1950 год

— Ну, мне не слишком понравилось, — заявил Марио, раскрывая зонтик, когда они вышли из вестибюля «Одеона» в сырость Лейстер-сквер. — Кроме Джин Симмонс, разумеется.

— Да ладно тебе! — Марионетта шутливо подтолкнула брата. — Тебе не нравится, потому что там нет сотни песен в исполнении Марио Ланца!

Он фыркнул.

— А ты утверждаешь, что это лучший фильм года, поскольку там играет Дерк Богард.

Она взяла Марио под руку, и они под одним зонтиком, тесно прижавшись друг к другу, направились в Сохо.

— Я еще могу изменить свое мнение, — улыбнулась Марионетта, — ведь еще только март! А, здравствуйте, миссис Рокка, как поживаете? — Она на секунду приостановилась, заставив себя улыбнуться. Меньше всего ей сейчас хотелось болтать с бывшей соседкой Сильвии, даже если бы не было дождя.

— Добрый вечер, Марионетта, — ответила старушка и более благосклонно взглянула на Марио. — Слышала твое соло в церкви на той неделе, Марио. Просто замечательно.

Тот подтолкнул сестру, сохраняя серьезное выражение лица.

— Благодарю вас, миссис Рокка. Я стараюсь.

— Старается, надо же! — Миссис Рокка с насмешливой улыбкой повернулась к своей спутнице, еще одной пожилой женщине в мокрой косынке. — Это сын синьора Перетти, знаете, тот, который поет в церковном хоре.

Марио начал вежливо оттеснять сестру в сторону.

— Извините, миссис Рокка, мы немного торопимся…

— Какие-нибудь новости о Сильвии? — крикнула старушка вслед Марионетте, решив не позволить молодым Перетти так легко от нее отделаться.

Марионетта вздохнула и остановилась.

— Никаких, миссис Рокка. Я не видела ее уже много месяцев.

— А… Жаль. Такая хорошая семья.

— Нам пора идти, миссис Рокка. Приятно было встретиться! — Марио тащил сестру прочь. — Надо же, как я врать умею! — пробормотал он довольно громко.

— Марио! — одернула его шокированная Марионетта, когда они бежали по залитой дождем улице, скрываясь от назойливой соседки. — Нельзя быть таким грубым!

— А, плевать! — Красивое лицо брата исказилось от гнева. Он пнул ногой мусорный ящик, и крышка свалилась на землю. — Глупая склочная старуха!

— Она жила рядом с Сильвией, не забывай.

Но Марио все не успокаивался.

— Она чертовски хорошо знает, что случилось с Сильвией! Она была среди тех сук, которые выгнали ее из квартиры!

Марионетта вздохнула.

— Что им еще оставалось? Сильвия совсем распустилась. Начала приводить мужчин в квартиру. Они должны были что-то делать.

— Она одна из нас! — В свете фонаря Марио выглядел настоящим итальянцем. С возмущением он воскликнул: — Они не должны были выбрасывать ее на улицу!

Марионетта похлопала его по руке. Брат казался моложе своих восемнадцати лет.

— С Сильвией все в порядке, — проговорила она спокойно. — Я ее видела на Шафтсбери-авеню. Кто-то сказал мне, что она сняла комнаты на Лайзл-стрит и наняла горничную. Она живет неплохо по всем статьям.

Брат мрачно рассмеялся.

— Ты хочешь сказать — неплохо для проститутки.

Марионетта старалась забыть ту Сильвию, которую она однажды вечером мельком видела на улице, — бледное, усталое лицо в обрамлении меха (давняя мечта Сильвии). Она выглядела убитой, несмотря на новое пальто и дорогую завивку, и очень одинокой. К своему вечному стыду, Марионетта спряталась в подъезде, чтобы избежать встречи со старой подругой, и оттуда наблюдала за маленькой фигуркой, направляющейся к Чаринг-Кросс-роуд. Унылое зрелище.

— Интересно, встречается ли она еще с Лино, — произнесла Марионетта вслух.

— Каким Лино? — заинтересовался Марио.

— Ривальди или Ринальди? Не уверена. В школе он был на класс старше. Работает в «Изола Белла».

— Он ухаживал за Сильвией?

Сестра пожала плечами.

— Сильвия ему всегда нравилась. Он жил в квартале Ньюпорт, но так часто болтался около наших домов, надеясь увидеть Сильвию, что миссис Рокка однажды прогнала его метлой. — Она улыбнулась воспоминанию. — Но не думаю, чтобы он встречался с ней сейчас.

Марио все еще кипел.

— Все равно, этой старухе нечего было вмешиваться. Выгнала Сильвию на улицу, а теперь, видите ли, хочет знать, как она!

Марионетта промолчала и крепче прижалась к брату. Марио злится не из-за неуместного любопытства миссис Рокка. Она слышала, как старуха шепотом проговорила им вслед:

— Бедная девочка. Такой ужасный шрам, совершенно ее изуродовал…

Марионетта уже привыкла к такого рода замечаниям и научилась не реагировать на них так, как брат. Она понимала, что люди вовсе не хотят быть жестокими. Просто, видя ее лицо, они пугались, вели себя странно, словно этот шрам, от угла глаза до рта, делал ее неполноценным человеком. Как будто она не была способна заметить выражение ужаса на их лицах, когда поворачивалась к ним изуродованной щекой. Девушка научилась делать вид, что все нормально, не замечать, как они смотрят на нее, открыв рты, или, что еще хуже, стараются не смотреть на нее и все равно смотрят на безобразный красный шрам. Она узнала, что если человек изуродован или инвалид, если он в какой-то степени не такой, как все, то именно ему выпадает задача облегчить жизнь другим, убедить их не обращать на твое уродство внимания, говорить утешительные слова, чтобы они не чувствовали себя неловко.

Никогда теперь она не отвернется при виде ветерана без ноги или руки или тех бывших летчиков с ужасными шрамами от ожогов, иногда заходящих в кафе. Сейчас ей казалось — у них есть нечто общее. Ладно, она не сражалась с немцами, но ей тоже приходится нести груз людской жалости, а это, несомненно, превосходит все ужасы войны. Что-то изменилось в Марионетте, она стала жестче, как будто потеряла невинность. И все по вине Моруцци.

Девушка не смогла дать полиции никакой информации о напавшем на нее человеке. «Таинственное, непонятное нападение, — сказала она, — вероятно, меня приняли за другую женщину». Только Антонио посмотрел на нее с сомнением, когда она, еле двигая от боли губами, поведала ту же историю своей расстроенной семье. «Какой смысл, — подумала Марионетта, — публично обвинять Уолли Уолласа?» Она достаточно долго прожила в Сохо, чтобы знать: у Уолли найдется стройное алиби, если она назовет его имя. Зачем продлевать несчастье, заставлять страдать семью? «Нет, — решила она, — пусть лучше все останется в прошлом». Единственным положительным результатом этих событий было то, что ее изуродованное лицо произвело соответствующее впечатление на Аттилио Моруцци. Его видели в Сохо с новой любовницей, и он отнесся безразлично к трагедии Марионетты. Гангстер просто вычеркнул ее из списка своих потенциальных жертв, как с усмешкой думала девушка, и нашел другую женщину, не тронутую бритвой и согласную на все его условия.

Тем временем Марионетта вернулась к своей привычной суматошной жизни в кафе, пытаясь одновременно быть и матерью, и сестрой, и хозяйкой в семье, стараясь поддержать мужчин и не обращать внимания на жалость, написанную на их лицах. Сначала это давалось ей нелегко, швы на левой щеке все еще тянули, а поскольку шрам почти касался губ и разговор причинял ей боль, то она стала непривычно молчаливой. Когда Марионетта шевелила губами, ей казалось, что кто-то вонзает ей нож в челюсть. После того как сняли швы, девушка начала немного приспосабливаться, даже могла не морщась смотреть в зеркало. Она поняла, что, когда улыбается, угол рта остается неподвижным, придавая ей странный кривой вид. «Ну и ладно», — подумала Марионетта и перестала улыбаться. Так что смех, постоянно раздававшийся в кафе «Империал», теперь ушел навсегда вместе с прелестной девушкой, которая неизменно улыбалась, когда подавала чай. Иногда ей казалось, что жизнь закончилась, даже не начавшись: Моруцци позаботились, чтобы она не смогла хоть немного насладиться молодостью и красотой.

Но это не должно ложиться грузом на плечи Марио, решила она. Из всей семьи только перед ним открывались большие перспективы, только у него был шанс покончить с убогим существованием и чего-то добиться. И Марионетта не хотела, чтобы из-за нее в его молодую жизнь вошла горечь. Вот потому и подумала, что пора сменить тему.

— Как у тебя дела с альбомом Синатры? — спросила она, когда они свернули на Шафтсбери-авеню.

Марио медленно учил слова всех песен Синатры — нелегкая задача. Он взглянул на нее и мрачно улыбнулся про себя. Юноша прекрасно понял, почему его сестра пытается перевести разговор. Он страшно ее жалел. Для него она была прекрасной сестрой, заменившей ему мать, и он знал наверняка, что Марионетта скорее умрет, чем позволит, чтобы с ним случилось что-то нехорошее. Он сжал ее руку, охваченный чувствами, не находя слов. В ответ на ее вопрос Марио в своей обычной манере, поскольку ему было легче петь, чем говорить, запел, не обращая внимания на удивленные взгляды прохожих.

«Обними меня, моя желанная», — выводил он, как всегда, необыкновенно чисто. Марио мог подражать любому певцу, и мягкая мелодия Синатры, гулко раздающаяся на залитой дождем улице, заставляла людей оглядываться.

Марионетта озорно рассмеялась.

— Ты поешь, как Фрэнк, жаль вот, что не похож на него!

Марио возмутился.

— По крайней мере, я тоже итальянец, а этим не могут похвастать многие английские певцы. — Он продолжил петь, голос его перекрывал шум движения.

Когда они нырнули под навес книжного магазина на Крик-стрит, ни один из них не заметил молодого человека, листавшего книгу по другую сторону окна. При звуках песни он поднял голову, удивляясь, что в Сохо кто-то способен издавать такие чистые звуки, но при виде Марионетты мгновенно забыл про песню и вздрогнул. Он уже где-то встречал эту девушку, но не мог вспомнить где. Что он хорошо запомнил, так это красивую линию ее щеки, такой чудесной, нежно прозрачной сейчас при свете фонарей Сохо, когда она, улыбаясь, повернулась к своему спутнику. Только тогда молодой человек разглядел уродливый красный шрам. Он так и застыл, держа книгу и не отрывая от девушки взгляда.

— Просто ужасно, — произнес кто-то рядом. Он повернулся. Это был владелец магазина, стоявший у окна с сигаретой. — Дочка Перетти. Из того кафе, что за углом. Связалась с Моруцци, так говорят, и ей изуродовали лицо. Ты берешь книгу, Микки, или собираешься всю ее прочесть до закрытия?

Молодой человек вернул экземпляр «Истории джаза», который пролистывал.

— Нет, — ответил он рассеянно. — Спасибо, Питер, в другой раз.

Владелец магазина рассмеялся и поставил книгу на ближайшую полку.

— Когда тебе заплатят в клубе «Черная кошка», да? Я бы на твоем месте не очень рассчитывал…

Но молодой человек не слушал. Он все еще смотрел в окно на пару, которая вышла на угол, пересекла дорогу и исчезла из виду.

Марио с сестрой решили сначала зайти в кафе, а не домой. Уже семь часов, и кафе закрылось, но не исключено, что папа и дедушка еще там, и они смогут пойти домой вместе. Когда они свернули за винный магазин Кеттнера, Марионетта остановилась, увидев полицейского в форме у дверей «Империала».

— Что делает полиция около кафе? — Она схватила брата за рукав.

— Это не Тони? — спросил Марио.

В тот день брат был на дежурстве, так что ничего необычного, если он, проходя мимо кафе, забежал на чашку чая.

— Нет, это не Тони. — Марионетта напряглась. Произошло что-то плохое. Это дежурный полицейский, а не приятель Тони, забежавший выпить чайку на халяву. — Пойдем скорее!

Перебегая в спешке дорогу, они едва не попали под колеса такси, заставив водителя резко посигналить и выругаться.

— Идиоты! — крикнул он, но они его не услышали. Такси снова исчезло за пеленой дождя.

Брат и сестра вбежали в кафе, чуть не столкнувшись в дверях с полицейским, и замерли при виде ужасного разгрома. Томмазо Перетти сидел вместе с Франко за угловым столиком, схватившись за голову руками. Человек в коричневом пальто что-то писал в маленьком блокноте, время от времени устало облизывая карандаш. Он взглянул на Марио и Марионетту.

— Ваши дети? — спросил он Томмазо.

Тот кивнул, все еще не приходя в себя от шока.

— Папа! — Марионетта оглянулась по сторонам. — Кто это сделал?

За него ответил человек в пальто.

— Мы не знаем, — сказал он. — У вас есть какие-нибудь соображения?

Пол был усыпан осколками фарфора. Один конец стойки накренился назад, деревянные подставки выбиты. Огромный титан для чая стоял под странным углом к стене, и девушка сообразила, что он оказался там, пролетев через стеклянную витрину, где держали пирожные. Кошка Белла, пользуясь случаем, доедала одно из них, валявшееся на полу у стойки.

Потрясенный Марио подошел к деду.

— Дедушка, с тобой все в порядке?

Франко лишь кивнул, но рука, зажигавшая сигарету, дрожала.

— Дедушка, тебе нельзя курить, — рассеянно произнесла Марионетта, ставя чашку на блюдце на ближайшем столике. И снова повернулась к отцу. — Кто это сделал, папа?

Девушка с ужасом увидела, что Томмазо едва сдерживает слезы.

— Столько лет работы, — бормотал он дрожащим голосом, закрыв лицо руками. — Все разрушено, все разрушено…

Сердце Марионетты переполнила жалость. Она подошла и встала около отца на колени.

— Все будет хорошо, отец, — тихо проговорила она. — Все будет хорошо… — Она подняла глаза на полицейского. Совершенно очевидно, что он единственный, кто в состоянии объяснить ей, что произошло.

— Мы не знаем, кто это был, — повторил он, закрывая блокнот.

— Вошли двое, так говорит ваш отец. Сели, пили чай. Потом вроде подрались, один принялся размахивать кулаками, и не успели хозяева опомниться, как все вокруг оказалось разрушенным.

Марио тихонько присвистнул.

— Они неплохо поработали, эти ребята.

Марионетта еще раз огляделась вокруг и снова обратилась к полицейскому:

— Не кажется ли вам, что они уж слишком хорошо поработали, если их было всего двое?

Полицейский поднялся. Он устал, смена подходила к концу.

— Послушайте, мисс, — произнес он, — если у вас есть какие-нибудь мысли насчет того, кто это сделал, я с радостью их выслушаю. — Он взглянул на нее, не в состоянии отвести глаз от уродливого шрама. Ну, разумеется. Сестра Тони Перетти. В участке поговаривали, что она как-то связалась с Моруцци и дорого за это заплатила. Он разглядывал девушку с большим интересом. — Ну так как? Есть мысли?

Марионетта отрицательно покачала головой. Полицейский не отрываясь смотрел на ее шрам. Она машинально закрыла щеку рукой, встретившись с ним взглядом.

— Разумеется, я не знаю, кто это сделал. Как вы думаете, стояла бы я здесь, если бы знала?

Он повернулся к двери, пожав плечами.

— Ну, тогда ладно. Я с вами свяжусь, если мы что-нибудь узнаем. — Он плечом открыл дверь и вышел на улицу. Человек в форме, стоявший на улице, прошел мимо окна и исчез за пеленой дождя.

Марио поставил на место перевернутый стул.

— Как же, сообщат они, жди, — заметил он с иронией.

— Но почему мы? — упавшим голосом взмолился Томмазо. — Почему сейчас, когда у нас все наладилось? У меня нет денег на ремонт…

— Тихо, папа, — успокоила его Марионетта. — Я поставлю чайник, ладно?

— Тебе придется потрудиться, — заметил дед. — Они вырвали электропроводку.

— Что? — Марионетта рванулась к тому месту, где за стойкой висел распределительный щиток. И верно, из него торчали провода и слышалось зловещее шипение. — Каким образом?.. — Она с гневом уставилась на отца. — Они сделали это нарочно.

Отец пожал плечами, полностью сдавшись.

— Может, и так. Какое это имеет значение? Результат один и тот же — кафе нет. Мы вполне можем его закрыть.

Девушка не верила своим ушам.

— Папа! Разумеется, это отбросит нас назад, но мы встанем на ноги, я уверена.

Томмазо уныло возразил:

— Допустим, мы оправимся, — произнес он глухо. — Только зачем? Чтобы они пришли и снова все разрушили?

Марионетта еле сдерживалась. Как может ее отец так легко сдаться, вести себя настолько трусливо? Марио, увидев выражение ее лица, быстренько скрылся в кухне со словами:

— Пойду-ка лучше отключу электричество.

Действия Марио, казалось, пробудили деда от потрясения. Он со скрипом отодвинул стул и неуверенно поднялся на ноги.

— Пойду поищу свечи, — проговорил он и прошаркал за Марио.

Марионетта осталась наедине с отцом. После недолгого молчания она заговорила.

— Мы не сдадимся, — сказала девушка. — Мне безразлично, что ты считаешь, папа. Мы не сдадимся.

Он зло смотрел на нее, стоя у стойки. Иногда она так походила на свою мать: та же энергия, та же страсть. Только ужасный шрам через щеку напоминал ему, что перед ним не Франческа, вернувшаяся к живым, чтобы упрекнуть его за слабость.

— Я не могу себе позволить еще одну стеклянную витрину, — жаловался он. — И стойку чинить дорого…

— Значит, некоторое время будем держать пирожные на тарелках, — решительно заявила Марионетта. — А стойку сможет починить Тони. Может быть, не слишком хорошо, но сойдет.

— Зачем? — уныло спросил отец. — Какой смысл, Нетта?

Она со злостью стукнула кулачком по стойке, отчего осколки на полу звякнули.

— Смысл в том, — жестко ответила она, — что кафе — это мы, это все, что у нас есть. Это семья Перетти, папа. Если у нас не будет кафе, у нас не будет ничего.

Он смотрел на нее, и на сердце у него становилось легче. Разумеется, Марионетта будет сражаться за кафе, как тигрица. Что у нее еще есть в этом мире? Ни мужа, ни детей — ничего, что должно быть у женщины. Из-за подонка с бритвой в двадцать лет ее жизнь беспощадно изменилась. Чего же удивляться, если она злится при одной мысли, что потеряет свое единственное утешение, единственное место, куда она может приходить и забыться в непосильном труде.

— Ладно, — согласился отец, не сдержав вздоха. — Мы все починим и посмотрим, что будет дальше.

В комнату вернулся дед с парой зажженных свечей, вставленных в бутылки.

— Вот. — Он протянул одну внучке, а другую отнес за столик, где сидел Томмазо. — Порядок, Марио! — крикнул он громко.

Послышался приглушенный ответ, потом громкий щелчок, и свет в кафе погас.

Потребовалось несколько секунд, чтобы глаза привыкли к полутьме. Бледное лицо Марионетты освещалось лишь свечой. Девушка осторожно прошла к столику у двери, за которым сидели отец и дед.

— Где Марио? — спросила она деда. — Такое впечатление, что он залез в буфет.

— В подвале. Там же главный распределительный щит.

Как бы в ответ под ногами Марионетты раздался глухой удар. Марио стучал в потолок над собой.

— Он нашел люк, — рассеянно объяснил Томмазо.

Дочь удивилась.

— А я и не знала, что есть люк. Думала, единственный вход сзади, с улицы.

— Люк прямо под твоими ногами, — сказал ей дед. — Когда Томмазо тут все переделывал, он закрыл его линолеумом. Там и лестница нормальная.

Марионетта не отводила глаз от деда. В голове ее забрезжила идея.

— Лестница?

— Люди, которым принадлежало это помещение, сдавали подвал парикмахеру, — объяснил дед. — Так что его клиенты приходили сюда, а потом спускались вниз.

Перетти использовали подвал лишь в качестве склада. Марионетта вспомнила мрачные стены, коробки с чаем, пустые ящики, кипы старых газет и паутину, там же в углу скопилась куча мусора — напоминание о давнем воздушном налете.

Появился Марио с зажженной свечой на крышке кастрюли. Лицо его было покрыто пылью.

— Нам надо завтра позвать мистера Колпи, чтобы он все починил, — сообщил он. — Он большой мастер в смысле электричества… — Брат замолчал, увидев лицо Марионетты в свете свечи. — Что случилось?

Она повернулась к брату с сияющими глазами.

— Вот вам и ответ! Подвал!

Ее отец начал понимать, о чем она думает, и раздраженно заметил:

— Не глупи, figlia, мы не сможем открыть подвал для посетителей. Дела обстоят таким образом, что я вряд ли приведу кафе в порядок, не говоря уже о том, чтобы оборудовать подвал.

— Я не собираюсь делать его частью кафе, папа! Мы можем открыть там клуб для молодежи. Там будет музыка, танцы…

Марио взглянул на сестру, зараженный ее энтузиазмом.

— Клуб в подвале? Браво, Марионетта! Почему бы и нет? Мы ведь его никак не используем, папа…

Томмазо отмахнулся от них.

— Не отнимайте у меня время вашими бредовыми идеями. Если в ближайшие дни мы собираемся открыть кафе, надо подумать, какой ремонт сможем провести самостоятельно…

— Но, папа, — умоляюще протянула Марионетта, — это хорошая мысль. Если сможем хоть немного заработать на клубе, мы сделаем настоящий ремонт в кафе, и оно станет таким же, как прежде, даже поставим новую стойку, о которой ты давно поговариваешь…

Томмазо раздраженно встал.

— Хватит, дочка. Я уже наслушался твоих бредней. Собирайтесь, нам пора домой, мы можем поговорить по дороге. Вставай, папа…

Что касается Томмазо, вопрос был закрыт. Он помог Франко подняться в полутьме на ноги, а когда тот задувал свечу, заметил возбужденные взгляды, которыми обменивались брат с сестрой. Клуб в Сохо! Шанс соприкоснуться с другим, давно желанным миром, стать его частью, познать все опасности и удовольствия ночной жизни города… Марионетта почувствовала, как рука Марио сжала ее руку. Она улыбнулась в темноте, зная, что упрямство и решимость у Перетти в крови. Эти качества привели сюда дедушку вместе с молодой женой с далекой Сицилии, они же помогли папе и маме добиться успеха с кафе. Эти семейные черты передались и детям Перетти. Клуб будет, они с Марио об этом позаботятся!

Томмазо долго не спорил. Видимо, он был настолько потрясен разрушением кафе, что уже не мог сопротивляться. Или же просто не верил, что детям удастся такое грандиозное начинание, поскольку, с его точки зрения, идея клуба в подвале заранее обречена на неудачу. Клубы контролировали типы вроде Моруцци. Владельцы клубов — люди особой породы, поднаторевшие в такого рода делах, знающие мир и ночную жизнь Сохо. Уж, разумеется, не зеленые молодые итальянцы, умеющие только прислуживать за столиками.

Из всех членов семьи единственным, кто яро воспротивился этой идее, был Антонио. Он видел в ней одни неприятности.

— Знаю я такие заведения, — предупреждал он сестру. — Вот увидишь, сюда станет таскаться всякое отребье — пьяницы, наркоманы…

Но Марионетта была настроена решительно.

— Всего один вечер в неделю, — убеждала она. — Мы же не станем открывать клуб каждую ночь, Тони. Ты со своими полицейскими и не услышишь про нас ничего…

— У вас не будет приличных клиентов, — настаивал брат. — Кто захочет прийти и сидеть в подвале кафе в субботний вечер? Для этого надо здорово набраться…

Девушку идея захватила. Вдохнула новую жизнь в смирившегося с поражением старика. Он настоял, чтобы заплатить за краску из его собственных сбережений, и Марио едва удалось уговорить деда не лезть с кистью на лестницу белить кирпичные стены.

После нескольких дней тяжелой работы кафе снова открылось. Стойка теперь была в заплатах, отсутствовала витрина, но завсегдатаи, хотя и слегка потрясенные актом вандализма в обычно тихом районе Сохо, скоро вернулись. Теперь, когда эта задача была выполнена, Марио и Марионетта могли работать до поздней ночи после закрытия, превращая грязный подвал в место, куда бы люди с удовольствием приходили развлекаться в субботу вечером. Задача оказалась трудной. Во-первых, надо было выбросить горы мусора, накопившегося за долгие годы в забытых уголках подвала. Все это пришлось поднимать по лестнице, ведущей на двор, под заинтересованными взорами семьи миссис Ли Фанг, и сваливать у края тротуара в ожидании вывоза. Человек, собиравший кости и тряпки, был рад взять старую плиту, но от груды мокрых газет и тряпья избавиться оказалось труднее. Больше всего досталось Марионетте, когда она отодвинула стопку гниющих номеров «Дейли уоркер» и обнаружила за ними гнездо со слепыми крысятами, писком зовущими мать. Она едва не сдалась в тот момент, но Марио, настроенный весьма решительно, призвал местного крысолова, который решил их проблему в обмен на недельные бесплатные завтраки в кафе, приготовленные недовольным Томмазо.

Постепенно подвал начал все меньше напоминать мусорную свалку и становился все больше похожим на клуб. Стены побелили, и Марионетта уговорила агента в местном бюро путешествий отдать ей старые плакаты с пейзажами Италии, чтобы украсить стены. В одном углу под мешками они нашли кучу складных стульев, оставшихся, скорее всего, от давно исчезнувшей парикмахерской, а у старьевщика купили несколько карточных столиков.

— Кофе мы можем носить сверху, — сказала Марионетта брату, — а если люди захотят принести свое вино, пусть. Ведь винная лавка всего лишь через дорогу!

— Тогда как же мы заработаем? — поинтересовался Марио.

— Мы будем брать плату за вход, — решила она. — Со всех, без исключения, даже с твоих друзей, Марио!

— А как насчет музыки?

Марионетта вспомнила людей с футлярами для инструментов. Они постоянно толклись на Арчер-стрит, напоминая банду гангстеров.

— В Сохо тысячи безработных музыкантов. Помнишь, мы с тобой видели их у театра? Уверена, найдутся такие, кто согласится поиграть за несколько чашек кофе… — Она довольно оглядела крошечный «клуб». — Мы слегка сдвинем столы и стулья и освободим место для музыкантов.

Они трудились с огромным воодушевлением, переделывая старый грязный подвал, и так уставали, что днем в кафе девушка двигалась, словно во сне. Пострадали и уроки пения Марио, у которого от пыли и сырости садился голос.

Однажды вечером, закончив вешать старую рыболовную сеть на потолок, брат и сестра устало уселись за шатким столиком, чтобы выпить чаю.

Марио посмотрел вокруг, затем на Марионетту, деловито писавшую объявление об открытии клуба, чтобы выставить его в окне кафе. Чай у нее совсем остыл, а она все гадала, следует ли им предлагать будущим посетителям еду.

— Возможно, — размышляла девушка вслух, склонившись над объявлением, — что-нибудь попроще, например спагетти или равиоли? Или не надо итальянского? Тогда бобы на тосте? Или омлет?

— Эй, — воскликнул Марио. — Угадай!

Она подняла голову.

— Что?

Брат широко улыбнулся.

— Забудь про омлеты, сестренка. Мы своего добились! Я думаю, нам пора открывать клуб!

Они вместе осмотрели плоды своих трудов. Энтузиазм брата захватил Марионетту.

— Ты прав, — наконец сказала она. Они взглянули друг на друга. — Чего же мы ждем?

— Я знаю! — возвестил Марио. — Торжественной церемонии по поводу открытия люка!

Под непрерывное ворчание Томмазо линолеум на полу аккуратно скатали, обнаружив крышку люка. Столики немного переставили, и теперь те, кто приходил в клуб, могли спускаться прямиком вниз, не тревожа посетителей кафе. Томмазо мрачно наблюдал за манипуляциями своих детей.

— И как вы назовете свое увеселительное заведение? — с сарказмом спросил он.

Дед с гордостью обнял своих внуков за плечи.

— Это будет называться «Минт», — объявил он. — Понял? Кафе называется «Империал», а клуб — «Минт». «Минт-Империал». Здорово, верно?

Марионетта показала маленькое объявление об открытии клуба в следующую субботу.

— Могу я выставить его в окне кафе, папа? — попросила она. — Пожалуйста?

Отец колебался. Какой может быть вред? Еще вполне вероятно, что никто и не придет. Маленький клуб, какие с ним могут быть проблемы? И дело явно того стоило, потому что Марионетта снова стала улыбаться. Томмазо вздохнул.

— Ладно, — согласился он. — Выставляй. И le faccio i miei migliori auguri! Удачи вам!

Антонио, зашедший на церемонию открытия люка, все еще в форме, уставший после целого дня на дежурстве, отвел сестру в сторону и тихо сказал ей:

— Я должен предупредить тебя, сестренка. Можешь нажить себе массу неприятностей. Моруцци не позволят кому-нибудь просто так открыть клуб в Сохо, ты ведь знаешь.

Марионетта пожала плечами.

— Не думаю, чтобы Моруцци мною еще интересовались, Тони. Не верю, чтобы они взволновались по поводу клуба. Это ведь не казино, верно? Слишком скромно, чтобы вызвать их интерес.

Брат нахмурился.

— Я бы на твоем месте не был так уверен. Ты же знаешь, Барти Моруцци собирает деньги со многих клубов за охрану. И, если люди не соглашаются платить… ну, я предоставляю тебе самой догадаться, что случается.

Рука Марионетты скользнула к лицу.

— Я знаю, — произнесла она рассеянно. — Я знаю, на что способны Моруцци. Но повторяю, не думаю, что они станут тратить время на меня.

Тони вздохнул.

— Возможно, и нет. Но как насчет папы? Тебе не приходило в голову, что вся эта драка, которая нанесла такой урон кафе, вовсе не случайность?

— Разумеется, мне это приходило в голову, — нетерпеливо ответила девушка. — Я ведь не дурочка, Тони. Но ведь с той поры ничего не случилось? Никто нам не угрожал, Моруцци здесь не появлялись.

Он отвел ее еще дальше в сторону от остальных членов семьи, собравшихся у окна и спорящих, где лучше поместить объявление об открытии клуба.

— Я не говорил этого папе, — тихо сказал он, — но на Мерд-стрит у одного клуба недавно были большие неприятности. Двое мужчин тихо выпивали, ни к кому не приставали, а затем подрались и разнесли все вокруг.

Марионетта уставилась на него.

— И что потом?

Брат пожал плечами.

— Ты думаешь, владелец клуба расскажет полиции, что случилось потом? Они никогда ничего нам не рассказывают, Нетта, они слишком напуганы. Нам только известно, что эти двое все разбили, разломали и бесследно исчезли. — Его губы сжались. — Но ведь мы с тобой знаем, на кого они работают, верно?

— Что за клуб?

— Клуб «Черная кошка». Джазовый клуб рядом с клубом «Горгулья».

Марионетта знала клуб «Горгулья» по слухам — роскошное во всех отношениях заведение с зеркальными стенами и танцплощадкой на крыше, но не слышала о «Черной кошке». Ничего необычного в этом не было. Хотя она постоянно жила в Сохо, трудно было уследить за непрерывными открытиями и закрытиями в районе сотен маленьких клубов, одни из которых специализировались на выпивке, другие — на танцах, третьи — на игре в карты, четвертые — на проституции. Не успевало какое-то заведение закрыться, как на соседней улице открывалось новое. Так что любители удовольствий, наводняющие по вечерам Сохо, всегда знали, куда податься.

Стоящие у дверей Томмазо и Марио наконец договорились, где разместить объявление, и позвали Марионетту, чтобы та одобрила их выбор.

— Не волнуйся, Тони, — прошептала она, когда они присоединились к остальным, — наш клуб не постигнет судьба «Черной кошки». Я надеюсь, мы будем работать долго!

— У нас кончился лук, — сообщила на следующее утро отцу Марионетта, снимая белый фартучек официантки. — Пожалуй, пойду куплю на Бервик-стрит.

Занятый у раковины, Томмазо едва поднял голову.

— Ладно, Нетта. И петрушки еще возьми, хорошо?

Девушка вышла на яркое солнце, радуясь тому, что можно хоть на время покинуть прокуренное кафе. Она поспешно свернула на Дин-стрит, едва не налетев на углу у обувного магазина на двух греков, спорящих на таких высоких тонах, что трудно было разобрать, о чем они говорят. Отойдя на приличное расстояние от кафе, Марионетта замедлила шаг, наслаждаясь утренней атмосферой Сохо. Из кондитерской мадам Валери доносился аромат свежего кофе и только что испеченных булочек. Бродячий пес, приканчивающий в подворотне кусок, вытащенный из помойного бака, повернул голову, когда девушка проходила мимо. Несколько индусов облокотились на перила старого административного здания, лениво наслаждаясь солнечным теплом. Они, явно не замечая ее шрама, улыбнулись Марионетте, когда та остановилась, прежде чем перейти улицу. Как большинство старожилов Сохо, индусы знали, кто она, и шрам у нее на щеке не казался им более особенным, чем, к примеру, усищи трактирщика Гастона Берлемона или развевающийся плащ и странное металлическое сооружение на ноге Джека, другого завсегдатая этих улиц, за что его и прозвали Железная Нога.

Марионетта вовсе не направлялась на рынок, как сказала отцу. Она решила сходить в клуб «Черная кошка» и узнать о случившемся, чтобы увериться: ничего подобного не произойдет с ее маленьким клубом. Девушка свернула на Мерд-стрит, прошла мимо входа в «Горгулью», стараясь найти вывеску нужного ей клуба.

— Что ты ищешь, крошка? — Лишенный тепла голос донесся откуда-то сверху.

Марионетта подняла голову. На лестнице стоял мойщик окон. Он вяло тер стекло небольшой тряпкой, но остановился, завидев ее и радуясь возможности прервать работу.

— Клуб «Черная кошка», — ответила она.

— Ты поешь? — заинтересовался он.

Марионетта отрицательно покачала головой, стараясь скрыть нетерпение.

— Вы знаете, где это?

Мойщик окон кивком головы показал на подъезд справа от Марионетты.

— Вон туда, золотко. Второй этаж. Удачи тебе!

Она заторопилась по узкой, покрытой изношенным ковром лестнице на второй этаж. Достигнув площадки, девушка в нерешительности остановилась. На стуле сидел мужчина с газетой «Рейсинг таймс» в руках, отмечая карандашом лошадей. Едва взглянув на Марионетту, он кивком головы указал на дверь за своей спиной.

— «Черная кошка»? — переспросил он. — Вон там. Спросите Микки.

Она вошла. Клуб представлял собой маленькую квадратную комнату, в одном конце стояло пианино, в другом — бар. Какой-то человек наигрывал джазовую мелодию, а толстяк с мрачным лицом что-то приколачивал за баром. Марионетта подошла и с изумлением оглянулась — никаких следов разрушений, о которых рассказывал Тони. Но тут она разглядела, что делает толстяк. Он прилаживал большой щит к стойке в том месте, где была пробита огромная дыра.

— Микки? — спросила Марионетта, нервничая.

Мужчина отрицательно покачал головой и кивнул в сторону пианино. Девушка посмотрела через комнату. Пианист, молодой и темноволосый, не поднимал головы от клавиатуры, наигрывая какой-то нестройный мотивчик.

— Еще одна, Микки, — крикнул толстяк.

Марионетта направилась к пианино, а молодой человек вздохнул, поправил ноты перед собой и сказал:

— Иди сюда, детка. В какой тональности?

— Не понимаю.

Ее голос наконец заставил его поднять голову, и девушка удивилась, поняв по его лицу, что пианист ее узнал.

— Привет, — произнес он. — Вы ведь пришли на прослушивание, верно?

Марионетта ощутила на себе внимательный взгляд темных глаз. Разве они раньше встречались? Она не помнила это симпатичного худого молодого брюнета, сидящего за пианино, но он, похоже, ее знал.

— Прослушивание?

Он обезоруживающе улыбнулся.

— Ну, разумеется, нет. Ведь это ваш брат — певец, так?

Она удивилась.

— Вы знаете Марио?

Молодой человек перевел взгляд на клавиши. Ей показалось, что он смутился.

— Нет, я с ним незнаком, но слышал, как он поет в церкви.

Марионетта очень удивилась этому признанию.

— Вы ходите в церковь Святого Патрика?

Он взял аккорд, все еще не встречаясь с ней глазами.

— Не слишком часто.

Девушка заметила, что его темно-синий свитер разошелся по шву, что волосы несколько длиннее, чем принято, и завитками ложатся на воротник. Она решила взять деловой тон и протянула руку.

— Марионетта Перетти. Рада познакомиться. Вы — владелец этого клуба?

Он взял ее руку и задержал в своей, на лице промелькнуло выражение, которого она не поняла.

— Нет, — ответил молодой человек. — К сожалению. Тут хозяин Билл, вон он там. Я же лишь пианист. — Он все еще держал ее за руку. — Меня зовут Микки. Микки Энджел.

Она вежливо отняла руку.

— Очень рада познакомиться. Я пришла поговорить с хозяином, так что…

Марионетта повернулась, чтобы отойти, но Микки окликнул ее, заметив с усмешкой в голосе:

— Я бы на вашем месте не стал. Билл хуже марсианина, пока не выпьет первую рюмку за обедом. Он лишь прогонит вас. Я бы пришел попозже, если бы хотел чего-нибудь от него добиться. Или, — он задержал ее взглядом, положив руки на клавиши, — возможно, я смогу помочь.

Марионетта поколебалась. Скорее всего, ей сегодня больше уже не удастся вырваться из кафе. И в первый-то раз было совсем нелегко прийти сюда. Микки Энджел казался вполне безобидным. «И даже очень симпатичным», — мелькнула у нее мысль. Рассердившись на себя, она заговорила более резким тоном, чем ей хотелось бы.

— Я пришла узнать, что произошло накануне, — сказала Марионетта, снова повернувшись к пианино и осторожно положив руку на полированную крышку. — Когда была драка.

Микки Энджел удивленно взглянул на нее. Вытащив пачку сигарет из кармана, предложил девушке. Она отрицательно покачала головой.

— Зачем? — спросил он, не отрывая взгляда от ее лица.

— Я открываю клуб в подвале кафе моего отца, — объяснила Марионетта. — Слышала, что у вас были какие-то неприятности, и хотела бы знать, имеют ли они отношение к Моруцци.

Микки затянулся сигаретой.

— Вы открываете клуб? — Он не мог скрыть недоверия. — Вы?

— Да, я! — Она возмутилась, щеки от гнева раскраснелись. — И, пожалуйста, не уверяйте меня, что я сошла с ума. Я уже наслушалась этого от отца.

Он не улыбнулся, как она ожидала, и не сказал ничего насчет женщин, берущихся за мужские дела. Вместо этого просто сказал:

— Желаю вам всего хорошего. Как он будет называться, ваш клуб?

— «Минт». Но для начала он будет открыт только по субботам.

— Я скажу своим друзьям.

— Спасибо.

Она собралась уходить. Микки немного подался вперед и тихо произнес:

— Насчет той драки, о которой вы спрашиваете… Я там был.

Марионетта остановилась. Она видела, что он внимательно изучает ее. На какое-то мгновение девушка пожалела, что на ней все те же белая хлопчатобумажная блузка и черная юбка, в которых она каждый день работает в «Империале». Но тут же подавила сожаление. Ее заворожили поток солнечного света, льющийся из окна за спиной Микки, красноватый отсвет на стенах и непрерывный стук молотка в другом углу. Ей казалось, что пульс ее бьется в такт этим ударам. Хотя они с Микки, оказавшись вместе в облаке сигаретного дыма, говорили о вчерашней драке в клубе, но на самом деле вели совершенно другой разговор. И души их, неожиданно узнав друг друга, пытались осторожно соприкоснуться.

— Что же случилось? — спросила она напряженно.

Микки Энджел резко опустил свои смуглые руки на клавиши пианино, зазвучавшего в диссонанс. Казалось, он хочет разрушить наваждение.

— А как вы думаете, что случилось? — Голос звучал резко. — Они все тут разбили. Билл разоряется, пытаясь сменить мебель, а полицейские ничего не делают. Еще есть вопросы?

Завораживающее мгновение исчезло, будто его и не было. Но расстроенная девушка решила не сдаваться.

— Да, — ответила она. — Еще один вопрос. После драки Моруцци сюда приходили?

Последовало молчание. Микки Энджел тихо закрыл крышку пианино.

— Так приходили? — настаивала Марионетта.

Он взглянул на нее, выражение его лица изменилось, рот сжался в злую линию.

— Разумеется, приходили, — отрезал он. — Барти Моруцци нанес нам визит.

Сердце Марионетты упало.

— И потребовал денег за охрану?

Микки вздохнул и пригладил волосы.

— Нет, не думаю, чтобы вы все до конца понимали. — Неожиданно он нетерпеливо спросил: — А у вас все было так же?

Она не поняла.

— У меня?

Он наклонился вперед и загасил сигарету в пепельнице, стоящей на пианино. Голос звучал ровно, немного устало, словно Микки был уверен, что девушка уже знает то, что он собирается ей сказать.

— Порядок событий, очевидно, был тем же. Раз — приходит Барти Моруцци и заявляет: дескать, платите деньги, я присмотрю за вашим заведением, иначе не могу гарантировать, что не произойдет никаких несчастных случаев. Два — вы посылаете его куда подальше. Три — пара уродов устраивают драку у вас в кафе или клубе, что там у вас, и рушат все начисто. Четыре — снова приходит Барти Моруцци и опять предлагает заплатить деньги за охрану, только на этот раз цена несколько выше. Я угадал?

Девушка не сводила с него глаз.

— Барти Моруцци приходил сюда и требовал от владельца деньги за охрану?

— Совершенно верно. Только Билл все еще говорит «нет». Потому у нас сегодня прослушивание.

— Прослушивание? — Марионетта удивилась. Она чувствовала, как ее втягивают во что-то, чего девушка была не в состоянии понять.

Микки взглянул на нее с некоторой жалостью.

— Ищем новую певицу. Старая ушла. Сказала, что не хочет, чтобы Моруцци порезали ей лицо… — Он в ужасе замолчал, вникнув в смысл своих слов. — Извините меня. Я не хотел…

Рука Марионетты потянулась к горящей щеке. Только на мгновение она забыла о шраме, о том, что она не такая, как остальные молодые женщины, что ей и надеяться нечего, чтобы такой парень, как Микки Энджел, обратил на нее внимание.

— Все в порядке, — заверила она. — В самом деле…

Теперь девушка рассердилась. Он смотрел на нее таким ясным и честным взглядом, а на самом деле видел то же, что и другие — лицо, изуродованное Моруцци.

— Так или иначе, — произнесла она холодно, — «Минт» открывается в субботу. И я хочу зазвать туда как можно больше посетителей. Поэтому скажите Биллу и другим владельцам клубов, которых знаете, что они должны бояться не Моруцци, они должны бояться меня!

Она повернулась, чтобы уйти, торжествуя, что последнее слово осталось за ней, но раздраженный пианист вскочил и схватил ее за руку.

— Я бы и рад пожелать вам всего наилучшего, — сказал он слегка дрожащим голосом, — но знаю, в этом нет необходимости. Братья Моруцци позаботятся, чтобы у вас все шло, как по маслу.

Марионетта попыталась сбросить его руку.

— Как вы смеете! — задохнулась она от гнева. — У меня нет никаких дел с Моруцци, как вы можете так говорить, после…

Неожиданно Микки отпустил ее руку, и на лице его появилось отвращение.

— Я не знаю. — Он огорченно сел. — Вы совсем не такая, какой я вас представлял, — неожиданно вырвалось у него. — Совсем не такая.

Марионетта не понимала, о чем он говорит. Она знала одно: парень ее оскорбил.

— Моя семья не имеет ничего общего с Моруцци! — заявила она. — Если мы тоже итальянцы, это не значит, что мы жулики, сутенеры и грабители! Члены моей семьи — порядочные, трудолюбивые, честные…

На ее глаза навернулись слезы, но разжалобить Микки Энджела было невозможно.

— Идите домой и спросите отца, — с горечью сказал он. — Спросите вашего отца про Моруцци. В Сохо все об этом знают. Перетти наконец заплатили деньги за охрану Моруцци, и с кафе «Империал» теперь все будет в порядке! Надеюсь, дело того стоило.

Побелев, Марионетта смотрела на него.

— Я вам не верю, — произнесла она решительно.

Микки пожал плечами и повернулся к стопке нот, делая вид, что роется в них.

— Это уж как хотите, — зло бросил он. — Но на вашем месте я сначала поговорил бы с отцом, прежде чем обращаться к кому-либо с такой невинной миной — просто святая, да и только.

— Вы не знаете моего отца, — парировала девушка. — Он никогда не станет связываться с этими людьми. Существует такое понятие, как честь.

Микки пожал плечами.

— Только не на Сицилии, — тихо заметил он.

Она встала, не зная, что делать дальше. С одной стороны, ей хотелось закатить Микки пощечину, но его слова смутили и шокировали ее. Она словно приросла к месту, неосознанно закрывая рукой щеку и глядя ему в затылок.

— Микки! — позвал от дверей Билл, хозяин клуба. — Тут еще одна жертва… послать ее к тебе?

— Конечно. — Микки поднял глаза, все еще избегая прямо смотреть на Марионетту. В дверях стояла блондинка в джинсах и клетчатой рубашке. — Привет, Вики, — сказал он, — иди сюда. Я был уверен, что ты объявишься.

Девушка прошла через комнату. Ее крошечные ножки в легких черных туфельках не издавали ни звука. Приблизившись, она улыбнулась Марионетте и поцеловала Энджела в щеку.

— Салютик, Микки, — произнесла она на явном кокни, — я слышала, у вас тут работенка объявилась. Хочешь, я сделаю у вас свой номер Пегги Ли?

Микки принялся просматривать ноты.

— Разумеется, все, что захочешь, — согласился он.

Девушка взглянула на Марионетту с извиняющейся улыбкой. Свежее умытое личико, совсем не соответствующее представлению Марионетты о певице в ночном клубе. Этот другой мир Сохо оказался весьма противоречивым и трудным для понимания.

— Простите, — начала девушка, — вы уже закончили?

— Да, я уже закончила, — холодно ответила Марионетта. Микки Энджел так и не посмотрел на нее. — Желаю вам удачи при прослушивании у этого идиота… этого… zotico! — Она вышла, стараясь по возможности соблюдать достоинство, но глаза застилали слезы. Спускаясь по истертым ступенькам, услышала за спиной треньканье пианино и мягкий глуховатый голос: «Я отправлюсь в путь скорее, чтобы успокоиться…»

Девушка выбежала на улицу в полном смятении, смахивая слезы с ресниц. Как посмел он с ней так разговаривать! Она уже привыкла к рассеянному привычному предубеждению англичан против итальянцев, к шуткам о Муссолини, уверенности, что итальянцы все сплошь ленивы, трусливы, грязны или еще хужено такое! Этот парень не только оскорбил сицилийцев, он оскорбил ее семью, Перетти! Марионетта осознала, что бежит тем же путем: мимо индусов, продолжающих прохлаждаться около перил, мимо бродячей собаки, все еще грызущей кость, брошенную ей с кухни Дженнаро, мимо греков на углу Дин-стрит, которые, правда, уже не спорили, а слезливо мирились, обняв друг друга за плечи.

Не замечая туристов, расхаживающих в рубашках с короткими рукавами, девушка пробралась сквозь толпу и влетела в кафе.

— Папа, папа! — позвала она, стараясь не разрыдаться. — Папа, я должна тебе что-то сказать!

Но за стойкой стоял лишь дед. Трясущейся рукой он нацеживал из титана чай, проливая его на стойку.

— Марионетта, grazie a Dio! Народу много, а мне с моим ревматизмом не справиться с бутербродами…

Взяв себя в руки и надев фартук, девушка присоединились к деду. Как всегда, кафе стояло на первом месте.

— Какие бутерброды? — мягко спросила она. Бедный дедушка, в его ли годы стоять здесь часами и обслуживать публику!

— Сыр и помидоры, сыр и соленые огурцы, пару датских пирожных и тарелку томатного супа на третий столик.

Она занялась делом.

— А где Марио? И папа?

— Марио репетирует «Мессию» в церкви… — Дед занялся наполнением сахарницы, стараясь не встречаться с внучкой глазами.

— А папа? Не похоже на него — вот так все бросить и оставить тебя одного, когда он знал, что я ушла…

— Что случилось с луком? — Дед вроде бы нервничал.

Марионетта удивленно уставилась на него.

— С луком?

— Ты же пошла на рынок, — мягко напомнил он. — Разве не за луком?

Девушка прижала руку к губам.

— Совершенно забыла! — выдохнула она. — Придется опять идти. — Потом передумала. — Нет, не могу тебя здесь оставить, дедушка. Где папа? — повторила она.

Франко поколебался, прежде чем ответить.

— Внизу, — наконец сказал он. Немного сахара просыпалось на стойку, и дед начал сосредоточенно вытирать поверхность.

— В клубе? — поразилась Марионетта. — Зачем? Что-нибудь случилось?

— Нет, нет… — Дед все тер и тер давно уже чистую стойку. — Он с посетителем, да… с посетителем. С cliente.

— Хорошо. Тогда я спущусь и попрошу его заменить меня на минуту.

Марионетта не заметила ни беспомощного жеста деда, пытающегося удержать ее, ни выражения страха и печали, появившегося на его лице, когда она отвернулась. Девушка прошла к двери и спустилась по ступенькам в подвал. В полумраке она могла разглядеть Томмазо, сидящего за столиком рядом с импровизированной сценой, и другого человека с сигаретой, сгорбившегося на стуле. Между ними стоял наполовину пустой кофейник.

«Un tipo difurfante, — мельком подумалось ей, — до чего же безобразный посетитель». И тут он поднял голову и улыбнулся девушке своей странной кривой улыбкой. Это был Барти Моруцци.

При виде дочери Томмазо издал какой-то странный звук, нечто среднее между всхлипом и вздохом.

— Марионетта, — сказал он с виноватой улыбкой, — это мистер Моруцци. Он был так добр… — Отец говорил быстро, как будто старался этой торопливостью произвести более сильное впечатление. — Он любезно согласился присматривать за нашим кафе, чтобы предотвратить возможные инциденты… — Марионетта молчала. — Ну, знаешь, — продолжил Томмазо жизнерадостно, — сдерживать всяких нарушителей спокойствия.

Барти Моруцци не отводил взора от шрама на щеке Марионетты.

— Скверный у тебя порез, — произнес он.

Девушка все еще молчала.

Томмазо улыбнулся дрожащей улыбкой.

— И за клубом он тоже присмотрит, дочка, — добавил он. — Синьор присмотрит и за клубом!

Марионетта молча повернулась и поднялась по ступенькам. Она подошла к дверям кафе и на мгновение оглянулась, чтобы посмотреть на деда, одиноко и беззащитно стоящего за стойкой.

— Ты идешь на рынок? — нервничая, спросил тот.

«Он знал, кто сидит в подвале с папой, — сообразила Марионетта. — Они все здесь завязаны, вся семья». Девушка повернулась и вышла, а голос деда все еще звучал в ее ушах.

— Не забудь про петрушку, Нетта! — кричал он. Его слова показались ей совершенно несовместимыми с тем предательством, в котором он и его сын были виноваты. — Нетта, петрушку…

С того дня за угловым столиком всегда оставляли место для «друга мистера Моруцци», молчаливого смуглого мужчины в дешевом костюме. Он появлялся в разное время, его бесплатно поили чаем, кормили пирожными и тайком совали конверт с деньгами.

«Минт» тихо открылся в следующую субботу, причем посетителей оказалось достаточно, чтобы убедить Томмазо, что, возможно, его дочь и в самом деле напала на хорошую идею. Но в Марионетте произошел какой-то надлом. Она с трудом скрывала свое презрение к отцу и немедленно уходила в подвал, когда появлялся головорез Моруцци.

Последней каплей явилось сообщение о том, что клубу «Черная кошка» пришлось закрыться, поскольку им не давали житья Моруцци. Об этом рассказал ей Тони, собравший сплетни в Центральном полицейском участке.

— И что случилось с владельцем, Медведем-Биллом? — спросила она брата.

Тони с любопытством взглянул на нее.

— Откуда ты знаешь про Билла?

— Не твое дело. Так что с ним случилось?

Напряжение в ее голосе поразило Тони. Он пожал плечами.

— Скорее всего, запил. Никто его не видел.

— А… его музыканты? — задала вопрос сестра.

Он удивленно взглянул на нее.

— Чего ты меня спрашиваешь? Откуда я знаю?

Ответ на свой вопрос Марионетта получила несколькими днями позже, когда она бродила (не совсем случайно) по Арчер-стрит, где собирались безработные музыканты, чтобы обменяться сведениями и просто потусоваться. Она увидела там Энджела, прислонившегося к большому объявлению. Микки увлеченно разговаривал с серьезного вида молодым человеком в очках в роговой оправе, в руках его был огромный футляр для бас-саксофона.

Марионетта несмело приблизилась к ним.

— Говорю тебе, если ты считаешь, что Сэтчмо самый лучший, тебе стоит послушать этого придурка… — Молодой человек остановился на середине фразы, заметив подошедшую девушку. Она смотрела прямо на Микки.

— Привет, — произнесла Марионетта с тяжелым чувством.

— Привет, — ответил он кратко.

— Привет! — начал второй молодой человек с энтузиазмом. — Мы с вами знакомы?

Марионетта не отводила взгляда от Микки и обратилась именно к нему:

— Вы были правы, когда велели мне убираться, — призналась она.

Приятель Микки заинтересовался.

— Я что-то пропустил? — осведомился он у Микки.

Тот не обратил на него внимания.

— Как у вас дела? — спросил Микки. — Как клуб?

— Вы были правы. Насчет моего отца. Мне очень жаль.

Микки бросил взгляд куда-то в пространство.

— Мне тоже, — спокойно ответил он.

— Слушай, ты собираешься меня представить или мне придется так и стоять здесь как идиоту, пока вы заняты занимательным разговором? — возмутился парень в очках.

Микки Энджел взял себя в руки.

— Прости, — извинился он. — Марионетта Перетти, а это Питер Трэвис. Мой друг.

Питер тепло пожал ей руку.

— Приятно познакомиться. Мы раньше не встречались?

— Не думаю, — застенчиво проговорила Марионетта, отнимая у него руку. И снова взглянула на Микки. — Я подумала, может быть, вам нужна работа.

Микки непонимающе смотрел на нее.

— В моем клубе, — продолжила она смущенно. «Несмотря на холодную атмосферу, надо высказаться», — решила Марионетта. — Нам, видимо, понадобится постоянный оркестр, маленький — только пианино, сакс и ударные, так, может…

— Прекрасная мысль! — Питер Трэвис еле сдерживался. — Не думаю, чтобы у нас было все заполнено, так ведь, старик? Уверен, что мы сможем выбрать несколько свободных суббот, чтобы угодить этой милой даме…

— Забудь. — Микки уже решительно шагал прочь.

Его приятель пришел в негодование.

— Микки! Куда ты направился? С ума, что ли, сошел? Мы не работали с той поры, как закрылась «Черная кошка», а теперь ты воротишь нос от постоянной работы! Что на тебя нашло?..

Микки зло повернулся.

— То, что Медведь просыхает в этой поганой лечебнице для алкоголиков, вот что на меня нашло, — отрезал он. — И я не работаю на подонков.

С этими словами Микки Энджел зашагал по улице, пробиваясь между группами музыкантов, что-то горячо обсуждающих на мостовой.

Питер Трэвис с беспокойством повернулся к Марионетте.

— Не уходите, мисс! — крикнул он. — Не ищете больше никого! Мы вернемся, я обещаю! — И он тоже исчез в толпе, изо всех всех сил стараясь догнать приятеля.

Марионетта отвернулась. Бесполезно. Она знала, что Микки Энджел никогда не примет от нее подаяния. Да и с чего бы? Ведь он знал одно: семья Перетти ничуть не лучше, чем Моруцци. Все они итальянцы, все подонки…