Наслаждаясь земляничным коктейлем в купе скоростного поезда, летевшего через Скалистые горы, Ракким в который раз пытался понять, почему Бэби оставила в живых Мозби и Лео. Такое решение могла принять лишь она. Грейвенхольц расправился бы с ними просто из принципа. Забил бы до смерти только ради удовольствия послушать хруст костей. Поезд на магнитной подвеске плавно летел в четырех дюймах над направляющей. Силовая установка работала почти бесшумно, а потому непрерывное гудение в ушах не давало Раккиму покоя, ухудшая и без того скверное настроение. Итак, почему Бэби оставила их живыми?

На противоположном сиденье спал Лео. Как и три предыдущих дня, с самого момента его попытки войти в контакт с сердечниками памяти, содержавшими информацию об устройстве гафниевой бомбы. Трое суток подряд он просыпался только для того, чтобы сходить в туалет или набить желудок едой. Толстяк почти не говорил, а если и говорил, то нес какую-то чепуху на непонятном языке. Последний день они провели в поезде, несущемся со скоростью двести восемьдесят пять миль в час. Пока Лео спал, Ракким успел передумать о Саре и Майкле, об исчезнувшем в лесу Малкольме Крузе, о слезах на щеках Полковника, о Бэби, смотревшей на него из набиравшего высоту вертолета. Но чаще всего он думал о собственном поражении. По сути, перед ним стояла довольно простая задача. Во-первых, найти оружие. Затем украсть у Полковника и либо привезти домой, либо уничтожить. Лучше привезти, чтобы использовать для устрашения мексиканцев и мормонов. Или, что еще предпочтительнее, использовать для установления доверия между республикой и поясом. Начать воссоединение, так необходимое обеим странам. В самом крайнем случае он мог уничтожить оружие, исключив таким образом возможность его использования против них.

Вчера из Монреаля Ракким связался с Сарой. Сообщил о провале. Сказал, что не смог ни захватить контейнер, ни ликвидировать его и еще не смог убить ни Круза, ни Грейвенхольца. В остальном миссия закончилась успешно. Сара сказала, что счастлива, так как он сам жив. И еще счастлива, что жив Лео. Он сказал, что, по его мнению, гафниевое оружие на пути в один из исследовательских центров в Китае, а Бэби и Грейвенхольц получили денег больше, нежели может понадобиться человеку на всю оставшуюся жизнь. По крайней мере, Бэби. Она не станет возиться с Грейвенхольцем, поскольку рыжий ей больше не нужен. Сара пообещала предупредить президента об изменившейся глобальной ситуации. Ракким не совсем понял смысл ее слов, но подозревал, что Кинсли не прикажет устроить парад в его честь и не пригласит на частный ужин в знак благодарности от имени всей нации.

Бывший фидаин заработал легкое сотрясение. Три расшатавшихся зуба укрепил живший в Бунсвилле дантист, от которого пахло гвоздичным маслом. Он даже не мог вернуть Стивенсону сребреник. Ракким потер правую ладонь, посмотрел на нее. Да, клеймо в виде распятия постепенно исчезало, словно его поглощала кожа. Детали почти сгладились.

Заснеженные вершины тянулись на фоне голубой перспективы, но его великолепный пейзаж за окном совершенно не интересовал. Ему просто хотелось домой.

Бывший фидаин взглянул на Лео. Толстяк спал с открытым ртом, и на подбородке у него засыхала дорожка слюны. Еще один из ошеломляющих успехов Раккима. Сиэтл покидала гордость семьи, человек-компьютер, огромный шаг вверх по эволюционной лестнице. Во всяком случае, по словам самого юноши. Теперь… теперь он превратился в прославленного живого робота, одного из подвергнутых лоботомии клонов, хранящихся в холодильниках швейцарских миллиардеров в качестве источника запасных органов.

Мозби выздоровел быстро. Вполне возможно, благодаря помощи Бэби, а не только регенеративным способностям фидаина. Еще один вопрос, который хотелось бы ей задать. Искатель взял на себя заботу о Лео. Он сидел рядом с ним, день и ночь читая молитвы. По крайней мере, повредить они не могли. Мозби почти не общался с Раккимом, возможно, все еще чувствовал к нему неприязнь, однако достаточно много расспрашивал о толстяке и своей дочери. Причем бывший фидаин не ожидал услышать именно таких вопросов. Они совершенно не касались надлежащих или ненадлежащих контактов или поругания чести семьи. Мозби хотел знать, хороший ли человек Лео. Достаточно ли честен. Мог ли он рассмешить Лиэнн. Понимал ли ее, когда она говорила, например, что число — это язык, на котором Бог разговаривает с людьми. Джона волновало, сможет ли толстяк сделать его дочь счастливой. Потом он укатил на старой машине Раккима. Отправился к семье, крутанув на удачу висевшую под зеркалом заднего вида пирамидку с глазом.

Ракким и Лео покинули лагерь на следующий день. Полковник обнял его в аэропорту Нэшвилла. Крепко обнял, сказав, что хотел бы, чтобы все мусульмане были такими, как он, и тогда, возможно, мир бы стал лучше. Ракким не решился возразить, хотя, по его мнению, даже в этом случае вряд ли бы что-нибудь изменилось. А возможно, стало бы еще хуже. Полковник не проронил ни слова о Бэби, пока они тряслись до аэропорта на переднем сиденье бронетранспортера, а Лео мирно посапывал на заднем. Ни единого слова. Они говорили о Малкольме Крузе и возможности уничтожения остатков его армии. Обсуждали, смогут ли врачи помочь толстяку. Они не говорили только о Бэби. Лишь когда Ракким уже развернул к посадочному терминалу кресло-каталку со спящим юношей, Закари Смит положил ему руку на плечо.

Он одернул серый китель, придавая себе обычный идеальный вид.

— Молодых людей, особенно молодых женщин, очень легко увести с пути истинного, — произнес Полковник, глядя куда-то вдаль.

Проще всего было кивнуть, согласиться и уйти, но Ракким слишком сильно уважал его.

— Ты совершенно прав, но я сомневаюсь, что на свете есть мужчина или женщина, способные направить Бэби туда, куда она сама не хочет.

Полковник кивнул с печальной улыбкой.

— Да… я всегда любил ее за это. — Он развернулся на каблуках и зашагал по залу аэропорта.

Из Нэшвилла до Монреаля маршрут проходил по широкой дуге над Атлантикой на север и только потом — к границе Канады. Самолет летал всего раз в неделю, свободные места отсутствовали на несколько месяцев вперед, но Полковник кому-то позвонил и все уладил. Ракким и Лео имели фальшивые паспортные чипы граждан пояса и пару банковских карточек. Благодаря им перелет прошел без осложнений. Салон трещал по швам от бизнесменов, в основном иностранцев, изнывающих от нетерпения завладеть природными ресурсами северных штатов.

Как рассказывал Полковник, президент Библейского пояса сразу же после инаугурации бросился продавать концессии тем, кто предложил самую высокую цену, и, кроме того, непрерывно выставлял на аукционы лучшие земельные участки и права на разработку недр. Ходили слухи о превращении затопленного Нового Орлеана в достопримечательность для туристов. Особенно прибыльными клиентами в данной сфере считались молодожены из Японии. Ракким заявил, что это происходит потому, что президента выбирают раз в несколько лет и политики превращаются в близоруких шлюх. Пожизненное назначение ничуть не лучше, возразил Полковник и поинтересовался, что произойдет, когда умрет Кинсли. Что будет с республикой, если следующий президент окажется деспотом?

Поезд летел над направляющей. Ни шума, ни трения, ни загрязнения окружающей среды. По словам Сары, Канада всегда считалась младшим братом США, медленно развивающимся, слегка отсталым. Теперь она стала лидером в разработке прикладных технологий и исследований, чистой экологической сокровищницей, обеспечивающей гражданам высочайший уровень жизни благодаря несметным богатствам недр, нефтяным шельфам и газовым месторождениям. Ракким смотрел в окно на стада карибу, пасущихся в бескрайних просторах тундры.

Бывший фидаин ожидал в любой момент услышать тихий шепот: «А где благодарность, Рикки?» Может, ему оставалось только повернуть голову, и он бы непременно обнаружил перед собой Дарвина, озаренного лучами солнца с танцующими в них пылинками или возлежащего на откидной кровати? Но в купе кроме него лишь сопел толстяк. Несколько раз, ощутив присутствие ассасина, Ракким начинал думать о гигантском крабе, бегущем по дну в океанских глубинах. Он потер распятие на ладони. Вот в его реальности сомневаться точно не приходилось. Клеймо исчезало с каждым днем, но оставалось настоящим. Это действительно произошло с ним. Лео спрашивал, почему Ракким смог войти в церковь, а Малкольм Круз остался на пороге. Ответа бывший фидаин до сих пор не знал.

Под тихий звон колокольчика небольшая дверца в стене поднялась вверх. Он извлек поднос у автоматического официанта и поставил на стол. На обед предлагали говядину по-бургундски, булочки из дрожжевого теста и зеленый салат. Столовые приборы имели нормальный размер. Льняные салфетки украшал герб Канадских железных дорог. Ракким заказал для Лео упаковку ванильного молочного коктейля, на случай если юноша проснется, и земляничный солодовый коктейль для себя.

Подняв серебряную крышку с тарелки английского фарфора, он вдохнул ароматный пар.

Лео сел. Зевнул.

— Пахнет вкусно. — Он протер глаза. — Мы где?

Ракким положил вилку.

— В Канаде, только что проехали Калгари. Ты, мм, действительно проснулся?

— А что мы делаем в Канаде?

Наверное, подумал бывший фидаин, он снова ляжет и заснет.

— Почему ты так смотришь на меня? — Лео придвинул к себе тарелку с говядиной по-бургундски и взял вилку Раккима. — Да, ты уже сказал, что мы делаем в Канаде?

— Возвращаемся домой.

Толстяк пережевывал кусок говядины.

— А если я не хочу возвращаться домой?

Ракким положил ладонь на его руку, остановив вилку на полпути ко рту.

— Лео, ты отдаешь себе отчет в том, что произошло?

Тот покачал головой.

— Я отдаю себе отчет в том, что еду на поезде по Канаде и страшно, страшно голодный.

Ракким позволил Лео есть дальше, и юноша жадно проглотил всю говядину, даже собрал с тарелки соус кусочком булочки из дрожжевого теста. Вино и салат остались нетронутыми.

— А еще я отдаю себе отчет в том, что очень умный. — Лео достал из термоса ванильный молочный коктейль и вставил в стакан соломинку. — Гораздо умнее всех, готов поспорить.

— Ты спал три дня, — сказал Ракким.

Отложив соломинку, юноша принялся выбирать коктейль ложкой.

— Не спал, а обрабатывал информацию. Большая разница. — Он собрал пальцем с тарелки оставшиеся крошки, отправил их в рот. — А где изотоп гафния?

— Контейнер? Его больше нет.

— Не контейнер, а изотоп. — Лео посмотрел на автоматического официанта. — Можешь заказать что-нибудь поесть?

— Все пропало. И контейнер, и все, что в нем находилось.

Лео опрокинул бокал с вином, но, кажется, не заметил.

— Плохо.

Ракким накрыл лужу вина салфеткой.

— Я знаю.

— Не знаешь. — Лео быстро заморгал. — Без… без изотопа гафния вся… вся информация, которая была на компьютерных сердечниках, бесполезна. Понадобятся годы, чтобы получить…

— Все гораздо хуже. Бэби и Грейвенхольц забрали контейнер. Вероятно, продали его китайцам. У них есть все…

— Нет, не все. — Лео встал и пригладил ладонью взъерошенные волосы. — Хочу писать.

Ракким уже собирался постучать в дверь, поинтересоваться, все ли в порядке, но толстяк наконец покинул туалет, наклонился к официанту и пролистал меню.

— Что значит «не все»?

— Ты пробовал жареных цыплят? Когда-то я их так любил, что… Эй! Перестань меня трясти!

— Я задал вопрос.

Лео потер руку.

— Ты должен относиться ко мне с большим уважением.

Он ввел заказ. Компьютер, пискнув, вывел сообщение «ИЗВИНИТЕ. НЕТ В НАЛИЧИИ». Лео фыркнул и взломал доступ к главному пульту управления. Его пальцы забегали по сенсорному экрану. «ЗАКАЗ ПРИНЯТ». Он повернулся к Раккиму.

— Да-да, я заслуживаю уважения. Я выполнил свою работу.

— Напоминаю: я сказал, что контейнер у Бэби и Грейвенхольца. — Ракким покрутил вилку между пальцами. — А ты сказал, что у них «не все». — Он выпрямил фаланги, и вилка согнулась пополам. — Поэтому, Лео, настал момент, когда тебе придется напрячь свой гениальный мозг, посмотреть мне в глаза и пояснить, что ты, мать твою, имеешь в виду.

— Конечно. — Юноша кивнул. — И не надо постоянно демонстрировать свое превосходство. О’кей, о’кей. Изотоп у Бэби и Грейвенхольца, это является огромной потерей для нас, согласен, но без данных, которые были записаны в сердечниках, они не смогут сделать гафниевую бомбу. С таким же успехом можно попробовать сделать бомбу из подстилки для кошек.

— Я же сказал, что сердечники у них.

— Прошу тебя, выпрями. — Лео протянул вилку Раккиму. — Сердечники у них, а информация — нет. — Он просиял. — Во время загрузки я изменил все имеющие критическое значение формулы. Данные так перепутаны, что они никогда не смогут их распутать.

Зазвенел автоматический официант.

— Ты… ты зашифровал данные, пока их скачивал?

— Не совсем зашифровал. На самом деле обеспечил безопасность на порядок выше, но если хочешь, да. — Лео впился зубами в жареную цыплячью ножку. — Я очень способный. Даже отец не понимает насколько.

— Твои способности выразились в том, что ты три дня провалялся в коме?

Толстяк вытер жир с подбородка.

— Ну, я не идеален. Пока.

Ракким внимательно смотрел на него.

— Значит, ничья. Без изотопа мы не можем использовать информацию, которая хранится у тебя в голове, а изотоп бесполезен без информации.

— Именно это я и говорю.

— Значит, ситуация — пат.

Лео грыз бедро, хрустя поджаристой корочкой.

— Презираю пат. На него соглашаются только бесхарактерные гроссмейстеры, которые боятся проиграть. Насмешка над игрой. Жаль, конечно, что тебе не удалось сохранить изотоп. Не хочу тебя обидеть.

Ракким посмотрел на часы. На следующей остановке надо было позвонить Саре, чтобы она могла сообщить хорошие новости президенту.

— А как насчет мистера Мозби? — поинтересовался Лео.

— Ему пришлось туго, но он в порядке…

— Я не об этом. Я хочу знать, что он думает обо мне. Я произвел на него впечатление? — Он облизал пальцы. Кусочек мяса прилип к губе в углу рта. — Я намерен просить руки его дочери, поэтому надеюсь, что произвел на него благоприятное впечатление.

— О да. Он был просто… потрясен.

Лео усмехнулся, закивал.

— Такое со мной часто бывает.

Ракким смотрел на него.

— Лео, ты в порядке?

— Даже лучше. — Толстяк рыгнул и потянулся к тарелке. — В лагере Полковника я слышал, как пара ребят… они говорили, что лучший афродизиак — это сырое яйцо, взбитое в слегка теплой кока-коле. — Он помахал крылышком. — Думаю, лучше использовать оплодотворенное яйцо в тепловатой кока-коле. Потом следует съесть сырую устрицу, запить ее яйцом с колой — и вперед. Правда, они не знали слова «афродизиак». Они назвали это «вороненым стояком», но…

— Мальчик, в афродизиаке ты нуждаешься меньше всего на свете.

— А я не о себе говорю. — Лео зажал крылышко между зубами и одним плавным движением снял все мясо. — Я имел в виду тебя. Я даже не достиг своего сексуального пика, а тебе уже больше тридцати лет. — Он жевал с открытым ртом. — Фидаин или не фидаин, все равно ты уже катишься под уклон.

Ракким улыбнулся.

— Всего одно яйцо в коле?

— Больше ничего не требуется. По словам тех ребят. — Лео посмотрел в окно на проносившиеся мимо голые скалы. — Я подумал о Бэби. Она… она просто сногсшибательная женщина.

Ракким вспомнил ее, стоявшую в вертолете рядом с Грейвенхольцем. Она махала рукой, и на лице ее застыло победоносное выражение.

— Думаю, ты ей понравился, — сказал Лео. — И она тоже тебе понравилась. — Он принялся рисовать пальцем на стекле замысловатые геометрические фигуры. — Я многое замечаю, Рикки. Люди думают, что я не замечаю, но они не правы.

— Бэби очень красивая. Как кобра. И я не хотел бы оказаться в постели ни с одной из них.

Лео покачал головой, продолжив выводить многогранники, похожие на склеенные Лиэнн из бумаги.

— Проблема не в том, что заметил я. Проблема в том, что заметила она.

Ракким молчал. Поезд несся милю за милей, со свистом рассекая воздух.

— Лео?

— Угу.

— Что произойдет, когда китайцы поймут, что сердечники памяти бесполезны?

— На это потребуется некоторое время. — Толстяк добавил мелкие детали к уже нарисованной на стекле фигуре.

— А когда поймут?

Лео посмотрел на Раккима.

— Вероятно, они рассердятся на Бэби и мистера Грейвенхольца.

— Определенно рассердятся, но это их не остановит. Данные, которые им нужны, у тебя в голове. Теперь главный игрок — ты.

— Ты что, только понял?

— Не вижу причин радоваться. Ты в большой опасности.

— Я не боюсь.

— Значит, Лео, ты не так умен, как думаешь.