Грант рассматривал поверх бокала сидящую напротив женщину. «Она пережила гораздо больше, — решил он, — чем кажется на первый взгляд». В ее глазах сквозила ранимость. Нет, не постоянно: появлялась на мгновение и затем вновь пропадала. Это состояние длилось миг, но и его было достаточно, чтобы у мужчины появилось желание защитить ее. Интересно, известно ли ей об этом.

— Вы бывали в Новом Орлеане во время карнавала, мисс Тарантино?

— Я приезжала в Новый Орлеан, но ни разу не попадала на Марди Грас.

Она, вероятно, полагает, что это словосочетание характеризует все празднество. Приезжие всегда совершают одну и ту же ошибку. Хотя Грант и проживал в Калифорнии, он, частенько наведываясь в Новый Орлеан, считал себя старожилом. Ему нравилась яркость, праздничность города, особенно в эту пору года. Тут он оживал, на короткое время забывал о своих обязанностях и просто радовался жизни.

— На карнавал, — небрежно поправил ее Грант, водя пальцами по длинной ножке бокала. — Марди Грас — всего лишь последний день празднеств, праздничное неистовство перед тем, как мир затянет потуже пояс, предастся покаянию и сядет на сорокадневный пост. — Встретившись с ее взглядом, он улыбнулся собственной фразе, дословно заимствованной из тех книг по истории, которые его заставляли читать и запоминать в детстве. — Во всяком случае, таков был обычай. Теперь же, разумеется, это удобный повод для проведения массовых вечеринок.

Разговор на эту тему был ему симпатичен. Гранту всегда нравилось знакомить приезжих с местными нравами. Он любил эту пору года с ее неистовым безумием, которое было совершенной противоположностью его обычному стилю жизни. Вот почему он взял за правило приезжать сюда, как бы ни был занят.

— Карнавал длится целых одиннадцать дней. Начинается он шестого января. Двенадцать ночей, — уточнил он, а затем замолк. Его удивило выражение ее лица. Все, кто думал, будто знает его, постоянно приноравливались к нему, полагая, что так быстрее приобретешь его благосклонность. Она явно не собиралась подлаживаться. — Вы улыбаетесь. Неужто я сказал что-то потешное? Хотелось бы знать, что именно, чтобы время от времени я мог это повторить. Если только не я сам вызвал вашу улыбку.

Пожми сильно она его руку, разве не просочилось бы несколько капель его очарования на ладонь? Пожалуй. Этот мужчина, казалось, источал одни чары. Даже легкое прикосновение пальцев к ножке бокала казалось чувственным. Возникло такое ощущение, будто это он к ней прикоснулся.

Она мгновенно вскочила со стула.

— Я здесь не для того, чтобы брать интервью о карнавале, мистер О’Хара. Я тут для того, чтобы говорить о вас.

Лицо О’Хара расплылось в широкой улыбке. Она мне нравится, решил он. Эта женщина знает, чего хочет.

— Как вам угодно, — покладисто произнес он.

Если б он присмотрелся повнимательней, то смог бы обнаружить под маской решимости смущение.

— Я лишь пытался понять, насколько хорошо вы знакомы с подобными празднествами, — пояснил Грант.

— Зачем? — Ей вечно бывали подозрительны мотивы, которыми руководствовались люди. Она считала, что как раз это качество помогает проникать ей в суть событий. Но именно это и привело ее к одиночеству, побочному следствию подозрительности. — Неужели я отправляюсь в большое путешествие?

Он вспомнил о приглашении на королевский бал, что прислали ему.

— Ну, это позже, — пообещал Грант. — Однако вам, думаю, сегодня вечером следует быть поосторожней на улицах. В городе ожидается мощнейший ураган, но горожане решительно настроены на проведение празднества. То, что вы видели до сих пор, к вечеру усилится вдесятеро, гарантирую. Весь день праздничные шествия и парады сменяли друг друга, но настоящее столпотворение… — он произнес эти слова с нежной улыбкой, словно речь шла о любимой, но немного эксцентричной двоюродной бабушке, — начнется этим вечером. Стэн предупредил вас насчет бросков?

«Вероятно, нет», — догадался Грант. Он сомневался, что Стэн помнит, какой сейчас месяц, тем более — о том, что сейчас в Новом Орлеане проходит карнавал. Этот человек забыл обо всем на свете, кроме своего нынешнего занятия — а в последние десять лет им был журнал, — даже о личной жизни.

«Порой и я забываюсь за работой», — подумалось Гранту. Конечно, у него была личная жизнь, внешне удовлетворяющая его, на которую другие мужчины смотрели с завистью. Но ему чего-то не хватало. Он надеялся, что впереди его ждет нечто большее, нежели президентство в компании «О’Хара Коммюникейшнз».

— Броски? — Шайен растерянно посмотрела на него. — Что это, своего рода местный жаргон?

Так он и думал. Склонившись над маленьким столиком, он мгновенно создал доверительную атмосферу, в чем его соперникам всегда было трудно сравняться с ним.

— Местный ритуал. Во время шествия люди на платформах бросают вещи в толпу. Подарки, жетоны, — уточнил он. — Если что-нибудь упадет возле ваших ног, не подбирайте.

— И это все?

— Да, пожалуй. Если вы тотчас же попытаетесь подобрать эту вещь, то рискуете потерять палец или по крайней мере сломать его.

У всех, кто не раз бывал на карнавале, есть собственный набор страшных историй вперемешку с рассказами о грандиозных попойках.

— Если кто-нибудь бросит какую-то вещицу в вашу сторону и вы заметите это, поставьте на нее ногу в знак того, что это ваша собственность. Подождите, когда интерес поугаснет, и затем подберите ее.

«Великолепно, — храбро подумала Шайен, — я ему подыграю».

— Ногу-то я не потеряю?

«Неужто она заядлая спорщица?» — огорчился он.

Для шуток у него был слишком серьезный вид. Шайен начинала верить ему.

— Что за безделушки они бросают?

— Бусы из поддельного жемчуга, медальоны, иногда цветные фишки, — перечислял Грант традиционный набор предметов.

Шайен подняла брови.

— Вряд ли из-за этого стоит терять палец.

Он согласился с ней, но в поведении толпы есть нечто необъяснимое. Трудно понять, отчего люди стараются заполучить эти безделушки, а ведь он не раз присутствовал при подобном безумии.

— Толпу охватывает возбуждение. Люди борются друг с другом за маленькие символы минувшего праздника.

«Что же придумать, — размышлял он, — чтобы и в ее глазах вспыхнуло подобное волнение?»

— Каждый так или иначе оказывается вовлечен в происходящее здесь безумие, — их взгляды скрестились. — Даже самые хладнокровные.

«Уж я-то не окажусь вовлеченной», — подумала Шайен, но промолчала: не ребенок же она, чтобы говорить об этом вслух. А в интервью она отразит не собственные мысли по этому поводу, а взгляды О’Хара, за которым стоят корпорация, деньги, платежеспособная репутация.

— Все кричат бросальщикам, — продолжал объяснять Грант, — стараясь привлечь их внимание, умоляя, чтобы им что-нибудь кинули. — Он тихо рассмеялся, вспомнив женщин в черном одеянии и с серьезными глазами, которые длинной чередой прошли через его детство, приучая его к повиновению. — Говорят, лучше всего бросать в монашек, хотя всегда найдутся предприимчивые женщины, переодетые в монашек. Но много и таких, что сочтут: уж лучшей мишени, чем оголенное до пояса женское тело, не сыскать.

«Он, верно, шутит?» Шайен с трудом переварила странную картину: люди в ярких маскарадных нарядах на платформах швыряют в одетых монашками женщин декоративной бижутерией.

Однако О’Хара не походил на шутника, сочиняющего неправдоподобные байки.

— Ладно. Суть ясна, — промолвила она. — Я не стану охотиться за безделушками.

Грант довольно кивнул головой.

— Могу я осведомиться: какой маскарадный костюм вы выбрали?

Он по-прежнему спрашивает больше, чем она. Такое положение дел следует поскорее изменить.

— Я и не думала надевать маскарадный костюм, — честно ответила она. Подобная мысль не приходила ей в голову. Она приехала сюда работать, а не разгуливать по вечеринкам.

Ему не верилось, что кто-то сможет, оказавшись здесь во время Марди Грас, не надеть маскарадный наряд.

— Да, но так принято. Все носят.

«Почему бы нам не заняться любовью, Шайен? Все занимаются».

«Я не все, Джефф. Я не хочу вступать с мужчиной в интимные отношения, пока не выйду за него замуж: если ты не уважаешь мое решение, уходи».

И он ушел… прихватив с собой ее сердце.

«О чем это я?» — упрекнула себя Шайен. Она ведь долгие годы не вспоминала о Джеффе Долане. Тщательно запрятала всякое воспоминание о нем, вместе со своим выпускным альбомом, на дно картонной коробки и засунула ее в глубь большого стенного шкафа. Он был ее первой любовью, первым, кому она открыла свое сердце. А он-то лишь хотел насладиться ее грудью… так же, как и прочими сокровенными прелестями.

Шайен рассердилась:

— Пожалуй, я не надену маскарадный костюм единственно из желания выделиться.

«Ну, с этим у нее заминки не будет», — рассудил Грант. С таким лицом и с такой фигурой! И с таким голосом, который рождает воспоминания о выдержанном виски, налитом поверх меда.

— Всему свое время: есть время выделяться и время общности… хотя, должен заметить, вы бы выделялись даже в бесформенном балахоне.

Он понял, что смутил ее, и тактично пошел на попятный. Обычно стесненное положение деловых партнеров лишь подхлестывало его, когда он вел переговоры по приобретению какого-нибудь предприятия. Что же касается личностных отношений, он полагал: пользоваться чужой неловкостью нечестно.

Грант вынул небольшую книжечку из внутреннего кармана пиджака. Интерес, что тут же появился в ее глазах, не остался незамеченным. На страничке, уже наполовину исписанной, он набросал несколько слов.

— Я приглашу портного, чтобы он подобрал для вас маскарадный костюм на сегодняшний вечер.

Если она поддастся обаянию О’Хара, напомнила себе Шайен, это скажется на статье. А единственное влияние на свою работу, которое она признавала, было ее собственное. Да еще она, строго говоря, в долгу перед ним. Она ведь в гостинице остановилась под его именем. Свободных номеров на время карнавала не было, но О’Хара постоянно держал за собой в «Мэджести» два номера люкс на случай, если ему захочется остаться в городе, повеселиться здесь на празднике, а не ехать к себе на остров.

— Это не обязательно… — начала она было возражать.

Он отмахнулся.

— О нет, это необходимо. Вам уж не достать ничего подходящего — слишком поздно. — Бросив взгляд на наручные часы, Грант встал со стула. — Мне надо идти на встречу, но я, как и обещал, вечером буду свободен.

В первый раз с тех пор, как он проиграл Стэну интервью, оно, казалось, заинтересовало его.

— Вы не против, если я явлюсь к вам в номер, скажем, часов в шесть?

Уж на это она пойдет в последнюю очередь. Шайен не собиралась встречаться с этим мужчиной в интимной обстановке.

— Нет, полагаю, будет лучше, если мы встретимся, как и договаривались, на авеню Святого Карла. Скажем, на углу Святого Карла и Лафайета, как раз напротив площади?

Эта женщина не желает оставаться с ним наедине — вот так поворот.

— Уверяю вас, мисс Тарантино, я не кусаюсь.

— Зато я кусаюсь.

Ее резкий ответ можно было принять за скрытое предостережение, но он не внял ему.

— Послушайте, я не придерживаюсь каких-то общепринятых правил и норм в общении ни с кем, кроме как с отцом и Богом. Кстати, как ваше имя?

Она уже сказала ему. Очевидно, память у мужчин не так уж крепка, как говорят.

— Шайен.

Грант покачал головой.

— Я имею в виду ваше настоящее имя, то, что стоит в свидетельстве о рождении.

— Шайен, — повторила она снова. Он несколько промедлил с улыбкой, поэтому она решила: не будет вреда, если она уточнит кое-что. — Родители мои встретились на автобусной остановке в Шайене, штат Вайоминг.

Говорить, что они расстались там же несколько дней спустя, не стоило.

— Моя матушка была с причудами.

По его мнению, существует иное определение для людей, что дают собственным детям немыслимые имена. И все же оно было единственное в своем роде. Как и его хозяйка.

— Ясно, — промолвил он. — Ладно, Шайен, встретимся в шесть часов.

— Погодите, — окликнула она его, прежде чем он успел выйти из ресторана и сесть в ожидающий его белый лимузин. — Как я вас узнаю?

Черная бровь Гранта удивленно взметнулась.

— Я полагал, что вы хорошая журналистка. — Он ожидал, что ее рассердит его замечание, и обрадовался, когда она не приняла вызов. Ему были по нраву люди, уверенные в себе. — Это я вас узнаю.

Слишком уж неопределенно.

— Мужчины обычно не держат слова, как показывает жизнь.

Пожалуй, он неправильно судил о ней. Было кое-что, что ему не нравилось: матримониальный интерес, рассчитанный на потрясающую внешность.

— Феминизм?

— Жизнь, — поправила Шайен.

Бросив последнюю реплику, она быстро прошла мимо него и вышла на улицу.

Шайен хмуро рассматривала у окна греческую хламиду. Солнечные лучи проходили сквозь нее, как через решето.

— И для кого это? — спросила она стоящего позади мужчину.

Верный слову, О’Хара прислал посыльного, едва она добралась до своего номера. Посыльный, представившийся просто «Пьер», вкатил внутрь целый гардероб на колесиках и отказался уйти, пока она не подберет себе платье на сегодняшний вечер.

Пьер изобразил удивление. Его тонкое лицо, казалось, говорило ей, что ответ очевиден: «Для вас».

— Разве мистер О’Хара не сказал вам, чтобы принесли подходящую одежду?

— Не мистер О’Хара выбрал эти наряды, а я, — сообщил Пьер с обидой. — Он только назвал мне ваш размер.

— Мой размер? — Она прищурила глаза. — Откуда он знает мой размер?

— У мистера О’Хара наметанный глаз.

Пьер предложил ей еще один маскарадный костюм, назвав его платьем Снежной королевы. Прозрачный лиф был расшит узорами.

— Кто-то вашего, судя по всему, телосложения не прятал свои самые привлекательные формы, — ухмыльнулся он.

Шайен повесила костюм на вешалку.

— Глаза и душа — вот что во мне самое привлекательное, — сухо заметила она.

Пьер кротко вздохнул:

— Прекрасно. На тот случай, если вы окажетесь более склонны к романтике, нежели уверили его, он предложил еще кое-что.

Она не вполне поняла, что хотел сказать Пьер, а потому пропустила его слова мимо ушей.

Мгновенно Пьер достал длинное темно-зеленое платье с длинными рукавами и золотистой бахромой на одном плече. К нему прилагалась кокетливая шляпка, которую, заметил он, следует носить слегка набок.

Разложив перед ней новый маскарадный костюм, Пьер в ожидании поднял брови вверх.

Шайен провела ладонью по ворсистой ткани. Бархат. Он вызвал в ней смутные воспоминания.

— Что-то знакомое.

— В таком наряде Скарлетт О’Хара отправилась просить денег у Рэтта Батлера, — изрек Пьер. — Она сшила его из…

— …занавески, — продолжила Шайен, стараясь не показывать, что заинтригована. — Да. Я видела фильм. — Пять раз, но не обязательно всем знать об этом. Взяв из рук Пьера платье и приложив его к своей фигуре, она против воли улыбнулась собственному отражению в зеркале. — Ну что ж, коль мне все равно придется что-то надеть, то, полагаю, этот костюм подойдет.

Она положила платье на кровать. Кинув на нее раздраженный взгляд, Пьер быстро нагнулся и принялся расправлять юбку, чтобы та не помялась.

— А что будет на мистере О’Хара?

Пьер, продолжая хлопотливо равнять складки на платье, самодовольно ухмыльнулся:

— Мне не велено говорить.

Вздохнув, Шайен достала из тумбочки сумку и вынула оттуда бумажник.

— Двадцать долларов освободят вас от обета молчания?

Выпрямившись, Пьер закатил глаза, а затем изобразил тоску на лице.

— Помилосердствуйте. Сегодня вечером двадцати долларов не хватит и таксисту на чай.

Ему не повезло. Шайен могла позволить себе потратить лишь двадцатку. И, как сказал сам О’Хара, она журналистка. Отыщет его без подсказки.

— Что ж, в такое случае мне придется положиться на судьбу.

Выражение лица у Пьера было скорее удивленным, нежели обиженным.

— Как вам угодно.

«Дела идут не так хорошо, как я надеялась», — подумала Шайен, стараясь не давать воли своему раздражению. И виной всему это чертово платье.

Она качнула юбку вперед, чтобы легче было идти. Вечер оказался не по сезону прохладен, но даже это обстоятельство не шло на пользу: платье было таким тяжелым, словно весило целую тонну, и от ходьбы она покрылась потом. Шайен даже раскаялась в своем выборе. Во всяком случае, в греческом наряде ее походка выглядела бы непринужденней.

— Пожалуй, стоило надеть хламиду, — пробормотала она про себя.

К ее удивлению, Стэн, позвонив ей как раз тогда, когда она собралась покинуть гостиничный номер, подтвердил слова О’Хара: сегодня вечером будь осторожна.

— События надвигаются, — монотонно бубнил ей Стэн на ухо. — Гляди в оба. К такому ты, возможно, не готова.

Шайен тут же припомнила водителей грузовиков, останавливавшихся у придорожной закусочной, где она выросла, и покушавшихся на ее невинность. А ведь в ту пору она была почти ребенком. Она с ранних лет научилась защищаться. Благодаря советам добродушного повара из буфета, который более заботился о ее благополучии, нежели ее родительница. Мигель научил ее защищать себя и определять по глазам намерения мужчины.

— Ты, Стэн, даже не представляешь, к чему я привыкла, — сказала ему Шайен. — Однако благодарю тебя за внимание. — Прижав телефонную трубку плечом к уху, она пыталась при помощи двух заколок прикрепить шляпку к волосам. — Как ни странно, меня сейчас больше заботит твой приятель, чем толпы народа.

— Грант? — в его монотонном голосе появилась легкая нотка недоверия. — У него репутация дамского угодника, а не бабника.

Шайен не видела разницы:

— Одно и то же.

В первый раз на ее памяти Стэн выказал раздражение:

— В таком случае тебе следует подправить твой словарный запас. Первый любит женское общество, второй пользуется ими для собственного удовольствия. Знай ты подольше О’Хара, ты бы увидела разницу.

«Может быть, да, а может быть, нет», — подумала она, протягивая руку к небольшой, на шнурке, сумочке, что прилагалась к маскарадному костюму.

— Извини, но я не собираюсь так долго оставаться здесь.

Она в четвертый раз проверила, на месте ли фотоаппараты. Она привезла с собой и старую, обыкновенную камеру, и новый цифровой аппарат.

— Тут я пробуду столько времени, сколько понадобится, чтобы «Style», благодаря эсклюзивному интервью, сделался самым продаваемым журналом года.

— Кстати, не выпускай из рук фотоаппарата, когда выйдешь на улицу. Говорят, будто воришки половиной годовой прибыли обязаны одному этому вечеру.

— Благодарствую, теперь-то я буду чувствовать себя в полной безопасности, — с холодной язвительностью заметила она. — Я начинаю думать, что мне следовало одеться питбультерьером, а не изысканной сукой.

— Он что, заставил тебя нарядиться собакой? — недоверчиво осведомился Стэн.

— Нет, на мне платье Скарлетт О’Хара. — Она помолчала, а потом подумала вслух: — Интересно, связаны ли как-то эти фамилии.

Но тут ей стало ясно, что Стэн положил трубку.

Сейчас же, когда она старалась продраться сквозь толчею, ей нестерпимо хотелось избавиться от платья или, на худой конец, от юбки.

«Ни одна книга, ни один фильм не подготовили меня к тому, что я вижу воочию», — подумала она. Казалось, будто все гуляки поверили, что им дана полная свобода действий.

«Если можешь, сохраняй ясный ум, когда другие теряют его», — про себя бормотала она отрывок из стихотворения Киплинга, фотографируя безумные толпы на улицах и пытаясь протиснуться вперед, сохранив кости и фотоаппарат в целости.

Парадные шествия сходились на главных улицах. Все городские артерии затопил народ. Насколько хватало глаз, везде к одетым в маскарадные костюмы людям на платформах тянулся лес рук.

В воздухе стоял гвалт, и во все стороны летели подарки. Шайен пыталась разобрать слова и увернуться от даров.

Грузный мужчина прошмыгнул мимо нее, пытаясь поймать блестящее жемчужное ожерелье, брошенное со второго яруса платформы из папье-маше, которая, верно, представляла собой царскую барку Клеопатры. Шайен едва успела отскочить в сторону.

Ничего не трогать — таков был ее девиз.

Когда она вновь подняла фотоаппарат, перед ней оказался выделывающий ногами кренделя шут: он явно хотел попасть в кадр. Шайен, рассмеявшись, сняла его. Как знать? Быть может, сделанные здесь снимки помогут ей позже написать статью о том, что человеку необходимо время от времени давать выход своим чувствам.

Некто в маске Геракла попытался привлечь ее к себе. Удар локтем в солнечное сплетение заставил его отказаться от своих намерений, и они тут же быстренько расстались. Шайен стремительно пробиралась к авеню Святого Карла, несмотря на препятствия. Она оказалась там раньше назначенного для встречи часа. Если О’Хара появится, она узнает его. Хотя он может и не прийти, это представлялось ей весьма реальным, пусть Стэн и говорил обратное. Ей была нестерпима сама мысль заниматься поисками в этом громоздком наряде.

Какой-то человек на едущей следом платформе вместо того, чтобы бросать всякие безделушки, выпустил из клетки голубей. «Ну, только голубей еще этому городу и недоставало», — пробормотала она. Однако, когда в воздух выпустили еще трех голубей, сделала снимок. Ей нравилось все, что попадало в поле зрения видоискателя.

Новый Орлеан по-прежнему искрился красками и шумел, когда его накрыла ночная мгла. Взяв другой фотоаппарат — ей не хотелось их перезаряжать, — Шайен увлеченно направляла свой объектив на все, что двигалось. «Разберу позже, — решила она про себя, — и выужу лучшие снимки. Сейчас же главное — скорость».

Делая снимки, Шайен не сразу поняла, что сама стала объектом внимания и мишенью целой серии бросков.

В переулке стояли ряженые в красных костюмах чертей. Они нисколько не скрывали, что ищут для мучений новую жертву. Первая лежала у их ног. На землю, рядом с упавшим пиратом», сочилась какая-то жидкость. Темная, расползающаяся лужа.

Кровь?

Один из ряженых, со сползшей маской, поднял голову и посмотрел в сторону Шайен, когда она опустила фотоаппарат. Даже на таком расстоянии она почувствовала, что их взгляды встретились. Потом и другие посмотрели в ее сторону.

Вся четверка помчалась к ней бегом. Один из ряженых задел маской за острый выступ в стене, как раз на углу улицы. Маска порвалась, и стало видно лицо. Шайен сфотографировала его, а затем бросилась улепетывать.