Ромэйн Смитфилд сделала глубокий вдох и зажмурилась от удовольствия: холодный, свежий воздух бодрил. Как приятно сознавать, что находишься не в душном помещении и не в компании леди Фокскрофт. Старая зануда может часами нести вздор, не закрывая рта. А сегодня графиня, раздраженная оплошностями своей модистки, не преминула несколько раз указать ей на них, чем и испортила настроение всем.

Девушка ехала верхом по извилистой дороге, проложенной среди Йоркширских болот, поросших вереском, за спиной раздавался перестук копыт лошади, которой правил Тэчер. Обычно Ромэйн путешествовала в сопровождении старой гувернантки, которая по мере взросления хозяйки стала выполнять и функции компаньонки; но сегодня Грэндж была явно не в форме, и мисс Смитфилд решила взять себе в сопровождающие конюха Тэчера.

С утра надо было заглянуть к соседям. Выполнив эту скучную обязанность, девушка торопилась домой, чтобы поскорее взяться за письмо возлюбленному.

Похолодало. Поверх синего костюма для верховой езды, который по цвету был чуть темнее ее лучистых глаз, девушка накинула пальто и погрузилась в раздумья. Тяжкие мысли согнали беззаботную улыбку с лица Ромэйн. Около двух недель назад она тайно согласилась стать невестой Брэдли Монткрифа, но пока ни одна живая душа не была посвящена в их намерения. Первым об этом должен узнать ее дедушка. Брэдли уговаривал Ромэйн позволить ему поговорить с герцогом Вестхэмптоном, но девушке не терпелось сделать это самой. О своем бракосочетании ей хотелось во всеуслышание объявить с самого высокого балкона Вестхэмптон-холла.

Неожиданно ее окликнули по имени. Ромэйн оглянулась и увидела всадника, который во весь опор летел вслед за ней. Когда солнечные лучи нимбом вспыхнули над головой наездника и заиграли в волосах, еще более светлых, чем ее золотистые локоны, сердце девушки забилось в предвкушении радостной встречи, а пальцы до боли вцепились в поводья.

— Брэдли! — радостно воскликнула девушка и махнула ему рукой.

Тэчер недовольно заворчал, и Ромэйн обернулась, чтобы с пристрастием допросить слугу, чем вызвано его брюзжание, но, увидев, как вытянулось от страха лицо конюха, Ромэйн прикусила язычок и не проронила ни звука. Она была не в праве его бранить: Тэчер был вынужден повиноваться дедушкиному приказу, согласно которому Ромэйн запрещалось принимать знаки внимания от кого-либо, кроме полковника Ньюмэна.

Ромэйн скорее обрекла бы себя на вечные муки, чем позволила бы этому вояке соблазнить себя учтивыми ухаживаниями. Полковник Ньюмэн был скучным солдафоном, и от него частенько попахивало джином. В Вестхэмптон-холле никогда не подавали такой дешевой выпивки, и это обстоятельство дало девушке повод подозревать, что, прежде чем отправиться с визитом к ней, полковник часами пропитывается винными парами в какой-нибудь таверне. С Ромэйн полковник разговаривал редко, но ему удалось покорить дедушку.

Вспомнив сердитые слова, которые она в сердцах наговорила дедушке после визита полковника на прошлой неделе, девушка нахмурилась.

— Можете носиться с ним как с писаной торбой, — холодно заявила она деду, — но я за него замуж не пойду.

Герцог рассвирепел. Никогда раньше Ромэйн не видела его в таком состоянии. Конечно, с ним случались приступы злобы, но они меркли в сравнении с той яростью, в какую он пришел, натолкнувшись на открытое неповиновение внучки. Дед считал, что у Ромэйн нет права на непослушание. Он не мог смириться с тем, что внучка не желает отречься от намерения стать женой Брэдли, о котором он не мог не догадываться, и отказывается подчиниться воле деда и выйти замуж за человека, которого он, герцог, уважает.

Да, полковник был героем. Образцовый послужной список зафиксировал военные подвиги, совершенные Ньюмэном во время кампании против Наполеона. Но затем полковника ранили, и он был вынужден вернуться в Англию.

Во время ссоры Ромэйн заявила дедушке, что она вовсе не награда для героя войны. Вспоминая свои колкие слова, девушка вздрогнула, припомнив также и жестокое страдание, исказившее лицо дедушки. Но она вовсе не желала его обидеть.

— Отчего печаль твоя, дорогая? — спросил Брэдли, пуская свою лошадь рядом с лошадью Ромэйн. — А я-то надеялся, что улыбка твоя будет ярче сегодняшнего солнышка и значительно теплее.

Брэдли Монткрифа нельзя было назвать красивым, не покривив душой. В его облике было нечто незавершенное. Его мягкие волосы были прелестны, как пушок младенца, и, как у младенца, противясь усилиям парикмахеров, свободно падали на высокий лоб. Но когда жгучий взгляд серых глаз Брэдли впервые обжег Ромэйн, она не заметила художественного беспорядка его шевелюры. Девушку приводило в восхищение то, как элегантно он носит модную одежду, вовсе не будучи записным щеголем. Несмотря на то, что нос его, к несчастью, был непропорционально велик, Брэдли привлекал внимание светских женщин изысканностью своих манер. Ромэйн еще не встречала более утонченных мужчин.

— Я только что от леди Фокскрофт, — сообщила Ромэйн, уклоняясь от прямого ответа, чтобы не посвящать возлюбленного в свои печальные раздумья.

Брэдли усмехнулся:

— Должно быть, от ее болтовни у тебя заложило уши. Надеюсь, что с губами все в порядке.

Ромэйн проследила за взглядом Брэдли, брошенным в сторону конюха, но Тэчер предпочел не понять, что Монткриф желает остаться с девушкой наедине.

Тогда Брэдли дерзко чмокнул Ромэйн в щеку.

— Брэдли…

— Уф… — пробормотал молодой человек, — как я устал скрывать свои чувства.

У Ромэйн от удивления широко раскрылись глаза.

— Означает ли это, что ты разговаривал с дедушкой? Откуда ты едешь? Из Вестхэмптон-холла? Ты рассказал дедушке о своих намерениях? Что он ответил? Он был удивлен? Твое предложение … пришлось ему по душе?

Ромэйн изо всех сил старалась сохранять спокойствие, но вопросы так и сыпались из нее.

Тяжело вздохнув, Брэдли покачал головой. Девушка никогда не чувствовала себя несчастнее, чем в этот момент.

— Герцог отказался принять меня. Как я могу посвататься к тебе, Ромэйн, если не имею возможности даже поговорить с ним? — Брэдли поднял на возлюбленную глаза, полные печали.

Ромэйн знала, что ведет себя бесстыдно и нарушает правила приличия, но все же положила свою ладонь поверх его руки, сжимающей поводья.

— Брэдли, дорогой, я открою ему свое сердце и скажу, что мечтаю быть твоей женой. Дедушка, конечно, не сможет пренебречь моими чувствами.

— Ничего хорошего из этого не выйдет. — Брэдли повел плечами, сбрасывая рыжевато-коричневый плащ, и добавил: — Для него я просто хлыщ.

Молодой человек понизил голос и, наклонившись к ушку девушки, прошептал:

— Мы убежим.

— Убежим?

— Тише, моя дорогая, — и Брэдли указал глазами на Тэчера, который, чем меньше слышал, тем становился все более подозрительным. — Сегодня вечером, когда все уснут, жди меня у главных ворот замка. С собой возьми только самое необходимое, чтобы добраться до Шотландии. Если мы отправимся в путь сегодня в полночь, то завтра на закате уже доберемся до реки Твид. Если все сложится удачно, мы сможем обвенчаться на шотландской стороне Колдстрима. Подумай об этом, Ромэйн. Нет смысла дожидаться благословения твоего дедушки, нет смысла ждать, когда состоится оглашение в церкви. Мы сможем обвенчаться уже завтра вечером.

Ромэйн замерла в замешательстве. Предложение было заманчивым. Брэдли был ее нежным, преданным поклонником с тех самых пор, когда они станцевали свой первый танец на балу в Лондоне. До мисс Смитфилд доходили слухи о том, что приступы гнева, которые временами случались с Брэдли, по своей силе и разнузданности не уступали дедушкиным, а также о том, что он часами просиживал за столом с зеленым сукном, потягивая горячительное, и находил в этом истинное удовольствие.

Брэдли слухов не отрицал, но обещал, что, когда будет уверен в том, что Ромэйн принадлежит только ему, изменится и изменит свою жизнь. Таким образом, побег был способом воплотить мечты в реальность.

Ромэйн хотелось, чтобы ее бракосочетание было не менее пышным, чем у леди Филомены Баумфри. Молодая вдова, чей лондонский дом находился по соседству с городским домом герцога на Гросвенор-сквер, вышла замуж год назад. Вспоминая пышный свадебный наряд Филомены и роскошные празднества, сопутствующие брачной церемонии, Ромэйн мечтала о подобном для себя и Брэдли.

— Позволь теперь мне попробовать поговорить с дедушкой, — мягко проговорила она. — Я уверена, что сумею уговорить его принять тебя.

— Нет!

— Брэдли! — тяжело вздохнула Ромэйн, удивленная его решительным отказом. — Я знаю, что ты и дедушка никогда не станете близкими друзьями, но пойми, я очень его люблю. И ты не можешь настаивать на том, чтобы я не делала попыток поговорить с ним и убедить его взглянуть на создавшуюся ситуацию нашими глазами, до того как мы решимся на такой дерзкий поступок, как бегство из дома. Вот увидишь, мне удастся убедить его выслушать нас.

Выпалив это, Ромэйн заметила, что Брэдли с такой силой сжал поводья, что даже кожаные перчатки не смогли скрыть резких очертаний выступивших под ними костяшек тонких пальцев. Ромэйн была потрясена реакцией возлюбленного. Время от времени Брэдли позволял себе высокомерное и властное отношение к ней, но он никогда не вел себя так неблагоразумно. Девушке очень хотелось нежно погладить Брэдли по руке и попытаться уговорить его прислушаться к доводам разума, но она была вынуждена сдерживать естественные порывы: ведь за ними наблюдал Тэчер. В конце концов Брэдли недовольно проворчал:

— Если тебе больше нечего делать, как тратить время и силы на увещевания этого старика, твоего дедушки, я не буду препятствовать тебе. Единственное, о чем я настоятельно прошу тебя, так это ни словом не обмолвиться о нашем разговоре. В противном случае я опасаюсь, что герцог заподозрит, что ты всецело находишься под моим влиянием.

— Ну конечно, я нахожусь под твоим влиянием, — улыбнулась Ромэйн. Она надеялась поймать ответную улыбку, но лицо возлюбленного оставалось каменным. — Разве любовь не есть влияние? Я поговорю с дедушкой сегодня же вечером. Сразу по возвращении в Вестхэмптон-холл я разыщу его и заставлю выслушать меня. И все будет хорошо.

— А если он откажется выслушать тебя?

Ромэйн ничего не ответила. Она загляделась на поля, расстилавшиеся по обе стороны дороги. Скалистые холмы еще не пробудились от скучной зимней спячки, но девушка знала, что пройдет всего несколько недель и жизнь заиграет на этих пока безжизненных пространствах.

Ромэйн родилась и провела детство под защитой крепких стен Вестхэмптон-холла, и ей всегда нравилось наблюдать за причудливыми изменениями природы, связанными со сменой времен года в этих местах.

Родители Ромэйн погибли в дорожной катастрофе, когда малышке не было еще и полгода, и ее из городского дома перевезли обратно в Вестхэмптон-холл — на воспитание вздорному деду. И вот теперь она столкнулась с необходимостью расстаться и с дедом, и с домом, где выросла, чтобы стать женой Брэдли.

Улыбка осветила ее лицо вновь, лишь когда, обращаясь к возлюбленному, девушка сказала:

— Брэдли, больше всего на свете я хочу выйти за тебя замуж. Если дедушка выслушает меня — а я молю Бога, чтобы это случилось, — я пошлю тебе записочку, чтобы ты явился завтра и обсудил с ним все, что касается нашей свадьбы.

— А если нет?

Вопрос возлюбленного не застал Ромэйн врасплох, хотя ответ означал изменение всей его жизни.

— Тогда я буду ждать тебя у ворот. Мы отправимся в Шотландию и обвенчаемся там, и дедушке не останется ничего другого, как смириться и признать наш брак.

Брэдли ухмыльнулся и сжал руку Ромэйн, затянутую в белую лайковую перчатку.

— Но даже если он не пойдет на это, знай, что ты приняла самое правильное решение в жизни, потому что мы будем неразлучны до самой смерти, в чем и поклянемся священнику, который нас обвенчает.

— Да… пока смерть не разлучит нас…

На лице Брэдли мерцала зловещая улыбка. Ромэйн перевела взгляд с возлюбленного на далекие очертания башен Вестхэмптон-холла. Что-то насторожило её в лице любимого, но она не могла понять что.

Как всегда, когда Ромэйн возвращалась домой, в огромном вестибюле, размерами не уступающем залу, ее встретил Клэйсон. Поинтересовавшись у долговязого дворецкого, где может быть дедушка, Ромэйн постаралась не заметить некоторой неловкости, блеснувшей в его темных глазах. Девушка поняла, что Клэйсон присутствовал при том, как Брэдли просил принять его и получил отказ. Она едва удержалась от искушения разузнать у слуг и детали случившегося.

Клэйсон поступил на службу к герцогу задолго до рождения Ромэйн. Его преданность хозяину была безграничной.

— Леди Ромэйн, вы можете найти его светлость в кабинете, — с безупречным хладнокровием вымолвил дворецкий.

Вообразить себе Клэйсона утратившим присущее ему самообладание было невозможно. На каждое обращение к нему — а в доме вздорного герцога его дергали постоянно — старый слуга отвечал неизменной важностью и спокойствием.

— Он один? — спросила Ромэйн и, подбросив пышные складки юбки, подняла голову, чтобы взглянуть на закрытую дверь дедушкиной библиотеки, к которой вела крутая лестница, начинающаяся в центре выложенного черно-белым мрамором вестибюля. Ромэйн не хотелось беседовать с дедом в присутствии полковника Ньюмэна.

— У него нет посетителей … сейчас.

Девушка насторожилась, уловив в словах дворецкого намек на неуверенность. Клэйсон не произнес больше ни звука, но Ромэйн была уверена, что пауза замешательства в его ответе была.

Неприязнь, которую Брэдли вызывал у герцога, была даже сильнее, чем предполагал сам Брэдли.

Поднимаясь по лестнице, Ромэйн вспомнила, что возлюбленный с нетерпением ждет, когда она уговорит деда принять его и обсудить с ним детали венчания. Ей не следует забывать о предупреждении Брэдли и держать в тайне план побега, но … она не может сбежать, не рискуя разбить сердце любимого дедушки, не предприняв последней попытки объяснить ему, что она искренне желает выйти замуж за Брэдли.

Клэйсон сопровождал мисс Смитфилд по лестнице до дверей, как будто она была почетным гостем. Ромэйн никогда не могла с уверенностью сказать, кто из двоих — дворецкий или герцог — в большей степени способствовал сохранению обстановки торжественной помпезности в доме, но предполагала, что Клэйсон наслаждался этой атмосферой.

Направляясь в библиотеку, Ромэйн опиралась рукой на дубовые перила, до блеска отполированные прикосновениями ладоней многих поколений Смитфилдов.

Когда они поднялись наверх, дворецкий протянул руку, чтобы принять у Ромэйн шляпу. Она остановилась в нерешительности, вынуждая остановиться и Клэйсона.

— Клэйсон, как я понимаю, днем здесь был мистер Монткриф.

— Вы ведь знаете, здесь, в поместье, герцог постоянно занят работой, — натянуто ответил дворецкий и тут же добавил: — Мисс Грэндж просила дать ей знать, как только вы вернетесь домой. Не прикажете ли сообщить компаньонке, что она может ждать вас, когда вы завершите беседу с его светлостью?

Ромэйн слишком часто слышала жесткие нотки в голосе дворецкого, чтобы предполагать, что может вынудить его быть искренним. Он охранял тайные помыслы Хозяина с упорством и стойкостью, присущими разве что членам кабинета министров. И хотя первоначально Ромэйн собиралась задать дворецкому еще один вопрос, после недолгого раздумья она решила все свое красноречие приберечь для беседы с дедом.

Клэйсон слегка постучал в дверь, по обе стороны которой разместились портреты деда и бабки самого герцога. Ромэйн не расслышала ответа, но, должно быть, его уловило чуткое ухо дворецкого, потому что Клэйсон распахнул дверь и произнес:

— Леди Ромэйн, ваша светлость.

Ромэйн с усилием растянула в улыбке крепко сжатые губы и вошла в комнату, которая лишь ненамного уступала в размерах вестибюлю. В этот день поздней зимы солнечные лучи с трудом пробивались в кабинет, вдоль стен которого разместились шкафы с книгами в кожаных переплетах. Массивные каменные стены и глубоко утопленные в них окна служили надежной защитой от солнца. Частично окна были украшены витражами, запечатлевшими древний герб семьи — гребень воинственной птицы, — и солнечные лучи, просочившиеся сквозь разноцветные стекла, окрасившись в золотые и кроваво-красные тона, широкими мазками ложились на тяжелые крестообразные перекрытия, поддерживающие высокий свод.

Ромэйн шествовала по темно-синему ковру, минуя многочисленные предметы мебели темно-красного дерева, заполнившие все свободное пространство обширной комнаты. Сделанные на века мастером, пренебрегшим понятием комфорта, коренастые, тяжеловесные столы и жесткие кресла не располагали к задушевной, приятной беседе. В комнате не было слышно даже веселого потрескивания поленьев, пылавших в высоком каменном камине; языки пламени не достигали облицовки, а каминная доска располагалась выше головы девушки.

Старый Вестхэмптон оторвался от изучения бумаг, которые он медленно читал, сидя за дубовым столом, и взглянул на внучку. Вокруг седой головы герцога плавало густое облако дыма от его любимых сигар, их специфический аромат заполнил все пространство комнаты и угрожал удушливым кляпом заткнуть Ромэйн рот. Дедушка не приподнялся навстречу внучке, да Ромэйн и не ждала этого: он продолжал относиться к ней как к ребенку. Девушке очень хотелось напомнить деду, что скоро ей исполнится двадцать два года и что многие ее подруги уже нянчат своих первенцев и, по слухам, не собираются медлить с рождением следующих.

Обойдя вокруг длинного стола, девушка наклонилась, чтобы поцеловать старика в щеку. Прикосновение к его морщинистому лицу всегда вызывало у него воспоминание о прикосновении к высохшему пергаменту. Герцог слегка похлопал внучку по плечу, большего она и не ждала: дедушка всегда был сдержан в отношении чувств к единственному ребенку своего единственного сына. Тем не менее Ромэйн твердо знала, что дедушка любит ее так же нежно, как и она его.

— Я думал, ты в гостях у этой зануды леди Фокскрофт, — вместо приветствия проворчал старик.

— Я была у нее.

Герцог взглянул в окно, заметил, что сумерки сгущаются, и кивнул.

— Ну и как поживает эта болтушка? Наверное, у тебя голова идет кругом от последних городских сплетен.

Ромэйн улыбнулась, стянула с рук перчатки и передала их Клэйсону. Дождавшись, когда за дворецким закроется дверь, девушка ответила:

— Полагаю, ты будешь удивлен не меньше меня, когда узнаешь, что леди Фокскрофт надеялась именно от меня услышать последние новости.

— От тебя? Но мы не были в Лондоне с начала года. Что ты можешь сообщить ей нового?

Герцог нетерпеливо застучал по столу. Ведя пальцами по резной спинке кресла и обходя вокруг стола, Ромэйн раздумывала, как бы ей затронуть деликатный вопрос, обсуждение которого при неблагоприятном подходе может вызвать стычку между ней и дедом.

— Всякие провинциальные пустяки, — ответила девушка. — Ты же знаешь, что всегда интересует помещиков: рождения, смерти, венчания,… помолвки.

Густые седые брови герцога сошлись на переносице, а на тонких губах появилась саркастическая улыбка.

— Помолвки. И где ты только наслышалась этих пустяков? Не припомню, чтобы кто-нибудь из наших соседей сплетничал об этом.

Не будучи в состоянии изображать беспечность или равнодушие, девушка, нервничая, сделала еще один виток вокруг стола и опустилась на колени возле кресла, в котором сидел дед. Ромэйн накрыла ладонью узловатую, с венозными прожилками руку старика.

— Дедушка, почему ты отказался принять Брэдли сегодня днем, когда он приехал с визитом?

— Когда ты успела увидеться с этим наглым выскочкой? — не церемонясь, с досадой пробормотал герцог. Нарушив законы приличий, старик никогда не извинялся, хотя от внучки требовал поведения comme il faut .

— Черт бы его побрал! Придется спустить с него шкуру, чтобы он понял, что не следует пренебрегать моим требованием не иметь ничего общего ни с кем из членов моей семьи. Я не хочу, чтобы он терся вокруг твоих юбок.

Ромэйн с трудом сдерживала себя, чтобы не выступить на защиту Брэдли. Если она выйдет из себя, это только повредит делу и ничего не изменит к лучшему. Надо сделать так, чтобы дедушка перестал относиться к ней как к ребенку. Она может и должна принимать самостоятельные решения. И она собирается выйти замуж за Брэдли Монткрифа. Сжимая и разжимая кулачки за спиной, Ромэйн вздернула подбородок так, что золотистые волосы волнами заструились по плечам. Припомнив предостережение возлюбленного ни словом не обмолвиться об их уговоре, девушка вымолвила только:

— Я знаю, что он собирался заглянуть к нам сегодня.

— Не сомневаюсь, что цель его визита заключалась в том, чтобы упросить меня позволить ему волочиться за тобой. — Старик покачал головой. — Тебе не следует удивляться, что откажу ему от дома, чтобы заведомо не дать возможности обратиться с подобной просьбой. Я никоим образом не хочу, чтобы моя внучка связала свою жизнь с таким, как Брэдли.

— Дорогой дедушка, надеюсь, ты и сам не веришь в то, что говоришь. Брэдли Монткриф знатный и воспитанный человек, джентльмен.

— Джентльмен? — грубо прервал ее дед. Он поднялся и направился к камину. — Монткриф отнюдь не джентльмен, и люди такого сорта не для тебя. Я надеюсь, что ты выйдешь замуж за человека, который понимает значение слов честь, достоинство, верность, а не за того, кто думает только о том, как бы набить карман. — С лицом, перекошенным от гнева, герцог обернулся к девушке: — Ромэйн, я запрещаю тебе видеться с этим повесой.

— Я не собираюсь подчиняться такому нелепому требованию.

Ромэйн стояла, вцепившись пальцами в спинку дедушкиного кресла. Их взгляды скрестились.

— Дедушка, всю свою жизнь я повиновалась твоей воле. Да, бывало, мы спорили, но ты не можешь отрицать, что в том, что было важно для тебя, я всегда тебе уступала; последнее твое требование находится за пределами моего разумения.

— Ромэйн, моя просьба очень проста. Ты приложишь все усилия, чтобы уклониться от встреч с этим человеком. Если нечаянно ты все-таки окажешься в обществе Монткрифа, ты извинишься и покинешь его.

— Нет.

Преклонный возраст герцога не сделал его походку старчески вялой. Твердыми шагами Вестхэмптон приблизился к внучке. Их разделяло только кресло. Рука с сигаретой описала круг в воздухе.

— Ромэйн, пока ты живешь в Вестхэмптон-холле, тебе придется с уважением относиться к моим требованиям.

— Последнее из них я выполнить не могу.

Неужели он не чувствует, что разрывает ей сердце своими высокомерно-насмешливыми словами? Она вовсе не желает оказаться перед необходимостью выбора между дедушкой и Брэдли.

— Я больше не намерен обсуждать с тобой этот вопрос, Ромэйн. Тебе известно мое требование, и я верю, что ты подчинишься моей воле. Надеюсь также, что у меня не будет необходимости обращаться к мисс Грэндж, чтобы убедиться в том, что ты не своевольничаешь.

Герцог опустился в кресло и углубился в чтение очередного документа. Девушка смахнула нависшие на ресницах слезы и подняла глаза на старика. Дедушка не может быть таким бесчувственным. Прежде, когда ей надо было открыть ему душу, он не отказывался выслушать ее. Должно быть, она недостаточно ясно дала ему понять, как ей хочется стать женой Брэдли. И Ромэйн несмело вымолвила:

— Дедушка, Брэдли хочет жениться на мне.

— Это невозможно, — отрезал герцог, даже не оторвавшись от бумаг. — Если тебе непременно хочется замуж и ты решила пренебречь жизненной мудростью и не выходить за Джорджа Ньюмэна, обещаю, что подыщу тебе подходящую партию во время следующего свадебного сезона.

— Мне нужна не «подходящая партия» и не мужчина, которого ты подыщешь для меня, — я хочу стать женой человека, которого выбрала я и который мне подходит.

Старик горько усмехнулся, и Ромэйн вздрогнула. Он отложил в сторону недочитанный документ и устремил взгляд на внучку.

— Хорошо, Ромэйн, я согласен на твое замужество, но выбери себе другого. Монткриф не подходящая для тебя партия.

— Почему?

— Причины этого не предназначены для девичьих ушек.

— Дедушка…

Герцог сжал губы и нахмурился.

— Я не собираюсь более выслушивать твои неприличные просьбы. Я запрещаю тебе видеться с Монткрифом. Ты поняла меня?

Ромэйн кивнула. В глазах ее стояли слезы. Она поняла, что у нее нет другого выбора, кроме как встретиться сегодня с Брэдли и сбежать с ним в Шотландию, чтобы там выйти за него замуж. Надежда уговорить дедушку проникнуться ее желанием стать женой Брэдли умерла.

Старый Вестхэмптон молча наблюдал, как внучка, напомнив ему порывистого ребенка, каким она была раньше, стремительно выбежала из комнаты. Да, она уже не дитя, но он продолжал нести ответственность за нее. Дверь за девушкой захлопнулась, и герцог нахмурился. Будь проклят Монткриф за то, что тревожит и смущает пылкое сердечко его внучки своими хорошо отрепетированными соблазнительными обещаниями. Старик встал, подошел к окну и выругался про себя. Этот никчемный Монткриф совсем заморочил бедной девочке голову. Совершенно ясно, что он не осмелился рассказать Ромэйн о своей провалившейся попытке испросить разрешения у герцога Вестхэмптона посещать его внучку. Будь проклят этот низкий человек! Он вынуждает Ромэйн обычную прихоть, женский каприз принимать за нечто более важное. Молодой распутник, повеса, прожигатель жизни, Монткриф не любит Ромэйн, а вот она, как начинал подозревать старик, испытывает пылкое и искреннее чувство к своему искусителю. С тех пор как осиротевшая малышка попала в дом к деду, Ромэйн не часто сражалась с ним с такой решительностью.

Герцог устремил взгляд на потолок. Но, думая о том, как горько, наверное, плачет в этот момент в своих покоях его внучка, он не видел ни прекрасного орнамента, ни херувимов, покачивающихся на грозовом облаке. Старик сердцем чувствовал горе девочки, но ни одна слезинка не увлажнила его глаза. Это внешнее равнодушие уязвило даже его самого. Когда-то давно он был способен растрогаться, как и она, его сердце разрывалось на части при виде произвола и несправедливости, и он был не способен на жесткие требования, даже если потакание слабости наносило ему вред, точно так же, как ослепление Монткрифом наносило непоправимый вред Ромэйн. На мгновение стариком овладела надежда, что от внутренней сухости и бессердечности его могут избавить слезы, но тотчас же эта мысль была отброшена как бесполезная. Когда-то дюк находил облегчение в слезах, но слишком много воды утекло с тех пор. Слишком много горя было в его долгой жизни, и все до одной слезинки испарились. Когда-нибудь Ромэйн поймет, что прав был он, но сейчас он не может разделить с ней ее страдания. Брак с Брэдли Монткрифом разрушит ее жизнь. Он, герцог, не должен этого допустить, даже если придется разбить надежды и сердце Ромэйн.