Январь 1954 года

Сначала Марионетта не понимала, где находится. Она помнила, что приходил врач и наложил ей швы на лицо. Она знала, что Микки Энджел рядом. Большую часть времени женщина спала, глубоко, без сновидений, радуясь забытью и возможности уменьшить боль.

Проснулась Марионетта в маленькой комнатке с темно-синими стенами. Ей показалось, что помещение светится странным голубым светом. «Совсем как под водой», — сонно подумала она, прежде чем снова забыться. Ей хотелось навсегда остаться в этой комнате с ее темными тенями, медленно движущимися по полу. Здесь она чувствовала себя в безопасности.

Настало время, когда Марионетта стала сознавать, что кто-то приносит ей чай, суп, миску с кукурузными хлопьями. В дверях появился Питер Трэвис, она была уверена, что это он с беспокойством смотрит на нее поверх своих очков. Певица-блондинка — кажется, ее звали Вики, — пришла и помогла Марионетте сменить ночную рубашку, забрав старую, испачканную кровью, которая почему-то оказалась на ней.

— Это моя рубашка, — объяснила Вики. — Я ее принесла, когда Микки позвонил и сказал, что нашел тебя.

Марионетта посмотрела на пятна крови, с трудом приподняв опухшие веки.

— Извини, — смутилась она. Собственный голос показался ей до странности хриплым и глухим.

Вики улыбнулась.

— Да брось ты. Теперь поспи…

И Марионетта уснула.

Большую часть времени она чувствовала, что Микки находится в комнате. Иногда, открыв глаза, видела его у окна, задумчиво смотрящего на улицу. Она знала, что это Микки помогает ей сесть, когда подходило время выпить бульон; что это он тихо задергивает занавески, если лучи солнца падают на кровать, заставляя ее морщиться.

Однажды Марионетта проснулась от звуков музыки, доносящихся из соседней комнаты. Она поняла, что это Микки тихонько играет на пианино. Она не узнала мелодию, но сами звуки, напоминающие о сотне прокуренных клубов Сохо, успокаивали ее, и она, улыбнувшись, снова заснула.

Ее состояние заметно улучшалось в присутствии Микки, хотя на первых порах он почти с ней не разговаривал, только спрашивал время от времени, как она себя чувствует и не хочет ли есть. Постепенно поправляясь, Марионетта стала спать меньше и больше думать, и тогда пожалела, что Микки все время молчит, ей очень хотелось поговорить с ним, рассказать, что случилось, объяснить, почему она оказалась на одном из перекрестков в Сохо.

Однажды вечером ее снова разбудили звуки пианино. На этот раз Марионетта узнала мелодию, эту песню Марио часто пел их матери в кафе: «Дай мне тебя обнять». Слезы жгли ей глаза. Каким далеким и невинным казалось теперь то время, когда все Перетти вместе работали в «Империале», а самым большим развлечением для Марионетты был поход в кино раз в неделю, где она могла забыться и мечтать выйти замуж за Дерка Богарда…

Она не заметила, что Микки перестал играть, пока не увидела, что он стоит в дверях, — босой, в мятой рубашке и джинсах.

— Хочешь чаю? — спросил он.

Женщина отрицательно покачала головой, а когда он повернулся, чтобы уйти, не выдержала, протянула руку и позвала:

— Микки!

Он обернулся и заметил, что она опустила руку с гримасой боли.

— Тебе лучше не двигаться, — посоветовал Микки. — Ты вся в синяках.

— Пожалуйста, — попросила она. — Пожалуйста, подойди и поговори со мной.

Он подошел и осторожно сел на край постели.

— Уже поздно, — заметил он. — Может, тебе стоит поспать?

Она попыталась засмеяться.

— Я уже много дней только и делаю, что сплю. Даже не знаю, какое сегодня число.

— Пятнадцатое января.

Марионетта с удивлением уставилась на него.

— Ты хочешь сказать, что я лежу здесь уже больше двух недель?

— Доктор дал тебе снотворное. Первую неделю ты вообще почти не приходила в себя.

Она посмотрела на желтые и бурые пятна на руках.

— Хорошенький же у меня, должно быть, вид, — произнесла она уныло.

Теперь Микки смотрел на нее прямо и серьезно.

— Поправишься, — заверил он. — Нужно время.

Марионетта снова откинулась на подушки.

— Время… — пробормотала она. — Вот этого у меня как раз и нет…

— Неправда. — Микки встал и некоторое время смотрел на нее с суровым выражением лица. — Ты можешь оставаться здесь столько, сколько захочешь.

Она покачала головой.

— Не могу. Если Барти узнает…

Энджел решительно покачал головой.

— Забудь о нем. Оставайся здесь, сколько захочешь. Поняла?

Женщина кивнула. От слабости и облегчения она не могла говорить.

Микки снова пошел к двери.

— У меня номер, — извиняясь, произнес он. — В «Мамбо румз». Мне очень жаль. Но Питер здесь. Если что-то понадобится, позови его, он будет в соседней комнате. — Казалось, ему хочется поскорее уйти.

Марионетта с некоторым удивлением осознала, что Микки Энджел слегка ее побаивается. Женщина медленно подняла руку к лицу. Неужели она так чудовищно выглядит?

— Успеха тебе, — машинально пожелала она, и дверь за ним закрылась.

Позже она позвала Питера Трэвиса, который сидел в соседней комнате и слушал джазовый концерт по радио. Он порадовался, что Марионетта не спит.

— Ты немного похорошела с того дня, когда я в последний раз тебя видел, — заметил он.

Она решительно похлопала ладонью по кровати.

— Сядь, Питер, — велела она, уверенная, что с ним ей будет легче говорить, чем с Микки. Он охотно уселся, радуясь компании. — Расскажи мне, — попросила Марионетта, — все, что случилось.

— Что ты хочешь знать? — спросил он хитро.

— Ну, я предполагаю, что нахожусь в той самой квартире, которую вы снимаете вместе с Микки, — начала она. — Правильно? Мы ведь в Сохо? Как Микки меня нашел? И разыскивают ли меня Моруцци?

Питер Трэвис рассказал ей все, а начал с подтверждения ее догадки: да, она действительно находится в квартире на Бродуик-стрит.

— Это комната Микки, — объяснил он. — Забавная окраска, верно? Типично для Микки. Он любит синий цвет.

Она молча вбирала эту информацию. Как же мало знала она о Микки Энджеле!

— А что касается того, как он тебя нашел, так пусть лучше Микки сам тебе расскажет.

— Да он уже сделал это, — бесстыдно соврала Марионетта с показным равнодушием. — Мне хочется узнать подробности.

И Питер постарался восстановить события того дня, когда они играли в джазовом клубе-подвале в канун Нового года, и как там возникла страшная суета, потому что ввалилась Сюзанна Менлав и потребовала, чтобы ей дали возможность поговорить с Микки. Сначала они решили, что это одна из ее пьяных фантазий художницы, поскольку женщина настаивала, что у нее есть важное сообщение для Энджела. Но, когда она начала колотить посуду и орать танцующим что-то нечленораздельное, Микки вынужден был оторваться от пианино и выяснить, что же ее беспокоит.

Сюзанна рассказала, что она пила в «Кейвс де Франс», когда туда вошла знакомая ей проститутка и сообщила, что «дочка Перетти ловит клиентов на углу Дин-стрит».

— Она говорила, что ты вся избита, — добавил Питер, — и каким-то образом это дошло до Сюзанны Менлав. Вот она и приплелась в клуб, чтобы сообщить Микки.

Марионетта удивленно смотрела на Питера.

— Сюзанна Менлав! Но я ее не знаю.

Питер пожал плечами.

— И Микки не особенно знаком с ней. Но, видимо, она знает тебя. Похоже, эта женщина видит куда больше, чем можно подумать, невзирая на то, что она не просыхает.

Марионетта задумалась над его словами. Она решила, что впредь никогда не будет с отвращением проходить мимо странной оборванной фигуры Сюзанны Менлав, валяющейся в канаве у «Йорк минстер» после закрытия. Она, возможно, спасла Марионетте жизнь.

— А Моруцци? — наконец спросила она. — Они меня ищут?

Питер пожал плечами.

— Похоже, никто не знает о том, что ты ушла от Барти, нигде не говорят. Не думаю, что Моруцци об этом кому-либо рассказывают. Они держатся в тени.

— Почему? Что они на этот раз натворили?

Питер встал с кровати и ненадолго исчез в соседней комнате. Принес экземпляр «Ивнинг стэндард», протянул газету Марионетте.

— Десятая страница, — сказал он.

Марионетта полистала распухшими пальцами газету, пока не нашла нужную страницу. На ней она увидела фотографию человека в наручниках между двумя полицейскими. Подпись гласила: «Неудачливый грабитель банка получил десять лет». Женщина узнала этого человека — тот самый красномордый «Джон Смит», который провел столько вечеров в доме двадцать четыре на Эндикот-гарденс.

— Понятно… — тихо проговорила она.

Питер Трэвис тоже рассматривал фотографию.

— Все знают, что ограбление банка организовали Моруцци, — пояснил он. — Но, как обычно, они исхитрились остаться чистенькими. Судя по всему, когда состоялось ограбление, а было это в канун Нового года, они все ужинали на публике в каком-то роскошном ресторане в Найтсбридже. Даже есть фотографии.

Марионетта мрачно улыбнулась самой себе, чувствуя, как натянулись швы на щеке. Разумеется. Моруцци всегда обо всем подумают…

В два часа ночи, когда Питер уже давно ушел спать, она проснулась, как от толчка. Кто-то стоял у постели и смотрел на нее.

— Прости, — заговорил Микки Энджел, — я не собирался тебя будить. Просто хотел посмотреть, как ты.

— Со мной все в порядке — сонно ответила она.

Его лицо освещал свет, падающий из окна. Он отбросил со лба прядь вьющихся волос и повернулся в сторону окна.

— Закрыть занавески? — спросил он.

Она кивнула, глядя, как он тихо подошел к окну и задернул занавески. На Микки был темный костюм, который он всегда надевал, когда шел играть, только теперь пуговицы рубашки были расстегнуты, а узел галстука ослаблен.

— Удачно выступили? — поинтересовалась Марионетта. Теперь она едва его различала, поскольку в комнате было практически темно.

— Нормально. — Голос Микки в темноте звучал спокойно и тихо. — Теперь спи, Марионетта. Увидимся утром.

Ей не хотелось, чтобы он уходил, но она не могла ничего придумать, чтобы задержать его. Она слышала, как он прошел через комнату и открыл дверь, на секунду остановился в дверях, в квадрате света из другой комнаты, и посмотрел на нее. Потом дверь за ним закрылась.

Марионетта попыталась снова заснуть, но не смогла. Неожиданно комната показалась ей душной и жаркой. Нейлоновая рубашка, одолженная ей доброй Вики, прилипла к телу, путалась в ногах, заставляя снова почувствовать старые ушибы. Ей хотелось бы набраться сил, подойти к окну, открыть его, облокотиться на подоконник и вдохнуть холодный зимний воздух, чтобы снова ощутить атмосферу Сохо… Женщина слышала, как рядом тихо тикают часы, отсчитывая уходящее время. Потом закрыла глаза, стараясь забыться. Она слышала, как в соседней комнате Питер что-то сказал Микки. Оба спали на полу, на матраце, поскольку Марионетта занимала единственную кровать в доме. Интересно, о чем сейчас думает Микки? Может быть, о ней? Или его голова занята выученными мелодиями, отрывками песен и джазовой музыки? Или он тоже ворочается в постели и борется с бессонницей, а пот струйкой течет по его спине? Марионетта снова открыла глаза и увидела на потолке блики света, когда от сквозняка из-за плохо прилаженных оконных рам слабо колыхались занавески. Женщина окончательно проснулась, сердце ее стучало. Она слегка приподнялась, со страхом и возбуждением обдумывая возникшую мысль. Она знала, отчего ей не спалось, хотя боялась себе в этом признаться. Не давало заснуть ощущение, которого ей не приходилось раньше испытывать ни как женщине, ни как жене. Она думала о Микки Энджеле и раньше, но совсем по-другому. А сейчас эта внезапная и странная тяжесть внизу живота означала, что она его хочет.

Полоска света под дверью неожиданно исчезла. Питер и Микки заснули. Но Марионетта лежала без сна в маленькой синей спальне, уставившись в темноту и борясь с незнакомыми ей чувствами. Она не понимала, радоваться ей или плакать.

Дни шли своим чередом. Постепенно синяки Марионетты приобрели уродливый желтый оттенок, а потом начали исчезать. Пришел врач и снял швы со щеки.

— Хотите взглянуть? — спросил он, протягивая ей зеркало.

Марионетта вздрогнула и отказалась. Она и так знала, насколько безобразен ее шрам.

Когда позже зашел Питер Трэвис и, удивленно взглянув на нее, заявил: «А он хорошо поработал — теперь значительно лучше, чем раньше!», она ему не поверила. Питер просто хотел сделать ей приятное, подобно многим другим, после того как Уолли Уоллас изуродовал лицо Марионетты бритвой. Она все еще не решалась взглянуть в зеркало, так что, когда Микки, вернувшись с продуктами, никак не отреагировал, женщина вздохнула с облегчением. С молчанием Микки ей было легче, чем с доброжелательной ложью Питера.

Теперь ей трудно стало оставаться в одной квартире с Энджелом: все, что он говорил или делал, представлялось ей в новом свете. Она старалась не смотреть на него слишком часто и не дотрагиваться, когда он подходил близко. Марионетта запуталась в своих чувствах, они ее смущали. Так вот что, оказывается, держит этих девушек в руках сутенеров, это удушающее, истерическое чувство? Выходит, она такая же, как они, ею тоже двигают сексуальные инстинкты, а не здравый смысл? Или это то, о чем говорила мама: «следовать сердцу, не разуму»? Разумеется, нет… в таком случае ею руководит тело, тривиальная похоть. Какое это имеет отношение к сердцу? Для Марионетты секс давно превратился в безобразный акт, насильно навязываемый ей грубым человеком, не испытывающим никаких чувств к ней ни как к человеческому существу, ни как к женщине. Единственным ее сексуальным опытом был ужас, который она ощущала, чувствуя руки Барти на своем теле. Неудивительно, что зачатки физического влечения к Микки привели ее в такое смятение.

Перемена в чувствах Марионетты вызвала перемену в атмосфере, царившей в крошечкой квартирке на Бродуик-стрит. Чем лучше ей становилось, чем больше она двигалась, готовила, кипятила чай, тем дальше отстранялась от Микки, боясь встретиться с ним глазами, смущенная своими новыми ощущениями. Он же, обиженный ее неожиданной холодностью, старался держаться подальше, поздно возвращался с работы домой, участвовал в импровизированных концертах после закрытия клуба, а дни проводил с музыкантами на Арчер-стрит, предпочитая сидеть в кафе за чашкой кофе или бокалом вина, нежели идти домой.

Питер и Вики, заметив эту перемену, пошептались между собой, но не стали вмешиваться. Питер старался повсюду таскать Микки за собой, а Вики пыталась отвлечь Марионетту, принося ей яркие тряпки из своего гардероба, болтая с ней и экспериментируя с макияжем и прическами. Однако Микки становился все более молчаливым и раздраженным, а Вики частенько обнаруживала, что Марионетта как раз посредине рассказа не слушает ее, а сидит, уставившись в пространство, сдвинув брови, касаясь одной рукой шрама.

Кончился январь, и начался февраль. Марионетте казалось, что она изучила каждый дюйм крошечной квартирки, знала здесь каждую паутинку и щель в полу, была знакома с каждым тараканом. Она все еще не выходила на улицу, понимая, что ее жизни грозит опасность, если Моруцци узнают, где она скрывается. Женщина часто думала об отце и Марио. Что сказали им Моруцци? Поверил ли папа, что она исчезла без следа, так же, как Антонио? И что теперь будет с Марио? Вернутся ли Моруцци, чтобы потребовать Марио, последнего ребенка Перетти, в качестве оплаты давнего проклятого долга? Марионетта кружила по тесной гостиной и все думала, думала. Лишь изредка она включала радио. Нет, так не могло долго продолжаться.

Однажды днем Марионетта лежала на диване, читая роман Сэлинджера «Над пропастью во ржи», который нашла на шаткой полке над пианино, как вдруг услышала, что хлопнула дверь кухни.

— Это ты, Питер? — крикнула она, не поднимая головы от книги, от которой получала огромное удовольствие. — Включи чайник, ладно?

Открылась дверь. Это был Микки. Волосы мокрые от дождя.

— Это я, — произнес он, снимая плащ.

Последовала минута неловкого молчания. Они очень редко оставались наедине.

— Я думал, Питер здесь, — наконец сказал Микки. — Он говорил, что попытается подготовиться…

Марионетта не поднимала глаз от страницы, которую изучала с преувеличенным вниманием.

— Кто-то зашел и пригласил его на футбольный матч, — объяснила она. — Играет «Арсенал».

— А… — Микки мгновение поколебался, затем схватил кухонное полотенце и направился в спальню, на ходу вытирая волосы. — Поищу сухую рубашку, бросил он.

Они с Питером все еще держали свои вещи в синей спальне, хотя ночью там спала Марионетта. Дверь за ним захлопнулась. Женщина во вздохом закрыла книгу. Зачем Микки вернулся и нарушил ее покой? Она огорченно встала и направилась в кухню. Налила в чайник воды и поставила его на газ, затем снова взяла книгу, которую читала при свете электрического камина. Услышав свист вскипевшего чайника, вернулась на кухню, заварила чай и, немного поколебавшись, поставила на поднос две кружки, сахарницу и молочник.

Она пойдет и предложит ему чашку чаю, просто из вежливости. У дверей спальни Марионетта засомневалась. После того как Микки туда вошел, она не слышала ни звука. Может быть, он заснул? Она тихонько приоткрыла дверь и заглянула. Микки сидел на постели. Он уже снял рубашку, чистая висела на спинке кровати, но он не спешил надеть ее, что-то его отвлекло. Он держал на коленях деревянную куклу, принесенную Марионеттой, и с нежностью смотрел на нее. Его пальцы сжимались вокруг тонюсенькой кукольной талии, и у женщины снова возникло то ощущение, с которым она старалась бороться.

Это выражение нежности придало ей смелости. Она медленно прошла через комнату к кровати и коснулась его обнаженных плеч. Микки вздрогнул и обернулся, глядя на нее с удивлением.

— Микки, — просто произнесла она.

Он отвернулся, снова глядя на куклу. Выражение его лица было невозможно прочесть.

— Это только кукла, — удалось ей выговорить. — А вот я. Настоящая.

— Я знаю, — ответил Микки, не поворачивая головы.

Марионетта не убирала руку, все еще касаясь его холодной спины. Она ласково провела пальцами по мышцам его плеч.

— Микки, — повторила она, ужасаясь тому, что делает, но зная: пути назад нет. — Пожалуйста, поцелуй меня.

Он со стыдом покачал головой.

— Не могу, — прошептал он.

Ее пальцы все еще ласкали его плечи, мягко и настойчиво.

— Почему? — Марионетта почти физически ощущала возникшее между ними напряжение.

Микки не ответил, держа в руках куклу и отвернувшись от Марионетты.

— Почему? — переспросила она.

Он молчал. Женщина закрыла глаза. Он отталкивает ее. Микки никогда ничего к ней не испытывал, кроме жалости. Ей показалось, что она сейчас умрет, потом ей захотелось зарыдать и выбежать на улицу, в сгущающиеся февральские сумерки, и никогда не возвращаться. Но тут она почувствовала, что его пальцы нерешительно касаются ее руки, и услышала его шепот:

— Если я тебя поцелую, я не смогу остановиться.

— Я и не хочу, чтобы ты останавливался, — сказала Марионетта, дивясь собственной смелости. Она никогда не думала, что способна выговорить такое.

Теперь Микки неуверенно смотрел на нее.

— Не могу, — снова произнес он, — не могу. После всего, что Барти с тобой сотворил… я не могу.

Марионетта наклонилась и взяла у него из рук куклу. Она осторожно положила ее на постель, завернув в сброшенную Микки рубашку, закрыв ее деревянное лицо с широко открытыми глазами. Потом выпрямилась и через голову стянула платье, бросив его на коврик у кровати. Микки молча, с побледневшим лицом, следил за ней. Она взяла его руку и завела ее себе за спину, к застежке бюстгальтера.

— Барти никогда не было, — сказала Марионетта, неожиданно ощущая себя сильной. Она знала, что на сей раз все делает правильно. — Есть только ты, — прошептала она, но тут голос отказал ей, когда она почувствовала, как он расстегивает крючки, как бюстгальтер падает к ее ногам. Она снова взяла его руку и положила себе на грудь. — Только ты…

Они вместе упали на кровать. Микки прижался губами к ее шее, и они оба утонули в темной синеве маленькой комнаты, торопясь стать любовниками, завершить ту страсть, которая сжигала их так долго…

Им многому предстояло научиться, многое исправить, еще больше забыть. Но пока казалось, что из двух одиноких душ, сиротливо бродящих во Вселенной, они превратились в единое целое, что впереди у них вечность — в этом мире и в следующем. Поскольку они были молоды, а молодость всегда бесстрашна. Влюбленные изучали друг друга безо всякого стыда, с растущей пылкостью и волнением, словно первые любовники на земле: Адам и Ева, открывшие плотские радости в Райском саду и дивящиеся, как это можно называть грехом…

Оставалось лишь одно сомнение, одна легкая тень, но Марионетта отмахнулась от нее, увлеченная лихорадочным познанием своей собственной страсти. Сейчас не время для сомнений…

Позже, много позже, она вспомнила про чай и заявила, что пойдет поставить чайник. Но Микки лишь рассмеялся, притянул ее к себе и сказал, что, с его точки зрения, чай может подождать, пусть даже пройдет вечность, и вообще эта чертовски глупая английская манера…

Марионетта проснулась от того, что ей в лицо светило солнце, пробивающееся сквозь щель между шторами. Сначала она не поняла, что изменилось, почему мир стал другим? Потом почувствовала тепло тела Микки рядом с собой и улыбнулась. Ну, разумеется. Теперь у нее есть Микки, и поэтому мир внезапно стал ярче, прекраснее. Женщина повернулась, чтобы взглянуть на него, спящего, но оказалось, что он наблюдает за ней.

— Привет, — сказал он. — Позавтракать хочешь?

— Уже утро? — сонно спросила она.

Он поцеловал ее плечо.

— Я слышал, как Питер ушел минут десять назад. Будем надеяться, что он пошел за хлебом, или снова придется обходиться «Витабиксом». — Микки внимательно посмотрел в лицо Марионетты. — Как ты себя чувствуешь?

Она наклонилась и прижалась щекой к его щеке, совсем легонько, словно бабочка.

— Счастливее не бывает, — застенчиво призналась она, касаясь его волосами. Затем, глубоко вздохнув, снова молча откинулась на подушки рядом с ним.

Микки видел: ей хочется что-то сказать, но она все никак не решится. Он приподнялся на локте, откинул с глаз волосы и внимательно посмотрел на женщину.

— В чем дело?

Она обеспокоенно отвернулась. Микки подвинулся поближе.

— Марионетта, — заговорил он, — у нас не должно быть секретов друг от друга. В чем дело?

— Это глупо, — сказала она.

— Рискни.

Он ждал, глядя на нее открыто и с любопытством. Она немного поколебалась. Микки прав. Вся ее жизнь, казалось, была хрупким сооружением из лжи, полуправды и тайн. Пришло время с этим кончать, иначе им не на что надеяться.

— Ты ни разу не поцеловал меня в губы, — наконец произнесла она еле слышно.

До него не сразу дошел смысл ее слов. Затем, к ее удивлению, он рассмеялся.

— Ах ты, маленькая дурочка, — наконец проговорил Микки. — Думаешь, мне не хотелось? — Он наклонился и легонько дотронулся кончиками пальцев до шрама. — Я просто не смел, Марионетта. Боялся сделать тебе больно. Тебе только что сняли швы. Это единственная причина.

Она закрыла глаза. Ну конечно. А она-то напридумывала себе.

— Я боялся, что рана снова откроется, — добавил он. — Не хочу, чтобы ты прошла через все это в третий раз.

— Извини, — вздохнула она, — я совсем поглупела.

Он снова обеспокоенно склонился над ней.

— Верно. И я тебя люблю. Я тебе это уже говорил?

Марионетта позволила себе ухмыльнуться.

— Какие-то сто раз.

— Ну вот, — промолвил он, — а больше тебе и знать ничего не требуется, так? — Он неожиданно взглянул на нее очень серьезно. — Так?

Она улыбнулась.

— Разумеется. — Она не могла рассказать ему, как в эту ночь ее преследовало видение Сильвии, и в тот момент, когда их тела сливались, она слышала голос Лино, доносящийся до нее из темноты, отчаянный, одинокий голос из прошлого: «Только не в губы, вот что говорила Сильвия своим клиентам. — Губы для любимых, не для клиентов…»

Микки успокоился и сел. Он спустил ноги с кровати и принялся одеваться.

— Мы с ума посходили, — послышался его голос откуда-то изнутри свитера.

— Я знаю. — Она перестала улыбаться. Вспомнила Моруцци. Медленно рука поднялась к лицу.

Микки, голова которого как раз вынырнула из ворота свитера, понял, о чем она думает. Он схватил ее руку и осторожно поднес к губам.

— Забудь про них. У тебя есть я.

Она не могла высказать ему свои мысли и спросить: «Как ты сможешь бороться с чем-то могущественным, извращенным, привыкшим добиваться своего во что бы то ни стало?» Вместо этого женщина поднесла руку к щеке, охваченная такими сильными чувствами, что не в состоянии была вымолвить слово. Микки — самый отважный человек из всех ее знакомых — готов любить ее вопреки Моруцци, а это означает одно — беду, беду и еще раз беду.

В этот момент раздался грохот хлопнувшей входной двери и возбужденный голос Питера Трэвиса. Микки скорчил гримасу.

— Вот он — реальный мир, — констатировал он. — Так и знал, это не может долго продолжаться. — Он поднялся и пошел к двери, остановившись лишь на мгновение, чтобы улыбнуться Марионетте. — Рано или поздно придется с ними встретиться, — поддразнил он ее. — Сначала с Питером, потом с остальным Сохо!

Марионетта медленно поднялась, запахнувшись в экзотическое красное кимоно, которое выделила из своего обширного гардероба Вики. Она слышала, как Микки и Питер разговаривают в соседней комнате. Затем рассеяно подошла к маленькому туалетному столику в углу, взяла щетку для волос и зеркальце для бритья, поставленное у стопки нот. Почти не думая, она посмотрела в зеркало и увидела всклокоченные волосы, бледное лицо, резко контрастирующее с кимоно. Она дотронулась до рта, не веря своим глазам. Питер Трэвис оказался прав, на этот раз шов не выглядел таким страшным. Конечно, он все еще был красным, виднелись следы стежков на щеке. Но женщина знала, что они побледнеют и будут не так сильно заметны. Главное, шов стал значительно меньше и аккуратнее, чем раньше. Марионетта попробовала улыбнуться. Уголки рта поднялись вверх абсолютно симметрично. Она почувствовала, как екнуло сердце: она снова могла улыбаться.

— Марионетта! — возбужденно кричал Микки из соседней комнаты. — Быстрее иди к нам!

Она поспешила к ним, слегка покраснев при виде Питера, который лишь ухмыльнулся и закурил сигарету.

— Взгляни сюда! — попросил Микки. Он держал развернутую газету.

Марионетта подошла и заглянула ему через плечо.

— Это Барти, — заметила она с упавшим сердцем. Почему он должен вторгаться в ее жизнь именно сегодня, когда она хочет насладиться своим счастьем с Микки Энджелом? Под фотографией стояла подпись: «НОВАЯ ПОДРУЖКА МОРУЦЦИ». На снимке был изображен Барти, выходящий из клуба под руку с молодой улыбающейся девушкой, чье лицо, как цветок, выглядывало из пушистого воротника мехового манто. Марионетта молча смотрела на фотографию.

— Видишь? — сказал Микки. — Он уже перекинулся на кого-то еще.

— Может, он вообще не станет тебя искать, — с надеждой промолвил Питер Трэвис.

Микки смотрел на Марионетту.

— Возможно, он даже даст тебе развод, — предположил он.

Она покачала головой, все еще завороженно глядя на фотографию.

— Мы итальянцы, Микки, мы не разводимся.

— Мне кажется, есть повод устроить вечеринку, — заявил Питер. — Самое время познакомить тебя с нашими друзьями, Марионетта, раз уж так выходит, что ты задержишься здесь дольше, чем я предполагал…

— Хорошая мысль! — воспрянул духом Микки. — Вечеринка! Блестяще! — Он отдал газету Марионетте, захваченный новой идеей. — Можно сказать Вики, чтобы она пригласила девушек из «Индмилл» прийти после шоу, да и Большой Джек сегодня не играет, так что тоже может заглянуть…

Они с Питером с энтузиазмом занялись планами подготовки вечеринки. Марионетта все не отводила взгляда от снимка. Где-то она видела эту девушку. Но где? Она рылась в памяти, но не находила ответа. Она прочитала полный текст под фотографией, надеясь, что он ей подскажет ответ: «Барти Моруцци, брат Короля Зла Аттилио Моруцци, выходит из клуба „Треже чест“ на Уордор-стрит в Сохо с женщиной, которую представил как свою возлюбленную». «Треже чест» — что-то ей это название напоминало. Девушку трудно было рассмотреть, но она казалась совершенно обычной… Обычной… Ну, конечно. Это же Пегги Уайтмор, та самая, чью фотографию показывал ей Лино в ресторане у Леони, девушка с простоватым лицом и милой улыбкой с кошкой на руках. Та самая Пегги, которая работает в этом клубе и в которую влюбился Лино! Сердце ее сжалось от жалости. Лино, так много выстрадавший… снова терял кого-то из-за Моруцци…

Вечеринка удалась на славу. К полуночи узкая лестница, ведущая к входной двери, была забита молодыми людьми, которые стояли, облокотившись на шаткие перила, или сидели группами на ступеньках и спорили, передавая из рук в руки бутылки с вином. В крошечной квартирке целая толпа собралась вокруг пианино, на котором под веселый смех собравшихся Микки наигрывал смешные буги-вуги и попурри хитов. На подлокотнике дивана пристроилась Вики, развлекая группу студентов-художников анекдотами, а Питер Трэвис увлекся спором на политические темы с серьезными русскими, с которыми он познакомился в баре, когда выходил, чтобы купить еще вина. Кругом раздавался смех, воздух был сизым от сигаретного дыма. Обстановка просто очаровала Марионетту. В их жилом районе тоже, разумеется, устраивались вечеринки — итальянцы любят погулять, — но там обычно балом правили старшие, сверстники ее родителей. Всегда приглашались старики, равно как и тети с дядями, маленькие дети, нахальные подростки, священники и соседи. Здесь же все было совсем по-другому: никому из присутствующих не исполнилось еще и тридцати!

Ей понравились друзья Микки. Они восприняли ее присутствие в квартире как само собой разумеющееся и не задавали неловких вопросов. Если они и замечали, какими взглядами Марионетта обменивалась с Микки, вслух это не комментировалось. Ночь брала свое, атмосфера становилась несколько сонной, и никто ничего не говорил, когда они с Микки, поглощенные друг другом, медленно танцевали, кружась по маленькой комнате.

Некоторые начали расходиться только в два часа ночи, другие уже клевали носами над своими стаканами. Марионетта делала себе на кухне бутерброд с сыром, когда ей впервые дали понять, что чувствуют друзья Микки. Нарезая кружочками соленый огурец, она услышала за спиной веселый голос:

— От этого хочется есть, верно?

То была Сьюзи, худенькая танцовщица, участвующая в шоу, которое шло в «Герцоге Йоркском». Марионетта знала, что она — подружка одного из друзей Микки, но кого именно, не помнила, поскольку за вечер ей пришлось познакомиться со многими людьми.

Сьюзи усмехнулась, пристраиваясь на краешке стола, и, достав из кармана обтягивающих брюк сигареты, предложила их Марионетте, которая отрицательно покачала головой.

— От любви, — объяснила Сьюзи, лихо закуривая сигарету, — всегда хочется есть.

— Хочешь? — предложила Марионетта, принимаясь снова развертывать сыр. — Тут достаточно…

Девушка покачала головой и задумчиво посмотрела на Марионетту сквозь клубы дыма.

— У тебя миленькая фигурка, — оценила она. — Танцевать никогда не пыталась?

Марионетта рассмеялась. Такие люди, как Сьюзи, и представления не имеют, насколько ограничена жизнь девушек-итальянок. Неожиданно Марионетта представила себе лицо отца, когда она говорит ему, что хочет быть танцовщицей. С ним просто случился бы припадок. С него хватило и одного Марио, решившего стать певцом?.. Неожиданно ей страстно захотелось быть со своей семьей. Что вообще она здесь делает, притворяясь, будто может жить богемной жизнью, тогда как совсем рядом, за углом, отец и Марио безумно за нее волнуются?

— Ты в порядке? — обеспокоенно посмотрела на нее Сьюзи.

Марионетта кивнула и с несчастным видом принялась за бутерброд, неожиданно почувствовав страшную усталость. Хорошо бы поскорее все ушли, и она смогла бы свернуться в клубочек в постели рядом с Микки и обо всем забыть.

— Знаешь, Микки здорово в тебя втрескался, — сообщила Сьюзи, которая, казалось, читала ее мысли.

Марионетта посмотрела на девушку. Она пила что-то из чашки без ручки, но вдруг неожиданно поморщилась.

— Жуткое пойло, — сообщила она, протягивая чашку Марионетте. — Хочешь?

Та отрицательно покачала головой. Сьюзи аккуратно поставила чашку на стол рядом с собой.

— Я знаю, не мое это дело, — медленно начала она, — но ты действительно считаешь, что у тебя и Микки… что у вас может что-то получиться?

Марионетта принялась убирать хлеб и сыр.

— Почему бы и нет? — жизнерадостно спросила она, стараясь не встречаться со Сьюзи взглядом. — Если двое людей привязаны друг к другу…

Но Сьюзи очень серьезно покачала головой. Она сползла со стола, все еще умудряясь выглядеть элегантно, и направилась к двери. Марионетта видела, как в гостиной Микки подает уходящим гостям пальто. Он поймал ее взгляд и послал воздушный поцелуй. Она беспомощно улыбнулась ему. Сьюзи вздохнула и закрыла дверь, прислонившись к ней, чтобы никто не вошел.

— Я знаю, что вы любите друг друга, — сказала она, — это видно невооруженным глазом. Он не может удержаться, чтобы поминутно не касаться тебя, все заметили.

Удивленная Марионетта ждала, что последует дальше: ведь не станет же эта девушка из Сохо читать ей лекцию о морали! Но выражение лица Сьюзи было сочувствующим, а не суровым.

— Я знаю, долго это продолжаться не может, — наконец очень тихо произнесла Марионетта.

— Ты имеешь в виду Моруцци, — догадалась Сьюзи.

Значит, они все знали, кто она такая! Наверное, это было неизбежно.

— Моруцци меня разыщут, — грустно проговорила она. — Это только вопрос времени…

Сьюзи затянулась сигаретой — избыточное количество выпитого настроило ее на грустный лад.

— И когда Аттилио Моруцци узнает, что у тебя роман с его сыном, он, вероятно, убьет вас обоих.

Марионетта не сразу поняла смысл услышанного.

— Что ты сказала? — наконец прошептала она.

Глаза Сьюзи расширились.

— О Господи, Марионетта, — выдохнула она, — только не говори мне, что ты не знала…

Каким-то образом Марионетте удалось прожить следующий час, пока последний гость не удалился в холодное серое февральское утро на поиски такси. Сьюзи ушла практически сразу после их разговора на кухне, огорченная, что проболталась. Как выяснилось, это было тайной. Она поцеловала Марионетту в щеку, по-настоящему расстроенная.

— Ты меня прости, — пробормотала девушка, прежде чем поспешно удалиться, — и, пожалуйста, не говорил Микки, что я влезла не в свое дело…

Марионетта, как автомат, помогала Микки и Питеру вычистить пепельницы, вымыть кружки, смеялась над их шутками, даже выпила вместе с ними растворимого кофе, чтобы немного оживиться. Наконец Питер объявил, что пора спать, и принялся вытаскивать матрац из шкафа на лестничной площадке, где он хранился днем. Микки взглянул на Марионетту и улыбнулся. У нее все внутри перевернулось. Микки взял ее за руку.

— Пошли, — сказал он, — нам с Питером через несколько часов вставать — мы играем на одной богатой вечеринке в Сити…

Они пошли в синюю комнату и забрались под одеяло на узкой кровати. Слишком опьяненные своими взаимоотношениями, чтобы уснуть, они любили друг друга, пока лучи солнца не пробились сквозь неплотно закрытые шторы. Оба устали и лежали молча. Марионетта повернулась, чтобы рассмотреть профиль Микки, задремавшего рядом с ней. На лице его уже начала появляться щетина. Его веки вздрогнули.

— На что ты смотришь? — говорил он, не открывая глаз.

Она нежно коснулась его лица, чувствуя, что щека становится колючей. Теперь пришло время сказать.

— Я знаю, кто ты, — промолвила Марионетта, голос ее прозвучал тихо и спокойно в тишине раннего утра.

Микки сразу же открыл глаза и повернулся к ней. Она удивилась, заметив промелькнувший страх во взгляде.

— Ну, разумеется, — сказал он. — Я — Микки. Микки Энджел.

Она медленно покачала головой.

— Ты — Моруцци, — выпалила она.

Он отвернулся и сел в постели, взволнованно схватив сигарету с прикроватного столика.

— Как ты узнала? — изумился он.

При вспышке спички женщина разглядела его лицо, обратив внимание, что нерв на щеке подергивается.

— Неважно, как я узнала, — устало проговорила она, — раз это правда.

Он выдохнул облако дыма в сторону окна и остался сидеть, уставившись в пространство.

— Ты должна быть довольна, — с горечью произнес он. — Ведь выходит, что я итальянец. Это хорошо, верно?

— Микки… — Она протянула к нему руку, но он отодвинулся.

— Ладно, — наконец сказал он. — Ладно, я расскажу. Я действительно Моруцци. Микеланджело Моруцци. Микеланджело — Микки Энджел, понятно? — Он повернулся к ней с умоляющим выражением на лице и промолвил: — Марионетта, я все тот же человек, каким был, пока ты не узнала мое имя…

Женщина не могла отвести от него взгляда.

— Ты даже похож на него, — завороженно выговорила она. — Как я этого раньше не замечала? — Теперь она видела ту же сильную линию подбородка, что и у Аттилио Моруцци, лишь слегка смягченную, не такую вызывающую, то же очертание чувственных губ, только линия их не была жесткой, как у отца.

— Тебе станет легче, если я скажу, что не разговаривал с отцом вот уже пять лет? — спросил он ее, все еще злясь. — Или ты все равно будешь видеть во мне Моруцци?

Марионетта продолжала смотреть на его лицо, вспоминая, сравнивая, слишком потрясенная, чтобы понять сказанное им.

— Аттилио никогда не говорил, что был женат, — пробормотала она. — Я и не знала…

— Ничего удивительного, — объяснил Микки. — Мать умерла, когда мне было пятнадцать. Меня воспитывал дед.

Она вспомнила фотографию в квартире Альфонсо Моруцци, и маленького мальчика на ней, которого не узнала. И, разумеется, рояль. Наверное, заботливый дедушка мечтал, что его внук станет великим пианистом. Она мельком подумала о том, как относится Альфонсо Моруцци к страсти Микки к джазу и его плохо оплачиваемой работе в занюханных клубах Сохо. Но, разумеется, он знал все, что происходит с Микки, — Моруцци всегда все знали. Ей хотелось задать тысячу вопросов, но голова кружилась, она была не в состоянии принять тот факт, что Микки Энджел — Моруцци.

Теперь Микки смотрел на Марионетту, стараясь уловить выражение ее лица.

— Я ушел от деда, когда мне было восемнадцать, — продолжал рассказывать он. — Я больше не мог ходить в частную школу, брать уроки музыки, ханжески посещать мессу каждое воскресенье — ведь я знал, чем занимается моя семья, мой отец. — Голос звучал резко. Он перегнулся, слегка ее коснувшись, чтобы загасить сигарету в пепельнице на прикроватном столике. — Странно, но его прикосновение снова заставило ее задрожать… — Мой отец лишил меня всех имущественных прав, — бесстрастно говорил он, сидя рядом с ней, обхватив коленки руками, — я больше не имею никакого отношения к Моруцци, никакого, Марионетта. — Микки умоляюще взглянул на женщину. — Я использовал это имя, чтобы чего-то добиться, только раз в жизни. Единственный раз.

— Когда это было? — спросила она.

— А ты не догадываешься?

Марионетта отрицательно покачала головой. Она смотрела в любимое лицо, вот оно, совсем рядом, на расстоянии всего поцелуя, но теперь это было другое лицо, лицо человека, принадлежавшего к роду, который она ненавидела и презирала.

Он взял ее руку, безвольно лежащую на простыне, и сжал.

— Тереза, — вымолвил он. — Девушка, которая сейчас живет в монастыре у сестры Маддалены.

Она посмотрела на свою руку — как она на месте в его руке. Разве может она его ненавидеть? Злиться? Скажи ей Микки раньше, кто он такой, она убежала бы от него на край земли без оглядки. Но он молчал, и им было так хорошо вместе, что об этом можно только мечтать, такое увидишь лишь в кино, где мужчина олицетворяет собой мечты женщины и где все кончатся счастливо. Но это их жизнь, а не кино, и не видать им счастливого конца, не жить вместе, пока смерть не разлучит их, потому что теперь она знала, кто он такой.

— Тереза… — произнесла она, все еще не понимая.

— А ты думаешь, как я убедил ее выступить в защиту Лино и обвинить Уолли Уолласа? — спросил он. — Я сказал ей, кто я такой.

Марионетта удивилась.

— Ты ей сказал, что ты — Моруцци?

Он мрачно кивнул.

— В Сохо это магическое имя, особенно среди проституток. — Микки задумался, вспоминая. — О, я обещал спрятать ее, если она даст показания, рассказал о сестре Маддалене. Она хотела засадить Уолли Уолласа в тюрьму, хотела отомстить за смерть Сильвии, но, по большому счету, как и все другие девушки, смертельно боялась Моруцци. — Он вздохнул. — Вот тут я и пошел с козыря. Сказал, кто я такой. Для проститутки в Сохо Моруцци всегда Моруцци, и неважно, что с виду они могут казаться добрыми.

Марионетта протянула руку и нежно пригладила кудри Микки.

— Почему? — поинтересовалась она. — Почему ты пошел на такой ужасный риск? Если бы Моруцци узнали, какую роль ты здесь сыграл…

— Ну как же ты не можешь сообразить? — Он поднес ее руку к своим губами, не отрывая от женщины взгляда. — Я сделал это для тебя, потому что я тебя люблю. — Микки наклонился и дрожащими губами тихонько поцеловал ее в здоровую щеку, стараясь не касаться ее рта.

Ей безумно хотелось притянуть его к себе, прижаться губами к его губам, но она не могла. Еле заметная слеза скатилась по щеке и запуталась в шраме, который защипало от соли.

— Мне пора идти, — сказал Микки. — У нас работа.

Марионетта вздохнула и откинулась на подушку, наблюдая, как он натягивает джинсы. Он послал ей воздушный поцелуй и отправился в ванную комнату на лестничной площадке. Она слышала, как, проходя по гостиной, он крикнул Питеру, чтобы тот вставал, а затем стоны и ворчание просыпающегося Питера.

Через полчаса Микки и Питер, оба вполне респектабельные в галстуках-бабочках и черных пиджаках, собрались уходить. Питер молча упаковал свой саксофон, пока Микки и Марионетта шептались, прощаясь в дверях спальни.

— Ты будешь здесь, когда я вернусь? — с беспокойством спросил он.

— Конечно, — ответила она.

— Я тебя люблю.

— Знаю. Я тоже тебя люблю.

Питер Трэвис демонстративно кашлянул и взглянул на часы.

— Кончайте, Ромео и Джульетта, — сказал он. — Время вышло.

Микки нежно поцеловал ее в лоб и затем обнял, оторвав от пола.

— Все будет в порядке! — крикнул он, ни к кому конкретно не обращаясь. — Я знаю, все будет в порядке! — Он последовал за Питером к двери, успокоенный смехом Марионетты. — К черту Моруцци и Перетти! — воскликнул он, послал ей воздушный поцелуй и исчез.

Она слышала, как они спустились с лестницы, борясь с футляром саксофона, и как Питер насмешливо пропел: «Друг друга любят дети главарей, но им судьба…» Потом их шаги прозвучали в холле внизу и смолкли.

Марионетта медленно вернулась в спальню. Она машинально прибралась, заправила постель, раздвинула занавески. Внизу, на Бродуик-стрит, было тихо — видимо, сказалось сочетание воскресного утра и крепкого февральского мороза. Редкий прохожий заходил к продавцу газет на углу Лексингтон-стрит, но ни один не поднял головы на дом напротив и не увидел в окне бледное лицо Марионетты, бессмысленно смотрящей в пространство. Там, за Лексингтон-стрит, находилась Брюер-стрит, а чуть дальше — квартал Сент-Джеймс, ее единственный настоящий дом, картины и запахи ее детства, отец и брат… Так близко и так далеко. Она может надеть пальто и пешком пройти до знакомого двора за несколько минут, но на самом деле расстояние между богемной квартирой музыкантов и домом, где она выросла, огромно.

Марионетта вздохнула и отвернулась от окна. Нет смысла мечтать о доме или вспоминать, как все было. С этим покончено. И с ее нынешней жизнью тоже. Она подумала о «Ромео и Джульетте». Она смотрела вместе с матерью экранизацию этой трагедии Шекспира, когда была еще ребенком. Лесли Хоуард довольно неубедительно играл Ромео, а Норма Ширер — томную Джульетту. Марионетта пошла в гостиную, достала тяжелый том с полки над пианино и принялась его листать. «Ромео и Джульетта». Она нашла нужный отрывок, строки из пролога, который цитировал Питер Трэвис на лестнице. Это ей кое-что напомнило. И верно, вот эти строки:

Вздохнув, она резко захлопнула книгу и вернула ее на полку. Пора было уходить.

Марионетта натянула брюки и красный свитер, принесенные Вики. Она отошлет ей вещи позже. У нее самой не оказалось верхней одежды, так как она умолила Микки избавиться от драного манто, в котором здесь появилась. Оно висело в шкафу, подобно злому зверю, и напоминало ей о Барти. Теперь она достала куртку Микки. Рукава слишком длинные, но ничего не поделаешь. Под кроватью женщина нашла сумку, пролежавшую там все это время. Открыла и обнаружила несколько фунтов. Уже хорошо. Не придется брать деньги Микки. Марионетта прошла к шкафу и сняла с верхней полки сверток. Это была деревянная кукла, все еще завернутая в рубашку Микки. Она на секунду прижала ее к себе, спрятав лицо в ткань рубашки, вдыхая запах прокуренных клубов и лосьона после бритья. Медленно развернула куклу, оставив рубашку на кровати, и распутала нитки. Она подняла куклу, позволив ей немного поплясать в голубом свете спальни. Игрушка напомнила ей странное маленькое потустороннее существо с ярким пустым личиком. Потом снова свернула нитки, согнула кукле ноги и положила ее в сумку.

Оставить записку или нет? Что она может написать? Лучше просто исчезнуть. Микки поймет, или, по крайней мере, ему будет казаться, что понял. Он станет думать, что она не может жить с Моруцци, поскольку это имя всегда будет стоять между ними, что она поступила непорядочно, не отважившись сказать ему в лицо, что у них ничего не получится. Но Марионетта оставляет Микки Энджела вовсе не по этим причинам.

Она закрыла дверь квартиры и спустилась вниз. Странное ощущение — оказаться за дверями квартиры. Это жилье так долго было ее Раем, свидетелем ее счастья. Марионетта подняла голову. Не стоит сейчас об этом думать, вспоминать прошлое, жалеть о том, что могло бы быть. Она толкнула входную дверь и вышла на улицу. Холодный воздух обжег ее лицо, и женщина быстро направилась на Полэнд-стрит, прочь от Сохо. Пока Марионетта шла, в ее голове звучали недавно прочитанные строчки Шекспира, они приобрели для нее новый смысл. Да, она поступила правильно. Она должна оставить Микки Энджела, должна положить конец этой сумасшедшей круговерти обмана и страха, иначе они оба погибнут. Необходимо пожертвовать своей любовью ради того, чтобы и ей и ему остаться в живых.

Мимо медленно проехало такси с горящим желтым сигналом. Марионетта махнула рукой, и водитель остановил машину.

— Куда, золотко? — спросил он.