Нет больше Джули на «Цветке Хлопка». Нет и Стива. Жизни Магнолии коснулась трагедия и набросила свое мрачное покрывало на «Цветок Хлопка».

Верный своему обещанию, Пит отомстил. Но едва ли торжество показалось ему особенно сладким. На его запачканном сажей лице, выглядывавшем из машинного отделения, не видно того спокойствия, которое является естественным следствием удовлетворенного желания. Руки его, так весело бившие палочками по барабану, стали теперь вялыми. И барабан, как это ни странно, издает теперь унылые звуки.

Однажды, в тот день, когда «Цветок Хлопка» должен был давать представление в Лемойне, Джули Дозье заболела. В плавучем театре, как, впрочем, и во всех театрах на свете, существует неписаный закон, по которому актер не имеет права быть больным настолько, чтобы оказаться не в силах играть. Он может плохо себя чувствовать перед началом спектакля, он может еле стоять на ногах, может тотчас же по его окончании упасть в обморок. Ему даже позволено умереть на сцене — в таких случаях опускают занавес. Но никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах настоящий актер не признается в том, что не в состоянии играть, когда оркестр замолк и свет в зале потушен.

Джули знала это. Она работала в плавучих театрах много лет и изъездила все реки Запада и Юга. Лемойн был богатым многонаселенным городом.

Наглухо задвинув занавески, Джули лежала в постели и отказывалась от всего, что ей предлагали. Аппетита у нее не было. Она отказывалась от холодных компрессов на голову. Она не хотела грелок. Она хотела только одного — чтобы ее оставили наедине со Стивом. Когда кто-нибудь из членов труппы входил в темную комнату с предложением своих услуг, на лицах Джули и Стива появлялся страх, тотчас же сменявшийся выражением облегчения, как только они оставались одни.

Кинни подослала к больной Джо с тарелкой бульона, который, по ее мнению, был хорошим лекарством от всех болезней. Джули притворилась, что ест его. Но как только Джо ушел на сцену, Джули сделала знак Стиву, и он вылил содержимое тарелки в желтые воды Миссисипи.

Был еще только двенадцатый час дня, когда в дверь Джули в десятый раз постучал Док.

— Будете ли вы в состоянии играть сегодня, Джули?

Черные глаза Джули ярко блеснули в темноте. Она приподнялась на постели и таким резким движением откинула со лба волосы, что старый актер немного удивился.

— Нет! — крикнула она с каким-то ужасом в голосе. — Нет! Я не буду играть сегодня! Не расспрашивайте меня ни о чем.

Удивление Дока было так велико, что он даже растерялся. В течение всей своей, уже довольно долгой жизни он никогда не слышал о том, чтобы за целых десять часов до поднятия занавеса актриса объявила, что не будет в состоянии играть. Если бы ей еще грозила казнь или, по крайней мере, ампутация!

— Господи Боже мой, Джули! Если вы так больны, то вам следует немедленно вызвать доктора. Как по-вашему, Стив?

Белокурый гигант сидел на кровати. Он не повернул головы в сторону Дока. Глаза его были устремлены на лицо Джули.

— Джули не признает никаких врачей. Она не хочет звать доктора. Не приставайте к ней. Вы только расстроите ее.

Недостаточно знакомый с женскими причудами, Док совсем ошалел. В это время в дверях показался Шульци.

— Знаете, Джули, происходит что-то странное. Наверное, у вас в этом городе есть поклонник. Кто-то украл вашу фотографию. Да, ту, что висела в фойе. Сперва я подумал было, что ее стащил этот полоумный Пит. Ну, ну, Стив! Умерьте ваши страсти! Признаться, я даже прямо спросил его, не он ли сделал это. Но он очень удивился. Он ведь слишком неопытный актер, чтобы провести меня. Должно быть, это не он, а кто-нибудь из жителей Лемойна. Я уже повесил в фойе другую фотографию.

Он замолчал и задумался. В это время в шляпке и перчатках в комнату впорхнула Элли.

— Я в город, Джули. Не принести ли вам чего-нибудь? Хотите апельсин? Может быть, вам нужно лекарство?

Джули отрицательно покачала головой.

— Нет, спасибо. Она ничего не хочет, — ответил за нее Стив.

Казалось, оба были чем-то взволнованы. Все трое посетителей почувствовали это. Элли пожала плечами и вышла. Док все еще не мог прийти в себя. Шульци направился к дверям.

— Надеюсь, вам станет лучше к вечеру, — беспечно сказал он.

— Она говорит, что не будет играть сегодня, — заметил Док, понижая голос.

— Как не будет? — повторил Шульци. Голос его вдруг сделался резким. — Не может быть, чтобы она была настолько больна!

Из маленькой комнаты Джули голос Шульци пронесся через пустую сцену и пустой зал на противоположный конец судна, к кассе, у которой как раз стояла Парти, пришедшая на смену капитану Хоуксу.

— Послушай-ка, капитан! Джули больна. Так больна, что не встает с постели. Она говорит, что не будет…

— Есть! — кратко ответил Энди.

Оставив кассу на попечение Партиньи, он легкими быстрыми шагами, похожими на бег, прошел по палубе и одним прыжком очутился на сцене.

— Предварительная продажа билетов идет великолепно. Мы играем в этом городе первый раз. До сих пор мы не играли тут, так как разрешение на право давать спектакль стоило слишком дорого. Еще нет двенадцати, а половина билетов уже продана.

Капитан Энди заглянул в полутемную комнату.

Из теплого гнездышка старой муфты торчала трагическая маска обезьянки; зверек плакал, как больное дитя. В это утро было какое-то странное сходство между бледным измученным лицом Джули, лежащей на подушках, и темноглазой мордочкой обезьянки.

У дверей комнаты Джули собралась целая компания. Миссис Минс усиленно рекомендовала горчичники и какое-нибудь потогонное средство. Капитан Энди вошел в комнату с развязностью старого друга и внимательно посмотрел на лицо больной. Острый взгляд его глубоко проник в измученные глаза, жалобно устремленные на него. Он увидел в них нечто такое, что заставило его тотчас же подойти к кровати и положить свою коричневую и не совсем чистую лапу на тонкую смуглую ручку, нервно теребившую одеяло.

— Как дела, Джули?.. Может быть, публика соблаговолит очистить помещение и оставит меня одного с Джули и со Стивом? Нам надо потолковать кое о чем. К тому же эта массовая сцена едва ли может способствовать выздоровлению больного человека. Ну, брысь!

Энди умел отличать нравственные муки от физических.

Док, Элли, Шульци и миссис Минс собрались уходить. Еще несколько мгновений, и они бы ушли. Но судьба в лице Парти решила иначе. Раздираемая внутренней борьбой между долгом, удерживавшим ее в кассе, и женским любопытством, подзадоривавшим ее пойти и узнать, что творится в комнате Джули, она дала восторжествовать в себе женскому началу. К тому же у нее была прекрасная память. Партинья вдруг вспомнила одно обстоятельство, которое, по ее мнению, могло разъяснить очень многое. Опустив окошечко кассы и закрыв ее на ключ, она понеслась к комнате Джули. У самых дверей она услышала, как Док говорил:

— Если человек болен настолько серьезно, что не может играть, то к нему следует немедленно вызвать доктора. Завтра нас ждут в Ксине. Хорошенькое положеньице!

— Я буду играть завтра! — воскликнула Джули. Голос ее звучал надрывно. — Я буду играть завтра. К завтрашнему дню я буду здорова!

— Как вы можете заранее знать это? — спросил Док.

Стив бросил на него взгляд, полный отчаяния:

— Она будет здорова, уверяю вас. Она поправится, как только мы уедем из этого города.

— Удивительно! — громко заявила Парти Энн, протискиваясь через кучку гостей. — Весьма удивительно!

— Что? — спросил Стив враждебным тоном. — Что тут удивительного?

Капитан Энди сделал попытку успокоить готовые разыграться страсти:

— Брось, Парти! Тихо!

— Не затыкай мне рот, Хоукс! Я знаю, что говорю! Я раскусила, в чем тут штука! В прошлом году, когда мы стояли в этом самом Лемойне, Джули тоже изволила болеть. И как только ты решил, что в этом городе слишком дорого дерут за право давать спектакль, она внезапно выздоровела!

На минуту в маленькой группе у дверей воцарилась тягостная, мертвая тишина.

— Ничего удивительного тут нет! — решительно сказал Энди, внимательно глядя на бледное лицо Джули. — Резкий переход от северных холодов к жаркому климату очень вреден для здоровья. Даже на меня это действует.

Он нервным движением схватился сперва за правый бакен, потом за левый.

— Может быть, я многого не понимаю… — начала было Парти Энн.

В эту минуту раздался высокий, пронзительный, взволнованный голос Магнолии:

— Мама! Мама! Фотография Джули опять исчезла из фойе! Джули, вашу карточку опять украли! Вторую, ту самую, которую только что повесил Шульци!

Она сообщила эту печальную новость очень радостным тоном. Но радость угасла на ее лице, когда она увидела Джули, лежавшую на постели, и, посмотрев на остальных присутствующих, заметила их серьезность. Она подбежала к кровати:

— О Джули! Дорогая, мне так грустно, что вы расхворались!

Не глядя на ребенка, Джули повернулась лицом к стене.

Притворяясь рассерженным, капитан Энди грозно посмотрел на группу посетителей, к которым присоединились полные сочувствия мистер Минс и толстый Ральф:

— Неужели мне придется употребить физическое воздействие, чтобы прогнать вас отсюда? Как будто бедняжка уже не имеет права заболеть! Док и Парти идите в кассу. Да поскорей! Мы должны сообщить, что сегодняшний спектакль не состоится. Составьте соответствующее объявление, Ральф. Надо будет вывесить его у почты… Вы уверены, Джули, что не будете в состоянии играть сегодня? — Он вопросительно посмотрел на Джули.

Быстрым гибким движением Джули бросилась в объятия Стива и, плача, прижалась к нему.

— Да! — крикнула она истерическим голосом — Да! Да! Да! Оставьте меня в покое! Оставьте меня в покое!

— Хорошо, — ответил Энди, поворачиваясь к остальным. — Вас оставят в покое, Джули.

Но злая судьба, уже наметившая себе жертву и в течение всего утра подбиравшаяся к ней и посылавшая к ней посла за послом, из которых каждый только увеличивал ее и без того сильное смятение, направила к ней штурмана Уинди. Бородатый, мрачный, с тяжелой поступью, он казался олицетворением Рока. Все присутствующие машинально повернули к нему головы, как статисты в плохо поставленной массовой сцене.

Уинди проходил через сцену. Топ! Топ! Топ! Глаза Парти Энн невольно устремились на пол в поисках грязных следов, которые он всегда оставлял за собой. Возмущенный возглас сорвался с ее губ.

Приблизившись к двери комнаты Джули, Уинди снял фуражку и вытер со лба пот — несомненный признак сильного душевного волнения. Лицо штурмана, озаренное лучами полуденного солнца, падавшими через высокое боковое окно, сделалось совсем бронзовым.

На пороге он несколько мгновений простоял неподвижно, жуя табак и мягко вглядываясь в теплый полумрак комнаты. Казалось, он не заговорит никогда. Артисты молча ждали. В течение стольких лет ежедневно играли они мелодрамы, что не могли не почувствовать той, которая разыгрывалась перед их глазами.

Наконец Уинди заговорил:

— По-видимому, мерзавец Пит что-то замышляет.

Все молчали. Длинная борода, ставшая совершенно желтой от постоянного употребления табака, мерно колыхалась.

— Час тому назад он бежал как сумасшедший по направлению к городу. Это он стащил фотографию Джули. Я видел. Я вообще многое вижу.

Грубо выругавшись, Стив вскочил на ноги.

— Я убью этого…

— Я знаю также, что первую фотографию взяли вы Стив.

Кровь, только что прихлынувшая к щекам Стива и вздувшая жилы на его затылке, теперь отхлынула. На взволнованном и бледном лице ярко горели синие глаза.

— Я не брал ее! Я не брал ее!

Кутаясь в одеяло, Джули села на постели и громко рассмеялась:

— Зачем бы он стал красть мою фотографию! Фотографию собственной жены! Вот глупость!

— Никто не знает об этом, Джули, — мягко сказал Уинди. — Выслушайте меня. Вот уже пятьдесят лет, как я болтаюсь по рекам. Я вижу так же хорошо как в двадцать лет. Из своей рубки я только что видел на пристани Пита в сопровождении Айка Кипера. Айк — местный шериф. Они шли сюда. Через несколько минут они будут здесь.

— Пускай их! — сказал Энди. — Мы заплатили за право давать спектакль. Шериф или кто другой — добро пожаловать.

Но никто не обратил внимания на его слова. Произошло нечто странное и ужасное. Джули соскочила с кровати. Она была в белой ночной рубашке, на плечи ее была накинута шаль, длинные, черные, растрепанные волосы спадали на ее лицо. Она тесно прижалась к Стиву. Послышался звук открываемой двери. Глаза Стива сразу погасли, лицо осунулось, он крепко сжал зубы и довольно грубым движением оттолкнул Джули. Он вынул из кармана большой складной нож. Блеснуло лезвие. Джули не издала ни звука. Но остальные женщины разразились отчаянными криками. Капитан Энди бросился к Стиву — крохотный мышонок, вздумавший совладать с мастодонтом. Одним движением плеч Стив отшвырнул его в сторону:

— Глупец! Я вовсе не собираюсь убивать ее. Идите прочь! Я знаю, что делаю.

Тяжелые шаги приближались.

— Подите навстречу ему и приведите его сюда. Но задержите его хоть на минуту!

Никто не тронулся с места. Звук шагов стал громче. Шериф Айк Кипер шел по палубе.

— Заставьте этих баб замолчать! — крикнул Стив.

Потом повернулся к Джули.

— Это не будет очень больно, дорогая.

С невыразимой нежностью взял он руку Джули и провел острием ножа по ее безымянному пальцу. На пальце появилась красная полоска. Тогда он склонил свою белокурую голову и, прижав губы к ранке, стал сосать ее. С легким стоном Джули опустилась на подушки. Стив закрыл нож и положил его в карман. Шаги шерифа Айка Кипера раздавались уже на сцене. Бледные лица актеров, толпившихся в комнате, — встревоженные, удивленные, потрясенные — повернулись от Джули и Стива к двери, которая вот-вот должна была открыться. Шерифа приготовились встретить гробовым молчанием. Даже Парти безмолвствовала. С широко раскрытыми глазами, ничего не понимая, но чувствуя в воздухе надвигающуюся грозу, Магнолия прижалась к матери.

В эту минуту подошел Айк Кипер. Фалды его сюртука развевались. На груди блестела звезда. Вся сцена напоминала обычную репетицию на «Цветке Хлопка».

— Кто капитан этого судна?

Подергивая бачки, Энди выступил вперед:

— Я капитан. Что вам нужно? Мое имя Хоукс Капитан Энди Хоукс. Я плаваю по этим местам уже лет двадцать.

Он был очень похож на шерифа из мелодрамы, этот Айк Кипер. Черные усы, широкополая черная шляпа, мягкий галстук и высокие сапоги. Сам Стив не лучше сыграл бы эту роль.

— Ну, капитан, как это ни прискорбно, но я должен приступить к исполнению своих обязанностей. У вас на судне есть люди, виновные в кровосмешении.

— В чем? — шепнула Магнолия. — Что это? Что это, мама?

— Тсс! — сказала миссис Хоукс, крепко сжимая ее руку.

— Я вас не понимаю, — заявил капитан Хоукс, уже сообразивший, в чем дело.

— Кровосмешение. Негритянка, вышедшая замуж за белого. Имя белого — Стив Бекер. Имя негритянки… — шериф приблизил бумагу к глазам, — имя негритянки Джули Дозье.

Он окинул взглядом присутствующих.

— Кто здесь Стив Бекер и Джули Дозье?

— О Господи! — пронзительно вскрикнула Элли. — О Господи! О Господи!

— Замолчи! — резко остановил ее Шульци.

Стив подошел к окну и отдернул занавески. Яркий свет ворвался в набитую людьми, неприбранную комнатку. На постели лежала Джули. На бескровном лице ее глаза казались громадными.

— Я Стив Бекер. Вот моя жена.

Шериф Айк Кипер положил бумагу в карман.

— Прошу обоих одеться и следовать за мной.

Джули встала. Она сразу постарела на десять лет.

Обезьянка плакала и стонала в своем меховом гнездышке. Джули машинально протянула руку, вынула обезьянку из муфты и стала греть ее на своей груди. Большие черные глаза Джули были устремлены на шерифа с тем выражением, какое бывает у лунатиков.

Стив Бекер усмехнулся или, вернее, вызвал на своем лице жалкое подобие улыбки. Он обнял Джули и прямо посмотрел шерифу в глаза.

— Человек, в жилах которого есть хоть капля негритянской крови, не считается белым, не так ли?

— Вы правы. Согласно местному закону, одной капли негритянской крови достаточно, чтобы человек считался негром.

— Во мне больше чем капля негритянской крови. Тут не может быть и речи о преступлении.

— Вы готовы присягнуть в этом на суде?

— Я готов присягнуть в этом где угодно.

Стив отступил на несколько шагов и протянул руку.

— Даже больше. Посмотрите на всех этих людей. Каждый из них может присягнуть в том, что во мне есть негритянская кровь. Это так же верно, как то, что я белый.

Шериф Айк Кипер окинул взглядом присутствующих, выражение их лиц совсем не понравилось ему.

— Мне случалось видеть еще более белокурых людей, которые оказывались неграми. Все-таки, лучше бы…

Спокойная, добродушная фигура патриарха-старика Уинди выступила вперед:

— Послушайте, Айк. Мы ведь старые знакомые, не правда ли? Прошло двадцать лет с тех пор, как мы встретились впервые. В то время я был уже штурманом, а вы изволили еще бегать в коротеньких штанишках. Так вот, я, Уинди Мак Клен, подтверждаю, что в этом человеке действительно есть негритянская кровь. Клятвенно подтверждаю это!

Окончив одну из самых длинных речей в своей жизни, он вышел из комнаты на сцену и спустился на палубу, ни на минуту не теряя сходства с каким-то библейским персонажем.

Шериф Айк Кипер был явно озадачен.

— Если бы это не был Уинди… Но ведь о преступлении сообщило лицо, несомненно, осведомленное…

— Что? — гаркнул капитан Энди, весь горя негодованием. — Какое там осведомленное лицо! Негодяй донес на них только потому, что вздумал волочиться за Джули, которая быстро отшила его.

— Это правда?

— Да, это правда! — вмешался Стив. — Он ухаживал за моей женой. Вся труппа может подтвердить это. Он всюду ходил за ней по пятам и так надоел ей, что она просто не могла выносить его присутствия. У капитана даже было с ним объяснение по этому поводу. Правда, капитан? Но он ни на что не обращал внимания. Поняв, что добром с ним не договориться, я хорошенько отколотил его и бросил в реку. Когда его вытащили, он поклялся отомстить мне. Теперь вам известно все.

Кипер в первый раз обратился непосредственно к Джули:

— Он, этот самый Пит, утверждает, что вы родились в Лемойне, от белого отца и черной матери. Правда ли это?

— Да, — ответила Джули. — Это правда.

Группа артистов у дверей всколыхнулась. Раздался истерический крик Элли:

— Я скажу! Я скажу правду! Ведьма! Черная лгунья!..

Вдруг она замолкла. Послышалось невнятное бормотанье. Шульци поднял ее, точно мешок с мукой, не слишком вежливо зажал ей рукою рот и выволок ее из комнаты. Дверь захлопнулась.

— Что она сказала? — спросил Кипер.

Энди снова выступил вперед:

— Это наша инженю. Она очень расстроена. Она близкая подруга Джули Дозье, очень любит ее и до сих пор не знала об ее… ну, словом, обо всем этом. Вполне понятно, что она потеряла голову.

Шериф Айк Кипер собрался уходить. Когда он повернулся к дверям, взгляд его упал на величественную фигуру Партиньи Энн Хоукс, в складках юбки которой пряталась Магнолия.

— Мое почтение, сударыня. Вы, конечно, не актриса?

У миссис Хоукс действительно был какой-то особенно внушительный вид. Глаза ее холодно поблескивали.

— Нет.

Энди подошел к жене:

— Это моя жена, шериф. И моя дочурка Магнолия. Что же ты ничего не скажешь шерифу, Магнолия?

Поощренная таким образом, Магнолия высказала шерифу все, что у нее было на душе.

— Вы гадкий человек! — воскликнула она. Лицо ее исказилось от усилий, которых ей стоило удержаться от слез — Вы гадкий человек, вот что! Вы наговорили Джули всяких мерзостей! Посмотрите, какая она печальная! Вы…

Материнские пальцы крепко вцепились в ее руку.

— На вашем месте, сударыня, я бы ни за что не держал ребенка на подобном пароходе! Так детей не воспитывают!

Крайне удивленная, Партинья перешла к обороне.

— Мой ребенок воспитан не хуже ваших детей и даже, наверное, лучше! И покорнейше прошу вас держать ваши советы при себе, господин шериф.

— Парти! Парти! — встревожился капитан.

Но шериф Айк Кипер презирал женщин.

— Все женщины одинаковы! Ну, я ухожу. Здесь дело нечисто во многих отношениях. Но уж так и быть, я удовольствуюсь вашим объяснением.

Он посмотрел в глаза Энди:

— Позвольте мне преподать вам один совет капитан Хоукс. Отмените-ка сегодняшнее представление. Вся эта история стала достоянием гласности. Вам грозят крупные неприятности.

С этими словами он надвинул на глаза свою широкополую шляпу и вышел.

Магнолия хотела было бежать к Джули, но Парти удержала ее.

— Ну, Джули, дитя мое… — мягко начал Энди Хоукс.

Джули подняла голову и посмотрела на него.

— Мы уйдем! — сказала она спокойно.

Дверь комнаты Элли с шумом распахнулась. И тотчас же сама Элли, растрепанная, красная, злая, появилась на пороге комнаты Джули. Шульци тщетно пытался удержать ее.

— Убирайтесь вон отсюда!

Она яростно подбежала к Энди.

— Она уберется отсюда со своим негодяем-любовником которого она имеет наглость называть мужем! Или уйду я! Чернокожая! Негритянка! Господи, какой я была дурой! Как я сама не раскусила этого! Стоит только посмотреть на эту мерзкую грязнуху…

Поток самых грубых непристойностей хлынул из хорошенького ротика Элли.

— Поди-ка сюда! — процедила сквозь зубы Парти Энн, обращаясь к Магнолии, и повлекла сопротивлявшегося ребенка через сцену в свою собственную комнату.

— Я хочу остаться с Джули! Я хочу остаться с Джули! — кричала девочка.

В это время Джули торопливо причесывала свои непокорные волосы. На Элли она даже не посмотрела.

— Пусть эта женщина перестанет кричать… Скажите ей, что я выхожу из труппы. — Она стала открывать ящики комода.

— Капитан, — тихо сказал Стив, вплотную подойдя к Энди, — капитан, довезите нас, ради Бога, до Ксины, не высаживайте нас здесь.

— Я довезу вас до Ксины, — громко ответил капитан Энди, — а если кому-нибудь это не по вкусу, пусть немедленно убирается ко всем чертям со своим скарбом. Мы сейчас двинемся в путь. В Ксину придем часа в четыре. Если вы и Джули пожелаете переночевать у меня на судне, буду очень рад. Я здесь хозяин, черт возьми!

В Ксине Стив и Джули сошли с парохода. Энди крепко и серьезно пожал им руки. Чтобы иметь возможность повторить ту же церемонию, Уинди спустился из рубки. Чувствовалось, что из каждой щелки на «Цветке Хлопка» и «Молли Эйбл» смотрят чьи-то невидимые глаза.

— Как у вас с деньгами? — спросил Энди.

— У нас есть деньги, — спокойно ответила Джули. Она владела собой лучше, чем Стив. — Мы сделали кое-какие сбережения. Вы так хорошо кормили нас, что нам не на что было тратиться.

Темные глаза, окруженные синеватой тенью, благодарно смотрели на капитана.

Она взяла в руки несколько вещей полегче. Стив поднял чемоданы, наполненные главным образом театральными костюмами. Собственных вещей у них было до смешного мало. Кое-какие безделушки, подушечка для булавок — подарок Магнолии к Рождеству, — фотографии, книга с засушенными цветами, несколько журналов.

Джули ждала чего-то. Стив прошел по сходням и обернулся. Джули медлила. В глазах ее был какой-то безмолвный вопрос.

Лицо Энди покрылось густым румянцем. Он нервно затеребил свои бачки:

— Вы же знаете ее, Джули! Она вовсе не злая. Просто она забыла сказать Магнолии о часе вашего отъезда. Может быть, она сказала, что вы уезжаете завтра. Женщины ведь странные создания! Но, уверяю вас, она вам не желает зла.

— Прощайте, — сказала Джули, догоняя Стива. С трудом вскарабкались они на крутой берег, остановились на минуту, чтобы перевести дыхание, и зашагали по пыльной дороге, прямо навстречу заходящему солнцу. Стройная фигура Джули сгибалась под тяжестью чемодана. Красивая белокурая голова Стива была повернута в ее сторону. Он серьезно и нежно смотрел на нее.

Вдруг, с верхней палубы, с той стороны, где находились комнаты миссис Хоукс и Магнолии, донеслись отчаянные крики, шум, звук поспешных и нервных шагов по узенькой деревянной лестнице, ведущей с балкона. Капитан Энди увидел маленькую тонкую фигурку в разорванном платьице, заплаканное, исцарапанное бледное личико, огромные пылающие глаза. Вихрем пронеслась Магнолия мимо Энди, перелетела сходни, вскарабкалась на берег и помчалась по дороге. За ней, изнемогая и задыхаясь, последовала Парти. Вдогонку им бросился Энди.

— Подумай только! Меня ударил собственный ребенок! Да, меня! Свою родную мать. Я стояла у окна и, увидев, что они уходят, заставила ее убирать со стола. Вдруг она услышала голос этой женщины и тотчас же метнулась к окну. Увидела, что та уходит, и бросилась к дверям. Я догнала ее на лестнице, но она стала вырываться от меня, как дикая кошка, подняла на меня руку — на меня, свою мать! — и ударила, оставив у меня в руках вот это.

Она показала обрывок белой материи.

— Поднять руку на собственную…

Энди заскрежетал зубами.

— Браво!

— Что ты хочешь сказать этим, Энди Хоукс?

Но Энди отказался дать какие бы то ни было объяснения: глаза его были устремлены на легкую белую фигурку там, наверху, отчетливо вырисовывавшуюся на сумрачном вечернем небе. Дальше, на дороге, чернели два силуэта: один — тонкий и стройный, другой — высокий и широкоплечий. До слуха капитана Энди донесся пронзительный детский крик:

— Джули! Джули! Подождите! Я хочу попрощаться с вами, Джули!

Стройная женщина в черном повернула голову и сделала несколько шагов назад. Потом, словно охваченная безумным страхом, быстро побежала прочь от спешившей к ней маленькой фигурки. Так убегают люди от того, с чем у них не хватает сил расстаться. Увидев, что Джули убегает от нее, Магнолия остановилась, закрыла лицо руками и разрыдалась. Женщина боязливо оглянулась. Через секунду она бросила на дорогу все свои картонки и, путаясь в длинной юбке, помчалась к девочке. Издалека протянула она ей руку. Добежав до нее наконец, она опустилась на колени, прямо в грязь, и крепко прижала к своей груди плачущую девочку. В ярком блеске заката два силуэта — черный и белый — слились в один.