Брайтон, Англия, лето 1818 года

Чарльз Рэмси скорее всего никогда не встретился бы с мисс Пруденс Стэнхоуп, если бы в банях Сейка Дина Махомеда в первый день июля не отошла в мир иной леди Чайлд. И уж, конечно, он не соприкоснулся бы с ней так тесно душой и телом, сердцем и умом, не будучи ей даже представленным.

Но по воле судьбы случилось так, что в тот знойный полдень перестало биться перенатруженное сердце Эстер Вилк Чайлд, женщины необъятных габаритов, с неровным пульсом, которая, вопреки совету своего врача, упорно отказывалась от того, чтобы ей сделали кровопускание. Как дрожащее желе, эта дама втиснулась в одну из больших деревянных лоханей, наполненных холодной и горячей водой, в которых обычно рекомендовали отмокать постоянным посетителям бань.

Она казалась вполне довольной своим положением, но вдруг, схватившись рукой за грудь, произнесла несколько обеспокоено:

– О Боже! Что же это такое? – и завалилась вперед, уткнувшись лицом в турецкую ванну с горячей водой, в которой в тот момент сидела.

– Леди Чайлд! – Служителя, принесшего свежее полотенце, встревожила ее поза.

Но леди Чайлд ничего ему не ответила, ибо уже не дышала.

Испуганный служитель вытащил ей голову из воды и громко позвал на помощь, которая не заставила себя ждать – обслуживающий персонал сбежался со всех этажей, из всех закоулков бань. Потребовались усилия шестерых здоровых мужчин, чтобы извлечь почтенную леди из ванны.

Сам по себе уход из жизни леди Чайлд не свел бы лорда Рэмси и Пруденс Стэнхоуп, если бы не то обстоятельство, что весь персонал, включая и Сейка Махомеда, осуществлявшего общее руководство, помогал вынуть дородную леди из ванны и перенести ее в сухое место, где она была скрыта от посторонних глаз. Там ее вытерли, одели и даже уложили ей волосы, прежде чем вызвать врача, который, осмотрев тело, констатировал смерть леди Чайлд, после чего положил монетки ей на глаза и прикрыл лицо.

Как раз в тот момент, когда происходили эти печальные события, этажом выше Пруденс Стэнхоуп исчерпала запас воздуха в легких. С громким вздохом она откинула верх похожего на шатер полога, под которым потела в облаке пара, и глотнула обычного воздуха. Затем осторожно повернула голову, смахнула пот со лба и шепотом, так, чтобы не усилилась мучившая ее головная боль, пожаловалась своей компаньонке миссис Мур:

– Я чувствую себя, как перепревший пудинг. Что там такое случилось со служителем? Я бы хотела продолжить процедуры. Как вы думаете, он не забыл про меня?

Миссис Мур, трудолюбивая женщина, руки которой всегда были заняты вязанием, ибо она всей душой верила в то, что праздность нельзя объяснить иначе как происками дьявола, закончила считать очередной ряд петель и согласно кивнула.

– Он и в самом деле заставляет вас ждать. Я знаю, у вас болит голова, дорогая. Может быть, у этого массажиста свое понятие о времени, отличное от нашего.

Пруденс со вздохом вытянула вперед подбородок, услышав при этом, как у основания шеи что-то хрустнуло. Звук напоминал хруст раздавленной яичной скорлупы. У Пруденс было ощущение, что клубы пара, так долго ее окружавшие, проникли ей в голову.

– Возможно, миссис Мур. Он ведь, кажется, из Индии?

Миссис Мур прищелкнула языком.

– По-моему, дело не в том, что он из Индии, а в том, что он мужчина. Мужчины так же ненадежны, как и дети, вы уж мне поверьте.

– Да, мужчин, пожалуй, не назовешь людьми, на которых можно положиться, – осторожно согласилась Пруденс, хотя, будь у нее выбор, она предпочла бы возразить.

– Вечно одно и то же. Пойду посмотрю, может, мне удастся поторопить одного из этих лентяев.

Резко поднявшись со стула, на котором сидела, миссис Мур отправилась выполнять свою угрозу, не дожидаясь согласия Пруденс, чье внимание было настолько поглощено болью в плечах и шее, что ее единственным комментарием был стон.

– Кисмет?

Чарльз Рэмси услышал в голосе брата, произнесшего это слово вслух, явный сарказм. Это понятие почему-то вызвало у Руперта неловкость – почти такую же, какую почувствовал Чарльз, когда впервые увидел вместо некогда здоровой ноги младшего брата обрубок, покрытый ужасными шрамами. Ру беспокойно задвигался под его руками, но ничего не сказал, и Чарльз продолжал массировать ему плечи, на которых перекатывались твердые мускулы, ведь на них приходился вес тела Руперта, когда он опирался на свои костыли.

– Интригующее понятие, правда? – тихо проговорил Чарльз.

– Варварское понятие, – проворчал Ру. – По-моему, ты слишком туго замотал на голове эту свою чалму. Выходит, война с французами была предопределена судьбой? И то, что я потерял ногу, тоже? А как насчет потери твоего состояния? Джек и так постоянно проигрывал в карты, зачем валить на судьбу то, что он проиграл и в тот раз, когда, рискнув, сделал ставкой все твое наследство. Ба! Да я ни за что не поверю в такую чепуху!

Чарльз приложил руку ко лбу чуть пониже головного убора, осмеянного Рупертом.

– Моя голова вполне привыкла и к чалме, и к идее кисмета, Ру, даже когда речь заходит о Джеке. Жизнь – это путешествие. Любая дорожная развилка предоставляет нам возможность выбора.

– Джек – дорожная развилка? – Чарльз рассмеялся.

– Нет, Джек – это препятствие, а преодоление препятствий позволяет нам самоусовершенствоваться. Любое столкновение на пути – с хорошим ли, с дурным ли – дает возможность для роста и лучшего понимания действительности.

– Если глупость Джека способствует твоему росту и обретению большей рассудительности, то скоро ты вырастешь величиной с дом и станешь мудрее Моисея.

– Сэр, – прервал их разговор чей-то голос: в дверях, раскинув руки, стояла женщина. – Как вы можете заставлять мисс Стэнхоуп ждать так долго? – Тон у нее был негодующим.

Руперт сел под своим пологом и, раздвинув матерчатые стенки, выглянул наружу.

– Ты заставляешь ждать какую-то девушку, Чаз? Я и понятия не имел.

– Я тоже, – удивленно протянул Чарльз. Женщина, нахально стоявшая в дверях и нисколько не смущенная мыслью о том, что она могла бы застать мужчину в не совсем приличном виде, была пожилой особой с тусклыми волосами, общественный статус которой не поддавался определению. Однако весь ее вид свидетельствовал, что она не потерпит никаких глупостей от того, кого сочтет моложе и ниже себя по положению. В данный момент она выглядела очень обиженной, и по тому, как она сузила глаза, взглянув на него, Чарльз понял, что его-то она и считает обидчиком.

– Более получаса, сэр, – продолжала она сварливым тоном, покачав головой, отчего складки у нес на шее затряслись, как бородка у индюка. – Моя хозяйка, терпеливая и воспитанная молодая леди, варится на горячем пару. Она того и гляди потеряет сознание оттого, что дышит сплошным паром, лицо у нее покраснело от прилива крови, и вообще ей уже хочется надеть на себя что-нибудь приличное. Надо же и честь знать. Вы сейчас же займетесь ее массажем или я буду на вас жаловаться!

Наглое поведение женщины позабавило Чарльза Рэмси. Он знал, что нисколько не похож на английского лорда в чалме и свободном турецком халате, который всегда надевал, когда они с Рупертом посещали бани, но ему и в голову не могло прийти, что кто-то может принять его за банщика.

Рядом с ним Руперт поправил свой полог, тщательно прикрыв нижнюю часть тела. На миг их взгляды встретились – и у того и у другого в глазах мелькнуло веселое удивление.

– Тебе не следует заставлять ждать мисс Стэнхоуп, – тихо проговорил Руперт. – Кисмет зовет тебя.

Итак, Руперт подталкивал его на озорную проделку. Это развеселило Чарльза еще больше. Однако он согнал с лица ухмылку: нельзя пренебрегать судьбой и представившейся возможностью, особенно когда она так настойчиво зовет тебя. Он церемонно поклонился и указал на дверь.

– Вы проведете меня к вашей госпоже?

– Сюда. – Женщина с победным видом пошла по коридору. Юбка развевалась вокруг ее ног.

– Смотри не переусердствуй, – предостерег брата Руперт с веселыми искорками в глазах.

Чарльз не мог больше удерживаться от смеха.

– Не двигайся с места, пока я не вернусь. Руперт, пожав плечами, похлопал по обрубку ноги.

– Куда же я денусь?

«Легкомысленный Рэмси», как звали Чарльза и друзья, и недруги, не нуждался в дальнейшем понукании. Он без колебаний отправился делать массаж мисс Стэнхоуп.