Время утреннего намаза

Призыв к молитве завладел всеобщим вниманием, позволив ему незаметно проскользнуть через дверь с надписью «ВХОД ВОСПРЕЩЕН» на верхний этаж военного музея Дворца мучеников. В конце лестничной площадки охранник в форме сержанта раскладывал молитвенный коврик. Ракким, оставаясь на границе его периферийного зрения и внимательно наблюдая за каждым движением, без труда прошел мимо. Навыки фидаина позволяли ему оставаться почти невидимым. Он вполне мог пробраться сквозь толпу благочестивых женщин, не коснувшись ни одной чадры, и любая из них даже на допросе с пристрастием не сумела бы его вспомнить. В памяти у всех лишь отложилось бы впечатление, будто кто-то оступился, вызвав досадную заминку среди спешащей в мечеть человеческой массы. На территории Библейского пояса Ракким запросто сливался со сменой углекопов, разделяя их усталость и непринужденно участвуя в разговорах, а после какой-нибудь чумазый голодранец вдруг соображал, что человек, секунду назад обсуждавший с ним цены на свинину, бесследно исчез. Мастерство призрачного воина.

— Во имя Аллаха, — донесся до него многоголосый шепот. — Во имя Аллаха.

Ракким ступил на балкон. Внизу ранние посетители раскладывали молитвенные коврики и приступали к омовению. По словам великого муфтия, сам воздух в музее исполнился благословения Всевышнего и необходимость совершать обряд очищения водой отсутствовала. Тем не менее большинство собравшихся даже в освященной атмосфере считали нужным придерживаться заведенного ритуала. Омыв руки, они подносили горсти воды ко рту и носу, ополаскивали лица, проводили мокрыми ладонями по волосам, ушам и шеям, а также смачивали ступни. По завершении обряда люди расположились стройными рядами, развернувшись на восток и подняв руки до уровня лица. Мужчины заняли места в передних линиях, женщины — в задних. Скромность и субординация. Модерны, умеренные, фундаменталисты — все равны перед лицом Аллаха. Колесики внутри колес. Глядя на ритмичные движения правоверных, Ракким вдруг ощутил, как его душу наполняет покой и умиротворение. Творящие намаз наклонялись вперед, положив руки на колени. Затем вытягивались ничком, прижавшись лбами к коврикам. Опять принимали вертикальное положение, и все повторяли снова и снова, чтобы в конце концов замереть с поджатыми под себя ногами.

В отличие от болельщиков на стадионе, здесь все как один совершали поклоны грациозно, надлежащим образом расположив руки и ноги. Возможно, величие военного музея с его нарочито скромными интерьерами или руины «Спейс нидл», хорошо видимые из окон, даже модернов заставляли вспомнить о вере. Свидетельства о власти и единстве великого творца эхом разносились по огромному залу: «Во имя Аллаха милостивого, милосердного!», «Нет бога, кроме Аллаха!».

Ракким двинулся дальше. Рыжебородый уже прибыл. Минут двадцать назад бывший фидаин вычислил его передовой отряд — четверо мужчин с именными жетонами, одетые словно туристы, тупо таращились на экспонаты. Чуть позже они разделились и заняли самые узкие проходы в зале, блокировав места наиболее вероятных засад.

Раккиму не удалось поспать после визита к Спайдеру, однако Рыжебородый настоял на встрече рано утром — видимо, ему не терпелось обсудить успехи воспитанника («Ты же нашел что-нибудь?»).

Конечно нашел, дядя. Осталось лишь выяснить, соответствуют ли результаты поисков твоим представлениям об успехах. Ракким посторонился, пропуская женщину, выводящую детей из Камеры шайтана. Самый маленький мальчик заливался слезами. Воздух здесь по сравнению с другими залами казался холоднее на пять-десять градусов. В небольшом темном помещении настенный экран непрерывно воспроизводил заявление Ричарда Арона Гольдберга о его участии в террористическом акте сионистов. С момента публичного признания минуло двадцать семь лет, однако в день годовщины трагедии газеты и телевидение, как всегда, посвятят ей все статьи и передачи, а на каждом рекламном щите и дисплее телефона появится надпись: «ВЕЧНО ПОМНИТЕ 19.05.2015!»

Тощий испуганный Гольдберг вновь возник на экране. Динамики оказались приглушены, однако для Раккима это не имело значения. Любой гражданин Исламской республики мог наизусть повторить весь текст ужасного интервью.

«Меня зовут Ричард Арон Гольдберг. Одиннадцать дней назад мой отряд одновременно взорвал три ядерные бомбы. Одна разрушила Нью-Йорк, вторая — Вашингтон, округ Колумбия, третья превратила Мекку в зону радиоактивного заражения. Мы намеревались… — Он положил ладонь на трясущееся колено. — Мы хотели, чтобы вина легла на радикальных исламистов. Пытались вбить клин между Западом и миром ислама, чтобы вызвать хаос среди мусульман. Я думаю… Я верю, что мы имели шанс добиться поставленной цели, если бы нам повезло чуть больше. — Гольдберг гордо вздернул подбородок. — Меня зовут Ричард Арон Гольдберг. Мой отряд, как и сам я, были частью секретного подразделения Моссада».

Дождавшись, пока закончится признание, бывший фидаин выбрался из темного помещения в главный зал. Спайдер вполне мог поверить отрывочной информации, извлеченной из сердечника памяти. Да и Сара могла уверовать в собственные записи. Ракким не верил ни в то ни в другое. Если племянница Рыжебородого права и за атакой сионистов стоял кто-то еще, значит, Ричард Арон Гольдберг и другие сотрудники Моссада, сознавшиеся в преступлении, лгали вплоть до самого момента казни. Родившиеся и воспитанные в Израиле, они восстали против своей страны и религии? Подобное иногда случается, однако Ракким только что дважды просмотрел видеозапись, сосредоточив внимание на мимике Гольдберга, непроизвольных движениях мышц, взгляде… Ублюдок совершенно определенно говорил правду. Сара ошиблась.

Впрочем, этот самый Старейший действительно мог иметь отношение к заговору. Кто он? По словам Спайдера, некий араб, возомнивший себя едва ли не Махди, да к тому же заклятый враг Рыжебородого. Прекрасно. В таком случае ему следовало записаться в длинную очередь недругов нынешнего главы СГБ. Вот только ответственности израильтян за взрывы в Вашингтоне, Нью-Йорке и Мекке его участие никоим образом не отменяло. Вариант развития событий, предложенный Сарой, оказался ошибочным. Однако сейчас данное обстоятельство не имело значения. Ей по-прежнему угрожала опасность. Если Рыжебородый и вправду теряет влияние, его возможности защитить племянницу сильно поубавились. Старейший, или его последователь, мог представлять реальную угрозу. Зловещий обмен ролями. Не по этой ли причине Рыжебородый обратился к нему за помощью?

Ракким продолжил обход музея.

Дворец мучеников представлял собой непритязательное на первый взгляд здание с куполом, возведенное рядом с развалинами «Спейс нидл», памятником ушедшей эпохи, ржавеющим на заброшенном пустыре. Внешние стены его покрывали ряды небольших керамических плиток. На них школьники выводили имена солдат, погибших за веру. Внутренняя отделка также не отличалась роскошью. Лишь испещренный голубыми прожилками лазурит облицовки тускло мерцал в неярком освещении. Посетители музея, даже самые молодые, непроизвольно замедляли шаг, тем самым лишь подчеркивая царившую здесь обстановку мрачной величественной красоты. В центральном зале на почетном месте покоился экземпляр Корана, написанного на арабском языке. Его не защищали пуленепробиваемые стекла или пузырчатые щиты, заполненные азотом. Всякий знал — книгу обнаружили среди руин Вашингтона меж груд битого стекла и искореженных балок. Атомный взрыв не причинил ему ни малейшего вреда. Переплет остался чистым, а бумага страниц сохранила снежную белизну.

Осуществление видео- и фотосъемки в музее находилось под строжайшим запретом. Репродукции здесь тоже не продавали. Здание считалось священным и открытым для всех, независимо от вероисповедания. «Черные халаты» давно пытались ввести ограничения, позволяющие входить сюда лишь правоверным, однако, согласно указу президента, заботу о музее взяло на себя федеральное правительство. Причем ответственность за эксплуатацию помещений и состояние материальной базы несло военное ведомство, а военные имамы отвечали за соблюдение правил намаза.

В самом конце гражданской войны особенно ожесточенные бои развернулись на улицах разрушенного Вашингтона. Ни одна из сторон не собиралась уступать противнику чести завладеть бывшей столицей. Обнаруженный в городе Священный Коран стал величайшей наградой для Исламской республики, а жители нынешнего Библейского пояса вывезли из мемориала статую Авраама Линкольна. Опаленное мраморное изваяние установили в Атланте — новой столице южан. Раккиму как-то довелось оказаться там. Отстояв многочасовую очередь, он увидел печальное и серьезное лицо президента, отгороженное от внешнего мира пуленепробиваемым стеклом. Нью-Йорк от взрыва пострадал куда меньше, но сейчас на месте обрушившихся небоскребов Манхэттена плескались океанские волны — полярные шапки изрядно подтаяли.

В Нью-Йорке Ракким побывал всего один раз. Отряд фидаинов вел поиски финансовой документации, по слухам, погребенной под руинами биржи. Три дня он провел в полном комплекте химической защиты и не видел ни одной птицы. Или крысы. Или какого-нибудь другого существа. Только тараканов. Тараканы живым ковром копошились в подвалах, мерцали под лучами фонарей расплавленными трепещущими крылышками, и никому из бойцов даже думать не хотелось, чем они здесь питаются. Целых три дня… какие бы великие ценности ни скрывались под биржей, добраться до них имели шанс лишь самоубийцы. Покидая бетонные пещеры, Ракким почувствовал себя счастливым, как никогда в жизни.

На одной из стен зала висели карты, отображающие великие битвы минувшей войны. Город Чикаго, превращенный в пепел. Автомобильные заводы Детройта, разрушенные бомбами диверсантов. Санта-Фе. Денвер. Рухнувшая арка Сент-Луиса. Окрестности Ньюарка, где южанам удалось глубоко вклиниться в оборону армии Исламской республики. В самом городе бои шли за каждый квартал, и пламя пожаров постепенно охватило все улицы. Продвижение войск Библейского пояса сумели остановить отряды ополченцев, в основной массе состоявшие из школьников, только-только принявших истинную веру. Кровавый Ньюарк. Фотографии погибших занимали пятьдесят ярдов стены. Ракким сотни раз посещал музей, но лишь снимки, запечатлевшие крошечные эпизоды войны, вызывали у него наиболее сильные чувства. Одинокий ботинок, модельный черный ботинок с высокой шнуровкой, начищенный до состояния зеркала, — даже отражение фотографа видно, если приглядеться. Искореженный велосипед. Перевернутый почтовый ящик рядом с вываленными прямо в лужу письмами, счетами за телефон и поздравительными открытками.

Официально количество жертв гражданской войны составляло девять миллионов, но Рыжебородый утверждал, будто его следовало умножить на три или даже на четыре. В основном из-за вспышек чумы, тифа и других заразных болезней. Страшнее всего оказались инфекции, порожденные человеком. Выведенные в лабораториях штаммы бактерий превращали людей в извивающиеся от боли, блюющие кровью куски изувеченной плоти. Даже сейчас целые города находились на карантине. Феникс, Даллас и Питтсбург — в них никто не смел входить.

Внимание Раккима привлек паломник, с отрешенным видом бредущий вдоль противоположной стены. Голову мужчины скрывал низко надвинутый капюшон. Можно изменить черты лица, вес и даже рост, однако хоть один маломальский признак непременно сохранится. Стивенса, например, выдала походка. Бывший фидаин почти сразу узнал рябого щеголя, явившегося за ним в «Полнолуние» по приказу Рыжебородого. Вздохнув, Ракким двинулся к лестнице. Интересно, синяки на лице агента уже прошли? И как он объясняет происхождение сломанного носа? Наверное, хвастается, что получил травму при исполнении боевого задания.

Рыжебородый направил инвалидную коляску сквозь толпу школьников, разговаривавших приглушенными голосами и настороженно озиравшихся, словно они впервые оказались в незнакомой мечети. Его глаза скрывали очки с дымчатыми стеклами, присыпанная белой пудрой и слегка наращенная борода доставала до живота. Он катился по гранитному полу, подергивая левой, якобы раненой рукой. На просторном джеллабе мнимого инвалида блестела одна-единственная награда — медаль пехотинца. Ее вручали лишь за участие в боевых действиях, и потому возможность обзавестись ею, снискав чье-либо расположение, практически исключалась. Перед непосвященными взорами посетителей музея предстал стопроцентный ветеран Войны за независимость. К нему с почтительным видом приблизился бизнесмен, поклонился и положил на колени двадцатидолларовую банкноту. Одарив его царственным кивком, Рыжебородый изрек благословение. Благодаря за оказанную милость, мужчина торопливо попятился назад.

Раккима нигде видно не было.

Рыжебородому нравилось посещать музей, особенно на рассвете. Дворец мучеников никогда не закрывался, и в нем постоянно находились посетители. Люди отдавали должное памяти погибших. Тех, кто заплатил высочайшую цену за торжество нынешней веры. Глава службы безопасности прекрасно помнил, как обстояли подобные дела до Перехода. Заросшие травой, неухоженные могилы героев, павших ради процветания нации. Не хватало денег даже на музыкантов, и потому убитых солдат хоронили под фонограмму. Военные парады проходили на пустынных улицах, а в адрес почетной гвардии неслись насмешки. Люди поносили тех, кто собственной кровью оплачивал их свободу! Проклятое время для истинных героев. Мир без чести. Обыватели, взирающие на грязь под ногами, вместо того чтобы поднять лицо к небесам. Неудивительно, что мудрость Пророка — да благословится имя его — распространилась по стране со скоростью лесного пожара, очищая все на своем пути. И даже несмотря на все, произошедшее после Перехода, несмотря на сведения, собранные о Старейшем, он ни секунды не сожалел о падении старого режима.

Мимо в инвалидной коляске проехал еще один ветеран. Сравнительно нестарый мужчина, в армейской форме, с ампутированными выше колен ногами, приветственно кивнул главе СГБ.

Возвратив приветствие, Рыжебородый заметил молодую женщину в синей чадре. Держась за самые кончики ее пальцев, рядом с ней беззаботно шагала маленькая девочка лет пяти с половиной. Казалось, они находятся не в мрачно-величественном зале, а вышли собирать полевые цветы. Внимание мнимого инвалида привлекла, однако, вовсе не девочка, а ее мама. Она до ужаса напоминала Кэтрин. Мать Сары. Жену его брата.

Не замечая тех, кто оказался на пути, Рыжебородый направил коляску вслед за ними. Люди расступались, бормоча извинения, как будто сами ухитрились провиниться перед почтенным ветераном, а он, подобно одержимому, не спускал глаз с женщины. Нет, это исключено. Кэтрин ни при каких обстоятельствах не посмеет оказаться здесь. Он даже не мог сказать с уверенностью — жива ли она. Ради спасения собственной жизни Кэтрин сбежала сразу после убийства мужа, оставив Сару в больнице. Тогда он все объяснил ее ужасом перед мрачной фигурой Старейшего. В официальных донесениях, составленных самим Рыжебородым, сообщалось, будто его брат погиб в результате заказного убийства. Подобной дезинформацией преемник погибшего директора службы государственной безопасности надеялся выманить настоящих заговорщиков. Хитрость удалась. Будучи ранен, он тем не менее самолично допрашивал всех, кого удалось схватить. Ему почти полностью удалось раскрыть агентурную сеть Старейшего, но для многих расследование закончилось более чем трагически. Джеймс, как и подобает культовой фигуре, вызывал восхищение и у простых граждан, и у политических деятелей. Рыжебородого только боялись. Лишь спустя почти месяц после бегства Кэтрин он понял: мать Сары испугалась его. Решила, что он сам убил брата. Вероятно, из желания получить его власть… а может, даже ее саму. На поиски пропавшей ушли целых два года. Были задействованы все мыслимые ресурсы службы безопасности. И никаких результатов.

Женщина в синей чадре и девочка продолжали путь, плавно размахивая сцепленными руками. Обе буквально светились от счастья. Точно такое же выражение много лет назад Рыжебородый увидел на лице Сары, впервые встретившей Раккима. Ангелина, разумеется, тут же прониклась к мальчишке, ухитрившемуся вызвать улыбку у ее любимицы, самыми теплыми чувствами. Один хозяин виллы, имевший привычку контролировать собственные эмоции, лишь спустя некоторое время признался себе, насколько его очаровал найденыш. Прошли годы, и он окончательно привязался к Раккиму. Щенку с глазами волка. Единственным утешением для уязвленной гордости Рыжебородого служило то, что ему всегда удавалось искусно скрывать это. Как и чувства, испытываемые им по отношению к Кэтрин.

Инвалидное кресло катилось по главному залу, медленно приближаясь к женщине и девочке. Невозможно, чтобы это оказалась Кэтрин. Прошло более двадцати лет… она, конечно, не может выглядеть как раньше. Нет, незнакомка совершенно определенно не Кэтрин… ему непременно следовало подтвердить или опровергнуть собственные сомнения.

Колеса вращались бесшумно, тем не менее она каким-то образом почувствовала его приближение. Мужчина и женщина посмотрели друг на друга. Сердце подпрыгнуло в груди Рыжебородого… и тут же забилось в прежнем темпе. Утонченные черты лица, темные глаза, нежные губы. Незнакомка оказалась красива…

…но не Кэтрин. Женщина поклонилась ему. Девочка подбежала и поцеловала руку Рыжебородого. Он благословил их и поехал дальше. С высоко поднятой головой и крепко сжатыми челюстями.

Ракким подбирался все ближе к Стивенсу, стараясь совмещать шаги в такт с шагами рябого щеголя. Агент службы безопасности предпочел наглухо упаковаться в бурнус, в то время как бывший фидаин носил простой серый костюм и вязаную тюбетейку. Самый что ни на есть обычный состоятельный модерн. Еще он подровнял бороду, оставив лишь тонкое продолжение бакенбард. Походка уверенная, плечи расправлены, глаза не упускают ничего из происходящего в зале. Хочешь спрятаться — веди себя так, словно ничуть не опасаешься чужих взглядов. А возможно даже, не против слегка привлечь их.

На пути Раккима возник мужчина с детской коляской. Войдя в образ, бывший фидаин собрался было отпихнуть его, однако вовремя спохватился и сам шагнул в сторону.

Метр за метром он сокращал расстояние. Может, дернуть Стивенса за мочку правого уха? Пожалуй, такое приветствие вполне соответствовало обстановке. Или повернуть его лицом к себе, сжимая пальцами ушной хрящ. Отвести в сторону, словно ягненка. Никаких серьезных травм, за исключением уязвленного самолюбия. Чтобы душу распирало от бессильно клокочущей ненависти.

Ракким и сам не мог понять, по какой причине он испытывает такую неприязнь к почти незнакомому агенту. Возможно, из-за унижения, пережитого в «Полнолунии». Но только частично. Неприязнь скорее возникала на уровне инстинкта, являясь чуть ли не физиологическим проявлением взаимного признания. Он без малейшего сомнения делился последним глотком воды с человеком, пытавшимся убить его всего несколько минут назад, держал за руку, уверяя, что все будет в порядке. Со Стивенсом все обстояло по-другому.

Оставалось преодолеть каких-то пару метров. Ноздри даже уловили запах его лосьона. Стивенс с готовностью применил шокер, чтобы обездвижить бывшего фидаина. И скорее всего, не упустил бы возможности, к примеру, перестроиться через три полосы и попытаться сковырнуть Раккима с дороги. Причем сам Ракким подобную попытку мог только приветствовать. Наверняка Рыжебородый отправил рябого щеголя осуществлять скрытое наблюдение в музее после того, как вычислил их своеобразную взаимную привязанность. В «Полнолунии» тот мог оказаться и случайно, хотя глава службы безопасности ничего случайно не делал. Может, он тогда хотел преподать Раккиму урок? В таком случае сейчас… бывший фидаин притормозил. Поздно — он слишком увлекся преследованием.

— Что лучше, вскрыть тебе бедренную артерию или отрезать яйца?

Сквозь тонкую ткань бедро явственно ощутило прикосновение ножа. Ракким даже не стал оборачиваться.

— Доброе утро, дядя.

Рыжебородый убрал клинок в рукав и откинулся на спинку кресла.

Бывший фидаин неторопливо оглядел его. Инвалидная коляска. Самый лучший способ скрыть походку. Он поклонился.

— Не стой столбом, вези давай. — Глава СГБ сделал помрачневшему Стивенсу знак удалиться. — Ты снова застал его врасплох. Тебе что, врагов не хватает?

— Кто бы говорил. — Ракким с почтительным видом занял место позади Рыжебородого.

— Что удалось выяснить о Саре?

— Хотите поговорить прямо здесь? — Он медленно толкал коляску перед собой. — Вон там человек с портфелем внимательно рассматривает спутниковые фотографии Индианаполиса. Выглядит как бизнесмен, но в уголках губ пятна от бетеля. «Черный халат»…

— Я включил генератор помех. Можешь говорить все, что хочешь.

— Вы уверены?

— Русское производство. Работает на звуковых, инфразвуковых, высоких и сверхвысоких частотах. — Рыжебородый покачал головой. — А я еще помню время, когда самую хорошую аппаратуру делали в этой стране.

— А я не помню.

— Твои проблемы. — Глава службы безопасности указал в боковой коридор. — Что удалось узнать?

— Пообщался с ее коллегой, может быть даже подругой. Профессор социологии, зовут Мириам Уоррик. Они иногда пили чай вместе, но в последний раз эта женщина видела Сару почти месяц назад.

Ракким замедлил шаг, проходя мимо Корана. Щелчки тысяч перебираемых четок эхом разносились под куполом.

— И это все? А я-то надеялся, что ты можешь связаться с Сарой. — Стоило им оказаться в небольшой пристройке, Рыжебородый тут же поднялся на ноги.

— Мог. Пытался. Ответа не получил.

— Хваленая сила любви. — Великан потянулся и, казалось, стал в два раза больше инвалида, только что сидевшего в кресле. — Ты меня разочаровал.

— Я найду ее.

— Времени мало. — Рыжебородый, взяв Раккима за руку, двинулся вдоль стены. — Ты знаешь, кто такой ибн-Азиз? Он теперь новый предводитель «черных халатов».

— Ну и что? Сомневаюсь, что он окажется хуже Оксли.

— Не будь дураком. Оксли вел себя предсказуемо, ждал благоприятного момента, постепенно усиливая влияние. Он бы не стал преследовать Сару. А ибн-Азиз — фанатик. Злобный и нетерпеливый. Это он послал охотников. Раньше ему приходилось действовать более осмотрительно, чтобы не вызвать гнев Оксли. Теперь… теперь его останавливать некому.

— Я смогу.

— Заманчиво, но ты мне нужен для того, чтобы найти Сару.

— Кстати, я еще тут выяснил, что она сбежала не от замужества. Полезная информация? — Ракким наклонился ближе. — Вы хотели что-то сказать? Или это треск разваливающихся басен про женихов? — Он посмотрел Рыжебородому прямо в глаза. — Она работала над книгой. И считала свою работу опасной.

— Если она так считала, то тем более должна была остаться там, где я мог ее защитить.

— Может быть, ей показалось, что вы ее уже не защитите? — Ракким похлопал Рыжебородого по спине и ощутил, как напряглись могучие мышцы. — Следовало сказать мне правду, дядя. Мы потеряли время, а у нас его, как вы сами говорили, мало. — Он почтительно поклонился. — Да пребудет с вами Аллах.