После утреннего намаза

Четверо незнакомцев ждали на выходе из мечети. Крупные мужчины подняли ее за локти и без особого труда понесли к стоявшей рядом черной машине. Она кричала, пока ее несли через стоянку. Все видели. Слышали. Женщины, рядом с которыми она молилась в течение двадцати лет, словно разом лишились слуха и зрения. Одна Делия Мубарак позвала ее по имени, огляделась в поисках помощи, но муж тут же заставил ее умолкнуть, схватил за руку и поволок прочь как непослушного ребенка. Мужчины затолкали Ангелину на заднее сиденье, двое сели по бокам. Еще двое устроились впереди. Дверцы захлопнулись с грохотом, подобно воротам ада за спиной грешника.

— Когда Рыжебородый узнает, что вы сделали, я бы не хотела оказаться на вашем месте за все золото Швейцарии.

Похитители молчали. Взгляд их ничего не выражал.

— Значит, ибн-Азизу нужны четверо здоровых мужчин, чтобы схватить хрупкую пожилую женщину? Вы должны гордиться тем, что работаете на такого могущественного хозяина.

Сидевший справа выругался, но водитель приказал ему замолчать.

Ангелина принялась перебирать четки. Удостоверившись в том, кто отдал приказ забрать ее прямо с порога мечети, она больше не могла произнести ни слова. Лишь пальцы быстрее перебирали бусины и губы беззвучно повторяли имена Всевышнего.

Ракким медленно открыл глаза. Сделать это оказалось совсем не просто. Слишком яркий свет прорывался сквозь закрытые занавески. Он сомкнул веки. Нет. Нет!

— Отличная работа. — На стуле рядом с ним, вольготно закинув ногу на ногу, расположился старик, одетый в безукоризненный светло-зеленый костюм-тройку. Седые волосы. Седая, слегка надушенная борода. Смуглая кожа… такая же, как у Раккима. — Не засыпайте. Попытайтесь меня выслушать.

Он заставил себя очнуться. Передняя часть кровати пришла в вертикальное положение.

— Так лучше? — поинтересовался старик. — Я уже заскучал, наблюдая, как вы спите. — Он улыбнулся, продемонстрировав мелкие зубы. — Мне показалось, вам снились приятные сны.

Ракким облизал пересохшие губы. Может быть, он все еще спит? Седобородый услужливо поднес к его губам стакан прохладной воды.

— Где я?

— В Лас-Вегасе.

— Сара?

— С ней все в порядке.

Ракким попробовал изменить позу, но скривился от боли. Они же уехали в Калифорнию. И там, в полумраке…

— Хирурги, вскрывавшие вашу грудную клетку, весьма удивлены скоростью выздоровления. — Старик снова улыбнулся. — Конечно, раньше им не приходилось оперировать фидаинов.

— Сколько времени я здесь нахожусь?

— Они хотели ввести вам обезболивающее, но я их заверил, что у вас крайне высокий порог болевой чувствительности. Кроме того, как мне кажется, вы бы предпочли оставаться в ясном уме.

— Сколько?

— Два дня. У вас рассосались практически все швы. Поразительно.

Ракким сделал глубокий вдох. Тело пронзила новая боль, однако на сей раз он сумел никак этого не продемонстрировать.

— Вы меня оперировали?

— Можно сказать и так. — Старик довольно хлопнул в ладоши. — Вами занимались мои личные врачи, лучших не найти на всей планете. Однако на данный момент вам уже не требуется ничего, кроме времени для восстановления сил.

От громкого стука в ушах Ракким едва разбирал слова. Он помнил, как испугался. Нет, не за себя… за Сару.

— Будь у меня возможность разжиться таким же здоровьем, все бы отдал, — вздохнул старик.

— Сара? С ней все в порядке?

— Ни царапины. А в вас стреляли. Дважды. Вы помните?

Ракким покачал головой.

— Помню, что был внутри рыбы. Разве такое возможно?

— О, вы, наверное, Иона. Или Пиноккио.

— Нет… я был внутри акулы.

Старик похлопал его по руке.

— Ладно, не буду злоупотреблять вашим состоянием. Вы меня простите? В вас стреляли. Одна пуля прошла вскользь, а вторая пробила огромную дыру в легком. Вы потеряли много крови. Совсем ничего не помните?

Ракким снова облизал пересохшие губы. Старик говорил с британским акцентом.

— Вы сказали, что мы в Лас-Вегасе. Как я здесь оказался?

Седобородый снова поднес к его губам стакан.

— Вас нельзя было везти в местную больницу. Все эти мертвые полицейские… — Он покачал головой. — Возникли бы трудности с объяснениями. Вы не согласны?

Мертвые полицейские? Ракким наконец-то вспомнил. Диснейленд. Спецназовцы врываются в брюхо бетонной акулы. В бронежилетах. Внутри темно… дым, звуки выстрелов, кровь, струящаяся по рукам.

— Где Сара?

— Я отвел ей комнату во флигеле для гостей. Хотя, замечу, последние два дня она провела именно на этом стуле. Лишь сейчас позволила себе немного отдохнуть. — Седобородый одернул стрелку на брюках. Сегодня он надел носки с узором в виде часов. Черные шелковые носки, испещренные маленькими оранжевыми часиками. — Может, отправилась за покупками. Ох уж эти женщины, что бы мы делали без них?

Ракким внимательно посмотрел на старика.

— Кто вы?

Дверь палаты стремительно распахнулась, впуская медсестру — бесцеремонную женщину с темными волосами, собранными под белой шапочкой. Она поклонилась седобородому и, как показалось Раккиму, сильно удивилась, застав подопечного в сидячем положении.

— Вы очнулись? — Медсестра взяла бывшего фидаина за запястье. — Тихо. — Она посмотрела на часы. Потом еще раз, словно не поверив собственным глазам. — Хорошо. — Заглянула в зрачки и покачала головой. — Ничего не понимаю, но на все воля Аллаха…

Точно, в брюхе акулы еще находилась Фэнси. Они нашли дочь Сафара Абдуллы внутри аттракциона, а потом ассасин ее убил…

— Куда собрались! — прикрикнула удивленная его силой медсестра.

— Я бы ее послушался, мистер Эппс. — Старик поднялся со стула. — Профессионалам следует доверять. Навещу вас в более подходящее время. Нам предстоит многое обсудить.

Ракким проваливался в сон. Он схватился за плечо женщины, уже не понимая, приснился ему ассасин или все происходило в реальности. Еще один сон или реальность. Нет… все произошло в реальности. Ракким видел, как умерла Фэнси. Ассасин вонзил ей нож в ухо, словно поделившись сокровенной тайной.

Медсестра похлопала его по руке.

Он лежал в объятиях Сары, теряя сознание… лежал в луже крови и глядел на приближающегося ассасина. Бывший фидаин закричал. Женщина в белом халате бережно опустила его на прохладные простыни.

— Добро пожаловать в дом Аллаха, — изрек ибн-Азиз.

Ангелина обвела глазами камеру без окон. Оглядела шестерых «черных халатов», застывших по стойке «смирно».

— Аллаха я здесь не вижу.

Преемник муллы Оксли восседал на стуле с высокой спинкой, не сводя с нее испепеляющего взора.

— Не дразни меня и Всевышнего, женщина. Я даю тебе шанс искупить твои грехи. Ты воспитала блудницу. Быть может, в этом нет твоей вины. Быть может, ты просто следовала указаниям Рыжебородого, но Сара Дуган выросла блудницей и богохульницей, и Аллах требует, чтобы кто-то был призван к ответу.

Ангелина поправила головной убор, еще раз возблагодарив Всевышнего, в милосердии своем вразумившего ее совершить намаз ранним утром.

— Ты сух как ветка, мулла. Тебе нужна женщина, которая могла бы откормить тебя, позволила бы твоим костям обрасти мясом.

Ибн-Азиз опасливо скосился на подчиненных. Никто из них не позволил себе даже намека на улыбку.

— Долгие годы в доме Рыжебородого повлияли на твою рассудительность. Мне совсем не нужна женщина.

— Тогда скажи, во имя Аллаха, почему я здесь. Зачем ты притащил меня сюда, если тебе не нужна служанка. Неужели тебя интересует мое мнение о Священном Писании?

Ибн-Азиз кивнул.

— Хорошо, что ты ведешь себя так. Я — человек, склонный к милосердию, если оно заслужено. Твое высокомерие оскорбительно и упрощает принятие моего решения.

Ангелина поклонилась.

— Рада услужить.

Ибн-Азиз вскочил со стула, указав на нее костистой рукой:

— Ты скажешь, где блудница. Ты была ей единственной матерью. Она не могла не сообщить тебе, куда собирается сбежать.

— Я люблю девушку как собственную дочь, но не знаю, где она находится.

— Что ж, возможно. Возможно, ты ее любишь, но она не отвечает тебе взаимностью. Погрязла во грехе, предоставив тебе объяснять ее действия. Вероятно, считает тебя дурой.

Ибн-Азиз погладил редкую бороденку. Жалкое подобие бороды настоящего мужчины. Да он и сам являл собой лишь жалкое подобие имама.

— Я почти поймал ее в Калифорнии несколько дней назад. Она была почти в моих руках, но ей удалось сбежать. Вероятно, у Аллаха на то свои причины…

— Как, по-твоему, поступит Рыжебородый, узнав, что ты схватил меня? Что подумают люди, узнав, что ты осквернил мечеть?

— Я не боюсь ни Рыжебородого, ни людей. Один Всевышний вселяет в меня страх.

— Как и должно быть.

— Замолчи, женщина. — Ибн-Азиз в раздумье заходил по камере, словно готовый вот-вот заискриться от напряжения.

За все время работы в доме Рыжебородого Ангелина ни разу не заставала главу службы безопасности таким возбужденным. Неужели юный мулла всерьез надеется повергнуть ее в трепет перед образом могущественного вождя «черных халатов»? Или ждет, будто она, подобно испуганной кухарке, станет молить его о пощаде? Немало повидав на своем веку, Ангелина страшилась лишь гнева Аллаха, однако в собственной чистоте перед Всевышним не сомневалась ни секунды.

— Так ты скажешь мне, где блудница? — Ибн-Азиз взял себя в руки и смотрел на нее довольно равнодушно. — Если не захочешь или не сможешь, предстанешь перед религиозным судом. Мы обвиним Сару Дуган в прелюбодеянии, а заодно в хуле на Всевышнего. Ты пойдешь как главная свидетельница обвинения.

Ангелина раскрыла было рот, но умолкла, не произнеся ни слова. Ибн-Азиз казался разочарованным.

— Не обольщайся, так или иначе, но ты будешь свидетельствовать против нее. Все зависит лишь от степени мучений, которые тебе удастся выдержать.

Ангелина сверкнула глазами. Юный мулла прав. Они оба знали печальную истину, и удовольствие, с каким ибн-Азиз поведал ее, граничило с непристойностью. Она опустила голову. Попросила Аллаха дать ей храбрости, затем подняла взгляд на главу «черных халатов». У нее задрожали губы.

— Я скажу, где находится Сара.

Ибн-Азиз опустился на стул. Он выглядел таким молодым.

— Рассказывай.

— Мне больно слышать собственные слова. — Ангелина оглянулась на охранников. — Не могу говорить в их присутствии.

— Я не собираюсь никого отсылать.

Она глубоко вздохнула.

— Сара… Сара… — Ее слова прозвучали еле слышно.

— Говори громче!

— Я люблю ее как дочь, мулла! Слова измены будут жечь мои уши вечно.

Ибн-Азиз вопросительно посмотрел на охранников. Судя по их успокаивающим жестам, женщину обыскивали. Он махнул рукой, подзывая ее к себе.

Сделав один неуверенный шаг, Ангелина заговорила, однако, еще тише.

— Ближе!

Ей оставалось преодолеть всего пару футов. Она уже могла сосчитать ресницы на его веках.

— Достаточно. Не выношу запаха женщин.

Ангелина опустила голову и перешла на шепот.

Ибн-Азиз ударил себя ладонью по бедру, разметав полы халата. Он явно начинал испытывать раздражение.

Двигая одними губами, она приблизилась еще на шаг. Женщина оказалась совсем близко, и глава «черных халатов» теперь даже разобрал ее слова. Ангелина молилась. Просила Аллаха даровать ей силы. Просила благословить в ее намерении.

Юный мулла закричал, но слишком поздно.

Она бросилась на ибн-Азиза. Указательный палец женщины, глубоко утонув в его глазнице, рванулся назад. Глава «черных халатов» орал от боли, пытался освободиться, однако высокая спинка стула не давала ему откинуть голову, а руки Ангелины, многие годы неустанно трудившейся по дому, оказались неожиданно крепкими. Пятьдесят лет исправных молитв придали ей храбрости. Глаз выпал на ладонь, и она вцепилась в лицо муллы в поисках второго. Глаз так походил на виноградину. Мускатную, очищенную от кожицы. Такие ягоды подносили повелителям в древние времена. Ангелина вскрикнула, когда меж ребер ее вонзилось первое лезвие. Мысли о Саре удвоили силы, заставляли снова и снова впиваться ногтями в лицо юного муллы. Ибн-Азиз продолжал истошно вопить. Телохранители наносили удар за ударом, и по телу женщины пробежала судорога. Она хотела… хотела дождаться свадьбы Раккима с Сарой. Увидеть, как они целуются. Подержать на руках их ребенка. Удары ножей приносили боль, но вовсе не такую сильную, как ожидала Ангелина. Ее она вполне могла вытерпеть. В конце концов, разве Аллах не милосерден?