1947 год
Голубь, с надеждой поклевывающий мостовую, крутил головой из стороны в сторону и рассматривал маленькими блестящими глазами девушку в окне.
— Марионетта! Очнись! Три чая и два бутерброда с ветчиной на столик у окна!
Франческа Перетти, худая и вечно сердитая женщина, гневно взглянула на свою дочь, подняв голову от раковины, полной грязной посуды. Все столики в кафе были заняты, да и у стойки люди громко стучали, требуя внимания.
Марионетта, стоявшая в дверях, прислонившись к косяку, и печально разглядывающая бегущих мимо людей, вздрогнула и вернулась на землю. Старик, который сидел за угловым столиком, внимательно наблюдал за ней, помешивая ложечкой в стакане с чаем.
— Прости, мама, — послушно пробормотала она и вновь окунулась в духоту кафе «Империал». Меньше всего ей хотелось расстраивать свою мать, и без того бледную и больную. Отбросив с лица непослушный черный локон, она поспешила к стойке, где ее отец Томмазо в бешеном темпе намазывал маслом куски белого хлеба.
— Два с мясом, три с сыром и помидоры! — крикнул он, слишком занятый, чтобы отругать свою размечтавшуюся дочь; но его жена все еще хмурилась, уперев мокрые покрасневшие руки в бока.
— Такого наплыва все лето не было, а она торчит у окна! — сердито пробормотала Франческа. — И куда же подевался Антонио?
Марио, ее младший сын, подошедший с подносом грязных чашек, с улыбкой поглядел на мать.
— Не смей, — сказала она, улыбаясь против собственной воли. — Не смей здесь петь…
Но слишком поздно. Марио обнял ее за худенькие плечи, прижался щекой к щеке.
— Думай только о хорошем, — тихонько запел он, — и не думай о плохом…
Посетители стали поворачивать головы, как они делали всегда, когда Марио пел, и Марионетта тоже остановилась около углового столика, с гордостью слушая брата.
— Ему бы по радио петь, — произнес кто-то из посетителей.
— Голос — как у ангела, — услышала Марионетта слова другого завсегдатая. Она смущенно повернулась к нему, а голос Марио все набирал силу.
— Не упускай своего, не сбивайся с пути…
— Может, голос у него, как у ангела, — она начала быстро вытирать стол, — вот только жаль, что ведет он себя не как ангел! — Но в то же время снова остановилась, чтобы послушать.
Старик в углу улыбнулся своим мыслям: «Как приятно на нее смотреть — стройная, в черном платье официантки, стоит и слушает брата». Она напоминала ему другую девушку, в другое время, в другом месте…
Марио закончил песню на высокой ноте и шутливо раскланялся. Его поклонники за стойкой зааплодировали, а смягчившаяся мать обняла. «В свои шестнадцать лет, — подумала Марионетта, — он все еще сохранил детское пухлое очарование и совсем не похож на отсутствующего брата, горбоносого красавца Антонио».
Как раз в этот момент высокая фигура Антонио возникла за ее спиной. Он выхватил у сестры тряпку, которой она вытирала столы.
— Тони! — возмутилась она. — Я же…
— Шшш! — Он уже старательно тер стол, который сестра только что вымыла, развеселив тем самым сидящую за столом семью из четырех человек, пытающихся съесть фруктовый торт. — Мама не заметит, что меня не было…
И в самом деле в этот момент Франческа подняла голову от раковины, наполненной грязной посудой, и увидела прилежно трудящегося Антонио.
— Вот ты где! — воскликнула она. — Хороший мальчик, можешь сегодня закончить раньше.
— Мама! — возмутилась Марионетта. — Я здесь с шести часов утра…
— Как тебе и положено. — Голос матери звучал резко, исключая всякие возражения. — Твое место здесь, ты должна учиться работать. Антонио — мужчина, у него есть другие дела.
Антонио подмигнул сестре. Она со злостью вырвала тряпку из его рук и направилась к другому столу, а он прошел к стойке и скрылся в служебной комнате, чтобы забрать свое пальто.
— Еще чаю, дедушка? — спросила Марионетта. Она стояла у углового столика, за которым сидел и кашлял старик с сигаретой в зубах. Он нахмурился, глядя на внучку, стараясь скрыть свою любовь к ней и те смешанные чувства от воспоминаний о другой, давно умершей девушке, так похожей на Марионетту.
— Поганое английское пойло, — пробормотал он между затяжками. — Кофе, принеси мне настоящего кофе.
Внучка расстроенно посмотрела на него.
— Дедушка, ты ведь знаешь, я не могу. Мама же запретила. Она говорит, кофе тебя убьет.
Старик снова закашлялся.
— Мне семьдесят один год, — заявил он. — Пора и умирать.
— Ерунда! — Марионетта забрала у него чашку. — Принесу тебе еще чаю.
Ее отец, стоящий перед горой почти готовых бутербродов, раздраженно взглянул из-за стойки на старика.
— Почему он выбрал именно сегодняшний день, чтобы сюда явиться? — Хотя вопрос и был обращен к Марионетте, но ответа не требовал. — Так много народу, а он занимает целый столик.
— Кафе все еще принадлежит ему, папа, — мягко напомнила она отцу, — и ему хотелось тоже поучаствовать в празднике, ты же знаешь.
— Зачем? — Томмазо передал ей тарелку с хлебом с маслом. — Четвертый столик. Твой дед ненавидит королевскую семью. Он старый фашист.
— Он лишь делает вид, — возразила Марионетта, передавая тарелку проходящему мимо Марио. — Четвертый столик… Ты же знаешь, он ни за что бы не пропустил сегодняшний день…
Дверь с грохотом захлопнулась за выходившей из кафе семьей. Очередь у стойки уменьшилась, и на мгновение в кафе стало почти тихо.
— Вот видишь! — Марионетта налила деду еще чаю. — Народ уже схлынул. — Затем наполнила свою чашку и пошла к столику старика, закуривавшего очередную сигарету. — Дедушка! — воскликнула она в отчаянии. — Ты не должен, твои легкие…
— Не зуди, а то ты становишься похожей на мать. — Он втайне был доволен, что внучка пришла к нему попить чаю. Старик был явно неравнодушен к ней.
Марионетта откинулась на стуле, вымотанная долгим днем в кафе, и закрыла глаза. Он внимательно смотрел на ее лицо. Да, те же тонкие черты, что и у Джульетты, те же крутые брови и полные губы, та же привычка покусывать нижнюю губу, когда сердится…
— У меня что, пятно на носу? — Марионетта смотрела на старика широко открытыми глазами.
Он потянулся через стол и дотронулся до ее щеки.
— Просто немного варенья, — проворчал дед.
— Ну и денек! — Девушка отпила глоток чаю. — Все было замечательно. Жаль, что мне не удалось выбраться и посмотреть карету…
В этот день принцесса Елизавета выходила замуж за лейтенанта Филипа Маунтбеттена, и улицы Лондона были переполнены людьми, пришедшими посмотреть на праздничную процессию, направлявшуюся к Вестминстерскому аббатству. Даже холодный ноябрьский день не умерил пыла лондонцев, которым требовалось взбодриться после длинной и страшной войны. Все кафе в Сохо были переполнены, а «Империал», расположенный в середине Олд-Комптон-стрит, наводнили те участники процессии, которые свернули с многолюдных Чаринг-Кросс-роуд и Тоттенхэм-Корт-роуд в поисках бутерброда и чашки чая.
Семье Перетти не приходилось так трудиться с предвоенных лет. Даже в День победы народу было меньше. Марионетта хмуро взглянула на пол кафе: бумажные цветы, выброшенные флажки, крошки хлеба, линолеум весь в пятнах. Все это сегодня придется убирать и доводить пол до зеркального блеска, прежде чем ей разрешат погасить свет и устало направиться домой в их тесную квартирку в квартале Сент-Джеймс. Принцесса Елизавета и весь блеск сегодняшнего дня были где-то очень далеко от изнуряющей многочасовой работы в кафе. Она вздохнула.
Ее дед уловил вздох, но понял его иначе.
— Я знаю, — заговорщически прошептал он, — этот линолеум, ужасно, кошмар да и только. Вот старые деревянные доски — совсем другое дело. Быстренько подметешь, раз в неделю вымоешь — и порядок…
Марионетта понимающе улыбнулась и похлопала его по морщинистой руке.
— Тебе не очень нравятся папины перемены, да, дедушка? — Она устало помешала чай, оглядывая помещение, знакомое ей лучше гостиной в квартире. Папа покрасил стены в белый цвет, сделал бордюры синими, а мама сшила ярко-красные шторы на окна. Все весьма патриотично и соответствует новому названию кафе. Но смена окраски стен ничуть не уменьшила для Марионетты той скуки и однообразия, которые были связаны с ежедневной работой официантки. Она знала каждое пятно на раковине, каждую царапину на линолеуме, каждую чашку на перегруженной полке на стене. Хуже того, эту тоску увеличивало сознание, что там, на улицах Сохо, кипит интересная богемная жизнь, там полно эксцентричных людей, «ночных бабочек», художников, поэтов, сумасшедших! Они проходили мимо кафе рано утром, возвращаясь со своих таинственных ночных бдений, потом снова появлялись к вечеру с заспанными лицами. Девушке они казались загадочными мелькающими в ночи тенями, живущими жизнью куда более увлекательной, чем ее собственная.
Порой эти люди все же заглядывали к ним в кафе выпить кофе поздно вечером или съесть бутерброд с беконом рано утром, и Марионетта не могла отвести от них глаз, пока мать не начинала ее ругать и требовать, чтобы дочь перестала мечтать. Иногда отец быстро направлялся к двери, преграждая им путь, что-то говорил тихим извиняющимся голосом и просил их уйти.
— Почему? — рассерженно спрашивала девушка. — Эти люди ведь платят, как и все остальные!
— Твоя мать не хочет пускать в кафе такую публику, — нервничая, отвечал отец, и отказывался давать другие объяснения.
Но Марионетта знала, кто эти люди, не зря же она всю жизнь прожила в Сохо. То были сутенеры и проститутки, чьи имена появлялись в газетах, кто жил на «неправедные доходы» и зарабатывал на жизнь сексом. Марионетта, выросшая в католической семье, была уверена, что они — грешники, падшие души, которые уже нельзя спасти. Тогда отчего они вызывали в ней такую зависть, эти женщины в мехах с ярко накрашенными губами и эти мужчины в прекрасно сшитых костюмах и двухцветных туфлях? И почему только их кафе отказывалось обслуживать данную клиентуру, хотя и могло себе это позволить?
Девушка задумчиво помешивала чай. «Наверное, потому, что мы сицилийцы», — подумалось ей. Ведь на многие мили вокруг они, по сути дела, единственные сицилийцы. Все их соседи в жилом квартале родом из южной Италии, с Сицилии нет никого. Другие итальянские семьи — compaisani, у них общие друзья и родственники. Только семья Перетти отличалась, не имея родственников даже в Кларкенуэлле, лондонской «Маленькой Италии». Марионетта знала, что многие боятся сицилийцев; считалось, что все выходцы с Сицилии — мафиози. Смех, да и только! Разве можно было всерьез усомниться, что Томмазо и его семья, работающая не покладая рук в маленьком кафе, обыкновенные иммигранты, пытающиеся выжить… Девушка мрачно улыбнулась про себя. Если среди членов ее семьи и есть мафиози, то они должны обладать сверхчеловеческой выносливостью, ибо после многочасового тяжкого труда у них не оставалось сил даже на развлечения, не говоря уже о вступлении в «Коза ностра»…
Ее мысли прервал брат, подошедший к столу с перекинутым на руку пальто.
— Пока, сестренка, — ухмыльнулся он. — Если встречу принцессу, передам ей от тебя привет, хорошо?
Дед пошевелился и нахмурился.
— Когда моя внучка выйдет замуж, — сказал он, — ее свадьба будет во много раз великолепнее.
— Дедушка! — засмеялась Марионетта. — Мне же только семнадцать.
— Принцессе Елизавете тоже только двадцать один. — Антонио произнес это с серьезным выражением лица, незаметно для деда подтолкнув сестру. — Всего четыре года, Марионетта! Смотри, не опоздай…
Рассердившись, она швырнула в него салфеткой.
— Если я буду торчать в этом кафе все дни и ночи, то останусь старой девой! — воскликнула Марионетта, стараясь скрыть горечь. — Иди и развлекайся со своими идиотами-друзьями, а всю работу, как обычно, будут делать женщины.
Антонио, насвистывая, направился к двери, махнув рукой в направлении стойки.
— Чао, мама! — крикнул он Франческе и исчез, захлопнув за собой дверь, над которой зазвенел колокольчик.
— Куда он пошел? — спросил, нахмурившись, старик.
Марионетта, закончив пить чай, с трудом встала.
— Кто знает? Наверное, снова к своим дружкам-полицейским.
Он с отвращением фыркнул. Марионетта похлопала деда по плечу и забрала свою чашку. Антонио собирался поступить в полицию, и, значит, кафе лишится пары рабочих рук. Для старика Франко Перетти это означало крушение надежды на то, что привело его сюда с Сицилии, — открыть дело и передать его сыну, а потом и внуку. Для Марионетты — меньше рук в кафе и еще больше тяжелой работы.
Колокольчик снова звякнул, и она подняла голову. Ввалилась шумная толпа участников процессии, все хотели перекусить, перед тем как отправиться в кабак. Девушка заставила себя приветливо улыбнуться.
— Добрый день! — сказала она. — Там, у окна, есть свободный столик и здесь, у стойки…
Марионетте казалось, что ноги ее подкосятся, если еще хоть один посетитель появится в дверях. Темные кудри девушки прилипли к потному лбу, а жесткая ткань платья раздражала кожу, разгоряченную жаром плиты. Хоть бы поскорее закрыться! Но было еще рано, хотя совсем стемнело и зажглись все яркие огни Сохо. А посетители все шли и шли. Когда часы пробили восемь, Франческа Перетти устало надела пальто и позвала своего младшего сына. Ей пора было отправляться домой и приниматься за стирку, а Марио уже опаздывал на урок пения.
— Мама, у тебя воротник завернулся. — Марионетта прошла через кафе и поправила пальто, стараясь скрыть беспокойство, которое вызывало у нее усталое лицо матери. Она импульсивно поцеловала морщинистую щеку и ужаснулась, ощутив губами жар. У Франчески явно была повышенная температура и, по всей вероятности, весь день.
— С чего бы это? — спросила та, удивившись поцелую.
Дочь пожала плечами.
— Да так. Пообещай мне одну вещь?
Франческа вопросительно приподняла брови.
— Пообещай мне, что ты выпьешь чашку чаю и отдохнешь, прежде чем начнешь стирать, мама? Ты ведь совсем без сил…
— Зачем?! — взорвалась Франческа. — Тогда я еще позже лягу спать. — Она отмахнулась от дочери. — Ты тоже идешь, папа? — спросила она, направляясь к двери и подталкивая впереди себя Марио.
Дед Марионетты все еще сидел на своем месте в углу, сонно покачивая головой над маленькой рюмкой бренди, но уходить упрямо отказывался.
— Я останусь. Еще рано…
Мать Марионетты раздраженно фыркнула.
— И кто поведет тебя домой, когда ты перед закрытием почувствуешь себя усталым?
— Я не устану! Больше того, я немного помогу Томмазо за стойкой.
Марионетта улыбнулась своему многострадальному отцу, жарившему на плите помидоры.
— Папа, ты ведь будешь рад помощи, правда? — поддразнила она его, когда Франческа и Марио ушли.
Томмазо состроил ей гримасу поверх легкой дымки, поднимающейся над сковородой с картофелем.
— Разумеется, оставайся, папа, — устало произнес он, накладывая картошку на тарелку. — Почему бы и нет? — И, не удержавшись, добавил саркастически: — Мне ведь лишний стол без надобности.
— Папа! — Марионетта не успела отругать отца, как дверь распахнулась и появился раскрасневшийся и возбужденный Антонио.
— Я только что встретил маму и Марио. — Он еле перевел дух. — Сказал им, чтобы побыстрее уходили. — Он помолчал. — Там через дорогу сейчас будет устроен рейд, — возвестил он громко.
Слова его имели ожидаемый эффект. Посетителя тут же принялись вытягивать шеи и вставать на стулья, чтобы посмотреть поверх оконных занавесок, поскольку уже слышалось знакомое завывание приближающихся полицейских машин. Марионетта тоже подошла к стоящему у окна брату.
— А где рейд? — возбужденно поинтересовалась она.
— В клубе «Трипл X». Один парень мне обмолвился, что они решили подсобрать уличных девок, — важно объяснил Антонио, гордясь своим, как он считал, полицейским жаргоном.
И верно, под темными окнами здания напротив остановились две полицейские машины, из которых выскочили несколько человек в форме и кинулись внутрь подъезда. Посетители кафе возбужденно зашевелились, а крупный мужчина отодвинул Марионетту от окна, чтобы самому лучше видеть.
Обиженная девушка повернулась к брату.
— Пойдем на улицу, Тони, я хочу посмотреть…
— Нет, Марионетта, оставайся здесь, — крикнул Томмазо из-за стойки, услышав ее слова.
Но было уже поздно. Антонио, довольный тем, что ему удалось заинтересовать сестру, уже вывел ее на улицу.
Вечер выдался зверски холодным, на мгновение у Марионетты даже перехватило дыхание. Схватившись за рукав брата, она подошла к краю тротуара.
— Вон их выводят из дома, — мрачно проговорил он. — Господи, ну и сборище!
Полицейские препроводили группу женщин через дорогу и начали подталкивать их к черному фургону, невесть откуда появившемуся около кафе. Когда «ночные бабочки» оказались рядом, Марионетта ощутила экзотический запах духов, а ее щеки мягко коснулся чей-то шифоновый шарф, развевающийся на резком ветру. Женщины держались прямо и с достоинством, только лица выдавали гнев. Одна из них остановилась около Марионетты, чтобы поднять букетик фиалок, слетевший с ее платья на землю. Когда она выпрямилась, то, казалось, впервые увидела девушку с широко распахнутыми глазами в форме официантки, стоящую перед ней на пронизывающем ветру. Она секунду поколебалась и потом протянула цветы.
— Вот, — произнесла она, — возьми их себе.
На мгновение все замерли, но тут же Антонио принялся орать:
— Не нужны ей твои цветы, шлюха!
Полицейский начал сзади подталкивать женщину:
— Давай-ка, пошевеливайся!
Марионетта одним быстрым движением сбросила руку брата и, глядя женщине прямо в глаза, взяла цветы.
— Спасибо, — поблагодарила она дрожащим голосом, но стараясь держаться храбро. — Большое вам спасибо.
На этом все кончилось. Дверцы фургона захлопнулись, моторы взревели, и полицейские машины тронулись с места. Небольшая толпа, собравшаяся на мостовой, разошлась. Спрятав нос в сладко пахнувшие цветы, Марионетта повернулась и увидела, что семья Ли Фанг, снимающая квартиру над кафе, отходит от окон, откуда они наблюдали за арестом. Даже Белла, кошка, живущая при кафе, вернулась на свое место на подоконнике, довольная, что суета улеглась и она может продолжить наблюдения за ночной жизнью Сохо.
— Ты рехнулась, Марионетта! — заметил Антонио с укором в голосе. — Надо же, принять цветы от проститутки! Только подумай, что скажет отец Джозеф?
Девушка задумчиво посмотрела на брата.
— Надеюсь, — сказала она, — что он вспомнит историю Иисуса и Марии Магдалины.
Антонио фыркнул.
— Вечно ты все превращаешь в романтические сказки! — Он выхватил у нее цветы. — Эти женщины — грязные, больные шлюхи, и если мама узнает, что ты взяла у одной из них цветы…
Марионетта решительно отняла у брата смятый букетик фиалок.
— Да, — огрызнулась она, — но кто ей расскажет? Уж точно не Тони Перетти, который отправился накануне выпивать со своими друзьями, когда его мамочка думала, что он пошел в церковный юношеский клуб.
Их спор был прерван появлением большого сверкающего «бентли», остановившегося у дверей клуба «Трипл X» напротив кафе.
Антонио снова разволновался и подтолкнул Марионетту, забыв про фиалки.
— Это машина Моруцци, — прошептал Тони. — Я должен был догадаться, что они появятся, когда все кончится. — Он слегка вздрогнул, когда из машины вышел высокий, хорошо одетый мужчина с черной повязкой на одном глазу и мельком взглянул в их сторону. Антонио быстро потащил сестру к кафе. — Нам лучше уйти…
Но человек уже безразлично отвернулся и прошел за двумя своими спутниками в клуб. Девушка, как всегда заинтригованная, наблюдала за ними. Моруцци были в Сохо королями. Они управляли всем — игорными домами, продажей наркотиков, проституцией. Их имя внушало ужас.
— Марионетта! — Обеспокоенный отец стоял в дверях. — Иди сюда, ты простудишься на таком ветру!
Она послушалась и медленно, все еще прижимая к груди фиалки (хоть какое-то разнообразие в привычно тоскливом дне), вошла в помещение. Сразу же пришлось принимать заказы, убирать со столов, а последний посетитель ушел только через час. Пока Томмазо не запер дверь, она смогла поразмыслить над случившимся. Отец сидел вместе с дедушкой и Антонио и пил бренди, когда Марионетта, все еще чистящая мойку, вспомнила про фиалки, положенные ею на сушку. Они слегка подсохли и несколько цветков завяли. Девушка прижала к щеке нежные лепестки. Какие приятные на ощупь, мягкие, ласковые… Она наполнила водой стакан и опустила в него цветы. После чего отнесла их в подсобку, где висело ее пальто, и поставила на маленькую полочку, чтобы не забыть, уходя домой. Затем устало вернулась в кафе.
— Сильвия зайдет за мной в одиннадцать, папа, — сказала Марионетта. — Я вымою пол утром, ладно?
— Да, да! — Отец нетерпеливо махнул рукой, занятый разговором. — Значит, ты говоришь, Моруцци собираются расширить свое дело? — обратился он к Антонио и вместе с Франко наклонился вперед, ожидая ответа.
Антонио, наслаждаясь тем, что временно находился в центре внимания, пожал плечами.
— Так утверждают мои друзья из Центрального полицейского участка. Они говорят, дескать, Барти Моруцци распугал некоторых сутенеров, так что у него теперь на привязи больше девиц, чем у кого-либо в районе. И на Грик-стрит открылся новый клуб… Они говорят, он принадлежит Кармело Моруцци, хотя и записан на другое имя…
— Кармело — это тот, кого мы только что видели? — заинтересованно спросила Марионетта. — Тот самый, кого зовут Пиратом из-за его наглазной повязки?
— Но у них сейчас небольшие неприятности, — продолжал Антонио, как будто его сестра не издала ни звука. — У них был свой человек в Центральном участке, так он недавно сел на три года по обвинению в коррупции.
Томмазо поднял брови.
— Продажный полицейский?
— По-видимому. Он встречался с Кармело Моруцци по пятницам и все ему рассказывал. Потом Моруцци передавал ему коричневый конверт, и они расходились в разные стороны. Очень удобно.
— Кармело? — настаивала Марионетта. — Кармело Моруцци — Пират? Тот, кого мы видели? Он платил полицейскому, чтобы тот ему все рассказывал?
— Не твое дело! — разозлился Томмазо. Этот разговор явно не для ушей молодой девушки. — Ты, вроде, говорила, Сильвия за тобой зайдет в одиннадцать. Я слышал, как пробили часы.
— Значит, если он Пират, — продолжала расспросы Марионетта, — то кто же Барти? Тот, что в черной шляпе?
Томмазо взорвался.
— Нечего интересоваться Моруцци! — рявкнул он. — Тебе достаточно знать, что они скверные люди, способные запросто перерезать человеку горло.
— Тем более… — возразила дочь, осмелев от встречи с проституткой. — Разве не лучше мне знать, кто они, чтобы избегать их?
Молчавший до сих пор дедушка негромко хмыкнул, хотя лицо его оставалось мрачным.
— Она права, Томмазо, — промолвил он. — Как и ее бабушка, она всегда права… Ты уж лучше расскажи ей о Моруцци.
— Зачем? — огрызнулся Томмазо. — Нечего ей проявлять нездоровое любопытство ко всяким преступникам. Только страшные сны будут сниться.
Антонио, раздраженный тем, что внимание всех переключилось с него на Марионетту, стукнул стаканом по столу.
— Да ради Бога, Марионетта, — заметил он, наливая себе добрую порцию бренди под неодобрительным взглядом отца, — их легко различить. Их всего трое.
— И еще отец, — вмешался Томмазо, не желающий уступать пальму первенства. — Не забывай про отца, про Альфонсо, так его зовут.
— Альфонсо… — Старик уставился в пространство, погрузившись в воспоминания. — Альфонсо Моруцци…
— Но сейчас он не показывается на людях, — пояснил сестре Антонио снисходительным тоном. — Ушел на покой. Делом руководят сыновья — А, Б и К.
— Что это значит? — удивилась девушка.
— То, что я сказал. А, Б и К — это их имена. А — Аттилио. Он сейчас большой босс, держится в стороне. Потом Б — Барти, он у них средний, гадостный мужик, как ни посмотри. Нос у него сломан. И еще Кармело — К, тот самый, кого называют Пиратом, он с повязкой на глазу.
— И чем они занимаются?
— Хватит, Антонио! — Голос Томмазо звучал резко. — Она всего лишь девчонка.
Звякнул колокольчик, и в кафе вошла подружка Марионетты Сильвия, все еще одетая в форму билетерши кинотеатра.
— Чао всем! — поздоровалась она. — Ты готова, Нетта?
Девушка сбегала за пальто и, секунду поколебавшись, вынула фиалки из импровизированной вазы, слегка встряхнула их и приколола к пальто. Затем решительно вышла в зал. Брат на мгновение задержал взгляд на поникших цветах, потом посмотрел на сестру. Он улыбнулся, отдав должное ее упрямству, и промолчал.
— Спокойной ночи, папа! Спокойной ночи, Тони! Спокойной ночи, дедушка! — И Марионетта исчезла, радуясь возможности наконец покинуть душное помещение. Она так торопилась, что не заметила, что дед не ответил. Он сидел, уставившись в пространство и погрузившись в воспоминания. Прекрасная Джульетта, Альфонсо Моруцци…
И еще одного не заметила Марионетта в спешке — высокой фигуры, пересекавшей улицу от клуба «Трипл X». Перейдя проезжую часть, мужчина вошел в кафе «Империал». Единственной свидетельницей была кошка Белла, сидевшая на приступочке и сверкавшая желтыми глазами. Только она слышала испуганный вздох мужчин в кафе и только она видела, как рука в черной перчатке повернула табличку с надписью «Открыто» обратной стороной, где значилось «Закрыто», и как человек с черной повязкой на глазу вошел в кафе к семье Перетти.
Держась за руки, Марионетта и Сильвия не спеша шли домой в квартал Сент-Джеймс недалеко от Брюер-стрит. Ни та, ни другая не спешили в тесные квартиры с затхлым запахом, который всегда чувствуется в маленьких перенаселенных помещениях. Никогда не было места, чтобы пригласить друзей или посидеть попозже и поболтать. В гостиной постоянно находились то сестра, то брат, еще не улегшиеся спать, то раздраженные родители. Подружки могли побыть вдвоем, лишь когда поздно возвращались домой по темным улицам Сохо. Они шли, крепко держась друг за друга, и таращили глаза на признаки совсем другой, более интересной жизни вокруг них.
И все же, несмотря на ночную преступность и постоянное ощущение опасности, девушки никогда не променяли бы Сохо на другой район города. Это волшебное переплетение узеньких улочек казалось им лучшим местом на земле, спрятавшимся между магазинами Риджент-стрит, с севера и юга ограниченным шумной Оксфорд-стрит и театрами Шафтсбери-авеню. Девушки любили все достопримечательности и запахи Сохо, начиная с огромных кубов льда, тающих на мостовых рано утром, до последнего забулдыги, выброшенного на улицу из кабака после закрытия. Им нравился запах petits pains аи chocolat, доносящийся из кондитерской мадам Валери, и слабый аромат духов у входов в ночные клубы. Они были счастливы в этом вареве разных национальностей и культур, где можно купить кофе в зернах у алжирца на Олд-Комптон-стрит, свежие макароны у итальянцев на Брюер-стрит и подозрительно дешевые нейлоновые чулки у спекулянтов на рынке, и чувствовали себя свободно, даже когда сгущались сумерки и кафе закрывались на ночь. Как раз тогда выходили на свет Божий люди, принадлежащие ко второму слою общества Сохо — картежники, проститутки, припозднившиеся пьяницы. Девушкам, подобным Марионетте и Сильвии, чересчур заботливые родители все время твердили об опасностях этого ночного мира. Им постоянно напоминали, чтобы они «спешили домой сразу после наступления темноты, нигде не задерживались, ни с кем не разговаривали». Но огни и запахи ночного Сохо казались девушкам куда более соблазнительными, чем знакомый с детства район днем. Так что эти ночные путешествия не только пугали, но и завораживали их, и они не слишком спешили домой, как того требовали родители.
Девушки проходили мимо «Изола Белла», модного итальянского ресторана, и, как всегда, задержались, чтобы помахать рукой Лино, молодому итальянцу-официанту, который всегда старался в это время торчать у двери.
Марионетта подтолкнула свою подружку.
— Заметила? Он покраснел!
Довольная Сильвия хихикнула.
— Да нет же!
— Покраснел, я тебе говорю! Он в тебя влюбился, этот парень.
Сильвия задумчиво посмотрела на подругу.
— Не говори глупостей. Ты же знаешь, что все парни ухлестывают за тобой. Мне далеко до твоей внешности, Нетта.
Марионетта сжала руку Сильвии, не обратив внимания на лесть. Ей хотелось иметь лицо, говорящее о сильном характере, как у звезд театра и кино Джоан Кроуфорд или Бетт Дейвис. Девушку раздражало, когда мужчины не отводили глаз от ее прелестного кукольного личика, в то время как она пыталась сказать что-то интересное. Больше того — она даже завидовала Сильвии, ее дерзкой мордашке и крашеным белокурым волосам. Подруга была куда более современной, чем Марионетта с ее девчоночьей прической и старомодной внешностью.
— Говорю тебе, — настаивала она, оттаскивая Сильвию от роскошного входа в ресторан, — я видела, как он на тебя смотрит. Ты ему нравишься, а не я… — Она замолчала, потому что они проходили мимо группы проституток, болтающих на углу около винного магазинчика Дельмонико.
— Слушай, ты заметила эту великолепную лису? — Сильвия повернулась, чтобы посмотреть еще раз. — Серебристая! Стоит, наверное, бешеных денег…
— Даже не думай об этом, — твердо сказала Марионетта. — Ты ведь знаешь, чем она заработала на эту лису?
— Ну конечно! — грустно ответила Сильвия. — Но, может, есть более легкие способы…
Как бы в ответ на ее слова из темного подъезда вышла пара и направилась к перекрестку, где мужчина громко позвал такси. Женщина с блестящими рыжими волосами, одетая в атласную накидку, вечернее платье и изящные бальные туфельки, которые она время от времени демонстрировала, шла сквозь толпу на тротуаре с презрительным выражением лица. Девушки остановились, пораженные таким великолепием.
— Они были в клубе «Павильон», — выдохнула Марионетта. — Там наверху казино…
— Видишь? — торжествующе прошептала Сильвия. — Уверена, что она не шлюха!
Марионетта задумчиво улыбнулась, наблюдая, как прекрасно одетая пара садится в такси.
— Да? Не думаю, что она себя так называет, но, возможно, не слишком отличается от тех женщин на углу…
— Такие разумные слова из столь молодых уст!
Голос напугал обеих, и, вздрогнув, девушки обернулись. В тени у входа в клуб «Павильон» стоял старик, услышавший их разговор. Когда подруги повернулись и при свете фонаря он разглядел их лица, то резко втянул воздух, как будто увидел призрак.
Марионетта возмутилась. Как правило, ночные гуляки в Сохо их не трогали.
— Пошли, Сильвия, — сказала она. — Нам давно пора.
Побледневший старик не отрывал глаз от Марионетты. Добрая Сильвия сжалилась над ним и шагнула вперед.
— Вам плохо? — спросила она, не обращая внимания на оклик Марионетты.
— Не знаю. — Голос старика дрожал, и он держался за ближайший подоконник, чтобы не упасть.
Сильвия поддержала его за локоть.
— Мне кажется, мы должны проводить его домой, Нетта.
Марионетта ужаснулась.
— Нет, я не пойду! Папа придет в бешенство. А твой отец тебя прибьет! Ты же знаешь, мы не должны ни с кем разговаривать…
Сильвия смущенно нахмурилась.
— Нетта, разве ты не видишь? — воскликнула она. — Этот человек — compaisano, он один из нас!
Старик, казалось, пришел в себя. Он выпрямился и неожиданно стал сильным, мощным, пугающим. Тут только Марионетта обратила внимание на его дорогое пальто, мягкие кожаные перчатки и запах богатства. Он присмотрелся к девушке.
— И кто же ваш отец? — спросил он.
— Не ваше дело! — Марионетта упрямо вздернула подбородок. Этот человек не может быть compaisano, он богат и самоуверен и не принадлежит к их миру затурканных работяг, пытающихся свести концы с концами.
Сильвия, судя по всему, придерживалась другого мнения. Ее отец научил ее верить, что все итальянцы автоматически достойны уважения. И чем они старше, тем вежливее должна быть с ними такая молодая девушка, как она, Сильвия.
— Ее отец — Томмазо Перетти, — сказала она, гневно глядя на подругу.
Старик сделал шаг вперед, внимательно разглядывая Марионетту с каким-то стланным блеском в глазах.
— Какое совпадение, — спокойно произнес он. — Перетти. А зовут вас как?
Марионетта со страхом смотрела на него. В нем чувствовалась какая-то угроза, и, несмотря на ласковое выражение его лица, девушку наполнило дурное предчувствие.
— Ее зовут Лилиан, — решительно проговорила Сильвия, — но все называют Марионеттой. А меня…
Но старик нетерпеливо поднял руку.
— Мне не нужно знать твое имя, — изрек он, снова взглянув на Марионетту. — Я хочу, чтобы ты отвела меня к своему отцу.
— Кафе уже закрыто. Он работает в кафе. Оно закрыто…
Старик махнул рукой, и к ним медленно приблизилась черная машина.
— Кафе не закрыто, — возразил он, когда машина остановилась рядом. — Твой отец ждет меня. Садись. Покажешь дорогу.
Сердце Марионетты бешено колотилось. Ее вот-вот похитят. Перед мысленным взором возникли жуткие рассказы о торговцах белыми рабынями. Этот человек собирается усыпить ее, украсть и продать шейху. С другой стороны машины появился смуглый мужчина, открыл дверцу и остался стоять по стойке смирно, будто он шофер высокопоставленного лица, а не бандит с плохо освещенных улиц Сохо, ставший свидетелем похищения молодой девушки.
— Позови полицию! — крикнула Марионетта подруге, когда ее сажали в машину.
У стекла возникло побледневшее лицо Сильвии.
— Что я им скажу?
Старик громко рассмеялся и улыбнулся Сильвии, усаживаясь на обтянутое мягкой кожей сиденье.
— Вот именно, что? Я тебе подскажу. — Он закрыл дверцу машины и разговаривал с Сильвией через опущенное стекло. — Дай своей подружке полчаса и, если она к тому времени не вернется в себе домой в квартал Сент-Джеймс, звони в полицию.
Машина отъехала, оставив Сильвию стоять на тротуаре с открытым ртом. Марионетта, которая от злости и любопытства забыла про страх, повернулась к своему похитителю.
— Откуда вы знаете, где я живу? — удивленно спросила она.
В свете неоновых огней ночного клуба со стриптизом она видела, что он следит за ней.
— Ты ведь итальянка, верно? — равнодушно заметил он. — Значит, десять к одному за то, что ты живешь в квартале Сент-Джеймс, так?
— Я не заключаю пари, — холодно ответила девушка.
Старик снова рассмеялся, на этот раз низко и мягко.
— У тебя есть характер, — произнес он спокойно. — Мне это нравится.
— Не ваше дело, какой у меня характер! — разозлилась Марионетта. Но машина уже подъехала к кафе «Империал» и мягко остановилась. Марионетта выглянула в окно. Внутри все еще горел свет, и она могла различить четыре фигуры, сидящие за столом, там, где она совсем недавно оставила отца, брата и деда. Кто-то к ним присоединился…
Девушка сердито пролезла мимо старика и вышла из машины.
— Папа! — крикнула она, вбегая в кафе. От ее стремительности громко зазвенел колокольчик, перепуганная кошка шмыгнула под стол. — Папа… — Она замолчала.
Четвертым за столом сидел не кто иной, как Пират, страшный Кармело Моруцци. Он с интересом взглянул на Марионетту, а потом на вошедшего следом за ней старика.
— Папа, — сказал он, — мы тебя ждем. Томмазо поставил кофе.
Марионетта заметила, что каждый из членов ее семьи — брат, отец, дедушка — смотрит на старика по-своему: Антонио — с тупым изумлением, Томмазо — с гневом, а дедушка… Он поднялся, и на его лице читалось выражение такого беспредельного ужаса, какого раньше Марионетте никогда не приходилось видеть.
— Альфонсо Моруцци! — выговорил дед, и в тишине кафе его голос показался дрожащим и слабым.
Вошедший тоже взглянул на него и жестко усмехнулся.
— Франко Перетти. Давненько не виделись.
Время, казалось, остановилось, а два старика не отводили друг от друга глаз. Один — в потрепанном свитере и старых брюках, другой — в прекрасном пальто из верблюжьей шерсти, руки в перчатках покручивают новый котелок.
Первым заговорил Альфонсо Моруцци.
— Время подоспело, приятель, — заметил он.
Франко весь сжался.
— Нет… — Голос его дрожал. — Нет, Альфонсо, еще нет…
— Боюсь, час расплаты наступил. — Альфонсо Моруцци начал снимать перчатки, аккуратно сдергивая их по очереди с каждого пальца. — Я пришел получить с тебя долг.
Франко, лицо которого приобрело странный серо-восковой оттенок, неожиданно опустился на стул. Марионетта обеспокоенно шагнула вперед.
— Дедушка, давай я тебе помогу…
Но дед поднял дрожащую руку.
— Нет, Марионетта, — заговорил он, внезапно с ненавистью взглянув на своего противника. — Сделай мне одолжение, Моруцци.
Альфонсо вопросительно поднял брови.
— Отпусти ее! — решительно произнес Франко.
— Марионетту? — Альфонсо Моруцци повернулся, чтобы взглянуть на девушку. — Она очень красива, твоя Марионетта.
— Отпусти ее!
Старик пожал плечами.
— Хорошо. Мой шофер отвезет ее домой.
— Я не поеду в вашей поганой машине! — выкрикнула Марионетта. — Я хочу остаться здесь, я хочу знать…
— Делай, как тебе говорят! — приказал отец. Таким резким тоном он никогда с ней не говорил.
— Но я не хочу…
— Иди!
Девушка на мгновение растерялась, не зная, как поступить. Здесь, за столом, сидели люди, которых она любила больше всего на свете. И с ними должно было случиться что-то ужасное, а ее отсылают прочь! Альфонсо Моруцци едва заметно кивнул сыну, и Кармело-Пират встал, молча прошел к двери и открыл ее перед Марионеттой. Он вежливо склонил голову, не сводя с девушки единственного глаза. У Марионетты не оставалось выбора. Круто повернувшись, она вышла на темную улицу и резко плюхнулась на сиденье машины. Водитель захлопнул за девушкой дверцу, обошел автомобиль и сел на свое место. Машина тихо тронулась, выезжая с Олд-Комптон-стрит в направлении ее дома.