Это была обер-гофмейстерина! — Спасайся кто может — За занавесью.

Те, кому когда-либо случалось явиться куда-либо не кстати, поймут, что г-жа Монтеспан в эту минуту явилась совсем не кстати. Никогда так неприятно не было смущаемо такое прекрасное и в полном разгаре собрание.

Все лица этих молодых девушек сияли резвостью, веселостью и более нежным чувством.

Чудесное и прекрасное дитя, которое король не мог соблазнить обаянием своего сана, приманкой роскоши и почестей, уступая более чистому притяжению, оказывала своему соседу весьма живое участие, и была счастлива, что могла удалить тени, ещё существовавшие в его уме.

Ален не отказывался от этого нападения любезностей, дружбы внимания, но он испытывал к девице де Бовё чувство нежности, уважения и восхищения, изумлявшее Анаису и Клоринду, но которое первая очень оценивала. После всего мы не знаем, чем бы окончилась эта игра, вследствие шампанского, если б экипаж обер-гофмейстерины не помешал бы опорожнить бокалы.

Второе следствие этого неожиданного возвращения свело с ума наших красавиц; они начали кружиться из стороны в сторону, не подвигаясь ни на шаг вперед; всё смешивая, приводя в порядок, снова ставя на место то, что взяли прежде, унося то, что они положили. Настоящее бегство нимф, застигнутых Юноной в обществе Юпитера.

Маркиза горела нетерпением иметь свидание с Аленом де Кётлогоном, боясь как бы ему не наскучило его одиночество или как бы он не начал ему не доверять, ничуть не подозревая, какого рода развлечения он там нашел и которые не выходили в её программу.

Она в продолжении дня исполнила свои обязанности возле их высочеств, и так как двор должен был вернуться с утра Версаль, чтоб там завтракать, свободная от цепей, раздражённая присутствовать при знаках, ничуть не скрываемых, даже в её присутствии, страсти короля и фрейлины, она велела подать свою карету, чтоб прилететь в Кланьи.

Она умирала, она задыхалась от скрытной ярости; ей необходимо было излияние; никого не было для этого более подходящего, как тот, который страдал той же болью и по той же причине.

По тому шуму, который наделал её приезд, можно было судить о её нетерпении и торопливости.

Замок, за минуту пред тем такой спокойный, где всё казалась потухшим и заснувшим, исключая комнаты больного, слава Богу, совершенно здорового, оживился как замок красавицы в дремучем лесу при прикосновении волшебной палочки.

Внезапно всё осветилось, всё заволновалось.

Карета въехала в парк и искусным поворотом кучера остановилась у ступенек крыльца.

Лакей поспешил её отворить, другие важно выстроились у входа перед кариатидой с серебряными фонарями в руках, с каждой стороны от неё.

Как уехала бурей, такой же маркиза и приехала. Она никого не взяла с собой, даже ни одной из своих горничных и была одна, — по крайней мере, должны были быть, с этой стороны виллы, служители только мужеского пола.

Правда, ей только стоило привести в движение одну пружину, чтоб проникнуть в другую часть дома, где были одни только женщины.

В этом беспорядке, Жозеф не мог даже явиться на помощь нашим четырем ветреникам, он должен был, без промедления, показаться своей госпоже.

Его присутствие духа шепнуло ему, однако, хорошую мысль:

— Унесите все, — сказал он лакеям, — чтобы оставались следы только одного прибора; г-н кавалер скажет, что он пожелал ужинать в своей комнате… Я же постараюсь задержать маркизу насколько возможно.

Последовали его совету, не без большого смущения, так приборы, флаконы, стаканы перешли как ни попало через отверстие в другое отделение замка, наконец, оставалось скрыть последние следы маленького праздника, когда за дверью комнаты послышался голос Жозефа.

Эхо был последний удар колокола.

Он не смог, как надеялся, задержать маркизу, горящую от нетерпения и намеревающуюся, не теряя ни одной секунды, увидеть своего гостя, которому ей так ужасно необходимо было сообщить свои впечатления и заставить его разделить с ней её злобу.

— Где он? я тотчас же должна с ним поговорить.

— Госпожа маркиза, он в своей комнате.

— Ну, что же из этого!

— Он в одежде выздоравливающего, и конечно, желал бы показаться г-же маркизе в более исправной форме.

— Больной!.. подите, я ведь знаю что это.

— Вообразите, госпожа маркиза, что именно по фантазии больного он пожелал ужинать в своей комнате.

— Ба! если он не кончил, то я приглашу себя на десерт.

— Тогда, я пойду предупредить его о чести…

— Ах! пусти же меня пройти, скотина! — сказала она грубо, отодвигая его со своей дороги, которую он ей загораживал при каждом слове, наклоняясь направо и налево, следуя её движениям, чтоб делать ей свои замечания с колким почтением.

Она уже взобралась по лестнице до предпоследней ступеньки.

Он не отчаивался, и опередив ее:

— Госпожа маркиза, — вскричал он вне себя, таким образом, чтоб его голос был услышан внутри комнаты, — позвольте мне, по крайней мере, доложить о вас!

— Безумный!.. доложить обо мне, когда он не знает, что он у меня? По крайней мере, — возразила она, подумав, осматривая его с ног до головы, — он не должен этого знать.

— Он этого не знает, госпожа маркиза!.. — воскликнул со своей природной самоуверенностью лакей. — Клянусь, что я ему не проронил слова.

— Хорошо!.. — сказала она, отталкивая его во второй раз. — Я сама о себе доложу.

Однако, по привычке обходительности и благопристойности, эта смелая знатная барыня, которая никогда не затруднялась шарить в карманах короля, чтоб взять оттуда бумаги, её интересовавшие, а иногда совершать там подлоги, у этой двери молодого флотского офицера, она постучалась два раза.

Быстрый, испуганный, скрытный шум последовал за этим постукиванием.

В надежде выиграть хотя бы две секунды, Ален, вместо того, чтоб отвечать, сам пришел отворить.

— Госпожа… госпожа маркиза де Монтеспан!.. — сказал герой праздника, в свою очередь притворяясь изумленным.

— Да, мой дорогой кавалер, — сказала она выступая вперед: — это я, ваш друг. Не подозревали ли вы меня в какой-нибудь связи с вашими приключениями?…

Он не успел ответить.

Комната имела вид трактира первого разряда взятого приступом.

— Гей! Бог мой!.. — вскричала она. — Что за суматоха!.. Можно подумать, что тут прошло вторжение. Не случился ли с вами опять припадок вашей горячки?

В тоже время, так как это была хитрая дама, которую не легко было уверить и которой на практике были известны всякого рода уловки, она осмотрела всё вокруг себя испытующим взглядом, начиная со знаменитой вставки. Та была герметически закрыта.

Тогда кавалер, живо принимая на себя роль, так безуспешно сыгранную Жозефом, чтобы выйти из затруднения, захотел встать под батарею этого инквизиторского взгляда, достаточно язвительного и ответил на её воззвания.

— Потрудитесь извинить меня, госпожа маркиза… Я не был приготовлен к этой чести, мое жилище это доказывает… Никто в этом не виноват… это привычка моряка! Я действовал здесь как бы в своей каюте. Но место это так неприлично… Позвольте мне вас принять в маленькой гостиной.

Продолжая искусно действовать, он любезно подал ей руку, чтоб её увести.

— Но нет, нет, — сказала она всё более и более насмешливым голосом. — Оставайтесь здесь, так как вам здесь было так хорошо… Вы не очень скучали? — прибавила она.

Ея глаза, сверкая бесовской злобой, остановились на длинных занавесях окна, которые только что незаметно колыхнулись.

— Вы об этом слишком хорошо позаботились, сударыня.

Несмотря на выказываемую им самоуверенность, следя за этим взглядом и дьявольской улыбкой, Ален сильно побледнел.

— Так как вы желаете удостоить мою комнату вашим посещением, то позвольте предложить вам это кресло, — сказал он, придвигая его таким образом, чтобы она сидела спиной к подозрительному окну.

— Благодарю, — сказала она. — Но, посмотрите, прошу вас, это окно вероятно плохо закрыто; занавеси шевелятся, оттуда несёт ветер.

Он серьезно прошёл по её указанно, сделал вид, что рассмотрел задвижки и отвечал:

— Теперь оно совсем хорошо закрыто; мы одни…

— Вы и в самом деле так думаете? — сказала она и, подходя сама к занавесям, она их отодвинула резким движением, от которого затрещали кольца на железном пруту.

В то же время раздался маленький, пронзительный и странный крик.

— Ай!

Спасаясь, фрейлины забыли или, скорее, не успели увести одну из своих подруг; дверь слишком скоро закрылась. Бедная девочка осталась в западне. Она спряталась в углу, повернувшись спиной, закрывая лицо своими руками.

— Сударыня!.. Сударыня, что вы сделали?.. — вскричал Ален, готовый её защищать, чтоб помешать нарушению её инкогнито.

Обер-гофмейстерина пожала плечами; но она более не улыбалась даже своей язвительной улыбкой. Она направилась к двери, отдёрнула обивку таким же образом, как перед тем отдернула занавеси и зная своих людей, вполне уверенная в том, что Жозеф находился там и подслушивал у замка двери, она резко отворила. Она не ошибалась, он был там, вовсе не ожидая подобного сюрприза, и так заинтересованный этим делом, что опирался о вставку и на половину потерял равновесие, когда эта точка опоры ускользнула от него.

— Госпожа маркиза!.. — заикался он спотыкаясь.

— Я тебя гоню.

— Но, прошу госпожу…

— Впрочем… — сказала она, кидая странный взгляд на угол, где пряталась молодая девушка; — нет; я тебя оставляю… Ты узнаешь на каких условиях. Ступай, мошенник… и ты ответишь своей головой, если я тебя ещё раз застану подслушивающим у дверей.

— О! Госпожа маркиза хорошо знает…

— Но убирайся же!

— С почтением, госпожа маркиза.

Она сама захлопнула дверь перед его носом.

Ален, обратившись в статую, стоял на своем месте; позади него видно было, как трепетало шелковое платье на теле пленницы.

Монтеспан не дошла до них, а вскричала тем колким голосом, которого так боялись придворные льстецы, когда она их прорезывала своим пословичным жаром:

— A! mademoiselle де-Бовё, покажитесь же! Уж не думаете ли вы, что я вас не узнала?..

Да, это опять была Урания, и что ещё того хуже, что виною был кавалер, который, непременно желая в последний раз поцеловать её руку, не дал ей времени убежать!

— Ну, что же! да, madame, — сказала виноватая показываясь с решимостью, не лишенною достоинства: — Это я.

— Я в восхищении… — сказала обер-гофмейстерина: — То есть, я в восхищении от того, что это вы скорее, чем кто другая…

— Madame, — вступился Ален, — положение не равное, и вы нас подавляете.

— Кавалер, вы — плохой дипломат… Правда, что со своей стороны, я также очень плохая обер-гофмейстерина… не предвидев прежде, что оставляя волка с этой стороны, а овец с той, разделяя их одним только секретом, первая вещь — что они сделают это, будут его отыскивать… и найдут…

— Сударыня, уверяю вас, что во всем этом участвовал один только чистый случай, и самый невинный…

— О! я верю… — сказала она, снова колко засмеявшись и показывая на остатки, покрывавшие скатерть стола, на приборы упавшие на ковер и на стулья, стоявшие в беспорядке.

Потом, доказывая, что она не придавала никакой веры и никакого значения объяснениям молодого человека, она снова окликнула фрейлину, обнимая её тем взглядом, которого не было возможности избежать:

— Вы были не одни с кавалером?

— Madame, вы нашли меня одну, — смело отвечала девица де-Бовё.

— Это правда, и другие не посмеют похвастаться…

— Что же касается вас, Урания, вы, которой я слепо доверяла! — благодарите Провидение, по милости которого ваше поведение именно соответствует с моими намерениями.

— Я не понимаю, Madame…

— Я скоро объяснюсь яснее… Пока, вам достаточно знать, что не без побудительной причины я заставила вас себя сопровождать в том посещении в гостиницу «Св. Евстафия». Ну, признайтесь, моя милая, вы были не совсем равнодушны к горестям г-на кавалера?

— Я этого не отрицаю.

— Если б вы даже и отпирались от этого, я бы ни одному слову не поверила. Следовательно, я вообразила что, будучи так к нему сострадательны, мне не будет стоить большого труда заставить вас его утешить, а я так вижу, что вы уже сами это исполнили. Так хорошо, это-то вам и объясняет мою снисходительность, что благодаря вам, я приобретаю начало мести…

— Вы говорите загадками, сударыня, — сказал Ален.

— Мне кажется, что нет: mademoiselle отказалась от короля ради вас, значит, вы отнимаете у него его красавицу в возмездие того, что он у вас взял вашу… О! мы ещё не дошли до конца!.. я желаю, чтоб дело было гласное, публично разглашено!..

— Госпожа маркиза!.. Госпожа маркиза!.. — вскричали они, падая перед ней на колени.

— Поднимитесь же! вы — двое детей… Доверьтесь мне… Вы получите блистательное отмщение… Да… но удовлетворяя вас, я только получаю не большое удовлетворение, я… — Лоб её нахмурился, мрачное пламя сверкнуло из-под её ресниц, черты её приняли свирепое выражение и губы её приподнялись кошачьим сжиманием. — Я же требую иметь полное отмщение!.. И я его получу… кавалер. Я согласна, что у вас сердце дворянина и упорство героя.

— В том никто и никогда не мог усомниться, сударыня… — отвечал, вздрагивая, Ален.

— Ну так! вы это докажете…

Она направилась к подвижной вставке:

— Mademoiselle, — сказала она Урании, — вернитесь этим путем, так как вы его избрали… Не говорите вашим подругам, что я знаю об их соучастии; это избавит меня от труда их за то наказывать. Вы же удалитесь в вашу комнату, я к вам приду.

Она открыла дверь и когда фрейлина вышла, она подошла к молодому человеку, села и показывая ему на стул, сказала:

— Теперь побеседуем вдвоем!..