Три дня спустя

В коридоре пахло супом. Леша не знал, откуда пахнет, но этот запах – въедливый, советский – преследовал его третий день.

Мышкин выглянул в окно: на застывший снежный пласт на разлапистой елке и на протоптанную дорожку, по которой устало топала старушка с двумя гвоздиками. От ее спокойного, смиренного взгляда у Леши заныло сердце. Смертью пахло так остро, еще острее, чем поворотным моментом, и Леше казалось, что у смерти запах больничного супа.

Смерть в новогодние каникулы казалась издевательством, насмешкой тех, кто сверху. Так неправильно! Так не должно быть! Люди не должны умирать, когда вся страна отдыхает и веселится! Люди вообще не должны умирать.

– Леш? – отец остановился в конце коридора. – Ты как?

– Нормально, – отмахнулся Леша.

– Не волнуйся, шанс есть, ведь оперировал Соколов, поверь, он лучший, если кто и сможет вытащить Никиту, то это он.

– Спасибо, – Леша опустил голову, – что профессора притащил, что заплатил… за лечение.

Отец ничего не ответил, подошел и сел рядом на шаткий стул. Опустил поседевшую голову на колени.

– Пап? – Леша спросил глухо. – Почему… ты не говорил о маме? Ты… любил ее? Алтасар… Алтасар ее любил. Мне так казалось.

– Я не знаю, – прошептал старший Мышкин. – Не знаю… Может, я любил фантом, которого нет. Может, если бы мы были вместе, то ничего бы не было. Так, рутина. Знаешь.

– А может, – Леша почувствовал, как по щеке катится горячая слеза, – было бы всё хорошо. Может. Что теперь будет с Альто-Фуэго? Команданте Лестер – он умер, да? И все – Хайме, Фелипе, Эстебан? Они тоже умерли?

– Да, – кивнул отец, – глядя на Лешу исподлобья. – Но город еще жив. И теперь это твой город.

– А мама… То есть Елена?

– Она останется в Лимбо, сынок.

– Почему?

– Именно там должны быть самые горькие воспоминания.

Леша не выдержал и заревел. Он оплакивал Лестера, который был незримой нитью между ним и семьей, которой у Леши не было. Оплакивал Елену – почти-маму Маму, которая словно умерла у Леши во второй раз.

– Леш, – отец встал, сжал Лешину ладонь. – Мы всегда были друг у друга – мы вдвоем. Так и будет.

Не мигая Леша смотрел на улицу. Двое мужчин несли траурный венок. Черная ленточка и уродливые искусственные цветы трепыхались на ветру. Леша больше всего на свете хотел быть с отцом – но еще он хотел, чтобы Анохин был жив.

* * *

– Алексей? – дверь врачебного кабинета на секунду приоткрылась, и высунулась рука в белом халате. – Вы хотели зайти?

– Да… да. Профессор.

Леша кивнул отцу и зашел в кабинет. Тут запах смерти немножко отпустил. Пахло больницей.

«Это правильно. В больнице должно пахнуть больницей».

Профессор Соколов жестом пригласил Лешу сесть. Из кармана его медицинского халата торчала ручка и грязный носовой платок.

– Говорите как есть, – быстро сказал Леша. – Это потом, маме… Мне как есть.

– Алексей, – профессор сдвинул очки на нос. – Простите, готовьтесь к худшему.

Лешины руки затряслись. Он сжал кулаки.

– Он не умер сразу, – произнес он остервенением. – Не умер. Значит, шанс есть.

Профессор молчал, поглаживая редкую седую бороду. Леша хотел закричать. Неужели всё зря? Неужели зря, что Никита боролся за жизнь и не умирал? Что один из лучших российских хирургов согласился прервать отпуск и вернулся ради них?

Отец оплатил все расходы. Неужели это тоже зря?

«Да сделай же что-нибудь! – зло думал Леша, глядя в водянистые профессорские глаза. – Ты получишь свою годовую зарплату, если вытащишь Никиту! Черт, да ты получишь всё что угодно!» Словно услышав его мысли, Соколов сказал:

– Алексей, я понимаю… Ваш отец и вы… сделали всё. Но он не жилец.

– И что… что делать-то, а? Что делать? – Леша закрыл трясущимися руками лицо. Он боролся со слезами, но не выдержал и расплакался.

– Ему пятнадцать лет! Пятнадцать! Пятнадцать лет, – повторял он.

Соколов протянул грязный носовой платок.

– Нужно прощаться, – сказал он по-отечески. – Если вы хотите сделать что-то еще, когда всё… закончится, перевезите Никиту в Ноябрьск. Его семья будет вам благодарна.

– Он еще не умер, профессор, – шикнул Леша и покинул кабинет.

Размашистым шагом он пересек коридор и снова уставился в окно. Резные снежинки опускались на еловые ветки.

Этажом ниже, в реанимации, Никита Анохин доживал свои последние дни, а может, и часы.

Леша вытащил из кармана Никитино стило. Кирова выбросила его – больше не нужно. Леша не знал, что происходит со стилом после смерти акабадора и инсептера, но верил – если оно еще здесь, у него в руке, то его напарник жив.

* * *

Отца в коридоре не было. Зато вместо него Мышкин увидел Рената Вагазова.

– Ты зачем с ментами говорил? Тебя кто просил с ментами говорить? – накинулся тот на него вместо приветствий.

Леша поднял красные глаза.

– Менты – это у вас в Питере, – он хрустнул сухариком, единственной едой за сегодня. – А у нас доблестная полиция.

– Зря дерзишь, – Вагазов хмыкнул. – А если на тебя подумают?

В руках он держал дорожную сумку. Белый халат был надет поверх пуховика – дурацкое зрелище.

– Не подумают. У нас друг майор, – ответил Леша резко.

– Так, ладно, что ты им сказал?

– А как есть, – Леша пожал плечами. – Про Кирову Люка Ратона.

– И что?

– А ничего. Сначала думали, что больной, потом ржали. Привели к капитану Коломийцу Знаешь такого?

– Нет.

– А он тебя знает. Он акабадор. Они ищут. Только Кировой уже нет в Эль-Реале. А как искать в Эскритьерре, Коломиец не знает. Она может быть в любом городе.

– А что с девчонкой?

При упоминании Ларс Лешино сердце ёкнуло, но он постарался себя не выдать.

– А что? – спросил он как можно более равнодушно. – Она такая же, как я. Морочо.

– Значит, у Кировой есть родственники – инсептеры?

– Нет вроде, – хмыкнул Леша. – Ее удочерили. Неизвестно, чей ген. Видимо, она нужна была Кировой… зачем-то.

– Говоришь, умела делать подстройку? – Ренат почесал подбородок. – Плохо. Значит, научили. Нехорошее задумала Кирова. Говорит, всех инсептеров хочет уничтожить. В опасности твоя девчонка. И ты.

– Отстаньте, Ренат Русланович, – протянул Леша издевательски. – Не за меня надо бояться.

На удивление, Вагазов оставил выпад без внимания.

– Твоя правда, – кивнул он.

Ренат ушел, а Леша еще долго сидел в коридоре. Спустя полчаса пришел отец. Видеть его после всего случившегося было странно, и Леша всё никак не мог привыкнуть. Отец был жив, если бы не он, Никиту бы не положили в одно из лучших хирургических отделений. Можно было жить.

– Вот, печенье принес, – отец присел рядом. – Будешь? Крекеры, твои любимые.

– Пап, – Леша посмотрел на очертания ожога на руке. – Только честно. Ты ведь купил мне поступление в эту школу?

Отец замялся, оттянул ворот рубашки.

– Кому ты денег дал? Директору?

– Нет, – отец посмотрел в пол. – Чубыкину вашему. Пообещал. Но не дал. Потому что… Не успел. Уже был в Лимбо.

– Так вот чего он ко мне прицепился, – Леша усмехнулся, – бабла не получил. Спасибо.

– Я думал, ты кричать будешь.

– Спасибо, что сразу не сказал. Ты ведь как лучше хотел, да? Это ведь единственная школа в Москве, где четыре ключевые зоны. И где акабадоры. Если бы не они, я бы тоже, как Никита, – не жилец, да?

Комок подкатил к горлу. Слезы потекли по щекам – горькие, предательские.

– Я должен был, – Леша долбанулся затылком о холодную стену, потом еще и еще раз, – спасти его. Как он – меня.

И еще раз. И еще раз.

– Не всех можно спасти, Лех. Я ведь тоже твою маму не спас.

Леша уткнулся в отцовское плечо. На секунду больничный коридор, Никита в реанимации – всё это отодвинулось на второй план. Перестало быть таким страшным.

Он мог бы сидеть так вечно, но их отвлекли.

Лариса Бойко неуверенно переступала с ноги на ногу. Длинные медные волосы были не заплетены и рассыпались по плечам. Белый халат был велик ей на несколько размеров. Мышкин хотел потереть кулаком глаза, скрыть слезы, но отчего-то не стал. Он смотрел на нее резко и прямо. Стыдно плакать? Не стыдно. Когда друг умирает, не стыдно. Нет, не друг. Напарник. Брат. И как он мог только думать о нем, как о предателе!

– Оставлю вас, – отец дипломатично удалился.

Это был первый раз, когда Леша увидел Ларису после той страшной новогодней ночи.

– Садись, – он кивнул на кресло. – Раз пришла.

– У меня приемные родители, – начала Лариса издалека. – И тетка. Я всегда знала, что со мной что-то не так. Тебе это знакомо?

– Нет, – глухо ответил Леша, – я был нормальным. До поры до времени.

– Один раз. Мы спали. И… бомба попала в наш дом.

– Какая бомба?

– Я не знаю. В Донецке бомбили, ты слышал об этом, ты должен был слышать. Все выжили, просто…

– Поворотный момент? А кто, – Леша решился задать еще один вопрос, – тот сын Кировой, что погиб на войне? Твой приемный отец?

– Нет, дядя. Приемный тоже, – Лариса нервно хихикнула, – Брат приемного отца. Он погиб спустя неделю после бомбежки.

– Ты хорошо его знала?

– Нет, он в Киеве жил.

– И так что Кирова?

– Тетя забрала меня в Москву. Тут я узнала про всё. Про акабадоров. Инсептеров. Про таких, как я. И ты.

– Как ты поняла, что я – как ты? На экзамене?

– Со временем ты тоже научишься, – Лариса попыталась взять Лешу за руку, но он спрятал ладонь в карман. – Слушай…

– Дальше можешь не продолжать. Люк Ратон. Он же Святослав. Он же черт знает кто. Неужели тебе было так просто задурить голову? Ты делала всё, что скажет Кирова! И чуть нас не угробила!

Леше хотелось заорать: то, что Никита умирает – это ее вина. Ее чертова вина. Но он промолчал. Спрятал лицо в ладони, взлохматил челку.

– Я виновата, – произнесла Лариса тихо. – Но я знаю, как всё исправить. Он не умрет! Я обещаю, он не умрет! Только… нам нужен еще один морочо.

– Прекрати нести бред.

– Пожалуйста, – Лариса сжала губы. – Скажи, сколько ты лежал в больнице после пожара?

– Два месяца. Потом уехал.

– И что? Ты не думал, почему?

– В смысле почему? У меня ожог был по всему телу, я чудом не отравился угарным газом! У меня вся спина была как один огромный струп! Ты еще спрашиваешь, почему я в больнице лежал два месяца? Это что, мало по-твоему?

– Вот именно. Мало. Кровь морочо. Так ты не знаешь, где найти еще одного такого, как мы?

– Есть здесь один, – хмыкнул Леша.

Смысл ее слов дошел до Мышкина не сразу.

* * *

– Ренат! Ренат, подожди!

Вагазов остановился около больничных ворот.

– Чего хотел? У меня самолет через два часа, давай быстрее.

– Ренат, послушай!

Вагазов молча выслушал Лешин сбивчивый рассказ.

– Нет.

– Но почему? – взмолился Леша.

– Я сказал – нет. Это запрещено.

– Кем запрещено? Акабадорами? Инсептерами? Да пошли они к черту! Смотрите, что сделал один из нас!

– Хорошо, – усмехнулся Вагазов, – но ты же понимаешь, что придется заплатить?

– Что хочешь, – выдохнул Леша.