— Я бы хотела сказать вам пару слов, прежде чем вы приступите к своим обязанностям, сестра Kapp.

Я последовала за сестрой Бретт в ее комнату. Часы показывали восемь утра. Дневной обслуживающий персонал хирургического отделения клиники Райминстера как раз стекался на работу. Для них начинался обычный рабочий день, и я завидовала их беспечной болтовне, которая была слышна во всех коридорах.

Для меня, Дженни Kapp, все было иначе. Это был мой первый день в Райминстере, и у меня были все основания для тревожных предчувствий.

Сестра Бретт закрыла дверь. Она была крупной, немного мужеподобной женщиной с коротко стриженными темными волосами и зычным голосом.

— Ну что ж, сестра Kapp, мне сказали, что вы уже прошли один год практики. Где это было?

— В госпитале «Вестерн-Сити», в Манчестере, — сказала я ей.

Она кивнула:

— Я поняла, что вы оставили практику из-за обязанностей перед семьей?

— Да, мама умерла, и отец остался с пятью детьми на руках, не считая меня. Нэн — она вторая по возрасту — было только тринадцать, поэтому…

— Поэтому вы уехали домой, чтобы их растить, — кивнула она одобрительно. — Вам, должно быть, нелегко далось такое решение.

Ее серые глаза потеплели, и у меня на душе стало спокойнее. Мне захотелось рассказать ей грустную историю о том, как растаяли все мои иллюзии, о том, как я боролась с отчаянием и разочарованием, о моем необузданном характере, который не раз доводил до слез моих младших братьев и сестричек.

— Боюсь, я не слишком в этом преуспела, — сказала я, и комок застрял у меня в горле. Ее внезапное участие растревожило жуткую тоску по дому, которая поселилась во мне с момента приезда в Райминстер.

— Не горюйте! Я уверена, что вы очень старались, — попыталась она меня утешить. — Но меня беспокоит то, что вы не занимались медицинской практикой целый год.

— Это казалось тогда таким безнадежным! Я никогда не думала, что у меня появится возможность вернуться к работе медсестры. Трудно было предположить, что папа женится снова…

— Это был очень хороший выход из положения. — Она улыбнулась. — Одно остается для меня непонятным, сестра Kapp. Почему вы не вернулись в свой старый госпиталь, чтобы закончить обучение?

Я помедлила с ответом, чувствуя, что, если я скажу ей правду, она может с презрением отвернуться от меня. И все же я не смогла соврать ей.

— Конечно, это было глупо с моей стороны, — сказала я, — но мне не хотелось работать рядом с моими бывшими однокурсниками, которые теперь будут опережать меня на целый год.

— Да, это было глупо, — согласилась она. — Хорошая медсестра должна научиться смирению. Но помните: потерянный год сразу не наверстаешь. А теперь идите на дежурство, старшая сиделка расскажет вам о ваших обязанностях.

Я вышла из ее комнаты и поправила чепец. Здесь была странная униформа: розовые халаты вместо голубых и эти ужасные головные уборы вместо обыкновенных шапочек, которые мы носили в «Вестерн-Сити».

Я прошла по коридору и открыла дверь в палату. Там я встретила старшую сестру-сиделку. Она оказалась темноволосой и очень живой, а язык у нее был острый, как скальпель. Она окинула меня оценивающим взглядом и послала помогать развозить завтраки на тележке. Первые пять минут я была слишком занята тарелками с кукурузными хлопьями, чтобы смотреть по сторонам, но постепенно освоилась и смогла внимательно оглядеть палату.

Это было продолговатое, очень светлое помещение с большими окнами, открывающими прекрасный вид на живописные крутые улочки Райминстера. В палате я насчитала двенадцать коек. Десять из них были заняты. Некоторые больные, недавно прооперированные, лежали с капельницами. Но большинство казались почти совсем выздоровевшими.

Одна из женщин обратилась ко мне:

— Послушайте, сестра, не насыплете ли вы немного моих хлопьев на подоконник для воробьев? Но только постарайтесь, чтобы не заметила главная сиделка! Видите, малютки уже ждут своего завтрака!

Я несколько нерешительно выполнила ее просьбу. Она сама была похожа на птицу, глаза ее были, словно черные бусины, а нос напоминал клюв.

— Иногда они залетают прямо сюда и садятся на мою кровать, — прошептала она. — Старшей сестре-сиделке это не нравится!

Я решила, что она эксцентрична, но безобидна, и пошла дальше со своей тележкой. На третьей кровати лежала полная, веселая на вид женщина. Она взглянула на меня поверх своей газеты и дружески подмигнула:

— Привет, душенька! Вы новенькая, так? Я Эди Литтл. Вот, читаю еженедельную таблицу выигрышей лотерей. Они все смеются надо мной, а сами только и ждут, чтобы я выиграла!

В палате вместе со мной работали еще две такие же сестры-сиделки. Сестра Пиннок была высокой блондинкой, прекрасно сознающей свою броскую красоту и элегантность, и это меня раздражало. Сестра Дашфорд, прямая, вежливая, с мягкой речью, обладала на редкость невозмутимым характером. Мы втроем представляли собой весьма пеструю команду, и я гадала, как сложатся наши отношения в дальнейшем.

После завтрака меня и Дашфорд послали мыть клеенчатые простыни. Радуясь, что мне выпала простая работа, я трудилась, словно негр. Линда Дашфорд рядом со мной явно не страдала от перенапряжения.

— Что будем делать потом? — спросила я ее.

— Сначала перевязка, а потом придут доктора. Пиннок всегда ходит за ними, носит истории болезней — и все ради того, чтобы строить глазки доктору Коллендеру.

— А кто он такой?

— Помощник ординатора. Обалденный красавчик!

Она рассказала мне, что хирургическая бригада состоит из ординатора мистера Хораса Мэйхью и докторов Коллендера и Маллена.

— Хирургическое отделение меня мало интересует, — продолжала она. — Я раньше работала в терапевтическом, под началом сестры Тайлер, но она вышла замуж за доктора Роу и перешла работать в частный госпиталь.

Я взглянула на большие часы, висевшие в палате, и задумалась. Дети, должно быть, уже ушли в школу. Если бы я сейчас была дома, то в это время ходила бы по рыночным рядам с большой корзиной, озабоченная вечной проблемой: что купить на обед?

Как там, интересно, справляется моя мачеха? Она была милой и доброй женщиной. Папа встретил ее однажды в доме у своих друзей, и дети сразу полюбили ее. Но не забудет ли она про микстуру от кашля для Билли и про то, что Энн до сих пор не может заснуть без своего кролика?

Поднимавшийся из мойки пар окутывал меня, словно туман. Чей-то резкий голос оторвал меня от размышлений:

— Вы еще не закончили, сестра? Поторопитесь! Через пять минут вы должны быть в стерилизационной комнате.

Итак, я заработала свой первый выговор за то, что размечталась посреди рабочего дня. Вскоре я уже вместе с сестрой Пиннок укладывала в тележки перевязочный материал, который всегда должен быть наготове в каждом отделении.

— Завтра тебе придется делать это самостоятельно, — предупредила она меня. — Нет, сюда не эти тампоны. И ты положила сюда не те щипцы. Анатомические, я сказала… Нет, резиновые трубки туда!

Она молниеносно управилась со своей тележкой. Я все еще ковырялась со своей, и меня это злило. В конце концов мы все-таки закончили, и старшая сиделка отпустила меня выпить кофе.

— Наденьте чистый передник, — сказала она мне резко. — Ваш выглядит так, будто вы работали в нем в саду!

Возмущение и отчаяние охватили меня, когда я направилась к корпусу, где жили медсестры. Дашфорд сказала мне, что его называют «Бастилия». Подходящее название, решила я, обозревая мрачное кирпичное здание с рядами викторианских окон. Пристроившись в столовой в самом конце длинного стола, я в одиночестве тоскливо пила свой кофе. Столовая выглядела такой казенной и обшарпанной, что мне захотелось заплакать.

«Наверное, у меня помутилось в мозгах, если я решила снова работать медсестрой, — размышляла я. — Начнем с того, что мне уже поздно начинать все сначала. И хватит ли у меня терпения и… да, и смирения для этого?»

Я вспомнила снова тот ужасный день, когда маму увезли в местную больницу и отец приехал за мной в Манчестер.

— У нее опухоль, дочка, — сказал он мне тогда. — Она долго скрывала от нас болезнь, а теперь может быть слишком поздно.

Он был прав. Было слишком поздно… После смерти мамы мы были слишком потрясены свалившимся на нас горем и могли только утешать друг друга. Для меня ничто не имело значения в те первые недели, кроме любви и заботы, которые я могла дать малышам. Позже, когда немного притупилась боль утраты и они снова начали ссориться, озорничать и разыгрывать меня, я часто выходила из себя и кричала на них, а потом ругала себя и ночью ревела в подушку.

Соседи качали головами и осуждали меня. Я всегда имела репутацию дикого и неуправляемого ребенка. Дженни Kapp, сорвиголова… Без меня не обходилась в детстве ни одна уличная драка. Большинство соседей были, конечно, добрыми людьми, но их вмешательство выводило меня из себя. Я ругалась с ними, и это расстраивало отца.

Мой характер всегда подводил меня.

Но в глубине души я ощущала себя потерянной и напуганной. Неужели так будет всегда, часто спрашивала я себя. Неужели вся моя будущая жизнь будет состоять из стирки и стряпни, пока я не стану слишком старой, чтобы вернуться к учебе?

Соседский парень Билл приглашал меня несколько раз на танцы и в кино, и тогда я снова на некоторое время обретала свою прежнюю веселость. Билл нравился мне, но я никогда не была по-настоящему влюблена в него. Я всегда знала, что, когда ко мне придет настоящее чувство, оно захватит меня всю целиком.

Меньшее меня не устраивало…

Две медсестры устроились за столом напротив меня и принялись оживленно болтать. Я невольно услышала их разговор.

— Ты пойдешь сегодня в театр? — спросила одна.

— У меня запарка с работой! Старшая сестра нам ни минутки свободной не оставляет… И я не удивлюсь, если Мэйхью не доверит Дэвиду Коллендеру делать операцию на щитовидке.

— А каков он как хирург?

— Кто? Коллендер? Сестра говорит, что со временем он станет потрясающим специалистом. Такое впечатление, что у него вообще нет нервов…

Другая медсестра многозначительно подняла брови:

— Я слышала, что он слишком часто проводит свободное время в «Короле и быке».

— Не стоит обвинять его. Знаешь, что я слышала вчера…

Они перешли на шепот. Я поняла, что они обсуждают все того же помощника хирурга.

Я быстро проглотила свой кофе и вернулась на дежурство.

Старшая сиделка Шортер разговаривала по внутрипалатному телефону.

— Нет, нас не предупреждали, но мы сейчас все сделаем, и я дам знать старшей сестре. — Она повесила трубку и подозвала меня к себе.

— Сестра, вы сможете приготовить койку для пациентки, которую сейчас привезут прямо с операции?

На мгновение меня охватила паника, но затем я кивнула.

— Прекрасно. Это нужно сделать очень быстро.

Койка для больного после операции должна быть экипирована гораздо сложнее, чем обычная. Меня охватила лихорадка от спешки и невероятных усилий ничего не забыть. Одеяло с электроподогревом, экстратеплое одеяло, матовые ширмы…

Я начала метаться вокруг кровати, не зная, что где лежит.

Едва я закончила, как в палату привезли каталку с пациенткой. Она была все еще под анестезией. Взглянув на нее, я поняла, что именно ей делали операцию на щитовидной железе, о которой говорили медсестры в столовой.

Под руководством старшей сестры пациентку переложили на приготовленную мною койку. Затем старшая сестра обратилась ко мне:

— Сестра, вы посидите с пациенткой, пока она не придет в себя. Проверяйте пульс каждые полчаса, следите за изменениями дыхания.

Несмотря на то, что от остальной палаты меня отделяли всего лишь ширмы и до меня долетали оживленные разговоры других пациенток, мне все же было очень одиноко сидеть неподвижно около больной. Когда подошло время ленча, я ненадолго отлучилась и, перекусив, снова вернулась на свой пост.

Наконец к пациентке стало возвращаться сознание, и я позвала старшую сиделку Шортер.

Она наклонилась к больной и спокойно спросила:

— Вам удобно, миссис Аллен? Ответьте мне шепотом, вам нельзя говорить громко.

Откровенный страх отразился на лице женщины. Ее черты исказились, и она с трудом что-то невнятно пробормотала. В то же мгновение я прочитала в ее глазах огромное облегчение.

Старшая сиделка вышла со мной из палаты.

— После подобных операций, — сказала она мне, — некоторых больных охватывает такая паника, что они буквально теряют голову. Им кажется, что они больше никогда не смогут разговаривать. Но она ни в коем случае не должна перенапрягать голосовые связки. Вы меня поняли? Постарайтесь через некоторое время заставить ее проглотить немного воды.

Я почувствовала стыд: год назад я все это сделала бы автоматически. О, если бы я читала учебники все эти долгие месяцы!

Скоро я услышала в палате мужской голос. Ширма отодвинулась, и в ее проеме показался молодой врач в белом халате. Смутившись под его внимательным взглядом, я встала. Он коротко кивнул мне и взял историю болезни из рук старшей сестры.

— Миссис Аллен благополучно пришла в себя, доктор Коллендер, — сказала сестра и стала докладывать ему об изменениях пульса пациентки.

Я стояла в стороне и время от времени бросала на стоящего рядом мужчину любопытные взгляды. Он был довольно высок, выглядел очень серьезным и солидным. У него были рыжеватые волосы и худое волевое лицо. Глаза были темными, глубокими и живыми. Полные скрытого огня, они притягивали меня как магнит.

Так вот, значит, каким был знаменитый доктор Коллендер! Мне сразу вспомнилось все, что я успела о нем услышать. Его голос прервал мои мысли:

— Внимательно понаблюдайте, не начнутся ли какие-нибудь осложнения, сестра!

Это был скорее приказ, нежели просьба.

— Да, доктор, — ответила я.

Брошенный на меня взгляд был изучающим. Мне показалось, что, посмотрев на меня так, он за одну секунду узнал обо мне буквально все. Затем он вышел, а я осталась стоять на месте, ощущая какое-то странное волнующее чувство.

В конце концов я заметила, что пациентка жестами пытается привлечь мое внимание.

— Что вы желаете, что вам подать? — спросила я как можно мягче. — Вашу сумочку?

Она кивнула и знаками попросила меня открыть ее. Ее пальцы принялись беспорядочно шарить внутри.

— Вам нужно вот это?

Я была сильно озадачена. То, что было у меня в руках, напоминало кредитную карточку. Я раскрыла ее и приблизила к глазам больной. На лице женщины отразилось отчаяние, и она жестом попросила убрать карточку обратно.

— Послушайте, миссис Аллен, — сказала я ей, — вы не должны волноваться. Пока вы здесь, вы должны выбросить из головы всякие домашние заботы. Может быть, вы хотите, чтобы я о чем-нибудь попросила вашего мужа, когда он придет?

На этот раз в ее глазах отразился ужас.

— Хорошо, хорошо, — сказала я поспешно. — Теперь постарайтесь хорошенько отдохнуть.

Через некоторое время меня отпустили на полдник. Когда я вернулась, за ширмы заглянула сестра Пиннок:

— Тут пришел муж миссис Аллен. Сестра позволила ему остаться с больной только на пять минут, и вы должны быть поблизости.

Он оказался шумным краснолицым мужчиной. Отношения у нас как-то сразу не сложились.

— Мистер Аллен, — сказала я, — надеюсь, вы понимаете, что ваша жена еще очень слаба? Вы не должны заставлять ее разговаривать, хорошо?

Он окинул меня с ног до головы неприязненным взглядом.

— То, что я должен сказать моей жене, сугубо личное дело, — сказал он мне, — и для начала я попросил бы вас выйти отсюда и обеспечить нам конфиденциальность, девушка!

Я уже приготовилась резко возразить ему, но на лице пациентки я прочитала такое страдание, что решила подождать за ширмами. По непонятной причине я ощутила к ней острую жалость.

Несколько секунд спустя я услышала, что мужчина повысил голос:

— Говорю тебе, я получил письмо от этих мебельщиков! Они сообщили мне, что товары были приобретены в кредит! Это что ж такое, а? Не говорил ли я тебе, что в нашей квартире не должно быть ничего, за что не заплачено наличными? Отвечай мне!

Я услышала, как пациентка издала какой-то хриплый звук, словно старалась ему возразить.

— Я докопаюсь до истины! Больная ты или нет, но ты не должна была покупать всякие там одеяла, понимаешь, и влезать в долги! Я даю тебе достаточную сумму на содержание дома. Моя старая мать обходилась половиной этого еще двадцать лет назад! И не делай такое лицо, будто совсем умираешь… Операция на шее — обычное дело в наши дни. И старину Харри не…

На этот раз пациентка явственно захрипела. В панике я оглянулась вокруг. В палате была только сестра Дашфорд, но она дежурила около другой кровати, отделенной ширмами. Старшая сестра, должно быть, находилась в конце коридора, в своем кабинете, а старшая сиделка рано уходила. Поэтому получалось так, что я должна была действовать самостоятельно.

— Вы должны уйти, — сказала я мужчине. — Вы нервируете больную.

— Я уйду, когда закончу, и не раньше! — отрезал он. — Я имею право поговорить со своей женой.

— Вы что, хотите ее убить? — вспыхнула я. — Своими криками вы можете добиться только этого.

— Кто дал вам право…— начал он ядовито.

Я посмотрела на пациентку. К моему ужасу, ее лицо побелело, а голова безжизненно скатилась с подушки. Оттолкнув мужчину в сторону, я схватила ее руку.

Пульс был слабым, быстрым и нитевидным.

— У вашей жены рецидив! Бегите за старшей сестрой, ее кабинет в конце коридора, — распорядилась я.

Мой тон возымел действие. Мужчина побледнел, засуетился и почти бегом выскочил из палаты. Почти сразу же появилась старшая сестра и принялась хлопотать вокруг пациентки. Вызвали доктора Коллендера. Он вошел стремительным шагом, и выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Под его руководством мы ввели пациентке внутривенно успокоительное. Она стала дышать ровнее.

Коллендер провел рукой по лицу:

— Кажется, обошлось. Слава Богу, что у нее не открылось кровотечение, — это был бы конец.

Как мне показалось, его гневный взгляд был направлен в мою сторону. Он вызвал из палаты старшую сестру, а я осталась рядом с погруженной в глубокий сон пациенткой. Через несколько минут меня позвала старшая сестра.

— Вы должны были сдать дежурство еще час назад, — строго сказала она мне. — Но прежде чем вы уйдете, доктор Коллендер желает узнать, почему состояние пациентки резко ухудшилось.

Я с тоской взглянула на нее, зная, что выгляжу глупо. Я вдруг ощутила, что провела весь день в большом напряжении и очень устала. Но хуже всего был взгляд доктора Коллендера.

— Ну, сестра! — Старшая сестра нахмурилась. — Вам была поручена забота о пациентке. Что послужило причиной рецидива?

Я собралась с духом.

— Это была вина ее мужа! — заявила я.

— Постойте, постойте, так дело не пойдет! — Муж пациентки локтями прокладывал себе дорогу к нашей группе.

— Сестра! — вмешался он. — Я выражаю свое неудовольствие действиями этой сиделки. Она нервировала мою жену, вторглась к нам во время нашей личной беседы…

— Я же предупреждала вас, что ваша жена не должна разговаривать! — вспыхнула я, задетая за живое.

— Успокойтесь, сестра! — приказала мне старшая сестра Бретт. — Итак, мистер Аллен…

— Говорю вам, я этого так не оставлю! Это преступная небрежность со стороны сиделки, вот что это такое…

— Пожалуйста, выслушайте меня, сестра Бретт, — задохнулась я от возмущения. — Мне было приказано проследить за тем, чтобы миссис Аллен не беспокоили, а ее муж принялся орать на нее…

— Орать! — Доктор Коллендер поднял брови. — Следите за своими выражениями, сестра.

— Но он именно орал! — запротестовала я, несмотря на то, что очень испугалась пристального, осуждающего взгляда доктора.

Эта сцена живо напомнила мне мои прежние дни: дома, на Слотер-стрит, у меня часто происходили яростные столкновения с соседками, обвинявшими меня во всех несчастьях их детей. Теперь, так же как и тогда, я была приперта к стене и все опять были против меня.

— Постойте, так дело не пойдет! — снова повторил мужчина. — Мы мирно беседовали с женой, когда эта… девушка ворвалась к нам за ширму и принялась кричать, что время вышло. Моя жена была шокирована. Этого вполне достаточно, чтобы довести пациента до рецидива!

Доктор Коллендер пристально посмотрел на него.

— Послушайте, — сказал он. — Вы выдвигаете серьезное обвинение против этой сиделки. Вы уверены, что не преувеличиваете?

— Я? Преувеличиваю? Послушайте меня, молодой человек! То, что на вас белый халат и вот эта вот, как бишь ее, штуковина, которая висит у вас на шее, не дает вам права запугивать меня. Я свои права знаю! А вы боитесь, как бы я не вывел ваш персонал на чистую воду.

— Полагаю, вам нужно немного остыть, — спокойно сказал доктор Коллендер. — Обещаю вам, что по вашей жалобе будет проведено серьезное расследование. А пока, думаю, вам нужно пойти куда-нибудь, выпить немного бренди и успокоиться. — Он посмотрел на часы. — Приходите лучше завтра утром.

— Ладно, ладно… Я этого так не оставлю. А если вы меня спросите насчет этой сиделки, то я скажу, что ей здесь не место! Она не достойна носить свою форму, вот что я вам скажу.

— Нам об этом лучше судить, — отрезала старшая сестра. — Спокойной ночи, мистер Аллен!

Когда он ушел, она повернулась ко мне:

— Я должна сообщить об этом происшествии сестре-хозяйке. И пока она не разберется с этим случаем, я отстраняю вас от ваших обязанностей. Вы меня поняли?

Я дрожала от гнева и потрясения. Мне с трудом верилось, что в первый же день я попала в такую переделку. Это было похоже на ночной кошмар, только вот проснуться никак не удавалось. Еще хуже мне становилось оттого, что доктор, все еще стоявший рядом, смотрел на меня крайне неодобрительно. Рыдания, казалось, вот-вот должны были вырваться наружу.

Я открыла было рот, чтобы возразить, но вдруг поняла всю тщетность моих попыток. Дело все равно должно было пойти в высшие инстанции. Я могла только покориться неизбежности. Ведь этот Аллен непременно подаст на меня жалобу.

— Да, сестра, я все поняла, — сказала я.

Толкнув дверь палаты, я сбежала вниз по лестнице, ведущей на улицу. Чисто инстинктивно я нашла дорогу назад, к медсестринскому корпусу.

Это конец, говорила я себе. Это полный крах всех моих надежд. Даже несмотря на то, что я была не виновата, этот случай доказывал, что неудачи продолжали меня преследовать.

Слезы снова подступили к моему горлу.

Услышав позади шаги, я пошла быстрее. Вдруг знакомый голос произнес:

— Подождите минутку, сестра. Я хочу поговорить с вами.

Обернувшись, я увидела доктора Коллендера. Мое сердце в панике забилось.

Неужели еще что-нибудь случилось?

— Что случилось? — спросила я срывающимся голосом.

Он подошел ближе и посмотрел мне в лицо.

— Вы плачете… Не стоит, поверьте мне, сестра, никогда не стоит плакать. Если вы хотите выжить здесь, в Райминстере, вам следует обрасти шкурой носорога.

Я молчала, не понимая, к чему он клонит. Он глубоко вздохнул.

— Послушайте, я в лепешку разобьюсь, но добьюсь того, чтобы вас оправдали. Вы не похожи на лгунью. Поверьте, у меня есть кое-какой опыт в этой области.

В его голосе неожиданно появилась горечь, затем он продолжил более спокойно:

— Скажите, то, что вы рассказали сестре Бретт, правда?

— Все до единого слова.

— Если бы у меня были подозрения в обратном, — подчеркнул он, — я бы преподал вам такой урок, которого вы не забыли бы никогда. Понимаете, я сам делал эту операцию. Это моя первая в жизни операция на щитовидке. Если пациентка не выживет, то мы оба вылетим из Райминстера — это я вам обещаю!

Я поежилась из-за угрозы в его голосе, который вдруг снова изменился.

— Как бы то ни было, я буду вас отстаивать. И запомните, если вы сказали правду, то у вас есть свидетель, который к завтрашнему дню достаточно окрепнет, чтобы подтвердить вашу невиновность.

Я поняла, что он имеет в виду миссис Аллен.

— Вряд ли она будет свидетельствовать против мужа, — усомнилась я. — Начать с того, что она его панически боится…

— Предоставьте это мне, сестра, — сказал он. — Вы забываете, что зачастую женщины склонны идеализировать и наделять сверхъестественными способностями хирургов, которые их оперировали. Не волнуйтесь — она расскажет мне все, что я захочу узнать… Кстати, как вас зовут? Вы ведь новенькая, не так ли?

— Меня зовут Дженни Kapp, — сказала я. — Я из Олдхэма.

Он кивнул и повернулся, чтобы уйти.

— Ну, ладно, я пойду, а то, если медсестру увидят болтающей с доктором, это не принесет ей ничего хорошего. Да и у меня с репутацией не все гладко.

— Спасибо, вы были очень добры ко мне, — сказала я почти шепотом, — до того, как вы заговорили со мной, я собиралась сделать какую-нибудь глупость, может быть, даже бросить все и убежать.

Он покачал головой:

— Вот этого никогда не делайте. Бегство не решает проблем. И поверьте мне, я знаю, о чем говорю. Спокойной ночи, Дженни.

Он развернулся на каблуках и быстро исчез в сгустившемся вечернем сумраке.

Я осталась стоять одна под ярко освещенными окнами палат, слушая вечный, никогда не смолкающий гул больницы: шум работающего лифта, поскрипывание колесиков каталок, гудение стерилизатора. Мой первый день в Райминстере подошел к концу.

Это был день, наполненный сомнениями и завершившийся такой неудачей. И все же, несмотря на это, светлой звездой осветило этот день сознание того, что Дэвид Коллендер отнесся ко мне по-дружески. И в глубокую ночную тьму я вознесла молитву за него, потому что за его резкими манерами я почувствовала его незащищенность. Но потом я напомнила себе, что он — подающий надежды хирург, несомненно нацеленный на большую карьеру, а я — всего лишь сиделка на втором году обучения, и к тому же не слишком преуспевающая. Вряд ли мне когда-нибудь еще удастся поговорить с ним так же дружески, как сегодня.

Уяснив себе эту истину, я наконец заплакала и проплакала почти всю ночь, пока крепкий утренний сон не одолел меня.

На следующий день я одна-одинешенька осталась в медсестринском корпусе, чувствуя себя ужасно. Весь день не прекращался проливной дождь. Во время короткого промежутка между ливнями я сходила прогуляться по улицам Райминстера. Больничные здания выглядели мрачными и давящими. Время тянулось невообразимо долго, мне даже показалось, что мои часы остановились.

Вечером меня вызвала сестра-хозяйка, опрятная миниатюрная женщина с волосами, выкрашенными в голубой цвет. Хотя она была гораздо более тихой, чем сестра Бретт, вокруг нее витал дух непререкаемой авторитетности. Это заставило мое сердце уйти в пятки. Прежде чем заговорить, она внимательно на меня посмотрела, и я была рада, что догадалась надеть чистый передник.

— Ну, сестра Kapp, я хочу, чтобы вы мне во всех подробностях, точно и откровенно рассказали, что произошло между вами и мистером Алленом.

Слегка запинаясь, я все же сумела связно изложить ей все случившееся. Она внимательно выслушала, затем кивнула:

— Ваш рассказ, похоже, совпадает с версией доктора Коллендера. У него сложилось впечатление, что именно присутствие мужа так сильно расстроило пациентку. Старшая сестра Бретт тоже высказывается в вашу пользу и желает взять вас обратно в свою палату. Надеюсь, вы оправдаете оказанное вам доверие.

— О да, сестра-хозяйка. Спасибо, сестра-хозяйка, — лихорадочно говорила я, боясь поверить в свою удачу.

Набравшись храбрости, я рассказала ей историю о кредитной карточке миссис Аллен.

— Я просто подумала, — воодушевленно закончила я, — что, может быть, можно как-нибудь помочь ей.

Сестра-хозяйка улыбнулась:

— Из вас выйдет хорошая медсестра! Я рада, что вы принимаете близко к сердцу переживания вашей пациентки. И спасибо, что рассказали мне об этом. Я поговорю с мисс Апсон из финансового отдела нашей больницы и уверена, что мы сможем что-нибудь придумать. Знаете, мы часто сталкиваемся с тем, что мужья, оказавшись вынуждены сами вести домашнее хозяйство, пока их жены находятся в больнице, заново открывают для себя стоимость жизни. Не думаю, что мистер Аллен составляет исключение.

Когда я появилась в столовой на следующее утро, ко мне были прикованы все взоры — испорченный телефон, разносивший слухи по всей больнице, работал на полную мощность.

Темноволосая медсестра, сидевшая напротив, усмехнулась и заговорила со мной:

— Вы, должно быть, очень ловки! Перевернуть с ног на голову все хирургическое отделение в первый же день!

— Так получилось, — сказала я беспечно.

Я почувствовала, что полоса моих неудач миновала. Ко мне снова вернулась моя обычная беззаботность.

— Ветерок нашептал мне, что за тебя замолвил словечко сам Дэвид Коллендер, — игриво сказала мне одна из сестер. — Что это он, интересно, нашел в тебе такого, чего нет в нас?

Сестра Пиннок, которая до сих пор сидела молча и со скучающим выражением на красивом холодном лице слушала наши разговоры, бросила на меня открыто враждебный взгляд.

— Просто удивительно, — громко сказала она, — как все эти новенькие сестры подлизываются к Дэйву Коллендеру! Ей-Богу, великодушнее было бы сразу открывать им глаза.

Прозвонил звонок, и все заторопились. Я отыскала глазами Дашфорд.

— Слушай, что Пиннок имела в виду? — спросила я ее.

Она посмотрела на меня с любопытством:

— А разве ты не знаешь? Он — женоненавистник. Во всяком случае еще никому не удавалось подцепить его. Спроси саму Пиннок. Она потратила немало сил, чтобы он ее заметил, и все впустую!