I
* * *
Жизнь Чарльза Стоу, ступившего из любви к чаю на дорогу приключений, наводит на мысль, что случай — это паутина, в которую иногда попадает судьба.
Чарльз Стоу имел страсть к коммерции и питал пристрастие к чаю.
Страсть к коммерции — свойство прирожденное. Пристрастие к чаю приобретается со временем.
В 1838 году Чарльз Стоу еще ничего не знал про опиум. Он был одним из тех английских джентльменов, чьи пороки ограничиваются единственно сигарами и виски, а главнейшей добродетелью является несомненная склонность не совершать поступков, противоречащих правилам чести, и хорошо делать свое дело.
Торговый дом Стоу был весьма уважаем в Британской империи, и Чарльз, наследник семейных традиций и устремлений, принял решение отправиться в Китай, а надобно иметь в виду, что в ту эпоху путешествие и коммерция были почти что синонимами приключения.
Ему предстояло совершить путешествие по одному из самых благоуханных и самых опасных путей на свете. Путь этот, начинаясь в Лондоне, вел в Индию, продолжался в Азии, а затем завершался где-то среди просторов Поднебесной империи.
Его называли «чайный путь».
* * *
Все начиналось двадцатью годами ранее, когда его отец Роберт Стоу решил заняться самой что ни есть законнейшей торговлей чаем и пряностями. В 1816 году он купил в Лондоне, в нескольких шагах от Темзы, лавку и продавал там своим соотечественникам, кроме перца, сандала, шафрана и прочих чудес, прибывших с Востока, собранные и высушенные молодые листья некоего растения, которые, будучи залиты кипятком и непродолжительное время настоянные, дают ароматный напиток, именуемый чаем. Напиток этот, разумеется, был известен уже многие столетия, но только лишь в ту эпоху употребление его сделалось каждодневным.
Чай стал его скрипкой Энгра. Он с наслаждением предавался изучению его разновидностей — хотя все их изготавливали из листьев того же самого кустарника Camellia Sinensis, — немедленно приобретал все, что привозилось кораблями из Китая и Индии, и вскоре весь лондонский свет покупал чай у него. Так что его лавка имела все права на завлекательную вывеску «ТЫСЯЧА АРОМАТОВ ЧАЯ».
В начале XIX века Китай производил лучший в мире чай, и ему принадлежала монополия на торговлю им. Тогда много говорилось о секретах «чайного пути», разведать который не удавалось никому.
Рассказывали, что невозможно проникнуть в глубь Срединной империи и вызнать ее тайны. И еще рассказывали, что ни один из тех, кто пытался пройти этим путем, не вернулся. Много чего рассказывали.
Чарльз Стоу молчал, слушал, и ему становилась понятна страсть отца к чаю. Уже в десять лет Чарльз в мечтах видел себя странствующим по плантациям Китая, а в руке у него пергамент, на котором записаны секреты изготовления лучших в мире сортов чая.
* * *
В течение многих лет Роберт Стоу рассказывал сыну все, что знал об этом чужеземном напитке. И с радостью видел, как тот внимательно впитывает любые сведения, касающиеся чая.
Чарльзу не было еще одиннадцати, когда он как-то спросил у отца:
— А когда появился чай?
Роберт Стоу поначалу ничего не ответил, но, видя разочарование сына, сказал:
— Если верить народной легенде, чай появился в Китае очень давно. И довольно необычным образом.
— А как?
— Хорошо, я расскажу тебе. Но пообещай, что ты никому не откроешь то, что услышишь от меня, потому что это тайна.
Чарльз пообещал, ведь как все мальчики его возраста, он обожал таинственные истории и секреты.
— Однажды четыре тысячи лет назад китайский император Чэн Нун вместе со свитой проезжал по одной из отдаленных провинций своей огромной страны. Дорога была долгая и утомительная, и император велел сделать привал и укрылся от солнца в тени деревьев. Он уселся по-китайски под каким-то неведомым кустом. Ему очень хотелось пить, и он приказал принести чашку горячей воды, потому что иного напитка для утоления жажды не знал. Слуги немедленно исполнили его приказ. Внезапно в чашку императора упал листок. Чэн Нун этого не заметил, отпил глоток, и в тот же миг рот его наполнился нежным, чуть горчащим ароматом. Удивленный, он заглянул в чашку и на дне обнаружил лист, придавший напитку этот волшебный аромат.
Так был открыт чай.
* * *
Роберт Стоу был неисчерпаем в рассказах о происхождении различных видов чая и их особенностей. Как-то вечером, пока приказчики расставляли новые товары, привезенные с Востока, он продолжил посвящать сына в тайны чая.
— Надобно тебе знать, Чарльз, что в мире существуют чаи четырех цветов. К сожалению, англичане знают только лишь черный чай, который начали выращивать и в наших индийских колониях, главным образом в джунглях Ассама.
Чарльз слушал отца с поразительным вниманием.
— А какого другого цвета бывает чай?
— Еще существуют синий чай, зеленый чай и белый чай. Все эти три разновидности происходят из одной страны — все из того же Китая. Синий чай имеет необыкновенный аромат, немножко похожий на аромат зеленого чая. Его выращивают в областях, куда доступ путешественникам закрыт. Зеленый чай, обладающий благоуханным горьковатым вкусом, выращивается почти по всей Азии, но секрет его изготовления остается в руках китайцев. А вот белый чай — самый редкий и самый дорогой из всех. Рассказывают, что некогда в Китайской империи юные девушки срезали его листочки золотыми ножницами, а потом их заваривали наичистейшей, какая только может быть, водой в чашке императора. Никто не знает, где находятся священные сады, в которых выращивается белый чай. Рассказывают, что все проникшие в эту тайну были преданы смерти.
Мальчик долго молчал.
— Значит, секрет изготовления этих трех разновидностей чая никому не известен?
— Никому.
Чарльз Стоу выдержал взгляд отца и решительно объявил:
— Я стану тем человеком, который раскроет его.
* * *
В один из дождливых лондонских вечеров Роберт Стоу обратил внимание, что его сын задумчиво следит за тем, как дождевые капли медленно ползут по стеклам окна. Он подошел к мальчику и сказал:
— А ты знаешь, что искусство чая — это музыка воды?
Чарльз не понял, что хотел этим сказать его отец.
— А какая связь между водой, музыкой и чаем?
— Послушай и вдумайся. Во-первых, все начинается с музыки дождя, падающего на листья чайных кустов, легчайшей дроби, как будто по барабану зеленоватого света бьют серебряные палочки неба. Затем звучит музыка сбора чая, сопровождаемая танцем легких покрывал сборщиц. А потом нужна музыка прохладного и чистого родника. И наконец, музыка кипятка, который медленно льют на чайные листья.
— А почему ты мне все это рассказываешь?
— Потому что, увидев тебя задумавшимся, я представил себе, что ты там, в Китае, под дождиком… на чайных плантациях.
Роберт Стоу положил руку на плечо сына.
— Мне так и не удалось совершить такое путешествие…
— Да, я знаю. Ты мне часто говорил об этом. — И, помолчав, Чарльз промолвил: — Я совершу его за тебя. Клянусь тебе.
Роберт Стоу испустил долгий вздох и после продолжительной паузы сказал:
— Не будем больше говорить об этом. Вот что, давай-ка отведай этого чая.
И, улыбнувшись, он подал мальчику чашку.
Чарльз поднял глаза на отца и отпил глоток драгоценного напитка, прислушиваясь к тихому звучанию во рту его медлительной мелодии.
* * *
С отрочества у Чарльза Стоу вошло в привычку выпивать ежедневно не меньше пятнадцати чашек чая. Это давало ему невероятную энергию и с раннего возраста развило склонность к размышлениям. А главное, когда он пил чай, ему казалось, будто он вдыхает благоуханный запах каждой из тех женщин, что собирали для него эти чудесные листочки с таким нежным и горьковатым ароматом. Он упивался этим запахом, который никогда не приедался.
Шли годы, а дальние путешествия все откладывались на потом. Чарльз частенько приходил в порт и с завистью смотрел на матросов, выгружающих привезенные ими экзотические товары, и на приказчиков торгового дома Стоу, которые отплывали для покупки пряностей в английские фактории.
Наконец в 1838 году, когда ему уже исполнился тридцать один год, побуждаемый отцом и исполняя обещание, данное в детстве, он взошел на корабль, намереваясь пройти по «чайному пути».
* * *
Зимним днем Чарльз Стоу покинул Лондон и набережные Темзы, чтобы отправиться на Цейлон, остров, находящийся южнее Индии. Отплыл он на торговом судне, носящем весьма многозначительное имя: оно называлось «Амфитрита».
Первый этап путешествия завершался на другом краю Британской империи.
После многомесячного плавания, во время которого корабль пересек почти весь Атлантический океан с севера на юг, обогнул Африку у мыса Доброй Надежды, а потом в Индийском океане взял курс на северо-восток, Чарльз Стоу прибыл наконец на Цейлон, остров с жарким и влажным климатом, покрытый пышной растительностью. Отец снабдил его деньгами, и в порту Коломбо Чарльз сделал визиты купцам, торгующим индийскими пряностями. Он закупил у них душистый и черный перец, мускатный орех, шафран, ваниль и гвоздику, намереваясь отправить их в Лондон. Собирался он приобрести и чай, который выращивался здесь, но отказался от этого намерения, сочтя, что он весьма низкого качества.
У одного из местных владельцев чайных плантаций по фамилии Тэйлор он поинтересовался, нельзя ли здесь приобрести чай получше. Тот ответил:
— Хорошего чая здесь выращивается очень мало. На Цейлоне хорошо растет только кофе. Чтобы купить чай, какой ищете вы, вам придется проделать еще длинный путь.
— И куда же вы мне посоветуете ехать?
— На север Индии. Там начинают выращивать очень хорошие сорта черного чая.
— Да, я это знаю, но меня интересуют совершенно другие разновидности чая.
— Какие именно вы имеете в виду?
— Синий и зеленый чай. А также самый редкий из всех — тот, который называют белым.
Тэйлор поморщился.
— В таком случае вам надлежит отправиться в Китай. Как утверждают, только там эти сорта и выращивают. Кстати, «Амфитрита» вскоре отплывает в Шанхай. Так что вам остается только продолжить путешествие.
Чарльз Стоу поблагодарил Тэйлора, который, сам того не ведая, лишь укрепил его в намерении добраться до Китая. Погрузив закупленные пряности на судно, отправляющееся в Лондон, Чарльз еще три недели ждал отплытия «Амфитриты». Все это время он использовал для укрепления коммерческих связей между торговым домом Стоу и Ост-Индской компанией, а также осмотрел остров.
Был апрель, погода стояла жаркая, и весь период до сентября муссоны приносят на остров проливные тропические дожди, которые земля поглощает, как манну небесную. На всех плантациях, которые посетил Стоу, листья чайных кустов выглядели вялыми и не отличались особенным ароматом.
Несколько дней он разъезжал по острову, а затем возвратился в Коломбо.
На этом этапе путешествия он обрел то душевное равновесие, какое пристало всякому джентльмену, мечтающему о приключениях и о том, чтобы сделать состояние. Чарльз Стоу обладал редкостным даром путешествовать, не испытывая от разлуки с родными местами той таинственной тревоги, что парализует души и наполняет их тягостным чувством, которое именуется ностальгией.
И тем не менее, превосходно чувствуя себя повсюду, он нигде не чувствовал себя дома. И это лишь обостряло его потребность длить и длить свое странствие к невозможному.
* * *
Покинув Цейлон, «Амфитрита» сделала стоянку в Сингапуре, а оттуда поплыла в Гонконг. После Гонконга судно медленно плыло вдоль побережья до порта назначения — Шанхая.
Ни один чужеземец не мог проникнуть во внутренние районы Поднебесной империи, но можно было вести торговлю в пяти крупных портах, приобретать сколько угодно местных товаров и вывозить их в Индию, а там продавать чуть ли не на вес золота англичанам.
Приплыв в Шанхай, Чарльз Стоу был поражен лесом мачт, поднимающихся над водой, и огромным множеством людей, что трудились в порту.
Сойдя с судна, он поселился в английском квартале: то был единственный район города, где ему дозволялось жить. Рядом с портом и на подступах к нему он встретил множество китайцев. Одни куда-то бежали, другие молились. Казалось, будто город охватило безумие, а взгляды, которые жители бросали на него, Чарльзу Стоу очень не понравились.
В английском консульстве, куда он явился, чтобы отметить свое прибытие, он поинтересовался причиной возбуждения местных жителей. Служащий объяснил:
— Китайские власти произвели досмотр английских и французских кораблей, и их грузы были сожжены. Поговаривают, что война неминуема.
— А я собирался отправиться внутрь страны!
Служащий с недоумением взглянул на него и бросил:
— Это было бы самоубийством.
Немного позже Чарльз Стоу убедился, что город действительно охвачен волнением: по дороге он видел множество китайцев, покидавших Шанхай. Они бежали в глубь страны, унося с собой гробы умерших предков.
* * *
В первый день своего пребывания в Шанхае Чарльзу Стоу не удалось закупить партию зеленого чая высокого качества.
Назавтра он прогуливался в квартале, дозволенном для пребывания чужеземцев. В капитане порта он нашел чиновника, занимавшегося подсчетом товаров, привезенных с севера страны. Чарльз Стоу осведомился:
— Могу ли я закупить здесь чай?
Чиновник с подозрением оглядел его.
— Вы англичанин?
— Да. Из Лондона.
— И уважаемый господин является членом комитета по чаю?
— Нет. А что, разве нужно обязательно быть членом этого комитета, чтобы торговать с вами?
— Скажем так: это многое бы упростило.
— Расскажите тогда, где находится этот комитет. Я запишусь в его члены и приду к вам купить чай.
Чиновник, похоже, заинтересовался.
— А что нужно господину?
— Черный и зеленый чай, и в большом количестве.
— Я могу его найти для господина.
— А также немного белого чая.
На лице китайца появилась отчужденность.
— Уважаемый господин должен запомнить, что белый чай не продается. И тут не играет никакой роли, является уважаемый господин членом комитета или нет.
— Вы в этом уверены?
— Всецело.
— Но в таком случае для кого предназначается этот белый чай?
— Только для императора.
— А вот мне сказали, что здесь его можно приобрести.
— Господина неверно информировали.
— И однако я готов заплатить за него любую цену.
— Это невозможно.
Однако Чарльз не собирался сдаваться, он извлек из бумажника несколько банкнотов и положил их на стол чиновника. Китаец поднял глаза и с негодованием посмотрел на собеседника. Он так плотно сжал губы, что они даже посинели, и всем своим видом выказывал презрение к этому чужестранцу, чей кодекс чести явно был противоположен его собственному.
Чиновник резко захлопнул свою счетную книгу и встал.
— Я позволю себе повторить уважаемому господину, что торговля белым чаем строжайше запрещена. И еще я с большим сожалением вынужден указать господину на дверь, поскольку крайне занят. Прощайте.
И китаец с высоко поднятой головой удалился в сторону складов. Чарльз Стоу взял со стола банкноты и тоже ушел.
Когда же он высказал желание посетить китайскую часть города, то получил отказ. И он понял: сам факт, что он европеец, закрывает перед ним в Китае все двери. После долгих поисков он нашел комитет по чаю и, уплатив все необходимые взносы, тут же стал его членом. Он попросил помощи в совершении путешествия по стране, дабы познакомиться с ней. Ему было отказано.
— Вы с ума сошли! — заявил ему английский служащий. — Вы представляете себе, во что обойдется комитету подобное путешествие.
— Я согласен взять все расходы на себя.
— А вы отдаете себе отчет об опасностях, грозящих вам в таком путешествии?
— Я готов к встрече с ними.
— Стоит вам только попытаться покинуть город, и вас тут же убьют. Если у вас нет официального пропуска, о выезде из Шанхая даже мечтать бесполезно.
— Где его можно получить?
Не находя слов, служащий лишь покачал головой.
— Это абсолютно невозможно. Подобной привилегией обладает только наш директор. И я очень сомневаюсь, что он согласится испрашивать ее для вас. До свидания, сударь.
Служащий уже собрался выйти, но Чарльз Стоу ухватил его за руку и умоляющим тоном произнес:
— Я вас очень прошу, помогите мне. Скажите всего-навсего, где я могу найти директора. Больше я от вас ничего не требую.
Служащий вздохнул и с большой неохотой написал на листке бумаги фамилию и адрес.
— Скажите ему, что пришли от меня. Тем паче что меня это ни к чему не обязывает. А вам послужит уроком. Господин директор найдет возможность убедить вас отказаться от столь безрассудного намерения.
— Он мне поможет, уверяю вас.
Чарльз Стоу попрощался со служащим и с листком бумаги в руке пешком вернулся в английский квартал.
Мимо него пронесли носилки, на которых восседал высокопоставленный китайский чиновник в шелковом халате; по шанхайской моде голова у него была выбрита, и только на затылке была коса. Он держал в руке цветок чая потрясающей, несказанной белизны.
Китаец улыбался и вертел в руках цветок белого чая.
Когда носилки поравнялись с Чарльзом Стоу, до него донесся запах цветка. Ни разу в жизни еще ему не доводилось наслаждаться таким великолепным и таким тонким ароматом.
* * *
Чарльз Стоу встретился с Пирли, директором комитета по чаю, единственным британским негоциантом, имевшим выданный китайскими властями пропуск на посещение внутренних районов страны. По происхождению он был ирландец и проживал в Китае уже больше тридцати лет. Один глаз у него был стеклянный, он был владельцем процветающего торгового дома, обладал чувством юмора и имел большую склонность к виски.
— Как вы отыскали мой адрес?
— Очень просто. Мне дали его в комитете по чаю, когда я попросил назвать мне самого влиятельного члена этого комитета.
— Решительно, меня никогда не оставят в покое! И все потому, что никто не осмелился выставить свою кандидатуру в день выборов. Кроме меня! Экое лицемерие!
— Однако это позволило вам получить пропуск. Разве не так?
— Вздор! Получил я его благодаря моим давним связям и старой дружбе с китайцами. Именно из-за них эти типы из комитета ухватились за меня. Им известно, что для меня Китай остается открытой территорией.
— Интересно. Нет, мистер Пирли, это действительно крайне интересно.
Неожиданно ирландец нахмурил брови.
— А вы, молодой человек, кажетесь мне чрезвычайно любопытным.
— Не более, чем другие. А знаете ли вы, что обладаете чуть ли не божественным авторитетом? Вы единственный представитель нашей расы, который может разъезжать по этой огромной стране. Отличие, достойное прямо-таки императора.
— Вы смеетесь надо мной?
— Ни в коем случае.
— Ладно, поговорим по существу. Чего вы хотите от меня?
* * *
После нескольких стаканчиков виски и воспоминаний о Старом Свете оба негоцианта перешли на «ты» и наконец заговорили о делах.
— Сколько ящиков зеленого и черного чая ты можешь мне продать? — спросил Чарльз Стоу у Пирли.
— Сколько захочешь.
— Я имею в виду самый лучший чай. Из первого, мартовского сбора.
Ирландец поморщился.
— К сожалению, у меня не осталось ни одного ящика такого чая. Весь первый сбор давно распродан. Остался только чай третьего и четвертого сбора. И никаких скидок делать я тебе не намерен. Для меня все клиенты равны.
— Согласен на эти условия, если ты мне подскажешь, где я смогу приобрести белый чай.
— Ты шутишь?
— Нисколько.
— В этой стране продажа белого чая строжайше запрещена.
— Я знаю. Мне уже говорили.
— И тебя это не путает?
— Ничуть, — решительно ответил Стоу.
Пирли несколько секунд повращал своим единственным глазом, выпил изрядный глоток виски и, протянув Чарльзу руку, произнес:
— Хорошо, я попробую добыть для тебя белого чая. Но ты все равно не узнаешь, откуда он происходит.
— Почему?
— Потому что это слишком опасно. Я не могу сказать это тебе.
— Я умею молчать.
Пирли что-то пробурчал, но сдаваться он не собирался.
— Даже не настаивай. Тайна — это тайна. И потом, о некоторых вещах лучше всего знать как можно меньше.
Стоу в конце концов смирился.
— Хорошо, пусть будет по-твоему. Когда ты сможешь доставить его мне?
— В течение недели. Но должен тебя сразу предупредить. В связи со слухами о предстоящей войне посты на реке усилены. Будет очень трудно проскользнуть сквозь эту сеть.
Чарльз Стоу внимательно выслушал Пирли и понял, что без его помощи никогда не сможет передвигаться по этой стране. С чувством разочарования он признался ирландцу:
— Мне бы хотелось не только добыть белый чай, но и узнать секреты изготовления…
Пирли брюзгливо оборвал его:
— Не лезь ты к этим чертовым китайцам, лучше покупай у меня то, что я тебе предлагаю, и не задавай вопросов. Не родился еще человек, который сумеет проникнуть к ним и выкрасть их секреты.
Чарльз Стоу неспешно допил виски. Из чувства противоречия он не верил ни единому слову из того, что говорил Пирли. Он был убежден, что час его придет.
* * *
Пирли начинал свой путь в Шанхае с торговли пряностями.
В ту пору монополия на пряности азиатского происхождения принадлежала голландцам. В один прекрасный день некто Ван Петерсен, разъяренный тем, что какой-то ирландец вторгся на его территорию, ворвался в лавку Пирли, вонзил в бюро, за которым тот сидел, нож и заорал:
— Известен вам хотя бы один торговец пряностями, не являющийся голландцем?
— Да. Это я.
Ван Петерсен угрожающе нахмурился.
— Между нами заключено соглашение. У вас монополия на торговлю шелком, лаком и другими китайскими товарами. Голландия же сохраняет монополию на пряности.
— А вот это мы еще поглядим!
— Тут и глядеть нечего! — рявкнул голландец, вырвал из бюро нож и вылетел из лавки.
Спустя неделю между Пирли и Ван Петерсеном состоялась дуэль, в результате которой ирландец лишился глаза, а голландец жизни. Однако уже через месяц Пирли вынужден был признать очевидное: ни один китайский купец не соглашался продать ему пряности высшего сорта. Недовольный Пирли явился с жалобой в британское консульство.
— Когда я ехал сюда, мне сулили золотые горы. Но сейчас из-за этих проклятых голландцев я разорен.
Консул, попивая какой-то местный напиток, сказал ему:
— Что вы хотите, мистер Пирли? Политика империи требует уважать монополию каждого.
— Вполне возможно. Но такая политика лишает меня средств существования.
— Успокойтесь, мистер Пирли. Мы найдем выход. К тому же существуют не только пряности. В этой стране есть все. Да хотя бы, к примеру, вот это.
И консул протянул ему чашку этого питья, которое ирландец принялся пить маленькими глотками. Напиток обладал изысканным ароматом, хотя для человека, привыкшего к виски, казался слабоватым.
— А, так это и есть их пресловутый чай!
Консул с недоумением взглянул на Пирли.
— Уж не хотите ли вы сказать, что до сей поры не пробовали его?
— Нет, даже в Лондоне не довелось попробовать.
— Теперь его пьют не только в Лондоне, но и во всем мире. А производят здесь, в Китае. Не правда ли, великолепно?
Пирли поморщился и допил чашку.
— Неплохо, неплохо. Но с ячменным виски ему не тягаться.
— Если вы останетесь в Китае, вам придется привыкнуть к нему. Здесь ничего другого не пьют, если не считать рисовой водки. А в Англии, могу вам поклясться, он пользуется огромным успехом, и пьют его больше, чем виски.
Последнюю фразу консул произнес, растягивая слова. А у Пирли вдруг заблестел единственный глаз.
— А ведь вы только что подали мне отличную идею.
Спустя месяц Пирли вовсю покупал и продавал чай. А через тридцать лет он считался одним из самых крупных коммерсантов в Шанхае.
Но за все эти годы, в течение которых через его склады прошли многие тысячи тонн этого драгоценного товара, Пирли не выпил ни единой чашки чая.
* * *
По части чая Чарльз Стоу был отнюдь не новичок, однако чай, которым в тот летний день угостил его Пирли, потряс его своим поразительным вкусом и качеством.
Они сидели вдвоем на террасе дома Пирли, стоявшего над самым морем.
— Мне ни разу еще не доводилось пить такого превосходного чая. Уж не белый ли это чай, который я тебе заказал?
— Нет. К сожалению, белый чай добыть невозможно. Это из моих личных запасов. Это сорт зеленого чая, который растет в одной-единственной долине.
— Где она находится?
— Вот этого я не могу тебе открыть. Это тайна, можно сказать, бесценная. И я ни с кем ею не поделюсь. Я не собираюсь подрывать свою торговлю.
Ни слова больше вытянуть из ирландца не удалось.
— Я готов купить у тебя десять ящиков этого чая за любую цену.
— По рукам. Завтра утром я доставлю их на судно вместе с тем чаем, который ты заказал раньше.
— «Амфитрита» выходит в море через два дня. Мне нужно возвращаться в Лондон. Не знаю даже, вернусь ли я сюда.
— Ну что ж, счастливого плавания.
Чарльз Стоу медленно допивал чай. Пирли в молчании прихлебывал виски.
Англичанин взглянул на морской простор. Далеко-далеко, почти у самой линии горизонта, плыл корабль и через некоторое время исчез, подобно солнцу, закатившемуся в море.
* * *
Спустя два дня «Амфитрита» отплыла из Шанхая, направляясь в Лондон. В своих трюмах она увозила большой груз чая и пряностей, но одного пассажира на борту она недосчиталась.
В тот же вечер Чарльз Стоу явился к ирландцу.
— Ты не уплыл? — удивился Пирли.
— Как видишь.
— Но разве отец не ждет тебя?
— Он ждет не меня, а товар, и он его получит.
Пирли взял Чарльза за руку.
— Но почему? Почему ты это сделал?
Прежде чем ответить, Чарльз Стоу глубоко вздохнул.
— Ты должен понять, что в Китай я приехал с определенной целью.
Пирли не удержался и захохотал.
— Ну разумеется. Отыскать священные чайные плантации, похитить у китайцев секреты изготовления чая… Надеюсь, ты шутишь?
— Ни в коей мере.
Лицо ирландца помрачнело.
— Чарльз Стоу, ты удивляешь меня.
Чеканя каждое слово, Стоу с решительным видом произнес:
— Ты должен рассказать мне все, что ты знаешь.
Пирли ошеломленно смотрел на него.
— Все, что я знаю? О чем?
— О чае. Должны же быть какие-то причины, по которым китайский чай неизмеримо лучше всех остальных.
— Но может, причина просто в том, что они умеют его делать.
— Значит, это умение и есть секрет.
— Да, ты, наверное, прав. Это результат тысячелетнего опыта.
— Я уплачу любую цену за этот секрет.
Пирли отпил глоток виски и заметил:
— Если бы дело было только в деньгах, то проблема давно была бы решена. Но такие секреты не покупают за деньги, за них платят жизнью.
— Без этого секрета моя жизнь ничего не стоит.
Пирли, видимо, принявший какое-то решение, с таинственным видом произнес:
— Если я посвящу тебя в тайну, мы будем связаны с тобой до конца наших дней.
— Меня это ничуть не пугает. Я могу даже подписать с тобой договор.
Ирландец улыбнулся и хлопнул Стоу по плечу.
— Ты не понял. Речь не идет об обычном клочке бумаги. Для меня, для всех жителей этой страны он ничего не стоит.
— Но если не договор, то чего же ты хочешь?
— Договора, но на крови. Подписанного лезвием ножа.
И Пирли, улыбнувшись, извлек из ножен, висящих на поясе, нож, провел лезвием по запястью и стал смотреть, как на порезе медленно набухает капля крови.
— Можно подделать листок бумаги, но не договор на крови. Ну так что, ты готов его подписать?
Англичанин нервно сглотнул слюну. Затем решительно ответил:
— Готов.
Он протянул руку, и Пирли провел лезвием по его запястью. Кровь их смешалась, и оба внезапно осознали, что только что пересекли некий рубеж и обратного пути им нет.
— Прекрасно, — произнес Пирли. — Теперь ты уже не можешь вернуться в Лондон. И ты будешь работать на меня.
— Я согласен. А как насчет секрета?
Ирландец пыхнул сигарой, выпустил дым к звездному небу, повернулся к Стоу и сказал:
— У секрета есть имя. И это имя — Лю Чэн.
— Кто такой Лю Чэн?
— Скоро, очень скоро ты узнаешь.
Пирли снова затянулся сигарой и объявил:
— Завтра мы поедем туда на встречу с Ваном. Он работает на Лю Чэна и поставляет мне чай.
— Куда туда?
— В край чая.
* * *
Утром, с рассветом, они выехали из Шанхая и направились в район Хучжоу, находящийся на расстоянии более двухсот миль в глубине страны. Они медленно плыли на джонке вверх по течению Зеленой реки. Они проплывали мимо многих городов и сумели пройти через многочисленные военные кордоны. У Пирли был пропуск, который, похоже, открывал ему все двери в Китае.
Города носили диковинные названия, самыми красивыми были Ханчжоу и Ян-чжоу. Но посещать их было запрещено.
Наконец, после двадцатидневного путешествия, они прибыли в Хучжоу. Там они остановились на постоялом дворе, где и переночевали. Ранним утром они покинули его. Их пронесли в паланкинах через весь город до какой-то небольшой лавочки.
— Это здесь, — сказал Пирли.
Они отпустили носильщиков, и тотчас же их окружила толпа детей. Но тут из лавочки вышел человек, разогнал детей, поклонился Пирли и Стоу и сказал:
— Следуйте за мной. Господин Ван ожидает вас у себя.
Они последовали за этим человеком по узким улочкам до выхода из города и там, у подножия гор, увидели дом, настолько прекрасный, что его можно было принять за храм. Проводник исчез, и путешественники вступили в сад, где напевал неуловимую божественную мелодию нефритовый фонтан.
Ван сидел под чайным кустом. С широкой улыбкой он приветствовал их традиционной формулой:
— Наконец-то вы здесь. А я уж перестал надеяться.
* * *
Ван был важная птица. Голова у него была выбрита, и он носил халат зеленого шелка, затканного золотыми нитями, а на поясе у него висел кинжал в ножнах. Рядом с ним двое путешественников в покрытой пылью одежде выглядели жалкими кометами, померкшими в сиянии сверкающей звезды.
С ирландцем Ван привык говорить в открытую, но тот впервые прибыл в сопровождении другого европейца, и это вызывало у китайца недоверие.
— Вы приехали закупать чай? — осведомился он, с подозрением глядя на чужеземцев.
— Да, — отвечал Пирли. — Не бойтесь, господин Ван, этот человек работает на меня.
Но поскольку китаец молчал, Пирли продемонстрировал ему шрам у себя на запястье.
— Мы заключили договор на крови. Вы можете полностью доверять ему.
Лицо у Вана прояснилось.
— В таком случае добро пожаловать, господин…
— Стоу. Чарльз Стоу.
Ван пытливо смотрел на англичанина, но видя, что тот не опускает глаз и вообще не выглядит смущенным или пораженным такой роскошью и богатством, китаец дружески спросил:
— Господин Стоу, вы, очевидно, впервые в краю чая?
— Более того, я впервые в Китае.
— В таком случае я должен открыть вам первый из трех секретов чая, — объявил Ван.
Он хлопнул в ладоши, и тотчас вошел слуга, неся на серебряном подносе три чашки, над которыми поднимался пар.
Чарльз Стоу взял одну из чашек и поднес ее к губам.
— Вы выращиваете этот чай? — осведомился он.
В голосе Вана звучало почтение, а возможно, к почтению примешивалась еще и капелька страха, когда он произносил:
— Нет, не я. Лю Чэн. Я лишь перерабатываю на своих мануфактурах чай, который мне привозят с этих гор.
И китаец сделал рукой широкий жест, как бы объемля все пространство вокруг. А затем добавил с весьма многозначительной улыбкой:
— Бывает чай и лучше. Но для того, который вы пьете, использована самая чистая в империи вода.
Ван встал, подошел к нефритовому фонтану, набрал кружку воды и протянул Чарльзу Стоу. Тот сделал глоток и понял, что эта вода исключительной чистоты, после чего спросил:
— А откуда она?
— Из источника, что бьет в этих горах. Там, где живет Лю Чэн.
Ван с секунду помолчал и сказал:
— Вот вам первый секрет чая: без превосходной воды превосходного чая не бывает.
* * *
На следующий день с зарей они вышли из дома Вана и направились в горы. Они шли по дорогам, ставшим непроезжими после обильных дождей. Переправились вброд через две речки. Ван уверенно вел их. На его поясе мерно покачивался кинжал.
Наконец они вступили в закрытую со всех сторон долину, склоны которой были покрыты плантациями чая.
— Священная долина, — промолвит Ван. — Священная долина чая.
— А почему именно здесь? — поинтересовался Чарльз Стоу.
— Потому что это самая защищенная и самая влажная долина. Она защищена от ветров и бурь, здесь частые дожди, а когда нет дождей, их заменяют туманы.
— Вода.
— Да. Вода. Первый секрет чая.
Чарльз Стоу чувствовал себя по-настоящему счастливым: он был в царстве чая. В этих горах возделывают самые лучшие и, вне всякого сомнения, самые редкие сорта чая. Повсюду землю скрывали листья Camellia Sinensis. Это был безбрежный океан с прекраснейшими шелковистыми волнами, зеленое блистающее море, с которого люди собирают только лишь пену. Преисполненный радости, испытывая блаженство, он плавал в этих волнах.
Он долго бродил по этому эдему и вдруг осознал, что никогда в жизни не видел ничего прекрасней.
Сборщицы, точь-в-точь как в легенде, которую в детстве рассказывал ему отец, с необыкновенным проворством обрывали молодые побеги. Правда, золотых ножниц у них не было. Но не было и императора.
Был только он, Чарльз Стоу, и на один-единственный день он стал императором чая.
* * *
Они долго в благоговейном молчании шли по долине и наконец подошли к мануфактуре, где трудилось множество женщин.
Вооруженный охранник поклонился им. Ван кивнул ему и повернулся к своим спутникам:
— Тут изготавливают лучший в мире чай. Сюда привозят и здесь перерабатывают по древним рецептам весь чай, который собирают люди Лю Чэна. Широко откройте глаза и смотрите.
Чарльз Стоу увидел подлинный ковер из чайных листьев, сохнущих на солнце. Сотни женщин, стоя на коленях, сортировали листья для разных сортов чая. Испытывая невероятное волнение, он смотрел на эту сказочную и в то же время совершенно реальную картину. На это изумрудное море, в котором двигались в полном молчании серебряные и золотые рыбы.
Сорта чая носили поэтические и волнующие названия.
— Пи Ло Чан и Лун Чин, — произнес Ван.
— «Нефритовая спираль весны» и «Колодец дракона», — перевел Пирли.
Прохаживаясь по мануфактуре Вана, Чарльз Стоу открыл место, где обрабатывался лист самого высшего, исключительного качества. Он взял несколько листков, растер в пальцах и вдохнул запах. Головокружительный, волшебный аромат.
Ван последовал его примеру, потом повернулся к нему и сказал:
— А вот второй секрет: не бывает превосходного чая без превосходной обработки листьев.
* * *
Через некоторое время Ван объявил им:
— Я вынужден вас покинуть. Меня призывают дела. Увидимся вечером за ужином.
Он ушел, оставив в распоряжении британцев одного из своих людей. Стоу и Пирли молча смотрели, как он удаляется. Когда Ван, скрылся Чарльз Стоу спросил у Пирли:
— Так ты это хотел мне показать?
Пирли испытующе взглянул на него и, понизив голос, словно сообщал некую тайну, ответил:
— Да. Но ты увидел всего лишь надводную часть айсберга. Здесь Ван обрабатывает чайный лист. Сам же он чай не выращивает. И, кроме мануфактуры, ему ничего не принадлежит.
— Но ведь эта долина…
— Эта долина — мелочь. Всего лишь ворота в царство Лю Чэна. За этими горами выращивается столько чая, что его хватит, чтобы утолить жажду всего мира.
Пирли указал куда-то за горизонт.
— Там живет Лю Чэн, подлинный владыка чая. Но увидеться с ним невозможно.
— Почему?
— Как всякому могущественному человеку, ему приходится укрываться в прочном панцире, чтобы защитить себя от угрожающих ему опасностей. Но что может быть лучшей защитой, чем невидимость?
— Значит, ты ни разу не видел его?
— Ни разу. Говорят, он окутал себя такой таинственностью, что никто никогда не видел его лица.
Чарльз Стоу, пораженный тем, что ему сообщил Пирли, задумался.
— И Ван тоже не видел?
Ирландец отрицательно покачал головой.
— Но почему?
— Всем, кто удостоился привилегии видеть его, отрубили голову.
Чарльз Стоу вздрогнул.
К вечеру пошел дождь. Вереница женщин потянулась в Хучжоу, и была она похожа на яркую змею, скользящую среди изумрудной листвы.
Оба британца еще долго оставались на мануфактуре, отбирая самые лучшие партии чая. А потом долго молча стояли, любуясь зеленым пожаром чайных кустов, гаснущим вместе с сумерками.
* * *
Ужин у Вана оказался грандиозным пиршеством, устроенным в честь иноземных гостей. На нем подавались на серебряных подносах пятьдесят перемен блюд, а чая было столько, что хватило бы сделать еще полноводнее все реки Китая.
Ван был человек богатый и могущественный. И похоже, это сознавали все приглашенные на пир.
Когда гости кончили есть, Ван хлопнул в ладоши, и тотчас появились двадцать женщин, которые поднесли каждому сотрапезнику горячую, пропитанную благовониями салфетку.
Потом вышел оркестр, и гостей обносили беловатым, приправленным пряностями ликером, от которого в горле словно бы полыхал огонь.
Чарльз Стоу не обращал внимания на Вана и Пирли. Сидя по-китайски, он не сводил глаз с только что появившейся незнакомки. То была китаянка. У нее были длинные черные волосы и миндалевидные глаза глубокого зеленого цвета. И она танцевала.
Англичанин в молчании любовался ею, запоминая каждое движение. Ощущение у него было, будто он присутствует на спектакле, который видит в первый и последний раз в жизни.
Когда она закончила танец, он подошел к ней и протянул чашечку ликера. Она улыбнулась и приняла. Красота ее была до того яркой и ослепительной, что казалось, будто в ней сохранен отблеск золота и отсвет детства.
— Кто эта женщина? — спросил Стоу у Пирли.
Тот пристально посмотрел на него и ответил:
— Спроси у Вана.
В этот момент к ним подошел Ван и объявил:
— Позвольте представить вас той, кто была женой Лю Чэна.
* * *
Когда танцовщицы удалялись, пир продолжился и затянулся до поздней ночи. Однако после ухода китаянки с зелеными глазами Чарльз Стоу утратил всякий интерес к пиру, который был устроен и в его честь. После десерта, на который в качестве прохладительного подали десять корзин фруктов, он, ни к чему не притронувшись, попросил позволения уйти.
— Прием был чудесный. Я сохраню память о нем до конца своих дней, — сказал он с поклоном Вану.
Китаец поблагодарил его и пожелал ночи, полной приятных сновидений и благоухающей жасмином.
Пирли не последовал примеру своего соотечественника.
— Понимаешь, Чарльз, сейчас принесут спиртное. Так что приятной тебе ночи.
— И тебе приятной ночи.
И Чарльз Стоу удалился в отведенные ему покои.
Всю эту ночь он не мог сомкнуть глаз. Перед ним неотступно стояла зеленоглазая китаянка, исполняющая танец, все движения которого были замедленны и строго размеренны. Ощущение было, будто смотришь в витрине антикварной лавке на безостановочное кружение автомата под однообразную, повторяющуюся мелодию. И вдруг понимаешь, что ты всегда желал иметь именно эту старинную вещицу, обладающую каким-то колдовским очарованием, хотя по-настоящему никогда не искал ее.
* * *
На следующий день оба британца покинули дом Вана и возвратились на берег Зеленой реки: Пирли собирался отплыть на джонке в Шанхай.
Процессию открывал Ван, за ним следовали десяток кули, и каждый нес на плечах ящик с чаем, весивший столько же, сколько он сам. Пирли и Стоу, хоть и были неплохими ходоками, едва поспевали на скользких, покрытых грязью тропах за ними.
В какой-то момент ирландец повернулся к шедшему за ним Стоу и сказал:
— Понимаешь, очень важно неотступно следить за кули, чтобы они ни разу не опустили ящики на землю. На берегу реки земля до того влажная, что качество чая ухудшится за считанные минуты.
— А как же они отдыхают?
— Стоят, прислонившись к дереву.
— Но если деревьев рядом нет?
— Ложатся на землю и ставят ящики с чаем себе на грудь.
Чарльз Стоу на миг задумался и спросил:
— И это третий секрет чая?
Ирландец рассмеялся.
— Нет. Третий секрет чая остается недоступным.
На самом-то деле Чарльз Стоу полагал, что догадался, где следует искать третий секрет, но прежде чем он открыл рот, Пирли, предвосхищая вопрос, который собрался задать его компаньон, произнес:
— Кстати, если ты надеешься встретиться с Лю Чэном, к Вану обращаться бесполезно. Он тебя туда не отведет.
После этого до самой реки они шли, не обменявшись больше ни одним словом. Перед тем как сесть в ожидавшую его джонку, Пирли положил руку на плечо Чарльза и прошептал:
— Ты твердо решил остаться?
— Да.
— Ну что ж, приятного тебе пребывания в Хучжоу. Ван поможет тебе отобрать на мануфактуре самый лучший чай. Когда сделка будет заключена, отошлешь мне его в Шанхай. На, держи, это пропуск, который откроет тебе все двери в Китае.
И он протянул Стоу бумагу, покрытую иероглифами.
* * *
Пирли взошел на джонку, и она отчалила от берега. Ван крикнул, сложив рупором ладони:
— Не беспокойтесь! Ваш друг здесь в безопасности!
Пирли кивнул головой в знак того, что слышит, помахал рукой, и вскоре джонка, влекомая течением, исчезла за излучиной.
Чарльз Стоу остался в одиночестве в стране, которой совершенно не знал, и чувствовал себя несколько потерянным. Он обернулся и увидел, что Ван внимательно смотрит на него.
— Теперь, господин Стоу, вы мой гость. И то, что я открою вам, вы не сможете забыть до конца жизни.
* * *
Чарльз Стоу остался работать у Вана. Потекли спокойные, безмятежные дни.
Утром он вставал вместе с солнцем, завтракал диковинными фруктами на затененной террасе, где цвели растения, пряный аромат которых волновал его кровь. Затем он отправлялся на мануфактуру и с безмерной тщательностью отбирал чай, чтобы затем отослать его Пирли. Вечером возвращался к Вану, где его ждал ужин в зале, украшенном так богато, что когда Стоу впервые вошел туда, то подумал, будто попал во дворец.
Перед сном он записывал в дневник несколько строчек впечатлений, а также немногие китайские слова, которые он выучил за день.
Стоу думал, что никогда больше не увидит женщину, о которой ему сказали, что она была женой Лю Чэна. И потому решился расспросить о ней у Вана.
Произошло это вечером, после ужина. Небо было усыпано звездами, стояла какая-то неимоверная тишина.
— Где я могу увидеть ее?
Ван взглянул на Стоу так, словно впервые увидел его.
— Где сейчас та танцовщица, что была женой Лю Чэна?
— В городе, в Хучжоу. Но вы поступите неразумно, если пойдете к ней.
— Почему? Мне кажется, я не подвергаюсь никакой опасности. И никто не может запретить мне повидаться с этой женщиной. Равно как и увидеться с Лю Чэном.
Китаец резко выпрямился. На лице его появилось отчужденное выражение, и он возразил:
— Вы заблуждаетесь. В Китае для иностранца все представляет опасность.
Ван несколько секунд молчал и только после этого продолжил:
— Впрочем, вы, разумеется, вольны поступать так, как вам угодно.
* * *
Как-то утром, когда Чарльз Стоу зачерпывал воду из нефритового фонтана, к нему подошел Ван.
— Вы вправду хотите узнать о чае все?
Чарльз Стоу ответил, что это самое сокровенное его желание.
— В таком случае вы должны отыскать третий секрет.
Поскольку англичанин никак не прореагировал, Ван спросил:
— Вы уже догадались?
— Мне кажется, да.
— Я вас слушаю, господин Стоу. Англичанин несколько секунд молчал, а затем Ван услышал тот ответ, которого он и ожидал:
— Третий секрет чая — это Лю Чэн. Я прав?
Лицо Вана осветилось улыбкой.
— Вижу, вы действительно нашли его.
— Это было не так уж трудно.
— Да, вы правы. Без Лю Чэна нет наилучшего чая.
— Но что о нем знаете вы, если даже не видели его лица?
— Достаточно, чтобы испытывать к этому человеку почтение и работать на него до конца своих дней.
— Вы боитесь его. Вы все его боитесь. Почему вы трясетесь перед ним?
— Посмотрите на меня, господин Стоу. Разве я трясусь?
Англичанин ответил легким поклоном. У Вана на все был ответ.
— Кто он? Кто он в действительности? Его лицо восхитительно прекрасно или же до того уродливо, что вызывает ужас? Почему он скрывается ото всех? В чем причина?
— Вам и впрямь так хочется это знать? По лицу Стоу пробежала тень, но, похоже, он уже принял решение.
— Да.
— Та женщина, что была женой Лю Чэна, сможет, наверное, вам помочь. И к тому же…
Ван протянул англичанину визитную карточку, на которой по-китайски и по-английски был написан адрес.
— …она передала мне эту карточку. Для вас.
* * *
Чарльз Стоу вышел из дома Вана и отправился в город по адресу, указанному на карточке. Это оказалась торговая, самая многолюдная улица Хучжоу. Большой дом с зелеными ставнями. Наглухо закрытыми. Массивная деревянная дверь. Стоу постучал. Вышла служанка и улыбнулась ему. Не говоря ни слова, он протянул ей карточку. Улыбка служанки стала еще благожелательней.
— Прошу вас, заходите, — пригласила она.
Она говорила по-английски с чуть заметным очаровательным акцентом. Стоу последовал за нею по длинному коридору, стены которого были увешаны маленькими удлиненными зеркальцами. В конце коридора находилась дверь красного дерева.
— Это здесь. Входите, госпожа ждет вас.
Служанка постучала в дверь и удалилась.
Он вошел в комнату. Стены, обитые войлоком, множество безделушек и растений. Никакого освещения, только полоски света, пробивающегося сквозь закрытые жалюзи. Два кресла, низенький столик, на котором стоит чайный сервиз из серебра, украшенного чеканкой, на стенах картины. И аромат благовоний. Стоу сделал несколько шагов и услышал:
— Вы хотели видеть меня?
Чарльз Стоу обернулся, в самом темном углу комнаты на диване, обтянутом шелком, лежала женщина. Лица ее он не видел, выделялись только красные, как зрелый плод, губы. Она открыла жалюзи, и комнату залил свет. Да, то была та самая женщина, и была она такая же прекрасная и таинственная, как и в тот раз, когда он впервые увидел ее. Одета она была в зеленый шелковый халат. У нее были длинные черные волосы. И огромные зеленые глаза.
В руке она держала трубку с опиумом.
— Ван дал мне вашу визитную карточку и сказал, что вы желаете меня видеть.
Женщина кивнула головой, указав ему на кресло.
— Садитесь, пожалуйста.
Она встала с дивана, положила трубку в пепельницу и уселась в кресло напротив.
— Чаю?
— С удовольствием.
Она налила кипяток в серебряную чашку с выгравированной птицей и заварила чай. Когда чай настоялся, подала ему чашку и с улыбкой сказала:
— Я знаю, вас зовут Чарльз Сноу.
Англичанин поклонился.
— А могу я спросить ваше имя?
Какой-то миг она была в нерешительности, но потом ответила.
— Меня зовут Лоан.
Чарльз Сноу был потрясен красотой этой женщины. Ему нравилось в ней все, вплоть до ее мелодичного имени. Наблюдая за ее изменчивым лицом, он чувствовал, как им овладевает любовь, и уже испытывал первые любовные страдания.
— Вы танцовщица?
Она рассмеялась и возвела глаза к небу.
— Нет, нет, Бог меня хранит от этого. Я танцую вовсе не для заработка, а ради удовольствия видеть, как мужчины теряют от меня голову.
— В этой игре вы достигли совершенства. Вы необыкновенно красивы. Я был очарован вами с первой минуты, как только увидел вас. И с той поры не переставал о вас думать.
— Меня это ничуть не удивляет.
Лоан взяла трубку, сделала затяжку и промолвила:
— Я прекрасней всех, если говорить правду, и уродливей всех, если солгать вам.
Озадаченный Стоу не знал, что ответить.
Она рассмеялась, отхлебнула глоток чая и сменила тему:
— Как поживает Пирли?
Вопрос этот не вызвал удивления у Чарльза Стоу.
— Надеюсь, хорошо.
— Вы ведь не очень давно знакомы с ним, не так ли?
Она произнесла это тоном, не требующим ответа. Поднося к губам чашку, она внимательно смотрела на Стоу.
— Почему вы приехали в Китай?
— Потому что я люблю чай.
Лоан улыбнулась.
— Все мужчины говорят, что приехали сюда из-за чая, но на самом деле они приезжают за любовью и деньгами.
Англичанин промолчал.
— Я уверена, вы такой же, как остальные. Вы покупаете и продаете чай, но любите женщин и пьете спиртное.
— Да, бывает. Но я люблю чай. Я действительно его люблю… и еще я уверен, что уже люблю вас.
С мгновение Лоан пристально смотрела на него, потом поставила чашку на столик, встала и молча подошла к Чарльзу Стоу. Она села на поручень его кресла, ее зеленые глаза смотрели в его глаза, ладонь легла на лицо Чарльза, и указательный палец стал медленно перемещаться от виска к уголку рта. И вдруг она наклонилась к нему и поцеловала.
В этот миг халат сполз у нее с плеча, приоткрыв кусочек спины. И Чарльз Стоу с удивлением обнаружил, что на плече у нее вытатуирован цветок мака.
Сноу никогда не встречал женщин с татуировками. Эта особенность Лоан показалась ему вызывающе эротической, и потому, когда она оторвала свои губы от его, он не удержался и спросил:
— А что означает эта татуировка?
— Это цветок белого мака.
Чарльз молча смотрел на нее.
— Вы никогда не пробовали опиум? — поинтересовалась она.
Он отрицательно покачал головой.
— Опиум одновременно ласков и безжалостен. Почти как любовь.
Она снова поцеловала его и сказала:
— Если к нему привыкнешь, бросить его очень трудно.
Лоан подняла голову.
— Не я выбрала эту татуировку. Опиум — это любовь, которую не выбирают.
Стоу спросил:
— Кто такой Лю Чэн?
Она с грустью взглянула на него.
— Вы из-за этого пришли?
— Нет. Я пришел ради вас. Но мне необходимо знать, что собой являет человек, который был вашим мужем.
Лоан поправила выбившуюся прядь волос и сказала:
— Лю Чэн — тот самый человек, которому я обязана… этим цветком опиумного мака. Да, я ушла от него, это правда. Но он все равно остается моим мужем. И никогда не перестанет им быть.
— Я вас не понимаю.
— В Китае с женщиной можно развестись. С мужчиной — нет. Таков закон, и с этим ничего не поделаешь. Лю Чэн — человек могущественный. А могущественного человека, как он, так просто не бросают.
— Ван тоже могущественный человек. И он может взять под свою защиту.
Лоан взглянула на Стоу и рассмеялась.
— Ван ничто в сравнении с Лю Чэном. Лю Чэн — это наивысшее могущество. Ничто и никто не смеет ему противиться. Он неизменно колеблется между мраком и светом. Между безобразным и прекрасным.
— Как вы познакомились с ним?
Какое-то мгновение Лоан словно бы пребывала в нерешительности, но все-таки ответила:
— Я была еще ребенком, а Лю Чэн был уже властелином чая. Мой отец работал на него, и после его смерти Лю Чэн покровительствовал мне. Много лет у меня не было никаких причин жаловаться на него, но видела я его очень редко. Он непрерывно плавал вверх и вниз по Зеленой реке, подобно государю, объезжающему свои владения. То был человек настолько почитаемый, настолько могущественный, что все трепетали от одного звука его имени. Он умел быть щедрым со своими людьми, когда те выказывали беспримерную отвагу, но и крайне жестоким и беспощадным, стоило кому-нибудь из них совершить малейшую оплошность. Он мог осыпать человека золотом, но мог и отрубить ему голову. Я поистине думаю, что он желал быть подобным некоему божеству.
— И вам он казался именно таким, да?
— Да. До того дня, когда я узнала, что он предназначил меня себе в жены. И что он готовит нашу свадьбу.
Неожиданно Лоан содрогнулась и умолкла.
— А что произошло в тот день?
— Я плакала. Но ничего сделать не могла. Свадьба состоялась. То было великолепное празднество. Я стала женой Лю Чэна. И была ею всего один год. На следующий день после годовщины нашей свадьбы я убежала. Я покинула горы и укрылась здесь, в Хучжоу.
— Как он на это прореагировал?
— Впервые кто-то осмелился в чем-то отказать ему. Он пришел в безумную ярость. С той поры я в опасности. И я знаю, что когда-нибудь он придет за мной.
Чарльз Стоу собирался что-то сказать, но она опередила его:
— Разумеется, если он умрет, я стану свободной. Но никто не способен убить Лю Чэна. Никто!
— Но он же не невидимка.
— Нет. Он невидимка. Никто ни разу не видел его.
— Но вы ведь могли бы узнать его и…
Лоан опустила глаза и со вздохом ответила:
— Вы заблуждаетесь. Я никогда не видела его лица.
Чарльз Стоу недоверчиво пробормотал:
— Но как это могло быть?
— Так было. Он всегда представал передо мной с лицом, закрытым покрывалом. Ночью он приходил ко мне на ложе в полной темноте, а уходил до рассвета.
— Невероятно!
Лоан поднесла к его губам палец.
— Я слишком много вам рассказала. И теперь прошу вас удалиться.
У Чарльза Стоу на устах были тысячи вопросов, но задал он один-единственный:
— Когда я снова увижу вас?
* * *
Чарльз Стоу вернулся в дом Вана. Китаец ждал его, сидя на циновке.
— Она открыла вам свое имя?
— Она сказала, что ее зовут Лоан.
— У нее есть и другое имя.
— Какое?
— Я не могу вам его назвать. Это имя, которое в Китае не произносят. Считайте, что ее зовут Лоан. Вы что-то хотели у меня спросить?
Англичанин решил не углубляться в эту новую тайну.
— Вы ведь защищаете эту женщину от гнева Лю Чэна?
Ван улыбнулся.
— Нет. Против гнева такого человека я бессилен. Когда он мне прикажет, я доставлю ее к нему. Но думаю, он ждет, чтобы она вернулась по собственной воле. Тогда он не потеряет передо мной лицо. И в конце концов она подчинится ему, я в этом уверен.
— А ее татуировка, цветок опиумного мака, что он на самом деле означает?
Ван ответил не сразу. Сперва он взял фарфоровую чашку, на которой был изображен зеленый дракон, потом неспешно, вслушиваясь в музыку льющейся воды, наполнил ее из чайника изысканнейшим, драгоценнейшим чаем и только после этого ответил.
— Это означает, что она принадлежит Лю Чэну. Красивая татуировка, не правда ли? Вы были бы не прочь сделать такую же?
Чарльзу Стоу стало не по себе. Но он овладел собой, принял чашку, которую протянул ему Ван, отпил глоток и сказал:
— Я сюда приехал, потому что люблю чай, а вовсе не затем, чтобы становиться чьей бы то ни было собственностью.
Довольно долго Ван сохранял невозмутимое молчание. Потом встал, повернулся, спустил халат и продемонстрировал свое плечо, на котором была точно такая же татуировку, как у Лоан.
— То же самое говорил себе и я, прежде чем начал работать на Лю Чэна.
* * *
Чарльз Стоу больше не заводил разговоров с Ваном ни о Лоан, ни о тайне, окутывавшей этого загадочного Лю Чэна. Китаец тоже не затрагивал эту тему. То был словно молчаливый договор, общая тайна, ожог, который уже не ощущаешь, но память о котором остается записанной на коже.
И все же однажды, когда англичанин сидел в задумчивости у нефритового фонтана, Ван обратился к нему с такими словами:
— Не думайте о Лоан, не надо.
— Как вы догадались, что я о ней думаю?
Китаец усмехнулся.
— По вашему лицу можно читать как в раскрытой книге.
По телу Чарльза Стоу пробежала дрожь, столь же неуловимая, как трепет листьев чайных кустов под утренним ветерком.
— Я должен встретиться с Лю Чэном.
— Зачем?
— Я хочу жениться на этой женщине.
— Но для этого вам придется убить вашего соперника. Вы понимаете это?
— Да.
Молчание.
— Ну что ж, это ваше желание и право. Но прежде вам нужно будет добраться до него.
* * *
Назавтра Ван разбудил англичанина с первыми лучами солнца.
— Поднимайтесь. Пора идти.
На террасе Чарльз Стоу осведомился у Вана:
— Куда мы идем?
— На мануфактуру. Не забывайте, вы приехали сюда ради чая.
Они вдвоем отправились на мануфактуру и трудились там весь день. Ван учил своего гостя следить за разными стадиями вызревания чайного листа. Стоу, как обычно, молча слушал наставления, мысленно отмечая все то, что вечером он занесет в дневник.
Когда пришла пора нести отобранные партии в город, люди Вана вскинули ящики с чаем себе на спины. Перед тем прошел сильный дождь, и кули продвигались по покрытой грязью тропе довольно медленно, так что дорога заняла много времени и Стоу успевал отклоняться в стороны. Он неоднократно сходил с тропы и с любопытством рассматривал неведомые кусты. Когда он в очередной раз присоединился к процессии, его поджидал Ван. Он стоял посреди дороги, и в глазах его читалось раздражение.
— Где вы были?
— Да там.
И Стоу сделал неопределенный жест, указывая куда-то за стену деревьев.
— Больше не отклоняйтесь в сторону. Вас могут убить.
Чарльз Стоу нахмурится. У него ни на секунду не возникало чувство, что ему грозит какая-то опасность.
— Не забывайте: вы — англичанин, и вы находитесь в Китае.
* * *
Через час они пришли в город, и Ван поинтересовался:
— А вы не хотели бы обменять этот зеленый чай на синий?
Стоу с интересом взглянул на него. Он никак не ожидал такого предложения.
— Пожалуй, да, — простодушно ответа он.
— Идите за мной.
Они подошли к какой-то лавке. Там их встретил человек, которому, похоже, было заблаговременно известно об их приходе. Он провел их на задний двор, где несколько женщин, склонясь над чанами, перемешивали чайный лист, отливающий глубокой синевой. И вся лавка была заполнена чаем этого восхитительного оттенка. Чарльз Стоу приобрел десять ящиков.
Когда же они возвращались в дом Вана, Чарльз поинтересовался у своего гостеприимного хозяина:
— А в чем заключается секрет синего чая? И почему он есть только в Китае и нигде больше?
Китаец добродушно глянул на него и рассмеялся.
— Это обыкновенный зеленый чай, к которому подмешано немного гипсовой пудры. Оттого он и становится синим.
Англичанин понял, что его провели, и понял, что все они стали жертвами мошенничества китайцев. Этот чай продавался в Лондоне по баснословным ценам, хотя был ничуть не лучше любого другого.
А Ван не без ехидства заметил:
— Китайцы не пьют синего чая. Он предназначается для англичан.
* * *
На другой день они оба опять были на мануфактуре, где Ван дал отведать гостю черный чай, который тут производили. Чарльз Стоу он показался гораздо ароматней всех прочих чаев, которые он пробовал раньше.
Англичанин был в полном восторге. Лю Чэн, где бы он ни укрывался, был поистине владыкой чая, и никто не мог соперничать с качеством производимой им продукции. Чарльзу Стоу закупил большое количество этого чая, после чего они оба отправились домой.
Когда они шли мимо реки, им повстречалась джонка курильщиков опиума. Уже начало смеркаться, и на небе зажглись первые звезды. Джонка, на которой горели два факела, в тишине проплыла мимо них. Чарльз Стоу заметил, что на ней лежали несколько человек, которые курили длинные трубки. У всех у них были исхудалые лица, впалые щеки и затуманенный взгляд. Казалось, будто они окутаны неким туманом, подобно существам, утратившим душу.
* * *
Чарльз Стоу не оставлял намерения освободить Лоан. Однажды он весьма настойчиво стал расспрашивать Вана, где находится Лю Чэн. Лицо китайца стало непроницаемым.
— С Лю Чэном встретиться нельзя. И я действительно не могу отвести вас к нему.
— Мне казалось, что для вас нет никаких запретов.
— Напротив, есть. Существует категорический запрет вызывать неудовольствие Лю Чэна. А половина чайных плантаций в Китае принадлежит ему.
— А кому принадлежит вторая половина?
— Императору.
Ван уселся по-китайски на циновку, пригласил англичанина сесть рядом и попросил:
— Не будем больше говорить об этом.
Он хлопнул в ладоши, и тотчас явился слуга с подносом, на котором стояли чайник с чаем и семь фарфоровых чашек с разными рисунками. Ван выбрал себе чашку, на которой был изображен цветок опиумного мака, а гостю предложил с рисунком, представляющим обнаженную женщину. Чарльз Стоу медленно пил чай, поглядывая то на изображение нагой женщины, то на своего хозяина, чье могущество теперь казалось ему весьма сомнительным.
— Господин Ван, а какого рода службы требует от вас Лю Чэн взамен за этот чай?
Заданный вопрос был не слишком учтивым. Таков же был и ответ:
— Это вас ни в коей мере не касается.
— Даже в том случае, если речь идет о чем-то запретном?
Глаза китайца вспыхнули. В них явно читалось озлобление.
— Я полагаю, вам самое время возвратиться в Шанхай. Пирли, должно быть, заждался вас.
Ван встал и без единого гневного слова или жеста покинул комнату. Чарльз Стоу еще долго сидел, не трогаясь с места, но никаких сожалений он не испытывал.
Потом он неспешно пил еще не остывший чай, любовался обнаженной женщиной на фарфоровой чашке, постепенно осознавая, что только что нажил себе врага.
* * *
К ужину Ван не вышел. Он оставался незримым, точь-в-точь как Лю Чэн, которого никто никогда не видел.
Ночью Чарльз Стоу никак не мог заснуть. Он долго лежал на ложе и смотрел в окно на звезды, прекрасно понимая, что здесь он ими любуется в последний раз.
А когда ему наконец удалось заснуть, его долго мучил томительный сон: ему снилось, будто он плывет на джонке с призраками курильщиков опиума и каким-то человеком, у которого не было лица.
* * *
Чарльз Стоу прислушался к голосу разума и решил вернуться в Шанхай. Двадцать дней плыл он по Зеленой реке, прежде чем прибыл туда.
Пирли он нашел в одном из кафе. Ирландец собирался продать тридцать ящиков чая английскому негоцианту, некоему Томасу Гаррисону. Гаррисон уже разорил половину шанхайских купцов. Первым делом он объявил, что заплатит при следующей сделке. Пирли на это не соглашался. После часовых переговоров они наконец пришли к договоренности об отсрочке доставки и взаимоудовлетворяющей цене, правда, ниже существующей на рынке.
Когда переговоры были завершены и покупатель ушел, Пирли обратился к своему компаньону:
— Я уже думал, что никогда с ним не развяжусь.
— Ты неплохо выпутался, — заметки Стоу.
— Еще бы! Гаррисон — это разбойник наихудшего разбора. И расплатится со мной он не деньгами. Поставит взамен другой товар.
— Зачем же тогда ты продал ему чай?
— Скажем так, у меня не было выбора.
Пирли положил на ладонь несколько чаинок и дал понюхать компаньону.
— Ну как, аромат чая из Хучжоу тебе нравится?
Однако Чарльз Стоу не сей раз собирался говорить не о чае, а совсем на другие темы. В частности, о цветке белого мака, вытатуированном на плече одной женщины…
— Я узнал, что ее имя Лоан. И что у нее татуировка на плече.
Пирли поднял голову.
— И ты что, видел ее?
— Да.
Англичанин долго молча смотрел на Пирли, потом произнес:
— Мы ведь с тобой теперь компаньоны.
— В определенном смысле. Ты работаешь на меня, и я плачу тебе процент. А больше тебе знать ничего не нужно.
— Нет, отношения у нас более тесные. Не забывай, что мы с тобой заключили договор. Договор на крови!
Это напоминание явно подействовало на Пирли.
— Хорошо. Чего ты хочешь?
— Знать некоторые вещи.
— Я тебя слушаю, — сказал ирландец, наливая себе виски.
Чарльз Стоу набрался решимости и заговорил:
— Я хочу знать, кто эта женщина и какое отношение имеет она к твоим и Вана торговым делам. Я хочу знать, кто такой Лю Чэн, которого, похоже, все боятся и которого никто не видел. И наконец, я хочу знать, кто ты, ирландец, на самом деле и чем ты оплачиваешь весь этот чай.
На лице Чарльза Стоу не было и тени улыбки. Он судорожно сжимал стакан с виски. Сидел он весь напрягшись, и голос его был поразительно холоден. Пирли посмотрел ему в глаза и сказал:
— Насколько я понимаю, тебе очень хочется узнать, каков вкус у неприятностей.
* * *
В тот вечер в темном кафе Пирли, куря сигару за сигарой и время от времени прикладываясь к стакану с виски, рассказал Чарльзу Стоу про свою жизнь.
Он никогда не встречался с Лю Чэном и работал только с Ваном. Лоан он почти не знал, как не знал и про ее татуировку. Еще он сказал, что не знаком ни с кем из тех, кто работает на Лю Чэна. И что ему неизвестно, какие темные дела обделывают Ван и Лю Чэн, и что в них он ни в коем случае никогда не стал бы принимать никакого участия. А еще заявил, что предпочел бы умереть на месте, нежели утратить дружбу Чарльза Стоу.
А потом он вдруг заявил, что у всех ирландцев доброе сердце, но все они отъявленные вруны, и, только крепко перебрав спиртного, они способны прекратить вранье и выложить все, что у них на совести.
Чарльз Стоу заказал вторую бутылку виски. До полуночи было еще далеко, так что время не поджимало. А терпения ему было не занимать, и он готов был, если понадобится, просидеть хоть до рассвета, но узнать правду. Он не давал стакану ирландца опустеть и видел, что алкоголь начинает действовать на компаньона.
Когда вторая бутылка опустела и Пирли по всем признакам был изрядно пьян, Чарльз Стоу наклонился к нему и прошептал:
— Ну теперь-то ты мне скажешь правду.
* * *
Пирли признался ему, что познакомился с Лоан три года назад и ей обязан встречей с Ваном, без связи с которым его торговая фирма никогда не стала бы такой процветающей. Признался, что весь этот великолепный чай наилучших сортов проходит через мануфактуру Вана, но он, Пирли, приобретает его непосредственно у Лю Чэна в обмен на опиум. Он также сообщил, что при посредничестве Гаррисона поставляет Лю Чэну столько опиума, сколько тот просит, и что британские власти принимают участие в этой незаконной торговле.
— Но зачем окутывать такой тайной этот обмен чая на опиум? — недоумевал Чарльз Стоу.
— Китайское правительство запретило покупку и продажу опиума. Всякий торгующий опиумом подлежит смертной казни.
— Так вот почему я понадобился тебе. Чтобы рисковать вместо тебя, да?
Я неплохо плачу тебе за тот чай, который ты мне доставляешь. А все, что связано с опиумом, тебя не касается. Не ты отвозишь партии опиума Лю Чэну. Так что ты не подвергаешься никакому риску. На что, ответь, тебе жаловаться?
Пирли намеревался напомнить о договоре на крови, который их связывает, но никакой надобности в этом не было. Чарльз Стоу прекрасно понимал, что после всего, что он сейчас узнал, у него не осталось никакой возможности выйти из дела.
— Когда ты должен доставить очередную партию Лю Чэну?
— Каждый месяц отправляется джонка к верховьям Зеленой реки. А зачем тебе? Хочешь принять участие в этом вояже?
— А почему бы и нет?
Пирли расхохотался.
— Сопровождать запрещенный товар по реке, полной опасностей, и рисковать жизнью только ради того, чтобы встретиться с человеком, который убьет тебя, как только ты явишься к нему? Ты неисправим.
— Я первым убью его.
— Даже китайским властям не удалось схватить его. Ты знаешь, сколько людей вернулось оттуда с головой, отделенной от туловища? Ты тоже хочешь лишиться головы?
— Я уже ее потерял. Я хочу эту женщину.
Англичанин встал со стула и собирался уже выйти из кафе. Но в последний момент что-то его удержало. Судорожно впившись пальцами в спинку стула и пристально глядя в глаза ирландцу, словно пытаясь заглянуть ему в самую глубь души, он бросил:
— Последний вопрос. Как ее имя?
— Чье?
— Лоан. Ван мне сказал, что у нее есть и другое имя.
Пирли нахмурился.
— Я забыл его.
Чарльз Стоу решил, что настаивать нет смысла.
— Если память к тебе вернется, дай мне знать.
Стоу кивнул Пирли и вышел из кафе. Когда он уже переступал порог, у него за спиной раздался голос ирландца, изрядно охрипший после чрезмерного потребления спиртного и нескольких выкуренных сигар, однако интонация его позволяла поверить, что сказанное — правда.
— Мне помнится, ее называли Опиум.