но, споткнувшись о чемодан, застегнутый на все ремни, только грустно подошла к сидящему в кресле отцу и спросила:

— Опять?

Чемодан отца в пору, когда не было ни каникул, ни отпусков, мог означать одно — отъезд в командировку. Командировки отца Оля не любила. Как потом оказалось, не зря…

— А папа полетит на самолете, — сообщила сидящая у отца на коленях Рита. — Пап, ты только крепко держись за крылышки и не упади, когда он поднимется высоко-высоко.

— Мы никак не можем ей растолковать, что самолет большой и что папа полетит внутри, — засмеялась мама. — Она представляет самолет малюсеньким, как в небе.

— Как на каруселях, — поправила Рита и продолжала рассказывать Оле: — Папа полетит далеко, это называется север, там живут живые мишки, и он мне привезет одного.

— Я бы привез, да ему будет у нас жарко в квартире, — сказал папа.

— А мы балкон откроем, — предложила Рита.

— Тогда сами замерзнем, — поддержала игру мама.

— Я тебе лучше игрушечного привезу, он будет совсем как живой, но ему не будет жарко, — придумал компромиссное решение отец.

Рита согласно кивнула и уснула у него на руках, ее отнесли в детскую и уложили спать.

— Рассказывай, Олененок, я ведь вижу, что у тебя что-то важное и радостное произошло, — притянув к себе расстроенную старшую дочку, попросил отец.

Настроение снова поднялось, как только отец прижал ее к себе и приготовился слушать. Как и младшую, он усадил Олю на колени, и она, взахлеб, забывая о последовательности, выкладывала новости, а он не перебивал, широко улыбался, и она видела, что и его глаза загораются такой же радостью, какая жила и в ее сердце. И за ужином родители продолжали слушать возбужденную Олю, и никто не ругал ее, и мама, и папа только засмеялись, когда она, от избытка эмоций жестикулируя, смахнула на пол тарелку. Потом Оля легла спать, а папа стал одеваться, собираясь в дорогу. Но Оле не спалось, и она в ночной рубашке, босиком то и дело появлялась на пороге гостиной. Отец уже облачился в черный костюм, который очень шел к его черным, чуть вьющимся волосам. Мама завязывала ему галстук, а он мешал ей, целуя ее.

— Перестань дурачиться, Игорь, — шутливо сердилась мама, а сама улыбалась. — Ты лучше вспомни, не забыл ли чего.

— Забыл, — сказал отец, увидев маячившую в дверях детской комнаты дочку. — Забыл Олененка уложить. — Он подошел, подхватил Олю на руки, понес в кровать.

— Ненавижу твои дурацкие командировки, — сказала Оля.

— Они не дурацкие, они очень важные и нужные для многих людей, — ответил он, держа ее на руках. Его руки словно предназначены были для того, чтобы держать Олю, так было ей уютно, сразу стало спокойно и захотелось спать. — А ты не думай о том, что мы расстанемся, это ведь ненадолго, только на неделю. Ты думай о том, что я тобой горжусь и что через шесть лет мы с тобой поедем в Москву, и ты поступишь во ВГИК. Ты станешь великой, знаменитой актрисой, а я стану совсем стареньким. Ты будешь часто уезжать на съемки кинофильмов, а я буду тоже скучать по тебе и ждать тебя, когда ты вернешься. И еще буду смотреть по телевизору фильмы, в которых ты будешь играть главные роли, и говорить всем: «Это моя дочка, мой Олененочек», — шептал он ей, чтобы не разбудить спящую Риту.

— Пап, а Вика говорит, что из меня никогда артистка не получится, — неуверенно сказала Оля. — И вот сегодня…

— Ты талантливая, по-настоящему талантливая, никогда не сомневайся в этом и никого не слушай, а на Вику не сердись. У всех людей есть слабости, на то они и люди, и их нужно прощать, — сказал отец.

И Оля понимала, это действительно так.

— Ну все, довольно, Игорь, опоздаешь. — В детскую спальню зашла мама.

Отец бережно опустил Олю на кровать, поцеловал в щеку, спросил:

— Договорились?

— Да, — кивнула Оля. Сквозь слипающиеся глаза она видела, как он подошел к маленькой детской кроватке, где посапывала Рита, перегнулся через деревянную решетку, поцеловал и малышку.

— Не забудь про мишку, — словно и не пыталась заснуть, сказала Рита и опять сладко засопела.

— Рубашку помял, — с упреком говорила мама отцу. До слуха Оли доносились из гостиной их голоса. — Зачем нужно было такую большую девочку на руки поднимать?

— Она маленькая, моя большая девочка — это ты. — Через полуоткрытую дверь Оля видела, как отец точно так же легко, словно мама и впрямь была девочкой, поднял на руки маму, и уснула, слыша счастливый мамин смех и ощущая так знакомое ей состояние счастливого покоя.

Разбудили ее громкие мужские голоса, она вскочила, выбежала в гостиную, чувствуя детским инстинктом, что случилась беда. Голоса мужчин принадлежали двум ближайшим друзьям отца, работающим с ним на одном заводе. Увидев девочку, мужчины замолчали. И очень тихо в затянувшейся паузе прозвучал голос мамы, бледной и неестественно спокойной по сравнению с встревоженными и взбудораженными людьми:

— Ольга, у тебя больше нет отца. Как мы будем жить дальше? Что теперь делать? Что делать?

До Оли, только что пробудившейся от детского сна, не сразу дошел смысл маминых слов — был только ужас оттого, что мама была совсем не такой, какой она привыкла ее видеть: перед ней сидела словно бы чужая тетя, внешне напоминавшая маму. Мама всегда была улыбчивой, молодой, красивой. А в кресле сидела постаревшая окаменевшая женщина.

Потом заговорили друзья отца.

— Я не верю, что Игорь мог погибнуть, — произнес один из них. — Это просто невозможно, этого не может быть.

— Самолет упал в Днепр, сообщили, что спасенных нет, — сказал второй. — Но это может быть ошибкой, в спешке могли не разобраться. Он же не на землю упал, в воду, кто-то мог и спастись, просто еще неизвестно. Есть надежда, Катерина, слышишь, он не мог погибнуть, — втолковывал он матери.

— Мог, — тихо возразила мама, и у Оли от ужаса побежали по телу мурашки. — Что-то должно было случиться рано или поздно. С ним было слишком хорошо. Так не бывает, чтобы всегда было хорошо. Счастье не может длиться долго. — И опять тот же вопрос, на который не было ответа: — Что же делать?

На часах было двенадцать, самолет упал через полчаса после взлета. Когда отец уехал, было начало десятого. Для Оли мир за эти несколько часов перевернулся до неузнаваемости.

Она стала Ольгой, домашнее имя Олененок, которое придумал ей папа, больше никогда не звучало из маминых уст. Она узнала, что всегда хорошо быть не может, что человек, без которого не можешь представить свою жизнь, может исчезнуть навсегда. И с тех пор изменилась мама, она так и осталась потом, когда прошли годы, той же чужой, незнакомой женщиной, которую Оля впервые увидела в тот вечер.

Оля больше никогда не слышала ее смеха, мир мамы, откликающийся, как эхо, на проблемы и настроения детей и мужа, замкнулся после смерти отца на воспоминаниях о нем. Дочерям как-то не оказалось в нем места. Мама заботилась о них, но словно автомат — не потому что ей этого хочется, а потому, что в него вложена такая программа. И дети не чувствовали той любви, которая раньше исходила от нее и которая теперь, когда не стало любящего их отца, была нужна им сильнее, чем прежде. Друзья семьи тщетно пытались вернуть ее к реальной жизни. Мама, которая раньше умела веселиться и поддерживать компанию и слыла интересной собеседницей, сама теперь не стремилась поддерживать отношения с друзьями, а если они настаивали и приходили, как прежде, к ним на праздники, она автоматически готовила, накрывала на стол, принимала их. Но праздники больше напоминали Оле поминки по отцу. Как ни старались гости веселиться, веселье было искусственным, а хозяйка сидела отчужденная, и ничто не могло оживить ее.

Когда-то давно мама закончила художественное училище, но по специальности работать не пришлось — еще на втором курсе она вышла замуж, а когда защищала диплом, уже ждала появления дочери, и потом, после послеродового отпуска, так и осталась домохозяйкой. Теперь все те же друзья семьи тщетно старались устроить ее на работу. По-видимому, работа, которую они для нее находили, так же мало интересовала ее, как и все остальное, потому что очень скоро ее увольняли по сокращению штатов, а сама она не выражала ни расстройства по поводу сокращения, ни желания найти что-то другое. Жила семья на пенсию, которую дети получали за отца, и на помощь друзей, которую мама принимала с обычным выражением равнодушной отчужденности от всего, теперь навсегда застывшей в ее глазах. А когда появлялась хоть какая-то, даже самая маленькая проблема, в глазах матери появлялось отчаяние, и звучал тот самый вопрос в никуда:

— Что же делать?

Начинал ли подтекать кран, отклеивались ли обои, отрывалась ли в очередной раз подошва у ботиночек маленькой Риты, заболевал ли кто-то из детей, мама бессильно опускалась в кресло и ни на что не могла решиться.

Оля понимала маму. Если бы не драмкружок, она, может быть, и не сумела бы вынести потерю отца. Только на репетициях она забывала о своем горе, отдаваясь чувствам героинь, которых играла. Теперь ее и Вику забирали после занятий всегда Викины родители, и самым тяжелым моментом было вечернее возвращение домой. По мере приближения к дому хорошее настроение, поднятое удачной игрой, похвалой руководителя, падало. Оля не вызывала лифт, она шла пешком, медленно, как на эшафот, в квартиру, кажущуюся пустой и холодной, где больше не было веселья и смеха, тепла и любви, где мама либо невидящим взглядом смотрела в телевизор, не обращая внимания, какая там идет программа, либо растерянно вглядывалась в фотографию отца, что означало: опять возникла проблема, которую ни мама, ни Оля решить не смогут, и, значит, опять прозвучит вопрос, которым задавалась без конца и сама Оля, когда у нее возникали свои, детские трудности, и с которыми она всегда раньше шла к отцу: «Что же делать?»

Помогал, в общем-то, и теперь отец, даже когда его не стало.

Его друзья так ценили и любили их отца, что не забывали о его семье, даже когда прошло уже много времени со дня его гибели, хотя забыть о людях, которые на заботу о себе ничего не могут дать взамен, было бы делом вполне обычным. Они дали Оле свои телефоны, и она звонила им в любое время, и они приезжали. Но все равно все было не так, и Оле безумно не хватало отца, той атмосферы, что, как оказалось, создавал именно он. После школы она вообще редко ходила домой, шла в гости к Вике, где девочки готовили уроки, а после вместе отправлялись в драмкружок. А вечером она быстро проскальзывала через гостиную, которая раньше была излюбленным местом сбора семьи и в которой теперь сидела мама, олицетворяющая собой одиночество. Рассказывать маме о том, как прошел день, все больше отдаляющейся в мир прошлого, не хотелось. Да она и не интересовалась, как раньше, и ни о чем не спрашивала, даже о том, почему Оля не приходит после школы домой. У Оли теперь была своя комната, которая раньше была кабинетом отца, и там она могла поплакать. А потом боль притупилась. В отличие от мамы, у Оли было и настоящее, а не только прошлое. И она сумела со временем как-то привыкнуть к потере отца, и, если сердце ее не смирилось, разумом она поняла: всегда хорошо не бывает, мир полон неожиданных бед и несчастий, от которых ты ничем не защищен. Но смириться было трудно — она помнила, что такое счастье, покой и защищенность.

А у Риты этой раздвоенности не было. Она из-за своего возраста легче остальных отреагировала на смерть отца. Когда ей сказали, что папа разбился, она, подумав, произнесла:

— Я говорила ему, чтобы держался крепко, там же высоко, — и сделала печальный вывод: — Значит, мишку он не привезет.

Как-то она упала с каруселей и расшибла себе лоб, ее возили в больницу, зашивали небольшую ранку и заставили пролежать три дня, опасаясь сотрясения мозга, поэтому следующий ее вопрос был для нее естествен:

— А скоро он придет домой?

Что такое смерть и почему папа не придет никогда, она не понимала и сначала ревела и требовала, чтобы он пришел и уложил ее спать. Но он не приходил. Мама вместо того, чтобы, как раньше, обнять ее и утешить, только растерянно разводила руками и уходила из комнаты, а старшая сестра, пытающаяся вместо родителей уложить ее спать, ревела сама. Когда слезы иссякали, Рита все-таки засыпала и уже через неделю научилась засыпать сама, без сказок, объятий и поцелуев. Ее отдали в детский сад. Все те же друзья отца, и правильно сделали. Здесь были веселые дети, заботливые воспитательницы. Они хоть как-то любили и жалели ее, в отличие от равнодушной мамы, и, когда ей исполнилось четыре и она узнала, что в их детском саду есть такая группа, в которой детишки остаются и на вечер, и на ночь, она сама попросилась, чтобы ее оставляли, как их. И ее отдали на пятидневку. Ей там нравилось больше, чем дома, и, в отличие от многих малышей, которые плакали ночами и просились к родителям, занятым какими-то более важными, чем дети, делами и бросающими их на попечение государства, Рита иногда плакала, когда ее забирали домой на выходные. Трое оставшихся членов семьи все сильнее отдалялись друг от друга. И в выходные, когда Рита оказывалась дома, она сначала скучала, а потом научилась развлекать сама себя, сидя в своей комнате и играя в игрушки. Годы, проведенные с папой, она забыла напрочь. Ей казалось, что в их доме всегда и было так, и она росла без Олиной тоски по человеку, который может помочь. Она росла в детском коллективе, где нужно было уметь постоять за себя, не рассчитывая на помощь старших, где обращение к воспитателям за защитой называлось обидным словом «ябеда», а каралось еще сильнее, где царствовали свои детские законы, иногда похожие на законы маленьких зверенышей. Рита уже к пяти годам была самостоятельной, ни в ком не нуждалась и способна была позаботиться о себе сама.

Мама все больше уходила в свой мир, подолгу пропадала на кладбище, где был похоронен отец. Дети от нее ничего не требовали, и она часто даже забывала приготовить еду, когда Рита бывала дома. Рита в таких случаях не хныкала, она топала на кухню и сама находила, что поесть. Оля обычно дома отсутствовала, фактически живя у Вики, и в свои одиннадцать-тринадцать лет не участвовала в жизни сестренки.

Отношения между сестрами начались неожиданно, когда Оле было четырнадцать, а Рите шесть. В Олины обязанности входило забирать сестренку из садика в пятницу вечером. Оля приводила ее домой и быстро куда-нибудь уходила. В этот вечер мамы дома не оказалось, и хотя Рите часто приходилось оставаться дома одной днем, бросить же ее вечером Оля, которая сама боялась вечерами пустой квартиры, как-то не решилась. Они сидели, каждая по своим комнатам. Оля учила новую роль, Рита играла в игрушки, когда внезапно отключили электричество. Оля, которая дома и при свете неуютно себя чувствовала, испугалась, когда осталась в темноте, показавшейся ослепительной после света. Все страхи и кошмары, которые мучили ее ночами, во сне, идущие из подсознания от чувства незащищенности, нахлынули на нее наяву. Ольга почти бегом пересекла гостиную и вошла в детскую комнату скорее даже не потому, как она себя уверяла, чтобы не оставлять наедине с таким же страхом маленькую сестру, а потому, что она сама отчаянно не хотела быть одна.

Ту картину, которую она ожидала застать — забившуюся в угол и плачущую от страха малышку, она не увидела. В комнате было даже как-то уютно: на полу стоял серебряный подсвечник, в котором горели три зажженных витых свечи. Рядом сидела Рита, перед ней на кровати сидели игрушки: мишка, кукла, Буратино. Рита вслух читала им книжку. Увидев сестру, Рита читать перестала.

— Я воспитательница, — объяснила она. — А это — дети.

Оля удивилась тому, что Рита сделала то, что не догадалась сделать она сама, — зажгла свечи, хотя видела их ежедневно, проходя мимо них. Они стояли в гостиной на пианино. На пианино раньше, давным-давно, в другой жизни, точнее, три года назад, любила играть мама. А свечи зажигали, когда были праздники, когда стихало бурное веселье, надоедал резкий свет, хотелось отдохнуть. Мама садилась за пианино, начинала петь. Сначала она пела одна свою любимую песню, из которой Оля помнила сейчас уже не все слова. Но были там такие:

Голос у мамы был чистый, красивый, и, может быть, оттого, что песня была грустной, Оле хотелось плакать, но это быстро проходило, потому что сначала начинал подпевать отец, а потом все остальные, и песни чередовались — со всем веселые, детские, которые требовала Оля, и взрослые. От одной веяло свежим воздухом желанного будущего, когда Оля тоже станет взрослой, когда начнет сбываться то, о чем ей часто говорил отец, о чем он говорил ей в последний их разговор: у нее будет своя жизнь, она тоже станет уезжать, но у нее останется дом, где ее всегда будут ждать и любить и куда она будет возвращаться.

Оля, сидевшая обычно около отца, слышала его голос, и ее немного пугало, как это она окажется далеко от теплоты и уюта дома. Но песня была о надежде и о радости, и Оля, тогда еще не совсем понимающая смысла слов, думала, что это надежда на возвращение домой и радость от того, что вернешься, тем более что песня кончалась словами:

И ей становилось хорошо. А потом пели еще другие, тогда популярные песни, и любимую отца, от которой становилось совсем легко на душе:

Все эти воспоминания быстро мелькнули и погасли привычной горечью — песни оказались неправдой, слова отца не сбудутся никогда.

— Маленьким детям нельзя брать спички, это не игрушка, может случиться пожар, — строго начала говорить Оля сестренке, чтобы выплеснуть горечь.

— А как же без спичек зажечь свечки? — удивленно, как взрослая на ребенка, уставилась на сестру малышка. — А в темноте не видно буквы, а я читаю моим детям сказку, чтобы им не было страшно.

Оля поняла, что Рите все-таки было страшно, но она, в отличие от старшей сестры, решила проблему. Как объяснила Рита, такая же ситуация была у них поздно вечером в детском саду, и многие дети, оказавшись в темноте, заревели. Тогда воспитательница зажгла свечу, посадила всех рядом и стала им читать.

Оля присела на кровать, посмотрела на игрушки. Они были старенькими, у медведя не было носа, кукла была лысой, у пластмассового раскрашенного Буратино облезла краска. Это не казалось странным — игрушки были еще Олиными, из ее детства, она помнила их новыми, красивыми, даже помнила, как нашла утром, после новогодней ночи, так и не дождавшись Деда Мороза, Буратино, которого он оставил ей в подарок.

— У него был целый мешок подарков, — рассказывал ей папа. — А он долго в нем копался, выбирал самый лучший подарок, говорил, что для самой лучшей девочки выбирает. — И Оля ему верила.

Рита перестала играть и смотрела на Олю. Оля чувствовала, что помешала, прервала игру, но уходить ей не хотелось. Нужно было что-то придумать, чем-то занять младшую сестру, которая смотрела на нее с немым вопросом. То ли под влиянием воспоминаний, то ли просто оттого, что Оля не знала, что ей еще делать с Ритой, она предложила ей посмотреть фотографии. Рита с радостью согласилась, внимание старшей сестры было ей в новинку. Оля принесла из гостиной альбом с фотографиями. Рита проявляла к ним живейший детский интерес. Детские вопросы: «А это кто? А это где?» — закончились удивленным: «А это я?» — когда Рита ткнула пальчиком в фотографию, где была снята пятилетняя Оля в нарядном платье с белым кружевным воротничком, в праздничных белых ажурных колготках, с огромным бантом на голове, смеющаяся, со связкой воздушных шаров в руке.

Сестры были похожи как две капли воды, и их фигурки на детских фотографиях были одинаковыми.

— Нет, это я! — рассмеялась Оля над ошибкой сестренки. — Это меня папа сфотографировал на первомайской демонстрации. Мы ходили тогда втроем — он, я и мама. А тебя еще на свете не было. А вот смотри, на следующей фотографии все мы, он попросил одного дядю нас щелкнуть.

Рита посмотрела на фотографию, где такую же девочку, которую она привыкла видеть в зеркале, обнимали двое счастливых молодых людей. Остальные фотографии она досматривала молча, без вопросов. А перед Ольгой представало ее детство, таким, каким она его помнила: они втроем на даче, которую потом продала мама, они в доме отдыха на Азовском море, они, живущие дикарями в палатке на побережье Черного моря, их семья с друзьями на пикнике, потом появилась малюсенькая Рига, их стало на одного человека больше. Оля и не заметила, что Рита молчит и больше ни о чем не спрашивает. Увлекшись, продолжала рассказывать. Вот папа учит ее кататься на велосипеде, вот катает в лодке… За последние три года фотографий почти не прибавилось. Две Олины, где они были сняты всем классом в прошлом году и в позапрошлом, и две Ритины, принесенные из детского сада, где детишек также снимали на каком-то празднике, всех по очереди. А потом была проблема, забирать ли Ритины фотокарточки: нужно было платить, а у них не было денег. Им опять кто-то помог. Новые фотографии не были вставлены в прорези альбома, никто об этом не позаботился, и они просто лежали между страницами. Прошлогодняя фотокарточка Риты, где ей было пять лет, привлекла Олино внимание.

— А ведь действительно похожи, не отличить, — сказала она, взяв снимок и вернувшись к странице альбома, где была фотокарточка, удивившая Риту.

Мерцающее пламя свечей хорошо освещало фотографии, сестры сидели рядом на кровати, той, где прежде спала Оля, а теперь спит Рита, и у Ольги дыхание перехватило от жалости, которую она вдруг впервые почувствовала к младшей сестре. У нее не было всего того, что делало счастливой маленькую Олю, а ведь она была так похожа на нее, значит, и испытывала такие же эмоции. Она была родная. Из жалости родилась щемящая любовь. Оля чувствовала себя виноватой, она совсем не уделяла внимания сестренке, а ведь оно нужно было ей так же, как до сих пор нужно ей самой. И Риту ведь тоже некому любить и защищать, как и ее саму, а ведь она еще такая маленькая! Оля тогда обняла ее за плечи, прижала к себе. Вдруг она заметила, что Рита долго молчит, и поняла почему. «Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке», — прозвучало у нее в ушах. Их двое, и она старшая, и она будет стараться сделать все, чтобы хоть как-то заменить Рите родителей. Рита подняла головку — в ее глазенках, где отражалось пламя свечей, было сначала удивление, но она не отстранилась, а улыбнулась в ответ на Олину попытку улыбнуться ей.

Конечно, не в Олиных силах было осуществить задуманное. Она не могла повезти сестренку в дом отдыха, организовать пикник. Но она могла поехать с ней в парк, сводить ее в кино, купить мороженое.

Она могла так мало, но в результате из трех разных миров, существующих автономно в одной квартире, два стали сближаться, а потом проникать друг в друга. Однажды Оля взяла Риту посмотреть репетицию в драмкружке, опасаясь, что ей будет скучно: репетиция — не спектакль, ребенку шести лет может надоесть быстро, но вышло даже лучше, чем думалось Оле. Не Рите понравилось, понравилась Рита. Репетировали «Маленькую бабу-ягу». Восьмилетняя девочка — самая младшая из всех и поэтому подходившая на главную роль — никак не могла понять, чего от нее хотел режиссер. Репетиция застопорилась. Вдруг на сцену из зала по ступенькам вскарабкалась Рита. Оля перепугалась, что режиссер, и так раздосадованный неудачной репетицией, рассердится появлению на сцене чужого ребенка. Но Рита, недовольно сказав девочке:

— Ну что тут непонятного? Вот как надо, — так удачно сделала то движение, которое требовалось, так выразительно произнесла слова, что режиссер заулыбался, подошел к ней, присел на корточки и спросил:

— А это что за чудо в решете?

— Я не чудо в решете, я Рита, — ответила ему, ничуть не смутившись, Рита и, спросив: — Ну что, ясно? — стала так же деловито спускаться обратно в зал.

— Подожди, подожди, откуда ты взялась?! — крикнул ей режиссер.

— Откуда, откуда? От верблюда. Такой взрослый и не знаете, откуда дети берутся? — хмыкнула шестилетняя всезнайка, насмешливо посмотрев на режиссера драмкружка, которого студийцы боготворили и боялись одновременно.

Оля схватилась руками за голову, покраснев до корней волос.

— Это Ольки Преображенской сестра, — предательски сообщила Вика.

— Извините, Геннадий Васильевич, мне ее не с кем было оставить, — начала извиняться Оля, ожидая взбучки.

— А ты сможешь ее приводить к нам на занятия? — спросил вдруг режиссер.

— Смогу, — подумав, кивнула Оля.

Так Рита ушла с пятидневки, стала вместе с Олей ходить в драмкружок, сразу же получила главную роль «Маленькой бабы-яги». Оле казалось даже, что Рита способнее ее, ей не приходилось преодолевать той неуверенности, что была у Оли, ей не нужна была поддержка, похвала, которая раскрепощала Олю, помогая ей отлично справляться с ролью. Но Рита, к Олиному удивлению, не загорелась занятиями так, как она сама.

— Здесь интереснее, чем в садике, — объясняла Рита свое желание посещать драмкружок. — Там мне уже надоело.

Все теснее сближаясь с сестренкой, Оля замечала, что при внешнем сходстве Рита была совсем другая. Так, например, выяснилось, что читать она научилась сама. По вывескам на магазинах. Оказалось, что в те дни, когда Оля вела ее домой из садика, в число детских вопросов, на которые Оля тогда отвечала механически, входило: «А что там написано? А какая это буква?»

— Там написано «гастроном», там «булочная», это буква «а», — говорила Оля, а Рита запоминала.

Олю учили читать родители, покупали ей кубики с буквами, магнитную азбуку, детские буквари с картинками, книжки. Рита все это, потрепанное и порванное Олей, нашла сама.

Семья жила в бедности. Хотя верные друзья отца и снабжали их деньгами, мама, не привыкшая к экономии, моментально и непонятно на что все тратила. Денег вечно не хватало. Девочкам — и старшей, и младшей — тоже доставались от них рублевые, пятирублевые бумажки либо мелочь на карманные расходы. Оля тратила деньги так же, как мама, сразу: на конфеты, пирожные для себя и Риты, на кино. А Риту, когда ей исполнилось семь, Оля спросила:

— Какой подарок ты хотела бы получить?

— Копилку, в киоске около клуба продается. Недорогая, деревянная.

Оля, которая хотела подарить ей новую куклу, поразилась, но выполнила просьбу. С тех пор Рита, которая складывала деньги в коробочку из-под конфет, стала класть их в прорезь копилки-свиньи и практично водрузила ее в гостиной на самом видном месте. Так что все взрослые, кто заходил к ним, волей-неволей обращали на нее внимание и, смеясь, пихали в нее мелочь. Оля потешалась над сестренкой, но потом, когда Рита через месяц после появления свиньи попросила Олю открыть ее — отклеив голову над паром чайника, как велела продавщица, — и, вытащив деньги, взяла в магазин Олю, потому что считала плохо, и купила ту самую куклу, что хотела подарить ей Оля, детскую сумочку, кошелек, фломастеры, набор ручек, — потешаться перестала, стала все сильнее удивляться сестре, в которой проявлялись все новые и новые качества характера. Так на очередное мамино: «Ах, что делать?» — когда не было денег, а у нее отвалился на туфлях каблук, восьмилетняя Рита спокойно достала, покопавшись в ящике с инструментами, оставшимися от отца, молоток и гвоздики и приколотила его на место. На восхищение и удивление матери и старшей сестры отреагировала спокойно и, пожав плечами, сказала:

— Ну мы же вместе были в обувной мастерской, и там дядя так делал.

Действительно, они там были полгода назад, и мастер при них так делал, но ни Оле, ни маме не пришло в голову сделать это самим. Позже оказалось, что она может ввернуть новую лампочку вместо перегоревшей, прикрутить отпавшую дверную ручку, начавшую шататься ножку стола… В этом не было никакого чуда, только наблюдательность и способность надеяться лишь на себя. При этом Рита действительно отлично училась в школе, особой любви к школе не проявляя.

— Все говорят, отличные оценки потом в жизни пригодятся, — по-детски объясняла она.

Когда Оля заканчивала школу, перед ней вплотную встал вопрос, мучивший ее постоянно, но на который она сама так и не могла найти ответа, хотя, как мама, вслух его не задавала: что делать дальше? В выборе профессии она не сомневалась — хотела быть только актрисой. Она привыкла к мысли, внушенной ей отцом, о поездке в Москву, во ВГИК, но считала, что не вправе этого сделать. Это означало бросить сестренку. В Днепропетровске было театральное училище, разумнее всего было бы поступить туда, а вечерами подрабатывать, чтобы помогать семье. А самым правильным было бы просто пойти работать, закончив образование на десяти классах. Например, на завод, где раньше работал отец. Тогда и Рита, и мама могли бы не так нуждаться. Оля разговаривала с Викой, своей подругой. Перед Викой проблема выбора не стояла, она твердо собиралась поступить во ВГИК. Девочки разговаривали, сидя на лоджии Викиной квартиры, отложив учебник литературы, по которому они готовились к школьным выпускным экзаменам. Рита, у которой школьные занятия уже закончились, сидела тут же и что-то читала.

— Какие перспективы у нас здесь? — говорила Вика. — Местный театр после окончания училища. А после ВГИКа — кино. Меня узнает вся страна. Это слава, роскошь, совсем другая жизнь.

— А я вот не знаю, я, наверное, все-таки попробую здесь, — с грустью в голосе неуверенно сказала Оля.

— Почему? А ты почему не хочешь в кино?! — вдруг сердито вскинулась от книжки Рита.

— Ну, я, может, и вообще никуда поступать не буду, нужно же кому-то и деньги зарабатывать, — сказала Оля.

— Глупая ты, — начала ругать ее сестренка, — мы еще немного потерпим, зато в кино ты уйму денег заработаешь. Ты смотрела недавно «Собаку на сене»? Видела, какое красивое у Дианы платье? Да, она в нем роль сыграла, и оно больше никому не нужно. Это в театре один спектакль играют по сто раз и костюмы хранят, а в кино их актерам насовсем отдают. Она одно это платье продаст на рынке и уже тысячу рублей заработает.

Вика и Оля хохотали, представляя Маргариту Терехову, продающую на рынке платье, но у Оли возникла мысль, что в словах сестры есть резон. Действительно, работая киноактрисой, она будет зарабатывать больше. Это был спасительный аргумент в пользу отъезда в Москву.

А на самом деле это была лишь отговорка. Потому что ей самой безумно хотелось сниматься в кино и учиться именно в Москве, во ВГИКе, как хотел и папа. Оля поехала вместе с Викой в Москву, убеждая себя, что скорее всего провалится на первом туре.

— А я точно поступлю, — говорила Вика.

Поступили обе, успешно выдержав все экзамены. Вернулись в Днепропетровск на оставшийся до учебы месяц.

— Уже, считай, знаменитости, — философствовала Вика.

Они втроем лежали на пляже, но не на том, где бывали обычно и который находился неподалеку от их дома, а на центральном, расположенном на Комсомольском острове, куда из парка имени Шевченко вела канатная дорога.

К ним подходили знакомиться и молодые парни, и мужчины в возрасте. Это было делом обычным. Стоило Оле с Викой где-нибудь появиться вместе, как рядом сразу же оказывались представители противоположного пола любых возрастов. А уж на пляже, где на Вике, уже два года назад оформившейся в соблазнительную украинскую красавицу с тонкой талией, высокой женской грудью, пышными бедрами, был только купальник, им вообще не давали покоя. Без Вики к Оле и Рите никогда никто не подходил. Оля, конечно, как любая нормальная девушка, переживала по поводу того, что не нравится парням, но трагедии из этого не делала — ее мечты были переполнены кинематографом, миром чувств героинь, которых она будет играть, и настоящим, реальным мужчинам там не отводилось места. Но, конечно, было все равно обидно. Оля понимала парней. Кроме женственной фигуры, у Вики были живые карие глаза, в которых всегда мерцали искорки веселья, с ее губ, умело накрашенных яркой помадой, никогда не сходила белозубая улыбка. Те шутки, с которыми подходили к ним знакомиться мужчины, смущали Олю, заставляли ее краснеть, казались ей неприличными, а Вика так задорно хохотала в ответ и так бойко умела отвечать, ее черные кудри так красиво рассыпались по плечам, когда она, хохоча, откидывала назад голову. Оля всего этого не умела. Обычно Вика потом сердилась на нее или выговаривала тут же, шепотом:

— Ну что ты как кол проглотила, будь повеселее, улыбнись, им это нравится. Даже с твоей невзрачной внешностью ты будешь иметь успех. Посмотри, даже девушки, которые совсем страшненькие, встречаются с парнями, а ты так и будешь одна. И прекрати таскать с собой повсюду ребенка, он их тоже отпугивает.

Но Оля так и продолжала ходить с сестренкой, а уж теперь, когда им предстояло расстаться так надолго, они вообще были неразлучны. Вику это перестало раздражать, и сейчас она, лежа на пляже, только равнодушно отмахивалась от визитеров:

— Идите, мальчики, мимо, — называя мальчиками и солидных мужчин лет сорока.

— Вот липнут ко мне, как мухи к меду, — громко, не заботясь о том, что отвергнутые ухажеры могут услышать ее, говорила она. — Нужны они мне, провинциальная серость. У меня в Москве такие шикарные мужчины будут, не чета этим. Великие режиссеры, актеры… С машинами, дачами… И рестораны, банкеты, презентации… А я, — она села на песок и положила руку на ладонь воображаемому богатому кавалеру, — я, как королева, схожу с подмостков в Голливуде, получив «Оскара» за лучшую женскую роль года, щелкают вспышки фотоаппаратов, стрекочут кинокамеры, вокруг вьются знаменитости, ждущие одной моей улыбки, и я им улыбаюсь и выхожу из здания…

— А какое у тебя будет платье? — перебила ее Рита, которая зачарованно слушала ее.

— Шикарное, блестящее, с вырезом, обтягивающее фигуру, — снисходительно сказала Вика. — Ну а если зима, то на мне шуба из песца, белая и длинная, до пят.

— Не испачкается? — спросила Рита недоверчиво. — Может, лучше не такая длинная, может, полушубок.

— Дурочка, меня же ждет автомобиль на улице, — покрутила пальцем у виска Вика.

— Черная «Чайка»? — продолжала расспрашивать Рита.

— Нет, «Мерседес», белый. — Вика легла, надвинув шляпу на лицо. — Вот только эти веснушки нужно вывести, псевдоним красивый придумать, что это за фамилия — Коваленко? Смех, да и только. И биографию поинтереснее. Великая актриса — и вдруг дочь рабочих из Днепропетровска. — Рита ее уже не слушала, она мечтательно смотрела в синь неба, а Оля смотрела на нее, и в привычной жалости тонули ее собственные мечты, мало чем отличающиеся от Викиных. «Как я ее оставлю, как? Я не могу».

— А я… я никуда не поеду, глупости это все! — вдруг решительно сказала Оля.

— Олечка, ну почему глупости, ты же сама мне рассказывала, что папа тебе так говорил. Поезжай, пожалуйста, — уговаривала Рита, умеющая находить убедительные аргументы. — Папа разве говорил глупости?

— А ты не будешь по мне скучать? Тебе не будет без меня плохо? — Оля с надеждой вглядывалась в лицо сестренки.

— Нет, нет, не буду, — уверенно мотала головой Рита. — Ну честно, не буду. Зуб даю, — она по-мальчишечьи щелкнула себя ногтем по переднему зубу. — И у тебя будут каникулы, ты будешь приезжать, и я к тебе буду. А потом, когда мне будет семнадцать, я приеду тоже поступать. А известный режиссер, который будет тебя снимать, и меня сразу к себе возьмет. — Она представляла, что все будет так, в драмкружке.

«А почему бы и нет?» — подумала Оля и сделала то, что хотела, — сдалась на уговоры Риты и согласилась поехать.

Ее провожали мама и Рита. В глазах мамы была обычная безучастность: даже по прошествии шести лет ее состояние не изменилось. Ее пытались познакомить с одинокими мужчинами, но все старания были тщетны. Она совсем махнула на себя рукой, и, хотя ей было всего лишь тридцать шесть, ей можно было дать пятьдесят. А на Риту Ольга даже обиделась. Она говорила, что не будет скучать, но, что ей будет настолько все равно, она не ожидала. Рита даже не выразила желания помочь нести Олины вещи, хотя одна из сумок — с продуктами — была совсем легкой, и Ольга рассчитывала, что понесет ее Рита. Но у Риты были какие-то свои планы, она явно куда-то собиралась с вокзала и выглядела так, будто уже распрощалась с сестрой, — даже и не думала рассказывать, куда она пойдет и зачем тащит какой-то пакет с чем-то тяжелым, хотя раньше она всегда все выкладывала старшей сестре. На перроне Рита глазела по сторонам, с неохотой разговаривала с Ольгой и вообще не смотрела на нее, зато радостно и приветливо махала Вике, которая уезжала этим же поездом, только купейным вагоном, и тоже стояла на перроне около своего вагона — через два вагона от Олиного — и прощалась сразу с тремя парнями, каждый из которых считал себя единственным и только сейчас обнаружил, что у него есть конкуренты.

Родители Вики стояли чуть поодаль. Отец с возмущенным лицом что-то говорил матери, показывая на парней, которые почему-то рассердились не на свою прелестную предательницу, а друг на друга и намеревались затеять драку. А мать успокаивала его.

Все парни притащили по букету, и у Вики в руках была охапка цветов. Двух из них Ольга знала — один был их общий с Викой одноклассник, другой — из драмкружка. Оле они лишь сдержанно кивнули, поприветствовали и пожелали счастливого пути.

Потом, когда Ольга уже стояла на ступеньках вагона и объявили отправление, Рита сунула ей пакет.

— Это тебе, пригодится, — коротко и глухо сказала она. — Потом посмотришь, в Москве.

И лишь когда поезд тронулся, Ольга поняла причину странного поведения Риты — это было желание, достойное взрослого, — скрыть свою боль, не причиняя боли другому. Если бы Ольга заметила настроение сестры, она бы просто не уехала, и Рита это знала. Ольга была уверена, что потом, когда она уже не могла видеть лица сестры, она все-таки разревелась.

Ольга не стала ждать приезда в Москву, чтобы посмотреть, что за тяжести всучила ей в качестве подарка Рита. Развернув пакет, она увидела копилку, судя по весу, набитую мелочью до отказа. Копилка нравилась Рите тем, что не была одноразовой, как стеклянные и гипсовые. Ее не нужно было разбивать. Когда копилка наполнялась, голову отклеивали, вынимали содержимое, потом Рита купила какой-то специальный клей и приклеивала ее обратно. Это была Ритина собственность, накопленные деньги она никогда не давала на хозяйство ни маме, ни Оле, хотя деньги были вечно нужны. Она тратила их только на себя, так что подарок был королевский. Рита отдала, по ее меркам, самое дорогое, надеясь, что это поможет Ольге в Москве, и, видимо, веря, что Ольга последует ее примеру и станет копить.

В окно барабанил дождь, струйки стекали по стеклу потоком, так что за окном уже ничего разобрать было невозможно.

— Мама, ну дай еще конфетку, нет, не эту, шоколадную, — уже неизвестно сколько времени, как казалось Ольге — бесконечность, ныл внизу Вадик.

— Сынуля, тебе нельзя так много шоколадных конфет, может быть диатез, — уговаривала его женщина.

Сосед-мужчина, забравшись на верхнюю полку, напротив Ольги, неотрывно смотрел на нее. Ольга почувствовала, что сейчас заплачет, и отвернулась к стене, чтобы он не видел ее слез.

«На меня и смотреть можно разве только от скуки в поезде, — думала она, вспоминая, как провожали Вику, и ей становилось еще хуже. — Как я могла ей поверить, оставить ее! Нельзя было этого делать».

Ольга вспоминала, как больно было расставаться с отцом, когда он уезжал. Она сама даже и не думала скрывать этого, ныла, как Вадик из-за конфет. Потом подумала, что, если бы Рита была мальчиком, как Вадик, все было бы иначе, мама бы ее тоже любила. Как-то друг отца отчитывал мать, и Ольга слышала их разговор.

— Пора уже встряхнуться, Катерина, — говорил он. — Не можешь забыть Игоря, не хочешь его предавать, это дело твое, но ты должна вернуться к жизни ради дочерей. У тебя остались они, утешься ими.

— Я, когда смотрю на них, все думаю, что в них нет ничего от него, они — это мое повторение, и в них то же сиротство, что и во мне. Вот если бы они были похожи на него… Или если бы у меня был сын, похожий на него… Да, лучше сын… Я бы думала, что это — продолжение Игоря, что в нем живет он… — сказала тоскливо мама. И собеседник, и Ольга поняли всю безнадежность ситуации.

Ольга плакала, стараясь делать это беззвучно, слушая стук колес, и шум дождя, и непрекращающееся нытье Вадика.

— Радуга, мама, смотри, радуга! — вдруг неожиданно оборвалось нытье, и в голосе Вадика послышалось искреннее восхищение.

Ольга вытерла слезы и повернулась, взглянула в окно. Оказалось, что дождь кончился, а она и не заметила.

Небо было синим, такое бывает в конце лета. Ветер разогнал тучи и облака, засияло солнце. Все за окном казалось свежим и умытым. А над Днепром раскинулась радуга с чистыми, яркими цветами. Ольга вдруг поразилась тому, как красив мир. И первая желтизна в зелени травы и деревьев, и первый багрянец лишь усугубляли эту красоту. И как цвета природы сочетаются с полосками радуги!..

«У меня все будет хорошо, — подумала Ольга. — И у меня, и у Риты». После слез на душе, как после дождя за окном, стало светло. Риту в случае чего не оставят в беде друзья отца, а Ольга приложит все усилия, чтобы как можно быстрее осуществить то, зачем она едет в Москву, оставив сестру.

— Скучаешь? — Около Ольги неожиданно появилась голова Вики. — Ревела, что ли? Ну ты даешь, подружка… А я… — Вика понизила голос до шепота, косясь на Олиного соседа, — а я зря брала билет в купе. Думала, пока еду, познакомлюсь с москвичом, на первое время, пока ничего лучше не найду, пригодится. А там одни командированные, и все наши, провинциальные. — Она опять посмотрела на мужчину с верхней полки, заговорила вслух, задорно засмеялась: — А ты видела, видела, как они из-за меня на вокзале подрались? А отец маме говорит: я ее в Москву не отпущу, она там наделает бед. Я даже испугалась, хорошо, мама вступилась. Как будто я виновата, что нравлюсь мужчинам… — Она опять расхохоталась.

— Красавица случайно не курит? — спросил мужчина, вынимая пачку «Мальборо».

— Курю, — с готовностью ответила Вика.

Он лихо спрыгнул с полки, и они ушли. «Красавица», — подумала Ольга, но без зависти и обиды. Они еще ехали вдоль Днепра, и арка радуги плыла впереди, поезд никак не мог поравняться с ней. «Надежда — мой компас земной, а удача — награда за смелость», — вспомнилась строка из песни, которую она пела вместе с отцом. Эта удаляющаяся радуга — не само счастье, надежда на него, его предсказание. Они не могут догнать ее, но она впереди, и поезд едет к ней, вперед, в будущее.

 

2

Мартовское солнце пробивалось сквозь плотно зашторенные окна аудитории ВГИКа, где шли занятия по актерскому мастерству студентов-первокурсников актерского отделения. От бурно начавшейся в этот год весны невозможно было никуда деться. И от любви тоже невозможно было никуда деться. И она исходила от двух людей, объединяя их, делая их одним целым. И сердца всех, кто смотрел на них, тоже плавились и таяли, как зимний лед за зашторенным окном, поддаваясь безумству первой вдруг вспыхнувшей любви.

шептал красивый высокий юноша в потертых джинсах, со светлыми русыми кудрями, обрамляющими классические черты лица, глядя на стоящую в отдалении задумавшуюся девушку. Девушка одновременно и не слышала его, будто он был далеко от нее и говорил тихо, и одновременно слышала их, потому что они совпадали с ее мыслями и чувствами. Она слышала их на том высоком, еще не открытом наукой уровне, неподвластном разуму, когда один человек вдруг начинает слышать другого, хотя и не видит его и до него не доносятся его слова. Она чувствует его, и это называлось любовью… Той, что отличает человека, еще не постигшего всей своей тайны от других живых существ… Это понимали все, кто неотрывно смотрел в лицо девушки, одухотворенное любовью и грустное одновременно; она узнала, что ее избранник из вражеской семьи, ненавистной ей, и счастливое: она впервые познала сладость и трепет влюбленности, и потрясение: так вот какое оно, чувство любви! Все это было и в голубых, широко раскрытых навстречу любимому, которого она не видит, глазах, и в стройной изящной миниатюрной фигуре, застывшей в позе ожидания счастья.

Репетировалась сцена под балконом из шекспировской пьесы «Ромео и Джульетта», тот момент, когда влюбленные разговаривают вслух, каждый сам с собой, не зная о присутствии другого.

В голосе девушки было отчаяние человека, который не может понять вдруг обрушившиеся на него знания, которые противоречат его желаниям, и в ее глазах блеснули слезы.

Ее лицо вдруг озарилось найденным решением проблемы, и в голосе послышалось облегчение, и слезы так и не пролились:

В голосе и лице появилась радость, и Джульетта, забыв о том, что говорит она для себя и до этого высказывающая свои заветные мысли тихо, громко, словно делясь с любимым найденным решением, воскликнула:

И так по-женски она это сказала, и так по-женски разрешила душевный конфликт, что все представители сильного пола, находящиеся в зале, невольно заулыбались, даже парень, играющий Ромео.

— Стоп! Это что еще за мина снисходительного превосходства на лице влюбленного! — сердито закричал мастер. — Ты должен быть сам глупо счастлив, — отчитывал студента человек, только за минуту до этого сидевший с таким же выражением лица и тоже, несмотря на опыт и возраст, поддавшийся игре будущей актрисы. Поймав себя на этом, он не стал требовать повторения сцены. Может быть, потому, что ему не хотелось разрушать того очарования, которое могло бы не повториться во второй раз, а может быть, потому, что он понимал своего студента, он добавил: — Все, на сегодня закончили, гуляйте, живите, — он махнул рукой в сторону окна.

— Ольга, молодец! Браво, подружка! Класс, Ольга! — радовались успеху сокурсники, окружив Ольгу.

— Да, Преображенская, вы хорошо поняли Шекспира, — сказал коротко мастер и вышел первым из аудитории.

— Даже сам мэтр признал, — подняв палец, сказал парень, играющий Ромео. — А в его устах, скупых на похвалу, это признание таланта. А я и сам вдруг в тебе внезапно увидел…

— Алик, ты скоро? — капризно спросила, подходя к ним, Вика.

— Прости, Викуля, — парень широко улыбнулся ей и обнял, притянув к себе. — Не сердись, я помню все свои обещания и сейчас же начну их осуществлять.

Он повернулся к Ольге, забыв о недоговоренной фразе, и бросил:

— Пока! — И красиво и легко подхватил свою сумку, отобрал сумку у Вики, и пара, обнявшись, покинула аудиторию вместе со всеми.

Студенты разошлись, а Ольга все еще продолжала стоять, и в глазах ее еще стояли слезы. Не ее слезы и не оттого, что самый красивый парень актерского отделения, гордость курса и мечта всех девушек, ушел с ее лучшей подругой, а не с ней, а она для него так мало значит, что он фразу забывает договорить. Это были слезы Джульетты, не горькие, мимолетные, появившиеся в тот момент, когда возникли лишь первые трудности, которые еще можно было решить. «Вы хорошо поняли Шекспира», — звучало у Ольги в ушах, и чужое чувство, чувство Джульетты, начало вытесняться ее собственной, настоящей радостью. Ольга прищурилась, смаргивая слезы, и вдруг увидела радугу сквозь слезинку, на которую падал лучик света.

«Вот я поймала ее, мою радугу-удачу, — думала она, всматриваясь в нее. — И не отпущу больше».

— Стоит, сама не зная, кто она, — вернул ее к реальности мужской голос.

Ольга вздрогнула и, заметив незнакомого парня, который был к тому же старше ее, хорош собой, широк в плечах, отлично сложен, привычно съежилась, напряглась, ожидая, что будет дальше. Таким парням нравилась Вика, к Ольге они не имели никакого отношения, и она привыкла их не замечать. Но она еще не отошла от роли Джульетты, и сердце тревожно встрепенулось на слова Ромео.

завершил парень вступительный монолог Ромео под балконом.

Сердце у Ольги трепетало, счастье первой любви при первых же словах заволакивало сознание, но по мере того как говорил парень, с улыбкой глядя на нее, она приходила в себя.

«Смотрел репетицию и издевается, — подумала она. — Издевается над тем, что я, лишь когда играю, могу любить и быть любима, а сейчас стою перед ним, жалкая и некрасивая».

И когда парень замолчал, Ольга чувствовала только раздражение и обиду: «Зачем он так?» А потом злость: «Пришел, посмотрел. Ничего в искусстве не понимает. А одна актриса может сыграть и шикарную женщину, и несчастную, никому не нужную. Все зависит лишь от дарования. А в жизни она может быть обычной, и тем, кто понимает, не смешно, когда они видят ее в роли любимой. Вот взять, к примеру, Купченко…» — думала Ольга.

А он лишь улыбался обаятельно, но улыбка исчезла постепенно, по мере того, как он разглядывал Ольгу.

«Ясно, издали не видно было, а теперь увидел, какая я на самом деле, и удивился», — поняла Ольга и неожиданно для себя, от злости, высказала вслух то, о чем думала и что она обычно сказать бы не посмела.

— Зачем приходить смотреть, как люди работают, если в голове и в сердце ничего нет. Мы здесь не развлекаемся, мы делаем искусство. А такие, как вы, с накачанными бицепсами и без единой извилины в мозгу, вы только все опошляете, смеясь над тем, чего не понимаете. — И завершила, глядя в лицо, ставшее непроницаемым, с не свойственной ей грубостью, на языке, более привычном для Вики: — Дебил безмозглый. — И быстро вышла, не зная, какой ей ждать реакции на свои слова.

Она долго гуляла по ВДНХ, старалась успокоиться после стычки с парнем, который так некстати вторгся в мир ее грез и испортил ей настроение. Потом, немного успокоившись и промочив ноги, она пошла к себе, в общежитие. С ней приветливо поздоровалась вахтерша-старушка, и Ольга приветливо ответила ей.

— А твоя опять привела этого красавчика, — сообщила ей вахтерша.

Ольга подошла к лифту, поднялась на свой этаж, настроение опять портилось. Когда она подошла к двери комнаты, войдя в свой блок, комната оказалась запертой изнутри, а на двери висел опознавательный знак, распространенный между обитателями общежития и обозначающий просьбу не беспокоить: торчала канцелярская кнопка. Ольга постучала в дверь соседок, но и их не оказалось дома. «Они еще вчера говорили, что пойдут в Киноцентр, значит, придут не скоро», — подумала Ольга и, проклиная весну, устроившую лужи, от которых промокали ее сапоги, решила еще погулять по ВДНХ.

Злости на Вику не было. У Вики была любовь с самим Аликом, а пойти к Алику они не могли — он был москвич, жил с родителями, бабушкой и сестрой, и закон канцелярской кнопки там был бессилен.

Ольга собиралась выйти из вестибюля, выслушала тети Машино: «Как хорошая девчонка, так бедолага» — и застыла на крыльце, едва не столкнувшись с парнем, которого обругала.

«Выследил», — подумала она и метнулась назад, в здание.

— Тетя Маша, ко мне никого не пускайте, — предупредила она вахтершу.

Вход в общежитие шел мимо застекленного окошка, где сидела вахтерша, и был перегорожен раздвижной решеткой. Во власти вахтерши было пропустить кого-то или нет.

— Хорошо, хорошо, Олюшка, а что случилось-то? — чуть ли не высунулась из окошечка тетя Маша.

— Потом, потом, — махнула рукой Ольга, видя, что парень заходит в здание. Когда она входила в лифт, она видела, что он беседует с вахтершей, а когда створки лифта захлопнулись, она успела заметить, что тетя Маша оказалась предательницей и пропустила его все-таки.

Ольга бегом добралась до своего блока, открыла дверь. Дверь в ее комнату по-прежнему украшала кнопка, соседок не было. Заперевшись изнутри, Ольга сидела в небольшом коридоре, около самодельной кухни, ожидая, что сейчас раздастся стук, и притихнув, как мышка, чтобы парень не заподозрил ее присутствия здесь. Но стука не раздалось, даже ничьих шагов не было слышно, зато в комнате, где жили Ольга и Вика и в которую Ольга сейчас не могла попасть, был слышен громкий ритмичный скрип. Ольге было почти восемнадцать, и она уже полгода училась во ВГИКе, жила в общежитии и поэтому не сомневалась, что скрипит кровать Вики. Подругу она не осуждала. Не для того ли припасала веревочную лестницу всем известная Джульетта, чтобы к ней по ночам мог залезать в комнату Ромео.

Ольга играла этот эпизод и представляла себе чувства юной девушки, ждущей любимого, и вместе с Джульеттой успела осознать, что все в любви чисто. Но сейчас ей было очень не по себе. И от этого скрипа, и от того, что она его слышит, а выйти в коридор страшно — можно столкнуться с незнакомцем, который так явно был взбешен ее словами, что пришел выяснять с ней отношения. Иначе зачем он здесь? То, что он попал случайно на их занятия, сомнений не было: Ольга знала всех студентов с актерского факультета, даже старшекурсников, потому что часто, если занятия актерского мастерства на их курсе не совпадали со старшими, просила разрешения поприсутствовать на занятиях старших курсов. Если бы не страх, Ольга больше секунды не смогла бы выдержать, слыша эти звуки. Ее лицо заливала краска, ее кидало в жар, словно она и не замерзла на улице из-за мокрых сапог. Ей было стыдно. И она понимала, почему. Тем, что она невольно подслушивает, что между двумя чисто и возвышенно, она вносит в их чувства грязь и пошлость.

Она сидела на стульчике рядом с электроплиткой, на которую даже боялась поставить чайник, так как теперь не хотела, чтобы ее присутствие было замечено с двух сторон: и из коридора, и из комнаты. Она зажала уши, но хоть и приглушенно, но все равно все слышала, а когда раздались стоны, вскочила перепуганная. «Что там у них произошло?» — мелькали у нее в голове самые ужасные мысли. Вика — девушка интересная, в нее многие влюблены. Что, если Алик приревновал ее к кому-то и после занятий любовью, как другой герой Шекспира, решил убить? Когда раздался крик, она постучала, забыв о том, что скрывается от преследователя, который все еще мог выжидать в коридоре. Но страх за подругу был сильнее страха за себя. Не дождавшись ответа, постучала снова, на этот раз сильнее. За дверью стало тихо, но она продолжала стучать. Вика замолчала, может быть, ее уже нет в живых? Воображение рисовало залитую кровью комнату, изуродованную ревнивцем Вику. Наконец дверь распахнулась, на пороге появилась Вика, живая и невредимая, стягивающая на груди полы халата.

— Олька? Какого черта… — недовольно сказала она.

— Ты… с тобой все в порядке, — смущенно пробормотала Ольга. — Я испугалась за тебя, услышала стоны, крик.

Из комнаты послышался мужской смех, в котором без труда можно было опознать смех самого очаровательного парня ВГИКа Алика Вахрушина.

— Оль, ты и в самом деле такая дура или прикидываешься? — поинтересовалась Вика и, видя недоумение и смущение на лице подруги, тоже залилась смехом, захлопнув дверь. Дверь открылась через несколько минут, когда ничего не понимающая и готовая провалиться со стыда Ольга не знала, что делать дальше. На пороге появился Алик, еще более красивый, чем всегда, благодаря румянцу и радостному выражению на лице, сменившему его постоянную бледность и грусть, которую все, впрочем, признавали интересной.

— Прошу, — галантно пригласил он Ольгу в ее собственную комнату, сел в кресло, старенькое и настолько потертое, что дыру в обивке сиденья приходилось закрывать круглым ковриком, привезенным Викой из Днепропетровска. Коврик связала мама Вики из разноцветных полосок ткани, и Вика, к которой ходили гости, с их помощью создавала уют.

— Кто это из вас увлекается псевдодеревенским стилем? — мимоходом иронично спросил Алик, потыкав пальцем в сиденье.

— Был здесь, все забываем выбросить, — поморщилась Вика.

Ольга, которую всегда поражала заботливость родителей Вики — они слали ей бесконечные посылки и по почте, и с поездами, денежные переводы, — в очередной раз удивилась подруге.

— Вика, а что, твоя подруга действительно не знает, что мужчина во время занятий сексом может доставить женщине такое наслаждение, что она перестает осознавать себя и стонет? — затянувшись сигаретой, спросил Алик, разглядывая Ольгу.

Ольга закрыла лицо руками от смущения и села на свою кровать.

— Ты бы ей рассказала о моменте наивысшего сладострастия… — продолжал Алик.

— Оля, мы просто хорошо трахнулись, — перевела фразы Алика на студенческий жаргон Вика.

— А ты, Оля, видно, наконец-то заинтересовалась этой стороной жизни, если начала подслушивать под дверью? — Алик стряхнул пепел в жестяную крышку, подставленную ему Викой.

— Я не хотела, я случайно… — Ольге казалось, что она провалится сквозь пол. — Я просто боялась выйти в коридор. — И Ольга рассказала о странном незнакомце.

— Если бы это была я, можно было бы сказать, что он влюбился, правда, Алик? — спросила Вика. — А так, я не знаю даже…

— Так или иначе, но ты правильно сделала, что спряталась, — сказал Алик. — Ты извини, что я тебе говорил такие слова, я подумал, что ты и вправду подслушивала. Судя по твоему описанию, парень — спортсмен, им иногда нравится снимать девочек из театральных вузов, а ты ему нахамила, и он разобиделся, выследил и мог рассчитаться по-своему. Знаю я таких — сила есть, ума не надо. — Он поднялся, собираясь уходить, и многозначительно посмотрел на Вику.

— До завтра.

Вика засмеялась и кивнула головой.

— До завтра, любимый.

Алик ушел, а Вика, насвистывая мелодию, убирала следы встречи с любимым: застелила кровать, вытащила из-под стола пустую бутылку из-под вина.

— Тоже, что ли, начать курить? — задумчиво произнесла она, глядя на пепел в банке, прежде чем выбросить его. — А то, в самом деле, как деревенские. Еще ты со своими вопросами. Он же москвич, а здесь все не так, как у нас в провинции. Они еще в школе все успели перетрахаться, а ты первый курс заканчиваешь… И не какой-нибудь, а во ВГИКе! — Она опять задумалась. — Точно, нужно начать курить. Все великие актрисы курили…

Ольге все еще было не по себе и как-то гадко. Вот в книгах, на сцене, в кино там любовь совсем не такая, как в жизни, там все красиво. Может, потому, что искусство все низменное облагораживает? Она должна была признаться себе, что где-то в глубине души смутно надеялась, что понравилась тому незнакомому парню, поэтому он и выслеживал ее так долго, до самого общежития, ходя за ней, видимо, по всей ВДНХ. Но Вика отмела ее надежды, и Алик с ней почти согласился. Но если любовь в самом деле в жизни лишь такая — выпили, переспали и разошлись, а красивая лишь в искусстве, то, может быть, хорошо, что у нее ее нет? Тогда, кроме таких чувств, как были у Джульетты или тургеневских героинь, ей вообще никаких не нужно.

— Вика, скажи мне правду, — попросила она подругу. — Ты Алика любишь?

— Да, конечно, а почему ты спрашиваешь? — подозрительно посмотрела на Ольгу Вика.

— А он тебя? — продолжала расспрашивать, решая для себя проблему, нужна ли любовь ей, Ольга.

— О, он меня безумно, как в кино! — рассказывала Вика. — Ты уехала на зимние каникулы, а я осталась одна. Все лучше, чем слушать отцовские тирады о женщинах, которые пошли по рукам, переспав без брака с мужчиной. И как-то вечером я возвращаюсь, открываю дверь комнаты ключом, а он лежит в моей кровати. Представляешь, какая страсть! Оказалось, он как-то уговорил вахтершу выдать ему запасной ключ от моей комнаты и зашел. Не знаю, как ему удалось ее уломать, но какая женщина перед ним устоит? Вот и я не устояла!

— Так у вахтерши есть ключ от нашей комнаты? — с ужасом спросила Ольга, вспомнив, как незнакомец разговаривал с тетей Машей.

— От всех комнат, не только от нашей, — пожала плечами Вика. — Это идиотский общежитский порядок. Хотя мало ли что… Вдруг пожар, а нас нет.

Вика ушла покупать сигареты, чтобы начать учиться курить, а Ольга твердо решила для себя проблему любви. Даже если она и начинается красиво, то неизменно сводится к привычке и выражается словами: «просто трахнулись хорошо». В искусстве такого просто быть не может, вот почему ей, ценящей возвышенное, больше нравится искусство, чем сама жизнь.

Утром на следующий день Ольга проснулась в прокуренной комнате, с головной болью. Вика сидела перед большим зеркалом, поставив его перед собой на стул, и, глядя в зеркало, красивым жестом подносила к губам сигарету, затягивалась, прищуривая глаза.

— Ну как? — спросила она, увидев, что Ольга смотрит на нее.

— Гениально, — улыбнулась Ольга.

Ее всегда поражало в подруге сочетание взрослости, намного опережающей их возраст, и детского. Иногда Вика, в свои семнадцать рассуждающая, как зрелая женщина, и живущая, как взрослая, напоминала ей Риту.

— А противно-то как, — пожаловалась Вика. — Действительно, я — талант, если могу еще улыбаться. Знала бы ты, как меня тошнит…

Собрались в институт. Вика, видимо, почти не спавшая и, как все новички, перекурившая, двигалась, как сомнамбула.

— О черт, а сигареты-то я забыла, выходит, что мучилась зря, — сказала она, когда подруги ждали лифт. — Хоть и плохая примета возвращаться, а придется.

— Я на улице тебя подожду! — вслед подруге крикнула Ольга, которой не терпелось оказаться на свежем воздухе после ночи в задымленной комнате. И, увидев, что лифт подошел, она зашла в кабинку.

Когда лифт спускался сверху, в кабинке обычно были люди — ведь в здании было одиннадцать этажей. Ольга привычно смотрела в пол, который был мокрым, что означало — на улице такая же слякоть, как вчера. Сапоги у Ольги были старыми и, как губка, впитывали в себя воду, несмотря на то, что она тщательно мазала их ваксой. Ботинки человека, стоящего рядом, были прочными, на толстой подошве, и, конечно же, воду не пропускали. «Хорошо было бы дойти до института и не промокнуть, чтобы не сидеть целый день в мокрой обуви», — думала Ольга.

— Здравствуй, — сказал обладатель ботинок на подошве, прерывая Олины печальные мысли.

Ольга подняла глаза и испуганно отшатнулась к стене кабины. С ней ехал вчерашний парень. Они были вдвоем. Он может нажать на кнопку «стоп», и она не сможет себя защитить.

«Все», — думала Ольга, вжимаясь в стену кабины и готовясь к нападению.

Лифт остановился на третьем, в кабинку зашли двое студентов. Ольга облегченно перевела дыхание, радуясь, что теперь они не одни и какое-то время она в безопасности. Лифт остановился на первом, пара, стоящая ближе к дверям, сразу упорхнула из вестибюля, а фигура знакомого парня перегородила Ольге дорогу около лифта. Остальные кабины были в пути, и в вестибюле больше никого не было.

— И на приветствия безмозглых дебилов не мешало бы отвечать, — сказал парень. — Хотя мы ничего и не понимаем в искусстве.

Ольга могла только молчать, в ужасе глядя на широкие плечи парня.

— Глаза у тебя испуганные, как у олененка, и сама ты, как напуганный олененок, потерявший в лесу мать-олениху, — продолжал парень. — Да и имя созвучное — Оля… А здороваться, Олененок, все-таки нужно, так принято. Даже с такими, как я. — Он повернулся и пошел к выходу, а Ольга стояла потрясенная, чувствуя слабость в ногах и головокружение. А сердце хотело вырваться из груди.

— А вот и я, — из соседней кабинки с толпой студентов вышла Вика. — Ты чего такая?

— Он мне ничего не сделал, — прошептала Ольга, кивнув в сторону уходящего незнакомца. — Это тот, про которого я вчера рассказывала. Мы оказались в одном лифте.

— У тебя мания преследования, — расхохоталась Вика. — Ты что, возомнила, что он катался в лифте все утро, подстерегая тебя! Это же наш однокурсник, он учится на сценарном, живет с нами в одном общежитии, только на одиннадцатом. Надо же придумать такое! А мы с Аликом поверили… — Вика взяла ее за руку и потянула на улицу, продолжая потешаться.

— Но я его никогда не видела, — пробормотала Ольга.

— У нас даже занятия вместе с ними в одной аудитории бывают, — хохотала Вика. — Это же надо! Маньяка придумала! Очнись и посмотри по сторонам. Что ты видишь вообще? Ты же прибегаешь в аудиторию и садишься за первую парту, а потом открыв рот слушаешь преподавателя, а в перерывах грезишь невесть о чем. Я Алику расскажу, он от смеха умрет! И вчера ты тоже нас насмешила.

Сапоги все же промокли по дороге в институт, и, входя в здание, Ольга твердо решила со стипендии купить новые. Ей денег из дома не присылали, приходилось жить на стипендию. Но у нее была подруга, которой денег присылали достаточно, которая получала посылки, и потому с голоду умереть Ольга не боялась. Вика хоть и смеялась над ней, но подругой была настоящей, готовой помочь. А что смеялась, так действительно смешно…

Первой в этот день у них была лекция по истории кино. Ольга действительно не замечала, кто, кроме нее, ходит на лекции. Люди не с ее актерского отделения представлялись ей ненужной толпой, создающей шум. На этот раз, войдя в аудиторию, Ольга искала глазами парня. Он стоял, прислонившись к стене, и о чем-то разговаривал с другим, тоже незнакомым Ольге человеком. Ольга, сев, как обычно, за свой первый стол, который никогда не занимали другие студенты, — первые столы на лекциях пустовали, все стремились сесть как можно дальше, — повернула голову и стала разглядывать его. Волна незнакомой, сладко щемящей тревоги поднималась в ней, когда она смотрела на него, и странно продолжало биться сердце, хотя она уже знала, что бояться его нечего, он не выслеживал ее. И хотя его и задели ее слова, мстить он ей не собирался. Ольга отметила, что он действительно старше и ее, и своего собеседника. Ему было лет двадцать пять. И вел разговор он иначе, чем его товарищ, молодой парень, приблизительно Олиного возраста. Тот что-то быстро и восторженно говорил ему, дополняя речь жестикуляцией, а он просто слушал, изредка вставляя слово, и лицо его было таким же непроницаемым, как тогда, когда Ольга хамила ему. Отвечал он спокойно, неторопливо, односложно. У него была хорошая спортивная фигура, темные волосы, как и положено спортсмену, были коротко подстрижены, а в карих глазах, противореча поговорке, произнесенной Аликом: «Сила есть, ума не надо», были цепкость и ум. «Он не может быть дураком, если учится на сценарном», — подумала Ольга, вспомнив свои слова, и вспыхнула до корней волос, потому что в этот момент он вдруг посмотрел на нее и она встретилась с ним взглядом. Она быстро отвела взгляд, но он, словно магнит, притягивал его опять, и она тайно стала продолжать поглядывать на него.

— Привет, мальчики! — К ним подошла Вика и стала весело что-то рассказывать.

Ольга не сомневалась, что говорит она про нее, ей было очень стыдно и одновременно любопытно, какую реакцию вызовет рассказ Вики.

Вика красиво закурила. Он отказался от сигареты, предложенной Викой, смотрел на девушку и слушал ее с прежней невозмутимостью, а глаза второго парня горели восхищением, перебегая с Викиного лица к ее груди. Ольга так и не поняла, презирает ли он теперь ее, считает ли, как Алик и Вика, отсталой и ненормальной? По его лицу вообще ничего невозможно было понять.

Вошедший преподаватель прервал все разговоры, студенты разошлись по местам, но преподаватель не пошел, как обычно, к своему столу, он подошел к парню.

— Поздравляю, Игорь, новость уже облетела институт, и я тоже наслышан, — сказал он, пожимая парню руку. — Ваш киносценарий победил на конкурсе «Молодой сценарист». Это хорошее начало.

Ольга думала, что наконец-то и на его лице появится тщеславие, так свойственное студентам творческого вуза, когда кто-то признает их талант, но он был так же невозмутим, хотя поздравлял его признанный мастер киноискусства. Он только сказал: «Спасибо» — и, когда в аудитории зашумели те, кто, как и Ольга, не знал имени победителя, хотя о конкурсе знали все, и со всех сторон раздались поздравления, вдруг улыбнулся и посмотрел на Ольгу, которая так сомневалась в его умственных способностях.

Они стали здороваться, встречаясь в институте и в общежитии. На Ольгино пугливое: «Здравствуйте», он отвечал с неизменной улыбкой: «Привет, Олененок». Больше между ними ничего не было, но каждый раз при встрече, непонятно почему, у нее убыстрялся пульс, и ее захлестывала волна тревожного счастливого ожидания. Она объясняла это себе случайным совпадением его имени и имени ее отца, а также тем, что, как и отец, он называл ее «Олененок». Больше никакого сходства с отцом в нем не было — отец внешне был совсем другим, и, насколько помнила его Ольга, у него был совсем другой характер. Отец был более открыт, эмоционален.

Ожидание не оправдывалось. Он только улыбался, но больше никогда не вел себя так, как в их первую встречу. Но и от его улыбки Ольге становилось хорошо, и, если у нее почему-то было не очень приятно на душе, грусть испарялась.

Ольга поделилась своими ощущениями с Викой.

— Опять ты придумываешь всякий вздор, — отмахнулась Вика. — Ну улыбается, ему просто смешно вспоминать твою ошибку. А ты просто влюбилась и придумываешь ответное чувство. Он красивый парень, вокруг него всегда куча девочек крутится. Если бы он был москвичом, я, может, и сама… — Вика вдруг круто оборвала себя.

— Да нет, я не влюбилась, — возразила Ольга, давно решившая для себя, что земная любовь не для нее. — Просто он на меня так странно действует, что у меня улучшается настроение, когда я его вижу, вот и все. И я прекрасно понимаю, что меня он любить не может. Он бы не был так сдержан. И я же не ты, я не произвожу на парней такого впечатления. Я не такая красивая и не умею с ними общаться.

— Знаешь что, — вдруг загорелась Вика, — а давай я тебя с одним мальчиком познакомлю. Что у тебя за жизнь? Из института — в общагу. А он одноклассник Алика. Тоже москвич, учится в университете. Тоже скромный и незаметный, как и ты. Такой может в тебя влюбиться. А ты перестанешь выдумывать всякое, когда появится что-то реальное. Тебе через неделю восемнадцать, а ты хоть раз с кем-нибудь целовалась?

— Нет, — призналась Ольга.

— Ну вот, я его и Алика к тебе на день рождения приглашу, — Вику все сильнее воодушевлял ее план. — А потом парами будем встречаться, а потом семьями дружить. Здорово ведь?

— Да, — согласилась Ольга только из нежелания разубеждать Вику, которая так хотела устроить счастье и ей.

— Только ты будь повеселее хоть немного, пораскованнее, смейся, когда они говорят, им это нравится. Даже если они ерунду городят и тебе не смешно. А то скажут — синий чулок, — поучала Вика.

По мере того как Вика альтруистично готовилась к Олиному совершеннолетию, накупая продуктов на свои деньги, выбирая вина, Ольге становилось все больше не по себе. Все было как-то не так. Любовь приходит неожиданно, красиво. Никогда — ни в книгах, ни в кино — героев не знакомят. Хотя почему никогда? Например, как возникло чувство у героини в фильме «Одинокая женщина желает познакомиться», а как соединились герои фильма «Влюблен по собственному желанию»? Только ведь они были людьми в возрасте, а первая любовь такой не бывает, да и зачем это ей? Но отказаться было уже неудобно, Вика потратила уйму денег, которых не было у самой Ольги. Ольга потратила стипендию, как и хотела, купив себе полусапожки. Отличные, недорогие и надежные, непромокающие.

Когда в дверь постучали, Ольга и Вика делали последние штрихи к приготовлению праздничного стола. Ольга дорезала салат из безумно дорогих крабовых палочек, которые сама она никогда бы покупать не стала, а Вика сервировала стол: расставляла тарелки, стаканы, рюмки, собранные у соседок. Все было разномастным, но для праздника двух влюбленных пар столовых приборов было достаточно. Услышав стук, Ольга вздрогнула и выронила нож.

— Все будет о’кей, — заверила Вика и бросилась открывать.

— Проходите, мальчики, — радостно приветствовала она вошедших.

— Привет, богини красоты. О, какой обалденный сюрприз вы приготовили! — В комнату вошел Алик и его друг, предназначенный Ольге.

— Прошу знакомиться, именинница, это мой лучший друг, Юра, — как всегда непринужденно произнес Алик. — Я привел его вместо подарка, на большее не хватило денег. Так что прошу любить и жаловать.

Ольга испытывала скованность и большую неловкость, но постаралась как можно веселее взглянуть на друга Алика.

Он был невысокого роста, почти такого же, как она сама. Но Ольга никогда не считала, что рост и внешность играют в жизни важную роль.

Внешность у него была такая, как и говорила Вика. Он не был красавцем, но и уродом его нельзя было назвать: худощавый, со светлыми негустыми волосами, небольшими серыми глазами. Он протянул Ольге гвоздичку и сказал:

— Поздравляю.

— Спасибо. — Ольга опять постаралась улыбнуться, но улыбка у нее получилась натянутая, она сама это чувствовала.

Вика усадила всех за стол. Если бы не она и Алик, пытающиеся развеселить присутствующих, за столом царило бы гробовое молчание. Юра был скован не меньше Ольги, а Ольге становилось все хуже.

— Выпьем за девушку, достигшую совершеннолетия, — провозгласил Алик, поднимая стакан с водкой. — Если до совершеннолетия многое из самого лучшего в жизни считается запретным, то после все разрешено официально. Учти это, Юра, и посмотри на эту девушку. На мой взгляд, вы просто созданы друг для друга.

Юра пил, но не становился от этого более разговорчивым.

— Жарко что-то, — вдруг сказала Вика. — Пойдем, Алик, проветримся.

Ольга не успела и рта раскрыть, как Алик и Вика, которым стало одновременно жарко и которых потянуло в мартовскую вечернюю промозглость, похватали куртки и закрыли дверь.

— Мы скоро, вы тут празднуйте без нас, — сказал Алик. — Может, мы вам мешаем ближе познакомиться.

Ольга и Юра остались вдвоем, точнее, одни, потому что это никак нельзя было назвать «вдвоем». Оба молчали, оглушительно тикал будильник, отсчитывая паузу, которая все росла и которую Ольга все никак не могла прервать.

— Выпьем, что ли, — первым произнес Юра.

— Ага, выпьем, — поддержала его Ольга, которая не пила вообще и вино в стакане, налитом ей Викой, лишь пригубливала, но не отпивала.

Теперь она сделала несколько глотков, надеясь, что так избавится от напряжения, все сильнее охватывающего ее. А Юра налил себе полстакана водки и залпом выпил. Вино оказалось кислым и противным, и действия никакого не оказало.

— Ну что ж, это… — Юре тоже слова стали даваться с трудом — видимо, и на него алкоголь оказывал обратную реакцию.

Юра встал и подошел к кровати, на которой сидела Ольга. Видя, как неуверенно он приближается, Ольга хотела вскочить и убежать. Он подсел к ней, неловко положил руку ей на плечо.

— Поцелуемся, что ли, — сказал он, наклоняясь к ее лицу.

Ольга хотела возразить, вскочить, но ее сковало так, что она не могла даже пошевелиться и лишь смотрела, как лицо Юры приближается к ее лицу и как два его глаза по мере приближения сливаются в один.

«Тебе почти восемнадцать, а ты еще ни с кем не целовалась», — вспоминала она насмешливое замечание подруги. Несмотря на то, что ей было уже восемнадцать, тяги к поцелуям она так и не испытывала. А губы Юры коснулись ее. Они были какими-то холодными и мокрыми и напоминали ей прикосновение слизней, которых они собирали в далеком детстве вместе с Викой. Она отстранилась, но он очень неловко закинул ей голову и опять приник к ней губами. На этот раз было еще ужаснее, чем в первый. Его язык разжал ей губы и скользнул ей в рот. Она ощутила вкус его слюны, в которой явственно ощущалось присутствие салата и водки. Его язык шевелился у нее во рту, и Ольга почувствовала, как спазм тошноты сжимает ее горло. Она вырвалась из рук Юры и вскочила, зажав рот. Она едва успела добежать до туалета, а потом пила воду прямо из-под крана, смахивая слезы.

— Не понравился, значит, — сказал Юра, когда она вернулась. — Сама-то, можно подумать…

— Я пойду, Вику и Алика позову… — Ольга торопливо натягивала сапоги, пальто, не в силах больше оставаться вдвоем с Юрой.

— На себя-то посмотри, пугало, — продолжил вдруг обретший дар речи Юра.

Ольга выскочила из комнаты, поспешила к лифту. Она вышла на крыльцо, уличная прохлада освежила ее, прогнав тошноту. Вики и Алика не было видно, а Ольга, забывшая второпях шарф и шапку, начала замерзать на мартовском ветру. Она вернулась в вестибюль, не зная, что ей делать, — возвращаться в комнату к Юре казалось ей самым худшим решением.

— Привет, Олененок, — из лифта навстречу ей вышел Игорь. — Что случилось?

— Ничего, — покачала головой Ольга.

— Не нужно обманывать, я ведь вижу, — возразил он, посмотрев на часы. — Не скажешь?

— Правда, ничего, — настаивала Ольга.

Он еще раз посмотрел на часы и вышел в вечернюю темноту.

Ольга почувствовала приступ острого одиночества, когда он ушел. От его расспросов она начинала успокаиваться, то чувство гадливости, пошлости, которое испытала она от присутствия Юры, начало проходить. Но Игорь торопился, и ему было некогда с ней возиться. Видимо, торопился на свидание к красивой, не общежитской девушке. Вика говорила, что он специально устроился так, чтобы жить одному в комнате: он взрослый красивый парень, и ему нужна личная жизнь. Вторым с ним в комнате прописана «мертвая душа» — человек, снимающий квартиру в Москве, а числящийся в общежитии. Значит, помимо их девушек, у него есть девушки и на стороне, а Ольга, как всегда, все придумала, и Вика была права. Вика во всем права, но что делать, если нормальная жизнь так омерзительна?

— Что, Олюшка, наконец роман завела? — спросила тетя Маша, которая покинула свой пост и подошла к Ольге.

— Какой роман? — Вспомнив про Юру, Ольга вновь почувствовала тошноту.

— Да не скрывай, — доверительно махнула рукой тетя Маша. — Я ведь все вижу. Вон вы как друг на друга смотрите, что ты на него, что он на тебя. Ты не стыдись меня, Игорь хороший парень, я старушка, у меня чутье на людей. О чем говорили-то?

— Он… — У Ольги, которую сейчас сильнее, чем обычно, тянуло к Игорю, созрел план. — Он просил меня одну вещь у него забрать, его до утра не будет, и я должна ему в институт принести…

— А что ж его до утра не будет? — спросила тетя Маша, и Ольга, не нашедшая, что ответить, покраснела, но тетя Маша ответила сама: — На работу пошел. Дежурит где или тяжести разгружает?

— Дежурит. — Ольге было стыдно делать то, что она делала, но тяга была сильнее ее стыдливости и заставляла лгать.

Она не хотела, как Алик, вторгаться в комнату и ложиться в постель. Она хотела просто войти и посмотреть, как он живет. Побыть в его комнате значило почти то же, что поговорить с ним. Ведь все вещи, вся обстановка в комнате — его.

— Ой, тетя Маша, а как же… Он ключи мне забыл отдать. — Она отлично играла, как на занятиях, как на спектаклях. — Что же, за ним на работу идти? Это далеко…

— Не нужно никуда идти, — сама предложила помощь тетя Маша. — Пойдем, я тебе ключи дам, только вернуть утром не забудешь?

— Не забуду, — пообещала Ольга.

— Этот, большой, от общей двери, а этот, поменьше, от его комнаты, — объясняла тетя Маша, потом махнула рукой. — Ой, чего я объясняю, сама все знаешь.

Ольга покраснела, что было очень кстати.

Часы в вестибюле показывали девять. Если он ушел на свидание, то до утра его не будет, это точно. Да Ольга и не собиралась задерживаться в его комнате до утра. Она хотела лишь посидеть немного и успокоиться, забыть о том, как мерзко встретила свое восемнадцатилетие. А ведь это, действительно, такой день, который не должен забыться никогда. Алик сказал пошлую фразу, но она может нарушить запреты и не впадая в пошлость… Хоть в день рождения можно сделать то, что хочется?

Самое сложное было незаметно проскользнуть мимо двери соседей Игоря. Блок имел две комнаты, у которых были общий санузел и душ. Если ее увидит кто-нибудь из парней, они расскажут ему. Это будет позор посильнее, чем все предыдущие.

Ольге повезло, она вошла в общий коридор, никого не встретив. Из соседней комнаты доносились звуки работающего телевизора. Шел французский кинофильм, и три сценариста, живущие там, вряд ли стали бы выходить до его окончания. Она вставила ключ в замочную скважину и, замирая, прошла в комнату. Полная луна, заглядывающая в окно, освещала комнату, создавая атмосферу нереальности. В общем-то, это и не было реальностью, Ольга никогда не совершала таких смелых и необдуманных поступков.

Комната ничем не отличалась от их — та же казенная мебель, те же обои. Только расставлено все иначе, чем у них. Одна кровать у стены — у них такие же, только две. Такой же письменный стол, и много-много полок, и общежитских, как у них, и самодельных стеллажей. А на полках — уйма книг. Ольга провела рукой по их корешкам. Книги по искусству кино, классическая, современная литература. Ольга тоже любила книги и покупала бы их, если бы у нее были деньги. У Вики деньги были, но книг она не покупала, считая это напрасной тратой. «Вон, библиотек сколько», — логично говорила она. Но Ольге нравилось, что Игорь вот так нелогично тратит деньги, как сделала бы это и она сама. Отойдя от полок, Ольга подошла к встроенному шкафу. Зная, что уже переступает самые запретные границы дозволенного, открыла дверцу. В шкафу, освещенные луной, висели мужские рубашки. Его рубашки. А вот эта, голубая, была на нем тогда, когда они познакомились. «О, быть на руке ее перчаткой, перчаткой на ее руке», — тогда сказал он. Оказалось, шутил. А Ольга сейчас яснее поняла смысл шекспировских строк. Она дотронулась до рубашки и отдернула руку, словно обожглась.

Ей действительно стало спокойнее и лучше. Почти хорошо. Среди его вещей. Словно он сам был здесь. Потом, уж если начала, так не останавливаться, она подошла к письменному столу. На столе стояла пишущая машинка с недопечатанным листом.

«Когда мужчина говорит, что не может без тебя жить, это неправда, — хрипло сказал парень, который стоял у окна и неотрывно смотрел на заоконный пейзаж с кривыми улочками и небольшими домиками, выстроенными вдоль них. Холодный промозглый ветер со снегом продувал насквозь легкие пальто куда-то спешащих людей, заставлял их наклонять голову ему навстречу или быстро бежать, если он дул им в спины.

В отеле было тепло, и на девушке был легкий джемперок-безрукавка и джинсы.

— Значит, ты не любишь меня. — Обняв парня за плечи, она тоже стала смотреть за окно, и на ее лице отразился тот же холод.

— Я смогу без тебя жить, конечно, смогу. Но я не смогу больше ничего. Только жить, влачить существование. Ни одна моя мечта не осуществится без тебя, ни одно дело не получится, если тебя не будет рядом со мной. Без тебя жизнь не прекратится, но в ней не будет смысла, и у меня не будет таких сил, чтобы добиваться того, чего я хочу. Я буду думать о тебе, где ты, что с тобой, и на большее я буду неспособен. Мужчина силен лишь тогда, когда рядом с ним женщина, которую он любит, и когда он уверен, что она тоже любит его.

— Милый, а я ведь тоже люблю тебя. — Ее глаза зажглись счастьем, и она повернула к себе голову парня и дотронулась губами до его губ».

На этом страница обрывалась.

Разобрать строки при свете луны было сложно, и Ольге пришлось вглядываться в текст. Ее обдавало волнами холода и жара. «Это он, наверное, пишет о той девушке, к которой пошел на свидание, — подумала она. — Так хорошо невозможно написать, если ты пишешь выдуманное, здесь каждая строка дышит чувством, которое вкладывал в нее человек, значит, каждая строка шла из его сердца».

Ольге вдруг болезненно захотелось оказаться на месте этой незнакомой девушки, которую любил Игорь. Это было ново для нее. Ольга никому никогда не завидовала, даже Вике. А тут ей захотелось узнать всю историю его любви. Она умела жить чувствами своих героинь и, даже когда читала книгу, умела прочувствовать в своей душе все то, что чувствовали ее персонажи. И сейчас, если бы она прочла всю рукопись, она смогла бы ощутить себя на месте девушки Игоря.

На столе рукописи не было, и Ольга, окончательно осмелев, выдвинула верхний ящик стола. Ворох бумаг, попробуй разбери при лунном свете, где начало истории любви. Присев и низко склонившись над ящиком, Ольга принялась просматривать тексты. Верхней лежала обычная студенческая курсовая, Ольга писала такую же, но не печатала на машинке, писала от руки. Ниже она обнаружила киносценарий. Но это все было не то. Что-то о спорте, о мужской дружбе и взаимопонимании. Ольга выдвинула ящик до основания, и вдруг услышала, как в дверь снаружи вставили ключ.

Мысль лихорадочно заработала. Спрятаться? Куда? В шкаф, а потом, когда он зайдет, незаметно выскользнуть? Не получится. Что, если он сразу подойдет к шкафу, да она и не успеет. Нужно хотя бы отойти от стола, чтобы он не увидел, как она роется в его бумагах. Ольга толкнула ящик, закрывая его, но, по-видимому, когда она открывала его, она вытащила его из пазов, и он не двинулся с места. Она дернула его еще раз, потом другой, уже прилагая все силы, но все было напрасно — ящик прочно застрял. Она рванула его на себя, вынув окончательно, и попыталась поставить обратно. Она торопилась, у нее тряслись руки, ящик был тяжелый и обратно в пазы никак не вставлялся. И когда она в очередной раз предприняла попытку, ее руки не выдержали тяжести ящика, и он с грохотом упал на пол, на ребро, отчего листы выпали, а сквозняк от открывшейся двери разметал их по полу. Вспыхнул свет. Ольга вскочила, щурясь от яркого света и с ужасом посмотрела на вошедшего хозяина комнаты. Вот сейчас он потребует от нее объяснений. А Ольга даже не представляла себе, что она ему скажет. Но он молчал. Молча посмотрел на нее, оглядел комнату. На его лице была обычная невозмутимость. Казалось, он даже не удивлен ничуть, застав у себя в запертой комнате девушку. Он, не снимая куртки, подошел, протянув руку, коротко сказал:

— Ключ.

Ольга, которая обещала вернуть ключи тете Маше, постаралась выиграть время и что-нибудь придумать.

— Какой ключ? — Не придумав ничего лучше, она стала разыгрывать недоумение, что, наверное, из-за волнения и страха получалось плохо. — Дверь была открыта, и я вошла.

— Как говорил Станиславский своим актерам, когда они фальшивили?

— Не верю, — прошептала Ольга.

— Так вот, играешь ты сейчас отвратительно, и я могу сказать то же самое, тем более что дверь я запирал. А это значит, что у тебя есть ключ от моей комнаты, — спокойно сказал он.

Ольга, когда начала просматривать бумаги, положила ключ на стол и теперь, заметив, что он лежит на видном месте, думала, как бы незаметнее спрятать его. Но Игорь проследил ее взгляд и, усмехнувшись, взял ключ и пошел к двери. Когда он вышел, Ольга услышала, как ключ повернулся в замке. Она подбежала к двери, подергала ручку. Заперто. А замок устроен так, что и снаружи, и изнутри открыть его можно лишь ключом.

Она бессильно опустилась в кресло. Он наверняка пошел к коменданту. И он имеет на это право. Только сейчас до Ольги стало доходить, что же, в сущности, она сделала. Каждый человек хочет спокойно жить там, где он живет, и не бояться вторжения. А она вторглась на чужую территорию да еще стала смотреть личные вещи хозяина, его рукописи, а ведь только он сам может решать, показывать ли их кому-нибудь или нет. Она проникла сюда обманом, солгав доверчивой тете Маше. Теперь у тети Маши могут быть неприятности, может быть, ее даже уволят с работы. Но нет, этого Ольга не допустит, она расскажет коменданту все как было. Тогда ее саму выгонят из общежития за нарушение порядка проживания. Это будет означать и окончание учебы в институте, потому что снимать квартиру она не сможет… Ну о чем она думала, когда делала все это?! Ольга не знала, сколько прошло времени. Она сидела в кресле, задыхаясь от стыда. А когда она услышала, что замок снова открывается, ей стало совсем плохо.

«Он ведь подумал, что я — воровка. А что еще он мог подумать?» — мелькало у нее в голове. А объяснить истинную причину того, почему она здесь оказалась, еще стыднее, чем оказаться в роли воровки.

Игорь вернулся один. «Уже поздно, он не нашел коменданта», — поняла Ольга и, как обычно в минуты стыда, закрыла руками полыхающее лицо, не в силах вынести проницательный взгляд Игоря. Так маленькие дети закрывают руками глаза и думают, что надежно спрятались, что их тоже никто не видит, если никого не видят они сами. Она ожидала его слов, представляя себе всю степень его негодования. Если бы он даже стал кричать на нее и оскорблять, всего этого было бы мало. Но она слышала лишь его шаги. Он прошел в комнату, что-то делал, не обращая на нее внимания. Ольга продолжала сидеть, зажмурившись и прижимая к горящим щекам ледяные руки. Он даже не знает, что ей сказать, — настолько он зол. Но время шло, и его молчание, и ее ожидание становились невыносимыми. Она сквозь пальцы осторожно посмотрела, что он делает. Игорь убирал в ящик последние листы, а потом поставил его на место, повернулся к ней, и она, встретившись с ним взглядом, недоуменно опустила руки. В его лице не было ни злости, ни даже раздражения, ни обычной непроницаемости. Его глаза с теплотой смотрели на нее, а губы улыбались.

— Ну вот, все в порядке, Олененок, — сказал Игорь, продолжая улыбаться.

Он распрямился, по-спортивному легко подошел к ней. Он казался Ольге сейчас таким красивым. В его глазах был странный блеск, делающий его еще привлекательнее, и ее тянуло к нему сейчас больше, чем обычно. Игорь смотрел на нее неотрывно, как-то выжидательно, и она поняла, чего он ждет: он хочет, чтобы она ушла.

У него сорвалось свидание, может быть, он поссорился со своей девушкой, может быть, расстался, он вернулся к себе, а тут его поджидает еще один сюрприз. Он, конечно, разозлился, но, пока искал коменданта, успел овладеть собой. И теперь, великодушно простив ее, конечно, хотел бы остаться один со своими проблемами.

И даже сейчас, в такой ситуации, от него на расстоянии веяло покоем и уверенностью в себе, которых так не хватало Ольге и которые так привлекали ее в нем. А он сам, видимо, считает ее маленькой глупышкой, на которую даже не стоит сердиться за ее проделки, все равно она ничего не поймет. А скорее всего он просто понял, почему она оказалась здесь, расценив это по-своему, как расценил бы любой нормальный мужчина. Ольге стало совсем плохо. Она опять вспомнила Юру, свою скованность и неумение быть как все, свою ненормальность. А Игорь говорил только что такие же слова, которые говорил когда-то ее отец. Но отец любил ее, а Игорь любит другую и ждет, когда же она оставит его в покое. Он настолько тактичен, что после всего даже не выгоняет ее. Вместо того чтобы уйти, Ольга, презирая себя за слабость, за то, что совершает очередную непоправимую глупость, вдруг расплакалась в довершение всего. И, коря себя за слезы, никак не могла остановиться и ревела как маленькая, что еще больше убеждало его, что она глупышка. И, чтобы он не видел ее лица, уткнулась в спинку кресла. Она почувствовала, как он, подойдя, положил руку ей на плечо.

«Теперь ему к тому же придется еще и утешать меня», — подумала Ольга, и слезы хлынули с новой силой.

Он приподнял ее, и она оказалась сидящей на его коленях.

— Я ведь сказал, что все в порядке. — Его рука гладила ее по щеке, вытирая слезы, и ей пришлось спрятать лицо у него на груди, чтобы он не видел, какой она становится от слез еще более некрасивой. Его рука стала гладить ее по волосам, и Ольге начало казаться, что действительно все в порядке, что ничего страшного не произошло. Но сколько еще можно навязываться человеку? Она рванулась, собираясь встать и уйти, но он удержал ее. Его руки были сильными, невозможно было с ним справиться. А грудь — широкой и крепкой, и она слышала, как ровно бьется его сердце.

— Ты не уйдешь отсюда, пока не расскажешь мне, что случилось перед нашей встречей в вестибюле, — сказал он, поднимая к себе ее лицо и вытирая последние слезы. Его пальцы были такими сильными и такими ласковыми. — Я тогда не добился от тебя ответа, — продолжал он. — Но у меня было дело, и я опаздывал. А сейчас время у меня есть, и я во что бы то ни стало тебя выслушаю.

— Да нет, ничего не случилось, — прошептала Ольга, уже сдаваясь. Он оказывал на нее очень странное действие, ей была так приятна его близость. И она словно перенеслась в далекое детство, когда она вот так же сидела на коленях у отца и рассказывала ему о своих проблемах и бедах.

— Ну, если бы ничего не произошло, ты бы никогда не пришла сюда, не так ли? И я рад, что пришла ты именно ко мне, — произнес он, окончательно настроив ее на волну искренности.

Игорь посадил ее в кресло, встал, принес себе стул, сел напротив, сказал:

— Я слушаю.

И в его интонации была такая дружеская заинтересованность, что Ольга, удивляясь себе, вдруг выложила все, даже то, что мужчине рассказывать не принято.

— Я не такая, как все, я не умею жить в этой реальной жизни. Я не умею любить и не могу быть любима, — делилась она личным, сокровенным. — Я давно поняла это, и меня мало расстраивала моя непохожесть на других. Но сегодня мне восемнадцать…

— А в восемнадцать хочется чуда, — завершил он. — Я понимаю тебя, мне тоже было восемнадцать. Но ты ошибаешься на счет себя… Ты все умеешь. Даже больше, чем все остальные. Я ведь видел, как ты играешь Джульетту. Если ты можешь так передавать чужие чувства, то твои собственные должны быть в сотни раз сильнее. Поэтому и требования к людям и к жизни ты предъявляешь большие, чем другие. То, что устроило бы другую девушку, неприемлемо для тебя. Тебе нужна настоящая любовь, а не подделка. Так что не виноваты ни ты, ни этот мальчик, ни Вика. А когда будет настоящее, оно не покажется тебе грязным или пошлым. Все будет чистым, если это любовь.

— Но ведь я даже целоваться не могу с мужчиной, меня от этого тошнит! — воскликнула Ольга.

Он вдруг засмеялся, и Ольга, забывшая о барьере между ними, вдруг осознала, что говорит с мужчиной, у которого богатый опыт общения с женщинами, и представила, как смешно ему ее слушать. Она привычно потупилась, сжалась и замолчала.

— Ну ладно, хватит об этом, — сказал он, вставая.

Ольга тоже встала и направилась к двери, желая как можно скорее уйти. Она весь вечер делает одни глупости. Зачем она наговорила ему это все? Как она могла говорить мужчине такое! Но Ольга была словно под гипнозом — так действовал на нее Игорь. Он оказался у двери раньше и перегородил дорогу. Сняв с вешалки сумку, расстегнул ее, достал букет роз.

— С днем совершеннолетия, малыш, — сказал он, протягивая Ольге букет.

— Но как вы могли заранее узнать? Ведь я только сейчас сказала, — лепетала Ольга, глядя на упругие алые лепестки.

— Не вы, а ты, и потом, не нужно ничего выяснять. Думаю, мы оба ждали этого момента, так что не нужно лишних слов, — сказал он.

Действительно, зачем выяснять? Она сама в самом деле хотела быть рядом. А о том, чтобы он подарил цветы, даже и не мечтала. Это было чудо, и оно продолжалось. Игорь вынул из сумки бутылку ликера, коробку шоколадных конфет, поставил все на стол. Подошел к встроенному шкафу для посуды, достал две маленькие рюмочки. Ольга наблюдала, чуть ли не раскрыв рот, как он неторопливо откупоривает бутылку, разливает по рюмочкам прозрачную густоватую желтую жидкость, и забыла о своем желании уйти, настолько невероятным все это казалось. Он жестом пригласил Ольгу к столу, взял в руку одну рюмочку.

— За тебя, за твое счастье, — сказал Игорь.

Ольга подошла и, внутренне содрогаясь от мысли, что придется вновь выпить что-то алкогольное, тоже взяла рюмку.

— Ты попробуй, не понравится, не пей, — сказал он.

Ольга, чтобы не спорить, поднесла рюмку к губам и почувствовала аромат ананаса. Очень давно ананасы привозил из Москвы ее папа. И с тех пор она не пробовала их. Она не помнила их вкуса, запаха, и сейчас на нее повеяло чем-то знакомым и родным. Она отпила немного. Это оказалось ничуть не противно, наоборот, невероятно вкусно.

— Это немецкий ликер, — сказал он. — Он лишь недавно стал появляться у нас, и я знал, что тебе понравится.

Ольга допила ликер и положила в рот конфету, тоже необыкновенную на вкус, тающую во рту.

Игорь включил настольную лампу, выключил верхний свет, включил приемник и стал крутить ручку, выбирая музыкальную программу.

— Магнитофона, к сожалению, нет, — сказал он, останавливаясь на одной волне. Ольга была рада, что он миновал несколько эстрадных шлягеров, которые она и сама не выносила и которыми ее мучила Вика, постоянно включающая радио и тоже сетующая на отсутствие магнитофона. Хрипловатый голос Высоцкого пел о любви. Это была одна из любимых Ольгиных песен. О том, как схлынул всемирный потоп и из его вод появилась любовь, растворившись в воздухе.

Игорь слушал, откинувшись на спинку стула, заложив руки за голову. Ольга смотрела на него, и ее вновь посетило ощущение нереальности всего происходящего. Она сама подлила себе еще ликера, с удовольствием пила, слушая любимого певца. А в лице Игоря не было даже намека на непроницаемость и невозмутимость. Было такое впечатление, что он в жизни постоянно носил маску, а сейчас сбросил ее. Он улыбался как-то странно… и в его лице были детская незащищенность и восторженность.

— Обычно ты другой, — произнесла Ольга.

— Я глупо счастлив, — сказал он.

У Ольги перехватило дыхание от его короткой фразы. Она и сама была неправдоподобно глупо счастлива.

Высоцкого сменил саксофонист. Пронзительная страстная мелодия отзывалась в сердце, и было так хорошо, так бесподобно хорошо. И от музыки, и от улыбки Игоря, и от действия ликера, и от аромата роз, то едва уловимого, то накатывающего сладкой волной. Розы за неимением вазы поставили в литровую обычную банку тут же, на столе, и это тоже было чудо… Ольга привыкла анализировать свои мысли и ощущения, внимательно следя за собой, но сейчас ей было не до этого. Не все ли равно, почему? Если так хорошо. Просто сидеть, молчать и слушать музыку.

— Ольга, я могу пригласить тебя на танец? — спросил Игорь.

Ольга молча встала и первая шагнула, словно ждала этого вопроса. Он поднялся ей навстречу, и счастье захлестнуло ее всю. Она положила руки ему на плечи. Оказывается, танцевать на занятиях в институте — это одно, а с мужчиной в полутемной комнате — это другое. Руки партнера по танцам тоже лежат, как и его руки сейчас, на ее талии, но она не ощущала от них ничего, кроме того, что они держат ее. А от его рук, как от источника, шло тепло и растекалось по ее телу. Даже когда ей приходилось танцевать с Аликом, которого она смущалась сильнее, чем всех остальных, и которого находила красивым, ничего подобного она не чувствовала. А как приятно ощущать ладонями крепость мускулистых плеч! Плечи Алика были худенькими и изящными, и ей казалось раньше, что ей это нравится. Потом рука Игоря легла ей на спину и прижала ее к нему, нежно и бережно, как хрупкий цветок. Теперь это был уже не танец, а объятия, и хотелось, чтобы это длилось вечно.

Игорь вдруг немного отстранился, она удивленно взглянула на него. Как, неужели все? А он наклонился к ее лицу. «Всегда хорошо быть не может», — мелькнула в голове у Ольги мамина пессимистичная фраза. Вот сейчас очарование вечера закончится, потому что поцелуй прервет все. Она попыталась высвободиться, но его рука, оказывается, держала ее сильно, но не причиняя боли и неудобств. Его губы дотронулись до ее губ. Они были теплыми и сухими, и чудо продолжалось. Даже когда они приоткрылись и стали нежно перебирать ее губы, ей не стало неприятно, а когда его язык прошелся по их уголкам, ее пронзило новое страстное ощущение, острое и сладкое, и после этого она уже не боялась и не анализировала действия мужчины. Ольга, повинуясь инстинкту, пробудившемуся в ней, ответила на поцелуй, и где-то далеко-далеко, в глубине замолчавшего разума, была мысль, что делают они то же, что делал Юра, и это, оказывается, так замечательно, так чисто и возвышенно. Она делала то, чего делать не умела, что подсказывал ей все тот же женский инстинкт: ее рука, скользнув выше, гладила его короткие жесткие волосы, и в этом тоже было блаженство. А он целовал ее шею, и она изнемогала от сладости и неги под его поцелуями и выход находила в ответных ласках. Игорь подхватил ее на руки, и это было естественным продолжением. Она не могла больше стоять на ногах — они как-то вдруг ослабли, и голова приятно кружилась. Ее впервые держал на руках мужчина. И ощущение защищенности, покинувшее ее давно, вернулось опять. Она чувствовала себя под надежной защитой, и была вера в то, что все, что бы ни сделал этот мужчина, будет единственно правильным. Игорь, неся ее легко, словно она и не весила ничего, прошел к кровати и опустил ее на покрывало, потом лег рядом. «Ничего плохого и недозволенного он сделать не может, потому что это он». Это чувство не покинуло ее даже тогда, когда его пальцы стали расстегивать пуговицы на ее блузке. Она не воспротивилась, только сама потянулась к его губам. Его рука гладила ее грудь, уже обнаженную. О том, что хорошо может быть невыносимо, она и не знала. А тело окончательно вышло из повиновения и стремилось усилить то, что и так, казалось бы, уже невозможно было вытерпеть, и хотело слиться с другим телом еще ближе. Ольгу не отрезвила даже боль, слишком короткой она была, а наслаждение было длительным и все усиливающимся. И ощущение в себе другого человека было восхитительным и высоким. Это единение гораздо большее, чем поцелуи, хотя, казалось, ближе не бывает. И восторг, головокружительный, звенящий, вызвавший обоюдный счастливый вскрик, тоже был высоким и чистым. А потом покой, и можно просто лежать рядом, отдыхая и глядя на красивый мужественный профиль, освещенный луной.

«А девушка? Та, о которой он писал? Она как же? Но, может быть, там все кончено и они расстались?» — думала Ольга.

От охвативших ее сомнений она отодвинулась от человека, который только что был ей самым близким.

— Что-то не так? — спросил Игорь, повернув к себе голову Ольги.

— Игорь, а та любовь… Ну та история, которую ты описывал, она не имеет для тебя теперь значения? Ты не будешь ее продолжать? — спросила она.

— Ну почему же? — удивился он. — Это будет мой лучший сценарий. — Он задумался. — Это действительно лучшее из того, что написано мною, и если мне суждено прославиться, то это и принесет мне славу.

Ольге было неприятно, что другая девушка вдохновляет его. Даже тогда, когда рассталась с ним.

— А ты оказалась еще прекраснее, чем… — начал говорить он.

— Чем та девушка? — с надеждой перебила Ольга.

— Да, вы разные, — засмеялся он. — Хотя в вас и много общего. Но главное сейчас — завершить этот сценарий. А потом я хотел бы, чтобы по нему сняли кинофильм. А ты сыграешь в нем главную роль. Это принесет славу нам обоим. Я буду великим сценаристом, а ты — великой актрисой. И будешь сниматься только в кинофильмах по моим сценариям.

— Что ты… — засмеялась Ольга. — Ведь есть еще режиссеры. А твоя героиня, наверное, красавица… Режиссер может предпочесть другую.

Игорь легко вскочил с кровати и, не одеваясь, прошелся по комнате, включил свет. Ольга инстинктивно захотела прикрыть наготу, заметалась взглядом в поисках одежды, не найдя, стыдливо закрылась руками.

— Иди сюда. — Он легко подхватил Ольгу с кровати, опустил ее перед большим зеркалом, где они отражались во весь рост. От непривычного для Ольги зрелища обнаженных тел она зажмурилась.

— Смотри, — повелительно произнес он. — И если ты скажешь, что видишь перед собой не красавицу, значит, у тебя начисто отсутствует эстетическое чутье, и тебе, а не мне нечего делать в искусстве.

Ольга открыла глаза, приготовясь к тому, что вот теперь чудо закончится. Но… оно не кончилось. На нее смотрела девушка с огромными светящимися голубыми глазами, разрумянившимся белокожим лицом, припухшими от поцелуев красными губами, точеной фигуркой, которая великолепно смотрелась рядом с высокой мужественной фигурой парня, стоящего рядом. Волосы, которые Ольга всегда заплетала в косы и укладывала либо на затылке, либо вокруг головы, рассыпались по плечам светлыми волнами.

— Я выгляжу красивой, когда я рядом с тобой, — сказала наконец Ольга. — Это ты украшаешь меня.

— А я считаю, что все дело в тебе самой. Ты сейчас раскрылась, как цветок, — сказал он. — Я только помог тебе.

— Тогда почему же я никому не нравлюсь? — спросила Ольга.

— Во-первых, ты никогда не поднимаешь глаз, — сказал он. — А если и поднимаешь, то они потухшие и напуганные. Ты всегда опускаешь плечи и стараешься убежать. Ты раскрепощаешься только тогда, когда забываешь себя, когда играешь, и тогда ты прекрасна, как сейчас… Во-вторых, если есть люди, умеющие видеть то, что скрыто… — Он засмеялся. — Ну, такие, как я… они тебя просто боятся. Твоей неприступности, нежелания общаться.

— Нежелания? — удивилась Ольга. — Это, может быть, только кажется. Если бы они подошли…

— Ну я же подошел, и что? — улыбнувшись, спросил Игорь. — Кем я оказался? А я ведь просто пришел посмотреть на ваше занятие. Может быть, как раз проверял, сможешь ли ты сыграть мою героиню?

Ольга засмеялась, вспомнив их первое знакомство. Она удивлялась сама себе. Она стояла перед зеркалом обнаженная, в освещенной комнате, рядом с обнаженным мужчиной и могла непринужденно болтать, даже смеяться, не испытывая ни стыда, ни скованности. Он, тоже глядя в зеркало, обнял ее сзади за плечи, и взгляды их встретились.

— А твои глаза, когда в них блеск жизни и радости… разве есть еще в мире девушка с такими глазами, такими губами, волосами… — Его рука скользила, показывая Ольге все, о чем он говорил. — С такой шеей, грудью.

Ольга, которая всегда стеснялась того, что грудь у нее не такая пышная, как у Вики, и поэтому даже в обществе Вики предпочитала раздеваться в темноте, сейчас впервые залюбовалась своей грудью.

— Хватит, — засмеялась она, перехватив его руку, опускавшуюся вниз. — А то ты разовьешь во мне манию величия.

— Я только рассказываю тебе, кто ты есть, — сказал Игорь. — Я с этого и начал, когда сказал словами Шекспира: «Стоит, сама не зная, кто она…»

— Спасибо тебе, ты так все замечательно сделал… А я, как преступница, пробралась в твою комнату, — начала было Ольга, но Игорь прервал ее:

— Все это очень скромно, ты достойна большего. И я хотел бы отпраздновать твое совершеннолетие в ресторане, но… есть одно «но».

— Чокнутая, ты куда подевалась, я с ума схожу от волнения! — набросилась на Ольгу Вика, когда та в восемь утра появилась в комнате. — Я уже думала, ты руки на себя наложила. Юра рассказал, что вы поссорились, что ты ему не понравилась.

«Юра?» Ольге казалось, что прошло лет десять, она уже и не помнила никакого Юру.

— Ты где была? Говори! — продолжала допрашивать Вика.

Но Ольга сейчас не смогла бы пересказать ей всего, что с ней случилось. Слишком все невероятно, хорошо. Слишком она счастлива.

— Ах, Вика! — только засмеялась она и закружила подругу по комнате.

— И впрямь чокнутая, — сказала Вика и всю дорогу до института искоса поглядывала на Ольгу. — Оль, ты чего-то какая-то не такая.

— А какая? — засмеялась Ольга, вспоминая, как Игорь рассказывал ей о ней самой, наглядно все показывая.

— Ну не знаю, сияешь, как медный пятак, — определила Вика.

— Оля, я должен извиниться за своего друга, если его поведение показалось тебе не совсем корректным. Так, кажется? — спросил Ольгу Алик, подойдя к ней перед занятиями.

— Да, боюсь, мы просто не поняли друг друга и не могли понять, — сказала Ольга, махнув рукой. — Это все чепуха, Алик. Забудем.

Она отыскивала глазами Игоря среди студентов, нашла, и счастье с новой силой захватило ее, когда он, приветливо улыбнувшись, жестом поприветствовал ее.

— Да… — протянул Алик, глядя на ее счастливое личико.

— Преображенская, ты сегодня такая красивая, — сказала Лиля, девушка с их факультета. — Влюбилась, что ли?

— Вот и я о том же, — сказал Алик.

Это были дни беспробудного счастья, и счастье было во всем. О любви не было сказано ни слова, но зачем говорить о том, что и так понятно? Ольга заходила к Игорю вечером, они разговаривали о кино — говорить о нем они могли часами, — о жизни. А потом были ночи, полные испепеляющего желания, а потом возрождения к новой жизни. И было хорошо мечтать о будущем, где были, Ольга теперь точно в этом уверилась, слава и признание.

— Представь, даже на получение «Оскара» будем ездить вместе и получать вместе. Я как сценарист, ты как актриса. А наш фильм… — Он задумался и посмотрел на нее. — Я упустил только одну деталь. А если появятся дети?

У Ольги затрепетало сердце. Они никогда не разговаривали о любви, а уж о браке тем более, по какому-то молчаливому уговору обходя эту тему. И было непонятно, кто из них первый начал ее обходить. Наверное, не заговаривал он и молчала она. И вдруг так сразу разговор о детях. Выйти за него замуж, что могло бы быть лучше? Это настолько хорошо, что даже неправдоподобно. Ольга отвернулась, чтобы не показать, какое счастье переполняет ее. Ей вдруг показалось неприличным так хотеть выйти замуж за Игоря. В их мире царили достаточно свободные отношения. А они встречаются всего лишь месяц.

— Самый лучший способ расстаться с мужиком, это показать ему, что ты хочешь выйти за него замуж, — отвечала Вика на Олин вопрос, почему они с Аликом не женятся. — Нужно показывать ему обратное, тогда он не выдержит и переступит через свою боязнь потерять свободу.

Она промолчала на его вопрос, и он больше не стал обсуждать затронутую тему, вдруг вспомнив, что у него есть важное дело.

Об их отношениях узнали, в общежитии трудно что-нибудь скрыть.

— Олька, становишься человеком, — сказала Вика. — Он, конечно, не москвич, но выглядит потрясающе. Такая фигура! Ты знаешь, что он до института был профессиональным спортсменом? Мастером спорта по карате! А как все у вас было, расскажи…

Ольга, не выдержав, рассказала о первой ночи.

— Он сказал, что хотел бы пригласить меня в ресторан, но есть одно «но», — делилась она. — А какое, не сказал.

— И так понятно, — фыркнула Вика. — С тобой — и в ресторан! Смех!

— А некоторые находят меня красивой, — обиделась Ольга.

— Я тебе всегда говорила, что разным мужчинам нравятся разные бабы, и такие, как ты, доска — два соска, тоже нравятся. Но я не об этом говорю. Ты посмотри, как ты одета. Я вообще удивляюсь, как ему не стыдно с тобой по улице идти, — объяснила Вика.

— А что, нормально одета… — сказала Ольга, которая никогда не обращала внимания на то, что надето на людях, и привыкла оценивать одежду с точки зрения ее утилитарности.

— Нормально! Да Юра до сих пор твои сапоги вспоминает! И пальто. Ты думаешь, он за внешность тебя пугалом обозвал? Ты их в каком магазине купила? Их же ни одна старуха не наденет, — отчитывала Вика. — Я рада, что теперь май, и ты их сняла. А эта юбка, а эта блузка! Но по сравнению с сапогами… Те были просто атас. — Она разразилась смехом. — И Игорь это видит, он же не слепой. Ты посмотри, как он сам одевается. Конечно, не по первому шику, у него шмоток мало, но они классные.

Ольга впервые задумалась на эту тему. Ей просто нравился Игорь, она никогда не думала, во что он одет. Ей нравились его рубашки, джемпера, потому что они были его.

После этого разговора Ольга стала обращать на это внимание. И выяснилось, действительно люди одеваются по-разному. Кто со вкусом, кто без, кто хорошо. Кому-то его одежда идет, кому-то нет. Ольга придирчиво осмотрела себя и вдруг ужаснулась. Игорь расписывал ей ее красоту, когда они стояли перед зеркалом без одежды. Не случайно ли? Он ведь прекрасно представляет, что у нее нет возможности купить другую одежду, и из деликатности молчит. Ольга ужаснулась открытию. Что, если слова Вики — правда, и ему действительно стыдно идти с ней по улице?

Сама Вика была одета по последней моде, даже слишком дорого и вычурно.

— Тебе хорошо, твои родители присылают тебе деньги, — как-то позавидовала ей Ольга, глядя, как Вика наряжается в институт.

— Родители? — Вика рассмеялась. — Ну, Ольга, ты наив! Вот эти туфли тебе нравятся? — Она выставила вперед свою ногу, обутую в красные блестящие туфельки на высоком каблуке-шпильке.

— Да, конечно, — сказала Ольга, думая о том, что Вика всегда носит мини-юбки, а колготки гармошкой не собираются у нее на коленях.

— Так мои родители на такие туфли вдвоем работать месяц должны, — смеялась Вика. — Это же итальянские, самый последний писк, я их на рынке купила.

О существовании рынков Ольга слышала краем уха, но никогда там не была. А там продавали дорогие импортные вещи. Ольга же носила отечественные и такие старые…

— Или вот эти колготки, это Франция, — объясняла Вика. — Мужики так и норовят за ногу ухватить.

— А как же тогда? — растерянно спросила Ольга.

— Я работаю, — усмехнулась Вика. — Мы уже не дети — на родительские подачки жить. Мы женщины и должны красиво одеваться.

— Вика, а я не могу там тоже подработать? — спросила с надеждой Ольга.

Вика только покачала головой.

— Там все занято, — ответила она чуть позже.

Действительно, Ольга никогда не задумывалась, куда исчезает Вика после занятий. У нее была своя жизнь, и в Викину она не лезла. Выходит, Вика работает, тогда как она выглядит так, что нормальному человеку с ней стыдно…

Был конец мая, начиналась пора зачетной сессии. Как-то Вика вернулась в комнату только под утро, махнула рукой на Олин вопрос, пойдет ли она в институт, торопливо начала раздеваться, собираясь лечь спать, и из кармана ее джинсов, настоящих, американских, которые выгодно подчеркивали ее формы, выпали несколько денежных купюр. Ольга ошалело уставилась на них, разглядывая сторублевки.

— Неужели есть работа, на которой можно столько заработать за одну ночь? — спросила Ольга, помня, как вчера Вика жаловалась на полное отсутствие денег.

— Можно и больше, — пробормотала Вика, торопливо суя их обратно. — Кстати, есть шанс и для тебя. Хочешь?

— А что нужно делать? — спросила Ольга.

— Помнишь того мужчину, который ехал с тобой вместе в Москву? — спросила Вика.

Ольга помнила его смутно, запомнила только, что он и Вика быстро познакомились и долго отсутствовали в тамбуре.

— Его зовут Леша, он сейчас вместе с одним парнем открыл фирму по продаже компьютеров. Парня зовут Костя. Они хорошо зарабатывают, и им нужно снять рекламный ролик, чтобы зарабатывать еще лучше. И им нужны девушки для съемок. Когда Костя мне описал типаж, который ему нравится, я сразу подумала про тебя, — рассказывала Вика.

— Понятно, — сказала Ольга. — Я только в толк не возьму, как ты Лешу встретила, уже полгода прошло. Случайно?

— Все, спать, спать, и никаких вопросов до вечера. А вечером, если согласна, поедем к ребятам. Если понравишься, заработаешь неплохо. Вот только тебя одеть нужно во что-то… — Вика положила голову на подушку и уснула.

После занятий в институте Ольга пошла прогуляться. Вика все равно спит, не стоит ее будить. Последнее занятие было у них по специальности, с Игорем они были на разных факультетах, и он задерживался. Ольга была этому рада. Ей хотелось побыть одной и насладиться своей новой удачей. Конечно, она согласится на работу, предложенную Викой, ей нужны деньги. Она не скажет ни о чем Игорю, а когда получит зарплату, пойдет в магазин, самый лучший, или на рынок вместе с Викой и купит новое платье, туфли. Для него будет сюрпризом увидеть ее одетой красиво, как все девушки. Ольга зашла на ВДНХ и подошла к фонтану. В глаза било ослепительное майское солнце, листья на деревьях были молодыми и свежими, струи фонтана взмывали мощным потоком вверх и падали вниз, и сразу три радуги Ольга разглядела у фонтанных брызг. «Все будет хорошо, все будет хорошо, это новая удача», — думала Ольга.

— Привет, Олененок, — услышала она сзади голос, ставший таким знакомым, таким родным.

Она оглянулась. Игорь стоял, засунув руки в карманы джинсов и улыбался ей открыто и ласково. Сейчас, когда Ольга думала об одежде, она отметила, что джинсы у него тоже фирменные, только потертые, но это даже модно, а голубая с короткими рукавами трикотажная тенниска очень подходит к его джинсам и кроссовкам, и вообще, к его спортивной фигуре очень идет спортивный стиль.

— Что за странный взгляд? Ты так разглядываешь меня, словно впервые увидела, — засмеялся он.

— Да нет, я просто так, — сказала Ольга, представив себе, как будет приятно ему увидеть ее в новом платье. А может быть, тоже купить джинсы и быть под стать ему?

— В тебе происходят какие-то перемены, — заметил он. — Не знаю, хорошо это или плохо, но мне чем-то не нравится твое настроение.

— Это хорошо, — заверила его Ольга. — А как ты нашел меня?

— Шел, шел и нашел, — отшутился он. — А что вы делаете, мадемуазель, сегодня вечером? Не могу ли я пригласить вас…

— Нет, к сожалению, не можете, — перебила Ольга. — Я занята сегодня.

— Вот как? — Он вдруг помрачнел. — А чем, если не секрет?

Ольга смутилась. Рассказать — значит, не будет сюрприза.

— Секрет, — сказала она, подумав.

— Ну ладно, не смею настаивать, — сказал он и, показав на радугу, добавил: — Все-таки даже в объяснении этого чуда скрыто опять-таки чудо. Солнечный свет, который аллегорично называют белым светом, преломляясь, распадается на семь цветов, создающих такую красоту. А если эти семь цветов взять и перемешать, то они, слившись в один, дадут черный цвет.

— Не нужно так мрачно, — попросила Ольга.

Он ничего не ответил и вскоре ушел, сославшись на занятость.

— Вот это платье наденешь, — бросила в Ольгу, зашедшую в комнату, черным трикотажным платьем Вика. — Я его себе покупала, но мне оно оказалось слишком мало, а продать не успела.

Ольга вернулась в плохом настроении. После разговора с Игорем на душе было тоскливо, хотя ничего плохого друг другу они не сказали.

— Опять кислая, — возмутилась Вика. — А ну, примерь.

Ольга надела платье, подошла к зеркалу и удивилась, увидев себя. Действительно, Вика права. Одежда меняет человека. Платье обтягивало ее фигуру, подчеркивая стройность и изящность.

— Волосы мы распустим, накрасим, — суетилась вокруг Вика. — И даже с твоей худобой будешь девочка что надо, манекенщицы тоже мужикам нравятся, иначе их бы не выпускали на помост.

Ольга безропотно подчинялась тому, что творила с ней Вика.

— Ну вот, о’кей! — радостно воскликнула наконец подруга, и Ольга ахнула, вновь приблизившись к зеркалу. На нее смотрела женщина-вамп: с алыми губами, яркими тенями, румянами. И еще это черное платье, открывающее ноги чуть ли не до трусов. Сама Вика мало чем отличалась от Ольги, разве что цветом волос и фигурой.

— Я никуда не пойду в таком виде! — воскликнула Ольга. — Что обо мне подумают люди?

— Что подумают, что подумают! — засмеялась Вика. — Что им до тебя далеко. Ну все, бежим, а то опоздаем, эти начинающие бизнесмены не любят, когда опаздываешь.

Ольга с Викой ехала в лифте и старалась не смотреть на студентов, едущих с ними, — так ей было неуютно в новом для нее образе. А Вика смеялась, как всегда, шутила. Они вышли на улицу, Ольга привычно направилась к остановке автобуса.

— Порядочные люди ездят на такси, — сказала Вика, — а мы должны вести себя как порядочные люди, а не какое-нибудь чмо. — Она привычно остановила такси, стала, хихикая, торговаться с водителем. Ольга вдруг вспыхнула до корней волос, увидев, как из автобуса вышел Игорь и остолбенел, глядя в их сторону.

— Все, поехали. — Вика почти запихнула Ольгу в автомобиль, и Ольга, повернувшись, видела сквозь стекло отъезжающей машины, как Игорь все стоит и смотрит им вслед.

Ей стало не по себе, и ее начали мучить дурные предчувствия. А Вика сидела рядом с водителем и весело отвечала на его заигрывания.

— Вика, а почему мы едем так поздно, ведь рабочий день уже давно закончился? — спросила Ольга, думая о том, что это и будет первый вопрос, который задаст ей Игорь, все-таки придется с ним объясниться.

— У них ненормированный рабочий день, — ответила Вика. — Они же не конторские крысы, они бизнесмены.

— А где находится их учреждение? — поинтересовалась Ольга, вдруг вспомнившая, как Вика говорила шоферу что-то насчет Серебряного бора, а в Серебряном бору явно никаких учреждений быть не могло.

— Скажешь тоже! — хмыкнула Вика. — Это называется не учреждение, а офис. Но едем мы не в офис, так знакомиться не принято у деловых людей. Мы едем к ним на дачу, как и положено.

— Шикарные дачи в Серебряном бору, — вступил в разговор шофер. — Я там был как-то.

— Да уж, ничего, — кокетливо наклонила голову Вика.

— И все-таки, ответь мне точно, — попросила Ольга, когда они уже выехали за пределы Москвы и поехали по дороге, проложенной среди сосен и елей, — для чего нужно встречаться с ними именно на даче?

— Оля, ты своими вечными страхами заморочила голову уже самой себе, — весело отозвалась Вика, щелкнув зажигалкой и закуривая.

Хвойный аромат, который доносился до Ольги сквозь приоткрытое стекло машины, вытеснился дурманящим запахом сигареты.

— Я же тебе говорила уже, подружка ты моя подозрительная, что все важные дела лучше всего решаются в неофициальной обстановке. Так они, кажется, любят выражаться…

— Что же это за дела такие у красивых пташек? — улыбнулся шофер.

— Да вот такие дела, что вам знать не обязательно, — ответила Вика.

— Ты знаешь, Вика, я не очень доверяю всем этим неофициальным обстановкам, — продолжала сомневаться Ольга, которой вдруг вся затея Вики показалась авантюрой. — Сняться в рекламном ролике — это, конечно, хорошо. Но зачем знакомиться на даче? Ведь я этих людей совсем не знаю и ты тоже. Ты полгода назад ехала в поезде с Лешей, как вы встретились потом? Где?

— Мы? — Вика странно засмеялась. — Ну, случайно, на улице, и разговорились… Устраивает? Костя — его лучший друг, партнер. Я его видела пару раз, очень видный парень, молодой, моложе Леши. И ты не о том думаешь. Тебе главное что? Понравиться Косте, потому что снять клип — идея именно Кости и выбирает девушку он.

— А что значит понравиться? — спросила Ольга, вспомнив неудачный опыт знакомства с Юрой.

— Да ничего особенного. Посидим, выпьем, наговорят комплиментов, ты поулыбаешься, чуть-чуть глазки построишь, потом и о работе поговорим, о подробностях, деталях там всяких. Сколько заплатят, когда подъехать, куда… Только ты вот что, ты вперед них в разговор не лезь с выяснениями, они этого терпеть не могут. Они платят, они и музыку заказывают. Ясно? — просвещала Ольгу Вика.

— Не очень, — призналась Ольга.

— Чего ж неясного? Все ясно, — захохотал шофер.

— Сказано тебе, не лезь не в свое дело, — вдруг рассердилась на него Вика.

— Ладно, примадонна, — согласился он и больше не раскрывал рта.

— Вика, я не хочу, я поеду назад, — сказала Ольга, видя, что за окном начинает смеркаться. Машина ехала вдоль увитого лозами винограда решетчатого забора.

— Тормози, приехали, — скомандовала Вика, вышла из машины, остановившейся у ворот, подошла к воротам и нажала кнопку звонка.

Сквозь решетку забора виднелась дача. Каменный, в отличие от близстоящих деревянных домов, двухэтажный коттедж, крытый ярко-красной черепицей.

— Сейчас выйдут, — сказала Вика, расплачиваясь с шофером.

— Вика, поедем обратно, — взмолилась Ольга, заметив, как быстро начинает темнеть. — Как мы ночью будем добираться, если машина уедет?

— Оль, ты вроде совсем нормальным человеком стала в последние месяцы и вдруг опять за старое принимаешься? — недовольно пеняла ей Вика, отпуская машину. — Снова хочешь быть синим чулком? И, пожалуйста, не позорь меня перед людьми, раньше нужно было отказываться, теперь уже поздно, вон идет Леша.

Ольга, как оказалось, почти не помнила его и сейчас разглядывала приближающуюся фигуру с замиранием сердца, вся терзаемая страхом.

Он оказался невысоким, полноватым мужчиной, одетым в темные брюки и белую тенниску. Он открыл им ворота, а Ольга вспомнила ноющего Вадика и то, как этот мужчина помогал ей закрывать окно. Ее страхи понемногу улеглись. Вел себя мужчина солидно, и вид у него был солидный.

— А вот и наши дамы, — приветливо сказал он. — А это несравненная девушка Ольга?

— Да, — ответила Ольга, чувствуя, как страх ее начинает понемногу отступать.

— А я — Алексей, — представился мужчина. Как вам здесь нравится?

— Красиво, — искренне ответила Ольга. — Я такие дачи видела только в иностранных кинофильмах, где-нибудь на берегу Средиземного моря.

— Средиземного моря у нас нет, а в остальном здесь не хуже, — сказал Алексей, ведя девушек в дом. — Там, среди сосен, есть речка и великолепный пляж, но вы все увидите сами.

— А это ваша дача? — спросила Ольга. — Или вашего друга?

— Моя? — засмеялся Алексей. — Да нет, даже Костя еще не в состоянии такую отгрохать. Это дача его отца… Но у нас, Оленька, еще все впереди, и мы выстроим дачи не хуже.

По дороге Алексей обнял Вику за талию, и она не отстранилась, только засмеялась, когда он, склонившись, что-то шепнул ей на ухо. Ольге такое поведение подруги не понравилось, но она отогнала сомнения. Разве Вика не со всеми так вела себя? Она улыбалась, кокетничала, но вместе с тем любила одного Алика.

Подруги в сопровождении Алексея вошли в дом. Очутившись уже в гостиной, Ольга не сумела сдержать возглас восхищения: задняя стена комнаты была от пола до потолка стеклянной, за ней открывался великолепный вид на сад с цветочными клумбами и дорожками, посыпанными гравием.

— Я счастлив видеть, что наша гостья так неравнодушна к красоте, — услышала Ольга за спиной приветливый голос.

Обернувшись, она увидела молодого мужчину приятной внешности с черными, аккуратно приглаженными и зачесанными назад волосами, одетого в бежевые брюки и светлую рубашку с закатанными рукавами. Он был тоже полноват, как и его друг, но немного моложе. Его волосы уже начали редеть, в глазах была приветливость и некоторая усталость. Ольга подумала, что ему, должно быть, лет тридцать.

— Здравствуй, Викуля, — он широко улыбнулся Вике. — И, уверен, что не ошибусь, если скажу, здравствуй, Ольга.

— Не ошибетесь, — засмеялась Ольга.

Ее будущий работодатель показался ей даже менее опасным, чем Алексей, и она внутренне потешалась над собой и корила себя за напрасные страхи.

— Константин, — он подошел к Ольге и наклонил голову: — Двадцать пять лет, рост метр восемьдесят, холост, к уголовной ответственности не привлекался…

— Еще успеешь, вся жизнь впереди, — вставил слово Алексей.

Ольга непринужденно рассмеялась. Ей понравились эти люди, и теперь, когда она точно знала, что согласна работать с ними, ей не терпелось перейти к обсуждению рекламного ролика, но она помнила просьбу Вики.

— Я вижу, вы оценили обстановку? — спросил Константин.

— У вас здесь просто замечательно! Такой сад, — ответила Ольга.

— Это зимний сад, — объяснил Костя и, снова широко улыбнувшись, добавил: — Но зима прошла, до следующей далеко. А близко только я.

Он так по-доброму это сказал и так по-мальчишески улыбнулся, что Ольга впервые в жизни не возмутилась на пошлость и не возразила, когда он взял ее под руку, продолжая показывать гостиную, обставленную плетеной и мягкой мебелью, удивительным образом сочетающейся. На стенах висели картины.

— А это Левитан? — спросила Ольга. — Какая удачная копия.

— Это все подлинники, но это не моя коллекция. Предок увлекался, — сказал Константин. — Я не сторонник классического искусства. На моей даче все будет по-другому. И мебель, и картины…

Ольга поискала глазами Вику, но ее и Алексея в комнате не было. Правда, Ольга уже и не боялась своего галантного кавалера. В его манерах и интонациях была грациозность. Услышав, что ему двадцать пять, как и Игорю, Ольга никак не могла не сравнить его со своим любимым. Костя в сравнении проигрывал, в нем не было той неуловимой мужественности, которая была в Игоре, в его жестах, манере держать себя, во взгляде, улыбке.

— Просим к столу, шашлыки уже готовы, — объявила появившаяся в гостиной Вика.

— А к ним — чудесное шампанское из провинции Шампань, — добавил возникший за ее спиной Алексей.

Через полчаса все уже сидели за большим столом в гостиной.

— Итак, я предлагаю выпить… — Константин встал с бокалом в руке.

— За нас, — кокетливо склонив голову, произнесла Вика.

— Собственно, это я и хотел сказать, но не столь лаконично, — засмеялся Константин, опять садясь. — Но правду говорят, краткость — сестра таланта, и Вика лучше выразила мое пожелание, нежели бы сказал я сам.

— Да, Викуша — наша гордость и ценность. — Ольга, сидевшая рядом с Викой, заметила, как Алексей положил ей на колено руку. Вика, словно и не чувствуя его руки, залпом осушила бокал.

Разговор шел веселый и ни о чем. Время шло, и Ольга начала тревожиться. Мужчины пили, значит, некому будет сесть за руль. Может быть, у них есть шофер или шампанское для них — не помеха. Вика пьянела все больше, рассказывая веселый анекдот, решила его изобразить — поднялась из-за стола, прошлась по комнате и, споткнувшись, пошатнулась. Алексей оказался рядом, поддержал ее и усадил на мягкий угловой диван, сел, обняв ее. Ольга с облегчением отметила, что шампанское закончилось. Но Константин встал, достал из зеркального бара граненую бутылку с импортной этикеткой.

Бесчисленные салаты, шашлыки были съедены. Алексей, действуя с ловкостью официанта-профессионала, убрал со стола и водрузил на него огромную плетеную вазу с фруктами. Среди них были и те, которые Ольга видела впервые.

— Ликер «Куантрэ» лучше всего, Ольга, закусывать плодами манго, — сказал Константин, наливая в маленькую рюмку, стоящую около Ольги, жидкость из граненой бутылки.

Ольга только один раз пила ликер, с Игорем, тогда он так понравился ей. И хотя она понимала, что нужно прервать затянувшееся застолье, не удержалась и, сдавшись на уговоры Кости, отпила глоток.

— Божественно! — воскликнула Вика.

— Да, недурно, — согласился Алексей, который опять занял место около Вики и спросил, обратившись к Константину: — Это из Швейцарии?

— Да, — кивнул Константин. — Есть еще одна экзотика из Швейцарии, дамам должно понравиться. — Он достал из холодильника красиво упакованную коробочку, открыл. — Это белый швейцарский шоколад, — пояснил он. Шоколад действительно был белый, а ликер бесподобный, но Ольге все больше не терпелось начать серьезный разговор.

— А теперь — немного музыки, — объявил Алексей, встал, вышел и быстро вернулся со свечами, расставил их в подсвечники, развешанные по стенам гостиной. Потом зажег свечи, включил стоящий в углу музыкальный центр, погасил свет и подошел к Нике.

Сквозь два стекла — стены гостиной и потолка зимнего сада — было видно, как на небе высыпали звезды. Сад, освещенный изнутри круглыми фонарями небольшой мощности, почти лежащими на полу, выглядел прямо-таки фантастически. Все вместе должно было нравиться, и музыка была очаровательная — никогда раньше Ольга ее не слышала, но она приехала не за тем, чтобы любоваться причудливой красотой, и, сидя сейчас среди всей этой экзотики, думала о том, что один вечер в студенческой комнате со старой, потертой, поломанной мебелью без всех этих причуд вдвоем с Игорем ей гораздо дороже, чем миллион таких пустых вечеров. Ей страшно хотелось домой, в общежитие, к Игорю.

— Вика, — она не выдержала и подошла к подруге. — Можно тебя на два слова?

— Да? — Вика встала, отойдя с Ольгой. Ольга заметила, что подруга совсем пьяна.

— Вика, когда мы будем разговаривать о работе? — спросила Ольга.

— Олечка, подружка… деньги ты получишь, а что еще надо! — пьяно смеялась Вика.

— Ну, нужно же обсудить все с ними, Вика, — настаивала Ольга.

— Какие-то проблемы? Вам что-то не нравится, Оля? — спросил, подойдя к ним, Константин.

— Да вот Оля волнуется из-за оплаты, — объяснила Вика.

— Ну что ж… — усмехнулся Константин, посмотрел на Алексея, сделал понятный только им двоим жест.

Алексей, обняв Вику, стал подниматься с ней по лестнице, ведущей на второй этаж. Вика хохотала, придерживаясь рукой за перила, и чуть не упала, но ее опять вовремя поддержал Леша.

— Вика мне говорила, что вы хотите рекламировать компьютеры, — начала Ольга, оставшись с Костей вдвоем.

— Оленька, это преступление — разговаривать о делах, когда звучит такая песня. Певец как раз поет о том, что начинается танец при свечах для двоих.

— Вы понимаете, о чем он поет? — скептически спросила Ольга. — Ведь это даже не английский.

— Да, Хулио Иглесиас поет по-испански, — улыбнулся Костя, не обидевшись на ее скептицизм. — Но я знаю его не хуже, чем английский и немецкий. Предки постарались. Но мы теряем время, танец предназначен для нас с вами, а музыка истекает, как время…

«Я ничего не потеряю, если станцую с ним один танец, раз он так хочет, и поговорить можно во время танца», — подумала Ольга, согласившись.

Танец был каким-то бесконечным, музыка, которая поначалу понравилась, стала действовать на нервы. А рука Кости с талии опустилась ниже, Ольга вернула ее на прежнее место.

— Константин, извините, но я приехала поговорить о работе, — напомнила она. — Я хотела сняться в рекламном клипе…

— Бог мой! Я встретил тебя, как принцессу, а тебе все не нравится! — воскликнул Константин.

— Да, не нравится, — решительно сказала Ольга.

— И я тоже? — вкрадчиво спросил он.

— Ну при чем тут это?! — Ольга чуть не плакала, поняв, как ошиблась. — Вика говорила мне о рекламе. Вы возьмете меня на работу?

— Да, конечно! Какие проблемы! — Костя отпустил ее, налил по рюмкам ликер. — Выпьем за будущую совместную работу.

Ольге пришлось выпить с ним.

— А теперь давайте поговорим конкретнее или это потом? — спросила Ольга, осушив рюмку, как и настаивал Костя.

— Конечно, потом, — засмеялся он по-доброму, и ей опять стало стыдно за свои мысли.

— Тогда скажите мне, как я могу вернуться домой, уже поздно.

— Никаких домой, я впервые встретил девушку своей мечты, а она собирается упорхнуть! — Костя обнял ее.

Ольга вдруг почувствовала, что у нее закружилась голова. Это было странно. Когда они пили ликер вдвоем с Игорем, она выпила больше и не опьянела. А сейчас комната вдруг стала вращаться у нее перед глазами.

— Пустите меня, — постаралась освободиться она. — Мне нехорошо. Я могу присесть?

— Даже прилечь. — Костя увлек ее к дивану. — И я составлю компанию девушке моей мечты…

— Нет, — сказала Ольга, прилагая все силы, чтобы вырваться, но сил не было, а руки Константина крепко обхватили ее сзади спины. Одна сжала грудь, другая скользнула под платье, и одновременно он, опрокинув ее на диван, навалился сверху.

— Тебе нравится сопротивляться? — Улыбка у него и сейчас была милая и добрая, только дышать он стал быстро и тяжело. — Мне тоже больше по душе, когда сдаются не сразу, но уже хватит, я тоже пил, а «Куантрэ» крепче, чем водка.

Его действия так противоречили его тону и выражению лица, но он всей своей тяжестью придавливал Ольгу к дивану, а его рука стягивала с нее трусы.

— Пустите же, я буду кричать, — Ольга обеими руками схватилась за его руку: — Вика!

— Вика знает свое дело, и тебе пора прекратить этот спектакль, — вдруг со злостью сказал Костя. — Я же сказал, он не к месту. — Другой рукой он пытался схватить обе ее руки. — И мне сейчас хочется нежности.

От такого неожиданного поворота Ольга даже перестала сопротивляться. Неужели он принимает ее за проститутку? А Костя, воспользовавшись моментом, наконец поймал обе ее руки, крепко стиснул одной своей и завел ей за голову. Одновременно он шарил другой рукой между своих ног.

— Вы меня не так поняли, я действительно приехала разговаривать о работе! — кричала Ольга, но он не отпускал ее.

Ольга напрягла все силы, пытаясь высвободиться, извивалась всем телом, но он еще сильнее сжал ее руки и сильнее наваливался на нее.

— Прекрати, идиотка, я хорошо заплачу, она тебе что, не сказала? — прошипел Костя ей в лицо. — Получишь пятьдесят долларов. Хватит?

Ольга почувствовала прикосновение к бедру чего-то твердого, напряженного и, сообразив, что через минуту будет изнасилована, сдавленно крикнула, дернула головой и укусила его руку. Вскрикнув от боли, он ослабил хватку, Ольга освободила свои руки, последним усилием выскользнула из-под него, отскочила от дивана. Хмель прошел, голова больше не кружилась.

— Ну что такое… Тебе мало? — Костя поднялся вслед за ней. Он был сейчас совершенно не похож на того парня с отменными манерами, который встретил Ольгу в гостиной: волосы были взлохмачены, брюки и трусы полуспущены, а на лице выражение злости и недоумения одновременно.

— Вы мне омерзительны! — крикнула Ольга, отступая. — Неужели не понятно, мне не нужны ваши деньги.

— Сто долларов хватит? — процедил он, приблизившись.

Ольга вместо ответа с размаху влепила ему пощечину и отскочила к стене, сорвав подсвечник.

— Если вы приблизитесь ко мне, я разобью вашу стеклянную стену, и…

— Полная идиотка, — Костя стал застегивать брюки. — Я не насильник, а ты знала, зачем ехала. Ты действительно понравилась мне. Я дам тебе двести, но чтоб без выкрутас.

— Я не продаюсь. — Ольга поняла, что каким-то образом спасла себя.

— А если триста? — В лице Кости злость уступила место обаятельной улыбке. — У меня есть, не сомневайся.

— Я ухожу, — сказала Ольга. — И если ты мне не скажешь, где Вика, я расскажу обо всем в первом же отделении милиции.

— Ух ты! — расхохотался Костя. — Вика будет всю жизнь тебя благодарить.

— У нее есть парень, она его любит. То, что твой друг напоил ее и затащил к себе, ничего не значит.

— Вот как? Значит, мой друг ее содержит, а она любит другого? Но для него это не будет ударом, когда я передам ему твои слова. Она хорошо выполняет свои обязанности, а это главное, — продолжал смеяться Костя, он поправил рубашку, причесался и превратился в прежнего, только говорил он теперь чудовищные вещи.

— Я не желаю вас слушать, — перебила его Ольга. — Говорите, где Вика, или у вас будут неприятности.

— Да кто станет тебя слушать, — проворчал Костя, но вдруг с любопытством посмотрел на нее и согласился. — Ну ладно, пошли.

Он хотел пропустить ее вперед, но она только помотала головой и, продолжая сжимать в руке подсвечник, сказала:

— Только не пытайтесь больше на меня нападать, я вас просто убью.

— Ладно. — Он поморщился и стал первым подниматься по лестнице на второй этаж.

На втором этаже располагались комнаты, и из небольшого холла, увитого плющом, вели несколько дверей. Костя толкнул одну из них, жестом пригласил Ольгу зайти, она медлила в холле. Тогда он настежь распахнул дверь и дернул за шнур выключателя. Комната озарилась светом, и одновременно послышался недовольный мужской голос.

— Старина, что за шутки! — воскликнул Алексей.

Ольга увидела, что он сидит в кресле обнаженный, а Вика, тоже совершенно раздетая, стоит перед ним на коленях, как показалось Ольге, уткнувшись головой ему в живот.

— Извини, мы удаляемся, — провозгласил Костя. — Больше не потревожим. — И, дернув за шнур, погасил свет и, закрыв дверь, повернулся к Ольге: — Ну как?

Ольга, до которой постепенно дошел смысл увиденного, сначала привычно покраснела и закрылась руками, но уже в следующий момент, отбросив подсвечник, спотыкаясь, побежала вниз по лестнице, к выходу.

— Стой, ненормальная, ты куда! — вслед ей кричал Костя, осторожно спускаясь по крутым винтовым ступенькам.

Ольга рванула дверь, оказавшуюся, к счастью, незапертой, вылетела на улицу, в ночь.

— Стой, дура, как ты доберешься через лес?! Сейчас три часа ночи! — кричал Костя, выбежав за ней.

Ольга отбежала в темноту, спряталась за деревом, где он не мог увидеть ее, встала, затаив дыхание.

— Прибежишь обратно, я с тобой разберусь. Лучше сейчас вернись! — орал он в темноту. — У меня есть пустые комнаты, я дам тебе ключ, запрешься изнутри, никто тебя не тронет.

Не дождавшись ответа, чертыхнулся, пошел обратно в дом.

— Ну стерва, — донеслось до Ольги прежде, чем захлопнулась дверь особняка.

Ольга подождала немного и, видя, что никто больше не выходит из дома, побежала к воротам, которые оказались запертыми. Она не сумела их открыть и после бесчисленных метаний вдоль ограды с трудом перелезла через нее, оцарапав руки и ноги об острые наконечники стальных прутьев и оставив клок чужого платья на одном из них.

Ночь была прохладная, звездная. На дороге, по которой бежала Ольга, не было ни души, а высокие стволы сосен, стоящие по обе стороны дороги, растворялись во мраке, и казалось, что за ними прячется опасность. Ольга сначала бежала быстро, потом выбилась из сил и пошла шагом, шарахаясь от каждого шороха и испуганно оглядываясь. Услышав шум, а потом увидев фары машины, она метнулась с дороги в темноту сосен, думая, что Костя, вне себя от гнева, поехал за ней и сейчас расправится с ней здесь же, в лесу. Но, видимо, ее силуэт заметили, потому что машина вдруг сбавила скорость. Ольга, отступающая все глубже в лес, вдруг почувствовала, как сзади за плечо ее кто-то схватил и держит.

— Нет! — закричала она, рванувшись и испугавшись неведомого больше, чем преследователя, бросилась к дороге.

— Эй, кто здесь, а ну выходи! — услышала она мужской голос.

Голос явно принадлежал не Косте и не Алексею.

Ольга, которая только теперь поняла, что никто ее не держал, она просто зацепилась за ветку сосны, с опаской выглянула из-за дерева.

Из машины, приоткрыв дверь, выглядывал мужчина лет сорока пяти с густой седеющей шевелюрой.

— Вы не в город? — Ольга, осмелев, вышла из-за дерева.

— Одна? — спросил мужчина, разглядывая ее.

Ольга кивнула, стягивая рукой порванный подол платья.

— Кричала чего? — сурово допрашивал он.

— За ветку зацепилась, испугалась, — объяснила Ольга дрожащим голосом. — Я темноты боюсь.

— Садись, — все так же коротко сказал он.

Ольга опустилась на сиденье рядом с ним, он захлопнул дверцу, нажал на газ.

— С дачи убежала? — не глядя больше на Ольгу, все так же сердито спрашивал он.

Ольга, всхлипнув, сказала:

— Да.

— Эх, пороть вас некому, засранки, — выругался мужчина. — Шляетесь где не надо. Обошлось хоть?..

— Да, — опять сказала Ольга и разрыдалась.

— Мастерицы вы потом слезы пускать, а о чем думала-то, — ругал ее мужчина. — Небось студентка иногородняя, из общаги, позарилась на красивую жизнь. Студентка? Отвечай.

— Да… — рыдала Ольга.

— Как отцы вас отпускают, тоже непонятно, о чем думают. — Тон у мужчины был сердитый, но Ольга не боялась его, он очень напоминал ей Викиного отца, дядю Колю.

— Говори, куда везти, — сказал он, когда машина выехала на Хорошевское шоссе. — Где твое общежитие?

— Я сама дойду, спасибо, — отказывалась Ольга, вспомнив, что у нее нет ни копейки.

— Ты уже много сама сегодня наделала, — отрезал мужчина.

Ольга назвала адрес.

— Артисточка? Так и думал, — сказал он, притормозив уже около общежития, включил свет в салоне и сунул Ольге зеркало. — Приведи себя в порядок, похожа-то на кого!

Ольга увидела в круглом зеркальце, как вокруг глаз расплылись страшные круги теней, а помада размазалась вокруг губ.

— На вот, — мужчина протянул ей платок, — и чтоб больше не шлялась. Ты, видно, еще не совсем испорченная.

Ольга вытирала его платком размазанную косметику.

— А вы кто? — спросила она, выходя из машины.

— Я охранником на одной из дач калымлю, — сказал мужчина. — Чтобы одна вот такая свиристелка образование получила. А она все тоже норовит к жизни побогаче пристроиться. А я понасмотрелся, что они там выделывают, эти сыночки-недоумки, пока их отцы вкалывают. Сейчас вот тоже приехали молодые хозяева, девчонок понавезли… Эх, если моей дома не окажется, вернется, я ей задам. — Он захлопнул дверцу и уехал.

Общежитие тоже оказалось закрытым на ночь, и Ольге пришлось долго стучать.

— Олюшка! — ахнула тетя Маша, открыв ей дверь. — Ты что так поздно, где была? А твой все психовал, спрашивал, не возвращалась ли ты… Лица на нем не было.

Ольга, не отвечая, прошла к лифту, поднялась к себе, легла, закрылась с головой одеялом. Ужас, стыд перемешались, и ее бросало то в жар, то в озноб. Пустая кровать Вики не давала успокоиться. Значит, Вика давно поддерживает отношения с Лешей, а как же Алик? И, значит, Вика знала, что ожидает Ольгу? Этого не могло быть… Послышался стук в дверь. Ольга знала, что это стучит Игорь, но не встала с кровати. Как она сможет смотреть ему в глаза? Поехала в ночь на дачу к незнакомым мужчинам, напилась до головокружения, танцевала с другим, чуть не легла с ним… Постучали еще несколько раз, потом она услышала удаляющиеся шаги. Только на рассвете Ольга наконец уснула тяжелым беспокойным сном с кошмарами, которые уже давно перестали мучить ее.

Утром Ольга еле-еле поднялась к последней паре. Болела голова, саднили расцарапанные ноги. Но занятия по актерскому мастерству она пропустить не могла. Она чувствовала себя разбитой, но сумела никому этого не показать, и на занятии получила одобрение мастера. «Настоящий актер никогда не покажет своего состояния и настроения, он будет отлично играть даже тогда, когда ему невмоготу», — помнила она его слова и сумела собраться.

Вика в институте так и не появилась, а Ольга даже была рада, что у нее в этот день спасительное актерское мастерство: она могла забыться и не думать. О себе, о Вике, об Игоре, об Алике, с которым ей было стыдно встретиться глазами.

Игоря она увидела во дворе института, он поджидал ее, глядя на парадную дверь.

— Только не спрашивай ни о чем, пожалуйста, — попросила Ольга.

— Как скажешь, — согласился он.

С ним оказалось просто, и вечером, лежа в его объятиях, Ольга привычно успокоилась, происшествие отступало на задний план. В самом деле, ведь ничего не случилось… Вот только Вика…

С Викой они встретились утром, когда Ольга, проснувшись в объятиях любимого, спустилась к себе собраться в институт. Вика сидела на кровати, опухшая от сна и двухдневной гулянки.

— Ну ты разозлила Костю… — сообщила она Ольге. — Он хотел культурно отдохнуть перед поездкой в Сингапур, ты ему понравилась… А ты сбежала. Он так ругался… Даже в Шереметьеве, куда мы с Лешей его провожали, тебя вспоминал.

— Послушай, Вика. — Ольга присела к ней на кровать. — Ты знала, чем закончатся наши деловые переговоры?

— Ой, перестань, ну перепили все! — отмахнулась Вика. — Ну с кем не бывает. Этот ликер крепкий, зараза.

— Ну а если бы он меня… — начала Ольга.

— А ты что, маленькая девочка? Не спала с мужиком никогда? Брось из себя девственницу изображать! Поздновато! Сама рассказывала, как в комнату к своему любовнику первая пришла… — горячилась Вика.

— Он мне не любовник, я его люблю, — поправила Ольга. — А как могла ты, встречаясь с Аликом, лечь с другим…

— А ты давай, моим родителям все расскажи, когда на каникулы поедешь! — почему-то перешла на крик Вика. — А я им тоже про их образчик чистоты кое-что расскажу… Любовь это называется! Спите вместе, да и все… И он даже не соблазнял тебя, сама навязалась…

— Да я тебя знать после этого не хочу! — воскликнула Ольга, потрясенная поведением подруги. — Константин такое сказал про тебя, а я не поверила…

— Олечка, — вдруг сникла Вика. — Ну перестань, и так тошно. Ну что Алик? Я с ним так мучаюсь. Ты думаешь, он в самом деле такой герой-любовник? Да мне с ним так плохо в постели — хуже не бывает. Леша тоже не самый лучший вариант в сексе, но кто знает…

— А зачем тогда! — всплеснула руками Ольга.

— Я думала, Алик женится на мне, — призналась Вика. — Ну, москвич он и все такое, семья у него подходящая, не то что моя… Люди искусства… Я и изображала страсть… А он ничего ведь почти не мог, проблемы там у него какие-то, девушка какая-то отказала, так он на мне свою начальную стадию импотенции лечил… А Леша — не восемнадцатилетний мальчик, ему семья нужна. А чем я ему не жена? Молодая, красивая, страстная… Может, получится?

— А деньги зачем берешь? — удивилась Ольга.

— А если дает, чего же не взять? — еще больше, чем подруга, удивилась Вика.

— А про ролик ты придумала? — спросила Ольга.

— Оль, Костя из Сингапура вернется, с ним и поговори, не мучь меня, — попросила Вика. — Не стала бы я такое придумывать…

— Я его и видеть больше не хочу, не то что разговаривать… — сказала Ольга.

— Да о чем вам и говорить, все равно этой работы тебе не видать, возьмет кого-нибудь посговорчивее, желающих хоть отбавляй, — сказала Вика.

Ольге от рассказа Вики об ее отношениях с Аликом стало ее жалко, и злость прошла.

— Ладно, Вика, все кончилось нормально, и ладно, — сказала она.

История стала забываться, прошло около двух недель. Закончилась зачетная сессия, шли экзамены, и Ольга уже подумывала о том, что скоро начнутся каникулы и она поедет домой. Единственное, чего она не могла представить и что омрачало ее настроение, была разлука с Игорем. Он тоже собирался поехать к родителям, в Курган. По-видимому, на него предстоящая разлука тоже влияла, как и на нее, потому что все чаще Ольга замечала на себе его странный взгляд. Так он не смотрел на нее раньше: словно изучал, испытывал.

В этот день занятия у Ольги длились чуть дольше, чем обычно, и Игорь ждал ее во дворе. Ольга, увидев его, помахала рукой и направилась к нему, но дорогу ей перегородил мужчина.

— Ольга, здравствуйте, — сказал он, и она, вздрогнув от неожиданности, увидела Константина.

Она испугалась. Зачем он приехал? Ведь история забыта. Неужели сводить счеты?

— А я вернулся из Сингапура и сразу к вам… — Он опять был обаятелен, аккуратно причесан и элегантно одет. Легкие кремовые брюки и бежевая рубашка шли к его загару, странному для начала июня, когда в Москве было еще прохладно.

— Что вам от меня нужно? — быстро спросила Ольга, видя, как Игорь смотрит на них и, заметив в его взгляде странную растерянность и недоумение.

— Понимаете ли, в Сингапуре я постоянно думал о вас, — сказал Константин. — Я вас не мог забыть… Ну и то, конечно, как я поступил с вами… Я был гадок. Я противен сам себе. Вы сможете меня простить? — Он смиренно наклонил голову и, взглянув на Ольгу исподлобья, снова по-мальчишески улыбнулся.

— Уходите, пожалуйста, — попросила Ольга, боясь, что подойдет Игорь. А если он узнает все, что он подумает о ней, а что сделает с Костей?

— Скажите, что вы меня простили, — с детским упрямством сказал Константин, — и я уйду.

— Я простила, простила, а теперь уходите.

— А это вам, я вез их из Сингапура, купил в дьюти-фри перед отлетом. — Костя, который во время разговора держал руки за спиной, протянул Ольге прозрачную коробку, в которой были прекрасные нежно-сиреневые цветы. — Не смею навязываться, но, думаю, что еще увижу вас.

Ольга стояла с коробкой в руках и растерянно смотрела, как он, не оглядываясь, пошел к припаркованной у входа машине, судя по необычной форме, иномарке, открыл, сел за руль.

— До встречи, Ольга! — высунувшись в окошко, крикнул он и, сорвавшись с места, набрал скорость.

— Что такое дьюти-фри? — спросила Ольга, подойдя к Игорю.

— Это магазин в международных аэропортах, уже за пределами таможни, — объяснил Игорь.

Его лицо было уж слишком неправдоподобно непроницаемо для такой ситуации. И в спокойствии его тоже было что-то неправдоподобное, так казалось Ольге.

— Эти цветы… — начала она.

— Эти цветы называются орхидеи, — перебил он ее. — Это очень редкий экзотический цветок.

— Игорь, этот парень… — Ольга решила, что придется все-таки объясниться и жалела, что не сделала этого сразу.

— А этот парень меня не интересует совершенно, — прервал он ее. — Извини, Ольга, у меня важный разговор с преподавателем, я уже давно его жду. — Он пошел навстречу своему мастеру, покинув Ольгу.

— Ни фига себе, какие цветы! — восхитилась Вика, когда Ольга вернулась в общежитие, расстроенная после размолвки с Игорем.

— Это орхидеи, Константин подарил, — устало сказала Ольга.

— Нет, ну надо же! — Глаза у Вики загорелись. — Эх, везет некоторым…

Ольга не считала, что ей повезло, она постоянно ездила в лифте на одиннадцатый этаж, ждала, когда вернется Игорь. Но его все не было. После часа ночи она поняла, что он не придет, — закрылось метро, — и легла спать. Но уснуть она не могла, ворочалась, чувствуя себя виноватой и коря себя за то, что ничего не рассказала ему. Она разыскала его в институте на следующий день, но он, сдержанно поздоровавшись с ней, прошел мимо, впервые не прибавив к приветствию ласковое «Олененок». Не ждал он ее и после занятий. Зато у входа дожидалась ее серебристая «Ауди». Марку машины ей сообщила Вика, не скрывающая своей зависти.

— Ольга, меня преследует денно и нощно навязчивая мечта: оказаться с вами в ресторане, — весело сообщил Костя, подходя к ней. — А поскольку человек — хозяин жизни, то мечты свои он должен воплощать в реальность, и поэтому я…

— Извините, Костя, — перебила Ольга, — но я…

— Если вы откажете мне, я умру от бессонницы и голода, я не ем и не сплю, — все так же весело и заговорщически сказал он.

— Не умрете, — отрезала Ольга, ища глазами Игоря. У нее была надежда, что он не ушел, а просто задержался в институте. Но он не появлялся. — Извините, я спешу. — Она обошла Константина, его «Ауди» и поспешила к общежитию. Если затягивать их начавшуюся размолвку с Игорем, она может перерасти в серьезное недоразумение. Еще тут этот Костя со своей машиной, которую невозможно не заметить. Наверняка Игорь увидел ее и не стал дожидаться.

Костя не стал настаивать, и вскоре его автомобиль на безумной скорости обогнал Ольгу и скрылся в потоке машин.

— А твой ушел, — сообщили Ольге на вахте.

Ольга вошла в комнату и разревелась.

— А мы видели машину твоего кавалера. Выходим с Игорем из института, а она стоит, — сказала Вика, появляясь в комнате. — А ты чего опять квасишься? Он что-то сказал тебе неприятное? Так меньше надо мнить о себе…

— Нет, он меня в ресторан пригласил, но я отказалась, — возразила Ольга. — Он просто уехал, но я не из-за него. Я как раз из-за Игоря. Ты говоришь, он видел автомобиль… Что он сказал? Спросил о чем-нибудь?

— Ничего он не сказал, ты думаешь, ему дело есть до этого? — засмеялась Вика.

— Мы вроде поссорились, — сказала Ольга. — Он видел, как Костя подарил мне цветы, и стал какой-то другой. Он ревнует, наверное.

— Брось ты! Если это из-за Кости, то это лишь повод, чтобы расстаться. Если мужчине надоели отношения, повод он отыщет. А если не надоели, то он любую измену простит, — нравоучительно сказала Вика. — А ваши отношения и так затянулись…

— Вика, мы же любим друг друга, как любовь может затянуться! — воскликнула Ольга.

— С чего ты взяла, что это любовь? Я ведь говорила тебе, вы просто спали вместе, как и другие… Даже если мужчина и говорит, что любит, он чаще всего просто хочет затащить тебя в постель, — делилась Вика своим печальным опытом.

«А ведь о любви он даже и не говорил», — думала Ольга.

— Олечка, ну подумай сама. Ты вламываешься ночью к нему в комнату. Он приходит со свидания с девушкой, которая его бросила… Так, кажется, ты рассказывала? Почему бы ему не лечь с другой, чтобы утешиться? — Аргументы Вики были убедительны.

— Но он подарил мне цветы, все так чудесно сделал… — вяло возражала Ольга, вдруг потрясенная открывшейся истиной.

— А ты подумала, откуда цветы? Он купил их для нее, а она не пришла, а он почему-то их не выбросил… Жалко стало или решил другой подарить, девок, что ли, мало у него? Вот и подарил, случай представился. — Слова Вики отвечали Ольгиным мыслям.

— Но как же так?.. — пробормотала Ольга.

— А ты знаешь, что он уже несколько дней за мной ухлестывает? Я не говорила тебе, чтобы тебя не расстраивать… Он и сегодня меня к себе ночью приглашал, но я не пойду, ты мне подруга, — рассказывала Вика, и каждое ее новое слово было страшнее, чем предыдущее.

Вновь выстроенный счастливый мир рушился, теряя опору. «С ним было слишком хорошо, — вдруг всплыли в памяти мамины слова, произнесенные в ту страшную ночь. — Так не бывает, чтобы всегда было хорошо. Счастье не может длиться долго…» Ольга легла на кровать и стала смотреть в потолок. Действительно, Игорь изменился в последние дни, даже недели… Значит, ему надоели отношения с ней, но он — человек порядочный и не мог просто так бросить ее, зная, как ей будет больно. А теперь он вроде бы и не виноват ни в чем… Боль сжимала сердце, накатывая волнами одна сильнее другой, — и затопляла Ольгу.

— Да брось ты, не бери в голову, Оль, — подсела к ней на кровать Вика. — Ну, напридумывала опять. Сама виновата… Я вот тоже вечно надеюсь, а потом обламываюсь… Вот и Лешу недавно с одной фифой застукала, расфуфыренная такая и с собственной машиной — чья-то дочка, видать. Ему, конечно, лучше на такой жениться… А ты, наверное, тоже думала, что Игорь на тебе женится…

— А разве это не должно было произойти? — Ольгин голос звучал сухо и безжизненно. Слезы, которые спасали в минуты горя, почему-то иссякли, и была только боль, от которой ничем нельзя было спастись.

— Выходит так, что не должно, — пожала плечами Вика. — Кто мы такие? Провинциалки. Он тоже наверняка в жены обеспеченную девочку с пропиской ищет. Вот скажи, он о свадьбе заикался? Хоть раз?

— Нет, — Ольга поняла, какой наивной она была. — Вот только он один раз заговорил о детях. — Она пересказала Вике разговор.

— Ну все правильно, он просто беспокоился, что ты будешь делать, если залетишь, — разъяснила Вика. — И дал понять, что ему все это не нужно.

Ольга села, не в силах больше лежать. Нужно было что-то делать, чтобы прекратить эту боль, этот обрушившийся на нее кошмар. Жизнь вновь предстала в суровой наготе и оказалась безжалостной. Она встала и начала ходить по комнате.

— Ну вот еще, так терзаться, — утешала Вика. — Было бы из-за чего. Я так просто плюю на них и стараюсь скорее что-то новое завести. Другой роман. Клин вышибают клином. Так что ты зря не пошла в ресторан. Конечно, рассчитывать на то, что с Костей будут серьезные отношения, не приходится, но хоть отвлечешься, развеешься… Я бы сейчас тоже развеялась с кем-нибудь после Лешиной измены. Да вот только… тебя же не хочется предавать…

В дверь постучали, и Ольгину душу охватила надежда. Забрезжил счастливый огонек. Это Игорь. Он пришел. А все остальное — неправда, не может быть правдой. Все будет как раньше. Дверь открылась, на пороге стояла соседка.

— Оль, тебя там на вахте парень какой-то спрашивает… Он номер комнаты не знает, ты спустись.

Ольга, наскоро приведя себя в порядок перед зеркалом, спустилась вниз, гадая, кто бы это мог быть. Внизу она увидела Константина.

— Ольга, вы не позволите мне умереть, а я так больше не могу, — сказал он. — Я второй раз за сегодняшний день приглашаю вас в ресторан.

— Я согласна, — сказала Ольга. — Вы подождете, я соберусь?

— Я буду ждать вас всю жизнь, — ответил Костя, галантно поклонившись ей.

— Ну дает мужик! Видать, сильно задело его твое сопротивление, и решил во что бы то ни стало тебя трахнуть, — сказала Вика, когда Ольга, вернувшись, рассказала ей о визите, и бросилась к чемодану. — Тебя же одеть нужно для ресторана, накрасить.

— Нет уж, краситься я не буду, — решительно заявила Ольга. — И платье у тебя не возьму, я уже одно твое испортила.

— Ну, я тоже была виновата, не нужно было столько пить, — сказала Вика, выкладывая перед Ольгой ворох одежды. — Выбирай. Может, вот это? — Она предложила блестящее платье с глубоким декольте. — Он обалдеет. Ты будешь, как змея, соблазнительная и пугающая.

— Вот это, — выбрала Ольга самое скромное платье из нежно-голубого легкого трикотажа, примерила и осталась довольна.

— Я в нем еще в школе ходила, — ворчала Вика. — Ну давай хоть немного подкрасимся…

Ольга, не слушая ее, шла к двери. Она и так распустила волосы, и ее это смущало. Но мудрить над прической у нее не было настроения. Ей и идти никуда не хотелось, но сидеть вот так, чувствуя неутихающую боль, было невыносимо. И если Вика права, и клин выбивают клином, то она готова пойти куда угодно и с кем угодно, лишь бы ей стало легче.

Она заметила, как изменился в лице Костя, увидев ее, он даже не отпустил ни одной из своих витиеватых фраз. «Я оделась слишком неподобающе для ресторана, и он разочарован», — подумала Ольга.

Чтобы ее кавалеру не было стыдно за нее в ресторане, она сказала:

— Константин, может быть, мы передумаем и отменим ресторан? Можно ведь просто прогуляться.

— Прошу вас, леди. — Костя овладел собой, и к нему вернулся его шутливый тон. Он предложил Ольге руку и распахнул входную дверь. «Ауди» дожидалась у общежития. Ольга видела, как удивленно смотрят на нее те из студентов, которые встретились им, и ей хотелось поскорее уехать. От их взглядов, от общежития. Ей думалось, что если она окажется в другой обстановке, то, может, и мысли об Игоре тоже оставят ее. Но «Ауди» увозила ее все дальше от их района, а ее боль и страдания оставались с ней, и нужно было иметь много сил, чтобы не показывать их сидящему за рулем парню. Она была рада, что он тоже молчит, поддерживать разговор она бы сейчас не смогла. Ее душа рвалась к Игорю. Оказалось, что она так прочно приросла к нему, что ей было невмоготу оставаться одной. И она летела к нему, но натыкалась на прочную преграду, которой раньше не было. Эта преграда выросла неизвестно откуда, и, как ни билась о нее душа, стараясь сломать ее, она была прочнее камня, и все больнее и больнее становилось Ольге.

— Ольга, вы такая красивая и одухотворенная сегодня, — вдруг нарушил молчание Костя.

Ольга не ответила, и он вновь замолчал, только все чаще его взгляд вместо того, чтобы смотреть на дорогу, останавливался на ней.

«Не может быть, чтобы Игорь меня не любил. Это все равно, как если бы погасло солнце, — думала Ольга. — Это ошибка. Неужели бы я не чувствовала этого? Я точно знаю, он любит меня».

Костя затормозил у ресторана «Пекин», вышел из машины, распахнул перед Ольгой дверцу, помог ей выйти. Под руку с ним Ольга вошла в ресторан.

Метрдотель встретил их у входа и, проведя в зал, предложил на выбор несколько столиков.

— Выбор остается за дамой, — сказал Костя и, улыбнувшись Ольге, спросил: — Где вы хотите?

Ольга растерянно улыбнулась и пожала плечами. На ее взгляд, все места были одинаковы.

— Вот здесь, — Константин с чуть небрежным видом указал на столик в центре зала.

Усевшись в удобное кресло-стул, Ольга подумала, что, несмотря на огромный зал, здесь очень уютно. Свет был приглушен, негромкая медленная китайская музыка и мерцающие светильники у стены и у окон создавали таинственное экзотическое настроение. Ольга даже немного стала отвлекаться от своих переживаний, глядя по сторонам. Ее удивило, как умеет Константин общаться с людьми, подобными метрдотелю. Ольге он показался важным и надутым. Таких людей Ольга боялась, а Костя разговаривал с ними небрежно, и в их поведении проскальзывало подобострастие.

К ним подошел официант, настоящий китаец, положил на столик меню и спросил что-то у Константина. Он говорил с сильным акцентом, и Ольга, не поняв вопроса, смутилась.

— Палочками, — ответил ему Константин и, когда официант ушел, разъяснил Ольге: — Я выбрал палочки, предпочтя их вилке и ножу. Я хочу, чтобы вы, Ольга, почувствовали себя в настоящем Китае, а там нашими столовыми приборами не пользуются.

— Но я не умею ими пользоваться, — тихо сказала Ольга, все сильнее поддаваясь новому настроению, позволяющему забыть ее боль.

— Ничего, я вас научу, это совсем просто, — улыбнулся Костя. — А теперь приступайте к дамским обязанностям и выбирайте блюда на ваш вкус.

Ольга взяла меню и перевернула несколько страниц. Она никогда не была в ресторане, и названия блюд, тем более китайских, ей ни о чем не говорили.

— Может быть, закажем утку по-пекински, — предложила она, встретив знакомое слово «утка». — Это, наверное, вкусно и не очень дорого.

Константин весело рассмеялся, откинувшись на спинку стула.

— Выбирать вы умеете! — сквозь смех сказал он. — Но в цене вы ошиблись с точностью до наоборот. Пекинская утка, или утка по-пекински, — самое изысканное и самое дорогое блюдо не только здесь, но и во всей китайской кухне.

— Ой, я не посмотрела на цену! — Ольга ужаснулась, заметив цифру, теперь ее глаза бегали вдоль столбика с ценами. — Тогда, может быть, это, — ее палец остановился на самой низкой цене.

— Нет, выбор сделан, и мы закажем утку. Говорят, что настоящую утку по-пекински можно отведать только в Китае, что я однажды и сделал, и вот теперь я имею шанс проверить это, сравнив ее с московской, — возразил Костя, с улыбкой глядя на Ольгу.

— Но ведь это ужасно дорого, — сопротивлялась Ольга.

— Ерунда, — отмахнулся Костя. — Деньги и зарабатываются для того, чтобы их тратить на всякие удовольствия. И вообще, милая леди, позвольте последнее слово оставить за мужчиной.

Ольга не нашлась, что ответить. Она смотрела на Костю, и ей казалось, что эпизод на даче с его участием был всего лишь кошмаром, приснившимся ей, поскольку это никак не соответствовало его облику. Он был такой вежливый, обаятельный, говорил ей «вы» и обращался действительно как с английской леди.

— А теперь нам нужно выбрать что-нибудь к утке. — Он поднял на Ольгу глаза и заговорщицки улыбнулся: — Вы не хотите продолжить выбор?

— Нет, — отказалась Ольга. — Давайте лучше вы. Думаю, там все должно быть вкусным.

— Вкусным-то вкусным, — засмеялся Костя. — Но иногда блюда бывают слишком уж экзотическими. Вы знаете, например, что иногда китайцы едят…

— Да, знаю, я слышала о червяках, змеях и прочей гадости, — поморщилась Ольга, заражаясь его весельем.

— Не любите вы экзотику, — продолжал шутить он. — Ну ладно, я выберу что-нибудь не очень шокирующее. Например, суп с лапшой и с морскими гребешками, рыбу в кисло-сладком соусе, кальмары и салат из авокадо. И все это нужно запить…

— Я не буду пить! — вспыхнула Ольга, вдруг опять вспомнив сцену на даче. — Я… я обычно вообще не пью.

— Мы будем не пить, а запивать. В общем, на этом все китайское и кончается — вина делать они не умеют. Возьмем бутылочку французского бордо. Это легкое вино, и оно подойдет и к утке, и к кальмарам.

— Так вы были в Китае? — спросила Ольга, когда заказ был сделан и они сидели, дожидаясь его.

— Да, три раза, — ответил Костя так, словно она спросила его, был ли он в Сокольниках. — Там, в Пекине, возле. Китайской стены, есть ресторан. Называется «Поднебесье», и летом там раздвигается потолок и ты сидишь под открытым небом. Я обычно ужинаю там и заказываю утку по-пекински, — он улыбался, широко и открыто, и было непонятно, шутит ли он, или говорит серьезно. — Там можно сходить на кухню и проверить, как готовится утка. Это очень сложная технология. И повар сказал мне, что «Поднебесье» — единственное место на свете, где ее умеют готовить. Думаю, это было обычное бахвальство патриота. Но даже если это и не так и утка здесь окажется отвратительной, я все равно скажу, что в московском ресторане лучше, потому что здесь рядом вы.

— Перестаньте, — смутилась Ольга.

После того как боль немного стихла, ей стало казаться, что ей совсем хорошо. И она отгоняла от себя мысль о том, что этот изысканный кавалер вел себя не так давно по отношению к ней совсем не изысканным образом.

— Да нет, я серьезно, — вдруг без тени улыбки, просто сказал он и опять надолго замолчал, глядя на нее странным взглядом.

Принесли заказ. Утка оказалась уже нарезанной на особом большом блюде. Костя показал, как нужно пользоваться палочками для еды. Сначала кусочки мяса выскальзывали и падали обратно в тарелку, но Ольга быстро наловчилась, нужно было, ухватив палочками, как пинцетом, кусочек, быстро поднести его ко рту.

— Наверное, они позаимствовали это у птиц. Палочки, как клювик птицы. Берешь и клюешь, как зерна, — сказал Костя.

Вино действительно оказалось легким, не пьянило, лишь улучшало настроение. Ольга отказалась от предложения потанцевать, хотя многие пары слились в медленном танце. Но стоило Ольге представить себя танцующей с Костей, как тут же вспоминался их танец на даче, его рука, плотски скользящая вдоль спины все ниже, а потом все остальное… И она, глядя на его руку, красиво держащую рюмку, с ухоженными, но немного полноватыми пальцами, вновь ощущала, как эта рука грубо вторгается между ее ног, и сразу приятный ритм вечера нарушался… Костя, видимо поняв ее, настаивать не стал и, когда опустели тарелки, расплатился, подозвав официанта, и спросил:

— Домой?

— Да, — сказала Ольга.

На душе было почти легко, когда она садилась в его автомобиль.

— Спасибо вам, Костя, за ужин, — искренне сказала она. — Мне очень понравился ресторан, было действительно хорошо.

Сейчас, когда она отвлеклась, произошедшая размолвка с Игорем опять стала казаться лишь недоразумением, и она была уверена, что сумеет его разрешить, вернувшись в общежитие. Не может быть все так плохо. Просто не может, и все. В этом она была уверена твердо. Костя сосредоточился на дороге и не мешал ее мыслям. Она все объяснит, все будет как прежде. Она улыбнулась и посмотрела на дорогу. Все снова стало казаться прекрасным, и вечерняя Москва была необыкновенно красива, залитая миллионами огней… Слева по движению машины протекала Москва-река, справа — здание «Белого дома», с ухоженной зеленой зоной, мягко освещенной фонарями. Мелькнуло воспоминание о зимнем саде на даче, но она отогнала его. Какая красота вокруг: на фоне черного неба — уникальное по величию и мощи, архитектурным изыскам здание краснопресненской высотки. Среди такой красоты не место страданиям, боли, предательству. «Красная Пресня? — вдруг сообразила Ольга. — Почему Красная Пресня?» По времени они уже должны были бы быть в районе ВДНХ, и совсем другую картину должна была она видеть.

— Куда мы едем? — резко спросила она.

— Домой, как и договаривались, — ответил Костя. — Я живу в этой высотке, осталось совсем немного.

— Надо понимать, это расплата за утку по-пекински, — мрачно сказала Ольга, падая с заоблачных высот.

— Ну зачем же так? — мягко сказал Костя, но Ольга сейчас, как никогда, явственнее представила, что скрывается за его мягкостью.

— Остановите машину или я выпрыгну на ходу. — Ольга с ненавистью посмотрела на него.

— Не нужно выпрыгивать, — сказал Костя. — Я ведь говорил уже, я не насильник.

Ольга стала дергать ручку дверцы, но она не открывалась.

— Она не откроется, у меня на панели есть кнопка, — сказал Константин. — Но вы не волнуйтесь, я уже разворачиваюсь и сейчас отвезу вас туда, куда вы так рветесь. Хотя, честно говоря, я не понимаю почему… Я так старался вам угодить, но вы опять как неприступный бастион…

Он резко развернулся на перекрестке и поехал в обратную сторону.

— Вы думали, что, если не сумели купить меня за доллары, купите за ужин в китайском ресторане? Я не продаюсь, ясно вам! — кипятилась Ольга.

Константин молчал, опять внимательно глядя на дорогу. У общежития он затормозил.

— Откройте, — Ольга опять подергала дверцу. Ей не терпелось добраться до одиннадцатого этажа, к Игорю.

— Послушай, Ольга… — Константин был серьезен. Таким серьезным она его не видела никогда. — Ты мне очень нравишься. Нет, не то… Я впервые влюблен. Но, видимо, я все делаю не так и не могу расположить тебя к себе. Я не хотел тебя обидеть сегодня. Но я хочу тебя, это нормальное желание здорового мужчины, которому нравится женщина. И я не знаю, что я должен делать, чтобы вызвать ответное чувство.

— Ничего не нужно делать, выпустите меня, пожалуйста, — просила Ольга.

— Оля, выходи за меня замуж, — тихо произнес он.

Ольга, которая была поглощена попытками открыть дверь и старалась разобраться в кнопках на панели управления, даже решила, что она ослышалась.

— Что? — спросила она удивленно.

— Я прошу тебя стать моей женой, — повторил он.

— Но я вас… — начала Ольга, собираясь сообщить ему, видимо, уникальную новость о том, что она его не любит.

— Молчи! — быстро и резко сказал он. — Я буду очень занят эти дни, у меня масса работы после Сингапура, а я трачу время на тебя. Меня не будет несколько дней, и у тебя есть шанс подумать. Позвони, когда надумаешь, — он вынул «Паркер» с золотым пером, блокнот и, написав номер телефона, выдернул страницу.

— Но почему вы думаете, что я соглашусь? — Ольга удивленно смотрела на него.

Он ничего не ответил, распахнул ее дверцу, не вставая с сиденья. Ольга вышла, дверца захлопнулась, и машина уехала.

У Ольги не было времени думать о странном поведении Кости, она спешила к Игорю.

— Тетя Маша, а Игорь вернулся? — спросила она у вахтерши.

— Да, — ответила та. — Давно уже. Не пойму я, что происходит…

Лифт полз слишком медленно, отсчитывая этажи. Наконец одиннадцатый. Ольга постучала в общую блочную дверь, которая была заперта, — было уже двенадцать ночи. Раздались шаги, на пороге появился один из парней, живущий в соседней комнате.

— Я к Игорю, — сказала Ольга.

Парни ее знали, но ей все равно было стыдно.

— К Игорю? — вдруг тоже смутился парень. — А его нет, кажется, ты постучи, если хочешь… — Он как-то поспешно ушел, хотя обычно любил поболтать и заигрывать с Ольгой.

На Ольгин стук дверь не открылась. «Действительно, его нет, — подумала Ольга. — Почему же тетя Маша сказала, что он пришел?» Она пошла к себе, решив зайти попозже. Может быть, он зашел к кому-нибудь из друзей…

Вики в комнате не оказалось, и Ольга, с нетерпением поглядывая на стрелки часов, которые никак не хотели двигаться, выждала полчаса и поднялась на одиннадцатый. Она вошла в коридор блока и обрадовалась, когда услышала, что дверь в комнату Игоря открывается изнутри. Значит, он вернулся. Она шагнула вперед, собираясь войти раньше, чем он выйдет, но отшатнулась — из комнаты вышла Вика. Ольга пулей вылетела из коридора, но ноги отказывались ей служить, и она бессильно прислонилась к стене.

— Оль, пойдем домой, — потащила ее за собой Вика. — Не нужно устраивать разборки, ты не жена.

Ольга молча следовала за Викой. «Так, значит, это правда», — думала она, и ей стало даже хуже, чем до поездки в ресторан.

— Оль, ты ушла, и вскоре пришел он, — рассказывала Вика. — Я думала, он к тебе, сказала, тебя нет. А он сказал, что он ко мне. Ну, мы и пошли к нему. Не могли же мы у нас, вдруг ты вернешься… Ему все-таки перед тобой неудобно, наверное… Ты ведь не сердишься на меня? У тебя есть Костя, а у меня никого…

Чтобы боль прекратилась, Ольга была согласна сделать все что угодно. Перерезать вены, выброситься в окно, отравиться. Все что угодно. Но на подоконнике сидела Вика, таблеток не было. А жить в таком мире дальше было невозможно — она для него оказалась неприспособленной. Ольга открыла тумбочку, там у нее хранилась коробочка с бритвенными лезвиями. Она вынула ее всю, чтобы не заметила Вика, сжала в кулаке и направилась в душ.

«Нужно включить горячую воду, — вспоминала она, — иначе не получится». Она отвернула кран с горячей водой, но услышала только хлюпающий звук. «Воду отключили в связи с летними профилактическими работами», — вспомнила она объявление, которое висело в вестибюле. Она разжала руку, положила на полку коробочку, заметила вдруг, что еще держит в руке бумажку с номером телефона. «Клин вышибают клином», — подумала она, вышла из душевой, спустилась на первый этаж, подошла к телефону.

— Да? — услышала она в трубке сонный недовольный голос.

«Разбудила, — поняла она. — Это называется, я не сплю по ночам».

— Костя, извините, если разбудила… — начала она.

— Оля, я сейчас приеду, — торопливо сказал он. — Да?

— Да, — сказала Ольга и повесила трубку.

Она не стала подниматься к себе, вышла подождать его на улицу. Вика не виновата. Если бы Игорь не хотел, ничего бы не было. Инициатива исходит от мужчин, думала она, но видеть Вику было выше ее сил. Ведь он держал ее в объятиях, целовал, делал все то же, что и с ней самой, был с ней одним существом…

Она молча села в машину, и Костя тоже молчал. Так, в молчании, на полной скорости они доехали до Красной Пресни. Поднялись по ступенькам к подъезду, прошли мимо дежурного к лифту, поднялись на двенадцатый этаж, вошли в квартиру. Ольга ничего не видела перед собой, перед ее взором то и дело всплывали картины, которые подсказывало воображение: Вика и Игорь занимаются любовью. Его губы, которые она так хорошо знает, целуют другую. Это нужно было прервать. Чтобы не было боли от измены, изменить самой.

Взгляд выдернул из реальности то, что нужно было, — кровать, показавшуюся огромной, широкую, двуспальную. Ольга подошла к ней и стала сама стягивать платье, под которым было лишь нижнее белье. Сняв и его, легла. А Костя все стоял, бездействуя, и смотрел на нее.

— Я так и думал, что ты еще красивее без одежды. Ты совершенство, — сказал он, присел рядом на кровать и, не раздеваясь, поцеловал ее. Ольга ответила на поцелуй страстно, горячо. Ведь каждым движением своих губ, которые, как ей казалось, принадлежали другому, она отрицала его. Теперь она с другим, все кончено. Она обнимала чужие плечи, так непохожие на плечи ее любимого, и ее колотила нервная дрожь. И хотя руки другого мужчины уже тоже обнимали ее тело, она никак не могла забыть о случившемся. Игорь с другой… Нужно было как можно быстрее отдаться другому, чтобы было не так больно. Костя сбросил с себя одежду, лег рядом с ней. Его тело было так непохоже на тело Игоря, он был полноват, с явственно обозначившимся животиком, и Ольга не чувствовала под руками напряженной стали мускулатуры. И там, внизу, куда скользнула ее рука, желая ускорить событие, он тоже был не таким, и это было лучше, чем если бы он напоминал ее любимого. И ощущения были совсем другими… Они не дарили того восторга, немыслимого, который трудно сдержать, и потом, когда они лежали, отдыхая, не было такого счастливого умиротворения и покоя. Просто было чувство: с любовью к Игорю покончено навсегда, больше не будет ни страданий по нему, ни боли, и, наконец, пришли слезы. Почему-то с опозданием, когда плакать было не о чем.

— Отчего слезы? — спросил Костя, наклонившись над ней.

— Я сама не знаю, — ответила она.

— Напрасно, — сказал он. — Теперь у тебя все будет замечательно. Ты будешь со мной, не будешь ни в чем нуждаться. Ты еще не видела квартиры, в которой будешь жить. Здесь четыре комнаты, и мы будем только вдвоем. Мои предки переехали на ПМЖ за рубеж. Переезжай ко мне завтра, ладно?

— Я не могу, я на днях уезжаю домой, — сказала Ольга.

Она уедет и успеет за каникулы забыть Игоря.

— Никуда ты не уезжаешь, завтра мы подаем заявление, ждать месяц мы не будем, я сумею договориться. Сколько нужно времени, чтобы приехали твои близкие? Ты ведь наверняка захочешь, чтобы они приехали? Недели хватит. Значит, через неделю ты станешь моей женой, — возразил он.

Ольга смотрела в потолок, очень высокий — в таких комнатах ей еще не доводилось бывать. «Почему бы и нет? — подумала она. — Все равно придется когда-нибудь выйти замуж, а кроме Игоря, мне никого не полюбить. А Костя такой добрый и так меня любит».

— Если хочешь, я помогу и твоим перебраться в Москву, — говорил Костя.

И если были какие-то сомнения, они испарились. Она поможет семье, они уже сейчас не будут нуждаться, и Рите лучше учиться в Москве. И быть рядом, чтобы не наделать вдали таких же ошибок, что уже наделала сама Ольга.

— Хочешь, я оформлю тебя секретарем-референтом моей фирмы, и ты будешь всегда со мной, будем вместе ездить по делам, побываешь в настоящем Китае… Мы часто бываем в Японии, Индонезии, у нас как раз открывается филиал в Таиланде. Детали к компьютерам поставляются оттуда и еще из Малайзии. Знаешь, в Сиднее расположен главный офис одной из сотрудничающих с нами фирм. И моя первая командировка была в общем-то не за границу, а в тропическую страну. Я и для тебя открою Австралию. Это фантастика. Там огромные песчаные пляжи и гигантские волны, по которым мчатся маленькие люди на досках.

— И коала… — добавила Ольга, вспоминая, о чем мечтали они с Игорем: о фестивалях, фильмах, «Оскарах»…

— Коала? — переспросил Костя. — Ах, да, это такие медвежата. Нет, их я не видел, все больше по пляжам… Но для тебя мы отыщем одного и привезем с собой.

— Их нельзя вывозить, я читала, — вздохнула Ольга. — И секретарем я пойти к вам… к тебе не смогу, мне нужно доучиться, я лишь на первом курсе.

— Учись, я не против, — сказал Костя. — Чтобы не скучать, когда меня нет… А в Австралию поедем отдыхать… Правда, придется поработать для этого.

Утром Ольга разглядывала квартиру, обставленную великолепными старинными гарнитурами, с гжелью и фарфором за стеклом, с цветными витражами и раздвижными перегородками, и думала о странностях и превратностях судьбы. Но назад ходу не было. Игорь сам оборвал все пути. Стоило подумать о нем, как начинало ныть сердце, так что Ольга старалась не вспоминать, а слушать то, что говорил Костя, и смотреть на то, что он ей показывал: фамильное серебро, пасхальное яйцо от самого Тео Фаберже, и опять картины — все сплошь подлинники.

Ольга вернулась в общежитие утром, ее подвез будущий муж. Казалось, что она уезжала на годы, так все изменилось в ней, так изменились ее отношения с двумя мужчинами. Один, самый родной, стал ей чужим. А другой, еще недавно чужой и пугающий, — вскоре станет ей самым близким. Ольгу уже не волновало, что их приезд видели многие из студентов, спешащих на последний экзамен, ей было все равно.

— Я тебя встречу после экзамена сегодня, — сказал Костя, — ты не забудь паспорт, поедем сразу в загс.

— Подъезжай к трем, — буднично сказала Ольга и улыбнулась. Она начала приспосабливаться к этому миру.

— Вика, я выхожу замуж за Костю. Ты согласишься быть у меня свидетельницей на свадьбе? — спросила она подругу.

— За Костю? — всплеснула руками Вика и села на кровать, словно оглушенная новостью. — Не может быть!

Свадьба была назначена на конец июня, когда заканчивались экзамены. Весть о первой свадьбе на первом курсе быстро облетела студентов. Ольгу поздравляли, ей завидовали.

— Преображенская, я слышал, ты предаешь искусство и выходишь замуж за финансиста? — как-то подошел к ней Алик.

— Разве это твое дело, Алик? — удивилась Ольга.

— Да, конечно, не мое, — согласился он. — Я слишком поздно разглядел тебя… А когда разглядел, у тебя уже был другой, и я считал, что не имею шансов. Оказывается, я ошибался, а когда понял, уже опять поздно — ты выходишь замуж.

— Алик, перестань смеяться надо мной, — сказала Ольга, вспоминая рассказ Вики о нем. — Я провинциалка, у меня нет ни связей, ни денег.

— Ну, все это есть у меня, и брак по расчету меня не интересовал никогда, — пожал плечами Алик. — Я всегда мечтал жениться на девушке, которая была бы нежной и доброй и любила бы меня.

Ольге было так странно слышать такие слова от парня, по которому сходили с ума чуть ли не все девушки их института.

— Не могу сказать о многих, но я точно знаю одну, которая любила тебя, и что же? — усмехнулась Ольга.

— Ты о Вике? К сожалению, она любила слишком многих. У нас были определенные отношения, но когда девушка сама предлагает себя, то думаешь, почему бы и нет? Но на таких не женятся…

Безразличным к свадьбе Ольги оставался только Игорь. Он вежливо здоровался при встречах, называя ее всегда Ольгой, один раз зашел, спросил у нее конспект. Словно они просто однокурсники и между ними никогда ничего не было. Оказывается, действительно не было. Можно выдумать красивую историю из ничего. А в жизни все по-другому.

За короткое время, оставшееся до свадьбы, Ольга узнавала своего будущего мужа. Ее поражало то, каким обманчивым может быть первое впечатление о человеке. Костя был внимателен, заботлив. Выбирал ей лучшие наряды, не обращая внимания на их стоимость, делал все, чтобы ей запомнился этот знаменательный для любой женщины день, снял номер в гостинице «Украина» для ее мамы и сестры, оплатил им дорогу. Торжество он решил отметить в ресторане «Астория». Ольгу несколько шокировали его траты, но ей было приятно, и чувство теплоты появлялось в ней, когда она слушала, как энергично, коротко и ясно он отдает распоряжения. Она была благодарна ему. Если бы не его чувство к ней, она, наверное, не вынесла бы разрыва с Игорем, а он бы все равно произошел. «Когда девушка сама предлагает себя, то думаешь, почему бы и нет? Но на таких не женятся», — сказал Алик. Видимо, такова психология всех мужчин. И Игорь расценил ее появление в его комнате поздно вечером именно так. И она даже не сопротивлялась, сама пошла на близость. Конечно, он не мог серьезно относиться к ней, а несерьезное быстро надоедает. Теперь он с Викой… А начиналось все, как ей думалось, красиво. Но как закончилось! С Костей же было наоборот. Как все запутано!

Рита, впервые попавшая в Москву, держалась уверенно, как всегда. Ольга показывала ей город, водила на Красную площадь, в Третьяковскую галерею, в театр кукол Образцова, в зоопарк. Рита не спорила, но при малейшей возможности тащила Ольгу в магазины. Ольга, которой щедрая рука будущего мужа выделяла столько денег, сколько ей захочется, готова была скупить для сестренки весь «Детский мир» и радовалась, видя, как радуется та, меряя перед зеркалом обновки.

Только один раз, в канун свадьбы, Ольгу вдруг охватили сомнения. Ей показалось, что она делает непоправимую ошибку, и ее потянуло назад, в общежитие, где она не жила с того дня, когда согласилась выйти замуж за Костю. Она уверяла себя, что хочет забрать оставшиеся вещи из своей комнаты, а на самом деле в ней, как оказалось, еще брезжила надежда, что все можно повернуть вспять.

— Где бы убить сегодняшний вечер? — сказала Вика, валяясь без дела на кровати и скучая. — Тебе хорошо, у тебя таких проблем теперь нет.

Сердце у Ольги подпрыгнуло и заколотилось часто. Значит, роман Игоря и Вики закончен. Может быть, он тоже понял, как ошибся, и ждет ее?

— А Игорь? — спросила она, стараясь справиться с дрожью в голосе.

— Игорь? Он уехал домой, к родителям, — ответила Вика. — Так что до осени придется развлекать себя самой. Я-то домой не поеду, там еще скучнее, да еще отцовские назидания слушать придется…

«Ну что ж, значит, я ему совсем безразлична», — подумала Ольга. Ей было стыдно перед Костей за свои сомнения, и она старалась быть более нежной и внимательной к нему. А он после свадьбы, на которой Ольга чувствовала себя королевой, — с вереницей белых машин, изысканными блюдами, реками шампанского, — стал заниматься переселением Олиной мамы и сестры в Москву. Но возникли препятствия. Этого категорически не захотела мама.

— Там, в Днепропетровске, могила отца. Там все связано с ним, и я останусь там, — твердо сказала она.

Было еще одно «но»: Рита. Она по непонятной причине возненавидела Костю. Пока Ольга и Костя не поженились, она относилась к нему более чем хорошо. Восхищалась его квартирой, одеждой, крутилась вокруг него, не давая ему побыть наедине с Ольгой. После свадьбы она переменилась. Если они ужинали вместе дома, Костя обнаруживал, что рагу у него щедро посыпано перцем, чай соленый, а стул вымазан бесцветным клеем. Ольга не понимала, что творится с сестрой, Рита упрямо мотала головой, не сознаваясь в содеянном, будто еще кто-то, кроме нее, мог делать все это. И Ольга только диву давалась, как она успевает незаметно совершить очередную гадость. После массы испорченной одежды Кости, после неприятностей, возникших у него на работе из-за того, что Рита успевала брать трубку и, если звонили его деловые партнеры, посылала их подальше, называясь Костиной секретаршей, Ольга весьма неуверенно предложила мужу взять Риту к себе.

Я люблю тебя, Оленька, я и ее был готов любить за то, что она твоя сестра, но это какое-то маленькое чудовище… — сказал Костя. Да Ольга и сама понимала, что вместе они не уживутся. Рита уехала. На вокзале она презрительно сказала:

— Наконец-то я уезжаю. Как вы мне осточертели.

— Она ревнует тебя, — предположил Костя. — Ты любила только ее, а теперь меня.

Ольга не возразила. Не могла же она сказать, что к нему она испытывает чувство огромной благодарности, тепла, но не любви. Ольга тяжело переживала Ритин отъезд, но успокоила себя тем, что будет посылать в Днепропетровск деньги. Костя согласился.

 

3

Ольга готовила ужин, с нетерпением поджидая возвращения мужа. Заниматься хозяйством ей нравилось, и она категорически отказывалась от предложения Кости нанять домработницу. Ольга считала, что за нее и так почти всю работу делает кухонный комбайн, купленный ее заботливым супругом. Микроволновая печь моментально готовила блюда, и Ольга очень мало времени проводила на кухне. Но сегодня она хотела сама завести разговор о необходимости домработницы. Сама она обошлась бы и без нее, но Костя, который устает после напряженного рабочею дня, конечно же, должен, возвращаясь, нормально питаться и отдыхать. А Ольга даже в минимальном объеме заниматься хозяйством не сможет очень длительный срок — ей повезло так, как редко везет молодым актрисам. Она получила предложение от известного режиссера Кондратенко сняться в кинопробах на главную женскую роль в его новом фильме. Все это Ольга и собиралась сообщить мужу и очень боялась, не зная, как он отреагирует. Костя, который поощрял любую ее прихоть, был готов купить ей любую одежду, любую безделушку и украшения, сколько бы они ни стоили, который сам заставлял ее быть такой, как жены его друзей: посещать бассейны, массажистов, теннисные корты, иметь собственного парикмахера, был категорически против ее карьеры. Он не возражал против ее учебы, финансировал их студенческие кинофильмы, но, когда речь заходила о том, что Ольга мечтает стать профессиональной актрисой, он становился нервным и раздражительным:

— Тебе чего-то не хватает? Ты хочешь дополнительно заработать? Ты скажи мне, сколько тебе нужно, и я дам тебе любую сумму, — говорил он. — Я не понимаю, зачем тебе работать? Пусть работают те женщины, которые не нравятся мужчинам, умеющим зарабатывать.

— Костя, но я готовила себя к этому с детства, я занималась в драмкружках и мечтала о том, как стану великой актрисой, — возражала Ольга. — Это не прихоть. Я жила чувствами героинь, я не представляю себя без своей работы. Я тоже человек, и мне нужно как-то выражать себя, то, что есть во мне…

— Оленька, — устало говорил Костя, — нет ничего странного в том, что ты увлекалась театром и кино. Все девчонки этим увлекаются, а если есть личико и фигурка, все едут поступать в Москву. Чего они хотят? Красивой жизни. Я могу тебе ее дать и так. Ты хочешь пообщаться со знаменитыми? Говори, с кем. Я соглашусь быть у них спонсором, и они будут лучшими друзьями и мне, и тебе. Ты хочешь за границу? Говори, в какую страну. Конечно, ты мечтала… Но ты не знала, что встретишь меня. Ты прирожденная жена, а не актриса. С тех пор как ты со мной, мне сопутствует удача. Ни одна женщина не смогла бы дать мне такой заботы, ласки, любви.

— Костя, но я прежде всего актриса. Там, в душе, — говорила Ольга, но он не слушал ее.

— Перестань, какая ты актриса, — морщился он. — Ты порядочная, верная женщина, а там нужно быть проституткой, как твоя подруга, чтобы быть первой. Нужно ложиться со всеми, чтобы получать хорошие роли. Я просто счастлив, что могу избавить тебя от этого.

Ольге в студенческие годы все же удалось сняться в трех кинофильмах. Но каждый раз были скандалы, сцены ревности.

«Он чувствует, что я не люблю его так, как нужно», — думала Ольга, анализируя его необоснованную ревность.

Мужа она, конечно, любила. Такого человека невозможно было не любить. За пять лет брака, если исключить их размолвки из-за ее желания сделать карьеру, она видела от него только хорошее. Ей завидовали даже жены его деловых партнеров, которым материально жилось не хуже.

— У моего скряги пока выпросишь новое платье, сколько сил потратишь, — жаловалась Ольге Аллочка, жена Сергея, генерального директора фирмы, конкурирующей с Костиной. — Чем больше денег зарабатывает мужик, тем сильнее развивается в нем страсть к экономии. Мы все поражаемся, что с твоим Костей все наоборот. Он ради тебя, кажется, и фирму готов продать.

Ольгу же поражало как раз обратное — как пропорционально росту дохода мужей растут потребности ее новых так называемых подруг. Но ей было приятно, как все замечают, как сильно любит ее муж, даже после стольких лет брака. И потерять его как любящего, внимательного и заботливого мужа она не хотела бы…

«Почему я думаю, что мое желание сняться в кинофильме приведет к разрыву, — отгоняла она от себя неприятные мысли. — Он умный человек, он должен понять меня».

Под окном раздался знакомый сигнал. У джипа Константина был гудок с особенной мелодией — такой больше не было ни у кого. Ольга проверила готовность пиццы, включила рычажок кофеварки «Тефаль», стала накрывать на стол, думая, как бы поубедительнее сказать ему о том, что ей просто необходимо… жизненно необходимо начать делать карьеру. «А может, я хочу этого лишь потому, что не люблю его так же сильно, как он меня?» — терзалась она. Ее чувство было ровным и спокойным. Она не ревновала Костю, хотя его окружали молоденькие девочки, работающие и в его офисе, и в сети магазинов, открытых его фирмой и по Москве, и по России. Она спокойно спала ночами, когда он уезжал в командировки, и не изводила его бесчисленными телефонными звонками среди ночи, проверяя, находится ли он в номере гостиницы один, как изводил ее он, когда она уезжала в Днепропетровск. А ведь на первом курсе ее чувство к другому человеку было таким, что заставляло ее ревновать его к девушке, о которой прочитала на машинописном листе сценария. «Я была тогда совсем дурочкой, это была первая влюбленность, не имеющая под собой реальной почвы. Такой прекрасный воздушный замок», — убеждала она себя. Но не признать, что никогда не чувствовала в интимной жизни с мужем того счастья, которое чувствовала с первым мужчиной, не могла. «Может быть, так и должно быть, сначала все кажется острее, необычнее, потом привыкаешь к этому и уже не испытываешь тех ощущений», — думала Ольга. Но эти ощущения притупились именно тогда, когда она поменяла мужчину… «Зачем вспоминать то, что никогда не вернется? Я была другая, по-другому относилась и к себе, и к мужчинам, поэтому нет ничего странного в том, что изменились и мои чувства», — решила она для себя этот вопрос.

— Оленька! — На кухню, не раздеваясь, зашел муж, наклонился, чтобы поцеловать Ольгу.

На Ольгу пахнуло холодом, который он принес с улицы, и смесью французского одеколона с едва заметным запахом алкоголя.

— Извини, малышка, я задержался, ты, вижу, заждалась уже, — сказал он. — Но подписывали один очень важный документ, нужно было быть гостеприимным и делать вид, что я рад безумно торчать в офисе вечером и пить на голодный желудок водку «Абсолют», когда меня дома ждет моя волшебница с таким ужином!

Зима была на редкость снежной, и, пока Костя шел к подъезду от машины, его успело обсыпать снегом. И Ольга стряхивала тающие снежинки с плеч его длинного коричневого кашемирового пальто и искала слова для начала разговора. «Нужно как-то издалека, поделикатнее», — думала она, вспоминая советы подруг, которые, по их словам, только и занимались тем, что исподволь добивались желаемого от неуступчивых мужей. Но одно дело кольцо с бриллиантом… она бы его получила и без ухищрений, а другое — разрешение на киносъемку. Там есть сцены, которые вообще снимать придется не в Москве, а в деревне… Костя сразу скажет… И по ходу фильма у нее, как у любой нормальной главной героини, будут любовные сцены…

Костя прошел в коридор, снял верхнюю одежду. За пять лет он немного располнел, сильнее обозначились залысины. Но любая женщина признала бы его красивым. Ему очень шел и черный костюм «от Кардена», и белоснежная рубашка с бордовым в полоску галстуком. На работе он выглядел важным и строгим, только Ольга знала его нежным и мальчишески влюбленным.

«Я начну разговор после ужина, — подумала Ольга. — Если мужчина сытый, его уговорить легче».

— Тайваньская фирма предложила партию факсов, — рассказывал Костя. — Если они действительно в работе такие, как описано в документах, они будут успешно расходиться у нас. Конечно, соответствующую рекламу мы сделаем… Все дело в том, что технология изготовления новая, и, пока я лично не удостоверюсь в надежности и самой фирмы, и их продукции, подписать с ними договор не смогу. Придется, видимо, ехать самому. Чтобы быть уверенным в успехе.

— Ты напрасно не доверяешь своим специалистам, они могли бы сделать это и без тебя, сказала Ольга.

— Доверяй, но проверяй, — засмеялся Константин. — У меня есть масса конкурентов, и я не могу быть уверенным на сто процентов, что мой специалист не окажется куплен ими. Все, девочка, в нашем мире продается и покупается.

— Кроме… — начала Ольга, смеясь.

— Кроме тебя, поэтому тебя я люблю. — Константин отставил пустую тарелку и опять поцеловал жену.

— Костя, если ты меня действительно любишь… — Ольга решила, что теперь самый удобный момент начать разговор.

— Извини, детка. — Костя вытащил из кармана пиджака сигналящий пейджер. — А, это ерунда, — махнул он рукой, — подождут. Так что ты хотела бы, если вдруг выяснится, что я тебя действительно люблю, а не прикидываюсь любящим пять лет?

— Я… я хочу вернуться в кино, — выпалила Ольга, забыв все свои благие намерения подходить к вопросу деликатно.

— Придется все-таки позвонить, я забыл, что там были важные вопросы, — сказал Костя. Извини, дорогая, но звонок безотлагательный, они бы не стали беспокоить меня так поздно по пустякам. Переключи, пожалуйста, телефон с пейджера на наш номер.

Ольга сделала то, что он просил, и принесла ему трубку радиотелефона. То ли он не хочет разговаривать с ней, то ли у него действительно важный разговор… Она впервые разделяла мнение своих подруг в том, что быть женой бизнесмена — адский труд. Костя вел какие-то переговоры о каких-то поставках. Ольга давно научилась их не слушать, все равно не понимая из них ни слова.

— Понимаешь ли, — Костя отложил телефон и посмотрел на жену, — все дело в том, что я тебя действительно люблю, и поэтому я категорически против.

— Костенька, это такой шанс! — Ольга подсела к нему на мягкий угловой кухонный диванчик из белой кожи. — Мне двадцать два года. Если я не начну сейчас, я не начну никогда. А это главная роль, он — талантливый режиссер, фильм должен быть удачным, там такой занимательный сценарий! Я смогу выразить себя, я смогу заставить людей радоваться, принесу им счастье… Ради этого стоит жить. Ну не будь собственником.

— А я собственник, — сказал Костя, обняв ее. — Но не в том смысле, о котором говоришь ты. Я собственник в том плане, что не хочу класть свою жену в чужие постели.

— Костя, но я уже играла в трех кинофильмах, и ты же знаешь, мне не пришлось ни с кем спать, — убеждала Ольга.

— Да, потому что на эти роли тебя рекомендовал твой мастер, и они были не главными, да и то это просто странно, что тебя никто не соблазнил, — возразил он. — Если бы отказ от участия не мешал бы получению диплома, я бы никогда не согласился. Вот скажи мне, как этот твой режиссер познакомился с тобой.

— Он со мной не знакомился, он искал актрису на роль, смотрел кинопробы, в том числе и мою прежнюю, к первому кинофильму, и разыскал меня, сказав, что ему кажется, я соответствую образу героини, — рассказывала Ольга.

— Все не совсем так. Он расстался с любовницей. Ну, надоела или еще что-то, и решил завести новую. А дальше так, как ты и говоришь. Сел, посмотрел кинопробы… Потом вызвал лично? Так? — переделал на свой лад Костя.

— Да, он позвонил мне и предложил сняться в кинопробах на его фильм, — призналась Ольга.

— Да, он посмотрит на тебя в жизни, сравнит еще с несколькими кандидатурами для занятия сексом и кого-то выберет, — завершил Константин, поднимаясь с дивана. — Уже поздно, мне завтра вставать чуть свет… И забудь об этом. Ты поедешь со мной на Тайвань. Хватит мне мотаться одному. Я тоже не из железа, а девочки в поездках ко мне льнут без конца. Представь, там сейчас лето… Позагораешь, развеешься… Пока я буду работать.

— Ты просто тиран, для тебя я ничего не значу, — разрыдалась Ольга. — Разве нельзя верить хотя бы собственной жене? Почему ты думаешь, что меня так легко соблазнить?

Она хлопнула дверью и ушла в свою комнату. «Я расстанусь с ним, но буду сниматься, — думала она. — Но как я расстанусь с ним?»

— Ольга, — в дверь постучал муж.

Ольга не открывала, продолжая плакать и чувствуя себя самой несчастной на земле.

— Ольга, я хочу с тобой поговорить, я согласен, — объявил ей через дверь муж.

Ольга открыла и вышла из комнаты.

— А я уже думала о том, что нам придется расстаться, — призналась она, прижимаясь к нему.

— Ну уж нет, — сказал он, ведя ее в спальню.

Его пальцы развязывали тесемку ее теплого халата, белого и пушистого, украшенного розовыми фламинго, искали ее грудь, и Ольга была счастлива, думая, как ей повезло в жизни. Ссоры, конечно, бывают у всех, но всегда ли они так быстро и хорошо заканчиваются? И как, наверное, мало таких мужей, как Костя, если все ее знакомые женщины постоянно жалуются на своих мужей.

— Я люблю тебя, — прошептала она, желая выразить ему свою признательность, и потом, когда акт любви был завершен, она гладила пальцами щеку мужа, коря себя за устроенный скандал и злые мысли.

— Только у меня одно условие, — сказал Константин, накрывая рукой ее руку.

— Какое? — насторожилась Ольга.

— Если я окажусь прав и ты встанешь перед выбором: спать с твоим начальством или нет, ты все расскажешь мне и прервешь съемку. А я без скандала улажу все так, что у тебя не будет неприятностей из-за нарушения контракта с киностудией, — сказал он.

— Конечно, но никто меня насильно там в постель не потащит, — с облегчением рассмеялась Ольга. — Но у меня еще одна просьба. Я ведь не смогу теперь заниматься хозяйством, как прежде. Ты извини.

— Никаких проблем, наймем домработницу, — обнял ее Костя.

Кинопробы были назначены на послезавтра. На следующий день, вернувшись из косметического кабинета, Ольга, включив автоответчик, услышала приятный баритон Кондратенко. Ольга прослушала запись до конца, и лишь когда голос режиссера сменился женским голосом с певучими интонациями, принадлежавшим ее портнихе, которая извещала ее о том, что новое платье готово, Ольга выяснила, что не поняла ни слова из речи режиссера, так взволновал ее его звонок. Люди такого ранга не звонят лично актрисам, которых хотят лишь попробовать на роль в числе десятка таких же актрис. Это могло означать только то, что она наиболее, как считает мастер, подходит к задуманному им образу и именно ее, а не кого-то другого, он хотел бы видеть в главной роли. Она перемотала запись и, стараясь успокоить колотящееся сердце, внимательно прослушала его сообщение еще раз.

— Здравствуйте, Ольга. Говорит Владимир Владимирович Кондратенко. Завтра в десять утра заеду за вами. Встречаемся у вашего подъезда. Я буду на белой «Волге». До встречи, — повторил послушно магнитофон.

Ольга, не смея поверить, прокрутила запись еще два раза. Можно считать, что ее мечта получить главную роль сбылась. Режиссеру нужна именно она, иначе он не стал бы тратить на нее личное время. Но, если он уверен, что снимать будет ее, в этом нет ничего удивительного: любой человек, знакомый с миром кино, знает, что для успешной творческой совместной работы нужен не только деловой, но и духовный контакт. А уж Кондратенко, признанному мастеру режиссуры, снявшему не один кинофильм и раскрывшему не один талант, это известно лучше, чем кому бы то ни было.

Ольга не стала рассказывать мужу о звонке, предусмотрительно стерев запись. Он-то как раз — человек, далекий от искусства. В мире бизнеса, к которому принадлежит он, вероятно, все не так, и он, как всегда, расценит этот звонок по-своему, и неизвестно, разрешит ли он ей после этого участвовать в кинопробах.

— Чем так взволнована моя пташка? — спросил Константин, вернувшись с работы.

— Да завтра ведь кинопробы, — ответила Ольга.

— И больше ничего не произошло? Для простого участия в кинопробах, которое для тебя — дело обычное, ты выглядишь слишком счастливой, — заглядывая ей в глаза, улыбнулся муж. У меня даже складывается впечатление, уж не влюбилась ли ты в кого?

Ольга отметила про себя, как хорошо она сделала, что уничтожила запись. Сейчас Костя шутит, но стал бы он шутить, сопоставив ее настроение и звонок? Неужели она действительно уделяет мужу так мало внимания, что дает ему повод бесконечно ревновать ее?

— Костя, ты же знаешь, что я люблю только тебя, — сказала она. — И мне неприятна твоя подозрительность. А счастлива я потому, что ты такой добрый и замечательный и разрешил мне сниматься… А для меня это так важно…

— Не было чего-то важного и для меня? — спросил Костя, подходя к магнитофону автоответчика.

— Для тебя вообще ничего не было. С тех пор как у тебя появился пейджер, тебе на автоответчике вообще не оставляют информации. — Ольга говорила правду, но в то же время чувствовала себя лгуньей. — Были звонки для меня, но я их стерла.

— Потому что был звонок от любовника? — расхохотался муж, вынимая воображаемый кинжал.

— Костя, твои шутки уже переходят все границы! — воскликнула Ольга, перехватывая у него из рук невидимое оружие и приставляя его к своему сердцу. — Это уже становится невыносимым.

Но ей, несмотря на хорошо разыгранное веселье, было не по себе. Она просто не сказала правды, но это ведь уже ложь. «Он сам заставляет меня скрывать от него то, что и скрывать-то не стоит», — убеждала она себя, но ей было стыдно, и она нервничала ночью и утром, боясь, что что-то задержит Костю дома до десяти. Но он ушел, как обычно, в полдевятого, а без четверти десять Ольга стояла, как условлено, у подъезда и высматривала в потоке машин белую «Волгу».

Режиссер оказался пунктуален, ровно в десять его машина затормозила у краснопресненской высотки. Он распахнул дверцу и ждал, не выходя из машины, когда Ольга подойдет.

Ольга часто видела Кондратенко по телевидению, несколько раз — из зала, когда он был на сцене, несколько раз мельком, сталкиваясь с ним в коридорах «Мосфильма», но никогда она не разговаривала с ним лично, если не считать телефонного разговора, и только мечтать могла о том, что настанет день, когда она сможет сидеть с мим в машине и он будет подводить ее к киностудии.

— Доброе утро, Оля, — сказал режиссер, слегка наклонив голову, чтобы видеть девушку, когда она, робев, взялась за ручку дверцы, не решаясь сесть рядом с такой величиной. — Как вам сегодня спалось? Надеюсь, прекрасно, и вы готовы к работе?

Он так добродушно улыбался, что разогнал все Олины страхи, и она, улыбнувшись в ответ, села в машину.

Ее как-то сразу покорила атмосфера простоты и непринужденности, которую излучал этот всемирно известный человек. Но первые минуты знакомства все же были омрачены. Устраиваясь на переднем сиденье рядом с режиссером, Ольга заметила, что за ней, видимо давно, наблюдает соседка — полная женщина пенсионного возраста, наверное вышедшая в магазин и увидевшая, как Ольга подошла не как обычно, к серому джипу, а к белой «Волге». Соседка была с мужем, и он безуспешно тянул ее в подъезд, но она приросла к месту, а когда Ольга захлопнула за собой дверцу автомобиля, пошла им навстречу и изогнулась всем телом, стараясь рассмотреть Олиного знакомого. Увидев Кондратенко, которого вся страна знала в лицо, она ахнула, прикрыла рот рукой и пошла обратно к подъезду, что-то возбужденно говоря своему мужу.

— Ох уж эта мировая слава, — засмеялся режиссер, тоже заметивший Олину соседку. — Теперь пойдет молва, что я завел себе новую очаровательную пассию, и никому ведь ничего не объяснишь… Вот как рождаются слухи… А вы, Ольга, слышали, что я ловелас и сердцеед? — Он вел машину и продолжал шутить. — А вы чего-то испугались?

До Ольги такие слухи доходили, но о ком из известных людей не сплетничают? А сейчас она думала о том, что будет, когда соседка расскажет обо всем всему дому, и что будет, если слухи, искаженные, как обычно, сплетниками, дойдут до ушей ее мужа. И ей стало так неловко под внимательным взглядом соседки, словно она, замужняя женщина, и в самом деле садилась в автомобиль с какой-то определенной целью. Это ощущение, которое смущало ее, возникло из-за того, что она все-таки чувствует вину перед мужем, потому что лжет ему. Но не рассказывать же это Кондратенко? И она, притворно вздохнув, спросила:

— А вы бы не боялись, если бы были начинающей актрисой и сидели в машине с таким режиссером, как вы? Я, даже когда была студенткой ВГИКа, так не волновалась.

— Браво, браво, — засмеялся Кондратенко. — Я даже поверил вам и чуть не взлетел в заоблачные дали от слов молодой красавицы. Но вы — актриса, дорогая, и актрисам доверять нельзя, и смутились вы из-за чего-то еще. Я, кажется, понимаю, из-за чего. Мне, кажется, говорили, что у вас ревнивый муж… Видите, я навел о вас справки. Я вам сочувствую, но я рад вашим эмоциям, они помогут вам лучше войти в роль. Она ведь у вас соответствующая. Сначала — неверная жена, потом — убийца. А, скажу я вам, женщина-убийца с таким милым взглядом, как у вас, это не шутки, да-с. И, главное для вас, пройти пробы. И, может быть, они именно из-за этого инцидента окажутся удачными, и соседка-сплетница поможет рождению звезды…

Слова режиссера, его шутки развеяли Олины страхи. В самом деле, разве важна Костина необоснованная ревность? Важно только искусство, и, может быть, через мною лет она будет в своих интервью с теплотой вспоминать соседку, заставившую ее испытать чувства женщины, обманувшей своего мужа перед тем, как сняться в таком же эпизоде. И ее радовало, что Кондратенко оказался таким простым и милым в общении, что с ним так легко и, вероятно, так же легко будет работать.

— Как ни странно, я чувствую, что это моя роль, — больше не стесняясь его и забыв о том, что она эту роль еще не получила, делилась Ольга своими мыслями. — А говорят, Достоевский, сочиняя своих убийц, избавлялся тем самым от страшною соблазна. Может быть, и у актеров так же? Хотя в себе тяги к убийству я не замечала…

Через полчаса они уже ехали по Мосфильмовской улице. Слева высилось огороженное решетчатым забором пространство — территория «Мосфильма», целый городе павильонами, с картонными нарисованными замками и прудами, рощами и полями сражений — манящий мир, где делалось большое кино. Потом все вот это, искусственное, ненастоящее, будет казаться реальным зрителю, а игра актеров будет казаться правдой. А мастер, который вдохнет жизнь в иллюзию, сидит рядом с Ольгой и выглядит вполне рядовым человеком. Но это тоже до поры до времени, пока не началось таинство творческого процесса, заставляющего превращать в сознании людей картонные стены в каменные, а изображаемые чувства в настоящие, способные вызывать сопереживание, ответные радость и боль в сердцах и душах зрителя.

Это место было давно знакомо Ольге, но каждый раз она словно рождалась заново, пересекая эти священные для любого актера границы.

Попав внутрь, они зашли в маленькое здание, стоящее первым, — в актерский отдел. Пожилая женщина, занимающаяся картотекой, заулыбалась, увидев Кондратенко, и быстро отыскала Ольгины фотографии и карточку с данными.

— Ну а теперь все самое трудное позади, и остались пустяки, — снисходительно и добродушно подшучивал Кондратенко, пропуская Ольгу в другое здание, где проходили кинопробы. Всего лишь предстать перед комиссией и понравиться ей.

Он оставил Ольгу в небольшом холле, где на мягких креслах уже сидели несколько молодых актрис, как поняла Ольга, ее конкуренток. Девушки вскочили, как школьницы, приветствуя появление режиссера.

Он кивнул им, став сразу каким-то недосягаемым и деловитым, и пошел к двери одной из комнат.

— Подождите здесь, — сказал он Ольге тоже деловито и сухо, словно только что не шутил и не смеялся с ней всю дорогу.

Ольга поняла, что делается это для девушек, которые смотрят на них, но даже совместного ее появления с режиссером было достаточно, чтобы они начали обсуждение. И когда Ольга тоже опустилась в одно из кресел, она то и дело ловила на себе изучающие завистливые взгляды, а если девушки, разговаривая между собой, понижали голос, ей не нужно было обладать особой проницательностью, чтобы понять, что речь идет о ней.

Молодой парень с длинными черными волосами, которые не мешало бы хорошенько вымыть, появился на пороге комнаты, где скрылся режиссер, пригласил туда одну из девушек. Несмотря на уверенность, что она получит роль, Ольга заволновалась. Когда девушка вышла, настала очередь Ольги. Ольга вошла и очень удивилась, обнаружив, что комиссия состоит из Кондратенко и этого парня, представившегося помощником режиссера. Был еще в комнате оператор, снимающий пробы на видеокамеру. Ольгу это обрадовало, и волнение ушло, уступив место знакомому Ольге чувству актерского вдохновения, когда забываешь самого себя и начинаешь думать и переживать, как того требует твой персонаж. Ольга еще до проб из разговора с режиссером знала, что за сценку ей предстоит сыграть: это был эпизод с главной героиней фильма, в котором ее уличают в неверности и позже она становится убийцей мужа. Что такое пробы, она тоже хорошо знала, и совершенно необорудованная для игры комната, где отсутствовали соответствующие сцене декорации и стояло лишь несколько стульев, не смутила ее. Таковы правила. Актерский талант или его отсутствие легче разглядеть без декораций, в обычной комнате, где актеру предстоит разыграть свою роль, садясь, например, на стол так, как будто это край небоскреба, и смотреть куда-то в стену так, словно ты видишь перед собой марсианский пейзаж. Только потом, если комиссия одобрит, актер отправляется на съемочную площадку, где окажется и небоскреб, и марсианский пейзаж.

Помощник представил Ольге ее партнера, актера Белова, пожилого мужчину, хорошо известного зрителю по множеству кинофильмов и уже утвержденному на главную мужскую роль. От актера, которому незачем было переживать из-за проб, веяло на расстоянии равнодушием к предстоящему процессу, и Ольгу это даже обрадовало.

На фоне его усталости и безразличия ее эмоциональность будет смотреться выигрышно.

— Начинайте! — скомандовал Кондратенко.

Жена усталой походкой вошла в прекрасно обставленную собственную квартиру и опустилась на стул, хотя рядом стояло кресло. Так чувствовала Ольга, хотя на самом деле она прошла от стены к стулу в пустой комнате, обойдя стул, стоящий у нее на дороге, и, умудрившись его не заметить, села.

— Ты не снимешь туфли? — окинул ее глазами вошедший муж, точнее, актер Белов, который двинулся от другой стены ей навстречу. — С чего бы это?..

— Извини, голос жены был чуть счастливее, чем нужно. — Я очень устала, и вообще мне удивительно хорошо сегодня.

— Мне тоже, — сухо усмехнулся муж, — особенно после того, как я вымыл весь пол.

— Я же извинилась, Боря, — чуть ли не мечтательно произнесла жена.

— Я принимаю твои извинения, — отчеканил муж. — Но ведь дело-то не в них.

— А в чем же?

— В том, что ты всегда, в любом настроении снимала туфли.

— Я? — рассеянно пробормотала жена и повернула голову, словно видела своего мужа впервые. — Но…

— Ты встречалась с ним? — вдруг, остановившись посреди комнаты, в упор спросил он.

Она улыбнулась и мгновенно, вся преобразившись, быстро взглянула ему в глаза и ответила:

— Да!

Это была импровизация, неожиданная для самой Ольги. Так полагалось сказать гораздо позже, через несколько реплик, но Ольга, которая в этот миг была не Ольгой, а неверной женой, вернувшейся от любовника, чувствовала, что должно быть именно так. На секунду придя в себя, Ольга посмотрела на членов комиссии. Она заметила в глазах молодого помощника огонек восхищения. Сам режиссер, как и положено мэтру, сидел невозмутимо и безучастно.

— Да, — твердо повторила Ольга, повинуясь внутреннему чувству, управляющему ею, — чувству, которое диктовало ей и слова, и манеру поведения, не совпадающие с текстом сценария. — Я была у него дома, у твоего лучшего друга, который признался мне в любви. — Она сделала паузу, внимательно наблюдая за лицом мужа.

Актер Белов оторопел. Признания партнерши шли совсем не по тексту, заученному им и только недавно проигранному с другой девушкой.

— И… и что же дальше? — наконец спросил он, найдя выход.

Включился тот же, что и у Ольги, механизм, — слова находились точно и интуитивно. В голосе была подлинная растерянность обманутого мужа, подозревающего, что он рогат, но не ожидающего и не желающего слышать подтверждение этому. Помощник режиссера довольно потирал руки и привстал со стула. Режиссер вдруг помрачнел. А Ольга стояла прямо и ясно ощущала в себе реальную благородную гордость женщины, решившейся на такое. Теперь, когда в игру включился и партнер, иллюзия подлинного разговора мужа и жены была полной.

— Ты хочешь сказать, — нервно усмехнулся муж — легко и свободно импровизирующий актер Белов, — что мой друг в тебя влюбился? И давно? Впрочем, ты уж не переживай. Чувства, как известно, мимолетны, природа их неизвестна, поэтому…

— Поэтому я сказала ему «нет», — внезапно ослабевшим голосом произнесла жена.

Муж подошел ближе, внимательно всматриваясь в ее лицо.

— Можешь ты поверить только одному? — слабо улыбаясь, сказала она. — Можешь ты поверить, что он для меня ничто?

Он открыл было рот, но она быстро, взволнованно опередила его.

— Ты должен мне ответить, — убедительным тоном требовала она.

Опустив голову, он стал разглядывать свои руки.

— Ну хорошо, — внезапно охрипнув, проговорил он. — Предположим, я верю.

— И ты веришь, что я люблю тебя одного? Ты веришь, я знаю… Я тебе давно об этом не говорила, а сейчас… вот… — Ольга положила голову на плечо актеру Белову и натурально, искренне расплакалась, как женщина, у которой сдали нервы.

— Ничего себе… — прошептал помощник режиссера.

— Все, хватит! — захлопал руками режиссер и встал, потирая руками подбородок.

— ЗдОрово, Владимир Владимирович! — воскликнул помощник. — Ведь зритель уже знает, что она каждую ночь мужу рога наставляет, и вдруг такое коварство… явно задумала его вместе со своим любовником убить, и…

— Оставьте эмоции, Дима, мы на работе, — сухо сказал режиссер, продолжая в задумчивости потирать подбородок, и добавил: — Над этим нужно подумать, да-с.

Он вдруг посмотрел на Ольгу, словно забыл о ней.

— Вы пока свободны, — произнес он.

— А как вообще… Вам понравилось, Владимир Владимирович? — спросила Ольга, после поездки в машине видя в нем друга. — Возьмете меня?

— Не знаю, у меня еще несколько проб, — удивившись ее бестактному вопросу, сурово сказал Кондратенко. — У нас есть ваш телефон, вам сообщат.

— С вами было интересно играть. — Актер Белов проводил Ольгу до двери. — Надеюсь, моей партнершей будете вы…

— Завтра будет известно, он вам сам и позвонит, — шепнул Ольге на ухо помощник, который тоже шел к дверям приглашать следующую претендентку.

— Ну как дела, актриса? — спросил, улыбаясь, вернувшийся с работы Костя.

Ольга обняла мужа. Как удачно складывается ее жизнь. Повезло и в личной жизни, начинает везти и в творческой.

— Костенька, спроси меня об этом завтра, — попросила она, боясь сглазить счастливое начало.

На следующий день она не отходила от телефона. Старалась говорить как можно короче, чтобы не занимать номера, чтобы дозвонились с киностудии сразу, отменила встречу с массажистом, с портнихой. Только когда стало уже совсем темно и вернулся муж, поняла, что звонка не будет.

— Ну, как дела, актриса? — с пафосом спросил Костя. — В вашем деле это, кажется, называется, дубль два?

— Боюсь, что будет дубль три или даже четыре, — удрученно сказала Ольга и рассказала мужу, как напрасно прождала целый день звонка режиссера.

— Да, у вас все не так. Если бы мой партнер обещал и не позвонил, он упустил бы выгодное для себя дело, — пожал плечами Костя. — Разве только оно для него не слишком выгодно…

— Может быть, я не понравилась ему, — грустно предположила Ольга. — Да нет, не может быть… Завтра будет известно…

— Я не могу видеть тебя такой расстроенной, — возмутился Костя. — И зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Не звонит, позвони сама, — он вынул толстый том телефонного справочника. — Как, ты говорила, фамилия твоего режиссера? Кондратюк?

— Кондратенко, — поправила Ольге. — Но так нельзя…

— Можно, — Константин набрал номер на трубке телефона и протянул Ольге: — Говори.

— Владимир Владимирович? — дрогнувшим голосом спросила Ольга, услышав знакомый бас Кондратенко. — Это Ольга Преображенская. Простите, пожалуйста, что беспокою вас, отвлекаю от…

— Ах, Оля, конечно, я вас узнал, ваш голос нельзя перепутать, — прервал ее извинения режиссер. — И не извиняйтесь, извиняться должен я… Я ведь не позвонил вам, и мосфильмовцы наверняка забыли сделать это… Не проследишь за ними, так и… да-с.

— Так что решила комиссия, Владимир Владимирович? — Несмотря на то, что Кондратенко был сама любезность, Ольге было неудобно отнимать у него драгоценное время.

— Подъезжайте завтра на киностудию к пяти вечера, — сказал Кондратенко. — Это, видите ли, не телефонный разговор, нужно встретиться лично, обсудить кое-что. И, прошу прощения, не смогу заехать за вами, занят с утра.

— Что вы, Владимир Владимирович, я буду завтра ровно в пять, — сказала Ольга, и режиссер повесил трубку.

— У тебя даже на щеках румянец заиграл, — усмехнулся Костя. — Такое впечатление, что ты не из-за работы так расстроилась, а теперь так радуешься. Не помню, чтобы я когда-нибудь так реагировал на сообщение по работе. Если это только не личное? — Он подозрительно посмотрел на жену.

— Костя, опять ты за старое! — воскликнула Ольга. — Я думала, ты все понимаешь и захотел мне помочь, найдя его номер…

— Я хотел помочь, но и проверить… слишком ты была грустна, словно любимый не позвонил. — Костя скрестил руки и уставился в окно, где все также безостановочно падал хлопьями февральский снег.

— Я им восхищаюсь, можно сказать, боготворю его… но люблю я не его, я люблю кино, а им восхищаюсь, потому что он снимает отличные кинофильмы. И я хотела бы с ним работать, вот и все, — Ольга обняла мужа за плечи положила голову ему на плечо, и вдруг, не выдержав, рассмеялась. Ей вспомнилась сцена, которую они не разыграли — прожили с актером Беловым. Там она чувствовала все остро, пронзительно, а сейчас была только досада, что Костя не хочет поверить ей, а в общем, в объяснениях было сходство.

— Ну что ж, ты смеешься надо мной, — отводя ее руки, сказал Костя. — Смейся, пока смешно. Но если я что-то узнаю, тебе тоже будет не до смеха. — Он ушел в свой кабинет и, когда Ольга легла, не пришел.

Ольга смахнула две или три слезинки, ей было обидно, что самый близкий человек, вместо того чтобы разделить ее радость, заперся у себя в кабинете. А ей так хотелось, чтобы все у нее было хорошо и дома, и на работе, но, видно, так не бывает, и нужно чем-то расплачиваться. И вместо того чтобы лежать в объятиях мужа и предвкушать, как завтра Кондратенко объявит ей о том, что выбрали на роль ее, она лежит, чувствуя себя одинокой и непонятой.

Утром Константину стало стыдно за вчерашнее, он ушел на работу позже, не обращая внимания на трезвонящий телефон и сигналящий пейджер, сидел на кровати рядом с Олей и держал ее за руку.

— Ты такая красивая, — говорил он, — и ты пойми и меня тоже, мне трудно смириться, что, кроме меня, тебе нужно еще что-то. Вот мне и начинает казаться, что тебе нужен еще кто-то.

— Но ведь меня не обижает, что, кроме меня, тебе нужно что-то еще — твоя работа, твои друзья, — возразила Ольга.

— Но я мужчина, дорогая, — веско аргументировал Костя.

Ольга поняла, что разговор опять зашел в тупик. Это было так странно. Костя был умнейший человек, но понятия о женщинах у него были на уровне «домостроя».

— Ты опоздаешь, у тебя будут неприятности, — только и нашла что сказать Ольга.

— Да, ты права, — Костя резко поднялся, его мягкость как рукой сняло, он пошел к двери, обернулся. — Я заеду за тобой в полпятого, отвезу на киностудию и подожду, посмотрю ваши пробы. Мне это интересно.

— Нет, Костя, нет! — Ольга вскочила с кровати, как была, в короткой ночной рубашке на тоненьких бретелечках, побежала вслед за ним в коридор, хотя зимой там было достаточно холодно. — Костенька, так не делается, это не принято, — умоляла она, сжав руками покрывшиеся мурашками плечи и поджимая пальцы ног, леденеющие на холодном паркете.

— Иди в комнату, ты замерзнешь, — сказал Костя, надевая пальто. — Делай что хочешь, только не стой на ледяном полу босиком, — он мягко вытолкнул жену из коридора.

Ольга бегом вернулась в теплую постель, зарылась, как зверек в норку, в одеяла. «Если бы он научился меня не ревновать, он был бы самым замечательным мужем на свете, — думала она. — Хотя это все мелочи. Он и так самый замечательный, а ревность пройдет, когда на экраны выйдет фильм и он посмотрит его. Тогда он поймет, что его женой можно гордиться и что женщина способна на что-то большее, чем быть просто женой».

Кондратенко Ольга нашла в той же комнате, где проходили пробы. Он был один.

— Пойдемте, Оля, сегодня проб не будет, и мы с вами должны поговорить. — Он провел девушку в свой кабинет, расположенный на том же этаже.

Кабинет Ольге понравился. Такой и должен быть кабинет у гения. Два кожаных кресла, письменный стол, кожаный диван и никаких излишеств. На стенках — полки с книгами о нем, о его фильмах и афиши. Ольга зачарованно смотрела, как много книг написано при жизни режиссера о его творчестве. Она открыла было рот, чтобы выразить свое восхищение, но режиссер, перехватив ее взгляд, понял ее состояние.

— Не стоит говорить об этом, вся околокиношная шумиха не значит ровно ничего по сравнению с тем ощущением, которое получаешь от творчества, — махнув рукой, сказал он и усадил Ольгу на кожаный диванчик.

Сам, подкатив кресло на колесах, сел напротив.

— Итак, о чем мы с вами хотели побеседовать? — спросил он, внимательно глядя Ольге на ноги.

Ольга интуитивно захотела натянуть юбку ниже колен. «Почему он задает такой странный вопрос? Он сам пригласил меня для беседы, — думала она, а его взгляд все блуждал по ее ногам. — Может, ему вдруг не понравилась их форма, и он только сейчас разглядел в них изъян и заколебался?»

— Мы хотели побеседовать о пробах. Как я играла, Владимир Владимирович? — покраснев, спросила она, на всякий случай скрестив ноги.

— Как играли? — Он словно не понял, о чем она, и с трудом оторвал взгляд от ее ног. — Ax, да… Должен сказать, что вы играли очень неплохо, да-с. Но вот в чем дело… — Он замолчал, и Ольга напрасно ждала продолжения.

У Ольги что-то оборвалось внутри, и по телу от сердца стал разливаться холод.

— Не тяните, пожалуйста, Владимир Владимирович, — попросила она. — Вы сразу говорите, в чем дело.

— Хорошо, Оля, вы взрослая женщина. Сколько вам? Двадцать? Двадцать один?

— Двадцать три скоро, — сказала Ольга.

— Ну вот видите, — словно обрадовался Кондратенко. — Значит, вы меня быстрее поймете. Я лично не считаю, что двадцать три — это много, и героине фильма не шестнадцать, это женщина, уже успевшая выйти замуж и разлюбить мужа, завести любовника… Но зрителю хочется видеть юные смазливые личики… Или большой талант.

— Вот как… — пробормотала Ольга. — А у меня…

— Буду с вами откровенен, Оля. — Режиссер стукнул кулаком по мягким кожаным подлокотникам. — У вас есть талант актрисы, но это маленький обычный талант.

— Понятно. — Ольга поднялась с дивана. — Значит, вы эту роль мне не даете… — Она постаралась улыбнуться, но улыбка не получилась, дрожали губы.

— Зря вы сразу делаете такие выводы. — Кондратенко привстал и, положив Ольге на плечи руки, с силой опустил ее на место. — Разве я сказал, что не дам вам роль? Я этого положительно не говорил, да-с.

— Так в чем же дело, Владимир Владимирович, я ничего не понимаю! — воскликнула Ольга.

— Понимаете ли, Оленька, вы как выпускница ВГИКа должны знать, что сейчас творится в кино. Вам ведь предлагали роли, и что? Разве они были замечены кем-то, кроме меня? А почему? Потому что талантливых молодых актрис много — они все, по существу, талантливы. А нужен большой, особый талант. Кино, настоящее кино, знаете ли, как и поэзия, не терпит середины, да-с.

Ольга молчала, по-прежнему понимая лишь одно: для роли у нее нет таланта. Тогда почему же он не отпускает ее?

— Есть и другая возможность — компромисс, так сказать. Среди актрис, пробующихся на роль, была одна совсем юная девочка, таланта там нет совсем, но она соответствует модному сейчас типажу современной девушки — бойкая, самостоятельная и сексуальная. Комиссия остановила выбор на ней, но я смотрю на вас, и я не хотел бы, чтобы у меня снималась она.

— Но почему? Ведь у меня, как вы говорите, тоже весьма маленький талант, — прошептала Ольга.

— Понимаете ли, милая моя, я ведь переживаю за вас. — Режиссер задумчиво потер подбородок. — Мне тоже тяжело… Все ведь не так просто, ведь я… я влюблен в вас всей душой.

— Что? — Ольга смотрела на Кондратенко, широко открыв глаза.

— Да бросьте вы, Оленька, вы же актриса. А вторые роли не для вашего брата, вам нужны первые… Это третий вариант. У моего друга, Инокентьева, сейчас снимается в главной роли актриса примерно вашего дарования. Думаете, Инокентьев стал бы так, за здорово живешь рисковать картиной? И девочка была умненькая, сообразительная, в отличие от вас, Оленька… Ей, чтобы роль получить, через многое пришлось пройти. Не всем ведь Гретами Гарбо рождаться. Но тут и зарыта собака. Режиссер, если он велик, может и из посредственности сделать звезду, если захочет. Его таланта хватит на двоих… Вот Инокентьев захотел, и эта девочка еще призы на фестивалях хватать будет… И я хочу, — говоря это, он встал и пересел на диван, почти вплотную к Ольге. — Вы понимаете, о чем я? — Его полная рука обняла ее за плечи.

— Да как вы можете?! — Ольга вскочила как ужаленная, прошлась по кабинету несколько раз, бессильно опустилась в кресло, вглядываясь в лицо Кондратенко.

Еще недавно оно ей так нравилось. И мешки под усталыми глазами, и глубокие морщины на лбу и около губ — все это делало его привлекательным, говоря о нем, как о человеке, который отдает все силы работе и безмерно устает. Ольга боготворила его как творческую личность и совсем не думала о нем как о мужчине. А как мужчина он показался ей отталкивающим.

— Я ведь ваши фильмы еще ребенком видела, я ими жила, — говорила она. — А вы такое говорите… Это же грязь…

— Ах, Оля. — Режиссер вдруг опустился перед ней на колени и обхватил руками ее ноги, плотно сжал их, не давая встать и уйти. — Милая Оля, какая грязь? Откуда? Если и есть грязь, то лишь та, которой вы поливаете меня, старика. Ну как вы могли подумать, что я ищу какую-то выгоду для себя? Бог с ним, с этим миром кино. Ну да, здесь царят такие законы, как и везде, и все друг с другом спят, чтобы чего-то добиться. Это нормально, ничего просто так нигде не делается, а искусство — это жертвенность, вот и жертвуют. Но у нас с вами все будет совсем не так, совсем не так! Я искренне люблю вас, чисто, от всего сердца. Давайте будем вместе, создадим творческий союз двух сердец. Одного — старого, доброго и любящего, другого — молодого, нежного, порывистого. Я буду вашим кормчим в мире кино, я сделаю вас настоящей звездой, и никто не посмеет сказать, что здесь замешана грязь… Никто не скажет, что я ради постели продвигаю бездарность…

Ольга, окаменев, слушала его и не могла вымолвить ни слова. Его лицо, усталое, доброе и насмешливое, которое она с детства видела в кинопанорамах, прижимаясь к ее коленям, то смотрело на нее снизу вверх, то пряталось, тычась носом, в ее ноги. Отчаяние, отвращение, ужас — все смешалось в ней, а он вдруг поднялся и, видя, что она сидит недвижимо, пытался ее поцеловать. К ее губам прикоснулись мягкие мокрые губы, и она уловила неприятный старческий запах. Сбросив оцепенение, она оттолкнула его, желая подняться, но он с непонятно откуда взявшейся юношеской ловкостью просунул правую руку ей за спину, а левую — между ее стиснутых колен и, приподняв ее, повалил на диван, навалясь сверху и вновь прильнув губами к губам. Ольга схватила его за плечи, стараясь с силой оторвать от себя, но тут хлопнула дверь, и Ольга замерла, услышав знакомый голос мужа.

— Ага, вижу, репетиция в самом разгаре, — зло произнес он. — А я все никак понять не мог, отчего же находиться на репетициях близким людям не положено… Не принято, так ты сказала, дорогая супруга?

Владимир Владимирович сразу обмяк, сполз с дивана так, словно его сзади ударили, и сел в кресло, состарившись лет на двадцать, как-то ссутулившись и прикрыв голову руками, будто обороняясь от нападающего. Но бить его никто не собирался. Константин стоял у двери, плотно прикрыв ее за собой, засунув обе руки в карманы своего длинного пальто, и даже не смотрел на него — его взгляд, выражающий презрение и брезгливость, был направлен на жену, все еще лежащую на диване с задранной юбкой.

Когда Константин широким шагом быстро пересек кабинет, направляясь к дивану, Ольга, вскрикнув, испуганно закрылась рукой.

Но Константин не ударил, он взял ее за руку и дернул, поставив на ноги.

— Не бойся, я, к сожалению, не бью женщин, даже таких, как ты, — сказал он, поправляя ее юбку, потом принес ей шубу, брезгливо сказал:

— Одевайся.

У Ольги дрожали руки, она никак не могла попасть руками в рукава.

— А вы, — Константин властно взял ее под руку, повернулся к Кондратенко, все еще сидящему в кресле, — вы мне отвратительны со всем вашим искусством, хоть виноваты вы и меньше, чем моя жена.

За ними захлопнулась дверь, потом ворота «Мосфильма». Ольга покорно шла рядом с мужем, села в джип. Костя сел за руль и закурил, достав пачку сигарет, хотя курил только в исключительных случаях — если курили его деловые партнеры, от которых он зависел.

— Ты понимаешь, надеюсь, что такая жена не нужна ни одному мужчине, — выкурив вторую сигарету, наконец заговорил Костя.

А джип продолжал стоять у мосфильмовских ворот.

— Костя, поехали домой, я тебе все объясню, — сказала Ольга.

— Не нужно ничего объяснять, я ведь все видел. — Костя нервно засмеялся. — Нужно было зайти попозже, вы бы уже разделись… Но с меня достаточно и того, что между вами было… Ты обнимала его, целовала…

— Костя, но все не так, я отталкивала его, а не обнимала, он насильно уложил меня. — Ольга заглядывала в холодные глаза мужа.

— Вот что. — Костя вдруг зло посмотрел на нее, повернувшись к ней всем корпусом. — Мне ли не знать, что, если ты не хочешь мужчину, ты будешь бороться как пантера… Ты найдешь способ не быть изнасилованной. На даче моих родителей ты хорошо соображала, когда собиралась разбить подсвечником стеклянную стену, чтобы сработала сигнализация и приехала милиция… А здесь тебе было достаточно крикнуть, и тебя бы услышали люди. Так что не морочь мне голову, а то я забуду, что ты женщина, и не сдержусь.

— Костя, милый, я ни в чем не виновата. — Ольга положила ладонь ему на руку, но он отдернул ее. — Ну что мне сделать, чтобы ты поверил мне?

— Поверил? Ты думаешь, я не знаю, что он ухаживал за тобой и заезжал за тобой в наш дом? Уже даже мои сотрудники в курсе твоего романа, знают, что вы встречаетесь за моей спиной…

— Но это неправда, между нами ничего не было, — настаивала Ольга.

— Даже если и не было, то лишь потому, что мне это надоело, и я решил вам помешать. И так или иначе, а мне не нужна жена, которая подрывает мою репутацию. — Костя включил двигатель и нажал на газ. Машина поехала.

— Ты… ты из-за этого подашь на развод? — побелевшими губами спросила Ольга.

— Да, если ты еще раз переступишь порог какой-нибудь киностудии, — ответил Костя.

— Но это же глупо, ведь это простая ошибка, не все режиссеры такие, — молила Ольга. — Костя, я умоляю тебя, подумай сам. Это моя жизнь.

— Подумать только, — зло засмеялся Костя. — И это вместо того, чтобы умолять меня о прощении после того, как я… — он оборвал фразу, махнув рукой.

— Но, Костя, я не смогу без… — начала Ольга и проглотила конец фразы. Костя резко затормозил, так что джип тряхнуло, и, если бы не ремень безопасности, Ольга не удержалась бы на сиденье.

Костя вышел, открыл дверцу с той стороны, где сидела Ольга.

— Выйди, пожалуйста, — спокойно сказал он.

— Зачем? — Ольга выполнила его просьбу.

— Если ты не можешь без этой грязи, без секса со своими режиссерами, партнерами, продюсерами, то твой дом вон там, — он показал пальцем в сторону мосфильмовского городка, повернулся, сел в машину, захлопнув обе дверцы.

Ольга, оторопев, смотрела на него сквозь стекло автомобиля, не веря происходящему. Ей казалось, что это происходит не с ней или что она видит дурной сон и сейчас проснется.

— А если ты поймешь, что не сможешь без меня, позвони, и телефон, и пейджер ты знаешь. А я всегда готов выслушать тебя и простить, — сказал он, опустив стекло, потом он медленно поднял его, и машина уехала.

«Этого не может быть», — думала Ольга, и ее мысли совпали с мыслями мужа. Ольга, которая все еще не могла двинуться с места, увидела, что машина возвращается. Джип затормозил рядом с ней, и Ольга, улыбнувшись, подошла к дверце, подергала ручку, но она не открывалась. Если он не хочет ее впускать, то зачем приехал?

— Я совсем забыл, — сказал Костя, опуская стекло. — Ты больше со мной не живешь, так что верни ключи.

— Возьми. — Ольга опять попала во власть тягучего странного сна.

— Прощай, — сказал Костя, — но, если передумаешь, звони. — Он поднял стекло, и машина сорвалась с места, на этот раз скрывшись окончательно.

Ольга еще долго стояла в оцепенении, не веря случившемуся. Но февральский пятнадцатиградусный мороз постепенно привел ее в чувство. Ольга, привыкшая ездить на машинах, давно уже не относилась к одежде как к чему-то утилитарному. Да, в общем, и одевал-то ее муж, привозя ей из загранкомандировок красивую дорогую одежду. Шуба из голубого соболя была не только безумно дорогой, но и теплой. Даже о том, что в морозы носят головные уборы, Ольга не вспоминала давно, и сейчас стояла на ветру, под хлопьями снега без шапки, и изящные полусапожки тоже не спасали от холода. В сумочке было немного денег, их хватит на то, чтобы нанять такси. А куда она поедет на этом такси? Близких подруг у нее не было. Она — человек семейный, а Костя любил после рабочего дня тишину и покой, и его раздражало присутствие в доме посторонних. Самую близкую подругу Ольги — Вику — он вообще запретил приглашать к ним в дом, даже на праздники, когда собирались его друзья.

— Мои друзья — люди солидные, женатые, я не могу сажать с ними за стол проститутку, — говорил он.

— Костя, она не проститутка, я знаю ее с детства, — возражала Ольга. — А вот Регина…

Регина была женой Сергея, друга и партнера Кости, и, увидев ее на Ольгиной свадьбе, Вика, которая неоднократно встречала ее в ночном клубе, куда она ходила вместе с Лешей, рассказала о ней Ольге много скандальных историй.

— Да, были времена, когда Регина танцевала для нас на столе голой, — усмехнулся тогда муж. — Но теперь она жена Сергея, и мы все об этом забыли. А Вика продолжает свое занятие, и мне не нужны скандалы, и, смею тебя уверить, я знаю ее гораздо лучше, чем ты… Имел честь…

Ольга приглашала Вику в его отсутствие, приходила к ней в общежитие, но Вика сама прервала общение, обвинив Ольгу в том, что та заигрывала с Аликом, когда уже собиралась в загс с Костей, что она плохая подруга, потому что опасается взять ее в избранный круг, чтобы та не нашла там своего счастья… Сейчас Ольга ничего не знала о Вике, после окончания ВГИКа их пути разошлись. Кто-то из общих знакомых видел Вику в обществе Игоря в одном из ночных клубов. «Вероятно, поженились», — подумала тогда Ольга, и, несмотря на то, что у нее самой все было хорошо, у нее заныло сердце. На киноэкранах Вика несколько раз мелькнула в эпизодах — в главных ролях и на показах фестивалей Ольга ее не видела.

Оставались жены Костиных друзей, так называемый свой круг, с которыми Ольга вместе ходила в бассейн, на теннисный корт, к массажистам и парикмахерам, с которыми вместе встречала праздники. Промерзнув насквозь, Ольга пошла разыскивать телефонный автомат, потом еще долго ходила вдоль коммерческих киосков, пытаясь купить жетоны.

Она позвонила Лане, юной жене Алексея, того самого, с которым когда-то ехала в поезде, а потом была на даче у будущего мужа. Ланочке было лет восемнадцать, она была невысокой, пухленькой и напоминала Ольге хорошо сделанную куколку своими светлыми кудряшками и синими глазами, обрамленными густо накрашенными ресницами. Лана при встречах по пятам ходила за Ольгой, ловила каждое ее слово, подражала ей и в одежде, и в манерах.

— Лана, можно я переночую у вас сегодня? — спросила Ольга, когда та взяла трубку. — Я рассталась с Костей. Это только на одну ночь, а завтра я придумаю что-нибудь.

— Оленька, я бы с радостью, прости, но к Лешеньке приехала мама с сестрой и детьми. У нас в доме такая теснота… Дети пищат, просто ужас. Извини.

Ольга повесила трубку, представив огромную четырехкомнатную квартиру Алексея. Для гостей он, как и сам Костя, держал двухкомнатную квартиру в том же подъезде, где жил сам.

Похожий разговор был у Ольги и с Милочкой, и с Верой. Кто-то был болен, к кому-то приехали гости… Оставалась Регина.

— Знаешь, подружка, — голос у Регины был хрипловатый, и манеры она сохранила из времен детдомовского детства, — я не буду юлить, как эти цыпочки. Я просто еще не сбрендила, чтобы приглашать в дом шикарную бабенку, оставшуюся без мужика. Все мы знаем, что наши козлы шляются на сторону, но подкладывать в постельку им свою подружку не стану ни я, ни кто другой.

— Регина, как ты могла подумать?! — возмутилась Ольга.

— А что тут думать? Твой мужик тебя послал, ты будешь нового искать, и уж, конечно, не инженера безденежного. А все наши ребятки в один голос твое первенство над нами признают и все Косте завидуют. Не знала, что ли, как они нас по шкале ценностей распределили? Мне Серега по пьяни под большим секретом выболтал. Ты у них на первом месте, как набравшая большее количество очков, потом я иду. С меня за манеры и еще там всякое очки списали. А девочки с большим отрывом далеко в хвосте, даже дальше секретарши твоего мужа. Так что поищи кого поглупее, подружка, и не злись. Мы наших мужиков ценим и бережем как зеницу ока. А вот если проблемы с деньгами будут, звони. Только не девочкам, а мне.

— Спасибо, — сказала Ольга. Если ее разрыв с Костей затянется и ничего с работой она не придумает, то деньги ей понадобятся.

— Чего спасибо-то? Я же тебе денег просто так не дам, даже взаймы. Ты же гарантировать не сможешь, что отдашь… Я вот что предложить хочу, в случае чего — продавай свою шубу, желающих купить больше чем за полцены, я найду. — Она хрипло засмеялась. — Да чего и я врать начала, как наши цыпочки. Я сама ее куплю. Ладно?

— Я позвоню, если понадобится, — сказала Ольга.

Именно на Регину Ольга и не рассердилась. Та сказала то, что думала, не стала врать и выпутываться, как остальные, не стала участливо выпытывать подробности разрыва с Костей, чтобы потом посплетничать.

Ольга вышла из автомата, уже не чувствуя пальцев на ногах от холода. Ветер швырнул в лицо пригоршню колючего снега, в душу Ольги стало заползать такое же холодное отчаяние. Казалось, даже природа не понимает ее.

Ольга посмотрела в сторону павильонов «Мосфильма». Там горели огни, было тепло, шли какие-нибудь ночные съемки…

«Твой дом теперь там», — всплыла в мозгу фраза мужа.

«Пойти, что ли, туда? Прийти и сказать: мне негде ночевать, приютите бедную актрису, иначе она замерзнет на улице», — мрачно пошутила Ольга.

Из ворот выехала машина. Ольга сошла на обочину, пропуская ее, и, когда машина была совсем близко, она узнала белую «Волгу» Кондратенко. Она даже встретилась с ним глазами, когда он поравнялся с ней, и он, конечно, узнал ее, потому что вдруг отвернулся и прибавил скорость. Ольге стало еще хуже и еще холоднее. Она медленно шла по дороге. То ли от холода, мешающего думать, то ли оттого, что ей действительно некуда было пойти, в голову не приходила ни одна умная мысль. Когда сзади послышался шум приближающейся машины, она не отошла в сторону, не отскочила даже тогда, когда услышала сигнал, и свет фар, находящихся близко, отбросил на усыпанную снегом дорогу ее длинную темную тень.

«Пусть задавит, все равно», — подумала она.

Машина с визгом затормозила за спиной у Ольги.

— Какого дьявола! Жить надоело? — резко схватив ее за руку и поворачивая к себе, заорал водитель.

— Надоело… — едва выговорила Ольга, замерзшие губы отказывались ей повиноваться.

— Преображенская? Оля? Ты что тут? — Ольга узнала в водителе своего партнера по пробам.

— Актер Белов, — пробормотала она, силясь улыбнуться.

— Между прочим, Саша, — проворчал он, стряхивая снег, облепивший Ольгины распущенные волосы. — Срочно садись в машину, актриса Преображенская, ты же замерзла как сосулька.

Оля села в его «Жигули» — такие устаревшие модели она привыкла не замечать, ее муж и друзья на таких не ездили.

— Куда поедем? — спросил Белов.

У Ольги от тепла мучительно заболели кончики пальцев, ушей.

— Некуда, — сказала она.

— Прямо мелодрама для «Мосфильма», — засмеялся он. — Но если некуда — значит, ко мне.

— Мне все равно, — призналась Ольга.

— Зато мне не все равно, — усмехнулся он.

— А у вас большая квартира? — спросила Ольга. — Я вас не стесню?

— Места хватит, — отрезал он. — Ну, рассказывай, моя несостоявшаяся убийца, что стряслось? Кондратенко другую на роль берет? Ты и решила красиво замерзнуть в честь этого? Самосожжение, знаешь, и красивее, и теплее. Если бы все актеры так поступали, сплошные факелы вдоль дорог полыхали бы…

Ольга отогревалась по дороге, сжавшись в комочек, и ей ничего не хотелось рассказывать, ее клонило в сон.

— Приехали, выгружайся, актриса Преображенская. — Александру, видимо, очень понравилось такое обращение.

Квартира оказалась двухкомнатной, Белов жил в ней с женой, тещей и двумя детьми.

— Клава, это девушка не моя любовница, но она у нас переночует, — сказал он своей жене, полной женщине с круглым добрым лицом.

— У тебя, Сашенька, и не может быть такой любовницы, — засмеялась жена. — Ты стар, глуп и беден и никому не нужен, кроме нас.

В коридор из комнаты выглядывали две девочки-близняшки лет десяти, похожие на мать. Они с восхищением разглядывали гостью.

— Клавочка, ты напои гостью чаем и попробуй узнать, что с ней случилось, у женщин это как-то лучше получается, а я смертельно устал после работы. И ты не бойся ее, она не принцесса, она актриса, по твоим меркам, еще бОльшая неудачница, чем я. — Он ушел в комнату, где Ольга услышала знакомый позывной американского телесериала.

Клава суетилась, разыскивая малиновое варенье, ставя кипятиться чайник, моя для шикарной гостьи, никак не вписывающейся в интерьер их старенькой кухни, чашку и блюдце из сервиза. Потом на кухне появилась восьмидесятилетняя старушка, тоже похожая на Клаву. Она спорила с дочерью, чем лучше напоить Ольгу — чаем с малиной или с медом. Ольга, привыкшая к чайнику «Тефаль», закипающему моментально, никак не могла дождаться горячего чаю, пусть даже без всего. Но ей было хорошо в этом доме. Он напоминал ей детство. Такая же атмосфера была в доме у Вики, такая же добрая, заботливая мать, бабушка. Не может быть, чтобы две девочки выросли такими же, как Вика… Потом Ольга пила чай, и с одного конца стола ей все пододвигала вазочку с вареньем Клава, а с другого — розетку с медом бабушка Таня. Чтобы не обидеть обеих, Ольга ела то из вазочки, то из розетки, а они торопились подлить ей еще чаю из обычного старенького чайника с полустертым цветком.

— А мне казалось, такие известные актеры, как ваш муж, должны жить как-то особенно, — говорила Ольга Клаве.

— Сейчас особенно живут только те, кто занимается этой, как ее… — баба Таня забыла трудное слово.

— Коммерцией, — подсказала Клава. — Ему предлагали сняться в новых коммерческих фильмах, он отказывается, говорит, я не предам настоящее искусство. А за настоящее сейчас платят? Его и не снимают почти…

Ольга не представляла себе, как можно разместиться на ночь вшестером в двух комнатах. Но, оказалось, можно, и она даже была одна — на кухне стоял маленький диванчик. Ольга не ожидала, что она уснет — так рычал старенький холодильник, возмущенный тем, что его не отправляют на пенсию. Но волнения на морозе вылились в крепкий сон, и проснулась Ольга лишь оттого, что на кухню утром пришла Клава — приготовить детям, собирающимся в школу, завтрак.

— Ты спи, спи еще, — уложила она обратно вскочившую Ольгу. — Я девчонок в комнате покормлю, а Саша по утрам не завтракает, он часов в двенадцать заскочит, тогда и поест.

Ольга прожила у Беловых три дня, пока продавала Регине свою шубу. Заартачился Сергей, который сказал, что у него таких денег на руках нет, все вложены в дело. Но Регина уверяла, что деньги у него есть, просто он из мужской солидарности помогает Косте.

— Я его раскручу, — обещала Регина и раскрутила, правда, даже не на две трети цены, а на половину. Но Ольга была рада и этой сумме. Она накупила подарков Клаве, бабе Тане, двум близнецам, имен которых так и не запомнила, потому что дома их называли общим именем «близнецы», и сняла комнату в трехкомнатной коммунальной квартире на три месяца, надеясь за это время заработать денег и снять отдельную квартиру.

У нее еще оставались деньги, и Клава с девчонками повели ее на дешевый Петровско-Разумовский рынок.

Ольге и в молодости не приходилось бывать на дорогих «толкучках», не ходила она по рынкам и когда вышла замуж — одежду покупали или за границей, или в бутиках. И она впервые толкалась в старом Клавином пуховике, удивляясь, как можно что-то выбрать, если к прилавку и пробиться невозможно. Но глаз Клавы как-то выхватывал из массы продаваемых вещей нужные, и она расталкивала людей грудью, а девчонки, как винтики, проскальзывали туда же, а потом тащили Ольгу.

— Вот шапка теплая, ангорка с шерстью, — сказала Клава, и продавец, у которого на прилавке лежала гора таких шапок, протягивал Клаве зеркало и говорил:

— Для вас десять тысяч скину, если купите. Всем за шестьдесят продаю, а вам за пятьдесят.

— За сорок берем, — веско сказала Клава, стаскивая с Ольги капюшон и напяливая на нее шапку.

Потом Клава выбрала для Ольги недорогую куртку-пальто из плащевки, утепленную тремя слоями синтепона, с машины купили сапоги фирмы «Ле Монти», не очень изящные, из искусственной кожи, зато внутри выложенные толстым слоем натурального меха.

— Теперь ты у нас не замерзнешь до весны, — радостно сказала Клава и, спохватившись, ударила себя по лбу. — Ты же в чем была осталась. Тебе всякие там женские мелочи понадобятся…

— Ты покупай их сразу побольше, — просвещала Ольгу одна из девочек-близнецов, когда Ольга остановилась в удивлении перед разложенным на прилавке нижним бельем, показавшимся ей слишком дешевым. — Это китайское, оно через неделю разлетится.

Потом прошли в универмаг купить мыло, зубную щетку. Ольга, которую сразу же на рынке нарядили во все новое, поднимаясь по лестнице универмага, в конце которой было огромное зеркало, некоторое время не могла отыскать себя в потоке людей, поднимающихся вместе с ней, настолько она сливалась с основной массой женщин, как оказалось, одетых стандартно — в такие же куртки, такие же шапки и сапоги. Ее это не обрадовало и не огорчило. Были времена, когда она одевалась хуже всех, но была счастлива и верила в свое будущее. А теперь ей предстоит собрать все силы, чтобы добиться того, о чем она мечтала и ради чего принесла в жертву свою семью.

Костю Ольга встретила через четыре дня после разрыва. Она заходила на «Мосфильм», все еще надеясь, что в Кондратенко возьмет верх порядочность, что он преодолеет предвзятое к ней отношение и согласится снимать ее в фильме. Но ее даже не пропустили к нему, хотя она по телефону договорилась о встрече. В картотеке актерского отдела женщина, превратившаяся из приветливой в деловитую и небрежную, сообщила ей об окончательном отказе. «Если будут новые предложения, вам позвонят», — сказала она и повернулась к Ольге спиной, занявшись разбором каких-то бумаг. Разговор был окончен, и Ольга, повернувшись, выйдя на улицу, пошла к троллейбусной остановке. Одежда у нее была теплая, но устойчивые февральские морозы все-таки пробирались и сквозь синтепон, и сквозь мех. Из-за снеговых заносов транспорт ходил плохо, на дорогах были автомобильные пробки, и дожидаться пришлось долго. В потоке машин она заметила джип мужа — он медленно полз вместе с другими машинами. И Ольга едва сдержала порыв — так ей хотелось подбежать к нему и сесть рядом с Костей, как она делала это все пять лет.

Джип встал, поравнявшись с Ольгой. Костя приспустил окно и закурил. Костя курил редко, и он показался Ольге побледневшим и усталым. Она почувствовала себя такой виноватой за причиненную ему боль… Но что она могла поделать, если в тот момент, когда ей приходится делать выбор: он или кино — она выбирает кино? Жалость к мужу сжимала сердце, и Ольга не выдержала.

— Костя! — окликнула она его.

Он повернул голову, удивленно, не узнавая, посмотрел на нее, потом узнал, выехал из потока машин, подогнал джип к тротуару, вышел.

— Ты что-то хотела мне сказать? — спросил он, продолжая курить.

— Как ты? — Ольга не знала, зачем позвала его.

— Замечательно. — Он пожал плечами. — А тебя я сразу не узнал, одежда, оказывается, меняет людей…

— Костя, я… — Ольга начала и не знала, как продолжить, о чем сказать. Что ей очень жаль? Но он ждет, что она откажется от своего дела…

— А слова не нужны, я вижу, откуда ты идешь. — Он бросил окурок и растоптал его носком ботинка. — Ну как, ты сделала правильный выбор?

— Костя, ты подал на развод? От меня требуется что-нибудь подписать? — стараясь не расплакаться, спросила Ольга.

— Нет, я не подавал и пока не собираюсь… Ты можешь вернуться… Конечно, на моих условиях… — Он закурил вторую сигарету. — Но слишком долго не затягивай, кто знает, может, даже такая сильная любовь, как моя, зачахнет без поливки, и я встречу другую, которую захочу видеть своей женой, и она, в отличие от тебя, будет любить именно меня.

Задняя дверца джипа с затемненным зеркальным стеклом открылась, и к ним подошла Костина секретарша Ирина, искусно крашенная, стриженая блондинка в эффектной расклешенной французской дубленке, открывающей колени, в изящных бежевых туфельках на высоких каблучках.

— Константин Аркадьевич, мы давно можем ехать, — сообщила она. — Дорога свободна, а мы опаздываем на встречу. — Она удивленно разглядывала Ольгу: — Здравствуйте, Ольга Игоревна. — В тоне секретарши была заученная приветливость.

— Спасибо, Ириша, сейчас поедем, садись в машину, простудишься, — сказал Костя, шагнул к дверце, повернулся к жене: — Скажи свой номер телефона, если тебе будут звонить, я смогу переадресовать их.

— Там, где я живу, нет телефона, — призналась Ольга.

— Даже так… — удивленно сказал Константин.

Ольга заметила, как Ирина, приспустив заднее стекло, смотрит на нее, отбросив вышколенную вежливость, и в ее взгляде насмешка и торжество.

«Метит на мое место, — подумала Ольга. — Может быть, она сможет дать Косте то, чего не могла дать я, ведь он достоин самой нежной и теплой любви».

Джип уехал, а Ольга, продрогнув до костей, еще долго ждала троллейбус, а потом долго ехала в почему-то не отапливаемом салоне. Остальные пассажиры тоже были нахохлившиеся, как замерзающие птицы. «Все так живут, и нечего делать трагедию из этого, — уговаривала себя Ольга. — Я просто вернулась к жизни, которой живут все обычные люди».

 

4

Куда-то торопиться, решать какие-то сложные неразрешимые вопросы больше не нужно было: Ольга лежала в объятиях мужчины, он молчал, но она знала, что он любит ее и готов сделать для нее все, чтобы ей было хорошо. Ее захлестывала волна ответной любви и нежности к этому надежному сильному человеку, которому принадлежала она и который принадлежал ей, и она обняла его, ища его губы.

«Ах ты, бедная овечка, что же бьется так сердечко…» — громко завела над ухом какая-то из сестер Свиридовых. Ольга испуганно села на раскладушке, заменяющей ей кровать. Никакого мужчины рядом не было — это был сон, мечта… А за стеной мама будила семилетнего отпрыска, не желающего просыпаться в школу к семи утра, и включила на полную мощность телевизионную программу «Доброе утро». Ольга могла поспать еще час, она легла и закуталась в одеяло, но непонятные проблемы влюбленной овечки терзали нервы даже при заткнутых ушах. Ольга ворочалась на раскладушке, стараясь делать это осторожно, — раскладушка была старенькая, петли часто отрывались. Ей подарила ее баба Таня, купившая ее, когда сама была в Ольгином возрасте. Но и это было лучше, чем ничего. И Ольга думала, что раскладушка, как и трехкомнатная коммуналка, — явление временное, но со временем она поняла поговорку, что нет ничего более постоянного, чем временное.

Уже два года снимала Ольга эту маленькую комнатушку, неподалеку от метро «Аэропорт», со старыми ободранными обоями, шкафом с незакрывающейся дверцей и стулом с отпадающим сиденьем. Ольга была уверена, что быстро сможет сделать ремонт, купить мебель, но пока все оставалось по-старому, и столом служил ей тот же стул — она накрывала его картонкой, пододвигала к раскладушке и незатейливо трапезничала, лишь бы не умереть с голоду. «Все вот-вот изменится», — думала она, но уже два года ничего не менялось.

Очень хотелось спать, но еще сильнее хотелось вернуть ускользнувший сон, где не было проблем и невзгод, потому что их брался разрешить за Олю сильный умный мужчина. Ночью поспать почти не удалось: сосед слева — одинокий мужчина пятидесяти лет, как обычно, привел ночных гостей, и компания весело шумела, звеня бутылками и стаканами, а потом, до четырех утра, громко скандалила, выясняя, кто в компании кого уважает, а кто нет. В полпятого произошла небольшая драка — драться в полную силу они уже не могли, и вскоре собутыльники захрапели, а в семь утра включилась «овечка».

Ольга встала, потеряв надежду продолжить сон, отдернула шторы. Пейзажем служил девятиэтажный дом, перекрывающий вид на парк, но по длинной яркой тени, которую отбрасывал; дом, Ольга поняла, что за домом светит яркое солнце. Она открыла окно, теплый июньский ветер ворвался в комнату. Ольга сделала зарядку. Сегодня у нее тяжелый день и ей нужно быть в форме, ей нужно быть красивой, свежей и бодрой. Но ни бодрости, ни свежести после трехчасового сна она не чувствовала, и когда пошла умываться в общую ванну и протерла зеркало, на котором семилетний Мишенька, умывающийся перед ней, зубной пастой написал: «не хочу учиться, а хочу жениться», ужаснулась, увидя свое осунувшееся лицо с глубокими темными синяками под глазами, с явственно проступившими от усталости первыми морщинками у губ и у век. Ее волосы, которыми она всегда так гордилась, выглядели сухими и тусклыми и висели безжизненной паклей.

«Не хватает витаминов, — подумала Ольга. — Вот и попробуй держать себя в форме и конкурировать с молоденькими девушками, если тебе уже двадцать пять».

Она попробовала принять контрастный душ, чтобы привести себя хоть как-то в порядок, но в дверь то и дело, торопя ее, барабанил Мишенька, которому хотелось помыть руки именно в ванной комнате, хотя раковина была и на кухне. Короткий душ лишь наполовину снял головную боль, но кровь прилила к щекам, и они чуть порозовели. Завернувшись в ситцевый халатик, подаренный ей на день рождения Клавой, Ольга пошла на кухню, намереваясь позавтракать. У нее оставался в хлебнице кусок батона, в холодильнике — колбаса и сыр. Предвкушая кофе с бутербродами, Ольга открыла холодильник. Ее полка, средняя, была пуста.

— Вероника Петровна, вы не брали? — спросила она Мишенькину маму, которая готовила для сына кашу.

— Что ж я чужое брать буду, мы не бедствуем, — поджала губы соседка, но желание посплетничать оказалось сильнее обиды: — Это наш алкаш со своими дружками ночью за закуской вылазку делали. Я от них уже давно на ночь все продукты в комнату прячу.

Хлеба тоже не оказалось на месте, и Ольге пришлось довольствоваться чашкой кофе. От кофе аппетит разыгрался еще сильнее.

У Ольги были какие-то мелкие деньги, но в магазин зайти она не успевала, на Юго-Западной находилось фотоателье, директор которого решил заняться, параллельно с основным, новым бизнесом: работать в рекламе, и он согласился попробовать Ольгу в качестве фотомодели. Ольга старательно наложила макияж, пытаясь скрыть усталость, надела свой единственный красивый костюм. Он был бежевый, модного фасона и нейтральный — для всех случаев жизни.

До ателье пришлось ехать очень долго — на автобусе, потом разыскивать его между пятиэтажными домами. В одном из подвалов и разместилось будущее светило рекламы, худощавый молодой мужчина, ненамного старше Ольги.

— Мы будем рекламировать духи фирмы «Аэлита», — сказал он, протянув Ольге круглый флакончик. — Снимки согласен взять журнал «Лиза», если, конечно, они получатся, — неуверенно прибавил он.

Вот с такими людьми и с такими рекламными агентствами приходилось работать Ольге. Крупные агентства все, как один, почему-то отказывали ей, снимая девушек, как казалось Ольге, гораздо хуже ее. Возможно, у них были связи, а возможно, они делали то, чего так и не научилась делать она — сначала показать личную заинтересованность не в деле, а в человеке, с которым предстояло работать.

Ольга размышляла, стоя посреди маленькой комнаты фотоателье, где было дешевое фотооборудование — не было ничего, что могло бы создать подходящий фон, атрибутику. Фирма «Аэлита» никому не известна, эта фирма, которая только что открылась, тоже. Даже если и случится чудо и фотографии примут в журнал, на большие деньги рассчитывать не приходится. Но Ольга была рада, когда, обзванивая агентства, получила наконец «да» вместо «к сожалению, нет, но вы оставьте ваш телефон, мы внесем вас в банк данных».

Фотограф не предпринимал никаких действий, он нерешительно ходил вокруг Ольги, не зная, как приступить к рекламе духов.

— У вас есть шляпка? — спросила его Ольга, взявшая инициативу в свои руки. — Например, соломенная…

— Не знаю, ах, есть… А зачем? — спросил фотограф.

— Принесите, пожалуйста, — ничего не объясняя, сказала Ольга.

Шляпка была из плетеной соломки, с ажурными полями, как раз то, что требовалось. Ольга поэтому и любила свой костюм. Когда ей приходилось иметь дело вот с такими умельцами, у которых не было подходящей одежды, ее костюм можно было изменить несколькими деталями. Шляпка на голове, чуть завитые волосы — романтический стиль; белый платочек в кармане, сумочка, очки — стиль деловой.

Ольга надела шляпку, выпустила прядь волос, потом передумала, распустила волосы по плечам. Фотограф завороженно смотрел на нее. Ольга сняла пиджак, накинула его на одно плечо. Плечи у Ольги были точеные, уже успевшие загореть, белый «топ» выгодно оттенял загар. Потом Ольга понюхала духи. Ничего особенного, еле уловимый сладкий запах полевых цветов.

— Я видела, что недалеко от вас старушки продают цветы. Купите на ваше усмотрение, — сказала она фотографу.

Тот быстро, как мальчишка, убежал, вернулся с охапкой ирисов, гладиолусов, ромашек.

— Вот это, пожалуй, то, что надо. — Ольга взяла букет ромашек, поставила на середину флакончик с духами, села, непринужденно откинувшись, на стуле, засмеялась.

Фотограф делал снимки.

— Ну все, мне пора, — она посмотрела на часы.

В двенадцать на другом конце Москвы, в одной из таких же недавно открытых частных киностудий, у нее начинались пробы.

— Как насчет оплаты? — спросила она, положив цветы и флакон, накинув пиджак и сняв шляпу.

— Оплата? Как условились, как условились, — забормотал молодой человек, потирая руки с длинными пальцами, потом вдруг улыбнулся, махнул рукой: — Я обещал вам проценты от своего гонорара после того, как фотографии примет журнал, но я уверен, что их примут. Таких выигрышных снимков я еще никогда не делал, да и модели такой у меня не было… Послушайте, Ольга, я дам вам половину своего аванса, выданного мне «Лизой», и не обижу вас потом, когда они снимки возьмут. Но дайте мне слово, что вы будете моей моделью. Мы с вами быстро сделаем свой бизнес, — он протянул ей руку. — Меня, кстати, зовут Дима.

— Ну что ж, Дима, я согласна, — сказала Ольга, тем более что от других рекламных агентств предложений не поступало. Если же она успешно пройдет пробы, две работы ей не помешают. Она оплачивает комнату, посылает домой деньги, так что о ее разрыве с Костей в семье пока еще не знают, и ей нужно на что-то жить самой. А за эти два года она получила всего лишь три предложения сняться в пробах, и ни одно из них не повлекло за собой продолжения.

Сто долларов, выданных ей Димой, были весьма кстати: подходил срок уплаты за жилье. Хозяйка требовала оплаты за три месяца, но она — постоянный жилец, и она сможет уговорить ее подождать остальные двести долларов. Только вот на что жить? Если у нее нет даже хлеба. Два дня она протянет, а потом?

— Дима, а как долго в журнале будут решать — брать фотографии или нет? — спросила Ольга.

— О, это очень быстро. — Дима махнул рукой. — Неделя-две.

Ольге понравился молодой фотограф, он не был красив, у него был слишком длинный нос с горбинкой, чересчур пухлые, казалось, вывернутые губы, но у него были огромные карие глаза, живые и искренние, и, хотя его фигуру даже отдаленно нельзя было назвать фигурой атлета — он был невысок, отчаянно худ и сутул, — в его движениях тоже чувствовалась искренность и живость, а в длинных пальцах, работающих с фотоаппаратурой, — профессионализм. Он не пожалел поделиться с ней авансом, хотя его вид говорит о том, что живет он ничуть не лучше, чем она — у него были латаные-перелатаные джинсы, рваные кроссовки, и тоже неизвестно, будут ли у него деньги в ближайшем будущем, чтобы прокормить себя, — его ателье находится слишком далеко от центра, и слишком мало людей смогут найти его, даже если и захотят сделать снимки. Ольга тепло попрощалась с ним, спросив номер его телефона. Своим она так и не обзавелась. И дала ему лишь свой адрес — их коммуналка числилась ветхим жилым фондом, и ее то ли собирались ликвидировать, то ли ремонтировать, но телефон проводить пока считали нецелесообразным. Но пока власти о доме забыли, и люди продолжали жить, не особо возмущаясь, помня русскую поговорку: от добра добра не ищут.

Настроение у Ольги было хорошее, хотя все сильнее сосало под ложечкой. По дороге она купила хот-дог, слегка утолила голод. Пробы проходили в здании, раньше принадлежащем школе, а теперь арендованном новой киностудией «Молодое кино». Режиссер, желающий заняться большим бизнесом и сделать большие деньги, намеревался снять коммерческий сериал. Ольге рассказал о готовящихся съемках Саша Белов. Ему, как популярному актеру, это часто предлагали, и он всегда отказывался.

— А теперь соглашусь, — с решительной грустью в голосе сказал он. — «Мосфильм» почти закрыт, то же и на других государственных студиях. А у меня девки на выданье, — говорил он, заехав в очередной раз к Ольге в гости. Ольга не знала, куда посадить его — и раскладушка, и стул могли провалиться, но Саша Белов, несмотря на возраст и популярность, был неприхотлив и мог запросто сидеть, как и Ольга, на паркете и пить чай из стакана.

С ним вместе Ольга подала фотографии на студию и получила приглашение попробоваться.

— Фильм будет кассовый, заработаем мы неплохо, и вы, любезные актеры, тоже разбогатеете, — говорил режиссер Инокентьев.

Ольга знала его и слышала о нем, он был другом-соперником Кондратенко и тоже снимал серьезное кино, но отдался на потребу времени.

— Главное, сыграть хорошо, чтобы зрители рыдали.

Ольга прочитала сценарий. Он был прост и незатейлив, без всякого психологизма, двойственности натуры — это сыграть можно просто, не готовясь. В основном сценарист так и выстроил сюжет, ориентируясь на то, что спонсором фильма была крупная фирма «Интурагентство», желающая с помощью популярного сериала создать рекламу своим турам.

Эпизод, который должна была сыграть Ольга, заключался в следующем: прошедшая через многочисленные перипетии пара влюбленных соединяется наконец и спорит, куда бы им отправиться в свадебное путешествие — на Канары или в круиз по Средиземному морю. «Интурагентство» намеревалось даже отправить всю съемочную группу по выбранному маршруту, чтобы все те, кому понравится сериал, тоже загорелись желанием приобрести дорогостоящие путевки. Влюбленная пара сидела в ресторане, ела омаров и обсуждала поездку.

Ольга и Саша сидели за бывшим школьным столом, перед ними стояли пустые тарелки, лежали алюминиевые вилки и ножи, позаимствованные в столовой.

— Наконец-то все наши трудности позади, милая моя, я так долго ждал этого дня, — с искренней теплотой сказал муж — Саша Белов, водя ножом по пустой тарелке и глядя на Ольгу.

Ольге, спавшей три часа, скрежет ножа по тарелке казался резким, невыносимым звуком, который бил по ее обнаженным нервам, а вид пустой тарелки вызвал в желудке, успевшем переварить хот-дог, голодные спазмы.

— Да, я тоже мечтала об этом. — Она постаралась улыбнуться, но у нее это получилось как-то кисло. — Твоя жена так долго не давала развода, — тут уж Ольга совершенно некстати широко улыбнулась и чуть не расхохоталась, вспомнив Клаву.

— Преображенская, вы не поняли образа, — к ней подошел Инокентьев. — Улыбка должна была появиться сначала как ответ на его слова и постепенно погаснуть, когда она вспомнила о его жене, и будьте поосторожнее, вы любите его, собираетесь вместе в путешествие. Зритель должен почувствовать, что это необычное, восхитительное путешествие.

— Я купил круиз по Средиземному морю. Представь, мы будем плыть на четырехпалубном теплоходе, в удобной каюте. Мы будем одни среди голубых волн… А на верхней палубе расположен бассейн, ты ведь любишь купаться? А вечером мы спустимся с тобой в ресторан, где меню состоит из экзотических рыб… — с глупым восхищением говорил Белов. — Мы посетим Кипр, Канары, остров Майорку, где жили влюбленные Шопен и Жорж Санд…

— Знаешь, милый, все, что ты сказал, это так прекрасно… — натянуто сказала Ольга. — Но я не люблю пароходы, от волн у меня начинает кружиться голова…

Голова у нее действительно начала кружиться, но только от голода и недосыпания.

— Тогда, — с видом радостного идиота воскликнул Белов, которого Ольга привыкла видеть в серьезных ролях, — мы можем отдохнуть на Гавайях, туда летит самолет! Мы будем жить в комфортабельном домике, охотиться на рыб. Ты знаешь, даже на акул…

Ольга, которой раньше стоило прочесть несколько строчек роли, как она сразу же начинала чувствовать свою героиню, на этот раз была бессильна. Как она ни старалась настроить себя на волну беззаботности, она не могла почувствовать себя женщиной, единственная проблема которой — путешествия.

Инокентьев, которому нравилась преувеличенно восторженная игра Белова, постоянно делал Ольге замечания, потом хлопнул ладонями, сказал: «Достаточно».

— Понимаете, Ольга, — сказал он ей, отведя в свой кабинет, — вы совсем не чувствуете роли, а ведь она совсем проста… Я бы очень хотел снять именно вас, у вас подходящая внешность. Я представляю себе белый пароход, солнце, воду и ваши развевающиеся по ветру волосы. Но боюсь, что в вас нет даже крупицы таланта, необходимого для нашей непритязательной работы.

— Позвольте мне попробовать еще, — попросила Ольга. — Я просто не успела настроиться…

— С удовольствием, — согласился Инокентьев. — Мне нужна актриса с вашей внешностью.

Ольга готовилась к пробам, стараясь войти в состояние героини. Но то, что ей раньше давалось легко, теперь никак не получалось. «У вас есть талант актрисы, но это маленький талант», — вспоминала она слова Кондратенко. За эти два года она совсем не развивала его — он мог исчезнуть навсегда.

Инокентьев прослушал начало эпизода еще раз и махнул рукой:

— Вы зажаты, словно вас приглашают не на Майорку, остров любви, а на Сахалин, на каторгу. Вы даже не можете изобразить любовь к человеку, которого по сценарию долго добивались. И вот случился великий день, он ради вас бросил жену, а вы сидите, словно бросили вас. Мне очень больно говорить такие слова, я тоже человек и все понимаю, но вам, Преображенская, пока еще не очень поздно, нужно подумать о другой профессии. В кино у вас ничего не получится. Я гораздо старше вас, и я могу предсказать вам вашу судьбу — вас будут обманывать, предлагая роли лишь для того, чтобы переспать с вами, но на роль возьмут другую — никто не захочет провала фильма. А вам останутся незначительные эпизоды, и за них вы будете спать со всеми, вы превратитесь в околокиношную шлюху, но, когда вы состаритесь, вас просто выкинут вон. — Он положил ладонь ей на руку. — Поверьте мне, если бы я мог хоть как-то покрыть вашу бездарность, я бы взял вас. Кипр, Гавайи… и вы рядом, но… любая девочка с улицы любовь изобразила бы лучше…

Ольга, ничего не видя перед собой — глаза словно застлало черным туманом, — кое-как выбралась на улицу и села на лавочку во дворе. Приблизительно то же говорили ей и на других пробах… Она и сама знала, что талант ее ушел, она больше не умела вжиться в чужую роль, ее собственные проблемы оказывались важнее. Она раньше чувствовала Джульетту, жену-убийцу, теперь это ушло… После разговора с Кондратенко. Он первый указал ей на ее бездарность. Но тогда он согласен был ее снимать, если она станет его любовницей. Теперь, даже если она ляжет с кем-то, первой роли она не получит никогда. «Околокиношная шлюха». Она сжала ладонями виски, ее мутило от голода, от слов режиссера, который отнесся к ней на редкость по-человечески.

Немного отдохнув и справившись с дурнотой, она поплелась домой, как раненое животное, удирающее в нору. Она лежала, закрывшись с головой одеялом, слушала, как семилетнее светило Мишенька за стеной разучивает гаммы, а алкоголик дядя Коля зычно плюет на пол и матерится после ночной попойки.

— Теть Оль, мама прислала спросить, ты не заболела? — в комнату просунулась кудрявая голова Мишеньки.

— Заболела, — сказала Ольга, еще больше натянув одеяло.

Что делать дальше? Как актриса она оказалась неспособной… Денег у нее нет, если хозяйка согласится, то еще месяц она проживет здесь, а потом? Чем питаться? Началось лето, а вся ее летняя одежда осталась у Кости. Все эти два года, чтобы не беспокоить его, она не забирала свои вещи… Однажды она позвонила ему, решив заехать за чемоданами.

— Оля! — голос Кости был такой счастливый. — Ты передумала, ты решила вернуться!

В его голосе было столько надежды, что она не решилась говорить о вещах и повесила трубку.

Вероника Петровна принесла Оле тарелку супа.

— Ешь, быстрее выздоровеешь, — сказала она, водя глазами, куда бы ее поставить. — И что все девчонки в актрисы стремятся — не пойму. По мне так уж лучше лестницы мыть, и то лучше жить будешь.

— Наверное, придется мыть лестницы. — Ольга нехотя вылезла из-под одеяла, чтобы взять у Мишиной мамы тарелку и поставить ее все на тот же стул.

— Ой, беда, беда, — покачала головой Вероника Петровна и ушла воспитывать Мишеньку, чтобы он, не дай Бог, не пошел в актеры.

Ольга пролежала так без дела, без мыслей несколько дней. Два? Три? За окном то светлело, то было темно. Мишенькина мама оказалась сердобольной и приносила Оле то яичко, то бутерброды с чаем. Ольга вяло благодарила ее. Уж лучше умереть с голоду, чем так жить…

Когда она засыпала, ей снился все тот же сон — надежный умный человек рядом, который молча обнимает ее, а она знает, что он решит за нее все, что ей больше самой не нужно думать о том, где найти работу, как починить сломанный дядей Колей замок ее комнаты, и, наконец, даже о том, где взять денег, чтобы купить новое нижнее белье. Она просыпалась счастливая и, увидев свою комнату, сразу вспоминала все, приходила в привычное отчаяние и сетовала, что лица мужчины она опять не разглядела. Может быть, это был ее муж? С ним она всегда жила как за каменной стеной. И сейчас, когда как актриса она оказалась несостоятельной, она могла бы вернуться к нему и выполнить все его требования. И ее тянуло к комфорту и уюту его шикарной квартиры, к его уверенности в себе, но как она могла прийти сейчас? Она ведь вернется не потому, что сделает выбор: он или кино, а потому, что кино отвергло ее и остался только он. Может ли она так унижать человека, который ее любит? И понравится ли ему, что она пришла к нему из безысходности? А врать она не станет, расскажет как есть…

Ее невеселые размышления прервали голоса в коридоре. Один был сиплый, дядин Колин.

— Дружище, зайдем ко мне, выпьем, мои дружки что-то припозднились, а одному неудобно, я же не алкоголик, — уговаривал кого-то дядя Коля.

— Простите, я не к вам, мне нужна Преображенская, Ольга, — отказывался другой, судя по голосу, молодой парень. — У меня для нее хорошие новости.

— Вот за хорошие новости и нужно выпить, — обрадовался дядя Коля и потащил вошедшего в свою комнату — первую от входной двери.

— А ну оставь парня, алкаш чертов, — в разговор вмешалась Мишина мама. — А вы, молодой человек, не обращайте внимания, он у нас всегда такой, а Оленькина дверь следующая. — Она громко застучала в Олину дверь: — Вставай, к тебе гость.

Оля накинула свой халатик, высунула голову, увидела фотографа Диму. Дима сиял, как летнее солнце, только что вышедшее из-за туч, даже его длинный нос не казался унылым и тоже, казалось, радовался жизни.

— Ольга Игоревна… — начал он. — Оля… — потом оглядел обитателей коммуналки, примолкших и ожидающих, что он скажет, и насильно затолкнул Олю в комнату.

К двери тотчас прислонились три головы: дяди Коли с всклокоченными волосами, Вероники Петровны с высокой прической и низко, маленькая и круглая, Мишина.

— Ты… вы хорошо живете, — усмехнулся Дима, оглядывая Олину комнату. — Поехали лучше ко мне, у меня уютнее, и здесь нам все равно не дадут поговорить, так что одевайтесь, я не смотрю. — Он отошел к окну.

Ольга быстро натянула на себя джинсы, футболку, привела в порядок волосы, чуть подкрасилась.

У Димы была старенькая, облупившаяся, проржавевшая «Тоёта», проданная ему совсем по дешевке из-за правостороннего руля. Ольге было непривычно сидеть с левой стороны от водителя, но два года жизни без мужа научили ее многому, что раньше ей было непривычно.

— Что ты хотел сообщить мне, Дима? — спросила Ольга.

— Я скажу только тогда, когда мы приедем ко мне, а пока я нем как рыба, — засмеялся Дима. Он ничуть не изменился внешне, все так же его черные волосы были забраны назад в хвост, но в его осанке начала появляться уверенность.

Наконец Ольга оказалась в его маленькой мастерской.

— Смотри, — торжественно сказал он и раздернул занавеску, закрывавшую часть мастерской.

Ольга ахнула: всю стену занимала огромная фотография, где она сидела с букетом ромашек. Фотография получилась превосходная.

— Это тебе, подарок, — сказал Дима. — Я сам отвезу ее в твою халупу, пусть немного украсит интерьер, и у меня тоже останется такая же, будет украшать мою хижину.

— Спасибо, Дима. — Ольге было очень приятно его внимание. — Но ты потратил уйму денег…

— Я не сказал главного, — Дима заговорщически улыбнулся. — Я, когда фотографировал, был уверен, что это будут бесподобные снимки, и, как только ты ушла, я стал их печатать. Я был потрясен тем, что получилось, и на следующий же день побежал в «Лизу». Они были потрясены не меньше. Фотографии они берут. Мало того, они приглашают нас сотрудничать, они открывают раздел «Романтическая страничка» и отдают его нам. Наш союз принесет нам счастье. Они заплатили, смотри, часть денег твоя, — он пододвинул Ольге несколько долларовых купюр.

Ольга, не сдерживая радости, бросилась Диме на шею, и он закружил ее по комнате.

— В редакции, где смотрели снимки, оказался случайно редактор «Космополитена», он попросил меня зайти, представляешь?! Это же фортуна! Мы принесли друг другу счастье! — Он опустил Ольгу на пол. — Давай отпразднуем наш маленький триумф, — предложил Дима.

— Давай, — согласилась Ольга.

Ей было весело, особенно после того, как она только что лежала в своей комнате без всякой надежды на будущее. Не получилась звезда экрана, не сбылась ее мечта, но можно стать фотомоделью. Это все-таки лучше, чем умирать с голоду, и она сможет вернуться к Косте. Сама, не от отчаяния и безысходности, а потому, что ей этого хочется, иначе почему ей все время снится этот сон?

Дима скоро вернулся с бутылками пива, батоном хлеба и копченой колбасы и открыл дверь в маленькую комнатку. Оля думала, что там находится фотолаборатория, но комната оказалась жилой. Здесь стояла такая же, как у Оли, старенькая раскладушка, покрытая старым шерстяным одеялом. Ольга вспомнила, как два месяца тоже спала без постельного белья — не хватало денег, чтобы купить его. У нее не было даже одеяла, и она укрывалась курткой. Дима был богаче, у него были и чашки, и тарелки на самодельных полках, и даже набор вилок и ножей. В комнате был круглый столик на трех ножках, два, под стать столу, стула.

— Это еще из гарнитура моего деда, — сказал Дима.

— А где остальные части гарнитура? Продал? — спросила Ольга.

— Да нет, все стоит на месте, в моей квартире. У меня есть нормальная двухкомнатная квартира, я сдаю ее, чтобы были деньги на жизнь и на фотоаппаратуру. Мое любимое дело пока не приносило мне даже маломальского дохода, но теперь все изменится.

Они пили пиво, закусывая бутербродами, и строили планы на жизнь. Дима все больше нравился Ольге. Тем, что был так же предан своему делу, как и она сама, и согласен ради него бедствовать, обходиться минимумом; тем, что он не отчаивался и надеялся на лучшее. У них было много общего. Вечерело, в подвале отключили свет.

— Как всегда, — проворчал Дима и привычно полез за свечкой, зажег, сел напротив Ольги на стул и ахнул:

— Олька, какая может фотография получиться…

То, что он так горел делом, было в нем самым удивительным — он думал о работе, даже когда сидел с девушкой и пил пиво. Ольга сама была такая же, и она в очередной раз восхитилась им.

Он, уверенно действуя в темноте, достал кучу фотоальбомов. Ольга и Дима склонились над ними, и перед Ольгой предстали полуобнаженные красавицы.

— В этом нет никакого позора — это ведь искусство, — говорил Дима.

Ольга и сама это чувствовала. Отличить искусство от порнографии она могла интуитивно, так же, как пошлость от чистоты. Это когда-то давно, лет семь назад, она была наивной глупышкой и удивлялась, почему связь Алика и Вики не кажется ей такой же возвышенной, как любовь Ромео и Джульетты.

— Попробуем? — в один голос сказали они, и пока Дима возился с аппаратурой, настраивал вспышки, подсветки так, чтобы не затмить свечу и чтобы казалось, будто свет отбрасывает именно она. Ольга разделась перед огромным зеркалом, распустила волосы, сняла с окна тюль, прикрылась. Дима закончил настройку, подошел, окинул ее взглядом, снял тюль с одного плеча, обнажил одну грудь, часть живота, вставил в фотоаппарат голубой фильтр, стал снимать.

— Ты, как русалка в голубых волнах, — сказал он, закончив съемку и подходя к ней. — Ах, русалка, ты принесешь мне счастье.

— Да, запутавшаяся в сетях, — пошутила Ольга.

Он стал снимать с нее тюль, провел пальцами по груди, спросил: «Можно?» Пальцы у него были длинные и красивые, и, когда они коснулись соска, Ольгина плоть, давно не испытывающая мужской ласки, откликнулась на нее. Преодолев порыв, Ольга пошла к стулу, где оставила одежду, пробормотав: «Нельзя».

— Подожди, не одевайся, пожалуйста, — попросил Дима. — Я никогда еще не был с такой красивой женщиной. Я ничего не сделаю тебе. — Он остановил ее и, опустившись на колени, стал робко целовать ее ноги от щиколоток вверх. Прикосновение его губ было мягким, щекочущим, и организм зрелой женщины, так долго воздерживающейся от секса, не мог противиться его поцелуям. Ольга положила руку, гладя Димины волосы, — они были густые и жесткие. Его губы добрались до колен и замерли, а потом нерешительно опускались вниз. Ольга уже изнемогала, и когда Дима в очередной раз затормозил на середине, откинул голову и сказал: «Спасибо, мне так хорошо», Ольга сама направила его голову выше, туда, где становилось все горячее.

— Милая моя, какое ты чудо! Неужели такое возможно? — Димины глаза в пламени свечи и тусклом свете голубых прожекторов казались совсем огромными и черными, и, когда его губы наконец достигли того, куда стремились, и Ольга, не сдержавшись, застонала, он наконец осмелел и, встав, поднял ее на руки и понес к раскладушке. Как ни была возбуждена Ольга, она уже понимала — это не то. Руки у Димы были слабые и тряслись оттого, что несли тяжелую для них ношу, и сквозь сладострастный туман пробивалось опасение: вдруг уронит. Он опустил ее на раскладушку, и она почувствовала облегчение. Он стал ласкать, целовать ее грудь, и ощущение становилось все невыносимее. Тело Ольги уже непроизвольно выгибалось дутой, страсть уже невозможно было сдерживать, а Дима опять все медлил. Ольга была уже в полубессознательном состоянии, но, увидев, что он еще одет, пришла в себя.

— Ты хочешь меня? — чувствуя себя какой-то вульгарной женщиной, насильно затаскивающей мужчину в постель, спросила она.

— Да, конечно, Оленька, почему ты спрашиваешь, я еще никого не хотел так, как тебя, я люблю тебя.

Она потянулась к «молнии» на его джинсах.

«Что же, мне еще его и раздевать придется?» — подумала она. Жар желания угасал.

— Я боялся сделать что-нибудь не так, — пробормотал Дима, — боялся оттолкнуть тебя.

Да, настроения женщины он не чувствовал, был слишком неуверен в себе, потому и думал прежде о себе, а не о женщине.

Он скинул джинсы, футболку, грудь у него была узкая, безволосая.

Ольга закрыла глаза, чтобы снова настроиться на волну близости. Не вставать же и не уходить сейчас, когда Дима наконец решился войти в нее. Движения его тела, пальцы, сжимающие ее грудь в напряжении, снова стали разогревать ее, и пожар заполыхал.

— Ах, Оленька… — сказал Дима и затих как раз в тот момент, когда Ольга вихрем уносилась в кружащуюся, сверкающую огнями бездну. Возврат оттуда был медленным и болезненным, стучало сердце, кружилась голова.

— Дима, Димочка… — Ольга потянулась губами к его губам, рукой — вниз и, когда почувствовала, как Димина плоть налилась пульсирующей твердостью, сама ввела ее в себя. На этот раз и она добилась короткого головокружительного восторга.

Потом молодые люди лежали рядом, стараясь поместиться вдвоем на узкой раскладушке.

«Этого не нужно повторять никогда, мы будем с Димой только деловыми партнерами», — думала Ольга.

Ей казалось, что ее постоянные сны были навеяны отсутствием сексуальной жизни. Но она переспала с мужчиной, а тоска по другому человеку, который сможет решать проблемы, быть надежным защитником, осталась и стала даже сильнее. Дима слишком нерешителен и в сексе, и в жизни. Он, можно сказать, энергичен, предприимчив, но не самостоятелен — его нужно продвигать, направлять, а она всегда не сможет этого делать, ей самой нужен кто-то, кто был бы главным в постели и в обычной жизни знал бы, как ей нужно жить, что делать. С Димой какое-то время они смогут партнерствовать в работе — это лучше, чем ничего. А может, у двоих нерешительных и несамостоятельных людей что-то и получится?

Им было так просто вместе и хорошо, и они хохотали, лежа на раскладушке, и, как дети, спихивали друг друга на пол, забыв о своих важных проблемах.

Оле было весело, но ни покоя, ни счастья она не испытывала. Дима подвез ее к дому поздно вечером.

— Давай сдадим твою комнатушку и будем жить у меня. Откроем вместе фирму, разбогатеем, — предложил Дима. — Мы ведь уже муж и жена.

— Я подумаю, ладно, — сказала Ольга, поцеловав его на прощание.

Переезжать она, конечно же, не собиралась, ее мысли были сейчас только о муже. Она впервые за два года их разрыва изменила ему, но, наверное, сделала правильно. Она поняла, что этот, другой, не нужен ей. Значит, ей нужен ее муж. Она собиралась вернуться к нему, теперь, когда у нее появились деньги, она имеет на это право, и она расскажет ему о Диме, и, если он поймет ее, они будут вместе. Она поднялась по лестнице на третий этаж, где жила, открыла общую дверь. И дядя Коля, и тетя Вероника, и Мишенька высыпали в коридор и, указывая на ее дверь, что-то шепотом ей сообщали. Ольга не стала их слушать, толкнула дверь и увидела Костю.

— Костя! — Она шагнула ему навстречу.

— Я видел, тебя подвезли, — Костя кивнул на окно, у которого стоял.

— Подвезли, — засмеялась Ольга. — Это фотограф, мы вместе работаем. Ты был прав, актрисы из меня не вышло, и я начинаю новое дело вместе с ним. Наши фотографии берут в «Лизу», ими заинтересовался «Космополитен». Это тоже карьера.

— Значит, вместе с ним… и так поздно… — усмехнулся Костя.

— Ты не имеешь права! — возмутилась Ольга. — Мы уже два года не живем вместе.

— По твоей вине, Оленька, — вставил Константин.

Ольга подавила вспышку возмущения — она знала, что Костя все эти годы жил со своей секретаршей Ириной, она видела их вместе, и бывшие подруги, встречая ее, время от времени рассказывали ей сплетни.

— Я оставила кино, Костя, — сказала Ольга, — и… я поняла, что… — она положила руки ему на плечи.

Он взял их в свои и опустил вниз.

— А теперь ты решила стать моделью, будешь спать с фотографами и редакторами журналов, ведь так? Вы уже спали с этим мальчиком, что привез тебя на жаждущей на свалку «Тоёте»?

— Но ведь ты спишь с Ириной, и я ничего не говорю тебе…

— Я мужчина. — Аргументы мужа остались все те же. — И я хочу видеть свою жену женой. Поехали прямо сейчас ко мне, а твой фотограф пусть поищет другую модель. Оля, я все еще готов простить все твои похождения.

— Но я не могу подвести человека, мы связаны договором, уже заказаны фотографии, в журнале задуман специальный отдел…

— Вы связаны не договором, а, как животные, тягой потрахаться. — Костя, когда злился, переходил на жаргон. — Я что, не знаю, чем занимаются художники в фотоателье и что они там снимают…

Ольга залилась краской.

— Это еще похуже, чем на ваших киностудиях. В нашей стране порнуха идет пока лишь из таких вот фотоателье, киностудии до этого еще не дошли. Как, понравилось? — допрашивал он.

Ольга схватилась руками за полыхающие щеки. Только что это выглядело забавой — когда говорил об этом муж, ей казалось, что она опустилась до порнографии, случайной связи.

— Но я не имею права разорвать с ним договор, — сказала она.

— В общем, мне все равно, — сказал Костя и закурил прямо в комнате. — Ты извини, но твое жилье не напоминает порядочную квартиру, в которой хочется спросить разрешения закурить. Так, приют бомжа. Ты опускаешься, дорогая, и тем, как и где живешь, и своим внешним видом, и своими связями… А чем ты питаешься? Ты через год будешь выглядеть на все тридцать пять.

Ольга стояла, прижавшись к стене. Все, что он говорил, было верно.

— Кстати, я приехал не за тем, чтобы тебе все это говорить. Звонила Рита. Она все еще пребывает в иллюзии, что мы живем вместе, спросила, где ты. Я сказал, куда-то вышла. Короче, она приезжает послезавтра. Если не хочешь, чтобы твоя любимая малышка увидела этот бедлам, познакомилась с твоими развратными знакомыми, собирай вещи и переезжай ко мне прямо сейчас. Впрочем, и вещей у тебя нет, ходишь, как пугало. Только учти, я буду строжайшим образом контролировать все твои действия, и выходить куда-то ты будешь только со мной.

— Если ты считаешь меня проституткой, то зачем тебе я? — усмехнулась Ольга.

— Я люблю тебя и хочу спасти от этого, — ответил муж.

— Никуда я не поеду, а Рите приходилось жить и в худших условиях, — сказала она, чувствуя, что не имеет права вносить грязь, в которой она погрязла, в семейный дом, и зная, что от сотрудничества с Димой она не откажется.

— Как знаешь, но наш договор в силе. Звони, когда поймешь, что я тебе нужен, — сказал Константин и встал со стула, отряхнул брезгливо белые летние брюки, малиновый пиджак, словно стул был грязный, и вышел.

— Ты мне и сейчас нужен, так нужен… — прошептала Ольга вслед те слова, что готовилась сказать ему по телефону, но после слов мужа она поняла, что не имеет на них права. Это означало — бросить сотрудничество с Димой, а оно ей нравится, и как она сможет подвести его?

Но приезжает Рита. Они не виделись уже два года — у Ольги не было денег на поездку, да если бы она и поехала, Рита, взглянув на нее, сразу поняла бы, что у нее все плохо, а ей этого не хотелось. Но теперь Рите предстоит узнать, как живет ее сестра. Что ж, она уже взрослая, пора и ей узнать, что такое неприукрашенная жизнь со всеми ее проблемами. К тому же Ольга, если все у них получится с Димой, сумеет выбраться, наконец, из этой дыры, снять на двоих нормальную квартиру, если Рита решит остаться в Москве, — только недавно Рита закончила одиннадцать классов. Может быть, она решит куда-нибудь поступать. Они будут вдвоем, а вдвоем всегда легче. Они будут помогать друг другу.

Ольга встретила Риту на вокзале. За два года, что сестры не виделись, Рита вытянулась и превратилась из длинноногого подростка в красивую девушку. Белые джинсы обтягивали ее стройные бедра, голубой летний джемпер оттенял небесную голубизну глаз, изящные босоножки на каблуках делали ее даже выше старшей сестры. Светлые, как и у Ольги волосы, были подстрижены коротким каре и выбриты на затылке. Рита вытащила на перрон кучу сумок и сумочек и маленький кожаный рюкзак. Рюкзак она надела на плечи и весело спросила у Ольги, подозвав носильщика:

— А где припаркована Костина машина?

Ольга отпустила носильщика, такие расходы были ей не по карману.

— Рита, с Костей мы расстались, я живу случайными заработками, так что вещи придется тащить самим, — виновато сказала Ольга. — Я же не знала, что их будет так много…

— Не могла же я оставить шубу, шапку, сапоги, — засмеялась Рита. — Конечно, я думала, что Костя мне купит все новое, но интуиция меня заставила зачем-то взять все это…

— За зимними вещами ты бы могла приехать потом, если собираешься оставаться в Москве так долго, — возразила Ольга.

— Я приехала навсегда и в Днепропетровск больше ни ногой, — отрезала Рита. — Но мы не о том говорим.

— Да, давай таскать вещи. Потихоньку. Я буду стоять на месте, а ты отнесешь, сколько сможешь, на несколько метров, потом понесу я, так все делают, — предложила Ольга.

— Как бабки деревенские, — фыркнула Рита. — Если для тебя дорого нанять носильщика и такси, то почему ты не попросила кого-то из друзей с машиной? Если нет мужа, есть ведь любовник. И неужели без машины? Или ты как была недотепой, так и осталась?

— Наверное, — произнесла Ольга и вспомнила о Диме.

От Юго-Западной Диме предстояло ехать до Киевского вокзала около сорока минут, и Ольга с Ритой, оттащив вещи к скамейке, сели поболтать.

— Мама все такая же, как я не пыталась ее нормально одеть, ходит в обносках, днями сидит на кладбище… После того как Украина отделилась, все вдруг заговорили на хохляцком. Тоска… Ни за что не вернусь. Рассчитывала на тебя, но ты, как всегда… — говорила Рита, вынула пачку сигарет, закурила. — А ты?

— Что ты, я не курю! — Ольге казалось диким, что ее малышка Рита курит.

— В кино у меня ничего не вышло, способностей не оказалось, — призналась Ольга.

— А Вика, где она? — расспрашивала Рита.

— Не знаю, — пожала плечами Ольга.

— Меня ее родители просили разыскать ее и домой уговорить поехать. Они ее ждут хотя бы на неделю…

— Да, печально все это, — сказала Ольга и, увидев Диму, помахала ему рукой.

Пока несли вещи, Рита, улыбаясь, рассматривала нового знакомого, его длинные волосы, забранные в хвост, потертые джинсы, кепку от солнца.

— А вы художник? — поинтересовалась она. — Это так интересно, и платят сейчас неплохо, если устроиться.

— Да, я что-то вроде художника, — засмеялся Дима, — и мне, может быть, будут платить, если я устроюсь…

Увидев «Тоёту», которая в свете утреннего солнца выглядела совсем удручающе, Рита с брезгливой миной уселась сзади, потеряв к Диме всякий интерес, и потянула Ольгу тоже на заднее сиденье.

— Ты вот на этого задохлика с этим металлоломом променяла Костю? — шипела она.

Ольге было стыдно — Дима мог услышать.

— Ты стала такая красивая, Рита, — обняла она сестру, чтобы перевести разговор.

— Говорят, твоя копия, — сообщила Рита. — Я даже стрижку сделала, а то местные бабульки все путают: Оленька, принеси то, принеси это, сходи за хлебушком. А я им не Оленька, у меня своих дел полно.

Подъехали к дому, поднялись в квартиру, зашли в комнату.

— Ужас! Да ведь здесь и жить-то нельзя! — воскликнула Рита, оглядывая комнату. — Значит, твой муж-бизнесмен бросил тебя без гроша, вот сволочь!

— Рита, ты не права, он даже на развод не подает, ждет, что я вернусь к нему, а ведь я очень виновата перед ним, — сказала Ольга.

— Так он потому и на развод не подает, чтобы по суду тебе ничего не досталось. Ему бы пришлось обеспечить тебя жильем, мебелью, и, если постараться, еще неизвестно, чей бы был джип, — злилась Рита.

— Ладно, Ольга, — сказал Дима, не желающий выслушивать ссоры сестер, — я поехал, к двум часам меня пригласили в «Лизу», подписать контракт, я сообщу тебе подробности сегодня вечером.

— Рита, если хочешь, можешь жить со мной, сколько захочется, мы достанем тебе раскладушку, у Вероники есть, кажется. Но скажи, чем ты намерена заниматься в Москве? — спросила Ольга, соорудив из стула стол и разлив по чашкам чай.

— Как чем? — широко открыла голубые глаза Рита. — Я приехала поступать во ВГИК, куда же еще?

— Риточка, посмотри на меня, неужели ты хочешь такой же судьбы? Где теперь все, с кем я училась и кто подавал большие надежды? Кто-то работает шофером, кто-то в клубах ведет детские секции, а чаще наших ребят можно увидеть на торговых рынках. Актерами кино стали единицы. Как говорил один режиссер, «талантливых много, тут нужен особый, большой талант». Кино, как и поэзия, не знает середины…

— А кто сказал тебе, моя старшая сестричка, что именно у меня не окажется этого большого особенного таланта? И что именно я не сумею подняться над серединой? — Она обняла Ольгу и засмеялась. — Я красива, юна, у меня обалденная фигура, такие сейчас в моде, — она прошлась по комнате. — Я умею подать себя, и я талантлива. Да!

Ольга вспомнила себя в этом возрасте, восемь лет назад, присущую ей неуверенность в своей внешности… Возможно, Рита и права, и она достигнет большего.

— Риточка, выбери другую профессию, любую другую! В мире театра и кино, чтобы пробиться, нужно вступать в интимные отношения и с режиссерами, и с продюсерами — я уже испытала это на себе. — Это был последний аргумент Ольги.

— Да? Неужели? С режиссерами? Как интересно! — воскликнула Рита. — Новая пассия Эльдара Рязанова — Рита Преображенская! Он покупает ей золотое колье с бриллиантом. Чем не заголовки для газет? И что ты меня пугаешь? Это же так здорово, лучше, чем спать с кем попало, там все известные солидные люди… Вот увидишь, я еще сама буду выбирать, кто будет меня снимать и в какой роли.

«Узнать бы, куда делась еще одна такая самонадеянная девушка», — думала Ольга о Вике, но в Вике не было Ритиного ума, практичности. Вика вела себя как большой ребенок, а Рита даже в детстве вела себя как взрослая.

— Делай что хочешь, тебя не переубедишь, — согласилась Ольга. — Может быть, у тебя получится то, что не смогла я… А я сейчас начинаю карьеру фотомодели — уверена, у нас с Димой все получится…

Вечером Дима не появился. На следующее утро Рита, надев летний костюмчик, который ей удивительно шел — белые бермуды с кожаным пояском и легкий кожаный жилет, — отправилась покорять ВГИК, а Ольга все ждала, когда объявится Дима.

После обеда она звонила Диме в фотолабораторию, но на длинные гудки никто не подходил, к вечеру телефон даже перестал откликаться гудками. Ольга ничего не понимала, но тревога засела в сердце. А вечером пришла расстроенная Рита.

— Все так и оказалось, как меня предупреждали, — зло сказала она и упала с размаху на раскладушку, оборвав несколько петель.

— Что случилось, Рита? — Забыв о своих проблемах, Ольга подошла к ней и опустилась на пол на колени, гладя ее короткие волосы.

— А то и случилось. Когда ты поступала, мы были одним государством. Советский Союз, кажется, называлось? А теперь ты из России, и все ваши вузы для таких, как ты, а я — иностранка, представляешь! Знала бы, гордилась бы… Всю жизнь мечтала побывать за границей, а оказывается, там жила, — с горечью говорила Рита.

— Ну и что дальше? — спросила Ольга.

— А дальше… Дальше образование для таких, как я, платное. Я должна заплатить или за весь срок пять тысяч долларов, или за год полторы тысячи… Мне говорили в Днепропетровске, что у вас тут все с ума сошли, но я думала, что если это и правда, то Костя заплатит…

— Рита, не все так плохо; остались другие вузы, где не нужна оплата, — утешала ее Ольга.

— Мне не нужны другие, — рассердилась Рита. — Я хочу быть актрисой кино. Оль, давай позвоним Косте…

— Мы виделись позавчера и опять поссорились, — ответила Ольга. — Я не могу.

— Ну, тогда позвоню я. — Рита решительно выбежала на улицу к телефону-автомату и вернулась радостная.

— Он сказал, что даст мне нужную сумму, и жильем обеспечит, и тебе согласен простить все твои фокусы, так что собирайся, он скоро за нами заедет, — торопила Рита.

— Нет, я так не согласна, я тоже человек, и у меня тоже есть свои интересы. Я открываю свое дело вместе с Димой, и оно мне нравится, а Костя хочет, чтобы я была его рабой, — отказалась Ольга. — Иди и немедленно перезвони ему, переезд отменяется. Ты же сама, сколько я тебя помню, его терпеть не могла, как же ты собираешься жить рядом с ним, на его деньги…

— Я сама придумаю выход. — Рита, хлопнув дверью, ушла перезванивать Косте.

— Риточка, потерпи чуть-чуть, в этом году нужную сумму мы все равно не соберем, да и тебе не мешает поработать над собой, например, над произношением… А за год мы с Димой прочно встанем на ноги, и ты сможешь учиться. А пока походишь на курсы, при ВГИКе такие есть, попробуешься в массовках на «Мосфильме»…

— Терять год, — пробормотала Рита, но было видно, что она согласна. — Да мне и самой от учебы хотелось бы отдохнуть…

Дима не приходил в течение недели, телефон его молчал, и Ольга пошла разыскивать его сама, боясь, что с ним что-то случилось.

Она даже не узнала подвальчик, где раньше располагалось фотоателье, — стекло, на котором раньше красовались фотографии девушек со стильными прическами и молодых счастливых пар, было выбито и торчало неровными запылившимися зубчиками. Она спустилась вниз, замка на двери не было, в комнатах был разгром, на полу — осколки битой аппаратуры, шнур телефона перерезан.

Ольга позвонила в квартиру первого этажа, расположенную над фотоателье.

— Вы не знаете, что там, внизу, произошло? — спросила она у худенькой старушки, открывшей ей дверь.

— Как не знать? Знаю, фильмы иностранные смотрю. Все было, как в кино: подъехала машина, из машины вышли четверо, ну там и началось: грохот, звон, потом машина уехала… — как интересный детектив, рассказывала старушка.

— А Дима, фотограф, с ним что случилось, не знаете? — испуганно спросила Ольга.

— Знаю, как не знать, — с гордостью ответила старушка. — Они его с собой в машину посадили, он и не сопротивлялся, куда ему — они такие здоровые, плечистые, выбросили где-нибудь за городом, на свалке, чтобы трупа не нашли, это теперь так делается…

Ольга стала спускаться на улицу, покинув любительницу американских триллеров.

— Ты не ищи его, девушка, а то они и тебя убьют! — кричала ей вслед старушка, высунувшись из окна. — Он, наверное, с мафией был связан, поддельные документы изготовлял.

Почти всю дорогу домой Ольга шла пешком, не в силах встретиться с сестрой, которой обещала достать денег. «Разбогатела», — усмехнулась она. Правильно Рита и Вика всегда называли ее недотепой, а Костя был уверен, что без него она просто пропадет.

— Ну вот, наконец-то, а у меня хорошие новости! — встретила ее в коридоре Рита, потащила в комнату и, натолкнувшись на дядю Колю, который привел очередного друга со «столичной», погрозила кулаком:

— Услышу ночью хоть звук из вашей комнаты, не поленюсь — спущусь на улицу, и вытрезвитель вам обеспечен. Ясно?

— Колюнь, пойдем лучше ко мне, — предложил собутыльник. — У меня жена тоже стерва, но она просто проорется и заткнется, а эта гадюка ведь действительно ментов позовет.

— И даже не сомневайтесь! — вслед им крикнула Рита. — А вы, Вероника Петровна, приучайте сыночка по будильнику вставать, — посоветовала Рита появившейся в коридоре Мишиной маме. — А не получится, я ведь и управдома позвать могу. И начнутся выяснения: есть ли у вас ордер на эту комнату, или вы тоже ее снимаете, а если снимаете, то платите ли государству налоги? А то людям по утрам спать невозможно.

— Хорошо, хорошо, Риточка, — улыбнулась ей женщина, скрываясь у себя в комнате. — Ах, и подселится же такая стерва, — донесся через тонкую стенку ее громкий голос.

— Ну а теперь слушай. Я разыскала Вику, это оказалось не так уж сложно. Иду я вечером по Тверской, смотрю вывески, рекламу — мне, сама понимаешь, все в новинку, вдруг, что за дьявол! У ночного бара афиша, а на ней девица — копия нашей Вики, как она себя и описывала: в блестящем обтягивающем платье с декольте, сверху накинута белая шуба, одной рукой она отстегивает юбку и показывает обнаженную ножку в черном ажурном чулочке и смеется задорно, как всегда. А главное, подпись на афише: «Синди Мещерская, звезда стриптиза». Ты представляешь? — рассказывала Рита.

— Ужас какой! Но это, конечно же, не она, — сказала Ольга.

— Это не ужас, а удача, потому что это в самом деле оказалась она. — Рита села в белых бриджиках прямо на паркет. — Я еле уговорила охранника пропустить меня к ней, представилась подругой, назвалась твоим именем и все боялась, а вдруг я ошиблась. — Рита затянулась сигаретой. — Так вот, он меня провел к ней в артистическую, и вижу, сидит наша Вика Коваленко, перед ней столик со всякими баночками, кремами, косметикой. Я все посмотрела. Шуба, конечно, искусственная, но она говорит, зачем на сцене натуральную трепать. Она в ней выходит и тут же сбрасывает на пол. А дома у нее настоящая есть… А платьев сколько… Короче, мы покурили, поболтали. И вот в чем удача: в их клубе две стриптизерши обычно работают, а та, другая, ее звали Мэри, это псевдоним, конечно, вышла замуж, и муж ей, разумеется, запретил выступать. А Вика не может каждую ночь работать, ей тоже отдых нужен, и они ищут девушек для стриптиза. Вика вспомнила, что ты пользовалась успехом у мужчин, а сейчас такой типаж вообще в моде, она показала меня директору, и он, позвав продюсера, попросил меня исполнить что-нибудь под музыку. Короче, я им подхожу и завтра уже начну готовить номер… Я буду Элен Зарецкая!

— Рита, я не разрешаю тебе… Это же стриптиз! Ты — обнаженная перед массой мужчин! — возмутилась Ольга.

— Ну и что? Зато мне будут хорошо платить, и я за год накоплю денег на обучение во ВГИКе, — пожала плечиками Рита. — Искусство, как давно известно, требует жертв. А это и не жертва. Мы с Викой потом к ней зашли — знаешь, какая у нее шикарная квартира…

— А… а Вика разве не замужем? — спросила зачем-то Ольга.

— Нет, конечно, зачем ей муж? Нотации читать? За ней шлейф мужчин так и вьется. Мы пока у нее кофе пили, из такого изящного сервиза, они ей трубку пообрывали… Жизнь у нее лучше, чем была у тебя с Костей. Лучше, потому что никто над душой не стоит и не диктует, что тебе делать, — восторженно рассказывала Рита.

— Знал бы пана… — пробормотала Ольга.

— Если бы папа был жив, он бы сам денег заработал, и я бы уже сейчас поступила, а его нет, и все приходится делать самой, а ты только ноешь! — ругалась Рита. — Вот где твой фотограф?

На этот вопрос Ольга ответить не могла. Но с ним случилось что-то страшное, иначе он бы дал о себе знать. Мафия… Сейчас столько читаешь об этом в газетах! А он был действительно талантлив. Его могли заставить заняться изготовлением поддельных документов…

— Но раздеваться перед всеми, это же неприлично, тебе будет стыдно, — сдаваясь, сказала Ольга.

— Ты ведь рассказывала про своего фотографа, какие снимки вы с ним делали. Это не стыдно? — выставила Рита контраргумент.

Почему одно стыдно, а другое нет, Ольга не могла бы объяснить, как раньше не могла объяснить, почему отношения Вики и Алика казались ей пошлыми, а ее и Игоря — чистыми, хотя делали они одно и то же, и кончилось все одинаково. Но она это чувствовала, а если бы могла найти слова, отговорила бы Риту, но чем возразишь?

— И не спорь, Олька, — обняла ее Рита. — Контракт с «Колибри» уже подписан, и они даже опустили тот факт, что я без прописки да к тому же не гражданка России. Так что ты там бучу не поднимай и меня отлавливать не ходи. И одна тоже не появляйся, так Вика сказала. Мы — персонал, мы со служебного входа, и нас всех знают, а если ты придешь, тебя за проститутку примут. Или уж с мужиком появляйся мой номер посмотреть…

Спалось теперь в комнате хорошо. Дядя Коля с вечера уходил, ворча в комнате и улыбаясь в коридоре. У Вероники Петровны в семь утра взвизгивал будильник и сразу замолкал под ее ладонью, а Мишеньку все той же ладонью научили говорить шепотом и ходить на цыпочках, собираясь в школу.

— Риточка, мы не шумели утром? — заглядывала к сестрам в комнату Мишина мама.

— Не очень, — важно отвечала Рита.

— Риточка, а с какого времени Мишенька мог бы на пианино позаниматься? Он у нас играет…

— С четырех до семи, — отвечала Рита и захлопывала дверь, едва не защемляя нос Вероники Петровны. — В коммуналках так и надо, а то на голову сядут, — поучала она Олю, промучившуюся с соседями два года.

Теперь в доме всегда были продукты — средняя полка холодильника не пустовала, и никто на нее не покушался, только Мишенька ходил с жалким видом по кухне, если Рита покупала себе и сестре шоколадные конфеты. Если Ольга тайком угощала мальчика, Рита приходила в ярость: «Я зарабатываю не для того, чтобы кормить чужих детей, мне нужно накопить сумму, чтобы оплатить обучение». Но Ольга замечала, что Рита, которая всегда умела копить, на этот раз употребляла деньги на другие цели. Она с первой зарплаты притащила диван, огромный, раскладывающийся и мягкий, наняла грузчиков, чтобы его перевезти.

— Я устаю на ночной работе, и мне нужно хорошо выспаться, — говорила она, — а на раскладушке повернуться боишься…

Потом она купила столик, два нормальных стула, полочки — комната стала похожа на жилую. Через месяц у сестер был телевизор, собственный маленький холодильник.

— Рита, а как же деньги на учебу? — спросила Ольга, когда прошло три месяца, а у Риты не было отложено ни рубля.

— Оль, я посчитала: чтобы заработать таким способом, нужно весь год вкалывать, а я что-то устаю от такого режима, я не такая лошадь, как Вика, — пожаловалась Рита. — Я еще немного поработаю — нужно же одеться нормально к осени и зиме и тебя приодеть, а потом буду искать что-то другое, где сумму можно заработать всю сразу.

Ольге с работой по-прежнему не везло, и часто, лежа без дела на диване, она смотрела на фотографию, сделанную для нее Димой, огромную, во всю стену. Диму она так и не смогла найти. Заявить в милицию? Но они, как говорила соседка, приезжали после разгрома ателье. Идти что-то узнавать у них? Но она ему на родственница, не друг. Она даже не знает, как оказалось, его фамилию. Они сразу почувствовали друг к другу странное, как сказала Рита, доверие, они были похожи, им было хорошо и о формальностях речи не шло. Она даже не просила его показать документы, копию договора с «Лизой».

Вдруг Ольгу осенило. И почему эта мысль не пришла ей в голову раньше? Если он сотрудничал с «Лизой», то у них должен был остаться договор с ним, они могут знать его адрес, не говоря уже о фамилии. Нужно только пойти к редактору и спросить о художнике, сделавшем эту фотографию.

Ольга вышла на улицу, подошла к киоску. На лотке лежало несколько номеров нужного ей журнала. Цена была разной, последний номер — самый дорогой, прежние, которые не успели раскупиться, дешевле. Ольга купила самый дешевый, трехмесячной давности. Советы косметологов и кулинаров ее не интересовали, ей нужен был только адрес редакции. Ольга быстро, не глядя, перевернула журнал, на последней странице прочитала адрес и, не откладывая, поехала в редакцию. Пока она ехала от метро «Аэропорт» до станции метро «Таганская», чтобы скоротать время, она просматривала журнал. Ее взгляд остановился на странице в центре журнала.

— Девушка, вам нехорошо? Садитесь, — кто-то встал, уступив ей место, и Ольгу насильно усадили, а она все смотрела на разворот журнала, где на двух страницах белокурая кудрявая девушка в ажурной соломенной шляпке со вздернутым носиком, зелеными глазами сидела, задорно хохоча, и сжимала в руках охапку ромашек, а в центре букета стоял пузатый флакон духов «Аэлита». Как похожа была эта фотография на ту, что занимала стену в Олиной комнате — разница была только в том, что в журнале девушка была другая, хотя явно копировала Ольгу, и ракурс, и смех, и поворот головы — все было то же, и так же она держала букет. Ольга вытерла со лба пот. Разобраться во всем все же стоило. Дима мог быть и не виноват, его фотографию могла переделать редакция после того, как он исчез. Может быть, он что-то недоделал, и они решили снять по-своему, а другую девушку взяли, потому что Дима не успел познакомить ее с ними.

Она оставила паспорт на вахте, поднялась на третий этаж, где располагалась редакция, и спросила главного редактора.

— Его нет, но я его заместитель, и, может быть, смогу быть вам полезна, — из-за стола поднялась миловидная девушка с черными зачесанными волосами и безупречным макияжем.

— Я разыскиваю художника, который сделал эту фотографию. — Ольга показала разворот журнала.

— Диму Петрова? — засмеялась девушка. — Его многие разыскивают, он пользуется спросом. Он делает для нас снимки, но в штате у нас не состоит, хотя мы и приглашали его, даже уговаривали. У него своя мастерская, я могу дать вам ее адрес.

Мастерская располагалась на Цветном бульваре, в отдельном стеклянном одноэтажном здании. «Все виды художественного фото», — вероятно, ночью эта вывеска светилась и видна была издалека. Стеклянные двери открылись перед Ольгой сами благодаря встроенному фотоэлементу. «Сервис на высшем уровне», — подумала Ольга. Мягкие белые диваны в фойе, сверкающее покрытие на полу. По ковровой красной дорожке навстречу Ольге шла длинноногая красавица.

— Фотоателье «Радуга» приветствует вас, — мелодичным голосом произнесла девушка. — На какую фотографию вы хотели бы сняться?

Ольга молчала. Тогда, лежа с Димой в постели, она рассказала ему о радуге, радуге-надежде, и, мечтая о совместном деле, они хотели назвать фотоателье «Радугой» — к фотографии это подходило, символизируя чистые ясные цвета снимков.

— Если вы не решили, вы можете пока посмотреть альбомы с образцами, — говорила любезная девушка. Она достала с застекленной полки огромный альбом, положила перед Ольгой на маленький стеклянный круглый столик, стоящий у дивана.

Приходя в себя, Ольга листала альбом, и ей становилось все хуже. Это были снимки, сделанные Димой, — они тогда отсняли две или три пленки, придумывая новые и новые позы, ракурсы, идеи. Все было то же самое, и даже полуобнаженная красавица, прикрывшаяся тюлем, только девушки были разные, и ни на одном из снимков Ольга не увидела себя.

— Я хочу пройти к вашему фотографу, — сказала Ольга и, отложив альбом, встала.

— У нас в штате их четыре, — улыбнулась девушка.

— Я имею в виду главного — Диму, — сказала Ольга.

— Дмитрий Всеволодович, наверное, занят, я узнаю, — девушка пошла к белой двери в кабинет, ведущей из фойе, но Ольга не стала дожидаться и вошла вслед за ней.

Дима очень изменился за три месяца: его черные волосы стали гораздо короче, были подстрижены по последней моде и эффектно падали на глаза. Вместо потрепанных джинсов, футболки и рваных кроссовок появился фирменный белый костюм, черные блестящие штиблеты и малиновый галстук. Он сидел, разглядывая снимки, и курил, не обращая внимания на вошедших.

Если в фойе весь интерьер был выдержан в белых тонах, то в кабинете главного фотографа-художника — в черных. Ольга придвинула к столу кресло на колесах из современной офисной мебели и, пододвинув к себе пепельницу, стоящую перед Димой, и взяв у него из открытого портсигара сигарету, щелкнула его же зажигалкой и закурила.

— Что такое, Нина? — не отрываясь от снимков, спросил Дима.

— Дмитрий Всеволодович, я не смогла ее задержать, — виновато пробормотала девушка.

— Дима, выстави свою секретаршу, у меня к тебе серьезный разговор, — сказала Ольга, отбирая у Димы снимки.

— Оля! — Он смешался, увидев ее, и, заикаясь, отослал Нину, но уже через минуту, пряча глаза, стал овладевать собой. — Конечно, Оля, ты должна была прийти, ты имеешь право на процент, ведь идея нескольких кадров была твоя, — он уже совсем справился со смущением, только пальцы, красивые, длинные, когда-то гладившие Ольгину грудь, бегали нервно по черной матовой поверхности стола.

— Дим, а ты не подумал, что я беспокоилась о тебе? Я думала, тебя убили, переживала, — произнесла Ольга с укором.

— Да ну, с чего бы это? Мы же чужие люди, — наигранно засмеялся Дима.

«Переезжай ко мне… я люблю тебя… мы почта муж и жена…» — вспоминала она, но те слова были ничто с тем доверием, которое она испытывала по отношению к нему.

— Понимаешь, главный редактор «Лизы» одобрил тогда фотографии, я не обманывал тебя, но ему не понравилась модель, это он мне сообщил уже позже. Мне пришлось выбирать, и я выбрал. Прости. — Он встал, подошел к сейфу, открыл, достал пачку денег. — Здесь пятьсот долларов, надеюсь, теперь ты ко мне не в претензии, — сказал он, улыбаясь.

Ольга молчала, не прикасаясь к пачке.

— Да пойми ты в конце концов, это бизнес, и тут не до отношений! — Хлопнув рукой по столу, он отобрал у нее сумочку и вложил деньги. — Это не из жалости, ты их действительно заработала.

— Я не из-за денег пришла, я боялась, что с тобой что-то произошло, — сказала Ольга. — Ведь ты мог бы сообщить. Я же видела, что сделали с твоим ателье. Кто это был?

— Оль, я не сообщил, потому что столько работы навалилось, и нужно было выбирать, что важно и первостепенно, а что нет, — развел руками Дима. — А разгрома никакого не было, я переезжал, а мое помещение отдали кому-то в аренду, и человек делает ремонт…

— Дима, это ложь, где ты взял такую сумму, чтобы отгрохать все это? — настаивала Ольга.

— Оль, ты мне не сестра, не жена, ты мне никто. — Дима встал, пошел к двери. — И мужские игры тебя не касаются, и я занят, — он распахнул дверь и вернулся к столу.

Ольга усмехнулась и пошла из кабинета, на пороге оглянувшись. Дима сидел, сжав руки в кулаки, и смотрел ей вслед.

— Уходи, ради Бога, — умоляюще произнес он. — Я не могу, понимаешь, не могу…

— Да, подонком быть трудно, — сказала Ольга, прошла через фойе, и стеклянные двери распахнулись, выпуская ее на улицу.

«Радуга» — прочла Ольга вывеску. «Если семь цветов радуги перемешать, получится черный цвет», — вспомнила она слова Игоря. Цвет получается такой черный, что ничего не видишь вокруг, не знаешь, куда идти, как дальше жить.

А у Риты было все хорошо, она пока никак не могла найти такую работу, где могла бы сразу заработать всю сумму, но она оптимистично считала, что вот-вот найдет ее. Потом она сама несколько раз приглашала Ольгу посмотреть ее номер, но Ольга, никогда не посещавшая ночных заведений, отказалась. А уж видеть сестру на сцене обнаженной ей не хотелось, и мысль о том, что они живут обе на то, что ее маленькая Рита фактически продает свое тело, ввергла Ольгу в еще большее отчаяние.

Рита приходила домой под утро, смывала макияж, потом, перелезая через Ольгу, еще мокрая после душа, ложилась на диван у стены, где повесила теплый пушистый ковер, и засыпала моментально. Ольга казнила себя, вглядываясь в лицо сестры, но даже после бессонной ночи оно выглядело юным и свежим. Ольга вставала, шла на кухню готовить. Благодаря Рите питались неплохо и благодаря той же Рите, стоило Ольге появиться на кухне, как все конфорки быстро освобождались, тогда как раньше Ольге предстояло часами ждать очереди, чтобы поставить чайник.

Рита просыпалась к обеду, она специально купила маленький столик на колесиках, чтобы Ольга привозила ей с кухни еду.

— Вика не имеет такого успеха, как я, — рассказывала Рита, обгладывая куриную косточку из супа. — Все ее телеса понятны, даже когда она одета, и нет такого эффекта, когда она раздевается… К тому же она слишком примитивна и, думаю, всем приелась. А один парень сказал мне, когда мы с ним после моего номера пили за его счет джин с тоником, что на Вику неинтересно смотреть завсегдатаям, потому что они слишком хорошо знают ее без одежды не только на сцене…

— Ты пьешь джин с тоником с посетителями! — ужаснулась Ольга.

— Ну и что, я же совершеннолетняя, и мне платят зарплату в зависимости от сборов, так что дополнительная реклама мне не помешает. А я и так получаю больше, чем Вика, все ходят на меня, — хвасталась Рита. — И знаешь, какая у меня мысль… Я влюблю в себя денежного мешка, и он за меня заплатит во ВГИК!

— Рита, может быть, легче уехать обратно, ведь если в России обучение платное, значит, на Украине открылся точно такой же институт, — уговаривала ее Ольга.

— Нет, я отсюда никуда не уеду, — мотала головой Рита. — Кто знает великих украинских актрис? В каких фестивалях они участвуют?

— Рит, а это не опасно, то, что ты танцуешь почти без всего, а потом с мужчинами общаешься? — спросила нерешительно Ольга. — Я читала, бывают такие, что потом подстерегут и изнасилуют.

— Я и не читая знаю, что у нас такое бывает, — засмеялась Рита. — Но со мной такого не случится. У нас охранник есть в клубе, так он моим телохранителем заделался, глаз с меня не спускает, и, если что не так, моим обидчикам круто приходится. Он мастер спорта по карате!

— Ты умеешь устраиваться, — засмеялась Ольга. — А если этот твой мастер спорта по карате захочет с тобой переспать?

— О! Он в меня влюблен без памяти, без надежды и издали, как рыцарь… Он даже не подходит. Я сначала сама хотела познакомиться, а потом передумала. Знакомых, что ли, мало? А в этом есть романтика!

В душе у Ольги была полная безысходность, и, чтобы хоть чем-то занять себя, она устроилась в маленький театр, недалеко от станции метро «Дмитровская». Многие из актеров, работающих там, вообще не имели специального образования, некоторые были такие же неудачники, как и она. Театр был детский, основными актерами были дети, а взрослые, в том числе и Ольга, были на второстепенных ролях. Ольге нравилась атмосфера театра, нравилось смотреть на детишек, верящих в свою звезду, она вспоминала себя, то время, когда она так же старательно выговаривала первые строки роли. Потом вихрь творчества закрутит их и унесет далеко со сцены, где стоят картонные декорации, в сказочный и волшебный мир. Режиссер, видя, как нравится Ольге наблюдать за малышами, и заметив, что после окончания работы она не торопится уходить, предложил ей заниматься с ними ритмикой. Платили за это мало, но не давало возможности наложить на себя руки.

— Все, у кого есть деньги, мерзавцы, типа твоего Кости, — делилась Рита, — сразу тащат в постель. Ухаживать нормально не умеют… А этот, охранник, наконец со мной познакомился. Такой оказался интеллигентный, подарил мне розы… Директор пригрозил, что уволит нас обоих — ему внутри коллектива в рабочее время шуры-муры не нравятся… Хотя, если я болтаю с посетителями и беру у них подарки, он только улыбается и подмигивает. Мне кажется, этот парень ему чем-то не нравится, боится он его, что ли?

— Зачем же тогда держит? — возразила Ольга.

— Так он, знаешь, как дерется! Наши говорят, что директор на нем экономит, если бы не он, ему бы троим парням пришлось платить…

— Мы с ним после работы в другой клуб пошли. Он меня танцевать пригласил. Как он танцует, Ольга! А как целуется! И, представляешь, говорит мне: «Ты такая красивая, что я на тебя наглядеться не могу. Вот если бы ты волосы отрастила…» А потом вдруг говорит: «Давай поженимся». Так вот сразу, даже ни разу не переспав! — хохотала Рита. — А я говорю, я подумаю — и насчет волос, и насчет брака… Тем более что наш директор давно мне говорит, что стриптизерша лучше с длинными волосами смотрится, когда они у нее из прически по плечам падают…

— Рита, подожди, — остановила ее Ольга. — А этот парень, кто он такой? Откуда? Мне вообще не нравится твой круг общения!

— Оленька, он божественно целуется, но замуж я за него не собираюсь. Вот был бы он богат, тогда… А так, он вроде меня, даже не москвич… Но красивый, а фигура! Нет в мире совершенства. А меня к нему тянет, физически, у меня еще никого не было. Но я вот думаю, если я познакомлюсь с богатым, важно для него будет, девственница я или нет, когда я за него выйду замуж? — шептала Рита, лежа ночью с Ольгой в обнимку на диване в один из своих выходных. — Вот Косте было важно?

— Косте не было важно, — ответила Ольга.

— Тогда я с ним лягу обязательно, а замуж, конечно, не пойду, — рассуждала Рита. — Надо побогаче, как ты, но, в отличие от тебя, не упущу его.

— Рита, тебе нужны деньги для учебы или богатый муж? — недоумевала Ольга.

— Ах, давай спать, — вздыхала Рита. — Я хочу, чтобы у меня были платья, машины, банкеты, ну как у тебя все было, но что бы это было мое.

— Так ты поэтому тогда Костю так изводила? — засмеялась Ольга.

— Завидовала, наверное, что не мне все это досталось, — пожала плечами Рита. — Думала, может, он увидит меня и решит подождать немного… Я же тогда не знала, что не он один с деньгами. Думала, моя сестра нашла себе единственного в мире принца.

Ольгу ужаснули те представления, что гнездились в хорошенькой головке ее сестры, но что она могла поделать? Рита была у них вроде бы как за старшую, она зарабатывала, оплачивала жилье, покупала продукты.

— Ну все, поздравь меня! — вся сияя, прибежала однажды домой Рита с полной охапкой роз.

— Что случилось? Ты выходишь замуж? — спросила Ольга, отложив свои бумаги, — она распечатывала роли для своих маленьких актеров.

— Нет, я стала женщиной! С тем парнем, с охранником! Ольга, это так было волшебно… Мы были у него, он снимает квартиру, мало чем отличающуюся от нашей халупы, но он так все обставил! Свечи, шампанское, коньяк, фрукты… музыка… Мы целовались под душем, потом он на руках отнес меня на кровать… А как он говорил… Ни одна женщина мира не сравнится со мной, ни одно чудо на земле несравнимо с моим появлением… и потом было так прекрасно… У него в комнате стоит у стены такое большое зеркало, он обнял меня и подвел к нему. Мы так смотрелись красиво в мерцании свечей, а он говорит: «Я счастлив с тобой до безумия, так не бывает». Я рассмеялась, говорю: «Почему? Все бывает. Сейчас вот есть». Он тут же опустился передо мной на колени и говорит: «Пожалуйста, выходи за меня замуж. Я люблю тебя, я жить без тебя не могу, я не способен ни на что, когда тебя рядом нет». Вот финт! Ну я, чтобы не обидеть его, сказала, что мне еще замуж рано. Я так перетрусила, он аж в лице изменился. Ну все, думаю, убьет. Я видела, как он с двумя амбалами расправлялся, а он только встал, оделся, будто и не говорил ничего. Спрашивает: «А чего бы ты хотела? Я для тебя все готов сделать». Прямо как в сказке… И дальше как в сказке. Я отвечаю, мне деньги нужны, я хочу во ВГИК поступить, ищу выгодную работу. И он мне ее предложил. Короче, набирается танцевальная труппа девушек для работы по контракту с Турцией, Грецией, Сирией. Контракт подписывается на три месяца. И за три месяца я заработаю столько, что все пять лет учебы сразу оплачу, да еще и останется. Я согласилась, формальности он уладит. Он меня спрашивает, а зачем тебе ВГИК? Ну, я ему объяснила… Он как-то сразу сник, говорит, да, я действительно сделаю для тебя все, что могу…

— Наверное, ему, как и Косте, не нужна жена актриса, — предположила Ольга.

— Кто его знает, он странный… — задумчиво сказала Рита. — Потом уже сидим, пьем коньяк, он так на меня смотрит, словно увидеть хочет не меня, а что-то еще, даже страшно. Но это ерунда. Через неделю я уезжаю, а через три месяца вернусь. Ты жди меня, не волнуйся.

— Ты никуда не поедешь! Так далеко я тебя не отпущу одну, — категорически сказала Ольга. — И этот человек, что ты знаешь о нем? Вышибала, который один может уложить троих? И ты ему доверяешь?

— Да, он производит впечатление порядочного человека, — сложив руки на коленях и изобразив институтку, засмеялась Рита. — Не была бы ты старухой, поехала бы со мной, а им требуются молодые девушки, а не старые, поэтому и платят хорошо. И Вику не берут, она так хотела… И, Олечка, не нужно меня отговаривать. Я поеду все равно. Это ты в людях не разбираешься, а я их насквозь вижу, и мерзавцев, типа твоего Костеньки, и тюфяков, вроде твоего Димочки, и людей порядочных, как мой Тигр, это кликуха такая, — объяснила она. У Ольги от сестренки голова шла кругом. Та живет в мире, где людей не зовут их настоящими именами. Все вообще по-другому у нынешнего поколения. Ольга отдала бы все, чтобы тогда выйти замуж за Игоря, ей было все равно, есть ли у него деньги, нет ли. А Рита во главу угла ставила кошелек, и, может быть, права, она сама бросает, она сама бросила этого, первого парня, и он чувствовал ее независимость, сам стал настаивать на браке, значит, так и должно быть. И в людях она действительно не разбирается. Она считала Игоря самым лучшим, самым близким, потом доверилась Диме, а они оба обманули ее. А Костя, которого она тоже сначала считала мерзавцем, оказался терпеливым любящим человеком. Он любит ее до сих пор… Но что она может дать ему? Она чувствует, что все для нее кончилось. И приползти к нему от безысходности, чтобы он тоже прогнал ее, заметив, как нужен ей? Мужчины — они такие, как только они чувствуют, что нужны женщинам, они тут же бросают их.

— Поезжай, ты всегда знала, что делала, — сказала Ольга.

— Не всегда, сказала Рита. — После одного случая. Тогда мне было лет пять или шесть, я сидела дома, и у нас отключили свет, пришла ты с альбомом. Ты не знала, что со мной делать, и предложила посмотреть фотографии. И там была фотография, которая перевернула мою жизнь.

— И мою тоже, — прошептала Ольга.

— Я увидела девочку, такую же, как я, только нарядно одетую, ее любили все. И я как-то сразу поняла, что одежда — это очень важно. Если у тебя красивое платье, считай, что ты уже красивая, и люди тебя начинают любить. А если ты в обносках, они тебя сторонятся, — рассуждала Рита. — И я тогда уже решила: сделаю все, чтобы у меня была шикарная одежда.

— Ты была не права тогда — тебе просто не повезло с родителями. Если бы жив был папа, он бы тебя любил и без красивых платьев, — возразила Ольга.

— Ну нет, если бы он был жив, у меня бы были красивые платья, и он бы меня любил, но, в общем, идею я поняла правильно, хотя несколько извращенно, — сказала Рита.

Ольга, подумав, согласилась и в очередной раз осознала, как ошиблась тогда, полагая, что им с сестренкой пришли в тот момент в голову одни мысли.

Рита и уезжала как старшая, как глава семьи: оплатила вперед за три месяца за комнату, пока будет отсутствовать. Она даже не захотела, чтобы Ольга провожала ее в аэропорт.

— Меня проводит Тигр, мы с ним будем целоваться, это так приятно, а ты нам будешь только мешать, — сказала Рита. — И потом, ты станешь называть меня Ритой, а он знает меня под именем несравненной Элен! Я просила Вику не выдавать моего настоящего имени.

— Но он ведь наверняка заглянул в твой паспорт, когда занимался оформлением документов, — рассмеялась Ольга.

— Нет, непосредственно этим занимался его друг, Артур, — ответила Рита. — И мой псевдоним сохранен — в афишах, наклеенных на тумбах в турецких и греческих городах, будет значиться: Несравненная Элен из России со своим танцевальным номером!

Ольга тосковала без Риты — она привыкла жить вместе с ней. В Рите был здоровый оптимизм, которого не было в Ольге. Ольга ходила в свой театр, занималась с детишками, иногда играла на сцене их мам, и все тревожнее на душе становилось у нее, когда оставались считанные дни до приезда Риты. Три месяца Ольга не бедствовала, пятисот долларов, что дал ей Дима, вполне хватало на жизнь, пока не было Риты, привыкшей к безумным тратам. В коммуналке жизнь вошла в свою колею, и накануне Ритиного приезда в комнату, где Ольга проводила генеральную уборку к приезду сестры, заглянула Вероника Петровна, которая все это время Ольгу не замечала.

— Сестренка приезжает? — елейным тоном спросила она.

— Да, завтра утром, — ответила Ольга.

— А я вот тесто поставила, пирожков ей напеку. — Вероника Петровна была сама любезность. — Мы здесь все одна семья, а если было что, то и в семьях люди ссорятся.

— Да я когда с женой жил, у нас чего не бывало. Иногда она мне по морде даст, иногда я ей, — в комнату зашел дядя Коля.

— Да разве было что-то? — деликатно спросила Ольга, у которой дядя Коля умудрялся таскать продукты из холодильника в ее же комнате, если она отлучалась в душ, а Вероника Петровна купила Мишеньке магнитофон, и шлягеры, запущенные на полную громкость, заполоняли всю квартиру. Если Ольга просила сделать потише, ответ был однозначный:

— Мишенька должен развивать слух.

Ольгу беспокоило, что за три месяца Рита не прислала ни одного письма — была только открытка с видом турецкого минарета, где было написано, что у нее все хорошо. Она даже не сообщила, каким самолетом прилетит, и день Ольга знала только потому, что перед отлетом ей его сообщила Рита — так было обговорено в контракте.

На следующий день Рита не появилась, и Миша, шляясь по коридору без дела, если из комнаты выходила Ольга, поедал пирожки.

— Не приехала сестричка? — с фальшивым участием спрашивала Вероника. — Не дай Бог, случилось что… Страна чужая, люди страшные…

— Нормальные люди, такие же, как мы с вами, — отрезала Ольга, ей и самой становилось все тревожнее.

«Может, она только сегодня вылетает оттуда, — уговаривала она себя. — А может, они поедут поездом, так дешевле». Но спокойнее не становилось. «Если бы она продлила контракт, неужели бы она не сообщила?» — думала Ольга, мечась по комнате взад-вперед на пятый день после того, как должна была появиться, но так и не появилась Рита.

Вечером она наконец решилась переступить порог ночного клуба «Колибри».

Вечерняя улица горела огнями. Январские приближающиеся праздники украсили город множеством огромных елок, опутанных гирляндами, повсюду была развешана иллюминация. Люди, надвинув на лоб меховые шапки, чтобы защититься от сурового декабрьского мороза, несли домой елки и подарки. Ольга щемяще ощущала свое одиночество и несчастье. У нее исчезла сестренка, а всему миру, готовящемуся к счастливой встрече Нового года, а потом к Рождеству, нет никакого дела ни до нее, ни до ее пропавшей сестры. Клуб она нашла по изобилию огней, выделяющихся даже на фоне предпраздничного города, и по медленно крутящейся ромбовидной афише с яркой надписью: «Сидни Мещерская, сегодня и для вас». Ромб поворачивался вокруг оси, и перед Ольгой предстала эффектная полуодетая красотка с копной черных кудрей, ярко-алыми губами и черной маской с прорезями на глазах. Красотка изящным жестом чуть-чуть распахивала одной рукой белую шубу, показывая розовый сосок, а другой рукой поднимала полу, выставляя ножку, обутую в черную туфельку на высоченном каблуке. Ольга дернула витую ручку стеклянной двери, она открылась, но дорогу Ольге преградил улыбающийся верзила, который, видимо, не собирался пропускать ее внутрь.

— Я могу пройти? — осведомилась Ольга.

Верзила окинул взглядом ее фигурку в дешевой куртке: остановился на ее лице, задумался, что, вероятно, стоило ему огромных усилий, потом спросил:

— А что желает дама в нашем клубе?

— Дама всего-навсего желает поговорить с хозяином. — Ольга поняла, что охранник никак не может определить ее статус и не знает, пропускать ее или нет, а может быть, она ему напомнила Риту, ведь они похожи и сейчас, несмотря на то, что разница в восемь лет при Ольгиной жизни, полной нервов, весьма ощутима.

А скорее всего это и есть Ритин поклонник, Тигр, вот он и не возьмет в толк, почему его несравненная Элен вернулась из турне постаревшей на восемь лет. Ольга, несмотря на волнение, даже улыбнулась, вспомнив, как Рита рассказывала ей о его интеллигентности. Что ж, для ночного клуба со стриптизом он, видимо, интеллигентен, что и доказал на деле. Он вынул трубку радиотелефона, тихо о чем-то поговорил и вежливо распахнул перед Ольгой дверь.

— Проходите, пожалуйста, — пригласил он и вновь что-то сказал в трубку.

За входными дверями был небольшой коридорчик, затем широкие стеклянные двери и лестница, полукругом уходящая вниз. Ольга направилась к ней, но охранник попросил ее снять верхнюю одежду, указав на гардероб, затем пропустил ее. Ольга спустилась в просторный холл, посредине которого стоял бильярд, обитый зеленым, почти бирюзового цвета сукном. Мужчины с киями, суетящиеся вокруг бильярда, не обратили на Ольгу никакого внимания, как не обращали они его и на нескольких скучающих девиц в минимуме одежды, всех, как на подбор длинноногих и ярко накрашенных, курящих за тремя столиками, недалеко от бара со стойкой вишневого дерева. Бармен тоже стоял позевывая. «Еще слишком рано», — поняла Ольга, хотя было уже часов девять.

За холлом, где располагалась бильярдная, был вход, завешенный приоткрытыми портьерами, украшенными разноцветными колибри, — там размещался круглый зал ресторана с полукругом сцены у противоположной стены. На сцене исполнял незатейливые нудные мелодии саксофонист, развлекая публику, которая только начинала собираться и рассаживалась за столики. В другой раз Ольга бы смутилась, заметив, что дамы одеты в шикарные вечерние платья, а их кавалеры в костюмы. Она, в джинсах и шерстяном джемпере, явно была чужой в этом зале с приглушенным светом, со стенами, обитыми мягким красным покрытием.

— Мадам кого-то ищет? — К ней подошел официант, одетый в черный фрак.

Ольга так и не успела научиться у мужа надменному обращению с людьми этого круга.

— Мне… — она запнулась. — Я хотела бы видеть… хозяина.

— О! Самого хозяина!!! — Официант улыбнулся. — Мадам смеется? Хозяин далеко… Так далеко, что я и сам не знаю где…

— Но что же мне делать? — совсем растерялась Ольга. — Я сказала охраннику у входа, и он пропустил меня. А у меня к нему очень важное дело…

— Хозяин не занимается делами, делами занимается директор. — Официант, оценивающе пробежал по Ольгиным бедрам, обтянутым джинсами. — И я могу предложить вам лишь директора…

— Хорошо, я хотела бы поговорить с директором, — выдавила из себя Ольга, которую все сильнее смущал наглый официант с отлично поставленным голосом.

— Говорите, если хотите, он перед вами. — Официант галантно поклонился и тут же изменил стиль обращения, видимо, ему надоело разыгрывать комедию и он удовлетворился растерянностью Ольги.

Ольга с удивлением смотрела в его полное краснощекое лицо, на стриженные ежиком волосы. Ну конечно, его предупредил охранник по телефону, и он вышел к ней сам.

— Пройдемте ко мне в кабинет, — став сразу деловым и сухим, сказал он, раскрывая перед Ольгой дверь, которую она считала зеркалом. Еще несколько таких же огромных длинных зеркал украшали зал. — Чем могу быть полезен? — Его кабинет мало отличался от кабинетов начальников коммерческих структур — полуделовой, полудомашний стиль. Факсы, телефоны, компьютер и удобный диванчик, мягкие кресла, бар с напитками, чайный и кофейные наборы.

— Я ищу одну девушку, она танцевала у вас в стриптизе. Рита Преображенская, — начала Ольга.

— Такой не знаю, — задумчиво сказал директор.

— Как не знаете? — испугалась Ольга, но вовремя вспомнила псевдоним: — Она выступала под именем Элен Зарецкой.

— А, несравненная Элен! Помню, помню… — небрежно сказал директор, — такая блондиночка. Так что же вы хотите?

— Я уже сказала, я ищу ее, — повторила Ольга.

— Ну, я ничем помочь вам не могу, она уволилась больше чем три месяца назад, и мне ничего, как вы понимаете, о ней не известно. Я не слежу за судьбами моих бывших сотрудников. — Директор встал, давая понять, что разговор окончен.

— Как это вы ничего не знаете! Она моя сестра, и она исчезла, а вы должны помочь мне ее разыскать, она уехала по контракту с танцевальной труппой в Турцию и Грецию. Труппа набиралась у вас! — Ольга в отчаянии перешла на крик.

— Вы ошибаетесь, наше заведение не занимается организациями турне для артистов. Ваша, как вы говорите, сестра ввела вас в заблуждение. И пожалуйста, покиньте мой кабинет, не устраивайте здесь истерик, решайте сами ваши семейные дела. Ваша сестричка могла сбежать от вас с обеспеченным любовником, такое бывает, и мы за это ответственности не несем. — Он вынул из стола папку с документами, полистал. — Вот, посмотрите, она уволилась по собственному желанию и больше к нам отношения не имеет.

— Она должна была вернуться неделю назад и не вернулась! — закричала Ольга. — Я сообщу в правоохранительные органы…

Директор нажал кнопку у себя на столе, сказал кому-то, появившемуся у Ольги за спиной:

— Мадам желает покинуть наш клуб и больше никогда сюда не возвращаться.

— Пройдемте. — Ольге на плечо легла мужская сильная рука.

Ольга постаралась скинуть ее, она потеряла самообладание. Ведь Рита говорила ей, что труппа набирается от клуба, так почему же директор врет? Она не ожидала от себя такой злости, ей хотелось броситься и вцепиться ногтями в его сытую краснощекую физиономию, но рука крепко стиснула ее плечо, не дав ступить и шагу вперед.

— Пусти, сволочь! — выкрикнула Ольга, повернувшись, и в глазах у нее потемнело — перед ней в точно такой же форме, как у верзилы на входе, стоял Игорь. — Ты… ты… — Она задыхалась от злости, неожиданности.

— Пройдемте, — невозмутимо сказал Игорь, положив ей руку на талию.

— Этот парень соблазнил мою сестру, а потом с вашей помощью ее куда-то отправил! — кричала Ольга директору, указывая на Игоря.

— Долго это будет продолжаться? — Директор убирал бумаги в стол.

Ольга вырывалась, но преодолеть силу рук Игоря не могла, и люди в зале, которых теперь собралось достаточно много, вряд ли что поняли из происходящего. Охранник помог выйти из зала подвыпившей девушке, еле державшейся на ногах и затевающей пьяный дебош.

— Ольга, успокойся, послушай меня, — уговаривал ее Игорь, ведя вверх по лестнице. — Ты сделаешь сейчас только хуже. Давай встретимся и обо всем поговорим.

— Ты подонок, и я не желаю ничего знать, кроме того, куда вы дели мою сестру, почему ваш начальник говорит, что ничего не знает о ней! — орала Ольга.

— Вот ее куртка, давай я выброшу эту истеричку за дверь — пусть остынет на морозе, и я постараюсь, чтобы ее за километр не было рядом с клубом. — К Игорю подошел второй охранник.

— Отвали, директор мне приказал разобраться с ней самому, это сложное дело, — сказал Игорь, и охранник занял свое место на улице.

— Оля, одевайся и уходи, я найду тебя сам. Скажи, где ты живешь? — настаивал Игорь.

— Да, и я исчезну после разговора с тобой, как и моя сестра. — Ольга рвалась вернуться назад, в кабинет директора.

Игорь, держа одной рукой ее обе руки, накинул на нее куртку, потом, как на сопротивляющегося ребенка, надел ее и застегнул.

— Значит, Элен — твоя сестра, как же я не понял… — пробормотал он.

— Ее зовут Рита! — выкрикнула Ольга.

— Послушай, заканчивай с ней, она привлекает внимание. — К ним поднялся из зала молодой парень лет двадцати восьми с черными усиками.

Игорь вывел Ольгу на улицу, крепко держа под руку, отвел на значительное расстояние от клуба.

— Не подходи больше к клубу. Наш охранник, если ему прикажет директор, не будет делать разницы между женщиной и мужчиной. Скажи мне твой адрес, я сам во всем разберусь и зайду к тебе, — он отпустил ее и встал напротив.

Они не виделись три года после окончания института и семь лет не были больше родными людьми. Ему теперь было лет тридцать, и он показался Ольге еще красивее, чем был раньше, — у него прибавилось мужественности, но от этого он был ей еще ненавистнее. И форма охранника шла ему, как шла любая одежда. А Ольга стояла в дешевой куртке, со спутанными после борьбы волосами, без косметики, и ее только что, как котенка, выкинули за дверь.

— Оля, — сказал он, — поверь мне… — он положил руку ей на плечо.

Она верила ему тогда, в студенческие годы… Потом ему верила ее сестра.

— Пусти! — рванулась она и, вложив в удар всю свою ненависть, дала ему пощечину, отскочила в сторону, но он и не думал преследовать ее. — Я сама во всем разберусь, и вашей мафии несдобровать, если мне не поможет милиция, которую вы могли купить. Я убью вас всех! — крикнула она и, остановив ближайшую машину, уехала.

Ольга ехала оглядываясь. Она боялась погони, но, пока она могла видеть Игоря, он стоял не двигаясь и смотрел ей вслед. Она не помнила, чтобы на его лице была обида или злость за нанесенную пощечину Нон словно не заметил ее, как и не услышал Олиных угроз.

Приехав домой, Ольга принялась обдумывать случившееся. Она была потрясена, увидев Игоря, и она всегда, когда Рита рассказывала о своем любовнике, почему-то представляла его.

Но что, если это был не он? Рита не называла имени, а ведь в клубе есть и другие охранники. Возможно, и директор ничего не знает, и она напрасно подняла истерику, а Рита просто задерживается? Но как-то странно вел себя директор и странно прореагировал Игорь, он явно знал ее сестру… А как он мог ее не знать, если они работали в одном клубе? Так, может быть, это все-таки он устроил ее в танцевальную труппу? Все это нужно разузнать, и разузнать можно просто… В том же клубе работает Вика. Они давно уже не подруги, но неужели она не поможет ей в поисках сестры? Ведь они росли вместе… Только как войти в клуб? Директор приказал ее больше не пускать, и Игорь предупредил ее о том же. В словах Игоря была скрытая угроза — значит, он все-таки ей враг… Рита говорила, что директор отчего-то боится ее друга. Может быть, существует какое-то грязное дело, в котором замешан и директор, а парень, который помог Рите уехать, Игорь это или нет, главный в этом деле и держит всех остальных в руках?

Как проникнуть в клуб, Ольга придумала на следующий день. Недаром она училась во ВГИКе и работала в театре, где были и гримерная, и костюмерная.

В одиннадцать вечера к ночному бару «Колибри» подъехал ослепительно белый «Рено», из него, приветливо улыбаясь охраннику, вышла очаровательная девушка в песцовом полушубке, с черными густыми волосами, подстриженными ровным каре. Полушубок был распахнут, и, когда девушка вылезала из машины, мелькнули ее стройные ножки в прозрачных чулках, почти совсем не прикрытые мини-юбкой. Девушка, уверенно держась в черных туфельках на высоких шпильках, перебежала асфальтированную дорожку к крыльцу клуба, где стоял охранник.

— Как насчет свободного места для одной леди? — игриво улыбнулась девушка алыми, ярко очерченными помадой губами, сверкнув рядом белоснежных зубов.

— А что хотела бы леди увидеть в нашем клубе? — спросил охранник, улыбаясь. Он признал хорошо знакомый ему тип дорогой проститутки. — Понимаете ли, леди по нашим правилам приходят только со своими кавалерами.

Девушка подмигнула охраннику красиво подведенным карим глазом:

— А что, все парни в вашем клубе такие занятые, как ты? Может, кто-то пришел поразвлечься и у него нет подружки, и он тебе будет очень благодарен. Ну, скажем, чуть больше, чем я, — она сунула охраннику в руку стодолларовую банкноту.

Охранник приоткрыл дверь, пропуская девушку, она жестом отпустила «Рено».

— Встретишь хозяина, он невысокий, полный, бритый, в черном костюме, часть гонорара отдашь. Впрочем, законы ты знаешь, — сказал он, помогая девушке снять шубку. Он сам был бы не прочь покинуть пост и поразвлечься с ней, она не была похожа на девочек, работающих у них в штате подпольно и приходящих «внештатно», с выплатой процентов. У нее была бесподобная фигура, подчеркнутая черным облегающим пиджаком, легкая походка, соблазнительные, чуть прикрытые юбкой ноги. В вырезе пиджака проглядывала белая кожа, а когда девушка поворачивалась, можно было увидеть круглую торчащую грудь. «Леди-проститутка», — подумал он, все сильнее загораясь желанием «снять» ее и злясь, что не может снять ее сейчас же — до конца его смены оставался час. Конечно же, когда он освободится и приведет себя в порядок, она уже будет с другим.

Девушка спустилась по винтовой лестнице в бильярдную. Мужчина, держащий кий, прицеливался, глядя на шарик, и она попала в поле его зрения. Под дружный хохот партнеров он ударил мимо. А девушка прошла дальше, отодвинув портьеру, и села за один из столиков основного зала. Девушки, сидящие в бильярдной, возмущенно зашептались, и одна двинулась в кабинет директора, расположенный за зеркалом, вышла через секунду и вернулась к подругам. В зале появился директор, подошел к девушке.

— Меня зовут Агата, — голос у девушки был протяжный, она закурила тонкую ароматную сигарету, оставляя на кончике алый след. — Я давно хотела побывать у вас, мои друзья жалуются, что здесь становится скучно и нет притока, нет новых развлечений, они даже подумывают, не стать ли им завсегдатаями «Ночной гвоздики», где старый товар не залеживается.

Директор внимательно посмотрел на девушку.

— Я зайду к вам попозже, улыбнулась она.

Он молча покинул зал, сделав жест охраннику наблюдать за ней. Девушки в бильярдной пожали плечами и притихли.

К двенадцати саксофонист ушел, и музыкальный оркестр, сменивший его, заиграл экзотическую восточную мелодию. На сцену, прикрываясь восточной чадрой, выбежала девушка в шароварах и кофточке с короткими рукавами. Она закружилась в танце, изгибаясь всем телом и выделывая сложные па, но взгляды мужчин почти не были прикованы к сцене, все посматривали на красивую, яркую незнакомку в черном. А она курила с независимым видом, поглощенная номером, который на сцене исполняла женщина. Восточная красавица изогнулась так, что на ее груди отлетела единственная пуговка, и полы кофточки распахнулись, обнажив груди, пышные, с розовыми крупными сосками. Девушка встала на мостик, и груди свесились по обе стороны.

— У нашей Синди грудь, что у телки моей бабки в деревне, громко сказал один из подвыпивших мужчин, и все засмеялись.

Стриптизерша сразу встала, кокетливо и скромно прикрылась платком, продолжая танец, медленно отстегнула застежку шаровар, они упали к ногам, остались лишь тоненькие бретелечки трусиков, почти не прикрывающих тело, лишь голубой треугольничек закрывал интимное место. Бретельки некрасиво врезались в полные бедра танцующей.

— И ляжки, как у той телки, — продолжал комментировать посетитель под общий хохот. Стриптизерша закончила номер под дружный мужской смех, лишь несколько аплодисментов раздалось ей вслед.

— Я слышал, вас зовут Агата? — К девушке за столик подсел подвыпивший мужчина, который только что критиковал стриптизершу.

— Агата, — ответила она. — Но, простите, у меня небольшое дело, а потом я вернусь. — Она направилась к охраннику, стоящему в зале у стены и по просьбе директора не сводящему с нее глаз.

— Я хотела бы познакомиться с Синди, — сказала она, незаметно вкладывая ему в руку десять долларов. Ее рука дрогнула, коснувшись его пальцев, и она попыталась сделать это быстро, но рука охранника оказалась проворнее и задержала руку девушки в своей.

— Хорошо, а потом я хотел бы познакомиться с тобой, — сказал он, возвращая ей банкноту, — и платить буду я, мало не покажется.

Девушка опустила карие глаза, потом кивнула головой, соглашаясь.

— Но вы… но ты на работе, разве вам разрешают? — засмеялась она.

— А меня сменят через пять минут, — ответил он, подведя ее ко второму зеркалу, и завел внутрь. Там оказался небольшой коридор, из которого вели несколько дверей.

— Тебе вторая дверь направо, это гримерная нашей Синди, — сказал охранник и вышел в зал.

Девушка обнаружила, что зеркальной дверь была лишь с одной стороны, с другой это было обычное стекло, и было видно все, что происходило в зале. «Значит, и директор видит из своего кабинета весь зал», — поняла она.

Синди, закутавшись в теплый халат, расписанный пестрыми цветами, устало сидела перед зеркалом в гримерной.

— Привет, Вика, — сказала гостья. — А меня к тебе Игорь провел, правда не зная, что это я. Собирается наш курс…

— Вика? — Стриптизерша удивленно вскинула глаза, обведенные синими тенями.

Гостья закрыла дверь на щеколду, сняла парик и вынула цветные контактные линзы.

— Преображенская! — ахнула Вика. — Вот и встретились. О себе можешь не рассказывать, все Ритка рассказала, мы с ней вместе эту гримерную делили. Да, не на вручении «Оскара» встретиться пришлось. Такая, подружка, жизнь. — Она отхлебнула из бутылки с надписью «Спрайт». — Это водка, — объяснила она. — Директор узнает, что пью, зарплату урежет, а то и выгонит… Слышала небось, как меня принимать стали. Он уже нескольких девчонок вместо меня нашел, обучает… Совсем цыплят, по семнадцати лет, метрики подделывать будет…

— Вика… — Несмотря на то, что Ольга во многом плохом подозревала бывшую подругу, сейчас ей было жаль Вику, и она обняла ее.

— Да, Олька, такая вот жизнь, а помнишь, мечтали… — произнесла сквозь слезы Вика, вновь отхлебнув из бутылки. — Директор наш — подонок, когда я пришла сюда, еще студенткой была, соплячкой, он меня с распростертыми объятиями принял, такие бабки платил! Теперь со сцены в бильярдную гонит, дерьмо собачье. Я столько лет его любовницей была, думала, уйду со сцены, женится, а он теперь меня своим посетителям подкладывает.

— В бильярдную? — не поняла Ольга.

— Ну, там наши девочки своих клиентов поджидают, — ответила Вика.

— А ты брось все и уйди отсюда, — посоветовала Ольга.

— Чтобы голодать, как ты?! — расхохоталась Вика. — У меня же нет юной сестрички, которая нравилась бы этим козлам. — Она допила все, что было в бутылке, открыла ящик стола, достала такую же, закамуфлированную под лимонад.

— Вика, ты знаешь, что с моей сестрой? — спросила Ольга.

— Знаю, — скривилась та. — В Турции она. Я тоже хотела поехать, а мне сказали: туркам нравятся юные блондиночки, а таких, как ты, в их борделях навалом.

— В борделях? — похолодела Ольга и тоже глотнула из Викиной бутылки. — А Рита говорила, что это…

— Ну, молоденьким девчонкам сразу всего не говорят, чтобы не пугались, а то мамы, папы набегут… Да и у самих у них, что, головы на плечах нет? Кому нужны в Турции и Греции простые танцовщицы? Гречанки и турчанки лучше, чем наши, танцевать умеют, а в проститутки им религия идти не позволяет, — рассуждала вконец опьяневшая Вика.

— Господи, как же так?! А тебе это все откуда известно? — надеясь, что это просто пьяный бред, спросила Ольга.

— От нашего Жорочки, директора и моего любовника. Он сам — мелкая пешка, деньги он отмывает своим клубом от продажи девочек. А главный — не он, о главном я тебе не скажу, я еще не настолько пьяна. Это страшный человек, — она прижала палец к губам. — Я тебе ничего не говорила.

— Вика, боишься, и не говори, я узнаю все сама. Скажи только, Рита с Игорем встречалась, и работу ей предложил он? — спросила Ольга.

— Рита? Да, с ним. — Вика расхохоталась. — Не ты, так твоя тень его за собой манила…

— Вика, ты много выпила, так он предложил ей работу?

— Он, да. — Вика опять засмеялась. — Но он не знал, что она твоя сестра. Я ничего ни ему, ни ей не говорила… Забавно было… Покаюсь я перед тобой, Олечка… Ведь это я тебя с ним развела тогда. Я ему наврала, что у тебя с Костей на даче любовь получилась, он не поверил, а когда Костя с цветами подъехал, поверил. Я всегда тебе завидовала и твоей любви завидовала, и таланту, вот и хотела вас разлучить. А получилось, что только лучше тебе сделала, замуж за самого Костю выдала, а сама ни с чем осталась. Игорь меня сразу бросил, как и другие. Не женился… А на тебе все жениться хотели, и даже Алик. И талант у тебя был, не то что у меня. Я что попроще могла сыграть, а где этот, как его, психологизм нужен, я тебе подражала, так и ВГИК окончила, а когда не на кого ориентироваться стало, так и не пошло у меня в кино. «Глубины нет», — говорили. А в тебе была глубина…

— Что завидовать, чему? — махнула рукой Ольга. — Я тоже актрисой не стала, ничего у меня не вышло, ни работы, ни семьи, и ты не виновата ни в чем — просто я неудачница, и не о том мы говорим, ты мне про Риту расскажи. Значит, этот человек — Игорь?

— Ш-ш, об этом ни слова, там такие деньги крутят и убить могут. — Она стала выталкивать Ольгу из гримерной. — Пока, подруга, не забудь надеть свой парик, из-за тебя и так все на ушах стоят, обычно родственники не являются разыскивать своих пропавших малышек. Кто из благополучных семей в ночных клубах стриптизершами да проститутками работает? А тут ты со своими угрозами. Уходи и смотри не расколись, меня подставишь, а я жить хочу, пусть даже так, как живу. А что, и в бильярдной те же мужики, что со мной в порядочном обществе встречаются, только там проще. Ничего не обещают, не врут. Сразу деньги — и в постель. — Она пошла провожать Ольгу до двери в зал. Из зала девушки были видны, а Ольга и Вика увидели, как за столиком о чем-то спорят Игорь и охранник, который пропустил Ольгу в клуб. Оба были в шикарных костюмах, их смена закончилась, и они вышли отдохнуть.

— Вика, мою сестру отправил в Турцию Игорь? — повернувшись к подруге, спросила Ольга.

— Ты с ума сошла, здесь же у стен есть уши! — ахнула Вика, быстро скрылась в гримерной и заперлась изнутри.

Ольга вышла в зал.

Игорь теперь уже сидел за столиком не только со вторым, внешним охранником. Их окружили около десятка мужчин, а девушки из бильярдной тоже высыпали в зал и с усмешкой наблюдали за мужчинами.

— Агата! — закричал мужчина, который кричал из зала, обзывая Вику, сравнивая ее с коровой своей бабушки. — Агата, очаровательная Агата! В вашу честь мужчины клуба проводят дуэль. Вы останетесь с сильнейшим.

— Она моя по праву, я первый положил на нее глаз! — возмущался охранник, пропустивший Ольгу. — Я копил деньги долго на такую, как ты, Агата, в долгу я не останусь, и тебе будет хорошо со мной!

Его смена закончилась, он наверстывал упущенное, потягивая коньяк прямо из бутылки.

— Нет, первым был я! — кричал тот, кто оскорбил Вику, тоже изрядно пьяный.

— Мне пора, я ухожу, — улыбнулась Ольга и пошла к выходу.

— Нет, девочка-пташка, ты приходила помочь поразвлечься нашим парням, и мы просто так тебя не отпустим, — схватил ее за руку охранник и усадил за столик с мужчинами.

— Вот поэтому я и предлагаю: она пойдет с сильнейшим, — спокойно произнес Игорь, оглядывая внимательно Ольгу. — Мужчины вы в конце концов или нет? Или вы сомневаетесь в своей силе?

— Хорошо, хорошо, только без драк, — из зеркальной двери выглянул директор.

— О’кей, Грэгор. Ни драк, ни крови, ни поврежденной мебели не будет, — заверил его Игорь.

— Ну что, Тигр, первыми меряемся силой мы с тобой? — спросил охранник.

— Я не против, Волк, — согласился Игорь.

Мужчины повскакали с мест, освобождая пространство. За столиком остались только двое. Начались делаться ставки.

— Ставлю сто баксов, что сейчас победит Волк! — орал мужчина в шикарном черном костюме. Еще недавно он казался Ольге таким чинным и представительным.

— Волк пил, ставлю два против одного, что победит Тигр, он не пьет, — волновался другой.

Ольга, улучив момент, — казалось, о ней забыли, занятые пари, попыталась улизнуть и направилась в бильярдную. Тут же открылась дверь, вышел директор и перегородил Ольге дорогу.

— Ты распалила моих парней, тебе и гасить пожар, — улыбаясь, сказал он. — И разве ты приходила не за этим? Ты разговаривала с Синди. О чем? Ты пришла, чтобы выведать у этой алкоголички какие-то секреты, и лишь прикидываешься проституткой? — Он улыбался, но в его взгляде было подозрение.

— Нет, я встречалась с Синди, чтобы просто поболтать, мы не виделись давно, а начинали вместе, на дачах в Серебряном Бору, — вновь вспомнив об образе шлюхи, сказала Ольга, растягивая слова. — А ухожу я, потому что мне не по вкусу ваша публика.

— Проститутке не по вкусу публика? — Он расхохотался. — Тебе не понравился их вид, но не бойся, крошка, платят они хорошо, с пустыми карманами в «Колибри» не ходят. Да и не пытайся сбежать, охрана у двери предупреждена на случай, если ты все же шпионка. Тебя не выпустят, а я лично потом поговорю с тобой. — Он ушел. Ольга, зная, что он наблюдает за ней, разболтанной походкой подошла к столику, небрежно закурила и с победоносным видом окинула взглядом девочек из клуба и соревнующихся мужчин. Делать нечего, и ей придется сыграть самую страшную в ее жизни роль — настоящую роль проститутки. И неизвестно, кому она достанется. Парень по кличке Волк был гораздо выше Игоря, он произвел на Ольгу впечатление гиганта, когда она увидела его на входе. Сейчас, когда мужчины скинули пиджаки и сидели за столом напротив друг друга, Ольга смотрела, как сквозь ткань рубашки вздуваются бугры мускулов и как рука то одного, то другого склоняется к столу. Мускулов у Игоря, пожалуй, было побольше, и под свист и хохот он уложил руку противника на стол.

— Теперь я, — на место поверженного Волка сел толстяк, освиставший Вику.

Справиться с ним Игорю не представляло никакого труда, и ставки на толстяка никто не ставил.

Ольга сидела, вальяжно закинув ногу на ногу, и искоса поглядывая на «дуэль», словно ее это совсем не касалось, но в то же время делала это так, чтобы все местные девочки, на время потерявшие своих клиентов, видели, что она звезда.

Сердце у нее колотилось, как у пойманного зайчишки. Она ненавидела Игоря. Он бросил ее, он отправил в Турцию ее сестру, сделав из нее шлюху! Она боялась, что победит он. Уже четвертого мужчину он оставил посрамленным. «Неужели я никак не смогу убежать?» — думала она и понимала, что это неизбежно, — она достанется тому, кто победит. Как он мог докатиться до такой жизни? Она вспоминала их мечты о кинофильмах, завоевывающих призы. А он стал вышибалой в сомнительном ночном клубе, подпольным дельцом по поставке юных русских девушек за рубеж, любитель проституток.

— Ну что, желающих больше нет? — Игорь встал с таким видом, словно победа и не радовала его, но эту его манеру — сохранять невозмутимость в самых радостных для него и горестных ситуациях — она знала и помнила до сих пор. Она помнила все…

— Желающий, пожалуй, есть, — к ним подошел парень лет двадцати восьми с черными усиками, которого Ольга видела накануне.

— Садись, Артур, — усмехнулся Игорь, вновь заняв свое место. — Кстати, как ты думаешь, между нами должен состояться разговор?

Артур скинул куртку, остался в джемпере, хорошо облегающем фигуру.

Ольга заметила, что бицепсы у него, пожалуй, ничуть не меньше, чем у Игоря, и Артур тоже не пил — он вообще появился только что. Локти уперлись в стол, скрестились ладони.

— Я плачу тебе хорошие бабки, так что не выступай не по делу, парень, — сказал Артур, склоняя руку Игоря чуть ли не до полировки стола. Ставки взлетали до пятисот долларов. Ставили на Артура.

— Ты говорил мне, что это честная игра. — Рука Игоря поднялась, а Артура стала клониться все ниже к столу.

Проигравшие мужчины были хорошими болельщиками и азартно следили, чтобы не было обмана.

— Я давно не видел женщину, которую бы так хотел, поэтому поговорим позже, — сказал Игорь и впечатал руку Артура в стол. — Пошли, — он подошел к Ольге, взял ее за руку.

— Браво, Тигр, — ему по плечу без злобы стукнул охранник. — Повезло, жаль, что я пил, я бы тебе показал.

— Да, Волк, если бы ты не пил, может, тебе и следовало попробовать победить, но я не сдался бы. — Игорь улыбнулся.

Ольга подумала, что в низменном мире ночных клубов все же существуют законы порядочности. Никто из тех, кто так стремился переспать с ней, не оспаривал ее у победителя. Его беззлобно поздравляли. «Как тогда, когда он победил на конкурсе киносценариев», — зачем-то вспомнила Ольга.

Мужчины доставали портмоне, без споров и драк отдавали друг другу крупные суммы. Артур так же незаметно исчез, как и появился. Вышел директор и наконец-то выпустил на сцену двух начинающих стриптизерш, совсем юных сестер-близняшек, рыженьких, розовеньких, лет от силы по пятнадцати. Девочки держались еще скованно, не то что Вика, но мужчины расселись, вновь взялись за алкоголь, стали плотоядно смотреть на малышек, отпускать одобрительные реплики.

Игорь повел Ольгу к третьей стеклянной двери.

«Там и находится подпольный бордель», — поняла Ольга.

— Постой-ка, Тигр, — остановил Игоря директор. — Ваши игры — это прекрасно, но я бы хотел первым побыть с ней, потом бери ее хоть на всю ночь, если денег хватит.

— Нет, — твердо сказал Игорь. — Нет, Грэгор, я честно получил ее.

— Я все же директор, а ты мой подчиненный, малыш, не забывай, — засмеялся директор.

— В данный момент я не на работе, и мы равны, — отрезал Игорь. — А если хотите, садитесь за стол со мной. Победите — она ваша, хоть на всю жизнь, если денег хватит.

Мужчины, увлекшиеся было стриптизершами, только что наперебой обсуждая их юные, еще неразвитые грудки, вновь забыли о них. Предстояло новое развлечение, и их головы повернулись к Игорю, Ольге и директору.

— Сразитесь с ним, Григорий Александрович, а то всем мужчинам будет обидно, — к директору подошел охранник по кличке Волк. Потом он подошел к Игорю, крепко сжимающему руку Ольги.

— Тигр, все знают твою силу, поступись хоть раз мифом о своей непобедимости, поддайся ему. Что нам стоило найти эту работу! Ты опять хочешь остаться на улице без гроша в кармане? Где ты еще найдешь желающего взять парня без прописки? Ты вспомни, что такое не иметь своего угла, когда тебе нечем даже заплатить за комнату? Грэгор наш благодетель, ты ему руки должен целовать. Отдай ему девчонку, ты с твоими данными сегодня же ночью на улице сотни таких найдешь.

— А мне нужна именно она, и не суетись, мужику это не идет. — Он замолчал, а потом сказал с теплотой: — А за заботу спасибо, Леня.

— Да ладно, Игорь, — в тоне Волка тоже послышалась теплота. — Если выгонит и нужна будет помощь, обращайся. — Он ушел.

Директору уже невозможно было не сесть за стол, иначе он бы у клиентуры лишился имиджа радушного хозяина. Игорю даже не пришлось прилагать особых усилий, чтобы уложить руку толстяка за одну секунду. И даже Ольга понимала, что отпускает их директор лишь потому, что глаза клиентов следят, соблюдаются ли правила в этом заведении.

— Я зайду потом, ведь так? — уже открывая дверь и пропуская Ольгу, спросил директора Игорь.

Тот молча скрылся за своей дверью. А кто-то из шутников просвистал им «Марш Мендельсона».

Ольгу просто трясло от страха. Она переволновалась, следя за борьбой. Как она не хотела, чтобы победил Игорь, когда его соперниками были люди или очень пьяные, или уступающие ему по силе. Как она боялась, что он не победит, когда он сел с Артуром! Ведь она ненавидит его, так почему? А как ей стало страшно, когда Волк, которого, оказывается, звали Леней, стал уговаривать Игоря передать ее директору. У Ольги было трое мужчин — Игорь, муж и Дима. Но все они были знакомы ей, все чем-то нравились, и представить себе, что придется лечь с кем-то другим, она не могла. Но не лучше ли было переспать с неизвестным, чем с Игорем, которого она, если бы могла, убила бы на месте — таким страшным человеком он оказался! Конечно, Леонид не знает о его бизнесе с девочками, не подозревает, что директора он держит в руках, и тот не может уволить его. И Вика говорила, что Жорж боится Игоря. Но как красиво он умеет вести себя в жизни, изображая благородного героя! Когда он, зная, что ему ничего не грозит, отказывал директору, у Ольги, хотя она все и понимала, по телу прошла сладострастная волна. А как он был красив, когда одного за другим побеждал всех мужчин в ночном клубе ради того, чтобы переспать с ней! Не с ней, с проституткой Агатой. Но как ни убеждала себя Ольга, она самым идиотским образом хотела его. Хотела точно так же, как в те дни, когда они были близки и любили друг друга. Он, не выпуская ее руки, повел ее по коридору, в крайнюю комнату, открыл дверь. Ольга не была в борделях, но она представляла их именно такими — огромная кровать посередине, мягкая красная мебель, зеркала напротив кровати, на окнах тяжелые красные портьеры.

Они остались вдвоем, он потушил верхний свет, зажег небольшой красный ночник. «Изменник, работорговец, подонок, любитель проституток», — ругала его про себя Ольга, но ноги у нее слабели, не подчиняясь разуму, когда он, притянув ее к себе, поцеловал.

«Он божественно целуется», — всплыл в памяти голосок Риты. Риты, семнадцатилетней девочки, думающей, что она такая практичная и умная, а на самом деле неопытная и невинная.

«Я стала женщиной! — все звучал ее счастливый голосок. — С тем парнем, с охранником! Ольга, это было так волшебно!.. Мы целовались под душем, а потом он отнес меня на кровать… У него в комнате стоит у стены такое большое зеркало, он обнял меня, подвел к нему… потом сказал: «Я счастлив с тобой до безумства, так не бывает»… Он тут же опустился передо мной на колени и говорит: «Пожалуйста, выходи за меня замуж…» Ольга помнила и интонации, и смех сестры, такой еще детский, радостный оттого, что ей признались в любви, сделали предложение, и она с залихватской мальчишеской гордостью сказала: «А я вот отказала». И эту девочку он отправил спать с турками, попробовав сначала сам… Заморочил ей голову красивыми словами, чтобы она не боялась поехать…

Ольга отпрянула от Игоря, оттолкнула его, рванулась к выходу. Он оказался проворнее — действительно, недаром ему дали кличку Тигр — перегородил дверь.

— Не ломись в дверь, не создавай скандал, здесь этого не любят. Несколько парочек за многими из этих дверей уже занимаются тем, чем и нужно заниматься, ты только помешаешь им, а открыть не сможешь, ключ остался у меня, дверь запирается изнутри, — он вдруг улыбнулся.

А Ольга, совершенно некстати, все продолжала вспоминать, теперь уже их первую ночь, тоже красивую, начавшуюся с истории с ключами. Он обнял ее за талию, усадил в кресло, к себе на колени. «Как похоже все, как похоже…» — Ольгу заливали волны истомы, но, стоило ей вспомнить все, что произошло, ненависть вытесняла желание.

«Я просто давно не была с мужчиной, вот меня и тянет к этому подонку», — объясняла она себе. А он улыбался, и ей в голову закралась мысль, что он узнал ее. Она вновь попыталась вырваться, но он крепко держал ее.

— Ты же видела, Агата, я сильнее всех мужчин в этом клубе. Неужели ты думаешь, что я не сумею справиться с тобой? — На этот раз он уже не улыбался, смотрел на нее со свойственной ему непроницаемостью.

— И вот что, Агата, мне давно так не нравилась ни одна девушка, так что ты все равно будешь моей, поэтому лучше не делай ситуацию трагической, не вынуждай меня к насилию, ладно? К тому же ты проститутка, и твое поведение вообще непонятно. Если бы на моем месте был кто-то другой, который бы так старался выиграть, потратил столько сил и натолкнулся на такую холодность, он вообще давно надавал бы тебе по физиономии, чтобы была посговорчивее, а то и еще чего-нибудь похуже, — выговаривал он. — Но ты ведь недавно в проститутках, Агата?

«С сегодняшнего дня», — подумала Ольга, радуясь, что он не узнал ее.

— Не могу сказать, что я вообще проститутка, — начала выпутываться она.

— Ты замужем? — допрашивал он.

— Мы не живем вместе, — ответила Ольга и, вспомнив об образе Агаты, кокетливо добавила: — И я теперь делаю что хочу. Так что я захотела и пришла, а вы меня разыграли, а ложиться в постель я не хочу. Я уж лучше выпила бы чего.

«Может, он пойдет за выпивкой, а я убегу», — подумала Ольга.

Он встал, продолжая держать ее на руках. «Ну почему так несправедлива жизнь, и самый отвратительный подлый человек умеет держать на руках женщину так, что ей больше ничего не нужно от жизни», — сетовала Ольга, ожидая, когда он отпустит ее, чтобы выйти из комнаты в бар за напитками, и не желая, чтобы он ее выпускал. Иллюзия защищенности. Но какая прекрасная иллюзия!

Бар, оказывается, был предусмотрен в спальне, Игорь чуть нагнулся и открыл его.

— Что пьет Агата? — спросил он.

— «Куантрэ», — пробормотала Ольга, помня, какой крепкий это напиток. Ей не избежать близости с человеком, которого она ненавидит, так пусть уж лучше она не будет ничего чувствовать, забудется, не вспомнит, что ляжет с человеком, так поступившим с ней и с ее сестрой.

— У Агаты хороший вкус, она случайно не из элитарного общества? — ухмыльнулся Игорь, наконец опуская ее на ковер.

Ольга промолчала, когда Игорь налил ей в рюмочку ликер, хотела залпом выпить его, но он задержал ее руку.

— Ну Игорь, я хочу еще! — воскликнула она. Ей стало легче лишь вполовину, а она хотела забыться полностью.

— Откуда ты знаешь мое имя? — уставился он на нее и сам же объяснил, стукнув себя по лбу: — Волк ведь назвал меня так. Но это имя не для тебя, крошка, зови меня Тигр, или я рассержусь. И пить ты больше не будешь, я ненавижу пьяных женщин. — Его рука потянулась к пуговицам ее пиджака. — Красивое имя, Агата, и костюм подходящий, и цвет волос, — шептал он, склонившись губами к ее груди, на которую она, изображая шлюху, не надела бюстгальтера. Его губы бегали по груди, делая то, чего не могло сделать отобранное «Куантрэ». Ольга забывала все на свете.

— Почему имя подходит к цвету волос и костюму? — теряя голову, тоже шепотом спросила она.

— Ну так есть же такой камень, агат, он черный. — Его губы обхватили ее сосок, и она вцепилась пальцами ему в волосы, ощутив что-то родное, давно забытое. Жесткие, чуть вьющиеся волосы, сколько раз она так запускала в них руки. Ольге захотелось плакать от боли, от того, что столько лет половой акт был для нее ничем, процедурой, не приносящей ровным счетом ничего, а гладить волосы этого мерзавца — уже счастье. Она прожила с мужем пять лет, но она не помнила его рук, губ, а с Игорем меньше полугода, но его руки, раздевающие ее, были такими знакомыми, она помнила даже температуру их поверхности, каждый их изгиб, где они мягкие, где шероховатые от мозолей. Она и сама уже расстегивала пуговицы его рубашки, скинув на пол пиджак, и водила языком по поверхности его груди, покрытой курчавыми, тоже жесткими темными волосами.

— Ты мое счастье, — одновременно сказали они, не соображая уже, что говорят и что делают.

«Он создан для меня, какая несправедливость», — думала Ольга, уже не помня, в чем состоит эта несправедливость. Она вновь нашла то, что потеряла так давно, и дни, прожитые без него, казались черно-белым кино, и только сейчас в них плеснули краски.

«Мое единственное счастье, я не могу без тебя, я ничего без тебя не могу, ты нужна мне как воздух», — шептал он ей опять, подхватив ее на руки и неся к кровати.

— Не отпускай меня, держи так подольше, — просила Ольга, целуя его щеки, глаза, губы, мочки ушей, это длилось долго, долго.

— Я не могу дольше, я хочу тебя, — сказал он и опустил ее на мягкую шелковую поверхность. Она, путаясь в ремне брюк, расстегнула его, они раздевались быстро и сумбурно, словно торопились куда-то, боялись, что не успеют. Ольга начала снимать с него брюки, потом потянулась к рубашке. Когда они общими усилиями избавились от одежды, оба выдохнули: «Наконец-то» — и слились в едином объятии, в нескончаемом поцелуе. Ольга отдавала ему все те ласки, которые отдавала ему во сне, теперь он был рядом, и ее рука, чувствуя, что от нее исходят флюиды страсти, гладила его интимные места.

— Милая моя, — стонал он, — милая, — и его ответные ласки были столь же бурными, словно и он ждал долгих семь лет, чтобы излить их на самое любимое существо. Потом, когда оба уже не могли выносить истомы сладострастия, до которой довели друг друга, они как-то одновременно потянулись, чтобы соединиться друг с другом, и Ольга провела рукой по твердому стволу полового члена, даже на ощупь такого знакомого, а потом был фейерверк высшего счастья, и сплетенные тела одновременно забились в сладостном экстазе.

Несколько минут, не желая ни думать, ни двигаться, Ольга лежала в состоянии полного блаженства. Вот он, сбылся тот сон, что видела она эти два года. Он стал реальностью. С ней рядом мужчина, который все сделает для нее, будет О ней заботиться, и ей ничего больше не нужно решать самой, все ее неразрешимые проблемы, что ей не под силу, он разрешит. А ее мучит какая-то важнейшая проблема, и она не может с ней справиться. Вдруг словно молния пронзила Ольгин мозг. Рита! А она млеет в объятиях человека, отдавшего ее в турецкий публичный дом.

— Что ты, родная? — Видя, что Ольга вскочила, Игорь тоже приподнялся, поправил ей прическу.

«Нужно что-то сказать, чтобы не выдать своей ненависти», — думала Ольга и сказала первое попавшееся, что чаще всего говорили в кино и что подходило к моменту:

— Мне было с тобой так хорошо, Тигр.

— А мне-то как хорошо, Агата, — с непроницаемым лицом сказал он. — Но я вижу, тебя встревожило что-то? Ты боишься выходить? Никто не станет добиваться тебя, пока я с тобой, меня боятся.

— Нет, я не из-за этого. — Ольге было стыдно, что она забыла обо всем в его объятиях, и она решила действовать, как шпион, попавший в стан врага, — за этим она, в общем-то, и пришла, а не затем, чтобы спать с ним.

— Просто вспомнила о делах, Тигр, — как можно беспечнее сказала она, встала, прошлась по комнате, чтобы отвлечь его внимание от своей нервозности, повернулась к окну, демонстрируя ему свои красивые ровные ягодицы, чтобы он и думать больше не мог ни о чем, кроме них, ее бедрах и талии. Такая поза скрывала ее лицо, а она боялась, что даже в полумраке, освещенном красным ночником, она не сможет в какой-то момент овладеть собой и выдаст себя.

— Я после развода с мужем бедствую, — начала она.

— Я дам тебе денег, — ответил он.

— Ну нет, я бы хотела открыть маленькое предприятие, например, по показу мод, я сама манекенщица, приглашу модельеров либо просто наберу штат манекенщиц, и мы будем сотрудничать с фирмой модельеров, — говорила она. — Так вот, Тигр, сидела я однажды в «Ночной гвоздике», жаловалась на жизнь, и одна из моих подруг посоветовала мне обратиться в «Колибри». Они, говорят, могут помочь быстро заработать несколько тысяч баксов. Они под видом танцевальной труппы собирают красивых девочек для греческих и турецких публичных домов. Я ведь красива, а, Тигр? — Она повернулась к нему.

— Наверное… — он пожал плечами. — Если я захотел тебя. Но знаешь, Агата, это ты не по адресу пришла. — Он вдруг так разъярился, что Ольге стало страшно. — Оставь эти мысли, Агата, поищи другие способы для заработка денег. Или разузнай получше, какой клуб занимается этим. Хотя я уверен, что никто так пачкаться не станет. И твоя подруга ввела тебя в заблуждение. Слышала звон, да не знала, где он, — резко сказал он, — а звон померещился.

Ольга никогда раньше не слышала, чтобы Игорь так много и так долго говорил да еще одно и то же. Если бы он не был причастен к этому, он просто сказал бы: «Ничего такого здесь нет» или: «Я ничего об этом не знаю».

«Он лжет, нагло и правдоподобно лжет после того, как называл меня счастьем, — думала Ольга. — Не меня: Агату, он всех женщин так называет, ему так нравится, а что думают они, его не касается». Он сидел на кровати, стиснув кулаки, на его скулах играли желваки.

— Тигр. — Наваждение прошло, и Ольга хорошо играла Агату, она и не помнила больше их прошлое. — Тигр. — Она подошла к нему, опустилась перед ним на колени, поцеловала, как когда-то Дима, его ноги, от щиколотки все выше, выше, подняла глаза, проверяя реакцию. Реакции не было никакой. Игорь с невозмутимым интересом наблюдал за ее действиями. «Ну, сейчас-то ты не выдержишь», — разозлилась Ольга, ее губы скользнули выше, туда, где кучерявилась жесткая поросль, обхватили мягкий повисший мужской орган, стали бродить по нему вверх-вниз, лаская языком. Ольга чувствовала, как под его движением он начинает терять мягкость и растет и твердеет. Она опять подняла глаза, откинула голову, отпустив половой член, призывно улыбнулась.

— Чего ты добиваешься, Агата? — сурово спросил он.

— А моя подруга сказала мне точно, что есть такой бизнес, и назвала одного человека, который им занимается. Его зовут Тигр. Помоги мне туда попасть. Я знаю, что вы переправляете девушек не старше восемнадцати, мне двадцать один, — лгала она. — Но во мне столько огня, что туркам и не снилось! Помоги, Тиф. — Она обхватила руками его колени, вновь потянулась губами вниз.

Игорь рывком поставил ее на ноги.

— Тебе не двадцать один, Агата, тебе больше, и я с тобой на эту тему говорить не желаю. — Как в прошлый раз, когда она приходила в клуб и скандалила, он одел ее, легко одолевая ее сопротивление.

— Вот тебе моя зарплата, — он сунул ей в руку несколько банкнот. — Пойдем, я провожу тебя, — он крепко взял ее за талию и повел. Ольга еле сдерживала слезы. Она хотела проникнуть в публичный дом, разыскать Риту. Только Игорь мог ей помочь, но ее уловка не удалась.

— Вас вызывает директор, — сообщил парень в форме охранника, тот, что сменил Игоря. — И тебя, Тигр, и твою даму.

— Дама ему ни к чему, я провожу ее и вернусь, так и передай, — Игорь, все так же крепко держа Ольгу, стал подниматься с ней по лестнице на второй этаж, накинул на нее полушубок, вывел на улицу, подвел к машине, красной «девятке», почти втолкнул Ольгу на сиденье.

— Побудь здесь, я скоро приду, а чтобы не было неприятностей, я тебя запру. — Ключ повернулся в дверцах, и Ольга наконец дала волю слезам.

День начинался просто замечательно. Сначала созрел план пойти в клуб, сыграть проститутку и кое-что выведать у Вики. Костюм и полушубок Риты, казавшиеся ей экстравагантными, подошли как нельзя лучше — у сестер был один размер. То, что ее пропустили в клуб, было тоже удачей, разговор с Викой разрешил все сомнения. И вот только ночь с Игорем никак не вписывалась ни в удачное, ни в неудачное. Она поняла, что он врет, но так и не сумела от него ничего добиться. Он выпел ее из клуба, и больше ее туда не пустят. Это неудача. А вот то, что было в постели… Это нужно было, нужно для того, чтобы выведать информацию, еще немного, и она узнала бы больше, если бы не повела себя так глупо.

К машине, где была заперта Ольга, подошел второй охранник, по кличке Волк, друг Игоря. Ольга вытерла слезы, вставила незаметно контактные цветные линзы, которые вынула, когда начала плакать. Волк открыл машину и сел рядом.

— Тигр просил присмотреть за тобой. Там началась страшная заварушка, он боится, что тебя решат обидеть, пока его нет. Сам-то он справится, — сказал он. — Слушай, а кто ты Тигру, девушка или сестра? Он никогда себя так не вел.

— Я впервые его встретила сегодня, — сказала Ольга.

— Значит, либо ты врешь, малышка, либо у моего друга вспыхнула большая новая страсть, — говорил охранник. — У него тут была малышка, Элен несравненная. Он как шальной становился, из внешней охраны во внутреннюю ушел, а во внешней бабки чуть ли не в два раза побольше. И все стоял, как изваяние, на нее, как на богиню, пялился, это на девку-то из стриптиза! — Он расхохотался.

— Заткнись! — зло произнесла Ольга.

— А, ну я говорю, новая страсть. Но ты не волнуйся, он ту кралечку быстро разлюбил. Я ему говорю, что так? Сверг с пьедестала? — продолжал рассказывать Волк, неверно поняв ее слова. — А он мне: на пьедесталах таких не бывает, чтобы ни о чем, кроме денег, баба думать не могла. Ну, это я своими словами передаю — Тигр у нас с образованием, он так скажет, что потом и повторить трудно. А что большой интерес у него к тебе, я вот как понял: ну меня он одолел, хоть и с трудом, я выпил, но сил на мне он много потерял, потом еще пять человек. А вот Артур, они с ним одной силы будут. И по всем правилам, Артур должен был с тобой трахаться пойти. Тигр невозможное сделал, я же понимаю в этом деле, думал, у него вены полопаются от напряжения. Это все неспроста, — говорил он, но тут же выскочил из машины, оставив открытой дверцу. — Эх, черт, мне это совсем не нравится.

Ольга видела, как одновременно со звоном разбитого стекла сквозь стеклянную дверь вылетел парень, следом за ним бежал Игорь. Он тяжело дышал и склонился над лежащим на снегу. Вдруг парень слегка приподнялся на локте и быстрым, незаметным движением сделал, видимо, подсечку — Игорь свалился рядом с ним. Затем оба вскочили — пружинисто, ловко, словно шла тренировка, а не жестокая драка, и стали, покачиваясь, прыжками наскакивать друг на друга, изредка нанося короткие, отточенные удары руками.

— Это он с кем? — спросила Ольга, высунувшись из машины.

— С Артуром какого-то черта не поделил… Эх, говорю, роковая ты бабенка. Теперь директор его ни за какие деньги обратно не возьмет. Он там с ним чего-то грызся, потом с Артуром начал отношения выяснять. Я думал, попетушатся и разойдутся, не понял даже, зачем он меня к тебе послал. Дьявол! — Он увидел, как Артур, подпрыгнув, ударил Игоря ногой в грудь и как Игорь, поскользнувшись на льду, припорошенном снегом, упал на разбитое стекло.

— Ты лучше сматывайся, крошка, тут сейчас хуже разборки пойдут, — сказал Волк и бросился Игорю на помощь.

Ольга видела, как из клуба выбегают мужчины, и кто-то принимает сторону Игоря, кто-то Артура.

Она могла свободно выйти из машины, но помедлила. Для ее дальнейшего плана ей нужен был адрес Игоря. Она открыла панель на щите управления, долго просматривала бумаги, наконец нашла записную книжку. На первой странице были написаны имя, отчество, фамилия владельца. Она их и так знала — Игорь Михайлович Дегтярев. И был номер телефона. Она быстро переписала его, мало надеясь, что телефон окажется верным, — книжка была потрепанной, старой, а Игорь снимает жилье, мог вполне и переехать. Положив книжку обратно, она выскользнула из машины, стараясь оказаться незамеченной, но мужчины были поглощены дракой. Она остановила ближайшее такси, сказала свой адрес и тут только обнаружила, что все еще сжимает в руке банкноты, которые дал ей Игорь. Пятьсот долларов.

«Хорошо зарабатывают проститутки за одну ночь, — подумала она. — Вернее, хорошо он оплачивает проституток. Как я могла любить его раньше? Сволочь, беспринципный подонок, бабник, хулиган!» О постельной сцене нужно было забыть как можно скорее. У Ольги полыхало лицо, она была противна сама себе. По дороге она сняла парик, вынула линзы, чтобы не испугать обитателей коммуналки. В коридоре, удивившись ее виду, но промолчав по этому поводу, Ольгу встретила Вероника Петровна.

— Вам звонят через каждые пять минут. Какая-то девушка, мы все уже забегались брать трубку, — выговаривала она Ольге.

— Извините, — сказала Ольга.

Телефон им провели моментально, лишь только в квартиру въехала Рита.

— Ну вот опять.

Ольга подняла трубку.

— Преображенская, наконец-то. А это Синди, то есть Вика, — простонала в трубку Вика. — Тут такая буча поднялась… А все ты… Меня директор к себе таскал, спрашивал, не я ли настучала насчет турецкого борделя? Я, конечно, в слезы: как вы могли подумать, Григорий Александрович, побойтесь Бога, на меня наговаривать. Он нахмурился, сказал: «Узнаю, что ты, тебя мать родная не признает». — Вика всхлипнула. — Олечка, мы же подружками были не разлей вода, в одном городе соплячками росли. Тебя наверняка найдут, хотя я им твой адрес и не давала, не сказала, что ты и Агата — одно лицо. Тогда б уж и мне крышка, и тебе. Но, Оленька, услуга за услугу. Когда они тебя поймают и пытать начнут, ты им мое имя не называй. Я ни при чем. Я же тебе хотела лучше сделать, когда рассказала, что Ритка в Турции проституткой работает.

Из комнаты, ахнув, вылетела Вероника Петровна. Умненький Мишенька провел от основного телефона в их комнату трубку и подслушивал разговоры. Этот разговор подслушала его мама.

Ольга пошла к себе, а Вероника Петровна бросилась к телефону. Ольга закрыла дверь, но до нее все равно доносился крик Вероники Петровны.

— Оксана? — звонила она, по-видимому, Олиной квартирной хозяйке Оксане Леонидовне. — Оксанка, я такое тебе скажу! Кому ты комнату сдаешь! Хорошие девочки? Одна в Турции проституткой работает, другая в мафии. Ей сообщница звонит, говорит, если пытать начнут, ты им ничего не говори! А если и нас всех начнут! У меня Мишенька! — Она долго что-то слушала, потом заглянула в комнату Ольги.

— Олечка, тебя Оксана Леонидовна к телефону просит, — елейным голосом сказала она.

— Ольга, ты извини, но мы срок не обговаривали, сколько времени ты будешь у меня комнату снимать, — сказала Оксана Леонидовна.

— Разве у вас претензии ко мне? — усмехнулась Ольга.

— Нет, претензий никаких нет, Оленька, что ты, — по-доброму сказала хозяйка. — Просто ко мне родственница приезжает, ей где-то жить нужно, ты срочно комнату освободи.

— Но ведь обычно за месяц предупреждают, — сказала Ольга.

— Олюшка, она как снег на голову свалилась, не взыщи, завтра за ключами зайду, — сказала хозяйка и повесила трубку.

— Вещи пока можешь у меня оставить, — сказал сердобольный дядя Коля, которого Оля никогда не обижала.

— Пропьет, — шепнула Мишенькина мама, словно не она была виновницей Олиного выселения.

Ольга перетащила вещи в комнату дяди Коли, собрала себе сумку, позвонила по телефону, списанному у Игоря из книжки. Телефон щелкнул без гудков, на телефонной станции что-то не сработало, и Ольга вклинилась в чужой разговор.

— Одолжи мне около двух тысяч долларов, — голос принадлежал Игорю, в этом Ольга никогда не смогла бы ошибиться.

— Какие проблемы, старик, я знаю, что ты вернешь, — сказал другой. — Ты можешь подождать два дня?

— Если можешь, завтра, Леня. Утром я улетаю в Турцию, — сказал Игорь.

— Тигр, что-то серьезное произошло? — спросил Леня.

— Более чем. Я круто влип, нужно срочно ехать раскручивать дело, — сказал Игорь. — Я бы хотел улететь первым самолетом.

— Самолет, кажется, в девять утра, — сказал Леня. — Слушай, это из-за этой бабы, Агаты?

— Волк, ты здорово помог мне в драке, спасибо тебе, но ни о чем не спрашивай, если можешь, — попросил Игорь.

— Деньги подвезу в Шереметьево, в семь, не забудь паспорт в спешке, сказал Леня, — буду на синем «Опеле». А ты все же не тигр, а баран — если ты собирался в Турцию, какого черта девке пятьсот баксов дал?

— Чтобы и я в Турцию слетала, — прошептала Ольга, закрыв на всякий случай трубку рукой, чтобы ее не услышали.

— Тигр, нас не подслушивают? — встревожился Леня.

— Да нет, неполадки на станции, до встречи, — сказал Игорь и положил трубку. Ольга услышала короткие гудки.

Это было невероятно, но даже голос человека, которого она ненавидела, из-за которого ее выгнали с квартиры, из-за которого она тащится в Турцию и который сделал ей столько бед, звучит для нее так притягательно…

В семь ей нужно быть в Шереметьеве, чтобы успеть купить билет, ей нужно соответственно одеться, чтобы Игорь ее не узнал. Она поедет вслед за ним неузнанная — ведь не узнал же он ее даже в постели. И она проследит его путь до публичного дома, где они прячут ее сестру, а там она сообщит обо всем местной полиции или придумает что-нибудь еще. Ольга усмехнулась, вспоминая себя совсем недавнюю. Она бы села, как мама, и спросила бы: «Что же делать?» А сейчас, когда в беде малышка Рита, нужно действовать быстро.

Часы показывали три. Коммуналка не спала, везде горел свет. Дядя Коля, как и обычно, пил с друзьями, Вероника Петровна с Мишенькой что-то оживленно обсуждали.

«Чтобы успеть, мне нужно выехать через полтора часа», — подумала Ольга, заказала такси по телефону, радуясь, что Игорь в припадке страсти был настолько щедр, и она сможет оплатить ночное такси до Шереметьева, купить билет до Турции. А там, если им с Ритой не хватит на обратные билеты — мало ли какие расходы ей предстоят, — они обратятся в российское посольство.

Она постучала в дверь Вероники Петровны.

— Я уезжаю в Турцию, возможно, надолго, и зайду к вам через час, оставлю вам ключи для Оксаны Леонидовны.

В комнате у Вероники была то ли перестановка, то ли ночная генеральная уборка: вещи были сдвинуты, шкафы стояли пустые, с открытыми дверцами, а их содержимое валялось на полу, на кроватях.

— Хорошо, Оленька, я передам ключи обязательно. А вещи, что получше, вы прямо в комнате оставьте, не носите к Коле, он пропьет, а новой жиличке мы скажем, чтобы она бережно с вашими полочками обращалась, и с вашим диванчиком, и столиком. Она ничего не разобьет, а вы приедете, заберете, — говорила Вероника Петровна.

— Мам, какая жиличка? Мы же туда переезжаем! — удивленно сказал Мишенька.

Мать отвесила ему подзатыльник и, улыбаясь Ольге, сказала:

— Дети всегда говорят не знаю что, вот придумал, зараза такая.

Мишенька, потирая затылок в черных кудряшках, громко ревел:

— Ничего я не придумал, говорила, Ольку мафия все равно убьет, а мы ее комнату сейчас займем, пианино туда поставим…

Ольга вышла, предоставив им самим решать их семейные проблемы. Она никогда никого не осуждала. Вероника — мать-одиночка. Вполне возможно, что ей тяжело одной с Мишенькой. Он у нее единственный, и все свои чувства она переносит на него… Но сейчас Ольге нужно было срочно придумать, как она должна выглядеть. Она взяла в театре ящик с реквизитом. Там оказалось три парика — черный, но она им уже воспользовалась, ярко-рыжий, кудрявый, наверное, клоунский, и пегий, потрепанный, видно, в нем играли нищенку. Ольга торопилась, когда брала ящик из костюмерной, не просмотрела его хорошо и теперь сидела в недоумении. Черный парик узнают сразу и Игорь, и Леня. Она надела рыжий. Если его хорошенько расчесать, сделать соответствующий макияж, то его можно использовать. Но он слишком яркий, заметный. Если Игорь тогда что-то заподозрил, то из толпы лучше не выделяться. Она примерила пегий парик. Расчесала, забрала длинные, какие-то поникшие волосы в хвост, достала баночки с макияжем, гримом. Через десять минут перед ней сидела непримечательная женщина лет сорока, которая устала от жизни и перестала следить за своей внешностью. Кого-то до боли напоминала ей эта женщина. «Мама, вылитая», — подумала Ольга, и у нее тоскливо сжалось сердце. Семья распалась совсем, были они вдвоем с Ритой, но и Рита, в общем-то, неизвестно где, и неясно, найдет она ее или нет. «Я найду ее», — Ольга стиснула кулаки. К образу созданной женщины очень подошла куртка, купленная ей тетей Клавой, старые сапоги и вязаная шапка.

Ольга положила в клеенчатую сумку на ремне на всякий случай еще и рыжий парик, короткую Ритину дубленку, натуральную, поэтому очень легонькую, положила несколько пар белья, два платья, свое и Ритино, если придется изображать красавицу, коробки грима, макияжа. Надела куртку, шапку. Паспорт, загранпаспорт, давно сделанный ей мужем, и пятьсот долларов она положила в нагрудный карман куртки с клапаном, застегивающимся на кнопку.

Потом вышла из комнаты, постучала к дяде Коле. Тот пировал с двумя друзьями.

— Дядя Коля, берите себе всю мою мебель и столик сервировочный берите, насовсем, — сказала Ольга, заходя к нему в комнату. — Только взамен.

— Денег нету, все вышли, утром были, да вот они, — дядя Коля, улыбаясь, показал на стоящие на столе бутылки и открытые консервные банки с килькой. — Эх, жаль, столик мне нравился.

— Да не нужны мне деньги, вы мне за все это дайте только какие-нибудь очки, — попросила Ольга.

— Это Ольга, что ли, или я допился до глюков?! — воскликнул, опрокидывая рюмку, один из постоянных дяди Колиных собутыльников.

— Это Ольга, — важно объяснил второй. — Она актриса, может, к роли готовится, может, в театре сейчас играть будет.

— Не, за ней мафия гонится, — с гордостью объяснил дядя Коля, вынул откуда-то из ящика очки в допотопной оправе. — Вот все, что есть. От моей жены-покойницы остались, не мог спустить, — он всхлипнул.

— Да их никто бы и не купил, — ехидно вставила Вероника Петровна, застывшая в дверях и наблюдающая за всеми.

Ольга надела очки, глянула на себя в коридоре в зеркало, чуть не разревелась. Теперь она была вылитая мама.

— Ну что же вы сидите все, пьете! — задорно крикнула она мужчинам. — Выносите вещи, помогите своему другу, а то и способны только его пенсию пропивать.

Дядя Коля раньше был какой-то шишкой среди военных, пенсия у него была большая, Ольга знала это, потому что, когда ему ее приносили на дом, всегда расписывалась за него — у дяди Коли сильно тряслись руки.

— Ага, пошли поработаем! — весело согласились собутыльники, которые тоже терпеть не могли Веронику. Они весело перешучивались и дразнили ее, то пытающуюся отобрать у них полку, то срывающуюся на скандал, и втроем легко перетаскали и диван, и стулья, и столик, и громко прикидывали, сколько бутылок можно будет выручить за сервировочный столик.

— Пять, — говорил дядя Коля. — Только я его вам сразу продавать не отдам, я сначала на нем свои бутылки покатаю. Сначала стулья загоним.

— Ну, это, конечно, нужно попользоваться, — согласился второй. — Но никак не пять! Он из стекла да еще колеса считай. Никак не меньше десяти пузырьков!

Комната опустела в пять минут, и Ольга отдала Веронике ключ от пустой комнаты.

— Я ли к тебе не как к родной относилась, — припоминала укоризненно Вероника Петровна все благодеяния, что делала Ольге. — Больную кормила-поила. А ты, — она перешла на крик. — Бандитка! Конечно, бандиты и алкаши по одной дороге ходят!

Миша из-за ее спины стрелял в Ольгу из детского пробочного ружья, играя в полицейского.

Когда под окном раздался гудок такси, Ольга с облегчением покинула веселую коммуналку, в которой прожила два с половиной года, взяв с собой лишь одну сумку.

 

5

Ольга спустилась во двор, у подъезда стоял желтый «Мерседес» с черными шашечками такси на пластиковом желтом треугольнике, расположенном на крыше корпуса. Водитель курил, посматривая то на часы, то на подъезд, который Ольга указала по телефону. На Ольгу он не обратил никакого внимания. Она подошла к автомобилю, потянула дверцу.

— Такси заказано, тетя, я жду клиента, — грубо сказал шофер, крепкий мужчина лет тридцати, одетый в синюю парку и синюю кепку. — Отвали, не заслоняй пространство.

— Клиент — это я, — сообщила Ольга, улыбнувшись.

— Да? — Водитель удивленно оглядел ее. — А деньги-то есть, дамочка? У нас повышенные тарифы. Хоть до Шереметьева и недалеко, но все же я не желал бы остаться в дураках.

— Деньги? — Ольга засунула руку в карман куртки, вытащила доллары. — Ой, я забыла их разменять.

— Ничего, ничего, я вам и разменяю. — Шофер сразу стал вежливым и предупредительным, выскочил, открыл перед Ольгой дверцу, взял ее сумку, уложил в багажник.

— Садитесь, мадам, прошу вас, — сказал он, видя, что Ольга медлит, рассматривая машину.

— Вам Шереметьево-1 или Шереметьево-2? — спросил он, трогая машину с места.

«А я ведь не знаю точно, откуда летают самолеты на Турцию, — подумала Ольга. — Нужно было уточнить».

— Мне… мне в Стамбул, и я не знаю точно, откуда, — замялась Ольга.

— В Стамбул летают и оттуда, и оттуда, — рассмеялся водитель. — Отвезу-ка я вас в Шереметьево-1. Там дешевле.

— Понимаете, я не знаю, откуда я лечу, — сказала Ольга. — Я должна вылететь вместе с одним человеком одним рейсом, а я не знаю, откуда решит лететь он.

Шофер с интересом посмотрел на пассажирку. Полуседые, кое-как расчесанные волосы выбиваются из-под дешевой вязаной шапочки, синяки под глазами, морщины у глаз, у губ, оправа очков, какую не носят вот уже лет двадцать, но, несмотря на это, лицо миловидное.

— Муж, что ли, обманывает, собирается с любовницей смотаться в круиз? — участливо спросил он.

— Вам-то что за дело, вы везите. — Ольга подумала, что, если не увидит красной знакомой машины Игоря у Шереметьева-1, поедет в Шереметьево-2.

— Да я что, я вам посоветовать хотел, — ничуть не смутившись, сказал водитель. — Вы женщина в общем-то симпатичная, вон и ноги…

Ольга посмотрела вниз и увидела, что ее длинная маскировочная юбка задралась и не закрывает стройных ног, она натянула юбку на колени.

— Вы сами виноваты, что ваш мужик от вас бегает, — продолжал водитель. — Ну волосы бы выкрасили, причесочку сделали, тенюшки там какие нарисовали, губки, и, глядишь, баба была бы на все сто! Я почему говорю, — он оказался словоохотливым, — моя, как за меня выйти, все такая была красавица, а теперь вот, как вы, ходит черт знает в чем. Домой придешь, тоска берет. В замусоленном халате, спущенных чулках. Как ночь, беги хоть на край света, чем с такой ложиться чувырлой. Конечно, я, как любой нормальный мужик, хочу спать с красивой опрятной девочкой, вот и гуляю, приходится. Сами же нас к любовницам толкаете. Вам небось сорока нет, по рукам вижу, а выглядите на все сорок пять, — ругал Ольгу водитель. — И деньги есть, приоденьтесь, не толкайте нашего брата к чужим бабам. Думаете, замуж вышли, так и все? Соблазнять мужа больше не нужно?

Ольга слушала его и радовалась: значит, актриса она все же не очень плохая, по крайней мере, гримируется хорошо. Еще вчера весь ночной клуб с ума по ней сходил.

У стоянки Шереметьева-1 Ольга увидела автомобиль Игоря. Игорь выглядывал из машины, поджидая Леонида.

— Подождем немного, — попросила Ольга.

— Мне-то что, счетчик работает у меня, а деньги платить вы будете, — равнодушно откликнулся шофер, припарковавшись недалеко от машины Игоря. Потом в его голосе послышалась заинтересованность: — Любовницу, что ли, хотите увидеть? Вам полезно, увидите, на каких девок мы засматриваемся, может, за ум возьметесь, деньги-то есть, нельзя же так опускаться.

Ольга посмотрела на часы, было без пяти семь, вот-вот должен был подъехать синий «Опель» Лени-Волка, охранника ночного клуба «Колибри».

Машина появилась ровно в семь. Леня подъехал. Игорь быстро пошел ему навстречу, взял пакет, сунул моментально в сумку, что-то сказал и махнул ему рукой, чтобы тот уезжал. «Опасается слежки, — поняла Ольга. — Из-за меня он как-то сильно прогорел с деньгами, возможно, поставки денег заморозили, а возможно, и до милиции уже дошло, и он едет спасать положение, может, менять местонахождение борделя, людей, связанных с этим».

Потом Игорь так же быстро направился в здание аэропорта.

— Что-то молод он для вашего мужа. Загулявший молоденький любовник? — спросил шофер, пока Ольга расплачивалась с ним, а он искал сдачу со ста долларов. — Это дело, я вам скажу, похуже — он вас бросает совсем. Такой красивый мужик не станет долго жить с бабой старше его, даже если у нее много денег. А я понимаю теперь, куда ваши денежки шли и почему вы их на себя не тратили. Все на него. Вот он и выглядит замечательно, ну и поделом вам.

— Ох, нельзя ли скорее, — торопила Ольга словоохотливого шофера, медленно отсчитывающего сдачу.

Она бегом направилась к зданию аэропорта. Увидев коричневую куртку Игоря с воротником из овчины, стоящего в очереди в одну из касс, успокоилась. Встала было в другую кассу, но кассирша выставила табличку «технический перерыв». Две другие были закрыты. Чтобы не привлекать внимания, Ольга пристроилась в хвост за Игорем. Тот скользнул по ней небрежным взглядом и повернулся к окошечку, где сидела улыбчивая розовощекая блондинка с красиво подведенными серыми глазами.

— Мне один билет до Стамбула на ближайший рейс, — сказал ей Игорь. Девушка заулыбалась еще сильнее, спросила у Игоря паспорт и быстро оформила бумаги, посматривая на него.

— Вот ваш билет, счастливого вам пути, — сказала она. — В следующий раз непременно подходите к моей кассе, можно и не по делу.

Ольга кипела от злости, стоя за спиной у Игоря, и, если бы ей не нужно было проследить за ним и узнать, где сестра, убила бы его на месте. «Вот такие подонки и нравятся женщинам», — думала она.

Ольга проследила, что Игорь направился к залу ожидания, до начала регистрации оставалось полчаса.

— Ну, что молчите-то, вам куда? У меня вон еще сколько пассажиров необслуженных. — Блондинка не улыбалась, на ее личике была недовольная гримаса, она с презрением смотрела на Ольгу, изливая на нее свою злость за то, что понравившийся ей парень ушел, не ответив на ее заигрывания.

— Мне тоже один на Стамбул, — сказала Ольга.

— Рейс какой? — блондинка не говорила, словно выплевывала слова.

— Ближайший, — пробормотала Ольга.

— Что ближайший! Номер у него есть? — Блондинка была не в духе.

— Следующий, кто знает, на какой ему рейс.

— Ах, девушка, а у меня та же проблема, мне на ближайший, а я не посмотрел на табло. — За спиной у Ольги раздался знакомый ей голос таксиста.

— Вы, женщина, пропустите человека, чего встали как столб, — кассирша опять заулыбалась.

Ольга посторонилась, с удивлением глядя на мужчину, доставившего ее сюда.

— Так что, красавица, какой там ближайший? Тороплюсь страшно, а вернусь из Стамбула, привезу вам кофточку почти задаром. — Таксист был само обаяние.

— Рейс шестьсот четырнадцать. — На щеках у кассирши появились ямочки.

— Ах, вот передо мной женщина, ей, значит, именно на этот, — сказал шофер. — Я не могу вперед дамы лезть, вы ее сначала обслужите.

Блондиночка непонимающе наморщила лобик, стараясь понять, что происходит, но так и не поняла, взяла Олин паспорт, выбила билет ей.

— Спасибо, милая, если решу лететь в Стамбул, непременно привезу кофточку, — расхохотался шофер и отошел с Ольгой от кассы.

Кассирша открывала рот, как рыба, но из него не доносилось ни звука, от возмущения она забыла все ругательства.

— Решила за ним лететь? — сурово спросил таксист. — Он даже и не смотрит на тебя.

— Не ваше дело, но спасибо вам большое, с чего такая забота? — спросила Ольга.

— Да ненавижу я этих альфонсов! Увидят — баба одинокая, деньги выкачают и адью, поубивал бы таких, позорят звание мужчин, — сказал шофер. — И ты мне чем-то приглянулась, хоть и выглядишь, как полинявшая тряпка, а есть в тебе что-то и жаль тебя.

— Я бы сама его убила, а может, и убью, — сказала Ольга. — Прощайте! — Она направилась в зал ожидания, где скрылся Игорь. Без билета туда не пропускали.

Игорь сидел в зале ожидания и спокойно читал газету. Ольга прошла мимо, устроилась в пластиковом кресле чуть сзади. Он повернулся, окинул ее невидящим взглядом и вновь углубился в чтение.

Часы показывали девять, регистрацию все не объявляли. Игорь посмотрел на табло, свернул газету, легко подхватил сумку и последовал к справочному бюро. Ольга, стараясь сутулиться, засеменила за ним. Потом, видя, что он стоит у справочного, подняла голову и тоже посмотрела на табло. Рейс в Стамбул задерживался до шести вечера. Затем Ольга увидела, как Игорь быстро прошел к кассам через весь зал ожидания.

Ольга тоже подошла к справочному бюро.

— Простите, смогу я сегодня попасть в Стамбул? — спросила она. Ей было стыдно, почему-то стало казаться, что все, как и шофер, думают, что она преследует своего любимого, а не врага. Скорее всего девушке из справочного и дела не было до нее, с Игорем она ее никак не связывала, но после проведенной вчерашней ночи с Игорем Ольге все время было стыдно.

— Боюсь, что попасть в Стамбул вы не сможете, — голос у девушки, сидящей за компьютером, был безразличный, скучающий. — У них там какая-то забастовка, и, вероятно, рейсов до завтра не будет.

«Ну вот, — продолжала злиться Ольга. — А Игорь торчал у окошка не менее десяти минут, и эта девица ему долго что-то говорила, а мне сказала лишь одно предложение. С ним она была полюбезнее». Вспомнив Риту, чтобы ненависть к Игорю достигла предела, Ольга выпалила:

— А куда вы только что отослали того парня, который разговаривал с вами передо мной и тоже хотел улететь в Стамбул? Ему-то вы сказали, как можно долететь. Он ведь стоит не в кассе возврата билетов.

Девушка подняла голову, с удивлением посмотрела на Ольгу.

— Ну что вы, женщина, так сердитесь. Вы же не спросили, а он спросил. Я посоветовала ему подойти к кассе и попробовать купить билет на ближайший рейс до Софии, а там до Стамбула можно и на автобусе. Но осталось только два билета, и, думаю, советовать вам то же — напрасно вас обнадеживать.

— София? Это мне тоже подходит. А скажите, в Болгарию виза нужна?

— Нет, вы можете купить ваучер, его продают там же, возле касс, — девушка старалась сохранять любезность. — Ваучер — это документ для права въезда в страну. Вы, наверное, в Европе никогда не были?

— Большое спасибо, — поблагодарила ее Ольга. — Конечно, не была. — Конечно, она знала, что такое ваучер, и в Европе была. Она была женой крупного бизнесмена, но сейчас вошла в роль несчастной сорокалетней, никому не нужной женщины.

Игорь опять стоял в очереди в кассу, теперь там было человек десять, все хотели поменять билеты. Ольга встала человека через четыре от Игоря и раздумывала, что же она будет делать, если он билет купит, а она нет? «Переплачу десятикратную сумму тому, кто тоже купит билет», — решила она.

— Билетов на рейс Москва — София больше нет, распродана даже броня, — объявила кассирша. — Уважаемые пассажиры, не стойте напрасно у касс.

Игорь, которому билета тоже не досталось, повернулся и вышел из здания аэропорта, Ольга побежала за ним. Он сел в свой красный автомобиль. Ольга судорожно заметалась взглядом, ища машину, которую можно было бы нанять.

— Эй, дамочка, садись быстрее! — окликнул ее голос, и к ней подъехал желтый «Мерседес».

Ольга узнала своего знакомого водителя, хотела было спросить, что он тут делает, но машина Игоря уже тронулась с места.

— Вон за той красной «девяткой», — скомандовала Ольга, уже забыв о роли бедной женщины сорока лет — она ей больше была не нужна. — Разумеется, я заплачу.

— Как мне повезло! — засмеялся водитель. — Снова могу помочь женщине и вымолить таким образом прощение у всех тех, кого я бросал.

— Как вы думаете, куда он направляется? Ему нужно как можно быстрее попасть в Стамбул, а там забастовка в аэропорту, на рейс до Софии нет билетов. Неужели он едет домой и будет ждать? А может, есть еще какая-нибудь возможность?

— Он едет на Киевский вокзал, решил ехать до Софии поездом, — подумав, произнес водитель. — По крайней мере, судя по дорогам, которые он выбирает, едет он именно к Киевскому вокзалу, а оттуда ходят поезда до Софии.

— Значит, в Софию, — расхохоталась Ольга, на которую напало бесшабашное веселье. Сумка на этот раз была с ней, на заднем сиденье, второпях ее не стали класть в багажник, и Ольга расстегнула ее, достала рыжий парик, стянула с головы шапочку, пегие лохмотья, которые и волосами назвать было нельзя, стала ваткой, намоченной в косметическом молочке, стирать грим усталой женщины. Водитель едва не врезался в «КамАЗ», едущий впереди, который встал на светофоре, и отпустил восхищенным голосом матерную фразу. Потом, когда загорелся зеленый свет на светофоре, водитель тоже поехал в потоке машин, следуя в отдалении от красной «девятки», и кидал на Ольгу удивленные непонимающие взгляды.

— От такой сбегает парень! — усмехнулся он. — Быть того не может.

— Почему вы все твердите, что он мой парень, — засмеялась Ольга. — Почему вы вообще уверены, что здесь замешана любовь? Насмотрелись мелодрам?

— Ну что еще может быть между такой девушкой и таким парнем? Я жизнь повидал, знаю, — хохотал водитель.

Ольгу бросило в жар. «Ты мое счастье», — вспомнила она свои слова, которые шептала еще не так давно Игорю.

— Нет тут никакой любви, я из детективного агентства. — Она, глядя в зеркальце заднего вида, которое водитель предусмотрительно повернул к ней, надевала парик, красила губы в розовый цвет, вставляла зеленые контактные линзы.

Перед водителем очень скоро предстала рыжеволосая зеленоглазая веснушчатая девушка с пухлыми розовыми губками, нарумяненными щечками, одетая в очень модную дубленку, не скрывающую очаровательные ножки, обутые в кожаные сапожки на каблучках, с острыми носиками и вставками замши под цвет дубленки, со шнуровкой по длине вставок.

— Для детективного агентства вы слишком красивы, — засмеялся водитель, глядя на Ольгу. — У меня создалась новая версия. Вы с любовником едете врозь ликвидировать его жену-стерву.

— Тогда бы с ним была жена-стерва. — Ольга вновь помрачнела, вспомнив об Игоре, о том, как он делал предложение ее сестре.

— Меня, кстати, зовут Олег, представился шофер.

— А меня Агата, — сказала Ольга, другое имя в голову ей не пришло.

— Не подходит вам это имя, агат — камень черный, — шофер тоже оказался знатоком камней.

— Откуда такая красивая машина в таксопарке? — спросила Ольга, чтобы прервать неприятный ей разговор.

— Лужков закупил для такси партию «Мерседесов» в Италии, — отозвался шофер. — Мы своего рода элитарное акционерное общество, работаем только по вызову, но я сегодня нарушил правило, я их нарушаю время от времени, и работаю просто как обычное такси, если нет заказных клиентов, если я свободен, я включаю рацию, и мне сообщают новый адрес. Мне повезло, я дождался вас, и, надеюсь, когда вам надоест гоняться за вашим героем, а он ваш герой, как бы вы меня ни уверяли в обратном, вы позвоните в мою контору и вызовите именно мое такси. Номер телефона я не предлагаю, я не идиот и знаю, что такая девушка, если и возьмет его, то обманет, не позвонит. А ваш номер…

— А у меня пока нет ни номера, ни жилья, я лишилась всего из-за того, в красных «Жигулях», и я отомщу ему.

Через час они были уже на Киевском вокзале. Ольга с беспечным видом капризной девочки сидела и ждала, когда Олег, отключив рацию такси, словно он занят с клиентом, стоял вместе с Игорем в очереди за билетом. Билеты были лишь в спальный вагон, и Олег, вернувшись, сообщил Ольге, что она едет с Игорем в одном вагоне. Скоро объявили посадку. Олег проводил Ольгу на перрон. Он перестал задавать вопросы, кажется, поверил ей, но лишь в том, что парень лишил Агату квартиры, бросил ее, а она его любит и как-то желает ему отомстить, до поры до времени собираясь оставаться неузнанной.

— Был такой отечественный кинофильм, — мрачно сказал Ольге Олег. — Но там она добилась своего — вернула неверного любимого. «Летучая мышь» называется. Но, если у тебя будет не так, вспомни обо мне, я действительно успел в тебя влюбиться.

Парень был грубовато прямолинеен, и Ольга верила, что он не врет. Народ небольшой кучкой стоял перед вагоном в ожидании, когда проводница откроет дверь и начнет проверять билеты.

Игорь посмотрел на Ольгу лишь потому, что она попала в поле его зрения, отвел глаза и зевнул.

— Твой парень избалован женским вниманием, — шепнул Олег. — Не засмотреться на такую рыжеволосую красотку… Да, впрочем, он бросил тебя настоящую, а ты во стократ красивее без этого маскарада.

Ольге захотелось броситься под поезд, направляющийся в Киев.

— Можно, я тебя поцелую на прощание? — спросил Олег.

— Можно, — сказала Ольга. Все что угодно, лишь бы не под поезд.

Олег обнял ее и поцеловал, жарко и крепко, его дыхание участилось, а Ольга видела только, как Игорь мельком опять посмотрел на них.

«Хорошо, что я стала целоваться, — подумала она. — У мужчин тупая психология, если женщина кому-то нужна, она нужна и ему, и я еще использую этот момент». Она тоже обняла Олега и поцеловала его. В конце концов, она была ему благодарна за все. И деньги, всю сумму, что он заработал, возя ее по городу за красной «девяткой», он вернул. «Тебе понадобятся самой», — сказал он.

Игорь галантно пропустил Ольгу впереди себя в вагон, подождал на ступеньке, пока она махала рукой Олегу, потом, когда Ольга прошла дальше, поднялся сам.

«Изображает порядочного кавалера с манерами. Дрянь, мразь!» — ругала его мысленно Ольга, но на этом ее запас ругательных слов истощился. Все лезло ей в голову сказанное в полубреду: «Ты мое счастье», и ее просьба, чтобы долго держал на руках. «Не отпускай меня, держи так подольше». «Я специально так говорила, чтобы он не понял, что я не проститутка», — уверяла она себя. Но что было делать с невысказанной мыслью: «Мы созданы друг для друга». Загнать подальше и не вспоминать, забившись в угол мягкого дивана. Соседка, полная женщина лет пятидесяти, разодетая в каракулевую шубу и от этого казавшаяся еще полнее, попыталась начать с Ольгой разговор, а потом, когда проводник принес упакованный в пластиковую коробку легкий полдник, дама сняла шубу, съела все содержимое пакета: и йогурт, и бутерброды с салями, и булочку, и пирожное, выпила сразу чай, кофе, бутылку минеральной воды, — легла на диван, расстелив постель, и захрапела.

Есть Ольга не хотела. Она волновалась, готовясь к своему плану. Попыталась было смотреть в окно, пока еще было светло, но дама, улегшись, закрыла окно, опустив темную плотную штору. Ольга вышла в коридор, стала смотреть, как мимо пробегают заснеженные елочки, лиственные леса, облепленные снегом вместо листьев, огромные белые поля, замерзшие реки. Купе Игоря находилось по соседству. Сломай тонкую перегородку — и он рядом. Что за чушь опять лезет в голову? А когда-то давно этот человек казался ей таким же, как отец, — любящим, добрым, заботливым… Тоска давила все сильнее. Дверь купе Игоря открылась, и он прошел с полотенцем в туалет.

«Действуй, действуй», — подбадривала себя Ольга, а ей хотелось плакать. Вот Игорь показался в конце вагона, идет навстречу. Ольга улыбнулась ему, он словно не заметил улыбки, был непроницаем.

— У тебя сигаретки не найдется? — спросила Ольга. — Скучно, соседка храпит, а мои любимые сигареты друг нечаянно забрал, который провожал.

— Я не курю, — ответил Игорь, но остановился.

— А как же мне быть? — сложив розовые губки бантиком, спросила Ольга. Она создавала образ этакой беззащитной, поэтому доступной куколки.

— Ну, я не знаю, чем тут можно помочь, — пожал плечами Игорь. — Он забрал твои любимые сигареты, ведь так? Другие тебя не устроят?

— Да нет, если дорогие хорошие сигареты, — кокетливо тряхнула кудряшками парика Оля, — такие, как мои, то, может, устроят.

— Ну ладно, у нас с тобой разные понятия о деньгах, но я тебе помогу. Пойдем в вагон-ресторан, там наверняка такие продаются, — сказал он.

«Клюет! — возликовала Ольга в душе. — Напою его в ресторане и выведаю, зачем и куда он едет. А если не скажет? Скажет! Мужчины по пьяни любят хвастаться своими делишками, как дядя Коля. А Костя, когда выпивал, мог ночами напролет рассказывать о своих удачных сделках».

Ольга шла чуть впереди Игоря, покачивая бедрами. «Он даже не спрашивает моего имени. Знакомство завязывается после того, как люди скажут друг другу имена», — думала она, оборачивалась на ходу и сверкала белозубой призывной улыбкой, изображая Вику.

Наконец они дошли до вагона-ресторана. Игорь достал бумажник и попросил у буфетчика пачку «Астры».

— Возьми, такие сигареты курил на вокзале твой друг, а потом положил в карман. Стало быть, это твои любимые. — Он спрятал бумажник. — А зажигалку тоже он увез? Купить тебе?

— Нет, зажигалка осталась в сумочке, в купе, — отказалась Ольга. Курить «Астру» она бы не смогла, даже если бы очень вжилась в роль.

— Тогда придется вернуться, тебе ведь не терпится покурить, — сказал Игорь, поворачиваясь, чтобы уйти.

— Может, выпьем чего-нибудь? — предложила Ольга.

— Ладно, выпьем, — согласился он. — Бутылку ликера, пожалуйста. Женщинам нравится, сказал он.

Ольга готова была глаза ему выцарапать за эту фразу и за покупку ликера. Так было в их первую ночь. А она думала, что она единственная, и вот новый повод убедиться, что Вика была права, он всем так говорил… и не только говорил…

Они сели за столик, покрытый белой скатертью, посреди столика стояла плетеная вазочка с искусственными розочками. Официант принес рюмки, бутылку, откупорил ее.

— И еще коробку конфет, — приказал Игорь.

Ольга исходила злобой. Он так со всеми, и все западают. А она считала это чудом… Хорошо же она провела свое совершеннолетие, отдавшись этому проходимцу. А лицо не должно было выдавать ненависть, нужно было улыбаться, прикидываться такой вот навсегда оставшейся глупышкой, сохранившей детские манеры.

— Ах, какой вкусный ликерчик! И конфетки! — щебетала она. — Мой друг очень хороший и щедрый, но вы гораздо лучше.

— А ведь ты врешь все, крошка, — вдруг резко сказал Игорь.

— Это почему? — Стоило большого труда пожать плечиком, сыграть непонимание. Разве мои губки могут обманывать? — «Он видел, что за ним все время ехал этот чертов желтый «Мерседес», — подумала она. — И кто его знает, вдруг он заподозрил, что она шпионит за ним. Не могла найти машину побледнее…»

— Потому что женщина, привыкшая курить, когда выпьет, не сможет не закурить — это раз, а перед тобой лежат твои любимые сигареты.

— Но зажигалка!.. — возразила Ольга.

Игорь подошел к бару, купил ей зажигалку. Ольге пришлось затянуться «Астрой», сигареты были слишком крепкими, а она и так курила нечасто. Ольга закашлялась и отложила сигарету, а Игорь бросил ее в пепельницу. Ольга положила в рот конфету, чтобы избавиться от противного вкуса табака.

— Ты не куришь — это два, — сказал он. — А три — это то, что твой друг тебе вовсе не друг, а случайный попутчик, и ты даже не знаешь, что он курит «Астру».

«Он меня раскрыл!» — ужаснулась Ольга.

— Так для чего была выдумана вся эта история с сигареткой, другом? — допрашивал он ее, потягивая коньяк. — Пойдем-ка, пташка, ко мне, и ты мне все расскажешь.

— А ликер, конфеты мы бросим? — все еще валяя дурака, спросила Ольга. — Они такие вкусные.

— Мы возьмем их с собой, в мое купе, там и допьем, — сказал Игорь, поднимаясь. — А я послушаю тебя, зачем же ты все это придумала…

— Так в купе у вас разговора не получится, — заулыбалась Ольга. — Даже если ваш сосед спит, мы сможем его разбудить, а это нехорошо — вдруг человек устал.

— А я еду один, я, знаешь ли, купил целое купе, у меня такая привычка — люблю удобства, — сказал он, беря ее под руку.

«Он все понял, он знает, какую угрозу я для него представляю. Этот парень, Артур, вероятно, тоже что-то узнал, и он с ним так разделался. А что будет со мной? Ему достаточно одного удара, чтобы сделать меня калекой. И ничего не лезет в голову. Ведь можно же как-то объясниться?» — думала Ольга, пока Игорь вел ее в их вагон.

— Ой, пожалуйста, прости, мне нужно… — она смущенно захохотала, — мне нужно в одно место… Я пойду за полотенцем, за мылом. — Она быстро скрылась за дверью своего купе и закрылась изнутри.

— Мадемуазель, а как же ликер и наша беседа, — в дверь постучал Игорь. — И вам было куда-то так необходимо попасть…

— Я вас обманула, — захихикала Ольга. — Я просто хочу спать. — Она слышала, как он зашел в свое купе, лег на диван. Она тоже легла, их разделяла тонкая стенка. Ольга старалась не касаться ее, у нее было ощущение, что она прикасается к телу Игоря.

Соседка спала, издавая густой громкий храп. Как ни ворочалась Ольга, заснуть не удавалось, мешал дурацкий парик, а снять его она боялась — вдруг проснется женщина, с перепугу поднимет крик. Храп раздражал, и Ольге очень хотелось выйти из купе, но она боялась встретить Игоря. Что она ему ответит на его вопрос? Надо же так глупо влипнуть с сигаретами. Он же боится слежки, всех подозревает. За стенкой не было слышно ни звука. «Наверное, уснул», — подумала она. Она не успела осуществить свой план, соблазнить его еще раз, втереться к нему в доверие, может быть, даже стать его временной подружкой, сопровождать его повсюду в Турции. Правда, заплатить за это придется своим телом. Ольга почувствовала, как кровь опять прилила к ее щекам. А через какое-то время таможня: нужно придумать объяснение для тетки из купе, чтобы не приняла за шпионку, когда она предстанет перед таможенником в своем нормальном обличье, как и в паспорте. На цветной фотографии явственно виден цвет ее голубых глаз, так что линзы придется вынимать. Волосы, ладно, могла перекрасить… Столько ухищрений, и все зря. Теперь она не сможет гоняться за Игорем по Турции, у нее нет другой маскировочной одежды, а в рыжем парике он ее увидит за версту, а уж следить за ним в своем натуральном виде и того опаснее. Он засунет ее туда же, куда засунул Риту. Вдруг Ольгу осенило. Как же можно было так сглупить? Объяснение всем ее поступкам напрашивалось само собой, и только ее панический страх затмил ей разум. Конечно же, она не курит, конечно же, это была уловка и попутчик был случайный. А теперь ей понравился вот он, и она не против… Как просто… Он, вероятно, и сам на это намекал, когда приглашал ее в купе, где они бы остались одни, а она решила, что он ее раскрыл. Идти было страшно, но нужно. Как еще она выведает про Риту? Все же придется идти к нему в купе. От этой мысли ее бросило сначала в озноб, потом в жар. Она вышла из своего купе, тихонько притворила дверь. Ноги у нее были ватными, колотилось сердце. «А ты думаешь, разведчицам было легче?» — всплыла фраза, которую часто в детстве говорила Оле Вика, когда они воровали клубнику в чужих огородах и Вика посылала Олю разведать, не охраняется ли дом собаками без поводков.

Пальцы Ольги лежали на ручке купе Игоря. Вместо того чтобы чувствовать себя Юдифью, решившей переспать с Олоферном, выведать его секреты, а потом убить, Ольга вспоминала их первую ночь, вчерашнюю… Игорь был ее первым мужчиной — это не так легко забыть, даже если он и оказался мерзавцем. Он разбудил в ней женщину, и она чувствовала себя именно женщиной, стоя сейчас перед купе врага, а не бойцом, готовым сразиться с ним, чтобы отомстить за младшую сестру. Вдруг Ольга почувствовала, как у нее набухает грудь, как хочет ощутить вся ее кожа прикосновение его пальцев. Ах, как было непередаваемо чудесно в подпольном борделе клуба «Колибри», на кровати, где он точно так же сотни раз спал с настоящими шлюхами. Хорошо хоть ее сестру привел домой. Даже воспоминание о Рите не придало ей смелости. «А купе на ночь он все равно запер», — радостно подумала она, толкнула дверь, и она поддалась — тихо поехала на роликах в сторону. Сердце ушло в пятки. «Все, не бойся, жизнь и судьба твоей сестры в твоих руках», — сказала себе Ольга. Это немного успокоило ее, разогнало сладострастный туман, позволило ясно мыслить.

Она вошла, заперла дверь — это входило в ее планы. Плотная штора не была опущена, и в купе не было непроглядной тьмы, как в купе Ольги. С первого взгляда Ольга определила, что Игорь едет в купе один. Он спал, и бегущий свет от дорожных фонарей скользил по его лицу, волосам, не мешая его сну.

Ольга села на диван напротив, а он спал, не чувствуя ее присутствия. «С чего начать?» — думала Ольга. Опытной обольстительницей она не была никогда, мужчины соблазняли ее сами, даже когда она в первый раз пришла к мужчине в комнату так же, без спроса. «Нужно его разбудить. А вдруг ему это не понравится?» — думала она. А отчего-то так хорошо было сидеть, забравшись с ногами на соседний мягкий диван, раскачиваясь от движения поезда, переводить взгляд с такого знакомого лица, знакомого каждой черточкой, как бы не хотелось ей его забыть. «Ненависть подстегивает память», — решила Ольга. Но ненависти не было, был какой-то умиротворяющий покой, и за окном было так снежно, чисто и пустынно, и не могло в таком мире происходить таких грязных вещей — в нем не было места борделям, проституткам, сутенерам, грязным дельцам.

Поезд тряхнуло на повороте, и одеяло Игоря сползло на пол, открыв крепкую грудь, поросшую волосами. Недавно она целовала ее и хотелось прижаться к ней опять. Повинуясь порыву, Ольга по-матерински поправила одеяло, склонясь над спящим мужчиной, забыв, что имеет дело с грязным торговцем людьми. Но он этого не забыл, и его сильные руки обхватили Ольгу, лишь только она склонилась над ним, и увлекли на диван. Через секунду Ольга оказалась придавленной к дивану его телом, он рукой зажал ей рот, так что она не могла издать ни звука, а грудью прижимал к поверхности дивана — не пошевелиться, не то что вырваться. Вот только что Ольга, забыв обо всем, мечтала прижаться к его груди, и как осуществилась ее мечта?

— Ну что, кончились игры, Агата? — спросил он, глядя на нее сверху. Он чуть ослабил руку, зажимающую ей рот, чтобы она ответила.

Ольга понимала, что кричать бесполезно — чуть она повысит голос, и рот опять будет зажат.

— Я не Агата, вы ошиблись, — она подумала, что самое лучшее в ее положении продолжать игру. — Я не знаю, кто такая Агата.

— Есть такая писательница, Агата Кристи, мастер детективного жанра, и есть такая девушка, которая решила ей подражать, только вместо того, чтобы писать самой, а лучше — играть на сцене, полезла воплощать это в жизнь.

Рука Ольги рванулась к парику, но он свободной рукой перехватил ее и завел за спину, а потом быстро сдернул парик.

— Не жарко в нем было, Олененок? — усмехнулся он. — А где два других?

— Ты… ты узнал меня? — от удивления Ольга начала заикаться.

— Я всегда говорил тебе, что ты прекрасная актриса, Олененок, и ты своей игрой можешь обмануть любого, но не меня.

— Почему же не тебя? — усмехнулась Ольга. — Просто я бездарна.

— Ты еще как талантлива, я диву дался, глядя на тебя в «Колибри». Ты с твоей скромностью так гениально играла искательницу приключений, ночную бабочку.

— Так ты специально устроил этот поединок? — недоумевала Ольга. — Леня говорил, что ты мог вылететь с работы.

— Я и вылетел, — засмеялся он. — Но не мог же я позволить тебе лечь с кем-то в постель… Например, с Артуром или Грэгором.

— Ты мог бы и сам со мной не ложиться! — вскипела Ольга — лицо ее опять заполыхало.

— Значит, не мог, — хмуро ответил он, сел, выпустив ее.

Ольга перебралась на другой диван. Она ничего не понимала. Он был прежним, ее Игорем, как связать с этим его делишки?

— Ты бы вынула линзы, от них, наверное, болят глаза, да и видеть тебя даже зеленоглазой — и то счастье, но непривычное, — засмеялся он.

Ольга молча вынула линзы, глаза действительно болели.

— Что ты сделаешь со мной? — спросила она.

— А что бы ты хотела, Олененок? — спросил он. — Чтобы я взял тебя на руки и держал долго-долго? Если скажешь, я так и сделаю и буду держать, пока не придет таможня.

Ольга разрыдалась. Он еще и издевается, он сразу знал, кто она, и издевался тогда, и потом, и сейчас.

— Ну вот и слезы, — произнес он. — Я ведь сказал тебе сразу, когда ты пришла к директору «Колибри», — не ввязывайся в это дело. А ты не послушалась, переоделась женщиной-вамп, устроила дуэль за право обладания тобой, которая могла весьма плохо кончиться для тебя. Теперь вот едешь в Софию, вместо того чтобы сидеть дома и ждать.

— Тебе, наверное, не терпится выбросить меня из поезда, — сказала Ольга. — Ведь ты все знаешь, знаешь и то, что я сообщу властям в Стамбуле о твоей деятельности и тебя посадят, а мою сестру выпустят. Я так и сделаю, так что поторопись, скоро будет таможенная граница.

— Если мне чего-то и не терпится, так это поцеловать тебя, — сказал Игорь, — а еще взять на руки, ну и все, что потом бывает дальше между женщиной и мужчиной.

Он сгреб ее в охапку, пересадил к себе на диван.

— Значит, ты выслеживаешь меня и едешь за мной в Стамбул, чтобы освободить сестру, а меня сдать властям, — засмеялся он. — Но тебе это вряд ли удастся. Ты знаешь турецкий?

— Я обращусь в консульство. — Ольга металась, стараясь освободиться, но он не отпускал ее, и, как ни странно, в его объятиях было так хорошо…

— Ты придешь в консульство и скажешь: такой-то и такой-то человек поставляет девушек для турецкого публичного дома. Тебя спросят, откуда такие сведения? Чем они подтверждены? Спросят, в конце концов, где находится этот пресловутый публичный дом. И что ты скажешь им, владея русским?

— Я сначала выясню, где он находится, я сбегу от тебя, когда придет таможня, перевоплощусь так, что ты меня ни за что не узнаешь, — спорила Ольга.

— Я узнаю тебя, как бы ты ни гримировалась, как бы ни переодевалась. Это невозможно, Олененок. Но скажи мне сначала, почему всем этим не занимается всемогущий Константин Варламов, твой муж? У него дочерние фирмы по всем восточным странам, а в Стамбуле у него огромные связи, настолько огромные, что… — он замолчал, оборвав фразу, потом повернул к себе Ольгино лицо. — Так почему?

— Мы расстались больше двух лет назад, — сказала Ольга.

— Вот как, а мне этот брак казался счастливым.

— Мне тоже, — тихо ответила Ольга. — Но ты уже два раза сказал, что я не смогу обмануть тебя своей игрой, не смогу перевоплотиться, чтобы ты меня не узнал. Почему, интересно? Если ты утверждаешь, что я талантлива?

— Что тебя волнует больше: почему я тебя всегда узнаю или талантлива ты или нет? — засмеялся он.

Это было так странно — сидеть в обнимку с тем, кого когда-то любила, а сейчас злейшим врагом, который оказался хитрее и не станет жалеть ее в безжалостной борьбе подпольного бизнеса. Но она не боялась ни смерти, ни того, что окажется рядом с сестрой в борделе, где ее станут насиловать турки, ей было просто хорошо, и все. «Я глупо счастлив», — когда-то сказал он. Сейчас то же испытывала и она, ощущая силу его рук.

— Разве это не вытекает одно из другого? — Она даже улыбалась.

— Нет, не вытекает. Ты более чем талантлива, и я удивляюсь, кому и зачем нужно было переубеждать тебя в обратном. Наверное, этот человек преследовал какие-то цели и подорвал в тебе веру в себя… А я… да как, черт возьми, мужчина, который семь лет любит женщину, может не узнать ее? Есть ведь неуловимые жесты, которые тебе дороги, еле заметная мимика губ, я уже не говорю о том, что ты была без перчаток, а я помню, как выглядит любая морщинка на сгибе твоих пальцев. Ты особенно — не так, как все, — опускаешь глаза, поправляешь платье, прежде чем сесть… да мало ли чего еще, что не заметит никто из твоих знакомых, но непременно заметит человек, который тебя любит.

— Но мы не виделись почти три года, — тихо сказала Ольга, до которой никак не доходил смысл его слов, настолько это было невероятно.

— Все три года каждую ночь я представлял тебя…

— Ты делал предложение моей сестре! — Ольга даже вскочила с дивана, так это ее вдруг разозлило. — Ты говорил ей то, что никогда не говорил мне!

— Она была так похожа на тебя, и я, как последний дурак, думал, что она мне заменит тебя. Я потерял тебя и на этот раз действовал решительно, чтобы она осталась со мной как воспоминание о тебе, как живая фотография. Я думал, что полюбил ее, но я любил в ней тебя. А когда оказалось, что она другая…

— Ты отправил ее в бордель, — язвительно засмеялась Ольга.

— Я не знал этого, Олененок, прости меня. Она не хотела быть со мной, она хотела много денег. И однажды ко мне подошел один человек, Артур, он время от времени появляется в «Колибри» по каким-то своим делам, спросил, моя ли это девушка. Я ответил, что нет. Он сказал, что набирает танцевальную труппу и она очень подходит ему, он видел, как она танцует в стриптизе. Спросил о ее родственниках. Элен всегда уверяла меня, что она сирота. Отец у нее разбился, мать сошла с ума, сестер и братьев нет. Я сначала даже все выяснял, не можете ли вы быть хотя бы отдаленными родственницами, но она при упоминании о Днепропетровске мотала головой. Я познакомил ее с Артуром, и мы расстались окончательно. А потом появилась в «Колибри» ты и стала кричать о том, что у тебя пропала сестра. Я просил у тебя телефон, хотел разобраться сам, но не тут-то было. Ты чуть не прошла сквозь строй всех наших посетителей, когда заявилась как Агата, и лишь моя выдумка спасла тебя от того, чтобы переспать с ними со всеми. У нас несколько крутые законы, Олененок, а с проститутками у нас не церемонятся, им платят за количество мужчин, и они рады обслужить как можно больше человек. Потом, когда я запер тебя в машине, уже зная все, поняв, куда Артур отправил твою сестру, ты сбежала, опять не выслушав меня. И что теперь будет с нами обоими в Турции, не знаю даже я. Артур — человек достаточно страшный, за ним стоит хорошо организованная мафия. Самое лучшее, это тебе сойти сейчас, перед пересечением границы. А в Турцию разбираться со всем поеду я один.

— Я с тобой, — Ольга прижалась к нему еще сильнее, — я поеду с тобой.

— Мне будет легче там одному, — сказал Игорь.

— А я все равно поеду, я не сойду с поезда, а если ты станешь настаивать, устрою скандал, — упрямо сказала Ольга. — Поеду назло тебе. — Фраза получилась резкой и злой.

— Ты все-таки меня ненавидишь? За то, что я должен был сначала проверить, действительно ли Артур набирает танцевальную труппу, а потом уже знакомить с ним Элен? — спросил Игорь.

— Ее зовут Рита. — На глазах у Ольги выступили слезы. — Я ненавижу тебя за то, что ты не говорил мне таких слов, как ей. Я хотела за тебя замуж, а ты толкнул меня к Константину. Я была несчастна семь лет, я поняла это вчера, когда я… когда мы… Да даже если ты поверил тем словам, которые наговорила тебе про меня Вика, а она во всем мне призналась, ты должен был бороться за нашу любовь. Ты же мужчина!

— Я был глупее, наверное. И я считал, что силы для борьбы слишком неравны… Я ведь не мог пригласить тебя даже в ресторан, у меня не было денег, а у него была «Ауди», он дарил дорогие орхидеи, а ты — женщина. Я предоставил тебе право выбора… — грустно сказал он, — и ты выбор сделала.

— Да, после того, как ты поменял меня на Вику! — закричала Ольга.

Ладонь Игоря вновь зажала ей рот.

— Но ты же уехала ночью к другому, неужели я мог выдержать это один? Представлять тебя с другим, как ты целуешь его, обнимаешь, — говорил он.

— Я поехала не к нему, а в ресторан, и то лишь потому, что ты не обращал на меня внимания, не стал ждать после занятий и ушел неизвестно куда, вероятно, на свидание к другой. Когда я поднялась к тебе, чтобы во всем разобраться, тебя не было! — кричала Ольга, отталкивая руку Игоря.

— А я не стал ждать тебя, потому что во дворе института стояла «Ауди»… И я верил Вике, потому что всегда чувствовал твое настроение и состояние, а оно изменилось, ты стала обманывать. Ты не рассказала мне о знакомстве с ним, о даче, на которую поехала. Я подумал, что он больше понравился тебе и я не имею права стоять у вас на дороге.

— Меня убедили, что Костя снимет меня в рекламном ролике и я смогу заработать. А мне так хотелось красиво одеться, чтобы тебе не стыдно было встречаться со мной, приглашать в рестораны.

— Я уже сказал тебе, у меня не было денег. Я даже считал, что не имею права делать тебе предложение. Кто я был? Нищий студент, по ночам разгружающий машины… И я был прав, кто я сейчас! Был вышибалой, а теперь — вообще никто. А ты создана для другой жизни, ты талантливая актриса, тебе не нужен муж-неудачник.

— Да я сама неудачница, — продолжала кипятиться Ольга. — Однако твоя работа вышибалы не помешала сделать предложение моей сестре.

— Это другое. Охранник и стриптизерша — вполне подходящая семья, — ответил Игорь.

— Я ненавижу тебя, ненавижу! Целых семь лет ты снился мне ночами, и мне не хотелось просыпаться, и я научилась не видеть во сне лицо мужчины, который дарил мне счастье, чтобы было не так больно от безнадежности. Ведь я знала — тебя не вернуть, ты бросил меня!

— Не кричи, сейчас сбегутся все проводники, — Игорь закрыл рот Ольги поцелуем. Ольга старалась вырваться, но страстность поцелуя нарастала, и вскоре Ольга, перестав сопротивляться, сама стала отвечать на поцелуи. Как смешны были ее предположения, что острота сексуальных ощущений стерлась со временем, поэтому она не чувствовала ничего особенного ни с Костей, ни с Димой.

Стучали колеса, покачивался поезд, и купе то проваливалось в темноту, то озарялось светом фонарей. Сколько длилось блаженство, не знали ни Игорь, ни Ольга. Губы непроизвольно шептали в полубреду ласковые слова, а тела хотели слиться еще ближе, хотя ближе было некуда, и одновременным был вскрик счастья. И уже через несколько минут хотелось повторить его, но в купе постучали:

— Господа пассажиры, приготовьтесь к таможенному досмотру, — громко сказал проводник и перешел к следующему купе.

— Почему так скоро… — пробормотала Ольга.

Игорь помогал ей одеваться.

— Если бы ты не сбежала от меня после ресторана, у нас было бы гораздо больше времени. Я ведь давал понять тебе, что все понял, и звал тебя к себе, а ты заперлась в своем купе, разыгрывая глупую рыжеволосую дамочку, — смеялся он. — Кстати, почему ты не подумала о том, когда шла в «Колибри» изображать проститутку, что у черноволосых женщин волосы черные везде, и даже если бы это был не я, то догадаться о маскараде было бы несложно.

Ольга покраснела. Как она могла не подумать об этом! Но она же не собиралась заниматься сексом в «Колибри», а когда все же легла с мужчиной, мало что вообще понимала, вот как и сейчас.

 

6

Поезд прибыл в Софию днем.

— Теперь нужно узнать, не кончилась ли забастовка в стамбульском аэропорту. Самое лучшее было бы вылететь самолетом прямо сейчас, мы должны спешить, чтобы опередить Артура. Иначе и следов твоей сестры мы не найдем.

Они позвонили в софийский аэропорт прямо с вокзала. Стамбульский аэропорт по-прежнему не принимал. Девушка из Шереметьева оказалась права в своих прогнозах: если бы они не поехали поездом, до сих пор сидели бы в Москве.

— А Артур, он не мог опередить нас? — волнуясь, спросила Ольга.

— Вряд ли Артур поедет поездом. У него отлаженная система. Он прилетает с девочками в аэропорт, и там его уже ждут с машиной. Волк сказал, что он перекупил у Грэгора двойняшек. Он хорошо платит за девочек. И мне платил, за Элен. Говорил, бизнес есть бизнес, и ты имеешь свою долю. Знал бы я, за что он мне платит!

Они взяли такси и поехали к автовокзалу.

— Конечно, если он испугался моих угроз, — говорил Игорь, — он будет один, без товара, полетит маскировать бордель.

— А до Стамбула нельзя поездом? — спросила Ольга и покраснела.

— Можно, — засмеялся Игорь. — Но это будет другой, сидячий поезд, а автобусом мы доберемся быстрее. — Он обнял ее, и они пошли покупать билеты.

До отхода автобуса на Стамбул оставалось полтора часа. Ольга впервые была в Софии и с удивлением слушала болгарскую речь, которая напомнила ей старославянский язык Библии — на первом курсе ВГИКа она посещала семинар. Болгары вместо восемь говорили «осемь», вместо я «аз».

Дожидаясь автобуса, они зашли в небольшой ресторанчик, и там Ольга пришла в восторг от болгарской кухни. Запеченный перец, посыпанный тертым овечьим сыром, она запивала сухим вином, и разве это могло сравниться с уткой по-пекински и другими изысканными блюдами в швейцарских, немецких ресторанах, где ее угощал Костя, ведь рядом сидел Игорь. Закажи он горбушку черствого хлеба и стакан воды, ей и это показалось бы чудесной пищей, потому что рядом был он и говорил:

— Ну и глупышка была ты, Олененок, разве мне важно было, в чем ты одета. Мне важно было, какая ты. Добрая, чистая, нежная, немного наивная и смешная.

Это можно было слушать вечно, и была твердая уверенность Игорь преодолеет все, справится с Артуром, со всеми, кто за ним стоит, но ее сестру они освободят, и потом, когда они вернутся, тоже все будет в порядке. Хотя он и потерял даже ту работу, которая у него была, и она тоже безработная, и Рита будет приходить в себя и больше уже не захочет подрабатывать по ночным барам. Но все равно — все будет хорошо.

— Вот если Артур все же испугался меня и тоже отправился поездом или машиной и сумеет опередить нас, он нас встретит с друзьями, и нам придется не сладко, — сказал Игорь, внезапно нахмурившись.

— Нет, не опередит, я почему-то знаю это точно. — Ольга провела пальцем по морщинке на лбу Игоря, разглаживая ее. — Все будет хорошо.

— Как мне не хватало этих слов в минуты отчаяния! — сказал он, целуя ее руки.

Подошел автобус, двухэтажный «Мерседес». На болгарском и английском объявили посадку. Ольга и Игорь, усевшись на сиденье, мягкое и удобное, откинули спинки и сразу уснули — сказались две бессонные ночи. Проснулась Ольга от головной боли поздно ночью, автобус ехал по узкой горной петляющей дороге, почти по серпантину. Пассажиры — турки, греки, болгары — почти все курили. От запаха дыма и крутой дороги у Ольги разболелась голова, ее начало подташнивать. Она беспокойно заерзала на сиденье. Над каждым сиденьем имелся кондиционер, но он не спасал от дыма. Игорь тут же проснулся, подкрутил что-то в кондиционере, подула струя свежего воздуха. Он положил голову Ольги себе на плечо.

— Спи, любимая, сама говорила, все будет хорошо — значит, так и будет, — сказал он, гладя ее по волосам.

— Я очень изменилась за эти годы? Постарела? — спросила она.

— Ты стала красивой и как женщина расцвела, а тогда была еще неоперившимся цыпленком, который всего боялся, — ответил он, продолжая гладить ее голову, лежащую у него на плече так удобно.

— Я и сейчас многого боюсь, вернее, боялась, — прошептала Ольга, опять засыпая. — А теперь не боюсь, потому что со мной ты…

Автобус остановился, Ольга и Игорь проснулись и посмотрели в окно.

— Таможня. Наконец-то, значит, утром будем в Стамбуле. Думаю, фортуна к нам и вправду милостива. Забастовка в Стамбуле продолжается, и Артур с девочками еще в Москве, — предположил Игорь. Думаю, он недооценивает меня и повезет их.

— Откуда ты знаешь, — удивилась Ольга, — про забастовку?

— Ты слышишь, у водителя работает радио. Оно ловит турецкую волну, а мне приходилось бывать в Турции по делу, и турецкий я знаю неплохо.

Они вышли, отдали паспорта, заплатили по десять долларов и получили визу.

— На целый месяц, — засмеялась Ольга. — Я уверена, что мы найдем Риту завтра.

— А я не уверен, сначала нужно найти Артура. Я летал с ним и знаю, в каком отеле он останавливается, но, когда он прибудет, неизвестно, — сказал Игорь.

— А что, если встретить его в аэропорту вместе с близнецами и заранее вызвать полицию! — предложила Ольга.

— Уверен, что близнецы откажутся давать показания, да и Артур тоже. Они скажут, что просто хорошие друзья и приехали посмотреть минареты. Какие бы они ни были, эти пятнадцатилетние девчушки, уверен, что полиции они испугаются больше всего. А самое вероятное, что Артур уже в самолете просветил их насчет всего, и их это устроило. В стриптиз ведь не идут очень нравственные люди, — сказал Игорь.

— В вышибалы тоже, — отрезала Ольга, и они замолчали.

Они ехали дальше, но больше не спали и даже не разговаривали, глядя в разные стороны. Игорь о чем-то думал, а Ольга созерцала в окно холмистый пейзаж, и червь сомнения закрадывался в ее сердце. «Он уже не раз бывал в Турции, он знает турецкий язык, он знает, где останавливается Артур. Что-то слишком много совпадений, и он не хочет, чтобы мы обратились в полицию», — думала она, и опять волна неприязни охватила ее. За холмами то появлялись, то исчезали тонкие шпили минаретов, они подъезжали к Турции.

В одиннадцать часов дня автобус прибыл в Стамбул. Едва выйдя из автобуса, Ольга и Игорь очутились в шумной толпе. Было тепло, и только с моря, невидимого отсюда, дул прохладный сырой ветер. Ольга хотела было скинуть дубленку, но надела ее опять. Люди вокруг них что-то кричали, все куда-то спешили, задевали их рюкзаками, сумками.

Игорь крепко держал Ольгу за руку. «Он что-то заподозрил, боится, что я снова убегу, — думала она, — обращусь в полицию».

— Такое ощущение, — весело болтала она, словно забыла их размолвку в автобусе, — что я попала куда-то в Вавилон. Мне кажется, тут все говорят на разных языках.

— Наверное, ты права, — хмуро сказал Игорь. — В Турции какая-то особенная атмосфера. Каждый раз, когда я приезжаю в Стамбул, я забываю, что существует наш, московский мир.

«Часто же ты ездишь в Стамбул, — подумала Ольга. — Уж не за тем ли, в чем обвиняешь Артура». Но так или иначе, а вырваться она не могла. Он, не выпуская ее руки, тянул сквозь толпу, неся в другой руке обе их сумки.

Около них услужливо остановилась желтая машина — такси, из нее выскочил суетливый вежливый улыбающийся шофер, распахнул заднюю дверцу. Ольга и Игорь сели.

Игорь что-то сказал по-турецки, машина поехала.

— Куда мы едем? — Ольга старалась скрыть страх в голосе. Вдруг он все же везет ее в публичный дом?

— Сейчас поедем в гостиницу и подождем приезда Артура, если он там уже не поджидает нас. Но, думаю, мы опередили его и паниковать не стоит.

Машина медленно ехала по запруженным автомобилями улицам Стамбула. Иногда, чтобы объехать затор, такси выезжало на пешеходный тротуар. Водитель часто смотрел на Ольгу в зеркальце заднего вида, улыбался, скаля желтые зубы, и что-то говорил по-турецки, видно, комплименты. Игорь что-то сказал ему, турок замолчал, стал смотреть на дорогу.

Ольга все продолжала злиться на Игоря и подозревать его.

— Какую гадость ты сказал шоферу? Привыкли там, у себя в клубе, всем хамить. Он мне ничего плохого не делал, а смотреть на меня позволено всем, — гневно выговаривала она.

— Я сказал ему, что ты моя жена, — ответил Игорь.

— Ну-ну, — Ольга забарабанила пальцами по стеклу. — Врать мы все горазды.

Игорь вздохнул, и между ними опять повисла пелена враждебности.

Гостиница, в которой они должны были остановиться, была расположена в центре Стамбула, недалеко от громадного храма Айя-София, увенчанного четырьмя розовыми минаретами. От Айя-Софии отходили, спускаясь с холма, несколько узких улиц, застроенных четырех- и пятиэтажными домами. Один из домов был чуть выше остальных — это и был отель, с маленьким рестораном внизу под открытым небом.

Улыбчивая девушка-администратор, турчанка с длинными иссиня-черными волосами, вручила им ключи от двухместного номера. Они расплатились, и, пропустив Ольгу вперед, на лестницу, Игорь помедлил и быстро передал девушке несколько купюр — она моментально спрятала их за стойкой.

Ольгу вновь начали мучить ужасы. Что, если Игорь заплатил девушке, чтобы она зарегистрировала его одного, а когда он избавится от Ольги, сдав ее в публичный дом, никто не докопается, что какая-то девушка Ольга Преображенская вообще как-то связана с Игорем.

— Зачем ты заплатил ей? — спросила Ольга.

— Я заплатил ей за то, чтобы она поселила нас на том же этаже, где забронирован номер Артура, а еще за то, чтобы она не сообщала ему о нашем появлении. Вот и все. Но ты задаешь слишком много вопросов. Если я что-то делаю, значит, это нужно. А если ты мне не будешь доверять, как раньше, мы вообще можем попасть в пренеприятнейшую историю, — сказал Игорь, занося вещи в номер.

Ольга внимательно посмотрела на него. Да, Игорь сильно изменился за время работы в клубе — стал более резким, деловым. Вполне возможно, что она и не ошибается на его счет и он на самом деле член этой организации, а не случайно попавший туда человек. Но нужно делать все так, чтобы он не знал о ее мыслях, а как это сделаешь, если он словно читает в ее душе. Но он так убедительно говорил в поезде о любви. Что ж, говорить умеет не он один…

Номер оказался просторный, с мебелью песочного цвета — двуспальная кровать в углу, маленький столик, два кресла, шкаф. На столике стоял телефон, напротив — небольшой телевизор. Вторая дверь вела в ванную и туалет.

Светлые шторы на окнах были раздвинуты, окно выходило как раз на ту сторону города, где был Софийский храм. В другой раз Ольгу восхитило бы это, но сейчас она пристально наблюдала за Игорем и думала, что он будет делать дальше.

— Не спуститься ли нам пообедать? — беспечно спросил он.

Обед тянулся медленно, и Ольга не обращала внимания на то, что ест.

— Что ты собираешься предпринимать для освобождения моей сестры? — спросила она.

— Завтра приедет Артур, забастовка закончилась, он нас введет в курс дела, — ответил Игорь.

— Значит, день до завтра мы проведем в номере? — спросила Ольга.

Пока он с ней, никуда не уходит, он и против нее ничего не предпримет.

— Ты побудешь в номере, а я схожу по одному делу, — ответил Игорь.

«Вот то, чего я боялась, — подумала Ольга. — Он оставит меня здесь, а сам пойдет проворачивать свои дела по ликвидации публичного дома или по перемещению его в другой район. А тот парень, Артур, которого они так боятся, именно пешка в игре, каковой хочет представить себя Игорь, и, конечно же, приезд Артура, который знает правду о поставках девочек, сорвет планы Игоря».

— А мне с тобой никак нельзя? — спросила Ольга.

— Нет, ты останешься, — твердо сказал Игорь.

Они поднялись в номер, Ольга смотрела, как Игорь надевает легкую куртку вместо той, в которой приехал. А ее сумка забита всякой ерундой — париками, пуховиком, шапкой. Она думала только о маскировке, совершенно не позаботясь о том, что в Турции теплее, чем в России. Игорь подошел к двери, вынул из замка ключ с биркой.

— Ты собираешься меня запереть? — вскипела Ольга. — Зачем?

— Я боюсь за тебя, а так я буду уверен, что ты в безопасности, — сказал Игорь, и Ольга услышала, как закрылся замок, и его удаляющиеся шаги.

Это нельзя было так оставить, и решение созрело мгновенно. Напрягаясь и отыскивая в голове английские фразы, Ольга на жутком английском объяснила администраторше по телефону, что ее муж ушел, захватив с собой по рассеянности ключи, что ее ждут в одном месте, а она не может выйти.

Ольга вся похолодела от страха, она не поняла, что ответила ей администраторша. А ведь если эта турчанка, которой платил Игорь, с ним в сговоре, ее не выпустят отсюда. Через несколько секунд она услышала, как открывается дверь. На пороге стоял улыбчивый мальчик-турок лет пятнадцати. Ольга накинула дубленку, сапожки и вылетела в коридор. Мальчик пожал плечами и запер дверь, догнал ее, протянул ключи, что-то говорил, — вероятно, что-то о ключе. Администраторша улыбнулась Ольге, спросила по-английски, довольна ли Ольга, и попросила вернуть ей ключ. Такое правило — должна прийти убраться горничная.

Ольга вылетела на улицу, Игорь спускался по одной из узеньких улочек, Ольга пошла следом, на огромном расстоянии. Он торопился и не оглядывался. Ольга поняла, почему он не взял такси, улочки становилось все уже и извилистее — ни одна машина не проехала бы по ним, люди проезжали только на велосипедах. Толпа мальчишек с визгом промчалась мимо, крича ей одно и то же незнакомое турецкое слово. На улочках были маленькие магазинчики, продавцы выходили на улицу, что-то кричали, подзывая. Ольга угадывала в их словах все то же незнакомое ей слово, что кричали мальчишки. Ольгу все больше охватывал страх, кварталы становились все беднее, стали похожи на трущобы, и, если бы не фигура Игоря, идущего впереди, она бы умерла от ужаса.

Игорь остановился около одного домика, как поняла Ольга, ресторанчика, зашел туда. Подождав немного, Ольга зашла следом.

Она увидела небольшой зальчик обычного ресторанчика, за столиками сидели отчего-то сплошь мужчины, большей частью турки, что-то ели, беседовали, пили. Увидев ее, некоторые повскакали с мест, произнося все то же слово. «Что же оно означает?» — начала злиться Ольга.

Игорь пересек зал, подошел к портьере, скрылся за ней. Ольга поспешила следом, за портьерой была лестница, уходящая вниз, в подвал. Игорь спускался, а Ольга, прижавшись к стене, ждала, куда он пойдет потом. Он подошел к одной из дверей, постучался условным стуком. Ольга запомнила его. Дверь открылась, и Игорь скрылся за ней.

Ольга последовала его примеру и, быстро сбежав по лестнице, постучала, как он. Ей открыл невысокий турок и что-то сказал. В незнакомых словах Ольга опять разобрала слово, уже начавшее ее нервировать тем, что она не знала смысла. Турок пропустил ее в помещение, и Ольга сначала ничего не могла разглядеть за клубами дыма, какого-то странного, непохожего на сигаретный. Когда глаза привыкли, она увидела мужчин, сидящих и лежащих на ковре в небольшой комнатке. Некоторые курили кальян, некоторые просто длинные трубки. Среди них были люди разной национальности, но европейцев не было. Кто-то из мужчин спал прямо на полу. Игоря не было видно. Вероятно, он скрылся за одной из двух дверей, ведущих из комнаты. «Где-то здесь и расположен публичный дом», — поняла Ольга. Она попала туда, куда хотела, но не знала, что делать дальше, и ей было невыносимо страшно. Она решила направиться к одной из дверей — наверное, Игорь там, уже ведет переговоры. Возможности помешать ему не было, потому что у Ольги не было оружия, но хотя бы убедиться…

Она пошла к двери, но маленький шустрый турок, что впустил ее сюда, перегородил дорогу, что-то говоря. И опять это слово… Оля покачала головой, давая понять, что не понимает его, показала на дверь, но он подтолкнул ее к другой. Ольга в состоянии полной паники вошла. Это была обычная комната, обставлена она была побогаче. Был даже диван, стол, телевизор. Двое мужчин, турки, пили что-то, наливая из огромной бутыли. Увидев Ольгу, они заулыбались, захохотали, что-то бойко стали говорить друг другу. Приведший Ольгу, по-видимому их подчиненный, тотчас ушел. Мужчины подошли к Ольге. Она вцепилась в полы дубленки, стараясь ее застегнуть, но их пальцы были сильнее, они быстро сняли с нее дубленку, и она осталась в костюме «Бетти», так она про себя именовала ту рыжеволосую дурочку, которую изображала в поезде. Бетти носила красную мини-юбку и желтый джемпер без рукавов. Мужчины с возгласами одобрения ощупали ее грудь, ноги, повторяя все то же слово.

Ольга закрыла глаза. Она не смогла бы справиться с этими двумя, и даже если очень сильно кричать, так, чтобы заглушить громкую турецкую музыку, на помощь ей вряд ли кто придет. Но турки, по-видимому, не собирались ее насиловать сами, они повели ее куда-то дальше, одобрительно поглаживая по бедрам, ногам, на своем языке высказывая ей восхищение.

Ее привели в другую комнату. Там за столом сидел Игорь и пил водку с азербайджанцем. Турки на своем языке что-то объясняли азербайджанцу.

— К нам зашла хорошая русская проститутка, — сказал на русском, но с заметным акцентом азербайджанец, обращаясь к Игорю. — Их тут много, этих белокурых сучек, развелось за последнее время. Они немного берут, но много дают, не пожалеешь.

Игорь вскочил, собираясь что-то сказать, но азербайджанец жестом остановил его:

— О публичном доме, который ты ищешь, она не знает ничего, если она бегает по бедным кварталам, значит, работает одна, а из борделей их не выпускают, держут взаперти, оттуда не сбежишь. Она нравится мне, мои друзья привели ее, чтобы я был первым, а они будут ждать свою очередь, но ты мой почетный гость, я уступлю первенство тебе.

Ольга ждала, что Игорь все объяснит своему другу, но он подошел к Ольге и с размаху ударил по лицу.

— Это моя жена, Гейдар, — грустно сказал он. — Она всюду выслеживает меня.

— Ты распустил свою жену, кто же ходит в таких юбках да еще в заведения, куда положено заходить только мужчинам.

Ольга онемела от боли и стояла молча, прижимая руку к щеке.

— Ты мало проучил ее, друг, она скоро у тебя по притонам голой бегать начнет, — возмущался азербайджанец.

— Я поговорю с ней дома, — грозно пообещал Игорь, беря Ольгу за руку выше локтя. Ей было больно, она знала, что останутся синяки, но вырываться она не смела.

— Спасибо, Гейдар, если понадобится помощь, я сообщу, — сказал Игорь, не обращая внимания на Ольгу.

— Какие разговоры, разве ты не спас меня однажды и я не в долгу у тебя? — Гейдар похлопал Игоря по плечу. — И прими совет друга — купи для своей жены хорошую плетку.

— Я так и сделаю, — сказал Игорь, выталкивая Ольгу в прокуренную комнату. — Ты что, прямо так и пришла? — спросил он у нее.

— Там осталась дубленка, — всхлипнула Ольга.

Игорь что-то сказал одному из турок, и тот принес Олину одежду.

— Зачем ты пошла сюда? А если бы мы с Гейдаром ушли? Ни одна женщина, если она порядочная, не осмелится зайти в такое заведение и вообще не покажется в таком виде в этом районе, — выговаривал ей Игорь.

Ольга хлюпала носом, стараясь не плакать. Впервые в жизни ее ударил мужчина, да еще тот, кого она все-таки любит, сколько ни убеждай себя в обратном, а приходится это признать. Она, конечно, виновата, она подозревала его, не верила ему, не послушалась, потащилась куда не надо. Но доходить до рукоприкладства, как в каменном веке… Это женщина может ударить мужчину, если он подлец, — ему будет только стыдно и неприятно. А он ударил ее так больно!

Они поднялись в номер. Вечерело. Ольга подошла к окну, продолжая сдерживать слезы.

Закат красил город и купола, минареты храма в розовый цвет. Стены храма и минарета были выложены розовым кирпичом, и многие дома в городе были грязно-розового цвета. Сейчас, на закате, это было особенно заметно. А впереди, не видимое из окон, было море, там был пролив Босфор, там ненавистный Ольге Восток был отделен от Запада узкой полоской воды.

— Прости, Олененок, я не мог иначе, он мой друг, но на Востоке свои законы, и он мог подумать, что я лишь хочу забрать в свое пользование приглянувшуюся ему проститутку. Это тебе не «Колибри». И он обиделся бы, а что было бы дальше, я не знаю… Но тебя спасти можно было только так. Ты же должна была заметить, что здесь все на тебя похотливо смотрят. Это все-таки Восток, а блондинка здесь — такая редкость. Поэтому Артур отбирает для публичного дома именно блондинок. И обычные проститутки, работающие по улицам, за которую приняли тебя, красятся под натуральных блондинок и одеваются, как ты. Ты видела хоть одну турчанку в мини? — Игорь обнял ее сзади за плечи, и так долго сдерживаемые слезы все же пролились.

— Это гадкая страна, — плакала она, уткнувшись ему в грудь.

— Это прекрасная страна, только нужно соблюдать ее законы, — утешал он ее.

— Я боюсь эту страну, — рыдала она.

— Ты просто устала и переволновалась, но виновата ты сама, а бояться нечего, я всегда буду рядом и смогу тебя защитить. Только ты не играй больше в свою Агату.

— Эту дурочку звали Бетти, — всхлипнула Ольга и успокоилась.

Они стояли у окна, глядя на ночной Стамбул. В объятиях Игоря город казался красивым. Своеобразным и величественным, хранящим древние культуры и традиции.

— Когда-то давно мы с Гейдаром по примеру одного человека тоже решили открыть свое дело, — рассказывал Игорь. — К тому времени я уже понял, что как сценарист я — неудачник. Мы создали фирму, которая должна была открыть сеть маленьких ресторанов-закусочных. Гейдар открыл в Стамбуле хороший ресторан, но все тот же человек, которому я хотел подражать, сделал все возможное, чтобы мы перестали существовать, хотя сам занимался совсем другим видом бизнеса. И дело было только во мне, ему нужно было растоптать только меня, но, так как капитал был общий, а убытки громадные, ресторан Гейдара превратился в маленькую забегаловку в полубандитском районе. Он знаком со многими злачными местами города, но о борделе, который нужен нам, не имеет никакого понятия. Но он обещал помочь, если я влипну в неприятную ситуацию…

— Прости меня, а я сомневалась в тебе, — обняла его Ольга, повернувшись к нему. — Но ты здорово отомстил за это, щека у меня до сих пор горит.

— Я старался ударить как можно слабее, но это должно было быть правдоподобно, — сказал Игорь, нежно целуя ее лицо.

— Игорь, а кто был тот человек, который разорил твою фирму? — спросила Ольга.

— Это мужские дела, Олененок. Я был столь глуп, что завидовал ему, а он был не умнее и завидовал мне, но в поединке победил он. Иначе и быть не могло. Я ни с одной задачей в мире не справился бы тогда, даже с самой легкой, — сказал Игорь.

— Почему? — спросила Ольга. — И зачем тебе нужно было открывать какое-то дело, ведь ты подавал надежды стать великим сценаристом?

— Я их не оправдал, как не оправдал ничего другого. — Игорь отвернулся к окну. — Понимаешь, когда ты ушла от меня, я сказал себе: все, я без нее не смогу жить. Но я смог, конечно, смог. И даже спал с другими женщинами, но все это было не то. Я, в общем-то, не жил, а делал вид, что живу, заставлял себя вставать утром, куда-то идти, что-то делать. Разумеется, мои сценарии стали нежизненными, ведь жизни не было во мне самом, и меня не отчислили из ВГИКа только за мои былые заслуги. Мастер говорил: творческий кризис, это пройдет, а я знал, что это не творческий кризис. Без тебя я — ничто. Без тебя в жизни нет смысла и незачем чего-то добиваться, ведь ты не любишь. Толстой сказал, что если человек разлюбил кого-то, то он его не полюбит опять, что бы тот ни делал. И не было стимула что-то делать, не было сил. Я днями и ночами думал о тебе и на большее был неспособен, ведь тебя невозможно было вернуть.

— А мужчина силен лишь тогда, когда рядом женщина, которую он любит и когда он уверен, что она любит его. — Ольге навсегда запала в память эта строка из недопечатанной страницы в комнате Игоря.

— Как точно ты сказала. — Игорь вздрогнул и повернулся к ней.

— Я прочла это в твоей комнате, на листе, вставленном в машинку. Так что ты обманываешь меня, Игорь. Ведь те слова были предназначены другой, той, что была передо мной и отказала тебе в свидании. Тогда ты пришел и увидел меня в своей комнате и, чтобы забыть ту, соблазнил, — горько сказала Ольга, чувствуя себя униженной. Зачем он почти слово в слово повторяет те слова, что она помнит наизусть? Ведь она так ревновала его к той неизвестной девушке.

— Это был сценарий, и писал я его о тебе и для тебя, — сказал Игорь. — Но я не знал тогда, что он окажется таким пророческим… Я ведь говорил тебе, что, когда мы встретились впервые, я ходил проверять, сможешь ли ты сыграть саму себя… Я любил только тебя одну и сейчас люблю… — Он опять отвернулся. — А ты можешь не терзать себя жалостью ко мне. То, что случилось между нами, — лишь твоя тяга к прошлому, не больше. К тому же ты играла. Тебе нужно было узнать, где твоя сестра. Я помогу тебе, и мы расстанемся, я уйду с твоего пути.

— Я думаю, Толстой был действительно прав, и если человек разлюбил кого-то, он его не полюбит опять, — сказала она, положила руки ему на плечи и почувствовала, как они напряглись. — Но а если он его никогда не разлюбливал? Тогда что?

— Тогда это глупость… и чудо. — Игорь повернулся к ней, улыбнулся, как когда-то давно, и улыбка у него была беззащитная и детская.

— Если твой отрывок из сценария окажется совсем уж пророческим, мы должны поцеловаться, — засмеялась Ольга. — Вернее, я должна тебя поцеловать…

За окном совсем стемнело, а они долго еще стояли у окна, но смотрели не на улицу, а в свои воспоминания, рассказывая друг другу о жизни, прожитой врозь.

— А куда же ты уходил тогда, вечером, перед нашей первой ночью, если не на свидание к другой? — спросила Ольга.

— Я подрабатывал ночами, — ответил Игорь, — но, увидев, что с тобой что-то произошло, договорился с товарищем, что он заменит меня, вернулся, зашел в твою комнату, застал там Вику, Алика и еще одного мальчика. Они мне все рассказали. Я пошел искать тебя, а тетя Маша сказала, что ты у меня. Я запер тебя, чтобы ты не сбежала, пока я пойду закупать все необходимое к твоему дню рождения. А иначе ты бы исчезла сразу, у тебя был такой вид, что ты ни минуты не осталась бы в комнате. И я был счастлив тогда и не ожидал, что ты хоть что-то испытываешь ко мне… — объяснил Игорь.

— А Вика сказала, что цветы и ликер — все предназначалось твоей девушке, с которой ты давно встречаешься, — сказала Ольга, прижимаясь к Игорю.

— Я думаю, довольно с нас недоразумений, и их больше не будет. И ты должна развивать мой сценарий дальше. Как ты думаешь, что было потом? — смеясь, спросил он.

— Потом ты взял меня на руки, — прошептала Ольга. — Потому что ни один из мужчин, живущих во Вселенной, так не умеет.

— Значит, я так и сделаю, — сказал Игорь, легко поднимая ее на руки. — Только утром напомни мне, чтобы я описал все подробнее — и это, и то, что последует за этим.

 

7

Завтрак и обед заказали в номер, на улице похолодало, дул мокрый ветер со снегом. Ольге не терпелось найти сестру. Особенно теперь, когда она сама нашла свое счастье, ей было совершенно невыносимо знать, что Рите в этот момент плохо. Игорь несколько раз звонил администраторше, узнать, не прибыл ли Артур, но каждый раз получал отрицательный ответ. После обеда он не выдержал.

— Я схожу к Гейдару, у него бывает всякий люд. Он обещал посадить в зале своего человека — слушать разговоры. Может, кто-то обмолвится про то, что нам нужно, — сказал Игорь, одеваясь. — Только умоляю тебя, не открывай никому дверь, не отвечай на звонки. А то я последую совету Гейдара и куплю для тебя плетку.

— Я буду сидеть тихо, как мышка, — засмеялась Ольга и изобразила мышку, сев на кресло с ногами.

— Вот так и сиди, только сначала закройся, — сказал Игорь и ушел.

Ольга заперла дверь, походила по номеру. Открыла окно, чтобы помахать Игорю на прощание, в номер ворвался йодистый холодный ветер с Босфора, а Игорь, обернувшись, показал ей кулак.

Ольга захлопнула окно и включила телевизор, там шли какие-то развлекательные программы на турецком языке. Не зная языка, смотреть их было невероятно скучно: было совершенно непонятно, чему смеются люди, особенно когда ее всю колотит от волнения и ей далеко не до смеха.

Телефон зазвонил неожиданно. Ольга вздрогнула и осталась сидеть в кресле, помня наказ Игоря. Телефон звонил не переставая. «Может быть, это администраторша хочет сообщить о приезде Артура?» — подумала Ольга. Она видела, что Игорь ушел, но знает, что в номере я. Ольга подняла трубку, и сразу же услышала короткие гудки. Ей стало страшно. «Скорей бы вернулся Игорь, — нервно думала она. — И вообще он не прав, что не хочет обратиться в полицию».

В дверь постучали, осторожно, негромко. Ольга замерла посреди комнаты. Кто бы это мог быть? Громко работал телевизор, значит, снаружи точно знали, что в номере кто-то есть. Ольга нерешительно подошла к двери, чуть приоткрыла ее, готовясь захлопнуть в любой момент. За дверью она увидела совсем молоденькую турчанку в белом передничке на длинной синей юбке и белой шапочке на волосах, в руках у нее была корзина с полотенцами, бельем.

«Горничная, — с облегчением вздохнула Ольга, — она и звонила». Она открыла дверь, девушка вошла, ввозя с собой тележку, где был миниатюрный пылесос, щетки, средства для уборки.

— Я не отвлеку мадам надолго, это совсем быстро, — сказала девушка по-английски. Ольга, сидя в кресле, смотрела, как она ловко перестелила кровать, потом скрылась в ванной комнате, что-то там мыла. Ольга ненадолго вышла из номера, держась около двери, пока девушка пылесосила ковровое покрытие пола.

— Ну вот и все, — улыбнулась приветливо турчанка, выходя из номера, — мадам может заходить, — и двинулась дальше по коридору, везя свою нагруженную тележку к другим номерам.

Ольга зашла в номер, заперлась и увидела, что горничная забыла свой пылесос. Ольга выглянула, но девушки не было видно, она уже убиралась в чьем-то номере. Идти искать ее было опасно, она сама обнаружит пропажу и зайдет, и Ольга опять села в кресло. Скоро раздался стук. Ольга взяла пылесос и пошла к двери, открыла, протянула его улыбающейся девушке.

— А к вам гость, мадам, — по-английски сказала турчанка, беря пылесос и открывая настежь дверь.

В номер вошел Артур, захлопнул за собой дверь. Ольга поняла, что горничная была подкуплена. Ольга от страха застыла на месте, и Артур, грубо оттолкнув ее от дверей, запирая замок, оставил ключ в дверях. Нагло улыбаясь, он подошел совсем близко, положив руки ей на плечи, подвел к креслу, надавил, заставил сесть.

— Я знаю, что твой дружок ушел, не возражаешь, если я подожду его здесь, с тобой? — спросил он, придвинув второе кресло и сев рядом.

Ольга вскочила, рванулась было к двери, но он опередил ее, вынул ключ и положил в карман, а ее отшвырнул назад к креслу. Ольга упала, больно ударившись локтем.

— Веди себя хорошо, крошка, ведь из-за тебя заварилась эта каша, — со злой угрозой сказал Артур. — От твоего поведения зависит твоя дальнейшая судьба. Не делай ее плачевней, чем она может быть. Если канут мои бабки, я живую разрежу тебя на тысячу кусочков.

Ольга отползла и села в кресло. А Артур достал пистолет, положил на колено, не выпуская из рук.

«Ему нужно узнать, успел ли что-нибудь предпринять Игорь, я сама ему пока нужна лишь затем, чтобы Игорь, испугавшись за меня, все рассказал ему и не сопротивлялся», — подумала Ольга. Можно распахнуть окно — она сидит рядом с ним — и позвать на помощь. Артур выстрелит, может быть, ранит, может, даже убьет ее, но выстрел привлечет внимание. Ольга делала вид, что просто смотрит в окно, на шпили минаретов. Вон, внизу, стоит полицейский. Не все же в Турции подкуплены. Шпингалеты окна она не закрыла. Его стоит только толкнуть. Ольга сделала вид, что хочет поправить прическу, и, привстав, толкнула окно, но крикнуть не успела. Артур вскочил, зажимая ей рот, увлек ее на пол. Завязалась яростная борьба на полу, но правы были парни в «Колибри», которые утверждали, что Артур не уступает по силе Игорю. Как ни пыталась Ольга извиваться всем телом, кусать пальцы, зажимающие ей рот, через минуту она лежала на ковре лицом вниз с залепленным пластырем ртом, а Артур стягивал все тем же пластырем ее завернутые за спину руки, а затем и ноги, согнув их в коленях и притянув к рукам.

— Итак, — он перевернул ее на бок, удовлетворенно рассмотрел, — ты получила чего добивалась. Получишь и еще, позднее, когда придет твой дружок. И если окажется, что он уже успел натворить дел, я сначала поразвлекаюсь с вами, а потом ваши тела, неузнанные, выловят в Босфоре. А если все будет хорошо и он окажется менее проворен, ты окажешься там, где и твоя Элен, милая Агата. Это будет твоя кличка среди проституток. А уж этому подонку придется расстаться с жизнью. Это факт. — Он сел в кресло, разглядывая ее ноги.

— А может, пока есть время, я сделаю то, чего не смог в «Колибри»? Трахну тебя да еще бесплатно. Теперь победитель я, не так ли?

Ольга задергалась в своем нелепом положении, причиняя еще большую боль рукам и ногам. А Артур вынул нож и перерезал ленту, связывающую ноги, перевернул Ольгу на спину, раздвинул их в стороны. В это время зазвонил телефон.

Быстро сняв трубку, Артур молча что-то выслушал, криво усмехнулся, положил трубку.

— Все в порядке, красотка, сказал он, вплотную приблизив к ней ненавистное ей лицо с тонкими черными усиками. — Не волнуйся, тебе придется потерпеть полчаса, а потом я трахну тебя на глазах твоего любовника.

Он затащил Ольгу в туалет и бросил на пол, связав ей ноги.

— Пошевелишься — убью, — сказал он и закрыл дверь.

Ольга подтянула ноги и села. Она слышала, как Игорь открывает своим ключом дверь. Если она сейчас ничего не предпримет, это конец и Игорю, и ей. Собрав все свои силы, она подползла к двери и ударила связанными ногами в дверь, по инерции упав на спину. Задвижка отлетела. В тот же момент Артур, занимающий оборону у туалета, покачнулся от неожиданности, и дальше Ольга увидела, как Артур упал, ударившись головой о стену и как покатился по ковру пистолет. Она села и увидела, что Игорь стоит к упавшему полубоком, чуть согнув ноги, в боевой стойке карате, но сжатые в кулак пальцы правой руки разбиты в кровь.

— Сволочь! — заорал, вскакивая, Артур. Подпрыгнув, он ударил обеими ногами Игоря. Тот, закрывшись руками, успел отскочить и тут же, развернувшись, нанес ответный удар — левой ногой.

Но удар не достиг цели, видимо, Артур тоже неплохо владел приемами восточной борьбы, и они кружили по комнате, опрокидывая мебель. Игорь молчал, Артур беспрестанно матерился, и каждый безуспешно пытался завладеть пистолетом. Внезапно Игорь сделал короткий выпад, и Артур, как сноп, повалился на кровать, оказавшуюся за его спиной. Игорь моментально завладел пистолетом и, нанеся Артуру еще несколько ударов, сбросил его на ковер.

— Несколько минут он будет без сознания, — сказал Игорь Ольге, разрезав ленту на ее руках и ногах и освобождая рот.

Через минуту уже пришедший в себя Артур был крепко связан. Это сделала Ольга, полная решимости после всего, что произошло с ней. Она залезла в карман Артура, достала моток, и точно так же, как он ей, связала его руки и ноги и подтянула кисти рук к согнутым коленям.

— Тебя теперь примет с радостью любая мафия, — засмеялся Игорь, вытирая кровь с рассеченной губы. — Но не увлекайся так, — сказал он, видя, что Ольга собирается заклеить ему рот. — Он хочет нам что-то рассказать.

Артур молчал, с кривой усмешкой глядя на них.

— Он обещал разрезать меня на кусочки, — сказала Ольга. — А еще я видела в кино, как пытают раскаленным утюгом.

— Знаешь, пожалуй, ты прирожденная мафиози, но я все сделаю проще, у нас нет времени на их пугалки. — Игорь направил в лицо Артура дуло пистолета.

— Я включу погромче телевизор! — сказала Ольга.

— Короче, я просто пристрелю тебя на счет три, если ты мне не скажешь сейчас же, где находится бордель с нашими девочками, в частности, с сестрой этой леди. Потом, как зовут шефа и как к нему обратиться. Раз…

Артур заметался, глядя на Игоря безумным взглядом, и сказал:

— Да подожди, Тигр, я в самом деле не…

— Оля, ты забыла закрыть окно, и заодно занавесь поплотнее окна, — перебил его Игорь. — Два…

Ольга выполнила его просьбу.

— Да знаю, знаю, я же сказал, не стреляй! — извиваясь на полу, как червяк, орал Артур. — Убери пушку.

— Ладно, — Игорь усмехнулся и опустил пистолет. — Где ее сестра?

Артур назвал адрес, улица была со сложным турецким названием, Ольга ее не запомнила, хозяина звали Ахметом.

— Я, кажется, его знаю, не он ли в Москву приезжал? — спросил Игорь.

— Он, — кивнул Артур, успокоившись, когда убрали пистолет.

— Он тебя ждет?

— Да, я переправил к нему двух девочек и должен зайти за деньгами.

— Врешь! — Игорь опять направил пистолет. — Деньги наверняка переправляются через банк.

— Да нет, — Артур снова испугался, закрутился на полу. — Он платит наличкой, когда одобряет товар. Убери пистолет, умоляю!

— Откуда ты узнал, что я здесь?

— Администраторша сказала, я плачу ей за это, и сообщила, что ты с бабой. Я сразу понял, что это сестричка той девки.

— Сколько ты ей платишь? — спросил Игорь, вновь направляя пистолет.

— Сто баксов.

— Вот что бывает, когда не доплатишь, — засмеялся Игорь, поворачиваясь к Ольге. — А я думал, что купил ее за пятьдесят!

— Он хотел убить тебя, а меня отправить к Рите в бордель, — сообщила Ольга.

— Что ты, Тигр, я пугал, я не занимаюсь такими делами, я по мокрому не работаю, — забеспокоился Артур.

— Я уже не знаю, на что ты способен, — сказал Игорь и обратился к Ольге:

— Тебе не терпелось заклеить ему рот? Действуй. А я пока поищу ключи от его номера.

Ключи оказались у Артура в брюках.

Ольге не нужно было давать указания, она сама тихо приоткрыла дверь, выглянула, проверила, что в коридоре никого нет, и, взяв у Игоря ключ от номера Артура, быстро открыла его. Игорь взвалил Артура на себя, и уже через пять минут он оказался в своем номере, на всякий случай еще и привязанный к кровати.

Ольга и Игорь спустились по лестнице. Администратор, все та же девушка-турчанка, улыбалась им приветливой невинной улыбкой. Игорь протянул ей триста долларов и негромко что-то сказал по-турецки. Девушка кивнула.

— Ты попытался перекупить ее? — спросила Ольга, когда они вышли из гостиницы.

— Если это не получилось, то мы в опасности, — ответил Игорь. — Но так или иначе нам нужно спешить.

Они почти бегом шли по узкой, выложенной булыжником улице вниз, мимо многочисленных ковровых, хлебных, кондитерских лавочек к площади, где были остановки трамвая и такси.

— Нам нужно на ту сторону, через Босфор, а потом еще проехать по берегу до старых кварталов. Поэтому лучше на пароме, — сказал Игорь.

Ольга оглядывалась по сторонам, следуя за Игорем. Помня о своей ошибке, она надела костюм «Фроси» — так звала она про себя ту усталую женщину в пегом парике. Длинная, до щиколоток, серая юбка, — парик Игорь выбросил не глядя — на голову повязала косынку, забрав под нее волосы, и теперь на Ольгу почти не обращали внимания.

— Может, все же обратимся в полицию, — нерешительно сказала Ольга, когда они ждали такси. — Как мы будем действовать вдвоем?

— Не бойся, малыш, — сказал Игорь, прижимая ее к себе. — Что-нибудь придумаем. Только что ты была такой смелой. А в полицию мы обратиться не можем, проституция здесь наказывается слишком строго, а твоя сестра все же… в публичном доме уже четвертый месяц. — От того, что он обнял ее, от его спокойного голоса в Ольгу вновь вселилась уверенность.

Они сели в такси, и на этот раз немолодой уже, бородатый турок, который сидел за рулем, даже не посмотрел в сторону Оли. Теперь, когда страх прошел, Ольге снова захотелось быстрее доехать по адресу, данному им Артуром. А машина долго лавировала среди других автомобилей в центре города, среди перебегающих то и дело дорогу подростков, среди продавцов фруктов и газет, которые тоже почему-то часто оказывались на проезжей части со своими тележками. И снова приходилось заезжать на тротуары, чтобы объехать заторы. Полицейские регулировщики что-то непрерывно кричали, свистели, автомобили гудели, стоял шум, но Ольга прятала голову на груди у Игоря, и любой шум был ей нипочем.

Наконец они подъехали к Босфору.

Паром — огромный, двухпалубный, с верхней палубой для пассажиров, а нижней для грузовиков и автомобилей, уже готовился отчалить. Автомобиль, в котором ехали Ольга и Игорь, въехал на откидной мостик и по нему на палубу — мостик сразу же убрали. Через минуту огромное сооружение медленно отчалило.

Водитель, приоткрыв дверь, закурил.

— Нам повезло, — сказал Игорь, — мы успели на паром.

— Нам и дальше также повезет, — сказала Ольга, удобно устраиваясь на его плече.

Противоположный берег приближался быстро. Но паром плыл не к нему, он двигался по косой прямой, левее от центра.

— Вон туда нам и нужно, — сказал Игорь.

Через полчаса паром причалил, ворота нижней палубы распахнулись, рабочие скинули мостки, и автомобили один за другим стали выезжать.

Такси, где сидели Игорь и Ольга, заехав последним, выехало первым и продолжило путь по узким каменистым улочкам. Ольга уже не смотрела в окно, чередовались бесконечные магазины, кафе, закусочные, похожие одно на другое, пестрели яркие вывески, и турки-зазывалы опять что-то кричали, но нечто другое, что кричали тогда Ольге.

Потом они остановились. Игорь расплатился, водитель вышел из машины, быстро переговорил с Игорем, махнул куда-то рукой, потом уехал.

Игорь с сомнением посмотрел на Олю. Уже вечерело, зажигались огни рекламы и маленькие низкие фонари вдоль всей улицы.

— Я все равно пойду с тобой, — упрямо сказала Ольга. — Или за тобой. А потом ты можешь выполнить пожелание своего Гейдара.

— Идем, я не знаю, где тебе сейчас опаснее — в отеле или со мной, — сказал Игорь, взяв ее за руку. — И ведь все равно я от тебя не отделаюсь, даже если поймаю такси и попрошу покатать тебя по городу в течение двух часов.

Через минуту они остановились перед широкой дверью, выкрашенной зеленой краской. Игорь уже поднял руку, чтобы постучать, но откуда-то сзади вышли двое турок — здоровяки, выше Игоря на голову, со скрещенными на груди руками. Ногти Ольги вонзились Игорю в ладонь.

— Спокойнее, Олененок, охранников никогда не видела? — улыбнулся он.

Двое подошли и что-то спросили. Игорь ответил им по-турецки. Один из охранников, видимо старший, кивнул другому, и тот медленно вошел в арку трехэтажного дома напротив, и через пять минут зеленая дверь отворилась, а за ней и другая, железная.

Охранник провел их по узкому, пропахшему специфическим дымом коридору, потом они спустились по лестнице к еще одной двери. Новый бородатый охранник открыл ее и пропустил их в небольшую комнату. Прежний охранник ушел на свой пост.

В комнате было полутемно, накурено. Сквозь дым Ольга различила столики с напитками и сидящих за ними мужчин. На стенах висели бледно-красные лампы, почти не дающие света, звучала заунывная турецкая мелодия. В общем-то эта комната мало чем отличалась от забегаловки Гейдара, только между столиками, на покрытом ковром возвышении, напоминающем подиум, медленно пританцовывала, пластично извиваясь, небольшого роста девушка с распущенными светлыми волосами, падающими на обнаженную грудь. Из одежды на девушке были лишь тоненькие прозрачные трусики, не скрывающие ее интимное место.

Ольга с бьющимся сердцем стала всматриваться в лицо девушки, обратив внимание на ее волосы, но это была не Рита. Да Рита и ростом была гораздо выше.

Из бледного света ламп, из клубов дыма, как из тумана, выплыло лицо улыбающегося старика турка. Он улыбался вроде бы приветливо, но взгляд у него из-под густых черных бровей был пытливый и колючий. Одет он был в блестящий черный костюм, седоватые волосы зачесаны аккуратно назад.

— Мне доложили, вы русские, — сказал он по-русски с сильным акцентом. — Я слушаю вас.

— Я хотел бы поговорить с Ахметом, — сказал Игорь.

Турок секунду-другую оглядывал его, слегка улыбаясь, потом кинул быстрый цепкий взгляд на Ольгу.

— Ахмет! — подозвал он одного низкорослого турка.

— Ахмет — это вы, — возразил Игорь. — Я здесь не для того, чтобы играть в игры. Мне описали вас.

— Кто? — взгляд впился в Игоря.

— Грэгор, директор «Колибри», — ответил Игорь.

У Ольги дыхание перехватило от такого вранья.

— Да, я бывал в Москве в его клубе, — кивнул Ахмет. — Пройдем. — Ахмет повернулся, и Ольга с Игорем последовали за ним. Сзади шел охранник.

Когда Ахмет, Ольга и Игорь вошли в небольшое помещение — комнату с зашторенными окнами, столом и тремя креслами, — охранник, скрестив руки, молча встал у двери.

— Грэгор не мог прислать тебя к нам, — закурив трубку, сказал Ахмет, жестом указав Игорю на кресло. На Ольгу он внимания больше не обращал, а она, подумав, села сама. — Грэгор слишком мелкая сошка, чтобы беспокоить меня, — продолжил старик. — Так в чем же дело, если говорить правду?

— Меня прислал не Грэгор, Грэгор дал лишь ваше описание и координаты. А приехал я от одного человека — он хозяин нескольких ресторанов и ночных клубов Москвы, в том числе и клуба «Колибри», откуда вам чаще всего поставляет девочек Артур. — Игорь говорил так спокойно и деловито, словно был сам важной персоной.

— Меня это не касается, я получаю товар и плачу, — отрезал Ахмет.

— Я знаю, но произошло недоразумение, достаточно неприятное для дела, и вашего и нашего, — продолжал блефовать Игорь.

— Недоразумение? — усмехнулся Ахмет, прищурив глаза. — Что за странное русское слово. Мне незнакомо такое. У меня много друзей в России, но они его не употребляют.

Ольга вцепилась в ручки кресла. Это интеллигентное словечко в устах мафиози, которого изображал Игорь, заметил Ахмет.

— Это слово означает ошибку, — невозмутимо сказал Игорь. — Вам продали девушку, которая оказалась племянницей моего хозяина, весьма влиятельного человека. Он хотел бы как можно скорее вернуть ее.

— Итак, — Ахмет уселся в кресле поудобнее, взял из коробки сигару, затянулся, — на вашем языке… э… имеется в виду, что я перешел кому-то дорогу. Но мы с тобой находимся не в Москве, а в Стамбуле.

— Да, мы находимся в Стамбуле, поэтому этот человек готов заплатить за свою племянницу. — Игорь тоже взял сигару.

«Он же не курит», — мелькнуло у Ольги. Она вспоминала, как сама не смогла справиться с «Астрой». Но Игорь невозмутимо курил, глядя прямо в глаза Ахмету.

— А как же зовут этого человека? Вероятно, я должен его знать, — сказал Ахмет.

— Вряд ли, — ответил Игорь. — Он очень большой человек, лично с ним мало кто знаком. Его называют у нас Бульба, он очень богат и влиятелен. Но он справедлив. И если произошла ошибка, он не раздувает скандала, он готов заплатить, а разберется со своими людьми.

— Поэтому Артур так и не пришел за деньгами? — в упор спросил Ахмет.

— Возможно. — Игорь закинул ногу на ногу.

— И кто же будет вместо него? — сквозь клубы дыма Ахмет внимательно всматривался в лицо Игоря.

— Это не моя проблема, просто в следующий раз в аэропорт девочек привезет другой. Это была очень серьезная ошибка, но для него, не для вас.

— Артур сегодня был в отеле и звонил мне оттуда, договариваясь о встрече, — сощурившись, сказал Ахмет.

— Но на встречу он не пришел и в отеле его нет, можете позвонить и узнать, не найдут его и в Москве, — твердо сказал Игорь.

— Что ж, Бульба… Это имя мне действительно ни о чем не говорит… — задумчиво произнес Ахмет. — У русских мафиози всегда какие-то странные, совсем не русские имена и что-то их стало слишком много…

Воцарилось молчание, Ахмет стряхивал пепел, из зала доносилась турецкая музыка, было слышно, как дышит охранник, стоявший за спиной у Ольги и Игоря.

— Я не хочу ссориться с вашим Бульбой, особенно если он согласен платить, — наконец произнес Ахмет. — Как зовут эту… племянницу?

— Рита Преображенская, по паспорту, — сказала Ольга.

— А это, как я понял, ее сестра? — спросил Ахмет у Игоря, по-прежнему не замечая Ольгу.

— Да, сестра, — твердо ответил Игорь.

— Сколько ваш Бульба готов заплатить? — наконец поинтересовался Ахмет, и в его взгляде, в котором раньше была то проницательность, то недоверие, появилась заинтересованность.

— Он сказал, что все зависит от того, в каком состоянии девушка, — сказал Игорь. — Я должен знать, что она жива и невредима, и сестра должна опознать ее, для этого она здесь.

— Хорошо. — Ахмет поднял голову, сказал что-то по-турецки охраннику, и тот вышел.

— Сейчас он приведет вашу девушку, — сказал Ахмет. — Она оказалась хорошей русской девочкой.

— Что это значит?! — вскочив, вскрикнула Ольга.

— То, что она цела и невредима. Как раз то, что вы и хотите. — Ахмет кинул на Ольгу презрительный взгляд, словно вообще считал ниже своего достоинства отвечать женщине.

Вскоре дверь открылась, и показался охранник, придерживающий за талию покачивающуюся светловолосую девушку в коротком платье, напоминающем комбинацию, босую, с растрепанными волосами.

— Рита, — Ольга бросилась к ней и обняла.

Рита медленно вглядывалась в ее лицо расширенными зрачками, отчего ее голубые глаза казались черными.

— Оля, — пробормотала она и растерянно улыбнулась.

Она пошатнулась, и Игорь успел подхватить ее и усадить в кресло.

Ахмет что-то сказал, и охранник накинул на Риту какой-то черный плащ. Рита сидела, свесив голову.

— Итак, вот ваша девушка, — сказал Ахмет. — А теперь мне нужно посмотреть ваши деньги.

— Боюсь, — сказал Игорь, — хозяину не понравится здоровье его племянницы. Что с ней? Вы кололи ей наркотики?

— Она жива, и она… как сказать… не работала… — Ахмет начал сердиться. — А это, как вы говорите, издержки производства. Это пройдет. Было бы лучше, если бы девчонка сбежала от нас и погибла где-нибудь на улице? Сейчас ей принесут обувь, и вы можете идти, если заплатите. Так какой суммой вы располагаете? Учтите, мне нужны наличные.

— Вас устроили бы доллары, — спросил Игорь, — или предпочтительнее лиры?

— Мне все равно. — Вальяжно в своем кресле Ахмет раскуривал потухшую сигарету.

— Две тысячи баксов, — сказал Игорь. В глазах Ахмета появилось удовлетворение.

— Ну что ж, — сказал он, и одновременно раздался стук в дверь, громкий, с условным сигналом.

Лицо Ахмета потемнело, он кивнул охраннику на дверь, и в комнату влетел Артур. Он стоял, тяжело дыша, полусогнувшись и опираясь одной рукой о стену.

Он обвел всех каким-то злорадно-веселым взглядом, и его разбитые губы растянулись в зловещей улыбке.

— Ты не учел одного, Тигр, — растягивая слова, сказал он. — Я тоже нравлюсь бабенкам, а эта турецкая девочка из отеля — моя любовница. — Он затрясся в истерическом хохоте.

— Сядь! — рявкнул Ахмет.

Артур опустился в кресло.

— Значит, ты жив, и никакого… не-до-ра-зу-ме-ни-я не было? — напрягаясь, чтобы вспомнить незнакомое слово, произнес Ахмет, глядя на Артура.

— Этот молодчик хотел забрать сестру своей шлюхи, а потом сдать твое заведение, Ахмет, — усмехнулся Артур, посмотрел на Ольгу и залился смехом. — Ну вот и все…

Его хохот прервал прыжок Игоря — быстро развернувшись к стоящему у двери охраннику со скрещенными на груди руками, он подпрыгнул и, глухо выдохнув какой-то звук, ударил правой ногой высоченного, под два метра, турка в грудь. Артур вскочил с кресла, но охранник отлетел на него, придавив его на какое-то время к креслу.

Приподнявшийся из-за стола Ахмет был опрокинут следующим ударом — Игорь ударил его, развернувшись на сто восемьдесят градусов, левой ногой. Ахмет упал на пол вместе со стулом.

Ольга, вжавшись в стену, наблюдала за дракой, не зная, что ей делать.

— Быстро! — крикнул ей Игорь, подхватывая с кресла полубесчувственную Риту. — За мной!

Они выбежали в распахнутую дверь и снова оказались в зале ресторана, где все так же мелькали цветные блики на теле танцовщицы. Мужчины за столиками удивленно смотрели на них, не успев ничего понять. Они выбежали в коридор, и Ольга увидела, как им навстречу движутся фигуры.

— Тебе придется тащить сестру, Олененок, ты должна быть сильной, — сказал Игорь, передавая Ольге Риту.

Он бросился вперед, и темное человеческое тело, перегородившее им дорогу, взмахнув руками, отлетело в сторону, потом отлетело второе. Проход был свободен.

— За мной, быстрее! — крикнул он.

Ольга не знала, откуда у нее взялись силы — тело сестры, повисшее на ней, было очень тяжелым, но она быстро продвигалась вслед за спиной Игоря.

В коридоре на их пути оказался невысокий тщедушный турок.

— Выход! — заорал Игорь. — Где выход! Экзит, экзит, ну, живо, — он тряхнул его за воротник.

Турок молча показал, они побежали дальше и уперлись в какую-то дверь. Игорь плечом выбил ее, дальше начинался какой-то коридор, узкий, с многочисленными дверьми. Двери распахивались, оттуда высовывались головы, светловолосые, темноволосые, и тут же прятались обратно.

— В самом центре гадюшника находимся, — сказал Игорь, вновь прибавляя скорость.

— Экзит! — слышала Ольга далеко впереди его разъяренный голос.

Тащить сестру становилось все тяжелее, и Ольга уже изнемогала, ей казалось, что коридор никогда не кончится.

Вдруг впереди забрезжил свет, раздались крики, удары. Ольга остановилась, но сзади на нее кто-то навалился, стал вырывать из рук Риту.

Ольга закричала, и в тот же момент перед ней возникла показавшаяся ей громадной фигура полицейского в каске, со стеклянным забралом. Он взмахнул дубинкой, и человек, напавший на Ольгу, громко закричав, упал на пол. На платье Ольги из его рассеченного лба брызнула кровь. Появился второй полицейский, и они вдвоем завели лежащему на полу мужчине руки за спину и защелкнули на них наручники.

«Мы спасены», — подумала Ольга, и на нее навалилась усталость, она даже не смогла подняться, только подползла к сидящей у стены и опустившей голову на колени Рите.

— Риточка, малышка моя, мы спасены, ты понимаешь! Как они вовремя пришли. — Она обнимала сестру, но та по-прежнему ни на что не реагировала. — Скоро мы будем дома, — говорила она сестре, — они переправят нас в посольство, а там — к себе домой. Ольга и забыла в этот момент, что никакого дома у них не было, но это были такие мелочи по сравнению с тем, что они перенесли.

Полицейские что-то громко кричали на турецком, стучали во все двери по обе стороны коридора, а если двери сразу не открывались, двумя-тремя ударами вышибали их, вытаскивали из комнат полуодетых мужчин и женщин. В суматохе Ольга потеряла Игоря из виду.

— Игорь, Игорь! — закричала она и вдруг увидела, как двое полицейских ведут его по коридору прямо к ней, руки у него скованы за спиной наручниками, как и у всех, кого обнаружили в комнатах.

— Игорь! — Ольга вскочила, схватила полицейского за обшлаг рукава. — Он не виновен, отпустите его!

Но полицейский грубо отпихнул ее, она упала на сестру.

— Мы оказались здесь случайно! — кричала им Ольга. — Мы русские! — В панике она забыла, что говорит на непонятном полицейским языке. — Отпустите нас или проводите в посольство, у нас есть для вас нужная информация о хозяине борделя.

— Русски? — полицейский понял лишь одно слою, подняв забрало, посмотрел Ольге в лицо. — О’кей, русски, — он засмеялся и быстро что-то сказал своим товарищам, подошедшим к нему на крик.

Ольгу, а затем еле держащуюся на ногах Риту грубо подняли за плечи. Ольга все пыталась объясниться, перейдя на свой ужасный английский, но ей вывернули назад руки, и она почувствовала, как на ее запястьях защелкнулась сталь наручников. Происходящее было настолько невероятным, что Ольга замолчала, молча смотрела, как то же самое проделали с Ритой. Ольга ловила взгляд Игоря, когда их гурьбой повели на улицу.

— Все будет хорошо, Олененок, мы выпутаемся, — сказал он, перехватив ее взгляд, и тут же один из полицейских с размаху ударил его по губам, что-то заорав, видимо, приказывая молчать.

На улице стояла большая группа людей, многие в спешке были полуодеты, и у всех за спиной были скованы руки. Среди толпы Ольга различила Артура и Ахмета. На лице Артура была крайняя степень испуга, такое лицо у него было, когда Игорь наводил на него пистолет. Ахмет улыбался, злорадно посматривая на Ольгу и Игоря из-под густых бровей и слизывая языком вытекающую из разбитой губы кровь.

Ольга подняла голову и увидела чужое звездное небо и ярко освещенные лучами прожекторов огромные минареты. Плечами, кое-как, она и Игорь поддерживали Риту, не стоящую на ногах.

Потом полицейские стали загонять арестованных в машины с крутящимися мигалками — мужчин отдельно, женщин отдельно, и их отделили от Игоря. Какая-то женщина, незнакомая Ольге, теперь помогала ей держать Риту, а потом их всех затолкнули в машину.

Прошло не меньше двух дней, а может быть, гораздо больше, Ольга потеряла счет времени. От сокамерниц она узнала, что полицейские Стамбула время от времени предпринимали рейды по избавлению города от таких вот злачных мест, и Ольгу взяли вместе с проститутками в облаву, совпавшую с попыткой Ольги и Игоря освободить Риту. Первые часы Ольга была полна надежды, что скоро во всем разберутся и всех попавших по недоразумению, отпустят. Но уже скоро ей начало казаться, что она попала в страшный бесконечный сон.

Унижения и издевательства, которые ей пришлось вынести в полицейском управлении, казались ей высшей точкой кошмара. Всех задержанных доставили туда для допроса, но, как Ольга ни старалась со своими минимальными знаниями английского что-то разъяснить, ее никто не слушал. Не слушали даже тех, кто говорил на чистом турецком. У нее отобрали сумочку, документы, не снимая наручников, поставили лицом к стене вместе с другими женщинами, Ольга крутила головой, разыскивая сестру, но чья-то рука грубо ткнула ее лицом в кафель стены, и все же она успела увидеть Риту — та стояла неподалеку, прислонившись к стене всем телом и пошатываясь. Чужие мужские руки обшаривали тело Ольги с головы до ног, похотливо задерживаясь на груди и бедрах. «Я не вынесу всего этого», — подумала Ольга, но дальнейшее было страшнее — их всех завели в маленькую комнату, и две женщины-турчанки стали их раздевать, сняв, наконец, наручники. Их оставили совсем обнаженными, а одежду брезгливо бросили на пол. Рите стало совсем плохо, она опустилась на кафель пола, прошептав: «Кружится голова, все сильнее» — и упала без чувств. Подхватив ее под руки, одна из женщин в униформе ее куда-то поволокла. Ольга бросилась вслед за ней, но другая женщина перегородила ей дорогу.

— Это моя сестра, понимаете, сестра! — Ольга, забыв обо всем, опять кричала на русском и пыталась бороться с женщиной, но подоспевшая к ней на помощь вторая ловко вывернула Ольге руки за спину, и на них опять оказались наручники, затем, голой, ее куда-то повели.

От ужаса и унижения Ольга потеряла сознание, а когда пришла в себя, обнаружила, что она лежит, а сверху, как это бывает в больнице, бьет прожектор. Она хотела пошевелиться, встать, но почувствовала, что руки и ноги у нее чем-то пристегнуты, а ноги раздвинуты, как на приеме у гинеколога. Над ней склонилось лицо немолодой уже турчанки в белом, бросились в глаза ее пробивающиеся усики над верхней губой. Турчанка говорила что-то, повторялось часто одно какое-то знакомое слово, Ольга его где-то слышала и поняла, что она имеет в виду наркотики.

— No! — воскликнула Ольга. — Наркотики no!

Но в тот же момент острая боль пронзила ее между ног — это турчанка заглядывала туда, вставив специальное зеркало.

«Они ищут что-то прямо в моем теле, вероятно, наркотики», — догадалась Ольга.

Ничего не обнаружив, ее отстегнули, погнали дальше, в общий душ. Обернувшись, Ольга видела, что на ее место легла другая женщина.

Стоя под прохладным душем на склизком полу, Ольга думала, что ничего хуже уже не может быть. Потом ей швырнули полотенце, все в каких-то пятнах, а когда она, брезгливо держа его двумя пальцами, все же заставила себя им вытереться, ей вернули ее одежду после дезинфекции, пахнущую отвратительным резким запахом, похожим на рвоту. Чище одежда не стала, и пятна крови, которой залил ее юбку мужчина в коридоре, стали бурыми и заскорузлыми. Ольга покорно оделась, она уже поняла свое бесправие здесь, и ее, больше не заковывая, куда-то повели. Она едва понимала, где она, что с ней. Ей хотелось лишь уснуть, по-настоящему, чтобы проснуться в нормальном человеческом мире, к которому она привыкла: пусть дядя Коля хоть до шести утра поет с друзьями военные песни, пусть Мишенька сутками играет гаммы, это такое счастье… Ее привели в небольшое помещение, она даже не стала его разглядывать, она легла на пол, оказавшийся ледяным, и отключилась в странном тяжелом сне, похожем на летаргию. Она видела, как наяву, сцены из своей жизни: она уезжает на поезде, а маленькая девочка, еще даже не подросток, бежит за вагоном и машет ей рукой, стараясь не плакать… Потом девочка превращается в очаровательную юную девушку и счастливо сообщает: «Я стала женщиной, он так божественно целуется».

Очнулась она от странного тепла. Уже был день, сквозь решетки на окнах проглядывало солнце, Ольга лежала на деревянной койке, закутанная в чей-то плед. Рядом, на краешке койки, сидела светловолосая девушка в порванной на плече цветастой кофточке, с изможденным и поэтому кажущимся немолодым лицом. Особенно выделялись ее глаза, сверкающие, как две капли морской воды на неправдоподобно бледной коже.

Увидев, что Ольга проснулась, девушка улыбнулась.

— Ну вот, ты и в порядке, — по-русски сказала она. В ее голосе было столько тепла, что Ольга сразу прониклась к ней доверием.

— Ты русская? — спросила Ольга.

— Да, как и ты, — ответила девушка, — и, насколько я понимаю, в этой камере мы с тобой одни русские, — она кивнула на остальных девушек, сидящих на койках и на полу: — Познакомимся?

— Конечно, — попыталась улыбнуться ей Ольга, — меня зовут…

— Я знаю, Оля, — перебила ее девушка. — Я слышала, как тебя так вчера называла эта, молоденькая… Рита, что ли?

— Да, Рита, это моя сестра, — печально сказала Ольга, и на глаза ее навернулись слезы.

— А меня зовут Марина. — Девушка обняла ее за плечи, в ее зеленоватых глазах мелькнуло понимание. — Да не волнуйся ты за нее, ей сейчас лучше, чем нам, ее увезли в тюремную больницу.

— В больницу!.. — ужаснулась Ольга.

— Говорю же тебе, не волнуйся. Наверняка с ней уже все в порядке. У нее было обычное отравление наркотиками. Со мной в свое время было то же самое… Правда, я попала сюда с улицы, в таком же состоянии. Но, в отличие от твоей сестрички, я все делала добровольно, и наркотики, и… ну ты понимаешь… — говорила Марина. — А в больнице, по сравнению с нашими условиями, даже хорошо, и кормят их лучше и лучше обращаются, — говорила Марина.

Вот это ее улыбчивое спокойствие больше всего ужасало Ольгу. Это означало, что все происходящее воспринимается Мариной не как кошмар, а как норма. Это означало, что здесь, за воротами, захлопнувшимися за Ольгой, Игорем и Ритой, царит совсем другой мир, и законы того мира здесь не властны, о них даже никто не станет вспоминать. Марина попала сюда раньше, и многое ей было уже знакомо.

— Мариночка, расскажи, что происходит, почему тебя, русскую, не отправили сначала в посольство? Почему они не отправили туда и нас? Почему они издевались? Унижали? Неужели они за все не ответят?

— Они должны ответить? — удивилась Марина. — Ответить должны сначала мы. Мы ведь занимались запрещенной работой в чужой стране. А проституция здесь наказывается очень строго… и сутенерство тоже. — Марина была согласна: все, что делали с ней, делали правильно. — Мы же многое знали, когда ехали сюда, а если чего-то не знали, нам быстро рассказали подруги, так чему же удивляться? Ну, попались. Могли и не попасться. А попались, значит, будем мучиться, — спокойно рассуждала Марина.

— Марина, — Ольга схватила ее за обе руки, глядя в ее измученное лицо, на котором навсегда прописалось смирение. — Но ведь я не проститутка, я здесь случайно. Мы с Игорем приехали выручать сестру. Нас за что же?

Она рассказала сокамернице свою историю. В глазах Марины была по-прежнему безмятежность моря, когда Ольга закончила свою повесть.

— Ты мне не веришь? — спросила Ольга.

— Здесь каждая проститутка, которая попадается, сочиняет что-то правдоподобное. — Марина освободила руки из горячих Олиных ладоней и отвела от ее лица светлую слипшуюся прядь. — Но тебе я почему-то верю, лицо у тебя беззащитное, и глаза испуганные, огромные. Но я-то не главная инстанция тут. — Она говорила, все так же улыбаясь, не меняя интонации. — Пока ты спала, тут к нам одна надзирательница заходила, она турчанка и споим турчанкам о тебе рассказывала. Я пока в этой стране живу, язык успела подучить. Так вот, взяли весь публичный дом Ахмета и его самого, и весь персонал, и всех девочек. Ахмет первым показания начал давать, сказал, что ты и Рита у него проститутками работаете. А этот парень, что с тобой был, Игорь, русский бандит, главный сутенер. То же говорил и один русский парень, с тоненькими усиками.

— Это Артур… Они нас подставили, — прошептала Ольга. — Вот почему Ахмет так злорадно улыбался, когда нас брали.

— А Артур твой, — продолжала рассказывать Марина, — уверял, что не знал ни о чем, будто привозил девочек для танцевальной труппы, а Игорь их к Ахмету определял.

Ольга обхватила руками голову, каждую минуту ей казалось, что ничего страшнее она уже не услышит, но каждое слово Марины было еще ужаснее.

— А сестричка твоя, — говорила Марина, — если ты и вправду уверяешь, что попала она к Ахмету по недоразумению, то это еще хуже. Я слышала о таком, поэтому одна и предпочитала работать. У таких девочек сразу отбирают документы, держат взаперти в тесных каморках, почти не дают еды, и они бесплатно должны обслуживать столько клиентов, сколько придет… А наркотики колят непокладистым, если они бежать вздумают или над собой что-то сделать пытаются… И твоя сестра никогда не докажет ничего, тем более что взяли ее наколотую, а за употребление наркотиков здесь и казнить могут. Так что неизвестно, кому из нас еще хуже придется. Малышку Риту могут казнить ни за что в чужой стране.

— Но ведь так не бывает, мы подданные другой страны, они не посмеют! — закричала Ольга.

— Не кричи, если не хочешь еще неприятностей, — зажала ей рот Марина.

— Я не позволю им ничего с собой сделать, я сейчас потребую, чтобы меня связали с консулом, — разрыдалась Ольга.

— Попробуй, — все так же безжизненно сказала Марина. Олины слезы ее не тронули, женских слез она уже насмотрелась. — Может, ты будешь исключением, и у тебя получится. Но не забывай, что это Турция, и у них свои представления о правах человека. Впрочем, — она задумалась, — некоторые девочки выбирались отсюда. Но для этого нужны большие деньги. Нужно нанять адвоката и все такое прочее и всем заплатить — и адвокату, и следователю. Впрочем, сейчас, когда этот бордель с русскими проститутками накрыла полиция, есть небольшая надежда, что нас всех вместе выставят из страны. Но это будет не скоро. Сначала будет длинное следствие, и переводчик будет перевирать твои слова, потому что сам языка знать не будет, а может, ты ему просто не понравишься… Потом еще всякая ерунда, в Турции любят тянуть время… Нужен знакомый богатый мешок, а если его нет, то сиди, как я, и жди и своей участи, и участи своей сестренки.

Вскоре принесли обед: завернутые в листья салата кукурузные лепешки, очень жидкий темно-коричневого цвета суп. Ольга не смогла притронуться ни к тому, ни к другому, а Марина съела и свою и ее порцию.

— Силы нужно беречь, неизвестно, когда будет суд, — сказала она, — и неизвестно, что там дальше, а жить надо.

Прошло несколько дней или недель, прежде чем Ольгу вызвали на допрос. Все время она чувствовала себя совсем больной, ее постоянно тошнило, вид баланды, которую ели все женщины, вызывал у нее приступ мучительной рвоты. «Я умру, — думала она, — и чем скорее, тем лучше. Я не узнаю, каким способом умертвят мою сестру, что сделают с Игорем». Она, пошатываясь, шла по тюремному коридору с руками, сложенными за спиной, к двери следователя, когда оттуда выводили Игоря. Только оттого, что она его видит, ей стало лучше, организм воспрял, словно открылось второе дыхание. Они встретились взглядом. Лицо Игоря было в ссадинах, губа воспалена и разбита, джемпер, как и ее одежда, в бурых засохших пятнах.

— Ты сказал Гейдару, что я твоя жена, ты вправду так считаешь? — успела спросить Ольга прежде, чем двое охранников, ведущих ее, что-то угрожающе закричали и повернули лицом к стене, ожидая, когда проведут другого арестованного.

— Конечно, да, а ты сомневалась, Олененок?! — крикнул он ей, и за Ольгиной спиной завязалась борьба, но, как она ни старалась что-то увидеть, ее насильно затолкнули в кабинет следователя.

Следователь привстал из-за стола, увидев Ольгу, жестом отослал охрану, потом указал ей на стул. Это был молодой турок с приятным, гладко выбритым лицом, лет двадцати восьми, в модном сером европейском костюме и в очках, и поэтому, наверное, очень напомнивший Ольге европейца.

— Меня зовут Неджмедини, Ибрагим Неджмедини. — Он все стоял за столом. — А вас — Ольга Варламова?

«Варламова?» — конечно, по паспорту она носила фамилию мужа, с которым не была разведена, но сценический псевдоним сохранил ее девичью фамилию — и она сама, и ее друзья привыкли называть ее Ольгой Преображенской.

Сел он только после того, как села Ольга, и Ольга прониклась к нему симпатией. После всего того, что ей пришлось пережить здесь, Ибрагим Неджмедини казался ей чудом. Ей снова показалось, что в мире есть справедливость, и она ее добьется. И, главное, она помнила, что крикнул ей Игорь. Он считает ее своей женой, а значит, нужно поскорее выйти отсюда… вместе с ним и Ритой.

— Госпожа Варламова, — следователь говорил по-русски, с едва уловимым акцентом, — мне поручено вести ваше дело, не только ваше, но и всех русских. Местное начальство хотело пригласить переводчика, но, к счастью, нашли меня. Дело в том, что я учился два года в Москве в МГУ и неплохо знаю русский, к тому же мне… как сказать… хорошо знаком ваш русский менталитет. К сожалению, вынужден признать, что дела ваши совсем не из лучших.

— Но тогда почему вы сказали, к счастью? — У Ольги вновь начала гаснуть разгоревшаяся было надежда.

— Я сказал так потому, что тот, кто обычно занимается проститутками и сутенерами, он, как бы это выразиться… всегда очень жесток в этом вопросе. Он стоит на крайних мусульманских позициях, а проституция, по Корану, наказывается очень строго, так же, как и употребление и сбыт наркотиков. В нашей стране мы живем не по законам Шариата, мы все-таки весьма европеизированная страна.

Ольга смотрела на его тонкие черты лица, на длинные изящные пальцы и была готова поверить, что Турция — страна в центре Европы.

— Но все же, все же вас всех могут посадить в тюрьму, и очень надолго, — вдруг грустно закончил он. — И никакое ваше посольство не в силах будет помочь. Но все же законы Турции гуманны, и если человек может доказать свою невиновность, то зря его никто наказывать не станет.

— Но я же невиновна! — вырвалось у Ольги. — И я, и Рита. И Игорь… Я могу вам все рассказать, и вы поймете, что мы попались случайно.

— Вот-вот, — мягко улыбнулся следователь, взял тонкую ароматную американскую сигарету, и Ольга еще раз удивилась красоте и стройности его пальцев, тому, как они держат сигарету, его учтивости и манерам. — Сейчас я закурю, а вы мне все подробно, без утайки, расскажете.

Он внимательно, не перебивая, слушал ее сбивчивую речь, иногда что-то записывал. Когда Ольга наконец замолчала, он вздохнул, закурил следующую сигарету, помолчал и сказал:

— Что ж, все это звучит правдоподобно.

Ольга вспомнила Маринино: «Здесь каждая проститутка, которая попадается, сочиняет что-то правдоподобное» — и с беспокойством посмотрела на следователя.

— Знаете, Ольга Варламова, я почти верю, что все было так на самом деле. Но ситуация все же не так проста, как кажется.

— Чего же проще! — воскликнула Ольга. Ведь мы невиновны!

— Но невиновность нужно доказать, если против вас так много обвинений. Вас, я думаю, оправдать удастся, нужен лишь приличный адвокат. Но опять же, на это потребуется время. Нужно будет связываться с Москвой, делать запросы на вас у наших коллег. Это очень долго.

— Вы так странно говорите. Удастся оправдать меня! А Рита, Игорь… — удивилась Ольга. — Они же тоже невиновны.

— Дело вот в чем… — Следователь достал с полки папку, открыл ее. — Посудите сами, госпожа Варламова, ваш друг, Игорь Дегтярев, оказался таким прекрасным бойцом, что свалил с ног двух наших полицейских. А это нападение на полицию и карается у нас очень строго, почти как в Соединенных Штатах. — Он перелистал страницу, и Ольга поняла, что перед ней лежит дело Игоря. — И вот еще что…

— Но он же не знал, что перед ним полиция, нас преследовали люди Ахмета, — перебила Ольга следователя, опровергая первое обвинение.

— Ну как же! — засмеялся Ибрагим Неджмедини. — Полицейские были в форме и даже в специальных шлемах! А у вашего друга отличное зрение, вы видите, я проверил даже это, я работаю по закону. К тому же против него есть четыре свидетеля.

— Этого не может быть! — воскликнула Ольга.

— Может, госпожа Варламова. Ахмет, хозяин публичного дома, и Артур Говоров, чью роль в этом деле мы еще до конца не поняли…

— Но я же сказала, Артур привозил девочек Ахмету для его заведения, он обманом затащил туда мою сестру, Риту. — Ольга не понимала, как в таком простом деле может возникнуть столько сложностей.

— Есть еще двое свидетелей, вернее, свидетельниц, — возразил спокойно следователь и поправил на переносице очки. — Это Полина и Алина Переверзевы. Они утверждают, что работали стриптизершами в «Колибри». — Ольга вспомнила двух пятнадцатилетних кудрявых близняшек. — И Игорь, который работал там же охранником, предложил им поехать в танцевальное турне в Турцию, Артур в этом деле, как говорят они, был лишь его помощником и отвозил девушек до Стамбула. Когда же они оказались в публичном доме, девушки, которые уже попали туда, просветили их о роли Игоря. Кажется, его кличка Тигр. Он сознательно заманивал хорошеньких юных девушек к Ахмету, беря за это огромные деньги. Артур же, как говорят Переверзевы, ничего не знал, а когда информация дошла до него, явился к Ахмету разбираться, тут и появились случайно наши люди, решившие перед нашим великим праздником избавиться от подобной мерзости в нашем городе. Кстати, эти девочки — единственные, кого мы отпускаем, точнее, передаем посольству. За ними ничего нет, они, как выяснилось на осмотре, — следователь смутился, — даже не имели мужчин.

Ольга сидела бледная, вцепившись в ручки кресла. Игорь был прав. Девочки знали, зачем едут. И Артур хорошо проинструктировал их. Поэтому он и повез «товар», когда дело висело на волоске. Он решил утопить и Игоря, если уж придется тонуть самому. А может быть, Артура тоже выпустят.

— Насчет Артура весьма противоречивые показания, мы пока будем расследовать это дело дальше, — сказал следователь. — Вполне возможно, Переверзевы ошибались в нем.

«Маленькие шлюхи, — думала Ольга, — чтобы выпутаться самим, готовы сказать что угодно. А что будет с людьми, им наплевать. Прав был Игорь, когда плохо говорил о них».

— Но моя сестра, ее ведь тоже насильно, обманом… — губы уже не слушались Ольгу.

— Ваша сестра, когда ее брали, была накачана наркотиками, она употребляла их и раньше. — Следователь взял другую папку.

— Но ей кололи наркотики тоже насильно, чтобы она не сбежала, — расплакалась Ольга.

Следователь протянул ей чистейший, хорошо отглаженный платок.

— Да я-то вам верю, — печально сказал он. — И поверьте, я очень хорошо отношусь к России, это замечательная страна, и к русским вообще… и к вам, госпожа Варламова. Но Рита Преображенская была в публичном доме около четырех месяцев, и Ахмет утверждает, что она была отличной проституткой, а мы не можем доказать обратного, как в случае с Переверзевыми, — он густо покраснел. — Ахмет, правда, утверждает, что и вы, госпожа Варламова, работали с сестрой.

— Но они же все врут, врут, — заливаясь слезами, повторяла Ольга. — И вы верите им, вы верите Ахмету, такому человеку!

— Нет, я лично ему не верю, но показания есть показания, и я обязан их проверить. И я этим занимаюсь. С вами, повторяю, проще всего. Я делаю запрос в Москву и выясняю, когда вы прибыли в Стамбул, бывали ли прежде… Отягощает ваше положение знакомство с Игорем Дегтяревым — ведь вас взяли с ним и приехали, кажется, вы с ним. Не затем ли, чтобы пополнить публичный дом Ахмета? Все эти вопросы возникнут у судей… Вам бы хорошего адвоката, госпожа Варламова. Но он, как известно, стоит больших денег… Если бы они у вас были…

— Но у меня их нет, — пробормотала Ольга, глядя в глаза следователя, и вдруг впервые заметила в них недоверие.

«Нужен знакомый богатый мешок, а если его нет, сиди и жди своей участи и участи своей сестренки», — всплыла в голове фраза Марины.

— Что ж, в таком случае наш разговор пока окончен, — сказал следователь и нажал кнопку на столе — вызов охранника. — Мы еще встретимся с вами, госпожа Варламова, может быть, вам придется дать дополнительные показания, но не надеюсь, что это будет скоро. Видите сами, сколько у меня дел, кроме вашего, хотя мне лично беседовать с вами так приятно.

Дверь открылась, на пороге выжидающе стоял охранник. Ольга продолжала сидеть, вцепившись в стул, хотя следователь галантно привстал, наглядно показывая, что больше не намерен разговаривать.

Он что-то по-турецки сказал охраннику, вероятно, «уведите», и охранник двинулся к Ольге. Мысль работала лихорадочно.

Сейчас ее уведут опять в эту треклятую камеру, и сколько ей еще там дожидаться суда? Месяц, полгода, год? А что потом?

«Но скажи мне, почему всем этим не занимается всемогущий Константин Варламов, твой муж? У него дочерние фирмы по всем восточным странам, и в Стамбуле у него огромные связи, настолько огромные, что…» — В этом месте Игорь тогда фразу оборвал, а Ольга вдруг поняла, чего так упорно добивался от нее следователь, почему был так галантен, все намекал на то, что нужно нанять дорогого адвоката, держался с ней, как с очень богатой женщиной. Ведь у него в руках папка с ее данными, а она по ним Ольга Варламова, и в ее советском паспорте, который тоже был при ней и который отобрали, стоит печать о регистрации брака и нет печати о его расторжении. «Он замечательный, он добрый, он все поймет и спасет меня, — думала Ольга о Косте. — А если вдруг уже поздно… он говорил, что может оказаться поздно… Нет, он хороший, а я во всем виновата перед ним». Охранник грубо поднял ее со стула.

— Господин следователь, еще одну минуту! — воскликнула Ольга.

Ибрагим Неджмедини, который уже сидел за столом, углубившись в бумаги, поднял голову.

— Мне с вами нужно поговорить наедине, — Ольга покосилась на охранника, крепко державшего ее за руки.

Следователь жестом отослал его, охранник плотно закрыл за собой дверь. Ольга опять опустилась на стул, глаза на короткое время заволокло пеленой, ее мутило, потом все прошло.

— Сколько я уже здесь? — спросила она следователя.

— Почти месяц, — ответил он.

— Я не хочу оставаться здесь еще год, — решительно сказала Ольга. — Я больна, я умру здесь.

— Это все, что вы хотели сообщить мне? — удивился следователь наглости заключенной. — Незачем было беспокоить меня. О своем здоровье вы должны были доложить надзирателю… Хотя он не знает русского. Не беспокойтесь, я передам, чтобы вас перевели в больницу. Если это не уловка, чтобы встретиться с сестрой. — Его рука снова потянулась к кнопке.

— Постойте, господин следователь, — имя и фамилию Ольга не сумела бы выговорить, даже если бы ей сию же секунду угрожала смертная казнь. — Вы действительно хорошо понимаете русскую душу и русский менталитет, и вы не зря прожили два года в Москве. У меня к вам есть деловое предложение.

Следователь еле заметно улыбнулся, снова закурил, молча и выжидательно смотрел на Ольгу, забыв про кнопку на столе.

— У меня лично действительно нет денег… на адвоката, но если я позвоню в Москву, одному человеку… он — весьма влиятельный, состоятельный человек… Он прилетит и сможет помочь нанять самого дорогого адвоката, который только есть в Турции, — говорила Ольга, не зная, как подойти к главным словам.

— Я не знаю, как вы позвоните ему… — безразлично сказал следователь. — Но я рад за вас, если вы наймете самого хорошего адвоката.

— И… и… я думаю… — Ольга вдруг стала решительной. Что она сидит и мямлит, терзаясь интеллигенскими комплексами, когда ей дали понять, что жизнь ее сестры, человека, которого она любит, да и ее собственная в опасности. — И, господин…

— Ибрагим Неджмедини, — подсказал следователь.

— Да, так вот, господин Ибрагим Неджмедини, — отчеканила Ольга, — думаю, деньги лично вам тоже не помешали бы, а если следователь не находит состава преступления, то и на адвоката тратиться не придется, все будет ваше.

— Ну зачем же так, зачем же так… — засуетился следователь, поглядывая на дверь.

— Всего-то и дел — дать мне возможность позвонить в Москву, — все так же решительно и прямо говорила Ольга.

— Вообще-то звонить подследственным куда-либо у нас запрещается, — он стал какой-то тусклый и бледный, — но… но…

— Почему бы один раз не сделать исключение? — напирала Ольга.

— Хорошо, например, завтра, — согласился Ибрагим Неджмедини. — Я вызову вас для допроса.

— Нет, сегодня, сейчас! — упорствовала Ольга. — Ах, как все долго в этом вашем дружественном Стамбуле. Вот ведь стоит телефон, господин Неджмедини. — Ольга могла все, ей море было по колено, лишь бы спасти дорогих ей людей, не то что выговорить какое-то турецкое имя! — Ведь наверняка я могу по вашему телефону связаться с Москвой, и никто, кроме нас двоих, об этом не узнает.

Следователь помолчал.

— Кто этот человек? — спросил он наконец.

— Мой муж, Константин Варламов, — ответила Ольга.

Губы следователя растянулись в непроизвольной улыбке.

— Ладно, — вполголоса сказал он. — Почему-то вы мне нравитесь. Вы очень загадочная русская женщина. Звоните сейчас. Только быстро, сюда может зайти мое начальство, — он пододвинул девушке телефон.

— Как звонить отсюда в Москву? — Ольга разговаривала с Ибрагимом уже на равных, и он не возражал. Он быстро взял телефонный справочник, полистал, нашел нужную страницу:

— Вот, — ткнул он пальцем код и подчеркнул его ногтем с аккуратным маникюром.

Ольга сняла трубку, набрала номер. На секунду сердце ее сжалось. А что, если Костя откажет? Тогда все. И для нее, и для Риты, и для Игоря. Но это единственная возможность — других нет…

Секунд пять, слушая гудки, она видела перед собой напряженное лицо следователя, смотрящего на дверь. Потом там, в Москве, на другой планете, в другом мире, сняли трубку, и знакомый, чуть хрипловатый голос строго сказал:

— Константин Варламов слушает.

Ольга опешила от его строгости, зажала низ трубки рукой, не зная, что сказать. С чего она взяла, что имеет право просить его о помощи? Это следователь не знает, что она рассталась с ним вот уже больше двух лет назад.

— Алло? — вопрошала трубка Костиным голосом.

А Ольга все не могла собраться, вся ее решимость разом исчезла. Ибрагим теперь уже удивленно смотрел на нее.

— Да, я слушаю, — с нетерпеливым недовольством повысил голос Костя.

«Сейчас повесит трубку, и мне уже ни за что не дадут ему позвонить», — поняла Ольга, глядя в меняющееся на глазах лицо Ибрагима. И быстрой сбивчивой скороговоркой, захлебываясь плачем, она стала говорить…

— Вы говорили о плохом самочувствии, — следователь подошел к ней, когда она повесила трубку. — Хотите, я лично покажу вас лучшему врачу?

— Нет, — отказалась Ольга. После разговора ей стало почти хорошо. Скоро все благополучно закончится и для нее, и для ее друзей. А она просто раскисла.

Утром следующего дня Константин был в Стамбуле. В двенадцать часов, судя по настенным часам с круглым циферблатом, висящим по другую сторону решетки, где сидели заключенные, которых привели на свидание. Константин зашел в зал свиданий. Ольга сразу увидела его и вцепилась пальцами в прутья решетки. Он еще немного располнел, на нем был двубортный элегантный костюм серого цвета, поверх — светло-кремовый, кажущийся белым плащ. Он прошел за спинами родственников и друзей, пришедших к подследственным, и, не заметив Ольгу, пошел по второму кругу.

— Костя! — окликнула его Ольга.

Он подошел стремительно к решетке, его лицо заметно подрагивало от волнения.

— Я не узнал тебя, Оленька, — сказал он. — Что они с тобой сделали?

Ольга расплакалась, взяв его за руку, полноватую, сильную.

Надзиратель, стоящий сзади, что-то закричал, быстро пошел к ним. Константин ответил ему, тоже по-турецки, сунул в руку купюру, тот отошел от них. Теперь обе Ольгиных руки утонули в ладонях Константина. Вот и все, можно больше не бояться непонятных турецких окриков, ударов. Она сидела и плакала, а он молчал, пока надзиратель что-то вновь не крикнул, перекрыв разноязычные голоса людей.

— Он сказал, Олюшка, что время свидания окончено, — сказал Константин.

— Нет, — сказала Ольга, вцепившись в его руку и не выпуская ее. Сейчас он уйдет, и все начнется сначала.

— Все будет хорошо, уже очень скоро, — пообещал он, осторожно высвобождая ее руку.

Ольга вернулась в камеру, села на кровать, уткнулась лицом в стену. «Уже очень скоро!» — грустно думала она. Костя не знает, какая волокита и бюрократия в этой стране.

— Ну что, приехал твой? — обняв ее за плечи, развернула к себе Марина.

Ольга не успела ответить, звякнул засов на двери, раздался скрежет ключей, надзирательница-турчанка по слогам выговорила:

— Вар-ла-мо-ва?

— Это я, — вскочила Ольга.

Турчанка приказала ей следовать за собой. «Наверное, наши имена звучат для них также трудно, как для нас их», — подумала Ольга, идя по коридору. Она поняла, что после приезда Кости изменилось все, никто не требовал от нее, чтобы она шла, держа руки за спиной, ее вообще никто не вел — турчанка шла впереди, не оглядываясь на Ольгу. Так они дошли до уже знакомой Ольги двери следователя. Ибрагим и Костя мирно курили, сидя за столом, и говорили о политике России, о том, что многие из улиц, которые любил Ибрагим, переименованы.

— Представляете, госпожа Варламова, — говорил Ибрагим, обращаясь к Ольге как к хорошей знакомой. — Горьковская стала Тверской! Как же я буду ориентироваться, если поеду к вам в Москву с женой? Ее давно интересует ваша страна.

— Ибрагим женится, — как о добром друге, сообщил Ольге Костя. — Конечно, это серьезный шаг в жизни мужчины, а какие нужны расходы!

— Да, расходы, — пробормотал Ибрагим, потом повернулся к Ольге. — Госпожа Варламова, должен извиниться перед вами. Вы действительно ни в чем не виноваты, вы попали к нам случайно. Но ведь это требовалось доказать… Так что вы свободны…

— Господин Неджмедини, — рассмеялся Костя, — вы же понимаете, что моя жена не может выйти отсюда в таком… странном виде, позвольте ей переодеться.

Ольга заметила, что в углу стоит большая дорожная сумка, нагруженная пакетами. Костя позаботился об этом, но зачем? Она могла бы переодеться и в отеле или дома. Не хочет она ни в какой отель, она хочет скорее покинуть эту страну. И когда приведут остальных? Риту и Игоря?

— Конечно, господин Варламов, о чем речь, — улыбнулся следователь. — Нам, вероятно, нужно выйти, госпожа стесняется.

Госпожа на самом деле ничего не стеснялась, стеснялась она тогда, когда ее голую обыскивали, ища в теле наркотики, стеснялась, когда мужские руки прощупывали ее сквозь одежду, останавливаясь на груди и щипая за сосок. Теперь она могла раздеться и перед ними обоими, но они деликатно вышли. Ольга подошла к зеркалу и ужаснулась. Спутанные волосы, бледное осунувшееся лицо, синие губы, рваная, грязная блузка и юбка «Фроси», вся в застывших пятнах крови, Она подошла к сумке. Там оказалось и нижнее белье — шикарное, какого она не видела с момента расставания с Костей, и синий, с белым отворотом на борту костюм с юбкой чуть ниже колен, и синие на тоненьких каблучках туфельки, и тончайшие прозрачные колготки. Даже о косметике, которая так шла к Олиным голубым глазам, он позаботился, не забыл. Был в сумке и набор щеток-расчесок.

Ольга поражалась заботливости и предусмотрительности мужа, и это после того, как она по телефону рассказала ему все об Игоре… Как же должен любить ее этот человек, если он так бескорыстен… Ольга привела себя в порядок, оделась, накрасилась, накинула поверх костюма черный плащ и черную шляпку, так идущую к ее светлым волосам. Теперь в зеркале она увидела красивую нарядную женщину, и только легкая бледность, которую не скрасишь румянами, напоминала о месяце заключения. Ольга выглянула из кабинета, мужчины терпеливо дожидались, болтая и покуривая. Увидев, что она готова, зашли в кабинет.

— Вы истинная женщина, госпожа Варламова, — сказал следователь.

— Я согласен, но что это значит в твоем понимании? — спросил Костя.

«Ого, они уже на «ты», — подумала Ольга.

— Настоящая женщина столько времени уделяет своему туалету, что мужчина из-за нее всегда опаздывает, — он нажал кнопку на столе. — И я сегодня опаздываю с допросами, — он что-то сказал вошедшему охраннику и опять обратился к Ольге:

— Но это была шутка насчет настоящей женщины. Вы настоящая женщина, потому что вы красивы. Желаю вам счастья с вашим мужем и больше никогда не ввязывайтесь в сомнительные авантюры, так будет лучше и вам и нам, сбережете и свои и наши нервы, — продолжал он говорить, провожая Ольгу и Константина к двери из кабинета.

— А Рита? А Игорь? — спросила Ольга, останавливаясь.

— Их выпустят чуть позже — не всех же сразу, — сказал следователь, поправляя очки и глядя в пол.

— Я никуда не пойду без них, — твердо сказала Ольга. — Мы же приехали вместе с Игорем, а Риту насильно засунули в публичный дом! Они тоже ни в чем не виноваты! И вы выпустите их всех, сейчас!

— Милая, я тебе потом все объясню. — Константин обнял ее за талию, увлекая к двери. — Рита пока в больнице, а Игорь должен дать еще кое-какие показания на этого… — Константин посмотрел на следователя, ища у него поддержки.

— Дегтярев должен дать показания на Артура Говорова, — сказал следователь.

Ольга, успокоившись, взялась за ручку двери, открыла, стоя на пороге, спросила:

— Но вы точно обещаете, что его отпустят скоро?

— Прощайте. — Следователь наклонился и, взяв ее руку, прикоснулся к ней губами. — Прощайте и извините, надеюсь, мы увидимся в Москве.

Ольге и следователю пришлось посторониться, охранник ввел в кабинет человека. Следователь выпустил Ольгину руку и пошел к столу, на свое место, а Ольга окаменела на пороге, мешая охраннику, который боялся потревожить такую нарядную важную даму, закрыть дверь. Ибрагим что-то говорил ему по-турецки, но тот медлил, а Ольга глаз не могла отвести от этого человека. Это был Игорь. Он стоял, прислонившись к стене, и невозмутимо смотрел на нее, словно и не видел никогда. Его руки сзади были закованы наручниками. Почему? К следователю их водили на допрос, просто заставляя держать руки за спиной. Его губы представляли собой сплошную рану, глаза, заплывшие черно-синими кровоподтеками, смотрели на Ольгу узенькими щелочками. Бежевый джемпер весь был в пятнах крови. Темная, отросшая за месяц борода делала его неузнаваемым, но не для Ольги. «Как же можно не узнать человека, когда любишь его», — подумала Ольга, и у нее болезненно сжалось сердце. Она рванулась к Игорю, но Костя, причиняя боль, рукой, как железными тисками, держал ее за талию и вывел из кабинета. Дверь за ними захлопнулась.

— Дорогая, не устраивай спектакль, — прошептал Костя, когда Ольга попробовала вырваться из его рук в коридоре и вернуться в кабинет, где был ее любимый. — Если ты не уйдешь сейчас же и станешь поднимать крик, ты сделаешь хуже всем нам и своему Игорю тоже. Это все-таки полиция, а Ибрагим — должностное лицо.

Ольга послушалась, и охранник вывел их во двор, провел к высоким воротам у каменной стены, выпустил на улицу. У стены был припаркован «Фольксваген», взятый Костей напрокат. Костя распахнул дверцу машины, Ольга села, медля захлопывать дверцу. Как давно она не была на свежем воздухе, как ей, оказывается, его не хватало. Так же, как сейчас не хватает Игорю, Рите.

— Послушай, Костя, — обратилась она к мужу, но он, перегнувшись через Ольгу, захлопнул дверцу, нажал на сцепление.

— Оленька, давай уедем отсюда подальше и тогда поговорим, — сказал он. — Я вытащил тебя с помощью огромной взятки. Если об этом благодаря твоим крикам станет известно начальству Ибрагима, который оказался хорошим покладистым парнем, и его, и меня, и тебя упекут туда же.

Ольга замолчала, глядя на улицы Стамбула, а видела перед собой лицо Игоря, такое, каким она увидела его, выходя из кабинета следователя. «Ничего, — утешала она себя, — скоро и он будет на воле. А мало ли его били в драках в «Колибри»?»

Отель, к которому они подъехали, совершенно не был похож на тот, где жили они с Игорем. Это был настоящий шедевр современной архитектуры.

— Пятизвездочный, — с гордостью сообщил Костя, помогая Ольге выйти из машины.

То ли от свежего воздуха — отель находился недалеко от Босфора, — то ли от сидения в камере и голодовки голова у нее кружилась, и она оперлась на руку Кости.

Они вошли в просторный вестибюль отеля, и голова у Ольги закружилась снова, она присела на обитые синим бархатом мягкие кресла, стоящие посередине огромного холла. Рядом стоял причудливый аквариум с экзотическими рыбками, бьющими хвостами, диванчики, тоже покрытые синим бархатом, стояли вдоль стен, между ними в резных кадках зеленели восточные, неизвестные Ольге растения. Колонны, расписанные причудливыми, голубыми и фиолетовыми узорами, подпирали высоченные потолки вестибюля, кажущиеся Ольге особенно высокими после низких серых потолков камеры. Толпа туристов весело болтала о чем-то по-английски. Ольга разбирала только то, как они восхищаются страной. Никому и ведомо не было, что где-то в Стамбуле есть тюрьмы, полицейские управления, и там издеваются над невиновными людьми.

— Тебе лучше? — склонился над ней Костя. — Тогда поднимемся в номер.

Они ехали в широком лифте на третий этаж, зашли в номер, чистейший, с голубыми форнитурными стенами, на которых висели картины под стеклом с изображением летящих синих птиц. Коричневая полировка стола, резных стульев сочеталась с излюбленной в отеле сине-фиолетовой гаммой мягкой мебели.

— Это гостиная, — сказал Костя. — Еще есть две спальни. Я помню, что ты всегда не любила спать в кровати вдвоем, какой большой она бы ни была, а сейчас тебе просто необходимо прийти в себя.

Как давно это было, те времена, когда они с Костей ездили в туры по Европе и останавливались в отелях, а он все помнит… Ей было жаль его. Такая любовь, и безответна. Ольга хотела прижаться к нему, но он отстранил ее.

— Сначала в ванную! — скомандовал он. — Тебе нужно хорошенько отмыться от тюремной грязи.

Он показал Ольге ванную, она была похожа на бассейн, круглый, выложенный кафелем и такой огромный. Ольга и раньше видела такие ванны, но сейчас у нее опять защемило в носу. Она медленно раздевалась, зашла обнаженной в прозрачную теплую голубую воду, легла. Какое это наслаждение! Костя подлил из стоящей на кафельной полочке причудливой бутылочки с яркой этикеткой голубую тягучую жидкость. На поверхности воды образовалась переливающаяся пена.

— Ты теперь как Афродита, возвращающаяся ко мне из пены, — сказал Костя, присев на край ванны-бассейна. Ольга была рада, что пена скрыла ее наготу. Костя тысячи раз видел ее обнаженной, но видеть без одежды женщину, которая тебя больше не любит и не будет тебе принадлежать, наверное, очень тяжело.

— Костенька, ты такой добрый, — сказала она.

— Хочешь, я вымою тебя? — предложил он.

— Нет, я сама, — отказалась Ольга, чтобы не мучить его. — Костя, теперь, когда рядом нет полиции, поговорим, — попросила она.

— О чем? — искренне удивился он. — Разве не прекрасный номер я для нас выбрал. Ты не рада?

— Я рада, конечно, рада, — Ольге было стыдно. Он так заботился, а у нее в голове Игорь и Рита. — Но, пожалуйста, давай поговорим о моей сестре и о моем… — она замялась, не зная, как поделикатнее определить статус Игоря, — друге.

— Олечка, но о чем тут говорить? — спросил Костя.

— Например, о том, что Рита больна, и ее можно забрать из тюрьмы и продолжить лечение в нормальной, хорошей больнице, — сказала Ольга.

— Понимаешь, если Ибрагим отпустит ее сейчас, как ты того хочешь, а она еще больна, нам, конечно, придется положить ее в больницу в Стамбуле — она не выдержит перелета, а стамбульская больница, распознав наркоманку, отправит ее в тюрьму, и мы ни за какие деньги ее оттуда не вытащим. Так что пусть подлечится там, — сказал Костя, доставая с полки круглый пузырек с крышкой в виде цветка. — Оленька, разреши мне помыть тебе волосы, как раньше… Я так скучал по тебе… Ты не представляешь, во что они превратились у тебя, пока ты сидела в камере, а я так хочу вернуть им их прежний вид…

— Конечно, — согласилась Ольга. Неужели она не может позволить Косте такую малость, ведь он столько делает для нее.

Руки Кости, нежно касаясь, намыливали Ольгину голову. Раньше, когда он ее купал, хоть какой-то слабый отклик пробуждали в ней его пальцы, пробирающиеся у нее в волосах — сейчас ей хотелось договорить, и больше ни до чего не было дела.

— А Игорь, когда отпустят его? Ведь с ним так жестоко обращаются, — сказала она.

— А ты хотела, чтобы твой… — Костя тоже замялся, — друг спал там на пуховых перинах и его кормили пирожными? Он мужчина, и он нанес серьезные повреждения двум полицейским, неужели они не станут на нем отыгрываться?

Ольга резко повернулась к Косте:

— Но ты что-то сделаешь для него?

— Конечно, я делаю, и Ибрагим обещал отпустить его так быстро, как это будет возможно. — Он улыбнулся и посмотрел на Ольгу. — Я, пока купал тебя, сам весь промок. Что, если я залезу к тебе, и мы как раньше…

— Я не могу, Костя, честное слово, не могу, извини, — Ольга чуть не разрыдалась.

Костя протянул ей полотенце, собрал с пола брошенную Олей одежду.

— Пойду выброшу все это, хоть оно и новое, но надевала ты его там, и я не хочу, чтобы оно напоминало нам о тех днях. — Он пошел к выходу.

— Но, Костя, если ты боишься микробов, одежду можно отдать в чистку, — засмеялась Оля. — А выбрасывать! Она ведь стоит столько денег!

— А мне дороже твой покой, — сказал Костя и вышел.

Ольга закуталась в полотенце и вышла из ванны. Пакет с одеждой уже унесла горничная, вызванная Костей специальным звонком.

«Как в тюрьме», — подумала Ольга. Долго еще она будет все сравнивать с этим полицейским управлением.

— А в чем же я теперь буду ходить? Голая? — стараясь отогнать воспоминания, улыбнулась она Косте.

— Это все для тебя, — сказал Костя, обнял Ольгу за плечи и повел в ее спальню.

Он открывал дверцы шкафа, выдвигал ящики. Чудесное белье в неограниченном количестве, украшения, наряды: платья, костюмы. И так много — одному и ни к чему и незачем. И не сравниться с этими костюмами вычурному костюму Агаты, купленному на рынке Ритой, и не сравниться всем этим юбкам с юбкой «Бетти»…

— Костенька, — только и прошептала Ольга, гладя мягкий шелк платья цвета бирюзы. — Я никогда не видела такого мягкого шелка.

— Это платье от Диора, — небрежно произнес Костя. — Да, да, представь себе, и в Турции можно купить не только то, что продается на рынках России.

На одной из полочек среди дезодорантов, французских духов и туалетных вод, купленных Костей, Ольгу привлекла незнакомая ей надпись на граненом пузырьке.

«Иссие Мияке» — по-русски прочла она английские буквы, открутила крышечку и почувствовала свежий холодный запах фруктового аромата.

— Понравилось? — радостно спросил Костя. — Это последнее достижение мировой парфюмерии, доступное лишь избранным, — японские духи.

Ольга немного подушилась ими, запах уносил ее в страну экзотики. За последний месяц она привыкла к другим запахам, запахам пота, засохшей крови, немытых тел, которым тесно было в маленькой вонючей камере.

Ольга даже не знала, что выбрать ей из одежды, и Костя, понимая, что она хочет отдохнуть, сам выбрал для нее, взяв с полки спальное белье — короткую рубашечку с кружавчиками и панталончиками с такой же отделкой до колен. Белье было из натурального шелка и, как убедилась Ольга, когда надевала его, французское.

Она легла на постельное белье из голубого атласа, подушка была невообразимо мягкой, пуховой, под стать ей было и стеганое атласное одеяло. Ольга вновь залилась слезами. Ей приходилось спать в камере и на полу, если поступало много турчанок, и они сгоняли ее и Марину с койки, которую ту делили вдвоем. А на чем сейчас спит Рита? А где Игорь?

— Отдыхай. — К ней наклонился Костя, протянул ей какую-то таблетку и дал запить ее стаканом воды.

Ольга уснула спокойным блаженным сном, без кошмаров и ужасов.

Днем Костя возил Ольгу смотреть исторический Стамбул. Ольга видела, как восторгались все при виде Голубой мечети. Она и Костя смотрели на мечеть с моста Галата. Взметнувшиеся в небо минареты, многочисленные купола, поразительное благородство колорита, где преобладают все оттенки голубого. А напротив — собор Айя-София. «На протяжении четырнадцати веков собор служил христианству и исламу, вызывая восхищение народов Востока и Запада», — говорил гид, нанятый Костей, а Ольга смотрела в другую сторону — туда, где узенькая улочка спускалась вниз и стоял такой незаметный среди прочих домов отель, в котором жили они с Игорем. Игорь… Прошло еще две недели — ни Риту, ни его не освобождали. Костя ходил к Ибрагиму, говорил, что уже скоро, нужно только потерпеть еще чуть-чуть. Это было невыносимо.

Спали они с Костей в разных комнатах, вместе завтракали в ресторане отеля, потом Костя заставлял Ольгу отдыхать — ему не нравился ее все еще нездоровый вид. После отдыха они плавали в бассейне отеля, посещали оздоровительный центр, где были и сауна, и массаж, и джакузи. Для игры в теннис Ольга была слишком слаба, и Костя ходил один. Вечером они ужинали в первоклассных ресторанах, но Ольгу ничего не радовало, и Костя не мог этого не видеть. Как не мог не видеть ее постоянных недомоганий, которые она тщательно, чтобы не расстраивать, скрывала от него.

— Я нашел прекрасного врача, он осмотрит тебя, — сказал Костя. Врач был и в отеле, но он сказал, что у Ольги обычная акклиматизация, и это пройдет. Посвящать его в то, что жена вышла из следственного изолятора, Костя не стал и обратился к частному врачу, державшему свою клинику в центре Стамбула. Но Ольга все не шла к врачу, она уверяла Костю, что с ней все нормально, это лишь из-за волнения за Риту и… и Игоря.

Несколько раз, тайком от Кости, когда он был занят на корте или пропадал в своем оздоровительном центре, от которого Ольга чувствовала себя еще хуже, она ходила к полицейскому управлению, просила свидания с подследственными Преображенской или Дегтяревым. Она помнила, что и знакомые, и родственники допускались для кратких бесед, и Костя приходил к ней. Но ей всякий раз отвечали отказом.

А Костя, как выяснилось потом, догадывался, где она была.

— Ну что ты мучаешь себя, — укорял он. — Рита еще в больнице, а за Дегтярева я отвалил уже такие деньги, что впору фирму продавать, все будет в порядке.

Ночами он укладывал ее спать, Ольга научилась засыпать без таблеток. Костя сидел рядом и гладил ее волосы, когда ласки его становились слишком смелыми, Ольга убирала его руку.

— Пожалуйста, не надо, — просила она.

Он уходил к себе, а на следующий день извинялся и дарил ей дорогие украшения — тоненькую переплетенную цепочку из золота с медальоном, усыпанным бриллиантами.

Костя ругал Ольгу за визиты к полицейскому управлению, но она ничего не могла с собой поделать. Мысль о том, что Рита так долго не выходит из больницы, мучила ее. И, надевая Костины подарки, она думала, а вдруг Рита так серьезно больна, что может умереть. Тогда ей должны сообщить. Она решила добиться встречи со следователем. Если Рита умерла, она хочет знать эту горькую правду.

Ольга подошла к высокому забору и увидела, как отъезжает от него белый «Пежо» и как закрываются ворота. «Кого-то отпустили», — поняла она. «Пежо» остановился, и из него выскочила женщина в темном платье, длинном, чуть ли не до пят, с косынкой на голове и бросилась к Ольге. «Чего нужно от меня этой турчанке?» — подумала Ольга, но женщина подбежала, и из-под платка выбилась непокорная русая прядь, и на Ольгу полыхнуло морской глубиной.

— Марина! — воскликнула Ольга.

Женщины обнялись.

— Значит, и наших всех выпускают, всех русских! — радовалась Ольга. — Неужели Костя смог и это?

Марина вмиг посерьезнела, а из машины высунулся турок и что-то стал кричать ей. Марина ответила по-турецки и повела Ольгу к машине.

— Поехали отсюда подальше, здесь никому задерживаться не хочется. Абдулла тебя подвезет, а по дороге поговорим. — За рулем сидел плюгавенький, некрасивый до отвращения турок, с длинным носом, мокрыми толстыми отвисшими губами.

Марина что-то сказала ему, и они поехали, как поняла Ольга, просто по улицам, чтобы была возможность пообщаться.

— Ты извини, к себе не приглашаю, мой дом теперь у Абдуллы, а он сказал, что с моим прошлым покончено навсегда, и я буду, как истинная мусульманка, сидеть дома, а выходить на улицу только под чадрой. Я еле уговорила его разрешить мне поговорить с тобой, сказала, что ты порядочная дама, да он и сам видит, не дурак.

Абдулла с одобрением косился на длинную юбку Олиного платья от Диора.

— Он по-русски ни бе, ни ме, ты не волнуйся, — весело сообщила Марина, и Ольга заметила, что в ее глазах и лице пропал налет обреченности. Марина рассказала, что выбраться из тюрьмы помог ей Абдулла. Он очень богат, и, когда у нее совсем не было клиентов, она шла к нему. Он говорил, что любит, предлагал жениться, она тогда лишь хохотала. Теперь, когда он разыскал ее в камере, выкупил у Ибрагима, она согласилась стать его женой. Скоро их свадьба. Абдулле придется преодолеть много преград. — Жениться мусульманину на русской проститутке — не такое простое дело, но ему что в голову ударит, то он и сделает. А я… я, знаешь, его даже почти люблю, — вдруг сказала Марина. — Ну кто меня когда жалел и любил, я ведь детдомовка. Кобели эти меня только трахали.

Абдулла залопотал, недовольно покачивая головой — очевидно, смысл последнего слова был ему знаком. Марина сзади обняла его.

— Дурашка-Абдулашка, — сказала она, целуя его лысину.

Турок засмеялся.

— А что с моей сестрой, не знаешь? — осторожно спросила Ольга. — Жива она, не слышала? Мне кажется, она умерла, а от меня скрывают.

— Рита? Почему умерла? Ее давно из больницы отпустили, правда, мне кажется, ее еще немного долечить надо было, у нее ломка не совсем кончилась, ей турчанки подбрасывали из жалости наркоту, им при свиданиях передавали, но угрозы для жизни нет. А мы с ней, как с тобой, на одной койке спали, о тебе разговаривали. Она плакала, раскаивалась.

«Отчего же Ибрагим не сказал это Косте?» думала Ольга.

— А про Игоря знаешь что-нибудь? — спросила она.

— Там совсем плохо. — Марина даже забыла про свое счастливое освобождение, помрачнела. — Его и так не особо жаловали за непокорность, а как тебя выпустили, его каждый день на допрос стали таскать, какое-то признание выколачивать… Даже наша надзирательница, которая нам вести приносит, на что уж русских не любит, а его ей жалко стало. Говорит, если еще недели две такие допросы продлятся и он им там чего-то не подпишет, он просто не выдержит.

Ольге стало плохо, она откинулась на спинку сиденья. Марина что-то крикнула, турок остановил машину, выбежал и принес Ольге бумажный стаканчик с минеральной водой. Ольга выпила, глядя перед собой пустым взглядом.

— Но как же так? Костя такую сумму Ибрагиму отвалил. Почему? — спросила она у Марины.

— Знаешь, может, это сплетни все, но надзирательница своим говорила, что русские, как шакалы, живьем сожрать друг друга готовы. И что твой муж платит Ибрагиму совсем не за то, чтобы твоего парня выпустили. Но я не говорила ничего, а ты не слышала. Тебя где высадить? — спросила она. — Абдулла уже злится.

— Я сейчас выйду, — Ольга, пошатываясь, вышла из «Пежо».

— Брось расстраиваться, подружка, — вышла из машины Марина. — Зачем тебе два мужика? Одного хватит, — она пересела вперед, к Абдулле. — Поеду начинать новую жизнь, по законам Шариата. — Дверца захлопнулась, и белый «Пежо» скрылся.

Ольга кое-как добралась до отеля, поймав такси. Кости не было, и она легла прямо на диване в гостиной, так ей было плохо.

Костя вернулся с корта. Стоял март, и на улице играть было еще холодно, занятия проходили в спортзале отеля.

— Оленька, — бросился он к ней, не зайдя в душ. Он был разгоряченный, даже какой-то подтянутый, в полосатой тенниске, белых шортах. — Сколько раз я говорил, иди к врачу, — выговаривал он ей, держа ее за руку, потом, хлопнув себя по лбу, пошел к телефону. — Я вызову его сюда.

— Не надо врача, — сказала Ольга, глядя ему прямо в глаза. — Костя, ты знаешь, Рита уже не в больнице. Она давно в той камере, где была я, а Игорь… — Ее глаза наполнились слезами, когда она рассказывала мужу, как с ним обращаются.

— Да что ты говоришь? Риту перевели из больницы? Я не знал! Значит, уже скоро она будет с нами! Я сейчас же иду к Ибрагиму, только приму душ. — Он ушел и через пятнадцать минут, элегантно одетый, аккуратно причесанный появился опять.

— Тебя не радует, что я, может быть, привезу твою сестру? И ты даже не хочешь меня поцеловать? — спросил он.

Ольга, встав с дивана, вяло поцеловала его в щеку. Странное недомогание прошло. Ей все время становится так плохо, когда она думает о том, как плохо ее сестре и любимому.

— Ты обещал позаботиться и о судьбе Игоря, — напомнила она.

— Разве я когда-нибудь не делал того, что обещаю? — Костя был уже в дверях и улыбнулся ей.

Ольга вскочила и подбежала к окну, когда «Фольксваген» Кости уже отъехал. Только из-за того, что слова Марины так потрясли ее, она вновь дала сейчас себя обмануть и не заметила обмана. А ведь в словах мужа было явное противоречие. Все две недели он докладывал ей о том, что Рита в больнице, справлялся у Ибрагима о ее здоровье, а один раз даже лично посетил ее, а выяснилось, что она уже неделю в камере. Значит, если он лжет в этом, он лжет и в остальном. И слова надзирательницы, переданные ей Мариной, которым она не поверила тогда, правда. Зачем Косте сохранять жизнь человеку, которого любит любимая им женщина? Только в том случае, если он глубоко порядочен и благороден, как думала она о нем, а он не такой.

Ольга металась по номеру отеля, ожидая мужа. Услышав, что он возвращается, она села в кресло. Она и не представляла, с каким чудовищем живет. Но, может, она опять ошибается? Она ведь столько раз ошибалась в Игоре, не верила ему.

Костя зашел какой-то мрачный, швырнул плащ на диван гостиной. Сел, не снимая уличной обуви, в кресло.

— Понимаешь, Оленька, все усложнилось, — сказал он. — То ли начальство проведало само, то ли кто-то стукнул, но Ибрагима отстранили от этой должности. На его месте другой, он и русского не знает, говорит через переводчика. Кстати, переводчик в русском тоже не силен. И он принципиален, жесток и принципиален, и выход тут один — побег. Но это очень опасно. Ты понимаешь, милая, на что я способен ради тебя? Ты представляешь, какие еще понадобятся деньги?

— Да, я все понимаю. — Ольга улыбнулась, начиная играть.

Если он лжет, не нужно показывать ему, что ты догадываешься — так будет легче поймать его.

— Я на все готов, — он встал с кресла, перешел к ней, обнял ее, потянулся к ней губами, — а тебе даже кажется странным за это отблагодарить меня поцелуем.

Ольга отшатнулась.

— Я не могу сейчас, как ты не понимаешь, ведь ты умный человек.

— Ты переживаешь за своего друга. Но я делал все, чтобы вытащить его. Тебе передали, что с ним слишком жестоко обращаются, но это не моя вина. Просто его допрашивал уже другой следователь. Я же сказал, Ибрагима отстранили от дела русских, а он по-прежнему брал у меня деньги. Я обманут как сопливый мальчишка, но он поплатится, когда здесь не будет тебя, я с ним рассчитаюсь, — обиженно говорил Костя.

«Вот сейчас все выяснится». — У Ольги сердце выпрыгивало из груди, но она, прижавшись к Косте, сказала:

— Извини, просто я слишком нервничаю. Прости меня. Значит, Ибрагима отстранили давно, а он брал твои деньги?

— Ну конечно! — воскликнул Костя.

Марину выпустили только сегодня, и Абдулла действовал через Ибрагима. Вот все и выяснилось. Ольга встала с кресла, ненавидящим взглядом посмотрела на бывшего мужа.

— Ты все это время врал мне, Костя, и не пытайся больше врать, я знаю больше, чем ты думаешь. Но зачем тебе это, зачем? Я могу понять, ты можешь ненавидеть Игоря. Но чем виновата моя сестра?

— Тем, что она твоя сестра. — Костя тоже встал напротив Ольги, глаза его стали жестокими.

— Продолжай, скажи мне все, хватит этого обмана, — спокойно сказала Ольга, стараясь не вцепиться ногтями в ненавистную, вдруг показавшуюся ей жирной, физиономию Кости.

— А дело в том, что я люблю тебя и хочу, чтобы ты была со мной. Я покупал тебе лучшие платья, лучшие вещи, чтобы ты выкинула из головы своего друга-бандита, но все напрасно. Я обещал тебе спасти твою сестру и его, но на тебя и это не повлияло — ты каждую ночь отказываешь мне, — говорил он. — И ты думаешь, что, пока ты так себя ведешь, пока ты отказываешься быть моей женой, я стану им помогать?

Вот это уже была горькая, настоящая правда жизни, к которой с детства привыкла Ольга. Что-то слишком добрым и бескорыстным предстал здесь перед ней Костя.

— Но зачем я тебе, зачем? — почти простонала она. — Ведь я люблю другого.

— Мне нужна ты, понимаешь, ты, твое тело, твоя внешность. Что за дело мне, какие мысли будут в твоей голове, если ты будешь со мной, а я буду тобой обладать? — усмехнулся Костя. — Да и забудешь ты его, очень быстро забудешь. Ты уже хлебнула лиха и в Москве после расставания со мной, и здесь. А этот парень никогда не сможет дать тебе того, что дам я. Он безработный, и я позабочусь, чтобы его не взяли ни на одну из нормальных работ. У меня большие связи, ты даже представить себе не можешь какие. — В его лице была жесткость. Наверное, так он разговаривает на работе с подчиненными или конкурентами. — Короче, я предлагаю компромисс, — он сел, хлопнув себя руками по коленкам.

«Какие у него противные жирные руки, — подумала Ольга, — и как противно свисает брюшко, несмотря на его походы на теннисный корт».

— Я устраиваю им побег, плачу охране, надзирателям, начальнику управления — всем, кому потребуется, — говорил он, и его слова отдавались в ушах Ольги гулким эхом. — Тебе придется уехать, потому что, если сорвется, от Риты потянется нить к тебе, и могут вторично взять тебя как организатора побега. Итак, ты уезжаешь. Сегодня. Дня через два я возвращаюсь с Ритой. Нужно время на организацию побега, если не удастся выкрасть ее документы, на подделку паспорта. Твой любовник тоже окажется на воле и тоже будет снабжен документами.

— Как я могу тебе верить, что ты не оставишь его там? — спросила Ольга.

— Твоя сестра не станет тебе врать, она встретится с ним при побеге и расскажет тебе все, — ответил Костя. — А ты в Москве возвращаешься ко мне, нам не нужно даже заново регистрировать брак — мы не разведены.

— Костя, вспомни, почему мы расстались, — возразила Ольга. — Я не смогу быть просто домохозяйкой, я не люблю тебя настолько, чтобы просто жить и ждать тебя. Это будет пытка, а не жизнь. И не только для меня.

— Я переменил свои взгляды, ты можешь вернуться в кино, — пожал плечами Костя. — Теперь я достаточно могуществен, чтобы мою жену снимали в первых ролях и не тащили в постель.

— Я не могу вернуться в кино, я бездарна, так сказал Кондратенко, хоть он и вел себя не совсем пристойно, но я ему верю, — возразила Ольга.

— Оленька, сколько раз я говорил тебе, что все на свете продается и все покупается, главное — назвать правильную цену. И у него она была. Сначала он кричал: «Уйдите вон, она талантливейшая из наших молодых актрис!», — потом, по мере повышения суммы, что я ему предлагал, его запал становился все меньше, а потом он даже согласился сыграть сцену твоего совращения, по-стариковски причитая, когда я отсчитывал ему деньги: «Как жаль, кинематограф столько потеряет…»

— Как ты мог… — больше ничего она не могла сказать.

— Мог, я хотел так, и я так сделал, я мужчина, и если я буду поддаваться сентиментальным порывам, я буду не мужчиной, а тряпкой, — сказал Костя. — Конечно, мне было жаль старика…

— А меня… ведь ты никогда меня не любил, если так… — слова куда-то исчезали, да и нужны ли были слова.

А в лице Кости она увидела ту злость и жестокость, что видела тогда, на даче, когда они познакомились. Первое впечатление самое верное. Он и был таким, избалованным сынком богатых родителей, привыкшим получать все, что захочет.

— Любил, не любил? Я тебя хотел, как никого не хотел, особенно когда ты стала сопротивляться и чуть не расколола стеклянную стену зимнего сада. Я предлагал тебе деньги, но на них ты не купилась, — говорил он.

— Потому что не все продается. — Сколько раз они в семейной жизни смеялись, когда она говорила эту фразу. — Я не продаюсь.

— Продаешься, — язвительно сказал Костя, — но не за деньги. За что-то другое — за комфорт, спокойствие, наличие рядом мужа, который снимет твои проблемы.

— Нет, ведь я не вернулась к тебе после разрыва, хотя мне было порой очень трудно.

— Значит, твоя цена другая, — расхохотался Костя. — Знаешь, какая? На той чаше весов, где кладут золото, будет твоя сестра, твой любовник, и ты будешь со мной. Вот твоя цена.

— Да, — согласилась Ольга. — Но скажи мне, все-таки я не понимаю, ты не маньяк, образованный мужчина, ты знаешь столько языков, у тебя за плечами философский факультет. Зачем тебе я? Вот такая? Продающаяся за благополучие моего… как ты выразился, любовника, моей сестры. Ведь я теперь тебя буду ненавидеть.

— А ты не покажешь этого, крошка, — сказал Костя. — А потом, со временем, все забудется и пройдет. А зачем ты мне нужна, я сказал. Я так захотел, ты мне понравилась, может быть, меня до сих пор подзадоривает твое непокорство. А я мужчина, и я должен добиваться того, чего хочу. А иначе, если я не добьюсь чего-то один раз, я не буду уверен в себе, и в следующий раз уже могу не справиться с более легкой проблемой. А потом я вообще потеряю веру в свои силы и стану ничтожеством. Я всячески добивался тебя и вот добился. Ты моя.

— Но Игорь, когда он выйдет и приедет в Россию, он найдет меня, он меня просто украдет у тебя. Ты не знаешь, что такое сила любви, — сказала Ольга.

— Ему нужна будет такая шлюха? Я покажу ему, как ты существовала те годы, что ушла от меня, пока не встретилась с ним, и он поймет, что твоей сестричке, залетевшей в публичный дом, до тебя далеко! — Он выложил перед Ольгой конверт.

Ольга перебирала фотографии, не веря своим глазам. Она, обнаженная, в объятиях одного мужчины, другого. Разные позы. Такие смелые, такие отвратительные. И что-то во всем этом такое знакомое…

— Дима! — воскликнула она. — Ты отобрал у него пленку, твои люди сделали фотомонтаж.

— Дима, — согласился Костя. — Но у меня нет в запасе таких изумительных фотографов, он делал это сам. А иначе откуда у него мастерская в самом центре, если не на мои же деньги.

— Дима, как он мог… — повторяла Ольга.

— Все на свете продается… — начал Костя.

— Это ложь, соседка видела, как твои люди увезли его куда-то в машине, они били его, они его заставили! — кричала Ольга.

— Человека нельзя заставить сделать то, чего он не хочет. Я говорю о мужчинах, не о женщинах. Как бы я ни хотел стереть с лица земли твоего любовника, должен признать, что он настоящий мужчина. Ему требовалось только подписать бумагу о своей виновности, выгородив Артура. За Артуром большая организация, и, если заговорит он, полетят многие люди. Там же не только девочки, там наркотики, оружие… А Диму всего-навсего привезли на пустырь, пару раз дали по ребрам, и он согласился на все. Его ценой тоже были не деньги. Его ценой был страх.

— И ты как-то замешан в истории с Артуром… — прошептала Ольга.

— Меня хорошо попросили, большие люди помогают друг другу, ну был еще и личный интерес, — усмехнулся Костя.

— Есть ли предел твоей подлости? — устало спросила Ольга.

— Если ты еще раз скажешь так, ты никогда не увидишь свою сестру, — раздраженно и зло произнес Костя, хлопнув рукой по столу: — Все, хватит! — Он позвонил, позвал горничную.

— Соберите вещи мадам, она уезжает, вон ее комната, — сказал он появившейся молоденькой метиске.

Чемодан был упакован в мгновение ока. Ольга сидела одетая в кресле гостиной.

В ее отношениях с Игорем действительно все кончено. Он найдет ее в России, если побег удастся. Увидев фотографии и сопоставив их с ее приходом в «Колибри», к Гейдару, он даже сомневаться не будет, что она была проституткой. Стала же проституткой Вика, а он вышибалой.

Костя сам собирал свой чемодан.

— Я отвезу его в камеру хранения Аэрофлота, нам с Ритой надо будет покинуть страну как можно быстрее, ее будет искать полиция, так что из отеля мы уедем вместе. — Чемоданы были собраны и стояли на полу гостиной. Костя заказал по телефону для Ольги билет, она должна будет получить его в специальной кассе Аэрофлота.

— Поехали, — сказала Ольга. — Чего мы ждем?

— Муж идет на такое рискованное дело, а жена даже не хочет его отблагодарить, — сказал Костя. — Я говорю пошлость, Оленька, но мы так долго не были вместе, а я так мечтал о тебе, и это нормально, что я хочу, чтобы ты доказала мне, что ты по-прежнему моя жена.

«Придется пойти на это, иначе он просто откажется их спасать», — подумала Ольга и стала стягивать с себя платье.

— Подожди, я сам, — попросил Костя. — Мужчина должен раздевать женщину сам, — его пальцы расстегивали пуговки на ее груди. Внутри у Ольги все сжималось от омерзения, но она заставляла себя улыбаться.

— Не стой, как статуя, — шепнул он ей на ухо, нежно куснув мочку. От этой ласки Ольге захотелось ударить его коленом между ног, но она этого не сделала, она стала расстегивать на его рубашке от Версачи голубые пуговицы.

«Как противны его губы, как я могла с ним целоваться пять лет? — думала Ольга. — Впивается, словно пиявка, как гадко!» Костя подхватил ее на руки и понес к дивану гостиной.

У Ольги к горлу подкатил комок. «Неужели меня никогда в жизни больше не возьмет на руки Игорь? Я не смогу без этого». Она старалась проглотить комок, чтобы не зареветь в голос в объятиях Кости, но комок упорно стоял поперек горла, мешая дышать. «Зато Игорь будет жив и Рита». Она заставила себя успокоиться, расслабить зажатые мышцы. Костя положил ее на диван, лег сверху.

— До самолета мало времени, — прошептал он, — не будем раздеваться полностью. — Его рука скользнула между ее ног, отодвинула в сторону тонкую полоску трусиков, прошлась по влагалищу. Ольга стиснула зубы. Костя расстегивал «молнию» джинсов, целуя ее грудь. Ольга почувствовала, как его другая рука, направляя половой член, прошлась по внутренней стороне ее бедра, когда в дверь постучали, а потом в замке стал поворачиваться ключ.

— Это горничная, идиотские правила в этих отелях. У горничных есть ключи, — пробурчал Костя. — Какого черта ей надо, забыла что-нибудь? Или эти дебилы в Аэрофлоте перепутали и притащили билет в отель?

— Пусти, неудобно, — обрадованно сказала Ольга.

— Они еще и не такое видели, не обращай внимания, — сказал Костя и, не поворачивая головы, когда открылась дверь, что-то недовольно крикнул по-турецки.

Ольга лежала на спине и хорошо видела вошедших. Их было трое. Двое мужчин были как близнецы в широкополых шляпах, полузакрывавших лица, в черных очках, в длинных черных плащах, с поднятыми воротниками. На шее у них были коричневые шарфы, скрывающие нижнюю половину лица. Одного из них Ольга никогда бы не узнала, а второго она узнала по той небрежной и чуть напряженной позе, с которой он прислонился к двери, по тому, как сжались в кулаки, а потом разжались и спрятались в карманы плаща его руки, такие знакомые и родные. Это был Игорь. А девушка, которую сначала трудно было увидеть, потому что ее скрывали мужские фигуры и голова Кости, все еще матерящего воображаемую горничную по-турецки, была Рита. На ней тоже была шляпа и длинный синий плащ, и волосы у нее были темные. «Парик», — поняла Ольга. Радость переполнила ее, казалось, сердце ее не выдержит такой радости.

— Рита, Игорь! — воскликнула она, высвобождаясь из-под тела Константина.

Рита бросилась к ней, ее глаза лихорадочно блестели, зрачки были также расширены. Ольга обнимала сестру, застегивала на груди платье, поправляя юбку. Костя вскочил, застегнул джинсы, застыл у шнура вызова администрации.

— Олечка, а мы бежали! Он спас нас — и меня, и Игоря. — Рита подбежала к незнакомцу, обняла его. — Он такой хороший, он подкупил сторожей, надзирателя, мы бежали ночью, нас сейчас разыскивает вся стамбульская полиция. Он достал нам поддельные документы, а я хотела убедиться, что ты жива.

Незнакомец бережно усадил Риту в кресло.

— Да и я хотел убедиться кое в чем, — сказал Игорь.

Ольга, которая бросилась было к нему, застыла на полпути — так холоден был его голос.

— Я же говорил тебе, Игорь, что твоя жена сука, а ты не верил, — сказал человек с азербайджанским акцентом, и Ольга узнала Гейдара. — Мои люди следили за ними, пока над тобой издевались в тюрьме. Эта парочка любовалась красотами Стамбула и трахалась, как видишь.

— Позаботься о Рите, твой настоящий муж поможет перевезти ее через границу, она еще больна, и, боюсь, если у нее начнется рецидив, даже поддельные документы ей не помогут, — сказал Игорь Ольге и повернулся к Гейдару: — Пойдем, здесь больше нечего делать.

— Игорь, не уходи, пожалуйста, я не смогу, я люблю тебя! — Ольга кинулась к нему.

Он оттолкнул ее так, что она упала на диван.

— Я видел, — сказал он спокойно.

— И ты даже не хочешь убить ее?! — с возмущением воскликнул Гейдар, протягивая ему пистолет.

— Во-первых, ее муж стоит у шнура вызова директора отеля, и мы не успеем уйти, а я не хочу рисковать тобой ради шлюхи, которая мне больше не нужна, Гейдар, ты мне дороже. И с ней я рассчитаюсь в России. Во-вторых, твои люди нас ждут, и не стоит рисковать еще и ими. — Он открыл дверь, пряча в карман пистолет и увлекая за собой возмущающегося Гейдара.

— Игорь! — Ольга бросилась к захлопнувшейся двери, но ее держали руки Кости.

— Ты с ума сошла! Ты хочешь, чтобы этот абрек пристрелил тебя или зарезал?! Прямо кино какое-то, — сказал он. — Настоящие бандиты.

Ольга, рыдая, смотрела, как мужчины сели в маленькую горбатую машину Гейдара, где сидели двое, и она, набрав бешеную скорость, скрылась. Навсегда. Ольге казалось, что жить незачем. Костя узнал, что они бежали из тюрьмы, и хотел отправить ее, а потом разыскать Риту, а Игоря сдать обратно или уничтожить самому.

— Прекрати истерику, нам нужно думать, как вывезти твою сестру, — сказал Костя, и эти слова заставили Ольгу отойти от окна и не броситься на мостовую — туда, где только что стояла машина, увезшая Игоря. — Это серьезное дело, ведь она преступница, которую разыскивает полиция.

Ольга обнимала Риту. Рита прижималась к ней так, как никогда не прижималась, когда была малышкой. Ее самостоятельность как ветром сдуло.

— Олечка, прости меня, я такая самонадеянная была, — скороговоркой говорила она, а Ольга видела в ее глазах блеск наркоманки.

— Неплохо люди этого абрека подделывают паспорта, — задумчиво говорил Костя, разглядывая паспорт Риты.

Ольга взглянула. Рита была сфотографирована все в том же черном парике, в котором ее узнала бы разве что родная сестра. В целом паспорт, на Ольгин взгляд, ничем не отличался от ее собственного.

— Мы можем заказать три билета и улететь сегодня же в Москву, — предложила Ольга. — Риту срочно нужно положить в хорошую клинику.

— Таможня аэропорта запружена полицией, и нас возьмут, несмотря на эти документы, — сказал Костя.

Выйдя из отеля, они сели в «Фольксваген» и направились прочь из Стамбула.

— В любом провинциальном городе есть частные авиакомпании, они и без документов переправят куда угодно, — сказал Костя. — Главное, не напороться на полицейский патруль.

— Костенька, ты такой милый, ты так заботишься о такой маленькой дурехе, как я, — Рита с заднего сиденья обняла за плечи Костю.

«Не понимает она, что ли, ничего? Или не знает? — думала Ольга. — Навряд ли. Та же Марина все могла ей рассказать о деяниях Кости. Да ведь она не в себе, наверное, ее организм стал требовать дозу наркотика, и Гейдар, чтобы довезти ее до отеля, дал ей ее».

В аптеке Костя купил какие-то таблетки: как он объяснил Ольге, они помогут Рите, когда кончится действие наркотика и ей потребуется еще.

Поздно ночью, миновав посты дорожной полиции, они приехали в Измир. Костя нашел частную авиакомпанию по справочнику. Это оказался небольшой загончик с ангаром, где стояли два маленьких самолетика — они были меньше, чем широко известный У-2.

Костя нашел летчика, полупьяного турка, долго разговаривал с ним.

— Мы летим в Ирак, — объявил он девушкам, — а из Ирака мы улетим обычным рейсом до Москвы; Интерпол нами, я думаю, не интересуется, и Ритин паспорт подойдет.

— Костя, милый, спасибо, я столько натерпелась. — Рита искренне обняла Костю и поцеловала в губы.

«Маленькая дурочка», — подумала Ольга.

Летели на небольшой высоте, были видны и звездное небо, и высокие, еще не покрытые листьями деревья. Самолет болтался в воздухе, его швыряло из стороны в сторону. «Разобьемся, ну и пусть», — думала мрачно Ольга, представляя перспективу жизни в России. Сколько ей придется платить собой, чтобы Костя вылечил Риту в лучшей клинике, где бы ее не поставили на учет. Ольгу тошнило, она то и дело склонялась к бачку, который протягивал ей пьяный летчик. Костя брезгливо посматривал на Ольгу, его больше занимала Рита, которая даже после такой жуткой жизни сохраняла семнадцатилетнюю свежесть и беспечность, особенно после очередной таблетки. Она расцветала и принималась щебетать, как птичка в ясную погоду. После публичного дома, где ее держали взаперти, после полицейского управления ее восхищало все, и болтанку она переносила хорошо, и радовалась звездам, остриям деревьев, которые им чуть не пропарывали низ самолета, и бесконечное: «Костенька, Костенька, что бы мы сейчас делали без тебя? Какой ты бесстрашный, какой умный!» — не сходило с ее уст.

«Летели бы точно так же с Игорем и Гейдаром», — мрачно думала Ольга.

— А как звали того абрека? — наконец обратился к Ольге Костя.

— Гейдар, — ответила Ольга.

— Вспомнил я его, — сказал Костя, — встречались по одному делу. Надо же, жив остался, сволочь.

— А ты забудь всех сволочей, Костя, забудь, ну их! — хохотала в эйфории Рита. — Ах, какой у тебя муж, Ольга, а ты еще собиралась разводиться, вот глупая!

«И разведусь, — думала Ольга между приступами сводящей живот тошноты. — Вот только вылечу тебя и подам на развод».

 

8

Лето выдалось дождливым и пасмурным, ясные дни были наперечет, зато под конец лету словно стыдно стало, что оно обмануло ожидания людей, и с середины августа погода установилась жаркая и сухая. Легкий ветерок развевал пеленки, которые развешивала сушиться на веревке, протянутой во дворе между двумя яблонями, Ольга. Ольга была рада и жаре, и ветерку. Пеленки сохли быстро, а у нее была еще целая гора стирки: и Гошкины ползунки, и штанишки, и распашонки, и кофточки. Она замочила белое белье в корыте и побултыхала рукой, взбивая пену. С трудом разогнув поясницу, посмотрела на Гошку. Он сидел в специальной ванночке для купания, подаренной Ритой. В ванночке было такое приспособление, в виде обруча, не позволяющее ребенку уйти в воду с головой и утонуть, если мамаша занята более важными проблемами. Такими, как, например, стирка. Гошке нравилось сидеть в ванночке под жарким солнцем. Пожалуй, только в ванночке он и сидел спокойно, а так все лез, куда ему не следует, научившись ползать. И ползал и по деревянным половицам кирпичного маленького домика, сбивая половички, которые выкладывала для него Клава, и выползал на крыльцо, сползал во двор, сначала носом, потом, научившись, попкой, ползал, пачкая ползунки по дворику и даже в Клавин огород, где росли морковка, картошка, помидоры. Клава ахала: «Не ребенок растет — сущее наказание», когда Гошка выдергивал из земли морковку и втихаря пытался ее грызть четырьмя только недавно выросшими зубами, двумя верхними и двумя нижними. То же он проделывал и с помидорами, уже поспевшими, красными.

— Я попрошу Сашу, нужно привезти для него манеж, — сетовала Клава. — Он же отравиться может, заболеть.

— Ничего с ним не случится, он уже взрослый мужчина у нас, ему уже десять месяцев, — смеялась Ольга. — Пусть развивает мышцы. — И стирала потом выпачканные в земле малюсенькие одежки.

Гошка, лежа в ванночке, учился говорить. Конечно, слова у него не получались, какие-то звуки, совершенно неоформленные и непередаваемые на человеческом языке. Он урчал, верещал, как маленькая обезьянка, а потом ему надоели игрушки, плавающие рядом с ним, — желтая рыбка и красный слоник, — и он вытащил из воды свою пухлую ножку с маленькими смешными розовыми пальчиками и стал пихать ее в рот.

Ольга азартно стирала, стараясь быстрее покончить со стиркой и помочь Клаве, как она и обещала, с огородом. Что-то там нужно было прополоть. Ольга не знала что — в огороде работала только под Клавиным руководством. Во все стороны летели пузыри от стирального взбитого порошка, переливаясь радугой. Несколько пузырей достигли Гошки, и он попытался поймать их рукой — они лопались.

— Все равно не поймаешь! — весело крикнула ему Ольга.

Гошка улыбнулся ей, показав четыре зуба.

Этот домик в Подольске уже полтора года снимала Ольга вместе с Клавой, женой актера Белова. Клава любила хозяйство и твердила, что без собственных фруктов и овощей, где нет нитратов, нынче не прожить, и ей надоел московский шум. А Ольга после развода с Константином получила от него однокомнатную квартиру в районе Цветного бульвара — царский подарок на прощание, но там не жила. На работу беременной, а потом с грудным ребенком устроиться было невозможно, и она сдавала свою квартиру, а на вырученные деньги снимала полдома в Подольске и могла безбедно растить Гошку.

Костя легко согласился на развод, как только узнал, что она беременна. И их развели моментально, пока не было заметно беременности. Воспитывать чужого ребенка он не хотел. Так что Олины страхи, что придется заставлять себя жить с ним, не оправдались. Он, по собственной инициативе, занимался здоровьем Риты, а когда она вышла из санатория, сделал ей предложение и отказа не получил. Рита о ВГИКе и не думала, вспоминала о своем желании с ужасом и к нему всегда примешивалось воспоминание о Турции.

— Да не актрисой я хотела быть, жизни я красивой хотела, — говорила Рита.

Ольга считала, что они с Костей идеальная пара, но к ним в высотку на Красной Пресне не ездила никогда и вообще с бывшим мужем отношений не поддерживала, не могла простить его.

Рита заезжала, предлагала деньги, но Ольга знала, что они Костины, и никогда не брала их. Вот только от ванночки отказаться не смогла. Гошка купаться любил, любил подолгу сидеть в воде и возмущался, зычно ревя, когда из боязни, что ребенок захлебнется, вечно занятая хозяйством Оля вытаскивала его из корыта, в котором купала прежде.

Стоять, нагнувшись над корытом, было трудно — очень уставала спина. На стиральную машину Ольга копила, но накопить никак не могла. То одно нужно для Гошки, то другое, а скоро пойдет, и уже не засунешь в меховой мешок, сшитый Клавой, — придется покупать пальтишко, валеночки, зимнюю шапку.

Ольга присела возле корыта, отдыхая, попробовала, как Гошка, поймать мыльный пузырь. Первый лопнул в ее руке, а второй лег на ладонь, переливаясь цветами радуги. «Поймала радугу», — усмехнулась Ольга, вспоминая свои мечты. Радуга-удача. «Вон моя удача, в ванночке сидит и опять ногу грызет».

— Что же ты глупый у меня такой, Гошка, — сказала она и подсела к малышу. — Разве ножку можно грызть? Вот игрушки грызи сколько влезет, если зубы режутся. Глупый ты у меня. Внешне, так вылитый папа, а умом в маму пошел. Твоя мама столько глупостей наделала… — Как всегда при воспоминании об Игоре, у Ольги тоскливо сжалось сердце. Она так и не знала о нем ничего с того дня…

— Мама, мама, — радостно завелся Гоша, глядя на Ольгу круглыми карими глазами, у него впервые получилось осмысленное слово.

— Бедный Гошка, твоя мама говорит, что ты глупый в нее. Так у тебя двойная плохая наследственность. Знал бы ты, сколько глупостей твой папа натворил! — Около ванночки сел Игорь, вытащил ребенка, взял на руки, не обращая внимания на то, что с Гошки стекали потоки воды на его белую, в кремовую полоску рубашку, на белые летние брюки, так шедшие к его загару.

— Но ты не расстраивайся, парень, — сказал Гошке Игорь. — На чужих ошибках учатся, и ты будешь умницей, мы с твоей мамой ошибок наделали! Так что ты будешь умнейшим парнем на земле.

Ольга продолжала сидеть около ванночки — ей отказали и ноги, и голос. Как он мог так незаметно появиться? Но она же болтала с Гошкой, стояла спиной к калитке и вполне могла не услышать. Он пришел к ней, к ним… После почти двухлетней разлуки. Она никак не могла справиться с оцепенением, вызванным неожиданным счастьем. Надо же что-то сказать.

Игорь даже не смотрел на нее, возясь с ребенком. Он подкидывал его вверх, и Гошка заразительно хохотал, Игорь улыбался.

«Как они все-таки похожи», — теперь Ольга могла убедиться наглядно. У нее ведь не было даже его фотографий. Даже большую, общую фотографию выпускников ВГИКа она уничтожила, чтобы не вспоминать о нем, а в Стамбуле сфотографироваться они не успели…

Ольга вдруг вспомнила все, и как они расстались, и боль нахлынула такая, что вернулись разом силы и голос. Он ведь не к ней приехал, к ребенку. Но как он узнал, что ребенок его? Но пусть так, пусть к ребенку. Видеть его — уже счастье, а Гошке нужен отец, да еще такой. Она наконец встала.

— Странно, Игорь, Гошка ведь чужих не любит, ни за что не позволит на руки взять, — спокойно сказала Ольга — она начала играть.

— А я же ему не чужой, думаешь, дети не чувствуют? — Игорь смотрел теперь прямо на нее, и хоть приехал он не к ней, а к ребенку, она вдруг вспомнила с ужасом, что на ней старый полинявший Клавин халат, на голове косынка. И этот дом, который так нравился ей, и корыто посреди улицы, пеленки, ползунки. Такая убогость, в которой она растит его ребенка.

А Игорь все смотрел, не обращая внимания на Гошкины пальчики, дергающие его за нос.

Как ни изображала Ольга спокойствие, она все больше погружалась в мрачность, и это было заметно.

— Спасибо тебе за сына, — сказал наконец Игорь. В его лице была непроницаемость, а в голосе она уловила напряжение.

— Пойдем, Гоша, нужно одеться, смотри, папу всего намочил. — Ольга забрала у Игоря ребенка. Она просто не знала, что сказать ему, а пауза затянулась. Слов было много. Но не кричать же: «Я люблю тебя, я так ждала тебя и видела твое отражение в ребенке и только поэтому смогла выжить!»

— Папа, папа, — склонял теперь Гоша новое слово, сидя у Ольги на руках.

«Я ведь говорила эти слова ему тогда, а он сказал: «Эта шлюха мне больше не нужна».

— Я вам памперсы привез, они вам теперь пригодятся, — сказал Игорь, выходя из калитки.

На машине приехал. Ольга вспомнила его красную «девятку» и пошла посмотреть, увидеть хоть что-то родное, из тех времен. У забора стоял зеленый «СААБ», она и не различила его из-за зелени листвы.

Игорь вытащил из багажника какие-то коробки и пачки памперсов.

— Пойдем в дом, — вежливо пригласила Ольга.

— Конечно, — сказал он. — А почему ты так смотришь на мою машину?

На Ольгу вдруг опять напала решимость. Пусть скажет, что не любит больше, что будет приезжать к ребенку. Пусть разом решится этот вопрос и исчезнет натянутость. Лучше разом выдержать еще более сильный наплыв боли, чем терзаться неизвестностью.

— Я ждала, что ты вместе с памперсами и коробками вытащишь еще и пистолет или кинжал Гейдара. — Ольга думала, что в шутливой форме ей легче будет и сказать, и выслушать приговор. — Ведь тогда, в Стамбуле, когда я сказала тебе, что люблю тебя и жить без тебя не могу, ты оттолкнул меня и пообещал рассчитаться в России. — Хотя она и старалась говорить весело, получилось у нее это выжидательно и серьезно.

— А ты меня до сих пор любишь, даже несмотря ни на что? — Вопрос был задан серьезно и уже не давал возможности шутить.

Ольга только кивнула. Решительность оставила ее. Лучше неизвестность, в ней есть надежда, чем твердое желание того, что он уже не любит ее. Ведь не покончишь с собой, услышав его: «Нет». У нее сын, и придется всю жизнь провести с этой болью. Ольга нечаянно стиснула сынишку, и он запищал, протестуя, и дал ей возможность оборвать разговор и пойти в дом. Игорь молча шел за ними.

Ольга посадила Гошу на кровать, приготовилась его одевать, он уже успел обсохнуть на жарком солнце.

— Надень памперс, пригодится, вот увидишь, — сказал Игорь.

Ольга, думая о прерванном разговоре, надевала на Гошу рубашонку. Одежду ей дарили подольские мамаши, чьи дети выросли из младенчества, и гардероб Гоши не отличался великолепием.

— Нет, это будет лучше. — Игорь отстранил Ольгу и умело нарядил сына в новенький матросский костюмчик с огромным желтым вышитым якорем на животе, надел на него панамку, сшитую под бескозырку.

Гоша радостно разглядывал якорь и пытался его оторвать.

А Игорь повернулся к Ольге. Когда он одевал ребенка, Ольга все сравнивала их. Даже загар у них одинаковый…

— Послушай, — сказал ей Игорь, — я знаю все. Я встретил мадам Варламову, ее джип остановился около моего «СААБа». Мы зашли в кафе, и она мне все рассказала. Конечно, я должен рассчитаться с тобой, и при случае я это сделаю, сейчас времени нет. Как ты могла там, в Стамбуле, пойти на такое? Ведь когда нас брала полиция, я сказал тебе, что все будет в порядке. Меня страховал Гейдар. Нужно было только потерпеть немного. Почему ты никогда не верила тому, что говорю я, и всегда верила Варламову? Побег был уже организован, когда ты вызвала его. И ты лишь затянула мое пребывание в полиции и Ритино тем, что доверилась Варламову. А что ты хотела сделать с собой! Спать с этим ублюдком, лишь бы освободили нас? Да он никогда бы не выпустил меня оттуда живым! Ты же ненавидела его, зачем ты заставляла себя идти на это? Почему ты никогда не слушала то, что говорю тебе я, и всегда верила его словам?

— Потому что я знала с детства: всегда хорошо быть не может, а с тобой всегда было хорошо, значит, что-то в этом должно было быть не так, ты понимаешь? — Ольга объясняла путано, но он кивнул.

— Но я ведь так любил тебя и так старался, чтобы это недоверие прошло, — говорил он. — Я столько раз по дороге в Стамбул и в Стамбуле говорил, что люблю тебя и…

Его фразу прервал звонок, раздавшийся у него в кармане. Он вынул сотовый телефон.

— Элизабет! — воскликнул он радостно. — Да, все отлично! Скоро будем.

Вероятно, Элизабет на другом конце сотовой связи спросила: когда.

— Часа через два, — ответил Игорь. — Олененок, срочно собирайся, Элизабет нас ждет, — сказал Игорь. — Гошка уже собран, осталось одеться тебе.

«Вот он со мной и рассчитался, — подумала Ольга. — Это похуже пистолетного выстрела или удара кинжалом. Я тебя любил, а ты мне не верила, а теперь я встретил ту, что любит меня и верит, любит настолько, что хочет познакомиться с моим сыном и даже с чужой женщиной, родившей этого сына. Что ж, так и бывает у интеллигентных людей. Элизабет. Красивое имя. Она, наверное, иностранка, красавица, и «СААБ», возможно, ее, и памперсы прислала она».

— Что с тобой, Олененок? — Игорь заглянул ей в глаза.

— Ты… ты хочешь познакомить меня со своей женой? — с каким трудом давались Ольге эти слова.

— Одевайся, пожалуйста, нас ждут. Я уже пообещал, что мы приедем, — не ответив на ее вопрос, настойчиво повторил Игорь.

«Это означает «да», — подумала Ольга. Ну что ж, ее сын не должен чувствовать себя безотцовщиной, а таких случаев сейчас много, когда семья отца принимает его сына со стороны, и чем раньше она познакомит Гошку с семьей Элизабет, тем легче это воспримет Гошка. Возможно, там у него есть братик или сестричка чуть младше его.

— Но у меня даже нет подходящего платья, — сказала Ольга.

— Ты только приведи себя в порядок, а платье найдем. — Игорь достал из коробки голубой летний костюм из дорогого немнущегося шелка.

«Какое унижение, — подумала Ольга. — Он хочет показать своей жене, что спал не с оборвашкой-уродиной. А может, это прислала Элизабет?»

— Я не надену этот костюм, спасибо тебе, — отвергла подарок Ольга.

— Надень, это не от нее, это от меня — в благодарность за сына, — сказал Игорь. — Пожалуйста.

В другой коробке оказались туфли, белые, с голубыми — под цвет костюма — вставками, на высоком каблуке.

Игорь вышел с Гошкой к «СААБу», чтобы не мешать Ольге одеваться.

«Ну и пусть, я буду выглядеть красивее, чем эта красавица Элизабет», — думала, одеваясь и наводя макияж, Ольга. Костюм превосходно шел к ее голубым глазам. Ольга понравилась сама себе и вышла, гордо подняв голову. Пусть Элизабет проиграет в сравнении, и Игорь станет мучиться оттого, что он потерял ее.

— Я восхищен, — улыбаясь, сказал Игорь. — Думаю, Элизабет будет того же мнения.

Ольга с Гошкой сели на заднее сиденье.

— Как тебе показалась Рита? — Ольга поддерживала светский разговор, но эта тема ее на самом деле совсем не волновала. — У нее был длительный стресс.

— О, с мадам Варламовой все в порядке! — засмеялся Игорь. — Она все та же, несмотря на смену фамилии. Знаешь, она ведь, оказывается, долго, как призналась мне потом, сидела в своем джипе, желая выяснить, кто владелец зеленого «СААБа». А когда увидела меня, первыми ее словами было, что если бы она знала, что случится такая метаморфоза и за рулем такой машины окажусь я, она не отказала бы мне, когда я делал ей предложение.

Ольга тоже улыбнулась. Да, Рита возвращается к жизни. Горячо придется Косте. Впрочем, он стареет, и потакать капризам юной жены ему, наверное, будет приятно.

Ольга последнее время убирала волосы, а сейчас распустила, чтобы потрясти Элизабет своим натуральным золотом. И ее длинные волосы развевались, обдуваемые ветерком, проникающим в приоткрытое окно машины.

— Я любуюсь тобой, — глядя на нее в зеркальце заднего вида, сказал Игорь. — Но не лучше ли задвинуть стекло, Гошку может продуть.

— Гошка закаленный — он же твой сын, — сказала Ольга. «Наверное, Элизабет не может иметь детей и никогда не родит ему такого крепыша. Хорошо бы это было так», — думала она.

— У Элизабет есть дети? — спросила Ольга.

Игорь расхохотался: да, пора поговорить об Элизабет.

Ольга не понимала, почему он смеется.

— Элизабет Смит — продюсер голливудской компании «Киноинтернейшнл», — сказал Игорь, перестав смеяться. — Эта компания купила у меня сценарий «Путешествие в Стамбул». Элизабет очень хочет встретиться с тобой. Я писал сценарий о тебе и для тебя, и, когда показал ей твои фотографии, которые мы нашли в картотеках «Мосфильма», она сказала, что именно такой и представляла главную героиню.

— А Элизабет Смит и ты женаты? — Ольга повторила свой вопрос.

— Олененок, ты можешь думать о чем-нибудь другом, кроме моей личной жизни? — опять засмеялся Игорь. — Я говорю тебе о главной роли в голливудском кинофильме, который принесет тебе деньги, славу и удачу.

— Зачем мне все, если… — Ольга отвернулась к окну.

— Все, стоп. — Игорь притормозил. — Мы с Элизабет Смит не женаты. Я никогда в жизни не женюсь ни на одной женщине, кроме тебя. — Он остановил автомобиль и повернулся к Ольге и сыну. — У тебя, Гошка, действительно глупая мама. Она не видит очевидного, но, может быть, она на этот раз поверит моим словам, которые я начал говорить и не успел, меня прервал звонок. Я ведь столько говорил тебе, что люблю и всегда буду любить тебя и никто никогда мне не будет нужен, и я говорил тебе в стамбульском полицейском управлении, что считаю тебя своей женой. — Он отвернулся и завел двигатель, машина поехала.

— Тогда почему ты мне сразу всего не сказал, зачем ты мучил меня? Ведь я сразу спросила, кто она такая, а ты начал темнить… — Если бы Гошка не занимал руки, Ольга бы чем-нибудь ударила Игоря. Столько боли, отчаяния, ревности успела она почувствовать за это время.

— Ну я же говорил, что рассчитаюсь с тобой в России. Это я сделал, — хохотал Игорь.

— Но я так давно не имею к кинематографу никакого отношения, — сказала Ольга. — Я даже не знаю, смогу ли я играть?

— Да ты только что играла, разговаривая со мной. И почти хорошо изображала независимую, не нуждающуюся во мне женщину. Но я ведь все-таки твой любимый мужчина, и ты боялась, что я тебя не люблю, вот и фальшивила иногда, а на съемках ты сыграешь отлично, — уверил ее он.

Игорь с Гошкой провожали Ольгу в аэропорту Шереметьево, откуда она со съемочной группой улетала в Стамбул для съемок стамбульских сцен. Сцены в Москве уже были отсняты совместно с «Мосфильмом», спальное купе поезда Москва — София было смонтировано.

Гошка уже научился ходить, ни за что не хотел сидеть на руках и с важным видом разгуливал самостоятельно по залу ожидания. Ольга и Игорь из-за его самостоятельности всегда покупали ему яркую заметную одежду, чтобы не потерялся, и теперь его ярко-желтый комбинезончик и красная с огромным помпоном шапка мелькали то в одном, то в другом конце зала.

— Жаль, что ты не актер и мне приходится проходить наш путь с другим человеком, — сказала Игорю Ольга.

— У меня никогда не было актерских способностей, — засмеялся Игорь. — Вот в сцене в «Колибри» и в спальном вагоне я снялся бы отлично, ты как думаешь?

Ольга улыбнулась. Он нарочно смешит ее, потому что видит, как не хочет она расставаться с ним, да и сам он смеется, а в глазах его та же печаль.

— Ну ты бы мог просто так поехать с нами, деньги ведь у нас есть, — с надеждой сказала Ольга. — Жил бы в отеле, посещал какой-нибудь теннисный корт, пока я была бы занята на съемках, а потом мы бы вместе гуляли по Стамбулу. Мы ведь вдвоем с тобой так и не успели его посмотреть…

— А на второй день моего пребывания в отеле меня бы взяла полиция, ведь я государственный преступник Турции, милая, и я снова попал бы к незабываемому Ибрагиму Неджмедини. — Лицо Игоря стало непроницаемым. — Кстати, вы нашли достойного актера на его роль? — глухо спросил он.

— «Мосфильм» предложил актера Мухамеда Камалова, он каракалпак, это одна с турками этническая группа, но и Элизабет Смит, и режиссер, господин Брайен, решили, что он не подойдет. В нем действительно слишком много от истинного турка, такого, каким его представляет широкий зритель, а в Ибрагиме было очень много европейского, — сказала Ольга. — Элизабет лично решила сходить посмотреть, что же это за личность такая, и найти в турецких кинокомпаниях кого-нибудь, похожего на него.

— Даже с энергией Элизабет ей это вряд ли удастся, — мрачно сказал Игорь. — Ибрагим уникален.

— Я помню только его красивые руки с длинными пальцами, — сказала Ольга.

— А я помню, как хорошо он умел ими бить. Когда ты не можешь ему ответить, — усмехнулся Игорь. — Да ну его к черту. Все равно плохо кончит. В турецких газетах уже, наверное, дали статьи о съемках голливудской компании в Стамбуле с перечнем актерского состава и твоей фотографией на титульном листе, так что жди как-нибудь визита Гейдара, — перевел разговор Игорь на другую тему.

— Значит, мне тоже угрожает опасность в Стамбуле, — улыбнулась Ольга.

— Нет, он нормальный человек, и он все знает, кстати, передашь ему от меня письмо.

К родителям подошел Гошка, закинул голову вверх, улыбнулся. В этот момент объявили начало посадки.

Ольга почувствовала, что сейчас заревет.

— Олененок, как ты думаешь, кто Гошкина настоящая мать: Агата из «Колибри» или Оля Преображенская из поезда Москва — София? — спросил Игорь.

— Надеюсь, что мы зачали его не в борделе, — расхохоталась Ольга.

— Ну все, иди, милая, тебе пора, — видя, что она успокоилась, Игорь поцеловал ее.

Ольга расцеловала его и Гошку и направилась к таможенному барьеру. Теперь раздался громкий Гошкин плач, она бегом вернулась обратно.

— Ты что это, Игорь Игоревич? — спросил ревущего ребенка отец. — Твоя мама — актриса. Она будет уезжать на съемки, привыкай. А мы с тобой будем ждать ее, а потом она вернется к нам, а по телевизору или в кинотеатре выйдет новый талантливый фильм, и мы все вместе пойдем его смотреть. А я напишу новый сценарий, и она опять уедет воплощать его в фильм. А когда ты научишься говорить, будешь ходить в кино с такими же сорванцами и говорить им: «А это моя мама, вон та, самая красивая». Ты понял? Да?

Гошка ничего, конечно, не понял, но спокойный голос отца подействовал на него, и реветь он перестал, повторил знакомое слово «да» и, как папа, кивнул головой в шапочке с огромным помпоном.

— Игорь, а ведь «Оскара», если получим, поедем получать вдвоем, — засмеялась Ольга. — А с кем останется Гошка?

— Милая, я задавал тебе тот же вопрос, когда мы были еще студентами, а ты отвернулась и не стала его обсуждать, давая мне понять, что не хочешь от меня детей, — сказал Игорь.

— Гошенька, мы возьмем тебя с собой и ты будешь сидеть в первом ряду, — засмеялась Ольга. — Боже мой, какие у тебя глупые родители!

Самолет набирал высоту. Ольга сидела в мягком кресле рядом с женщиной лет пятидесяти с морщинистым, но еще красивым и утонченным лицом, с ярко горящими серыми глазами, полными замыслов и идей, продюсером Элизабет Смит. Ольге хотелось плакать.

Две мужские фигурки махали ей рукой на прощание через стекло, когда она шла к самолету со съемочной группой. Высокая и совсем малюсенькая, ярко-желтый комочек. Для Ольги с ними незримо была третья фигура, ее отца. Все три фотографии дорогих ей мужчин она всегда носила с собой в портмоне.

Быстро темнело, в кружке иллюминатора виднелось черное небо с яркими звездами. Ощущение одиночества от расставания еще не прошло, хотя она летела в самолете с группой, где все уже стали ей близкими друзьями. Была щемящая грусть по двум людям, которые теперь уже, наверное, приехали домой. У них в Москве есть свой дом, трехкомнатная квартира. Это дом ее семьи — ее, Игоря и маленького Гошки. Она не боялась оставить малыша с отцом, Игорь иногда лучше, чем она сама, умел понять ребенка, справиться с бытом. У них там все будет хорошо, но они будут скучать и ждать ее. А она будет скучать по ним и тоже ждать, когда можно будет вернуться. Вспомнилась песня, которую они пели с отцом, — она подходила к настроению, была именно об этом:

И какие правильные слова в конце припева: «А песни довольно одной, чтоб только о доме мне пелось».

Только мечта о сцене помогла справиться со своим горем маленькой Оле, потерявшей единственного близкого человека — отца. Проходят годы… Ольга с блеском поступает во ВГИК. Там она встречает свою первую и — невероятно — единственную любовь. Одинокая душа потянулась к любви и ласке… Но юная Ольга еще не знает, что ей придется пережить годы разочарований, предательств и потерь, прежде чем она отвоюет свое право на счастье…

 

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.