1

Пять кружек попались мне на рынке неспроста. Три мушкетера, Порто и я – это пять ртов и пять желудков, не правда ли? Ровно столько нас оказалось сидящими за специально для этого внесенным со двора в комнату Порто столом…

В полдень мой дорогой Порто проснулся, натянул на себя штаны, напялил огромную, способную стать флагом на фелюге, рубаху и стал ныть по поводу того, что бочка, в которой купает постояльцев хозяин дома, слишком мала, а ему надо бы помыться, да негде.

– Впрочем, – заявил он, наконец, – не турок же я, чтобы мыться каждый день. Это басурмане моются час то. Истинный француз тем и хорош, что не воняет, а благоухает и без мытья.

Как раз в продолжении этих слов и возникли в проеме двери сначала господин д'Атос, затем голова д'Арамица и, наконец, голова и плечо д'Артаньяна.

– Вы, милый Порто, – заявил д'Атос, – смущаете вашу даму подобными откровениями. Мне кажется, что это неучтиво – похваляться своей вонью и неумытостью, если дама ваша – не падшая женщина и не ваша любовница.

Мерзавец весело скалился, глядя на меня, ибо знал, что после его слов любая знатная дама упадет в обморок, а простушка смутится и, залившись краской, попробует покинуть комнату, дверь которой была плотно закупорена тремя мужскими телами. Поэтому я ответила ему спокойно и с достоинством, которому позавидовала бы та самая шотландская королева, которой отрубили голову (забыла ее имя):

– Сударь, вы – невежа. За ваше хамство я не позволю вам любить меня три дня. Если вы не попросите должным образом прощения, разумеется.

Тут д'Атос меня узнал – и расхохотался, как должен поступить настоящий мужчина на его месте:

– Это вы, прекрасная незнакомка? Вот это да! Не ожидал! – Вскричал он. – А вы, Порто, – обернулся он к покрасневшему от гордости великану, – шельмец! Как ловко вы обошли нас, сказав, что потеряли пуговицу в трактире и потому вернулись за ней. Я просто восхищен вашей предприимчивостью, мой дорогой друг.

Тут напор двух прочих застрявших в дверях фигур преодолел препятствие в виде косяка – и все три мушкетера ввалились в комнату, где прошедшей ночью мы с Порто предавались любви и не вспоминали о его друзьях.

– Вы ж вчера ехали на воды в Фош, – напомнила я им. – По приказу королевы. Неужто возможно добраться туда за это время и вернуться в Париж? Уж не колдуны ли вы, судари мои?

Говорила, а сама уже достала из мешка пять кружек и бочонок вина. Первые поставила на пол, второй вложила в руки Порто.

– Выпьем же за ваш очередной подвиг. Подвиг, которого не было и быть не могло.

Д'Артаньян обиделся:

– Вы решили нас оскорбить, сударыня? Ибо знаете, что настоящий дворянин с дамой на дуэли не дерется.

– Подождите, молодой человек, – попросила я и, выглянув в дверь, приказала стоящему в коридоре хозяину трактира принести к нам в комнату как раз тот стол, о котором было сказано выше. А потом ответила мушкетеру. – Я много слышала о вас, дорогие друзья Порто. Но если бы верила всему, что люди врут о вас, то была бы просто дурой. Вы не могли за это время съездить на воды в Фош и вернуться в Париж, даже если бы у вас были крылья, и дел особых в Фоше не оказалось.

Да, сударыня, – согласился за всех д'Атос. – Поездка в Фош не случилась. Нас остановил королевский гонец с требованием вернуться по месту службы. Ибо Его величеству стало известно, что в Париже появилась сама графиня Аламанти. Лувру потребовалась дополнительная охрана. И мы прямо из трактира, как бишь его?., не важно… отправились в полк.

– И здесь вы лукавите, сударь, – усмехнулась я, поднимая глиняную кружку с плещущимся в ней вином. – Королю и кардиналу стало доподлинно известно о появлении графини Аламанти не с утра, когда мы только что повстречались с вами, а после встречи указанной дамы с мадам де Шеврез, шпионкой кардинала. Было это уже далеко за полдень – и догнать вас королевский гонец, если вы выехали в Фош с утра, не мог при всей его старательности.

Д'Арамиц от удивления присвистнул и хлопнул по своему колену кулаком. Д'Артаньян сказал:

– Обалдеть!

Порто заржал восторженно и довольно, а д'Атос заключил за всех:

– Вы слишком умны, сударыня, чтобы быть просто любовницей нашего друга Порто. Не иначе, вы сами – шпионка либо кардинала Ришелье, либо австрийского императора.

В голове его в этот момент билась мысль:

«Убить суку или не убивать? Откуда она взялась на нашу голову?»

«Я люблю ее еще больше, чем ночью», – думал Порто.

Д'Арамиц, в свою очередь, рассуждал так:

«Почему обязательно австрийского императора? Вполне может быть шпионкой испанского короля. Или – солдат Ордена Игнатия Лойолы».

Один д'Артаньян думал так, как и положено это делать мужчине:

«Какая, к черту, разница: какой страны она шпионка! Я хочу завалить ее на спину и, задрав подол, всадить свой штык в сладкое место так, чтобы она забыла и про всех на свете королей, и про свой вассальный долг перед ними». Добрый, милый д'Артаньян. Я улыбнулась ему, а ответила всем сразу:

– Куда проще допустить, что синьорой Софией была та самая немолодая уже дама, которую сопровождала я в Париж в качестве служанки, когда встретила вас в трак тире «У жареного фазана». И понять, что дуру такая женщина, как синьора София Аламанти, держать бы возле себя не стала. Не правда ли, синьоры? – и, подмигнув вылупившимся на меня мушкетерам и гвардейцу, объявила: – Так выпьем же за умных и догадливых солдат короля Людовика Тринадцатого, сына величайшего из французских королей Анри Четвертого Бурбона, возлюбленного моей хозяйки!

В этот момент дверь распахнулась, представив нашему взору стол и красного от натуги хозяина дома. Куда было деваться моим новым друзьям? Они выпили. А потом сами втащили огромный дубовый стол в комнату и, прогнав хозяина, велели тому принести кусок свиного бока на вертеле – в долг, разумеется.

– Поджарь давешний окорок, – сказала я хозяину, показав ему незаметно от моих мужчин пистоль. – И обложи зеленью. Не жалей. Можно мокрого сыра к нему и гречневой каши.

Перепуганный и довольный обещанной монетой трактирщик исчез, а я вернулась к друзьям Порто.

– С вашей стороны, милый Порто, – сказала я, – было очень умно проспать все утро и не позаботиться о том, как и чем накормить ваших гостей. Я же с утра сходила на рынок и постаралась сделать так, чтобы вы поняли, как я вам необходима в этом доме.

Но у меня на окорок денег нет… – признался Порто, краснея, как вареный рак. – Это правда, господа. Я получаю жалование в роте господина Де Зесара из казны короля – тем и живу. Мои владения не приносят мне дохода. Вы же знаете это. А король платит неаккуратно… впрочем, прошу прощения, господа… Наш король щедр, как Крез… помните его? Это, кажется, из Библии…

Великан говорил – и при каждом слове казался все меньше и меньше.

Д’Атос встал в дверях с явным намерением не выпускать меня из комнаты:

«Надо убить, не будь я граф де ля Фер, де Бражелон, деля Мур…»

Так вот, оказывается, почему мне показалась знакомой эта пьяная рожа! Д'Атос – сын моей любимой Клодины де ля Фер, с которой мы были дружны при дворе короля Анри. Теперь я знаю, кто будет моей верной рукой в битве с иезуитами и ломбардцами. Эти четверо. Вместе мы – сила!

Д'Артаньян положил руку на шпагу с мыслью:

«Придется прирезать крошку. Жаль, но она действительно шпионка. И явно – от кардинала».

Д'Арамиц остался сидеть. Он внимательно рассматривал меня и думал:

«А она не так глупа, как старается показаться. Она нарочно бесит нас. Зачем?»

– Вы не правильно поняли меня, господа, – сказала тогда я. – Я не хочу сдавать вас в руки гвардейцев кардинала или инквизиции за то, что вы едва не сбежали на воды к тамошним проституткам. Моя хозяйка сразу догадалась, что ни по какой королевской надобности вы не спешили прочь из Парижа. Было бы у нее или у меня желание наказать вас во имя блага короля, мы бы сделали это гораздо раньше. Не правда ли?

– Правда, – сказал вслух за всех Порто. – Эта женщина любит меня. Зачем ей нас предавать?

И я продолжила:

– Я люблю вас всех. И хотела бы стать возлюблен ной каждого из вас, равно как и принадлежать вам всем вместе и сразу.

Глаза друзей Порто округлились, а д'Атос открыл от удивления рот да так и застыл в этом виде.

– Да, господа, – сказала я. – Покойная госпожа моя перед смертью сказала мне: «Найди, Жанет, тех самых людей, которых мы с тобой встретили в трактире „У жареного фазана“, и подари им то, чем могла одарить их я. Пусть они станут твоими верными друзьями и помощниками, какими могли быть они и мне. Отомсти с их помощью за смерть мою. И кстати, господин д'Артаньян, не вы ли утверждали, что хотели бы полюбить меня втроем? Разве втроем – это лучше, чем вчетвером?»

– Смерть? – удивился Порто, оставив почему-то без внимания мое основное предложение. – Ваша госпожа убита? Я имею в виду: синьора София убита?

– Смертельно ранена, а потом сожжена заживо, – ответила я. – Весь город говорит об этом.

Д'Атос согласно кивнул:

– Это точно. Пока сюда дошли – нам о смерти графини все уши прожужжали. Так вы, сударыня, утверждаете, что вы – Жанет, служанка синьоры Аламанти?

– Я – Лючия, – улыбнулась я в ответ. – Но во Франции я – Жанет. Так велела мне называться моя хозяйка. Если вам надо знать, то я – дворянка в двенадцатом поколении, имею герб… И что для вас там еще важно?

– Какая у нее грудь! – восторженным голосом перебил меня д'Артаньян. – Я хочу эту женщину, господа! Хороший бюст женщины – вот истинный ее герб!

Вино оказалось в кружки налитым – и я вновь подняла свой глиняный кубок, протянула его в сторону этого мушкетера:

– Выпьем же за нашу общую любовь, господа!

Порто разродился довольным гоготом и опрокинул в себя вино так, что оно и без глотка проскользнуло в его желудок, ни насытив великана, ни напоив.

– Я и мечтать не смел о подобном, – признался он сквозь смех.

Д'Атос выпил медленно, смотрел на меня хмуро, молча, думая при этом:

«Хороша бесспорно. Но зачем мне она? Но деваться некуда. И я буду ей верным псом».

Д'Арамиц выпил вино с наслаждением, думая при этом:

«Хорошая баба. Почему бы и нет? И я еще ни разу вот так вот – вчетвером с одной дамой – не кувыркался. Почему бы и не попробовать?» – и при этом говорил:

– Пью за синеву ваших глаз, сударыня, в которых прячется, мне думается, тот самый бес, которого так понравилось гнать из себя одной из героинь книги великого Боккачо.

– Там не бес был, господин мушкетер, а дьявол, – ответила я ему. – И не выгонял его монах, а загонял в отшельницу.

Один д'Артаньян и говорил, и думал одинаково:

– Во, блин, здорово-то как! Прямо все разом! Обалдеть!

2

Странная все-таки штука жизнь. Никогда у меня не было друзей-мужчин, а теперь, поди ж ты, фазу четверо…