Маркиза де-Монтеспан. — Борьба великих честолюбцев. — Любовь как громовой удар.

Чтобы дать лучшее понятие о характере и силе ненависти, посвященной маркизой де-Монтеспан сопернице, вытеснившей её с места, где она, почти после тринадцатилетнего исполнения, полагала себя бессменной, мы пожертвуем главой ради этой столь знаменательной личности.

Мы бы не сдержали обещание данное этим заглавием, если б пропустили это изучение, одно из самых пленительных и поучительных, которые мы могли бы предложить нашим читателям, и которое нам облегчено недавними историческими изданиями и отчетами, где они происходили. По этому будут судить лучше, чем за рассуждениями, в какие руки попала Мария де Фонтанж и с кем она имела дело.

Маркиза, которая возмущалась и негодовала на расходы, увеличенные постройкой Марли и на мотовство своей счастливой соперницы, сама служила примером невоздержанности и того, куда приводит слепая страсть влюбленного короля, чтоб удовлетворить расточительность своей любовницы.

Конечно, девица де-Фонтанж успешно начала и обещала зайти далеко, если б долго продержалась, но было странно, что Анаиса де-Монтеспан этим оскорблялась, она, которая своими ненасытными руками разрыла общественную казну и изобрела недостойные средства, чтоб пособить своим необузданным расходам.

Её резиденция в Кланьи дает о том любопытное доказательство.

Фаворитка пожелала воздвигнуть храм достойный себя. Людовик XIV велел воздвигнуть на этом самом месте княжеский отель, весь украшенный резной работой, весь вызолоченный. Но это, по её мнению, не было достаточно монументально. Она объявила его величеству, что не станет жить в таком загородном домике, приличном разве только для какой-нибудь актрисы.

Нечего было возражать, разломали эти постройки, едва оконченные; было решено, что у ворот Версаля на их месте будет возвышаться волшебная вилла.

Двенадцать сотен рабочих принялись за дело, и историческая переписка Людовика XIV доказывает, что среди своих войск он следил за их работами. 8 июня 1675 года, он писал: «Расходы чрезвычайные; я вижу в этом, ради того, чтобы мне понравиться, для вас нет ничего невозможного».

В этом отношении, ему вполне угодили, Кланье стоил три миллиона; это была именно четвертая часть бюджета флота.

Фаворитка находила значительные суммы, положенные под её изголовьем. Но она никогда о них не говорила и не благодарила за них. Когда она окончательно покинула двор, она продолжала получать сто тысяч ливров в месяц. Всего этого было для неё недостаточно. Чтобы помочь своим денежным потребностям, она прибегала к самым удивительным средствам. В 1678 году, в один из своих частых денежных кризисов, она вооружила корабль государства морскими разбойниками и учредила поиски на свой собственный счет. Кольбер был обязан собственно передавать необходимый приказания управителям королевского флота. Означенный корабль назывался Смелым.

Игра, игра до крайности также была одним из средств этого необузданного мотовства. Соблазнительные выигрыши снабжали её шкатулку, а бедствия сыпались на королевскую. Последний, однако же, едва не рассердился в одну известную ночь под Рождество, в которую она проиграла четыреста тысяч пистолей, то есть нечто в роде четырех миллионов.

Один из признаков охлаждения Людовика XIV привязывается к тому же предмету.

В начале 1680 года, когда происходил роман великого короля с Марией де-Фонтанж, г-жа де-Монтеспан, продолжая свой образ жизни и ещё не подозревая, что её место было готово быть занятым, проиграла в один бросок костей пятьдесят тысяч талеров.

В другое время это было бы безделицей; но коронованный любовник уже утомился этими роскошными прелестями, прекрасные волосы и прекрасные глаза Фонтанж давали ему иные развлечения, и он выказал себя довольно суровым, когда нужно было подписать билет, назначенный оплатить эту сумму.

Это был странный в своих любовных желаниях король. С ним это случалось припадками, как бы неистовством. Его интимные историки рассказывают нам, что когда он бывал так увлечен страстью, ничто не в силах было его остановить. Он забывал даже благопристойность, рабом которой он был, однако, всю свою жизнь. Это любовь была буквально, как удар грома.

Недавно, в то время, когда благодаря маркизе, его нежность к Луизе де Лавальер ослабевала, он жаловался на постоянно ровный характер и на неизменную кротость прелестной девушки. Он искал волнений, бурь и, конечно, он не мог найти лучшую противоположность, как великолепную Атенаису, «эту роскошную и торжествующую красавицу, прекрасную настолько, чтобы показывать её посланникам», говорила г-жа де Севиньё.

Она сумела его завоевать своим кокетством, своей смелостью, своей наглостью и сатирической ядовитостью своей речи. Словом, после того, как она его завоевала своими капризами и своими увлечениями, она кончила тем, что в один прекрасный день утомила его своей горячностью так хорошо, что посредством того, что его надрывали, он был готов броситься с наслаждением в объятия Марии де-Фонтанж, показывающей ему постоянно своё улыбающееся личико, которая при случае делалась нежна, но никогда не горячилась и была расточительной не больше маркизы.

Это было таким же образом и той же дорогой, так как мы толкуем об этом вопросе, что он, немного позднее, оценил обхождение дружбы и доверия, которое ему сохранила г-жа де-Ментенон, беседы с которой сделались его лучшими часами.

Атенаиса де-Монтеспан имела в своем разговоре что-то бесовское, против чего невозможно было устоять. С ней не было ни минуты скучно, её язвительные насмешки не щадили ничего смешного, не пропускали ни одной странности.

Придворные отваживались только против воли, и то, когда нельзя было другим образом, пройти мимо её окон, когда она там находилась с королем. Будучи уверены, что на их счет отпускались разного рода шутки, они это называли «проходить сквозь строй». Людовик XIV был иногда принужден обуздывать эти насмешки, которые не всегда останавливались пред королевой.

Рассказывают, что однажды экипаж Марии-Терезы едва не потонул, проезжая через брод; Фаворитка увидала тут только случай промолвить остроумное слово, и вскричала, ни чуть не беспокоясь: «Королева пьёт!» Это вырвалось у неё так внезапно, что сам Людовик не сумел рассердиться и не мог удержаться, чтоб не улыбнуться.

Её тщеславие было так же велико, как и её ум. Она воображала себя, очень чистосердечно, происходящей от рода почти равного с королевским домом Франции, с которым она себя впрочем считала связанной некоторого рода тайной связью.

Когда она вышла замуж за Генриха де-Пардайяна де-Гондрин, маркиза де-Монтеспан, она была во всем своем блеске. Это был брак по склонности, и нимало не подозревали, что разрыв будет так быстр и так блистателен. Прибавляюсь даже, что накануне самого крушения, она предупредила маркиза об угрожавшей ему опасности.

Приглашенная королем присутствовать на праздник, королеву которого она должна была тайно изображать, она умоляла своего супруга, самыми убедительными настояниями, увезти её в его земли Гиенны и заставить себя там забыть. Но маркиз, род капитана Фракасса, считая себя выше подобного урона, смело встретил грозу и увидал там свое супружеское достоинство опрокинутым.

Тогда он заговорил о том, чтоб вернуться в замок, но, в свою очередь, маркиза не захотела более и потом было уже поздно.

Он решился уехать один, и это было связано с такими приготовлениями, сделавшими из этого приключения настоящую легенду. Он велел себе подать чёрную одежду и нанял траурную карету, чтоб отпраздновать похороны неверной, на которую он смотрел как на мёртвую и которой он никогда не должен был прощать, даже в часы смирения и покаяния.

Среди своей гордости, своего великолепия, своего величия и своих интриг, без минуты отдыха, фаворитка не переставала представлять оригинальные фантазии, смущавшие иных и забавлявшие других.

Мы изложили историю её медведей.

Много говорили о Дюбарри, делавшей молочные блинчики с Людовиком ХУ, маркиза де-Монтеспан занималась кухней в гораздо более широком виде. В этом отношении, впрочем, у неё были многочисленные соперницы и подражательницы между благородными дамами того времени, для которых это служило искусством и развлечением.

Когда она увидала, что сердце короля ускользало от неё неисправимо, она покушалась по крайней мере отделаться от г-жи де-Ментенон, выдав её замуж за старого герцога де Вилляра. Но хитрая вдова не намеревалась вступать во второй брак из-за такой малости, она отказала наотрез. Маркиза попыталась тогда погубить её в глазах королевы, указывая на нее как на будущую любовницу монарха.

— По этому счету, — вскричала г-жа де Ментенон, в одном из самых раздражительных объяснений касательно этого предмета, — у него их будет, значит, трое?

— Да, — отвечала госпожа де-Монтеспан, — меня — именем, эту девушку (девицу де-Фонтанж) — действием, а вас — сердцем.

Не без причины её прозвали Султаншей Версаля.

От 1667 до 1680 года, то есть, в продолжении тринадцати лет, её влияние не знало преград. Она жила среди чудес. Всеми радостями наглого счастья, казавшегося вызовом, брошенным общественному мнению, её гордость наслаждалась без помехи и противоречий. Она осыпала Марию-Терезию обидами. Последняя была принуждена прибегать к ней, чтоб получить самые скудные милости. План, нарисованный Ле-Нотром доказывает, что королева занимала в Сент-Жерменском дворце одиннадцать комнат во втором этаже, между тем как тридцать комнат в первом принадлежали фаворитке.

Её дерзость не знала границ. В одном случае, когда несколько цепочек королевских орденов должны были быть розданы, она осмелилась обыскать одежды, которые король только что снял, взяла оттуда лист кандидатов, написанный рукой монарха и подменила место одного из них именем своего брата, г-на де Вивона.

И Людовик, вместо того, чтобы рассердиться, подтвердил этот нескромный поступок, который он бы не стерпел от королевы. Такова была неприятельница, объявившая Марии де-Фонтанж, кокетке, тщеславной и в особенности неопытной, войну как без пощады, так и без разборчивости.