Жоан Смельчак вышел к Белому лесу, который, по его расчетам, примыкал к стене, расположенной близ деревеньки Поплачь, А Затем Проглоти Свои Слезы, и на опушке леса заметил сидящую на придорожном камне девочку, которая плакала горючими слезами.

— Так… — с нескрываемым удовлетворением сказал он. — Вот и неизбежная девочка, вся в слезах, среди дороги, — в стране волшебных сказок нередко прибегают к такому приему. Чтобы не нарушить традиций, мне следует теперь подойти к малышке и пустить в ход обычный в таких случаях вопросник. Начать надо так: «А почему ты, детка, плачешь…» И, уж конечно, она примется изливать мне душу, повествуя о своих бесчисленных горестях… Так нет же! Я отказываюсь принимать участие в этом фарсе! Я рожден в деревеньке Поплачь, А Затем Проглоти Свои Слезы, и слезами меня не проймешь. Плачь, рыдай сколько тебе угодно, моя милая!

И несколько шагов Жоан Смельчак прошел с каменным безразличием. Такое нарушающее программу поведение явно задело девочку за живое, и она в отместку издала серию пискливых звуков, которые, впрочем, выражали не столько горе, сколько упрямство.

— И-и-и-и-и-и! И-и-и-и-и-и-и-и!

— Ишь как тебя разбирает, — пробормотал себе под нос Жоан Смельчак. — Ты хочешь, чтобы я спросил у тебя: «Почему ты плачешь, моя деточка?» Как же, дожидайся!

Но когда он отошел метров на двадцать и уже считал себя избавленным от участия в этом сентиментальном приключении, девочка внезапно спохватилась и бросилась за ним вслед.

— Ах, какой ты бессердечный! — Она злобно схватила Жоана за рукав. — Ты даже не удосужился спросить, почему я плачу! Что ж, по-твоему, меня сюда посадили, как тряпичную куклу? — И она сердито напустилась на него: — Ну живей, глупый! Делай, что тебе приказывают, спроси у меня, отчего я плачу. Ты же знаешь, что я почти сирота… Отец мой умер, мать разбил паралич, у нее отнялись ноги, и все же она целыми днями шьет, чтобы прокормить семью. А мой братишка…

Тут из глаз ее покатились слезы, крупные, как дождевые капли (ох, не впервые разыгрывала она эту сцену). И Жоан Смельчак, который так хотел проявить неуязвимое хладнокровие, не смог пренебречь ее горем; чувство сострадания мало-помалу овладело его сердцем, и к горлу подступил комок.

— Что же случилось с твоим братом?

— Не знаю… — всхлипнула девочка, утирая слезы. — Несколько дней назад мы с ним ходили собирать на обед лесную малину и ежевику, и он заблудился в лесу. Вдруг его съели волки? Или еще того хуже: быть может его похитила ведьма Принудительного Счастья.

— Принудительного Счастья? Какое нелепое имя! Почему ты ее подозреваешь? Разве она такая злая?

— Говорят она просто ужасна. Вернее, предполагают, потому что до сих пор никто никогда ее не видел, разве что ее жертвы. А насчет того, какая она собой, мнения расходятся. Одни уверяют, будто на голове у нее не волосы, а колючая проволока ядовитые змеи выползают у нее из глаз, вместо языка острая пила, руки — из раскаленного железа, пальцы — ремни, такие как у плетки-семихвостки, ноги мохнатые, а вместо ступней раскаленные добела козьи копыта… На спине же у нее крылья, как у летучей мыши, чтобы летать по ночам на шабаш…

— Фу, какая мерзость! Ну и чудовище, — с отвращением сплюнул Жоан. — Необходимо ее уничтожить.

— Погоди! — остановила его девочка. — Не всем она кажется такой гадкой. Некоторые считают, что эта женщина неземной красоты, умная и очаровательная, и что живет она не в Черной пещере, где издавна обитают ведьмы в компании сов и скелетов, а в саду Синих голубок, который освещается особым солнцем из живых цветов.

— Но что же все-таки ей нужно от людей?

— Она хочет их осчастливить, — так, по крайней мере, утверждают приверженцы Прекрасной ведьмы. Кого убеждением, кого силой, а для этого бросает свои жертвы в клетки с невидимыми решетками…

— А что говорят ее недруги?

— Что она порабощает мужчин… высасывает кровь из женщин… и что ни утро возвращается домой с двумя или тремя свежими трупиками за поясом.

Этот рассказ подстрекнул любопытство Жоана.

— А где обычно появляется эта ведьма?

— На поляне Костей, ровно в полночь.

Воцарилось молчание, и девочка опять принялась за свое: она ударилась в слезы, прерывая свой плач жалобными стонами.

— Ну что ж… — решился тогда Жоан Смельчак, отнюдь не желая присутствовать при новом взрыве жалоб и стонов. — Я иду на поляну Костей.

— Берегись ведьмы, — напутствовала его девчушка, глаза у которой расширились от страха.

— Не волнуйся… Пока меня беспокоит только твой брат. До ведьмы очередь дойдет позже. Может быть, я уговорю ее креститься… Или принять другое имя. Пусть называют ее ведьмой Счастья, Возможного Только Для Дураков.

Девочка принялась настойчиво отговаривать его идти на поляну Костей, и голосок у нее стал слегка дрожать, предвещая неминуемые рыдания. Поэтому Жоан Смельчак поспешно распрощался е ней и скрылся в чаще; он надеялся добраться до поляны один, без провожатых, благодаря волшебной способности ориентироваться в любой обстановке; эту способность он приобрел автоматически, едва лишь очутился в заповеднике Диковинных Созданий.

И в самом деле, незадолго до полуночи он вышел на широкую поляну, которая со всех сторон была сдавлена скалами и валунами; эти утесы напоминали по своей форме черепа, и Жоан Смельчак без труда убедился, что попал куда следует.

«Именно здесь и должна быть поляна Костей, — подумал он. — Теперь остается только найти брата этой малышки, чтобы вырвать его из когтей ведьмы Принудительного Счастья, хотя вообще-то я бы и сам не прочь свести с ней знакомство; любопытно, чем она расчесывает кудри из колючей проволоки? Плоскогубцами или еще каким-нибудь инструментом?»

В ту же секунду его схватили — возможно, это был остроумный способ наказания — чьи-то дрожащие руки, чьи-то зубы выбили где-то за его спиной дробь и робкий голосок тихонько проскулил:

— Мне бо… яз… но…

Первым делом Жоан Смельчак (ему ведь не в диковинку были всякие неожиданности) попытался освободиться из объятий трепещущего незнакомца, фигура которого ясно вырисовывалась в бледном свете луны. Но он тотчас взял себя в руки и, не отталкивая этого человека, принялся его разглядывать.

Это оказался юноша примерно такого же роста, как Жоан, и удивительно похожий на Жоана, ну просто брат-близнец; одно только отличало его от Жоана: глаза у него от страха были широко раскрыты, волосы стояли дыбом, зубы стучали, как кастаньеты, а руки непрерывно тряслись.

— Мне… бо… яз… но… — повторил он снова.

Чтобы ободрить его, Жоан Смельчак громко спросил:

— Чего же ты боишься, дружище?

— Я боюсь… всего… — пробормотал тот. — И того, что я здесь… совсем один… И деревьев… И ночи… И самого себя… Ой-ой-ой! Страшно!!!

Могучий порыв ветра всколыхнул лес, и юноша еще теснее прижался к Жоану.

— Ты слышишь? Это при… ви… де… ние… — простонал он.

Жоан Смельчак расхохотался, радуясь своему смеху:

— Что ты городишь, глупыш? Какое там еще привидение, черт побери! Успокойся, никто тебя не обидит. Пригладь волосы, перестань таращить глаза и, чем пугаться деревьев, ветра и лунного света, бери лучше пример с меня. Смейся! Пой! Даже если тебе страшно… Слышишь? А теперь давай-ка все-таки уберемся отсюда подобру-поздорову, пока не явилась какая-нибудь ведьма, желающая нас осчастливить.

Но, несмотря на эти благоразумные советы, Жоанов двойник не унимался.

— Я ничего не могу с собой поделать!.. — пояснил он, не отпуская от себя Жоана ни на шаг. — У меня еще в детстве волосы стояли дыбом, и я вечно стучал зубами.

— Ума не приложу, как тут быть. Тебя только на ярмарках за деньги показывать, — рассердился на него Жоан Смельчак.

Ветер снова завыл в листве: у-у-у-у-у-у-у-у-у.

— Как тебя зовут?

— Жоан Трус.

— Забавно! — воскликнул Жоан Смельчак. — Но как же ты здесь очутился?

— Ах, даже вспоминать об этом не хочется! Горный орел схватил меня за штаны, взвился в небо под самые облака, а затем сбросил меня сюда, на эту поляну.

— А что же ты здесь делал?

— Ничего… Вот уже шесть дней и шесть ночей, как я прячусь на поляне, поджидая свою сестренку, и трясусь от страха… Я ужасно боюсь волков, летучих мышей, ведьм и привидений…

— Ну и простофиля! — произнес Жоан Смельчак с покровительственным видом. — Сколько же ты выстрадал! Ну да ничего. Отныне конец твоим мучениям. Ты будешь теперь под моей защитой. А после пяти-шести моих уроков ты сам последуешь моему примеру. Согласен? Ведь меня, знаешь ли, зовут Жоан Смельчак.

— Ах, это просто замечательно! — вздохнул Жоан Трус.

— Ну ладно. А теперь пора спать. Но не щелкай больше зубами, точно кастаньетами. По правде говоря, мне сейчас совсем не хочется плясать хабанеру.

И терпеливо, как родного брата, Жоан Смельчак потащил своего двойника за собой по поляне, надеясь отыскать заросли, в которых можно было расположиться на ночлег и уснуть. Наконец они нашли подходящее место. Там, под старыми ветвистыми деревьями, Жоан Смельчак и устроил постель для себя и для товарища, после чего приказал ему:

— Живее ложись и спи!

Жоан Трус повиновался. Однако, не прошло и двух минут, как он испуганно вскочил и вцепился в руку Жоана с приглушенным воплем:

— Ой, мы пропали!

Напрасно Жоан Смельчак притворялся спящим и даже похрапывал: «Хр… хр… хр…» Жоан Трус, объятый страхом, тормошил его, ни на миг не оставляя в покое, все время указывая на кроны деревьев:

— Послушай!.. Посмотри-ка туда!..

Сон был нарушен, и раздосадованный Жоан Смельчак попытался успокоить Жоана Труса.

— Это поют птицы. Ради бога, не говори мне, пожалуйста, что ты и птиц боишься. Ну же! Замолчи и спи!

И он опять улегся в свою травяную постель, не обращая больше внимания на взвизгивания трусишки.

Да где там! Не прошло и полминуты, как Жоан Трус снова растолкал его и прошептал Жоану Смельчаку на ухо:

— Это не птицы… Это… люди…

— Ты дашь мне сегодня выспаться или нет? — в ярости накинулся на него Жоан Смельчак. — Завтра утром у нас будет достаточно времени для беседы. Если ты сейчас же не угомонишься, я убегу и брошу тебя здесь одного.

— Это люди! Это люди! Я тебе говорю!.. — упрямо твердил Жоан Трус.

Тогда, чтобы рассеять его опасения, Жоан Смельчак поднялся и, запустив в растрепанные волосы обе руки, осмотрел все ближайшие деревья. И ему показалось, что кое-где сквозь листву проглядывают неясные человеческие фигуры.

— Ты прав, это люди, — согласился он с явным удивлением. — Это люди, но они поют как птицы. Конечно, все это очень странно, но утром мы во всем разберемся. А теперь будем вести себя достойно и погрузимся в сон, чтобы не докучать нашим соседям.

— Спать?! Попробуй-ка усни! Неужели ты считаешь, что это естественно, если люди живут на деревьях и поют, как птицы?

— Мне все теперь кажется естественным… Я видел вещи куда более удивительные. Например, попугая, говорящего по-человечески.

— Конечно, конечно, и такое бывает… Но не лучше ли совсем не спать… — снова завел свое Жоан Трус, все тесней прижимаясь к товарищу. — Они могут нас убить.

— Не пугайся, — успокоил его Жоан Смельчак, положив голову на травянистую кочку. — Ведь они же не рычат, стало быть, их не следует опасаться. Слышишь, поют… Должно быть, они поэты. Воспевают звезды и луну. Славят жизнь и любовь. Ну, ладно, спи. Обними меня покрепче, Жоан Трусишка, и не бойся ни природы, ни людей, которые подражают птицам.

Но эти доводы не убедили Жоана Труса; он по-прежнему щелкал от страха зубами.

— Ах! Закрыть бы глаза, тогда не видел бы луны! — захныкал он вдруг.

— Ты не можешь закрыть глаза? Почему?

— Я не могу закрыть глаза, не могу унять дрожь, не могу сделать так, чтобы волосы не торчали у меня дыбом, — безутешно простонал бедняга.

— Ну, тогда пригладь свои кудри утюгом, — пошутил Первый Жоан. И, тщетно пытаясь одолеть сон, невнятно пробормотал: — Почему ты боишься луны?

— Потому что она похожа на череп… — признался Жоан Трус.

Но до Жоана Смельчака ответ уже не дошел. Он крепко заснул, уповая на милость природы и вселенной, которая раскрылась над ним, сияя всеми своими созвездиями, а добрый ночник Луна, оберегая Жоановы сны, всю ночь мерцал в его лесной спальне.

Наутро Жоан Смельчак проснулся от веселого птичьего гомона. Жоан Трус храпел вовсю, отсыпаясь за тревожную ночь, — он только на рассвете сомкнул глаза, умиротворенный светом зари и жестяным шорохом насекомых.

— Пора, пожалуй, навестить наших верхних соседей, — зевая и потягиваясь, сказал Жоан Смельчак.

С обезьяньим проворством он вскарабкался на вершину ближайшего дерева и обнаружил там огромное и очень удобное гнездо, а в гнезде человека. «Скорее он похож на гориллу, чем на птицу», — подумал Жоан. Полуголый, зеленоглазый, нос, словно птичий клюв, в волосах цветы, ласковая улыбка, медовый голосок — таков был обитатель уютного гнезда.

— Добрый день, — приветствовал его Жоан Смельчак, которому, как всегда, море было по колено.

— Фью… фью… фью… фью… — весьма учтиво прощебетал владелец гнезда, освобождая для гостя мягкое местечко.

— Спасибо. Фью… фью… фью… фью… фью… — ответил Жоан Смельчак, в меру своих способностей подражая человеку-птице.

— Фью… фью… фью… фью… фью… — вторил ему обитатель гнезда.

— Фью… фью… фью… фью…

— Фью… фью…

И вскоре Жоан так наловчился, что даже птицы из соседних гнезд слетелись на его свист. Возможно, им по душе был легкий акцент, всегда столь привлекательный у иноземцев.

— Эй, Жоан Трус, — воззвал с вышины дерева Жоан Смельчак, гордясь своими успехами. — Лезь наверх, посвищешь дроздом! Ты и не представляешь, как это приятно! Давай забирайся к нам! Кто знает, может быть, твое призвание — быть птицей… например, совой; ты сможешь тогда нагонять страх на других птиц…

Но трусишка даже не пикнул.

— Ты все еще спишь или даже сюда, на дерево, тебе боязно влезть? — подзадоривал его Жоан. — Вот посмотри на меня: иной жизни я и не желаю. Несомненно, я рожден, чтобы быть птицей.

И, не думая больше о Жоане Трусе, он издал победный петушиный: клич, закукарекал, заворковал, закаркал, засвистел, заухал, зачирикал, закуковал, беспрестанно взмахивая руками в тщетной надежде, что они каким-то чудом обрастут перьями и превратятся в крылья. И в довершение всего, как истый лакомка и сладкоежка, он с наслаждением стал поглощать изысканные блюда — канареечное семя и синтетических червяков, которыми, смеясь и чирикая, его радушно угощали люди-птицы.

Наконец стемнело. Ночь погрузила землю в черное безмолвие, словно в могилу. Люди-птицы сладкими трелями пожелали друг другу покойной ночи и укрылись в тепле родных гнезд. Жоан Смельчак тоже прикорнул в своем уголке.

Однако с наступлением темноты рыдания ветра, завывания совы, доносившиеся издалека, и рев волшебных зверей разбудили Жоана Труса, волосы сразу же У него встали дыбом, и тишину взорвал истошный призыв:

— На помощь! На помощь!

— В чем дело? — чирикнул почти оворобьяненный Жоан Смельчак. — Что ты опять мне досаждаешь, черт тебя побери? Если тебе страшно, лезь к нам в гнездо.

— Нет… Ты лучше спустись… Иди сюда… погляди… Слезай… спускайся вниз…

— Ладно. Сейчас иду, — сказал Жоан, спрыгивая с дерева. — Ну, в чем дело?

— Уйдем… отсюда… скорее… — запинаясь пробормотал Жоан Трус, вцепившись мертвой хваткой в Жоана Смельчака. — Это место заколдовано.

— Почему ты так думаешь?

— А ты погляди, как шевелится камень. Вон там!

Жоан Смельчак взглянул на то место, куда указывал трепещущий палец его товарища, и заметил, что огромный камень и в самом деле едва заметно передвигается.

— Видишь? — пролепетал Жоан Трус, чьи волосы стали торчком, как иглы у дикобраза.

— Вижу, — хладнокровно подтвердил Жоан Смельчак.

— И что же? Тебе не страшно?

— Ни капли. Во-первых, потому что я Жоан Смельчак. Во-вторых, потому что я дал зарок: скрывать страх на дне души, чтобы не презирать самого себя. В-третьих, потому что этот шагающий камень совсем не пугает меня, а вызывает законное любопытство, — я хочу узнать, почему он не стоит на месте.

— Ради твоего драгоценного здоровья уйдем поскорей отсюда! — пролепетал Жоан Трус.

— Ты с ума сошел! Я отсюда не уйду, пока не раскрою эту тайну.

Жоан Смельчак умолк и стал внимательно приглядываться ко всем движениям камня, который — в этом не было сомнения — и взаправду куда-то перемещался.

— Очевидно, этот камень нечто вроде заслонки над входом в какое-то подземелье, — рассуждал он вслух, чтобы подбодрить пугливого Жоана, — и передвигает его какой-то механизм…

Так оно и оказалось, ибо внезапно камень замер на месте, и юноши разглядели дыру в земле, откуда спустя некоторое время вышли какие-то создания людского облика. То были низкорослые, грязные, звероподобные полулюди-полуобезьяны, и спины их сгибались под тяжестью огромных мешков.

— Ах, пришел конец света! — простонал Жоан Трус. — Бежим скорее! Бежим!

— Тише! — прикрикнул на него Жоан Смельчак. — Замолчи! Ведь у них есть уши!

Но жалкие существа — уж очень похожи они были на роботов — даже не заметили наших героев. Они озабочены были лишь своим тяжким делом: они поднимали в птичьи гнезда мешки, и работали молча, неторопливо и усердно.

Минут через пять они спустились с пустыми мешками, один за другим нырнули в узкую щель, а затем камень снова пришел в движение.

— Ты прав. Идем отсюда! — с горечью воскликнул Жоан Смельчак.

— Идем, идем! — обрадовано подхватил Жоан Трус, весь дрожа.

— Ты знаешь, кто эти люди? — угрюмо спросил его Первый Жоан.

— Нет.

— Это рабы, которые заняты унизительным и бессмысленным трудом. Они доставляют еду праздным, погрязшим в лени бездельникам, живущим в уютных гнездах. И в то время как полубоги едят, пьют, целые дни напролет украшают себя цветами и возносят хвалу солнцу, они, как черные невольники, как злосчастные машины, надрываются из последних сил в кромешной мгле.

— Но они ведь люди? Такие же люди, как мы?

— Увы, да. Не кажется ли тебе, что это чудовищное свинство?

И опечаленный Жоан Смельчак (жизнь его основательно разочаровала) сказал:

— Пошли отсюда, трусишка! Ищи свою сестру, а я постараюсь добраться до стены…

И Жоан Смельчак вместе с Жоаном Трусом, который так плотно прилепился к своему двойнику, что лунный свет отбрасывал на землю не две, а одну тень, пустился в путь, кивнув в сторону деревьев:

— Прощайте, птицы!