— Бабушка, это я виновата во всем.

Каджол вытерла слезы, набегавшие по щекам, и посмотрела на пожилую женщину, сидевшую в кресле. Ее лицо не изменилось, даже после того, как доктор объяснил, что у ее внука воспаление. Она отказалась от госпитализации, мотивируя тем, что домашние стены лечат лучше.

Но Каджол боялась иного… Глаза старушки были холодны, а губы крепко сжаты, словно она сдерживала поток терзающих ее слов.

— Иди к мужу — сказала бабушка, однако чувствовался в ее словах скрытый подтекст. Останься, расскажи и утеши.

— Он… защищал меня от напавших бандитов, так мы и познакомились. Я… несу одни несчастья. Я безродная и нищая. У меня… — всхлипывала Каджол, но женщина остановила ее взглядом и снова приказала:

— Иди к своему супругу.

Она готова была простить ему всё, принять его таким, какой он есть, даже то, что он насильно сделал ее своей женой.

Разум говорил, что эта ненависть, которая слегка отступила из — за сильнейшего чувства жалости, а сердце впервые молчало. Оно ничего не говорило, а просто учащенно билось.

— Бабушка… — она протянула руку, но не решилась коснуться ее. Все гости уже давно разошлись, а бывшая его невеста куда-то уехала. Старушка сидела одна в большом зале, где господствовала тьма. Она не позволяла слугам включить свет.

Каджол медленно направилась в спальню. Спальню, которая уже стала их, совместной. Ее муж безжизненно лежал в постели. Его глаза были закрыты, а длинные ресницы придавали ему неземную красоту.

Она чувствовала вину. Он из — за нее в таком состоянии. Он спас ее. Прежняя Каджол хотела вторгнуться в ее границы, но нынешняя Каджол жестко пресекла ее попытки.

Он сделал тебя своей женой насильно! Он отвез твоего отца в Швейцарию, не поставив тебя в известность! Он разрушил твою жизнь!

Он же когда-то спас именно эту жизнь…

Искупавшись и переодевшись в принесенное слугами обычное бежевое сари, Каджол посмотрела на себя в зеркало. Проведя пальцем по пробору и окрасив его в синдур, она закусила губу. На шее блестела золотая мангалсутра, которая будто призывала о том, что теперь ее жизнь тесно переплетена с его.

Услышав стон, Каджол вернулась в спальню. Прем стонал и мял простыни, а тело его содрогалось от приступов дрожи.

Он был сильно ранен в плечо, но не было ничего такого, из-за чего стоило бы опасаться за его жизнь. Рана воспалилась, и в течение нескольких дней его будут мучить жар и лихорадка.

Слова доктора до сих пор были слышны в ее ушах. Она окунула тряпку в холодную воду и приложила к горячему лбу. Казалось, он немного расслабился.

Каджол осторожно опустилась возле него на колени и взяла его горячую руку в свою. Вот так просто чувствовать его тепло. При других обстоятельствах она отдала бы всю свою жизнь…

Сейчас же все изменилось. Что за невеста она, которая в первую брачную ночь ухаживает за своим мужем, вместо того, чтобы получать от него ласки?

От этой мысли дрожь прошла по ее телу. Каджол захотела отнять свою руку, но почувствовала, как мужчина переплел их пальцы. Он замотал головой и начал шептать в бреду:

— Папа, не причиняй маме боль… Папа, нет… Мамочка, не уходи от меня, ведь я жить без тебя не смогу. Мама! Мама! Мама!

С каждым словом он повышал голос, и в следующую секунду Каджол не выдержала и прижала его голову к своей груди.

Его терзали душевные страдания. Она чувствовала это, но не понимала, что. Он богат, холоден и беспощаден — прикрытие или истинная сущность?

Она ненавидела его.

Да, она его ненавидела. Да, она хотела, чтобы он исчез. Но не желала, чтобы он полностью исчез.

Боже, как она этого хотела…

Боже, как она этого боялась…

Медленно проведя по его щеке, Каджол замерла. Она загнала комок чувств в самый далекий угол, не желая, чтобы они восстали вновь.

Она — его жена. Она просто выполняет свой долг.

* * *

Ему снилась мать…

Она звала его, но отец закрыл ей рот и начал избивать. Прем пытался помешать, но какая-то неведомая сила держала его. Потов внезапно все исчезло, но нежный голос вторгся в его сознание.

Только через несколько секунд он понял, что эта его жена. Каджол. Она звала его, не давая до конца провалиться в бездну, освобождаясь от страданий. О чем-то просила и что-то говорила. Крепко сжимала его руку и ласково гладила по щеке.

В бреду он пытается что-то шептать, но сил не хватает и на это. Он стискивает зубы и сжимает простыни в кулаках так, будто ему очень больно. А по коже градом катится холодный пот.

Каджол вновь наблюдает за этим и проклинает себя, что не может просто встать и уйти. Не может просто оставить его. Не может уйти из его жизни. Не может вычеркнуть его из своей.

— Что же ты, Прем, борись же… Прем, открой глаза… Прем…

Она звала его по имени. Никогда еще его имя не звучало так сладко и томительно, как в ее устах. И ради ее зова он готов был бороться со всеми невзгодами и болезнями…

Прем чуть приоткрыл глаза, наблюдая за девушкой в светло — розовом простом сари. Ее волосы были распущены. Под глазами залегли темные круги, а губы дрожали. Руки прикладывали к его лбу холодный компресс, а карие глаза излучали тепло и заботу. Но когда они столкнулись с его взглядом, то сразу покрылись холодной глыбой льда.

Он смотрел на неё, и видел в ней своё наказание. Но оно ему очень даже нравилось, и отказаться от него он был не в силах.

Каджол резко вскочила на ноги и отошла от него. Одна сторона ее безгранично радовалась тому, что с ним все в порядке, а другая… ненавидела ее за слабость.

— Каджол — хрипло позвал ее он. Девушка вздрогнула всем телом и закусив губу, приблизилась к нему — Воды, прошу.

Словно боясь, что их пальцы соприкоснуться, Каджол осторожно поднесла к его пересохшим губам стакан воды. Тот сделал несколько глотков и посмотрел на нее. Она же сразу отвела взгляд.

— Сейчас позвоню доктору Макешу и сообщу, что его пациент пришел в себя — ледяной ответ заставил застыть кровь в жилах. Этот голос принадлежал не той Каджол, за которую он смог выбраться из кошмаров.

— Ты ухаживала за мной? — Его губы расплылись в глупой улыбке. Каджол решила не подаваться искушению и пробормотала:

— Ты сделал меня своей женой. Чего ты еще ждешь от меня, Прем? Я делаю все так, как хотел ты. Примерная и покладистая жена. Что еще нужно?

Улыбка слетела с его лица. Прем. Она произнесла его имя твердо и без эмоций, будто подчеркивая каждую обиду.

— Каджол — прошептал Прем, но девушка уже покинула спальню, прихватив с собой поднос с лекарствами и водой.

Боль в плече уступила, освобождая место тупой боли в сердце. Он не понимал, почему ему так важно ее внимание.

Через несколько дней Прем окончательно встал на ноги и уже собирался пойти на работу. За все эти дни только холодный интерес к его здоровью и обычные приветствия связывали их. Они спали в одной комнате, но в разных местах. Он — на кровати, она — на кушетке. Он больше не слышал нежности в ее голосе. Не видел радости на лице и открытости, как в первые дни.

Сегодня он стоял у зеркало и нарочно делал вид, что не может завязать галстук. Прем, безусловно, умел делать все сам, но ему так хотелось ощутить легкие прикосновения к своей коже.

Он желал женщину так сильно, как не желал никого другого. Он хотел собственную жену, чтобы она грела его постель и его сердце.

— Каджол — громкий оклик мужа заставил ее перестать складывать сари и посмотреть на него.

На нём уже был дорогой чёрный костюм и белая рубашка. В руках он нёс галстук. Воротник рубашки, был поднят вверх.

За все эти дни она получила много подарков, в том числе и золото, на котором настояла бабушка, однако самый лучший был звонок отца. Он успокаивал ее, уверяя, что сейчас смотрит на мир другими глазами и благословил ее, но не знал ее отец, что своим счастьем она пожертвовала в тот день, когда давала надежду ему.

— Умеешь завязывать галстук?

Каджол кивнула:

— Да. Тебе помочь?

Девушка подошла ближе и взяла галстук. Прем был на голову выше неё. Она дышала ему в грудь.

— Ты не мог бы немного нагнуться? Боюсь, с моим ростом, нормально завязать галстук не получится, — он сделал пару шагов в сторону кровати, потом, взял крошечный пуфик и поставил возле Каджол.

— Вставай, — девушка послушно шагнула на пуфик. Их рост почти поравнялся, но Каджол всё равно была немного ниже. Она закинула галстук на шею мужа и начала делать узлы. Всё это время, Прем по неволе наблюдал за лицом девушки. Черные волосы заплетены в косу, бледная кожа. Пухлые губа прикушена, от чего у него по телу прошелся электрический заряд. Синдур на проборе указывал, что она принадлежит ему.

Его жена! Его женщина!

— Вот и всё, — он поморгал пару раз и отошёл, посмотрев в зеркало. Взяв в руки кейс, даже не сказав «спасибо», Прем ушёл, слегка хлопнув дверью. Он не заметил, что его жена осторожно слезла с пуфика и рухнула на пол, заливаясь горькими слезами.

Она всегда скрывала слезы. Сильная и целеустремленная она не хотела падать духом, даже, когда отказывалась по настоянию бабушки от своего магазинчика в пользу отца. Теперь у нее не осталось ничего, кроме боли и страданий.

Вечером, когда Прем вошел в спальню, то застал неприятную для него сцену: Каджол сидела возле зеркала и смотрела на мангалсутру. В ее глазах застыли слезы. У него сжалось сердце.

— Бабушка сказала, что ты ничего сегодня не ела — пробормотал Прем, подходя к ней и протягивая поднос с лепешками и карри — Возьми, Каджол.

— Не хочу — закричала она, развернувшись — Я хочу умереть. У меня нет смысла для жизни. Ты разбил все мои мечты. Ненавижу!

— Возьми, Каджол — снова повторил Прем, но девушка решительно покачала головой.

Эти слова причиняли ему невыносимую боль, изнутри его жгло чувство вины, из-за того, что он совершил.

Но Прем знал точно лишь одну вещь. Он никогда ее не отпустит. Просто не сможет расстаться с той, которая смогла проникнуть в его сердце.

По крайней мере, он её точно не любил, хотя…

Даже короткие перепалки с Каджол вызывали у него странное чувство удовлетворения, но он дико ненавидел те моменты, когда она обижалась. Хотелось взять всю боль на себя.

Нет-нет, он её совершенно не любил!

Подумаешь, ну и что, что внутри него разгоралось пламя страсти и нежности, которое он не чувствовал ни к одной женщине. Это ведь ничего не значит!

Нет, он не любил её.

Ему просто нравился запах её волос. Он отдавал какими-то цветочными нотками, казалось, настолько сильно, будто она специально выливает на себя тонну этого аромата.

— Не упрямься — примирительно сказал Прем — Ты целый день не выходишь из спальни. Но не губи свой организм. Поешь.

Она монотонно наказывала себя, оставаясь в комнате, где витал запах его одеколона. Специально делала себе больно, чтобы не дать какому-то более сильному чувству ворваться в ее сердце.

— Не хочу — снова перешла она на крик — Не хочу жить! Ты уничтожил меня! Следуя своим прихотям, ты поломал мне жизнь. Да будь ты…

Она не успела договорить, так как он приник к ее устам в нежном поцелуи, наполненном неизведанном не только для нее, но и для него чувством.