Герцог Вестхэмптон подошел к заветному шкафчику и налил в стаканчик брэнди. На губах его заиграла довольная улыбка. Жест был понятен: его светлость не намерен делиться с Маккинноном ничем — ни бренди, ни внучкой. Внучкой — в особенности.

— Маккиннон, — обратился он к Джеймсу со снисходительной улыбкой. — Не вижу необходимости жеманничать с вами. Я хочу, чтобы вы покинули мой дом.

— Если я уйду, со мной уйдет моя жена.

— Я не позволю, чтобы моя внучка — какой бы растяпой она ни была — прозябала в лачуге, которую вы называете своим домом.

Джеймс опустился на один из жестких стульев и заметил, как недобро прищурился герцог. Если старик надеется запугать его, то он просчитался — Джеймс Маккиннон еще себя покажет.

— Вам достаточно расспросить обо всем Ромэйн. Она расскажет, что в Шотландии у моей тетушки есть вполне уютный домик.

— Меня не интересуют домики ваших родственников. Мне интересно, как вы, Маккиннон, собираетесь обеспечивать мою внучку.

— Как я уже сказал, раньше я собирался записаться в армию.

— Достойный выбор. — Воинственно поблескивая глазами, старик словно помолодел, и Джеймс снова представил, как он, будучи молодым офицером, плывет на корабле покорять Америку. — Человек со связями мог бы испросить для вас хорошую должность.

Обхватив руками колени, Джеймс улыбнулся:

— Ваша светлость, я и не думал просить вас хлопотать за меня. Честно говоря, теперь, когда обстоятельства изменились, идея пересечь Ла-Манш, чтобы сразиться с любителями лягушачьих лапок, теряет свою привлекательность. Лучше я останусь в Англии, с женой. — Сказав это, Джеймс с интересом принялся изучать выражение лица старика.

Вестхэмптон выругался и зашвырнул стаканчик в самый дальний угол шкафчика с такой силой, что Джеймс ожидал услышать звон бьющегося стекла. Тэчер не преувеличивал, говоря о вздорном нраве герцога, но только теперь Маккиннон понял, почему Ромэйн, которая искренне любила дедушку, не была уверена, что в Вестхэмптон-холле им окажут радушный прием.

Дюк опустился в кресло за рабочим столом. Маккиннон молча выжидал, предоставляя старику право действовать первым. Джеймс давно выучился терпению и осмотрительности. Таким образом ему часто удавалось угадать правду, которую не могла скрыть даже самая изощренная ложь.

А что если и старый герцог знал толк в таких играх?

— Итак, вы спасли ей жизнь, — проворчал Вестхэмптон, удивив этим Джеймса, который подозревал, что молчание растянется надолго. Может, старик нетерпелив, как и Ромэйн?

— Как странно, что вы оказались в нужном месте в нужное время!

— Тогда я не был уверен, что это счастливый случай. По крайней мере для меня, — ответил Маккиннон, потирая вывихнутое плечо. — Моя лошадь пала, запасы провизии мне пришлось бросить, чтобы удирать от бандитов налегке, и я так сильно вывихнул руку, что опасался перелома. Если бы не мужество Ромэйн, ситуация могла бы разрешиться плачевно. Так или иначе, нам удалось ускользнуть от бандитов и уцелеть в буране. Потом нас отыскали Грэндж и Тэчер.

Герцог нахмурился:

— Можете не сомневаться, я выясню у Грэндж все детали.

— Правды в том, что вы услышите, будет значительно меньше, чем щекотания нервов.

— Проклятая девчонка! Пустоголовая! Сбежать с ним, а вернуться с вами! Я вышвырну ее из Вестхэмптона-холла и не дам ни пенса!

Джеймс улыбнулся и отметил, как поражен его улыбкой герцог.

— Вы же сами знаете, что это не более чем пустая угроза.

— Пустая? Вы так в этом уверены?

— Прогоните ее, если хотите, — вскипел Джеймс. — Лишите ее наследства, оставьте без фартинга, но мне, ваша светлость, вы кое-что должны.

Старик насмешливо фыркнул:

— Ничего я вам не должен. Вы обесчестили и сломали жизнь моей внучке.

Откуда-то из-под дорожного сюртука Джеймс извлек мятый газетный листок. Маккиннон надеялся припереть им герцога к стене — Ромэйн должна оставаться в доме. Это имело решающее значение для планов Джеймса. Он развернул листок и швырнул его на стол.

— Это ваша просьба о помощи, ваша светлость. Полагаю, что было напечатано по вашему приказанию. Из написанного следует, что того, кто сможет сообщить достоверные сведения о местонахождении Ромэйн Смитфилд, ждет щедрая награда.

— И вы думаете, что я отдам награду вам?

Джеймс усмехнулся и скрестил руки на груди.

— Я не думаю, что вы уклонитесь от исполнения обещаний, ваша светлость. Ромэйн, например, всегда держит слово. Я думал, что она научилась этому у вас.

— Уж больно вы речисты, Маккиннон.

— Правда легко дается тем, кто ее не боится.

Герцог расхохотался. Под высокими сводами комнаты его раскатистый смех подхватило эхо.

— Я наконец нашел зацепку. В какую сумму вы оцениваете свои услуги?

Джеймс прищурился и предусмотрительно переспросил:

— Вы называете это услугами, ваша светлость?

— А вы хотите, чтобы я спросил еще более прямо? — Старик водрузил сморщенные руки на стол. — Сколько вы хотите получить за то, чтобы сгинуть из жизни Ромэйн после того, разумеется, как будут подписаны все необходимые документы, расторгающие этот брак?

— Вы хотите, чтобы я развелся с ней?

Герцог покачал головой:

— Боже мой! Я бы просил о разводе, только если бы хотел сокрушить Ромэйн окончательно. Я хочу, чтобы брак был аннулирован.

— Сейчас это невозможно.

— Ромэйн проговорилась, что этот брак из разряда браков по расчету и заключен под давлением обстоятельств.

Джеймс присел на край стола и продолжал сидеть, даже когда заметил, что эта вольность покоробила старика. Недовольство Вестхэмптона перешло в ярость, когда он услышал циничные слова Джеймса:

— Мой расчет заключается в том, чтобы иметь под боком такую красивую и чувственную женщину, как Ромэйн. — Он убрал в карман листок с объявлением о розыске и продолжал: — Ваша светлость, прошу позволения откланяться. Ромэйн поведала мне, что вы привыкли переодеваться к ужину, я хотел бы немного побыть с женой наедине до трапезы. — Он улыбнулся. — Уверен, что вы меня понимаете, ваша светлость.

Маккиннон не стал дожидаться ответа герцога, но, прикрыв за собой дверь, прислушался, не последует ли после его ухода бурного приступа гнева. За дверью была тишина.

Может быть, он слишком грубо и непочтительно обошелся со старым человеком? При других обстоятельствах герцог ему понравился бы и он, Маккиннон, вел бы себя иначе. Другие обстоятельства… Как часто эти слова мелькали у него в мозгу, с тех пор как в его жизнь оказалась впутанной Ромэйн.

Джеймс бросил взгляд на входную дверь. У входа стоял дворецкий.

— Клэйсон? — окликнул его Джеймс.

— Да, мистер Маккиннон? — Подергивания морщинистого носа не оставляли сомнения в том, что старый слуга не испытывает к незваным гостям иных чувств, кроме презрения. Но служба есть служба.

— Его светлости, возможно, понадобится помощь слуги, который состоит при нем. — И несмотря на все возрастающее любопытство, с которым взирал на него дворецкий, Джеймс поинтересовался только тем, где находятся комнаты его и жены.

— Комнаты леди Ромэйн расположены выше, мистер Маккиннон.

— Буду признателен, если вы покажете мне, где находятся наши комнаты.

Клэйсон сжал губы в ниточку и махнул куда-то в сторону, должно быть указывая на восточное крыло замка.

Джеймс поднялся по широкой лестнице. Верхний этаж был таким же внушительным, как и нижний. Таким он и представлял себе дом герцога.

Блуждая по коридору, Джеймс набрел на уютные и элегантные апартаменты и с улыбкой подумал о том, с каким, должно быть, трудом привыкала Ромэйн к простенькому дому Доры.

Джеймс без стука вошел в комнату, которая, по его мнению, принадлежала Ромэйн. Открыв ее, он так и застыл с жалкой улыбкой на губах: комната была обставлена дорогой, изысканной мебелью, стены были задрапированы белым шелком. Прелестное гнездышко для молодой леди. Но в нем не было места человеку, который предпочитал балдахину звездное небо над головой, а землю — мягкой кровати.

Джеймс прикрыл за собой дверь и направился к камину, облицованному белым мрамором. Стягивая с себя влажный сюртук, он рассматривал превосходную мебель, стоящую на голубом ковре восточной выделки, устилающем пол рядом с кроватью. Маккиннон швырнул сюртук на кресло и ослабил галстук, который раздражал его весь день. Оттянув пальцем жесткий воротник рубашки, Джеймс открыл следующую дверь. Это была гардеробная. Он вытянул руку и потрогал ближайшее к нему платье из дюжины, висевших здесь. Пошуршав шелком между пальцами, он присвистнул: одно это платье, должно быть, стоит столько, сколько его лошадь.

— Для того, чтобы вывести Эллен в свет, ей сначала надо будет сшить почти столько же платьев, — раздался за спиной знакомый голос.

Джеймс обернулся: перед ним стояла совсем не знакомая ему Ромэйн. Затянутая в роскошный пеньюар из розового шелка, она только что закончила причесываться. Мягкие волосы золотой волной струились по плечам и спине. Джеймса манил едва уловимый волнующий запах дорогих духов, исходящий от нее. Ромэйн подошла поближе. Больше всего на свете майору Маккиннону хотелось плюнуть на все договоры и насладиться молодой, прелестной женщиной. Но…

— Вы отправились сюда на разведку, майор? — Ромэйн закрыла дверь в гардеробную и присела на голубой шелковый диванчик, стоящий в центре комнаты. — Здесь нет ни шпионов, ни вообще чего-либо, представляющего интерес для вас.

— Странно, мне кажется, все наоборот.

Ромэйн провела щеткой по волосам и прислушалась к шагам Джеймса за своей спиной. Она страстно желала знать, о чем говорили Джеймс и герцог, но, боясь узнать грустную правду, ни о чем не спрашивала.

Ромэйн вздрогнула, почувствовав руки Маккиннона на своих плечах, и бурная радость переполнила ее сердце.

Джеймс оперся одним коленом о подушечку, отчего диванчик жалобно скрипнул, нагнулся к ней и прошептал:

— Тебе не стоило торопиться принимать ванну без меня, милая женушка. Я бы получил удовольствие, помогая тебе мыть кудряшки.

— Признаться, я больше думала о своем удовольствии.

— Да?! — Джеймс пробежал пальцем вдоль полукруга ее ушка, доставляя ей мучительно-сладостное ощущение от своего прикосновения. Потом, осторожно приподняв ее локоны, он прикоснулся к трепетно бьющейся жилке, вызывая этим в Ромэйн горячее желание.

Потом он развернул девушку к себе лицом и поцеловал ее. Руки Ромэйн оказались под рубашкой Джеймса, и он млел от ее поглаживаний. Со стоном желания Джеймс изо всех сил прижал девушку к себе. Ромэйн часто дышала, чувствуя прикосновения его обнаженной груди.

Внезапно раздался стук в дверь, и девушка отпрянула. Джеймс улыбнулся и снова прижал ее к себе. Пряча лицо, Ромэйн прошептала:

— Кто-то … стучит…

— Пусть стучит, дорогая женушка, — горячо шептал Джеймс, а пальцы его проскользнули под узелок пояска, которым был перехвачен пеньюар.

Ромэйн выпростала руку из-под рубашки, чтобы остановить его, но рука замерла в воздухе, когда он коснулся ее груди. Щемящее чувство, более сильное, чем все физические переживания, испытанные ею ранее, затмило ей разум. Заглянув в зеленые глаза Джеймса, которые на сей раз не скрывали его желаний, Ромэйн вытянулась, чтобы прижаться к его губам. Желание переполняло девушку, его было слишком много, чтобы не поделиться им со своим нечаянным супругом.

Конец ее экстазу положил внезапный крик. Ромэйн опустилась на диванчик и увидела полные ужаса глаза Грэндж. Старая гувернантка ринулась через комнату, схватила Ромэйн за руку и заставила подняться.

Стоя между Ромэйн и Джеймсом, старуха поплотнее запахнула на девушке пеньюар и потуже затянула поясок.

— Где твой разум? Неужели ты потеряла остатки рассудительности? То ты говоришь его светлости, что это брак по расчету, а то…

— Я никогда не говорила такой… — Ромэйн осеклась при взгляде на Джеймса, который обошел диванчик с другой стороны. Его отрешенное лицо свидетельствовало о сильных чувствах, бушующих внутри, о чувственности, которой было согрето каждое его прикосновение, и о многом другом, с чем бы ей не хотелось столкнуться.

— Его светлость распорядился, чтобы мистер Маккиннон занял комнаты для гостей в западном крыле дома. — И не давая ни одному из супругов вымолвить ни слова, Грэндж затараторила: — Мистер Маккиннон, мисс Данбар желает говорить с вами. Ее комната расположена с противоположной стороны коридора через одну дверь налево от комнаты мисс Ромэйн.

— Эллен поселили рядом, а меня выслали в западное крыло? — Джеймс рассмеялся и перекинул сюртук через плечо. — Его светлости не удалось запереть меня в чулане где-нибудь за пределами графства Йоркшир, и тогда он распорядился выселить меня в дальнюю комнату Вестхэмптон-холла. — И, повернувшись так, чтобы только Ромэйн могла видеть радостный блеск его глаз, добавил: — Не терзай себя, дорогая. Мне, несомненно, удастся убедить твоего дорогого дедушку, что мое место рядом с тобой.

— Здесь?

Он хмыкнул:

— Или в западном крыле, если пожелаешь. Я бы и сам предпочел, чтобы наши дела касались только нас. — Рука его обвилась вокруг талии Ромэйн, и он прошептал ей в ушко, вызывая томное трепетание девичьего сердца: — Подумай о моем предложении, дорогая. Представь себе: только ты и я в уединенном месте, где никто не сможет нам помешать.

Но тут опять вмешалась Грэндж:

— Деточка, его светлость ждет тебя к обеду, не опаздывай, будь добра.

Вместо прощальных слов Джеймс, покидая покои супруги, обнял ее за талию и поцеловал в губы с такой силой, что на губах Ромэйн еще долго оставался вкус его страсти.

Тяжко вздохнул, Ромэйн обернулась к компаньонке, готовая принять ее упреки.

Надежды на то, что все беды закончатся с приездом домой, оказались пустыми. Она была дома, в безопасности, огражденная от всех тревог и печалей, кроме вспыхнувшей страсти к мужчине, которому она поклялась никогда не отдавать своего сердца.

Ромэйн провела пальчиком по ажурному деревянному орнаменту, украшающему галерею. Она любила этот просторный старый замок со всеми его крыльями и ответвлениями, которые пристраивались к основному зданию как попало, когда в семье появлялись лишние деньги и желание привести дом в соответствии с новыми архитектурными веяниями. Ромэйн глубоко вздохнула. Ей почудился запах воска и мыла, при помощи которых Вестхэмптон-холл содержали в безупречной чистоте. Девушка взглянула на фамильные портреты, украшающие галерею. На нее взирали лики всех поколений Смитфилдов — от самых древних до умерших уже в современной Англии. В детстве Ромэйн побаивалась напыщенных лиц своих важных предков, но теперь они радушно предлагали ей приют, о котором совсем недавно она могла лишь мечтать.

Из столовой до слуха девушки донеслись голоса. Подобрав двумя руками шелковые юбки, она заторопилась в просторный зал, будучи уверенной, что Грэндж никогда бы не одобрила такой поспешности и такой скорой походки юной леди. Впереди Ромэйн ждала церемония ужина. Но ей не хотелось ни с кем разговаривать, пока не удастся привести в порядок спутанные мысли.

Путь в столовую лежал через анфиладу комнат.

Девушка подошла к резным, украшенным орнаментом деревянным дверям и открыла одну створку. В зале для балов царил полумрак, но ей и не нужно было света: по родному дому она смогла бы передвигаться и в кромешной тьме.

Холодный мраморный пол был покрыт слоем пыли. Ромэйн не могла припомнить, когда впервые она начала думать о парадном зале, в котором давали балы, как о рае. Здесь можно было пройтись по гладкому полу или посидеть на скамеечке под сумрачными старинными полотнами. Никто не войдет и не помешает тебе. На памяти Ромэйн только однажды, когда еще была жива бабушка, здесь зажигали люстры, — старый Вестхэмптон не любил званых вечеров и гостей.

Сегодня Ромэйн просто необходимо было побыть в раю. После того как Грэндж прочитала ей нотацию о том, как следует вести себя с временным мужем, девушке надо было все тщательно обдумать и взвесить.

— Моя дорогая, никогда не забывай, что он твой временный муж. Не стремись испытать на себе его страсть, чтобы не сокрушаться о ней, когда он тебя покинет.

Джеймс на самом деле и не был ей мужем. Настоящей свадьбы у них тоже не было. Тот человек, за которого она собиралась выйти замуж, покоился в мерзлой земле Шотландии. Ромэйн была готова восхищаться майором Джеймсом Маккинноном за его преданность Отечеству, но почему, зная ему цену как супругу, она дрожит, когда он приближается к ней и заключает ее в свои объятия?

Неожиданно чья-то рука схватила ее за плечо, и Ромэйн вскрикнула. Обернувшись, она увидела Джеймса. Таким она его еще никогда не видела. Даже в сумраке комнаты невозможно было не заметить, какой чистотой блистает его черный бархатный фрак и как блестят пряжки на туфлях.

Молча, чтобы не нарушить тишину зала, он положил одну руку ей на талию, а другой взял за руку и закружил девушку в вальсе. Ромэйн нечаянно споткнулась.

— Слушайте музыку, дорогая, — прошептал Джеймс.

— Музыку? Какую музыку?

— Слушайте внимательно, и я уверен, вы услышите ее.

Маккиннон танцевал очень грациозно. Глядя прямо в таинственно мерцающие глаза мужа, Ромэйн приноравливалась к его движениям и свободно скользила в захватывающем танце. Наконец они добились полной слаженности движений, но подняли целое облако пыли. Он вел ее в танце под звуки музыки, которая была музыкой их сердец, и шелковые юбки Ромэйн с шуршанием колыхались в такт движениям.

Джеймс прижал девушку к себе. Слегка склонившись над ней, он поцеловал ее. Едва он дотронулся до нее горячими, жадными губами, сердце Ромэйн затрепетало. Девушка обвила шею Джеймса руками и отдалась волшебству поцелуя. Когда ей показалось, что Джеймс слишком быстро прервал поцелуй, она мягко запротестовала, но он, все еще удерживая ее за плечи, отступил назад.

— Спасибо за танец, моя госпожа, — промурлыкал Маккиннон, направляясь к стене, чтобы получше рассмотреть картину. На полотне был изображен английский пейзаж, в точности соответствующий виду, какой открывался из окна замка.

— Моя госпожа? Не припомню, когда вы последний раз так меня называли.

— Пребывание в этом огромном замке напомнило мне, что вы являетесь внучкой герцога, хоть я и думаю о вас как о чумазом подростке. Но вы оказались настолько пустоголовой, что позволили мне уговорить вас стать частью моего хитроумного замысла.

Ромэйн сжала кулачки и ринулась в бой. Потянув Джеймса за рукав, она спросила:

— Что вы сказали дедушке?

Маккиннон осторожно высвободился и нахмурился, как бы напоминая Ромэйн, что рука его еще полностью не зажила.

— Мы беседовали о нашем путешествии и о моей семье.

— Вы полагаете, что я должна поверить в то, что вы и дедушка вели невинную беседу? Дедушка никогда не позволяет вовлечь себя в то, что считает занятием для слабоумных, и больше всего на свете ненавидит пустую болтовню.

Джеймс пожал плечами и погрузился в созерцание картины на стене.

— Вам известно имя художника?

— Вы хотите, чтобы я поверила в бессодержательную беседу? — не унималась Ромэйн. Голос ее дрожал от негодования. — Мне показалось, вы презираете «игры в слова», так, я слышала, вы именуете вежливую беседу.

Джеймс улыбнулся:

— Герцог был готов вышвырнуть вас из дома. Я стремлюсь к тому, чтобы дать вам обоим возможность разрешить недоразумение.

— Этого не понадобилось бы, не втяни вы меня в свои темные интрижки.

Джеймс снова улыбнулся и обнял ее за плечи:

— Ромэйн, не волнуйтесь. Все идет так, как я и предполагал. Герцог сосредоточит на мне всю свою ярость, а у вас будет возможность объяснить ему… кое-что.

— Но что он сказал вам, когда я вышла? — в десятый раз спросила Ромэйн. Джеймс чмокнул ее в щечку и улыбнулся.

— Ничего, что не было бы вам уже известно. Я надеюсь, что со временем мне удастся найти общий язык с вашим дедушкой.

— Почему бы и нет?! Вы оба полные дураки! — уколола его девушка.

— Я бы предпочел думать, что мы оба достаточно разумные люди, чтобы оценить ситуацию как необратимую в настоящее время.

Ромэйн прекрасно понимала, что Джеймс обманывает ее, и это ее очень беспокоило, потому что сам он всегда ратовал за честность и прямоту. Почему он стремится утаить от нее самое главное из их разговора? Недосказанность и беспокойство порождают дурные предчувствия. Может быть, ее страхи развеет сам дедушка? Однако Ромэйн не без основания опасалась, что старик окажется не менее скрытным, чем Джеймс.

— О Боже! — неожиданно раздался возглас восхищения. — Какое великолепие! — Ромэйн увидела Эллен и вздохнула. На сегодня рай отменяется.

Эллен крутила головой, потому что сразу хотела разглядеть все. Увидев Ромэйн, девушка бросилась ей навстречу, но замерла на полпути. Глаза ее были широко раскрыты.

— Какое восхитительное платье! Ромэйн, как ты, должно быть, страдала, нося наши лохмотья!

— Я не страдала, — автоматически отозвалась Ромэйн и лишь затем осознала, что в словах Эллен была большая доля правды.

— Вы не очень достоверно изображаете мученицу, — промурлыкал Джеймс.

— Вы тоже недостоверно играете лжеца, — вскипела Ромэйн.

Джеймс слегка щелкнул ее по носу и игриво поинтересовался:

— Мы так и будем перебраниваться каждый вечер?

— Очевидно, — продолжала сердиться Ромэйн.

Беспечность покинула Джеймса, но Ромэйн не получила удовольствия от одержанной победы. Товарищеские отношения, которые сплачивали их во время путешествия в Вестхэмптон-холл, улетучились, и Ромэйн не знала, как вернуть их.

— Тогда будем считать, что вечер начался, и надеяться, что он закончится прежде, чем моя спина окажется исколотой кинжалами ваших сердитых глаз. — Джеймс направился к двери, сделав знак обеим женщинам следовать за собой.

Эллен покачала головой:

— Джемми, сегодня все должны радоваться, потому что Ромэйн и ее дедушка наконец встретились, — и, положив руку на плечо кузена, упрямо добавила. — Все мы устали после долгого путешествия, но нам следует сдерживаться, чтобы ничем не обидеть ни Ромэйн, ни его светлость.

— Не должны ли мы перегрызть глотку друг другу, чтобы потом быть друг другу приятными? — спросил Маккиннон, проходя мимо Эллен, чтобы подать руку Ромэйн, но, когда ладонь девушки легла на его руку, в глазах Джеймса можно было прочитать, что он не стал бы пренебрегать и другими способами доставить ей удовольствие.

А в это время тоненький голосок нашептывал Ромэйн изнутри: «Да, конечно, мы могли бы быть приятными друг другу сегодня вечером».

Поднеся руку Ромэйн к губам, Джеймс поцеловал ее указательный палец, оставив на нем влажный и теплый след от прикосновения кончиком языка. Ромэйн затаила дыхание и замерла, не желая делить наслаждение ни с кем, кроме Джеймса. Видя, что глаза партнера горят желанием, девушка поняла, что они оба должны прилагать усилия, чтобы контролировать страсть, которая росла с каждым днем и толкала их друг к другу. В противном случае их брак перестанет быть фиктивным.