Бартоломью замер в модуле безопасности, дожидаясь, пока машина полностью просканирует его тело. Раздался сигнал, и охранник разрешил ему войти. С электронными приборами все обстояло несколько сложнее. Каждый инструмент и каждое устройство внимательно осматривал агент Службы государственной безопасности. Скорее всего, они также где-то фиксировали частоту сердечных сокращений и индекс электропроводности кожи, а потому он сосредоточился на образе назначенных ему даров.

«Обрадуй тех, которые уверовали и вершили добрые дела: ведь им уготованы райские сады, где текут ручьи. И в тех садах им будут предоставлены пречистые супруги. И будут они пребывать так вечно». / «Для тех, кто богобоязнен, у Всевышнего райские сады, в которых текут ручьи, они вечно там пребудут, а также пречистые супруги и благоволение от Аллаха милостивого, милосердного».

— Главный инспектор, — обратился к нему агент Службы безопасности.

— Да, офицер? — У Бартоломью скрутило живот.

Невысокий мужчина с ямочкой на подбородке, одетый в безукоризненно синюю форму с президентским гербом на груди, показал ему один их резонансных измерителей.

— Его нет в утвержденном списке.

— Последняя модель, — выпалил Бартоломью. — Получил только на прошлой неделе из Лагоса. Поэтому его в список и не занесли.

Агент опустил прибор в пластиковый пакет.

— Заберете, когда вернетесь. — Он поджал губы.

Бартоломью поклонился, но его щеки налились краской от бессильной ярости. Он не одну неделю оттачивал реакцию, напрягал челюстные мышцы, вызывая прилив крови к коже лица. «Пусть агент обнаружит что-нибудь очевидное. Позволь ему продемонстрировать свою власть, и тогда он не станет слишком внимательно осматривать другие вещи», — наставлял его аль-Файзал. «Черный халат», как всегда, не ошибся.

Уже в коридоре, по пути на посадку, Петерсон похлопал его по плечу.

— Не расстраивайся, у меня на крышке ящика для инструментов, с внутренней стороны, была наклейка с видом Каабы. Память о хадже. Так они даже ее на прошлой неделе содрать заставили.

Бартоломью покачал головой. Стройный модерн с полоской на подбородке, при очень большом воображении имевшей право считаться бородой, летел с ним вторым авиационным инспектором. Резервным. Для обеспечения максимальной безопасности в самолете президента дублировались не только приборы, но и люди.

— Приходилось бывать в Мехико? — поинтересовался Петерсон. — Нет? О, тогда тебя ждут большие удовольствия. Я покажу тебе места, о которых не захочется рассказывать имаму.

Бартоломью улыбнулся. На его щеках заиграл совершенно неподдельный румянец.

— Рождение ребенка, оно изменяет отношения?

— Отношения? — переспросила Сара.

Лео посмотрел на игравшего с кубиками Майкла.

— Ну да, отношения. Секс.

— Ну, для секса у тебя остается меньше времени, поэтому ты начинаешь больше его ценить. Не хмурься, у тебя с Лиэнн еще много времени до рождения детей.

— Скажите это Лиэнн.

Сара удивленно посмотрела на него.

— Она беременна? О Лео, это просто здорово.

— Нет-нет, я просто спрашивал потому, что, ну, учитывая мои умственные способности и все остальное, у меня и там внизу полно энергии. Я имею в виду, с точки зрения спермы…

— Как романтично.

Сара и Лео сидели на полу в комнате Майкла и наблюдали, как ребенок строит башню из кубиков. Толстяк пришел час назад и, постепенно набираясь смелости, задавал вопросы о семейной жизни. Сара обрадовалась ему, а также возможности отвлечься от непрерывных попыток разгадать загадку голографического дисплея. Она уже с трудом могла смотреть на Иглтона, точно на звезду снятого персонально для нее порнографического фильма. Ощутить себя чистой ей не удавалось даже после душа.

Только находясь рядом с Майклом, Сара могла дышать свободно. Сын водрузил красный кубик на вершину желтой башни, посмотрел на нее и захихикал. Потянулся за следующим. Он всегда шел до конца и злился, если сооружение падало. Так похоже на отца.

— А что, если Лиэнн будет любить ребенка сильнее меня? — спросил Лео.

— Не надо слишком забегать вперед. — Сара похлопала юношу по руке. — Ты поэтому зашел? Я слышала, Спайдер тебя запер.

— Он считает, что я не могу о себе позаботиться. Так же, как и Рикки.

Она понимала Лео. Ракким сказал, им нужно переехать, значит, так они и поступят. Лично ей не нравилась сама мысль о необходимости покинуть их уютное гнездышко. Такое знакомое и просторное. Сара могла спорить сколько угодно, но все ее усилия оказались бы бесполезны. Рикки считался с мнением жены по многим вопросам, однако когда дело касалось безопасности, решающее слово оставалось за ним.

— Хотите, я помогу вам разобраться с голографической карточкой? — предложил Лео.

— Нет, спасибо.

— Вы уверены?

Майкл со смехом застучал кубиками, довольный получившимся звуком. «Черным халатам» вряд ли бы удалось соблазнить Иглтона одними деньгами. Модерн отлично понимал, какая опасность ему грозит в случае неудачи и тем более, если он добьется успеха. Коларузо задействовал экспертов по финансам. За пять месяцев на счета технического гения в иностранных банках поступило более тридцати миллионов долларов. Вполне достаточно, чтобы выехать из республики и поселиться на вожделенном южноафриканском побережье. Нет, деньги не могли служить главным стимулом. Вызов — именно он сработал окончательной приманкой. Возможность совершить нечто глобальное и не попасться. Его маленький секрет. Лучший из всех миров.

Башня рухнула под обиженные детские вопли. Строитель сердито раскидал кубики по комнате. Один из них, красного цвета, отскочил от полки с игрушками. Сын посмотрел на мать.

— Сам разбросал, сам и собирай, — пожала плечами она.

Майкл поднялся на ноги, протопал к полке и поднял кубик.

Сара устало взглянула на заваленный стеллаж. Машинки, драконы с компьютерным управлением, пластмассовые солдатики, рыцари, наборы для рисования и раскраски. Почти как во втором отделении магазина Иглтона. Она подскочила к полке, расшвыряв по пути остатки башни.

Майкл уставился на нее с широко раскрытым ртом.

— В чем дело? — спросил Лео.

Сара держала в руках «Дигискетч». Подарок внуку от бабушки. Небольшой плоский голографический блок, достаточно легкий, специально для малышей. Предполагалось, будто он помогает детям выражать мысли при помощи графики, но сын, поиграв пять минут, отбросил устройство в сторону и больше не прикасался к нему. Ручки и кнопки позволяли выводить на монитор цифры и цветные изображения. Двенадцать вариантов экрана изменялись простым прикосновением. В магазине Иглтона Сара видела три таких же блока и еще несколько древних планшетов для рисования. Она осторожно извлекла чип управления.

— Лео, пожалуйста, поиграй с Майклом.

Сын протянул руки к вынутой электронной плате.

— Мое!

«Типичный мужчина», — подумала Сара, закрывая за собой дверь кабинета.

— Я с трудом узнал Лео. — Спайдер кутался в одеяло, несмотря на яркое солнце, бившее ему прямо в лицо.

Они с Раккимом расположились на провисших садовых стульях посреди плоской крыши в католическом секторе города. Захудалый снаружи, но оборудованный новейшими беспроводными системами наблюдения, дом служил очередным пристанищем коротышки. На кухне Коларузо поглощал жареную курицу и спорил о футболе с двенадцатилетней дочерью Снайдера, судя по всему ухитрившейся запомнить каждую игру в истории данного вида спорта. Собаки носились друг за другом среди развешанного на веревках белья. Дети играли в мяч на потрескавшемся асфальте или с криками и свистом гоняли на велосипедах по узким переулкам. Коротышка, вынужденный много лет прожить под землей, как-то сказал, что здесь он наконец почувствовал себя счастливым.

— Он стал другим, — произнес Спайдер. — Ты должен был заботиться о нем.

— Он загрузил в мозг столько информации. Неудивительно, что…

— Я не это имел в виду, — заикаясь, перебил гном. — Лео вполне способен передавать огромные объемы данных. Он изменился в другом. Ты помнишь, каким он был перед отъездом. Наивным, боязливым, хвастливым.

— Да, он был настоящей занозой в заднице. — Ракким прищурился. — Первую неделю я так злился на тебя и Сару, но пояс… Библейский пояс меняет людей. Когда мы уезжали, он был обузой, однако, представь себе, повзрослел прямо на моих глазах. Ему пришлось многое пережить, многое повидать, он увидел много хорошего, много прекрасного, много плохого, многое сделал сам. Я даже не подозревал, что он способен на такое. Да и ты, наверное, тоже. Иногда это происходит быстро, иногда — за одну ночь, но я ни разу не видел, чтобы такое происходило мгновенно.

— Он хочет жениться. Хочет переехать в пояс и жениться на девушке, с которой общался всего лишь сутки.

— Лео стал мужчиной и сам принимает решения.

— Тебе сейчас легко говорить. — Спайдер откинулся на спинку, плотнее кутаясь в одеяло. — Вот подожди, вырастет Майкл и захочет жениться на какой-нибудь малознакомой девице.

Ракким окинул взглядом безоблачное небо.

— До этого еще далеко. — Он подставил лицо солнцу.

— Это тебе только кажется.

Внизу залаяла собака, и к ней тотчас присоединились другие.

— Кстати, где он? Ты сегодня заходил к нему в комнату?

Спайдер хотел ответить, но ему пришлось пережидать приступ лихорадки.

— Он у тебя дома. Общается с Сарой. Я думал, ты знаешь.

Ракким резко поднялся.

— А я думал, что он не будет высовываться, как мы и договаривались.

Гном развел трясущимися руками.

— А я могу его остановить? Он стал мужчиной. Сам сказал.

Наверное, в сотый раз посмотрев на часы, аль-Файзал окинул взглядом безоблачное небо. Чудесный день. С минарета Великой мечети Саладина он мог обозреть всю столицу. Город распростерся перед ним, подобно неверному в Судный день.

Прошлым вечером Тарик встретился с Амиром Киддом, заверил фидаина, что их действия совершенно не противоречат Корану. Повиновение Старейшему превалирует над всеми предыдущими клятвами, присягами и обязательствами.

Голуби, покружив над минаретом, расселись на более удобных крышах соседних зданий. Мерзкие птицы, пусть Аллах испепелит их в полете и уничтожит яйца в гнездах.

Вчера он заметил неуверенность в глазах Амира. Прошло столько времени, а душа молодого офицера все еще опутана невидимыми нитями сыновней преданности. Такое проявление слабости вызывало отвращение. Почти два года Тарик подбирался к Амиру. Замечание, брошенное близким другом-фидаином, проповедь, произнесенная закаленным в боях имамом, слух, прозвучавший из уст наложницы в ночь страсти, капля за каплей подтачивали его уверенность в действиях президента. Два года мягких уговоров. Аль-Файзал долго выжидал, пока решился на прямой контакт. Он мастерски подталкивал юношу к нужному решению, используя его идеализм, его чувства, веру, характер и, конечно, неоднозначное отношение к отцу. Любовь и честолюбие — опасные слабости, и Тарик немилосердно играл на них.

— А вот и знаменитый Лев Боулдер-Сити! — Как-то раз поприветствовал он Амира, поцеловав в обе щеки.

Незадолго до того отряд фидаинов под командованием сына генерала Кидда остановил наступление мормонов в Колорадо. Молодой офицер принялся отнекиваться, сказал, что победу одержали его солдаты, но от Тарика не укрылось, насколько молодой человек польщен.

Принеся клятву верности Старейшему, Амир тем не менее выдвинул условие не причинять вреда его отцу. Фидаин упорно считал родителя не вероотступником, а благородным воином, чье благочестие не подлежит сомнению, а единственной слабостью является преданность президенту, которая и не позволяет ему замечать всей порочности правления Кинсли. Вопреки советам аль-Файзала Махди издал особый указ, где отпускал генералу Кидду все грехи и даровал право на почетное изгнание в родную Сомали со всеми женами и имуществом.

Тарик посвятил Амиру два года. Еще больше времени потратил Старейший на самого аль-Файзала. Выпав из иерархии «черных халатов», душитель нисколько не жалел об утрате. Он будет стоять по правую руку от повелителя всемирного халифата в этой жизни и по правую руку от Аллаха в следующей. Праведный воин не получит отказа ни в чем, ведь именно так заверил его сам Махди. Он снова взглянул на часы и подставил лицо ослепительно сияющему солнцу. Какой чудесный день, иншалла.

Она коснулась пульта дистанционного управления и торопливо передвинула напряженные бедра Иглтона, выводя в центр дисплея открытое окно. Ничего. Ряд фар превратился в линию пылающих факелов, искаженное страстью лицо извращенца — в кошмар кубистов, но Сара по-прежнему не понимала, куда он любил изредка поглядывать, пока часами возился за рабочим столом.

Чип управления «Дигискетч» имел совместимость с голографическим дисплеем, а один из двенадцати экранов идеально подходил к изображению. В результате Сара увидела совершенно новое порнографическое шоу. Обидно. Она потратила столько времени, гоняясь за собственным хвостом, пыталась в поисках подсказки использовать самые современные технологии, а ответ находился в совершенно противоположном направлении. В простейшем графическом чипе от детской игрушки. Иглтон в аду, несомненно, удивился ее удаче.

После загрузки экрана «Дигискетч» она в течение получаса безрезультатно потрошила голограмму, заглядывая в каждый угол, выворачивая все наизнанку и опрокидывая вверх дном. В новом варианте шоу усеянный шипами пенис гигантского размера выходил из затылка молодой женщины и извергал цветы. Сара рассмотрела под увеличением каждый бутон, удостоверяясь в полном отсутствии полезной информации.

— У вас все в порядке? — крикнул Лео из детской.

— Подожди.

Пальцы Сары зависли над пультом управления. Следовало успокоиться. Заставить мысли бежать аналогично мыслям Иглтона, каким бы противным занятие ни казалось. Она включила воспроизведение, и шипастый член извращенца заходил взад-вперед.

Сара закрыла глаза, затем открыла и окинула взглядом всю стену, где наиболее важной, но не единственной деталью являлась голограмма. Сверкающие автомобили. Мотоциклы, скорость и отраженный свет. Волны, набегающие на песчаный берег. Молодой мужчина, закативший глаза от удовольствия. Студентка с браслетом, увешанным брелоками. Украшение Сару заинтересовало — оно могло содержать скрытый смысл. Вполне обычная фотография, однако самой привлекательной ее чертой следовало бы назвать невинность. Она вздохнула, расслабилась, посмотрела вниз, вверх. Иглтона отличало дьявольское высокомерие. Каким образом можно подтвердить собственное превосходство? Что он видел на стене, но больше не видел никто? Нечто абсолютно очевидное, невинное. Чтобы каждый выглядел дураком, а Иглтон мог почувствовать себя гением. Хотя он им и был на самом деле.

Она вернулась к голограмме и принялась искать узоры, светлые и темные. Глаза помимо воли зацепились за лицо женщины… но она же изучала его под всеми углами! Сара посмотрела снова, однако заставила себя не сосредоточиваться на нем, а просто взглянуть. Мимоходом, как Иглтон. Что это? Она наклонила изображение и увидела крошечную золотую гондолу в волосах женщины. В обычном режиме на ее месте блестела капля пота, и только на экране игрушки она превратилась в украшение. Точно такая же висела на браслете у студентки. Сару вновь постигло разочарование. Гондола совершенно не продвинула ее к разгадке.

Стоп. Другие капли тоже стали украшениями. Теннисная ракетка, машина, сердце, самолет, морская раковина, роза. Все в том же порядке, как и на браслете. Ей удалось заметить их лишь сейчас, так искусно они оказались замаскированы. По очереди увеличивая каждое, она рассматривала золотые фигурки со всех сторон, не пропуская ни единой детали. Сара перебрала половину, когда очередь дошла до самолета.

— Проклятье!

Агент Службы безопасности с угрюмым видом маячил за спиной Бартоломью. На ладони инспектора лежал анализатор систем, подключенный к главному двигателю самолета. Пальцы его порхали по клавишам, пока он производил точную настройку, совмещая компьютерные интерфейсы. Борт номер один, оборудованный пятьюдесятью одной электронной системой, имел также семнадцать отдельных схем с тройным резервированием. В случае возникновения любой неисправности мгновенно включалась резервная цепь. Если выходила из строя она, а подобная ситуация имела почти нулевую вероятность, включалась третья. Такого еще не происходило. Ни разу. Бартоломью следил за показаниями анализатора «Бек-Дибден ДБ9». Скажи ему кто-нибудь, будто прибор не его, а совсем другой, он бы не поверил. Если бы сам не знал правды.

Инспектор понятия не имел, каким образом, но Иглтон создал точную копию его устройства, вплоть до серийных номеров на деталях и потертостей на корпусе. С такой же цифровой историей. Анализатор систем пять лет назад ему подарил отец в день окончания курсов повышенной подготовки. Тех же денег стоил приличный дом. Отец влез в долги на много лет, но Бартоломью никогда не видел его таким счастливым. Исполненный чувства благодарности, он пал перед родителем ниц, промочив слезами ковер. А неделю назад… неделю назад, получив от аль-Файзала копию прибора, Бартоломью сел на паром, идущий на Брейнсбридж-Айленд, и бросил подарок отца в воды пролива.

ДБ9 запищал. Показав экран с результатами агенту Службы безопасности, он отключил устройство, кивнул Петерсону и сел в откидное кресло. Теперь предстояло ждать, пока второй инспектор продублирует проверку под наблюдением еще одного сотрудника СГБ. Да будет на то воля Аллаха, модерн не должен обнаружить ничего подозрительного.

Бартоломью пристегнулся ремнем и взглянул в иллюминатор. Заправщики удалялись к терминалу. Его поражало собственное спокойствие. За занавеской президент шутил с собравшимися репортерами. Их смех вызывал отвращение. Он посмотрел на Петерсона. Тот с серьезным и сосредоточенным видом наблюдал за показаниями. Возможно, вне работы второй инспектор вел образ жизни модерна-идолопоклонника, мечтал скорее предаться грехам в Мехико, однако сейчас он превратился в отлично подготовленного и преданного делу профессионала.

Петерсон показал свой ДБ9 агенту Службы безопасности, сел в откидное кресло напротив и кивнул коллеге, пристегиваясь ремнем. Самолет начал движение.

Бетонная полоса внизу все быстрее мчалась назад. Огромный лайнер набирал скорость. Итак, Бартоломью уже возносился в рай.

Спайдер повернулся и задрал голову в направлении, которое указывал Ракким. Они вместе наблюдали за плывущим над городом президентским самолетом. Кроме борта номер один и шести истребителей сопровождения, в небо никто не поднимался. Местные жители, высыпавшие из домов, глядели вверх, заслонив ладонями глаза от солнца. Многие крестились. Несмотря на испытания, постигшие страну, бесконечные религиозные распри и неуклонно понижающийся уровень жизни, президент Кинсли пользовался поддержкой людей всех классов и вероисповеданий.

Ракким, сложив руки, протянул их в сторону самолета.

— Салам алейкум.

— Шалом, — сказал Спайдер.

— Господин президент! — Сара прижала палец к коммуникатору в ухе. — Сэр!

Она входила в число немногих, кто имел прямой доступ к главе государства, и могла в любое время суток связаться с ним по аварийному каналу. На столе перед ней лежал голографический дисплей с увеличенным изображением золотого самолета.

— Сэр! — Из объятой пламенем кабины выглядывал испуганный пилот с лицом Кинсли. — Господин президент! — В ответ раздавался лишь треск помех, перешедший в гудение, с каждой секундой становившееся все выше и выше.

Внизу проплывали четкие линии улиц, небоскребы, пышные зеленые парки. Золотой купол Великой мечети. Бартоломью никогда не видел город таким красивым. Мощные двигатели лайнера издавали ровный гул. Бесконечную власть человека могла затмить лишь воля Аллаха.

Он снял с руки часы. Время утратило значение. Поймав на себе взгляд Петерсона, Бартоломью отвернулся к иллюминатору. Воздух еле слышно потрескивал. При взлете и посадке борт номер один для предотвращения ракетного удара генерировал помехи по всему диапазону частот, а потому ни один прибор связи в данный момент не работал.

Его родители жили рядом с Грин-лейк в маленьком домике с аккуратной лужайкой и ржавым баскетбольным кольцом на гараже. Он уже много лет как переселился от них, но отец все не убирал кольцо. Говорил, ему приятно смотреть на него по утрам, когда он идет на работу. Бартоломью был их единственным сыном, смыслом всей жизни. Хорошо бы они сейчас не смотрели в небо. Не наблюдали, как многие, за самолетом президента. Ему бы, наоборот, следовало гордиться выполненной работой, скромным вкладом в осуществление великого замысла, но и он имел свои слабости. Только бы родители занимались чем-нибудь другим.

— Господин президент!

— Сара? — Снова раздались помехи. — Это ты?

— Господин президент, слава Аллаху. — Слезы текли по ее щекам. Она обернулась и увидела мать, стоящую в дверях с Майклом на руках. Рядом замер Лео. — Господин президент, прикажите посадить самолет! Немедленно!

— Сара… — Треск помех. — Что случилось?

— Сэр, прикажите посадить самолет! Все равно где, просто пусть он сядет!

— Да… да… конечно.

Сара услышала, как президент спокойно отдал распоряжение идти на посадку. А потом воцарилась тишина. Все помехи разом исчезли. Остался лишь голос Кинсли, прозвучавший абсолютно четко:

— Странно.

— Господин президент? Что происходит?

— Кажется, — он откашлялся, — кажется, мы потеряли мощность.

В хвосте самолета раздавался многоголосый шепот. Люди молились.

Агент Службы государственной безопасности выдернул Бартоломью из кресла и подтолкнул к главному пульту.

— Исправляй!

Петерсон уже пытался подключить к пульту собственный ДБ9.

Семнадцать отдельных систем, тройное резервирование. Тем не менее ровно через восемнадцать минут после выполненной Бартоломью предполетной диагностики все они отключились. Разом и безвозвратно. Секрет заключался в молекулярном таймере, введенном посредством его анализатора. Все работало нормально восемнадцать минут, а потом система просто выгорела.

Самолет стал заваливаться на нос. Пилот, несомненно, делал все возможное, но он не мог воспользоваться ни стабилизаторами, ни двигателями, ни закрылками. Он не мог даже связаться с землей. В его распоряжении имелся лишь огромный кусок металла, находящийся во власти земного тяготения. Пол наклонялся все круче и круче.

Агент Службы безопасности ударил инспектора ногой.

— Сделай же что-нибудь!

Бартоломью упал на колени, прижался лбом к холодному коврику и вознес молитву Аллаху, а также верному его служителю Старейшему: «А преступившему дозволенное и отдавшему предпочтение этой жизни воистину прибежищем будет ад. Тому же, кто страшился предстать перед Господом своим, кто удерживал себя от пагубной страсти, воистину прибежище будет в раю».

— Там… Там, по телевизору… — Коларузо, задыхаясь, примчался с кухни. — Ты понимаешь, что происходит?

Спайдер покачал головой, не отрывая взгляда от маленького серебристого силуэта в небе. На их глазах он опрокинулся и, вращаясь, устремился земле.

Ракким бежал вниз по лестнице.

— Все в порядке, Сара. — Голос президента звучал совершенно спокойно.

— Пошлите сигнал бедствия.

— У нас нет связи. Совсем нет. — Кинсли хмыкнул. — Только с тобой, моя дорогая.

Сара услышала чей-то плач.

— Спасательная капсула…

— Выход из строя всех систем, по словам пилота, — ответил президент. — Возможно, есть разумное объяснение… или наши враги наконец добились успеха.

Кэтрин включила телевизор и следила за падением борта номер один с голубого безоблачного неба. Она всхлипнула и попыталась отвлечь внимание Майкла, сунув ему в руки плюшевого мишку.

— Сара, слушай внимательно, — произнес Кинсли. — После смерти меня и вице-президента… Сара, прошу тебя, не плачь…

Фоновый шум сделался громче, раздались крики людей, свист ветра, грохот.

— Сара… скажи Раккиму…

И воцарилась тишина.

Лео зажал рот ладонью. На экране полыхал пожар. Хвостовая часть лайнера виднелась на поле красных тюльпанов к северу от города. Затем появился ведущий новостей. Красивый мужчина с седыми волосами и аккуратно подстриженной бородкой. Он попытался говорить, но у него дрожали губы. Покачав головой, диктор вышел из студии.

— Салам алейкум. В стране объявлено чрезвычайное положение, — произнес чей-то низкий голос. Второй ведущий и метеоролог переглянулись. — До особого распоряжения все виды связи на территории столицы заблокированы в интересах национальной безопасности. Расходитесь по домам и ждите дальнейших сообщений администрации президента. — На экране появилось изображение развевающегося над президентским дворцом государственного флага.

В дверь громко замолотили. Вытерев слезы, Сара взглянула на мониторы системы внешнего наблюдения. И закричала, предупреждая мать и Лео об опасности.